Книга ужасов (сборник) Кинг Стивен
Мать встала, Линзи тоже.
– Останься повидаться с Джеем Ди.
– Не могу, мне уже пора. Сегодня вечером у меня встреча. Линзи, что бы тебя ни беспокоило… – Я просто хотела рассказать это тебе.
– …поделись с Джеем Ди. Вот мой совет. Ни один из моих браков не закончился удачно, но я точно знаю: если у одного из супругов неприятности, это так или иначе влияет на другого. Если ты не выговоришься, станет только хуже.
И все-таки Линзи не прислушалась к совету матери. Она разозлилась, когда та сказала, что мертвые не могут навредить живым. Ей не хотелось, чтобы Джею Ди стало так же страшно, как и ей. Его способность ничего не замечать как будто защищала ее. Однажды вечером, проходя мимо кухонного окна, она заметила краем глаза за кучей гравия ту же скорчившуюся фигуру. Линзи остановилась и уставилась в окно. К ней сзади подошел Джей Ди. – Что ты там увидела?
– Не знаю… Посмотри сам, там, за гравием, видишь?
– Это большое или маленькое?
Она вытянула руки в стороны:
– Большое.
– Я ничего не вижу.
Как только он это сказал, видение исчезло.
Но ощущение присутствия чего-то страшного все равно осталось, и даже усиливалось по мере того, как дни становились короче. Каждый раз, когда Линзи приезжала домой и выходила из машины, ей казалось, что сейчас на нее нападет убийца. Но как только она добегала до дома и запирала за собой дверь, это чувство немного ослабевало. Она позволяла себе расслабиться.
То, что муж не видел мертвеца и не чувствовал его присутствия, немного успокаивало Линзи. Ей казалось, что рядом с ним она в безопасности. Единственное, чего она опасалась, – остаться в доме ночью одной.
Очень скоро ей это предстояло.
Два раза в месяц Джей Ди уезжал в длинные рейсы с ночевкой. Ночевка была обычной практикой, чтобы водители не превышали разрешенный лимит времени за рулем. Раньше все водители, включая Джея Ди, игнорировали правила, но после недавней катастрофы со смертельным исходом работодатель начал за этим строго следить.
Линзи пыталась вести себя спокойно, но все равно знала, что он заметит ее нервозность. За день до его отъезда, возвращаясь из магазина, она увидела у дома грузовик мужа. Он приехал на целый час раньше обычного. Линзи позвонила ему, чтобы сказать, что она тоже приехала.
– Я ездил в магазин, – сказал он, – и купил тебе сюрприз, кое-что для дома. Мне показалось, что это тебя обрадует.
Ставя свою машину рядом с машиной мужа, Линзи чувствовала себя счастливой – пока не увидела нечто ужасное: дверь в дом была широко открыта.
Бросив сумку, телефон и пакеты с продуктами в машине, она, вбежала в дом, громко выкрикивая имя мужа.
– Что случилось? – Джей Ди был на кухне. Повсюду валялись обрывки упаковки, а на столе стоял какой-то прибор.
– Ты оставил дверь открытой!
Стиснув челюсти, сжав кулаки, она пыталась взять себя в руки.
Он подошел к ней и обнял:
– Да что такое? Ты поцарапала машину?
– Нет, с ней все в порядке. И со мной тоже. Просто я… Я увидела открытую дверь и подумала… что кто-то вошел в наш дом…
– Ну и что? Ты же знала, что я тут. Я разговаривал с тобой минуту назад.
Линзи пыталась придумать правдоподобное объяснение. Не хотела говорить о своем ужасе, ведь мертвец, которого она видела сначала в канаве, а потом ближе, почти рядом с домом, теперь находился внутри. Она знала, что это правда. Чувствовала, что хрупкая безопасность дома уничтожена старым призраком.
– Скажешь мне, что случилось? – голос у Джея Ди был мягким и совсем не сердитым.
– Не знаю, – ответила она едва слышно и прижалась к нему. – Просто я увидела, что дверь открыта, и испугалась.
– Ух ты. Тогда сегодня я правильно сделал, что купил это.
Она притворилась, что ей интересно. Он сказал:
– Я тебе все покажу, но только после того, как мы хорошенько обыщем дом и убедимся, что кроме нас тут никого нет.
Конечно, в их просторном, светлом, не заставленном мебелью доме почти не было мест, где мог бы спрятаться взрослый человек, но Линзи знала, что незваный гость умеет становиться невидимым. Ей было непонятно, почему она получила проклятую способность видеть его. Ей захотелось, чтобы и Джей Ди хоть раз заметил мертвеца, тогда бы он узнал, что ей пришлось пережить, и они смогли бы обсудить, как себя вести, если в твой дом проник призрак.
Но никто из них не увидел ничего необычного, и Линзи сделала вид, что успокоилась. А Джей Ди продемонстрировал ей новейшую модель системы видеонаблюдения. Снаружи были установлены камеры, и, глядя на экран телевизора в спальне, Линзи могла следить за участком и всеми подъездами к нему. Теперь, если она услышит снаружи какой-то посторонний шум, ей не нужно ни выходить, ни даже выглядывать в окно, чтобы узнать, лиса это, порыв ветра или деревенские подростки, заглянувшие покурить травку или заняться любовью. Линзи постаралась как можно искреннее поблагодарить мужа, ведь он хотел сделать как лучше. Джей Ди не знает, что современные технологии бессильны против того, чего она боится.
Должно быть, он все-таки заметил, что сигнализация не совсем ее успокоила, поэтому предложил на время своего отсутствия пригласить ее мать. Его отношения с тещей были натянутыми, поэтому предложение выглядело очень благородным. Но она все равно отказалась.
– Затевать такую канитель каждые две недели? Ну уж нет! Мне нужно привыкать проводить ночи в одиночестве. Сегодня и начну, – сказала она ему, обняв и поцеловав на прощанье.
День прошел довольно спокойно. Под музыку канала «Радио 1» она красила стены в комнате наверху, где они собирались устроить детскую. Светло-желтая краска – хороший выбор для ребенка любого пола, но одну стену она обязательно оклеит обоями, а рисунок выберет, когда будет точно знать, кто у нее родится.
Часов в восемь вечера она поговорила с Джеем Ди по телефону и заверила, что вполне справляется. Он пообещал перезвонить позже, но если у него не получится, пусть она сама ему позвонит, когда будет ложиться. Она согласилась, хотя и не представляла, как будет засыпать без него. К десяти вечера она порядком устала, но, подумав о том, что ей предстоит ночь в одиночестве, спустилась вниз, допила бутылку вина и стала смотреть по телевизору какой-то дурацкий фильм, пока чуть не уснула прямо на диване. Поднявшись в спальню, Линзи забылась тревожным сном.
Она проснулась от звука, который спящий мозг не воспринял как угрозу. Она совсем не испугалась, скорее была озадачена. Который сейчас час? Рядом с ней в постели кто-то лежал. Но если Джей Ди дома, кто тогда открывает дверной замок внизу?
Приподнявшись на локоть, она погладила того, кто был рядом, по плечу:
– Джей Ди! Дорогой, просыпайся!
По знакомому пиканью внизу она поняла, что кто-то отключает сигнализацию. Кому еще известен код? Может, это кто-то из обслуживающей компании, но…
– Дорогой? – ей по-прежнему не было страшно, она просто не понимала. Линзи потянулась к выключателю и услышала на лестнице чьи-то шаги.
– Джей Ди! – позвала она громко и требовательно, включила лампу и, прикрыв от света глаза, отдернула простыню, в которую он завернулся с головой. – Дорогой, просыпайся.
Когда она увидела, что лежало рядом в позе эмбриона – с обнаженной коричневой ссохшейся кожей, в обтягивающей шапке и с безмятежной улыбкой на мертвом лице – крик застрял у нее в горле. В тот момент, когда Линзи потеряла сознание, она успела заметить стоявшего в дверях мужа. Но смотрел он не на нее.
Через несколько секунд она очнулась и смогла, наконец, закричать, очень громко закричать. В ужасе выскочив из кровати, она вдруг увидела, что в ней никого нет.
Уже у двери она снова оглянулась. Кровать была не просто пустой, но еще и смятой лишь с той стороны, где лежала она сама. Никакой вмятины на подушке Джея Ди, которая бы свидетельствовала о том, что на ней лежала чья-то голова, не было. Она выглядела такой же нетронутой, как и утром, после того, как Линзи убрала ее. Но Джей Ди видел его, она заметила направление его взгляда, и, что гораздо важнее, выражение его лица, которое до конца жизни не забудет.
– Джей Ди? – окликнула она, но голос был не громче шепота.
Где он? Ее муж исчез так же внезапно, как и тело призрака. А вдруг все это – просто лишь ночной кошмар, и она только что проснулась?
Войдя в гостиную, Линзи почувствовала сквозняк. Она включила свет, входная дверь была распахнута настежь. Еще на лестнице она услышала хорошо знакомый звук двигателя – кто-то завел машину Джея Ди, резко сдал назад и, шурша колесами по гравию, рванул прочь от дома.
Она еще раз зачем-то позвала мужа по имени, сбежала по ступенькам, потом снова вверх за телефоном, представляя, как покраснело его лицо, забилась вена на виске, на полных бешенства глазах выступили слезы. Как он вдавливает в пол педаль акселератора, как будто скорость может излечить его от ревности.
Он думает, что видел в ее постели другого мужчину. Почему он не остался, почему не начал на нее кричать, не набросился с кулаками? Нужно догнать мужа, объяснить ему все, убедить его, что он ошибается…
Но в трубке звучал голос автоответчика. Линзи нетерпеливо слушала инструкции, готовясь оставить сообщение, когда вдруг услышала визг тормозов и лязг металла. Она поняла, что произошла авария. Сердце забилось где-то в горле, она схватила ключи и босиком, в ночной рубашке, побежала к своей машине, думая лишь о том, что нужно ехать к нему, помочь, спасти. Эта мысль не оставляла ее до того самого момента, когда она подъехала к месту аварии на перекрестке с главной дорогой и увидела в придорожной канаве его выброшенное через лобовое стекло тело, лежащее на боку, со сломанной шеей.
Первый рассказ Лизы Татл – «Незнакомец в доме» – теперь открывает первый том ее «Избранных рассказов о сверхъестественном» (издательство Ash-Tree Press).
Самым известным произведением считается сказка «Сны отшельника», отмеченная Международной Премией Гильдии Ужасов. А еще Лиза Татл – автор нескольких романов («Подружка-подушка», «Тайны», «Серебряная ветка»), сказок для детей и произведений в жанре нон-фикшн.
Писательница родилась и выросла в Америке, но уже почти тридцать лет живет в Англии.
«Человек в придорожной канаве» написан под впечатлением от книги П. В. Глоуб «Болотные люди», вернее, от фотографии на ее обложке («Книгу я, кажется, даже не читала», – признается Лиза).
«Точно не помню, когда я начала этот рассказ, но, видимо, еще тогда, когда я жила в Техасе. Персональных компьютеров еще не было, я печатала на старой доброй пишущей машинке IBM. Через тридцать лет я ехала на похороны в Норфолк, смотрела на безрадостный зимний пейзаж за окном и подумала, что он может стать фоном для очередной истории, не имеющей конца… Я вернулась в Шотландию и сразу же ее написала.
Если бы мне оплачивали не количество слов в рассказе, а время, которое я на него потратила, то я бы уже давно озолотилась. К счастью, не все мои рассказы пишутся так долго».
Реджи Оливер
Детская задачка
28 августа 1843 года в Кобэм-Парк, рядом с Грейвсендом, графство Кент, подающий надежды художник Ричард Дадд (1817–1886) напал с бритвой на своего отца и убил его. Суд признал Дадда виновным, но невменяемым, и остаток жизни тот провел в клиниках для умалишенных: сначала в Бедламе[15], затем в Бродмуре, где скончался. Там Дадд и написал картины, которые принесли ему известность. Одна из самых загадочных и тревожных из них, «Детская задачка» (1857) – в настоящее время находится в Галерее Тейт. На ней изображен испуганный ребенок, протянувший руку к шахматной фигуре, а рядом с ним зловещая спящая фигура с прикрытой покрывалом головой. Никому не удалось разгадать смысл этой таинственной картины, однако известно, что в 50-е годы XIX века Дадда в Бродмуре часто посещал сэр Джордж Сент-Мор, баронет и член парламента (1802–1883), реформатор, проявлявший большой интерес к лечению умалишенных, в частности Дадда. Возможно, именно с подачи сэра Джорджа Дадд задумал и написал полотно «Детская задачка».
Однажды в июле 1811 года в разгар дня к воротам аббатства Танкертон в Суффолке подъехал экипаж. Стоял погожий денек, дул свежий ветер, по небу плыли высокие белые облака. Вязы в парке, да и старинная каменная постройка давали густую тень. Некоторое время ничего не происходило, но потом огромная готическая дверь аббатства открылась; выбежавший оттуда лакей поспешил откинуть ступеньки и открыть дверь ожидающего экипажа.
Из него вышли женщина с мужчиной, оба лет тридцати, а за ними мальчик девяти лет. Мальчик – его звали Джордж – был одет в синий бархатный костюмчик и белую рубашку с широким кружевным воротником, какие можно видеть на парадных портретах детей кисти Лоуренса и Хоппнера. Джорджа можно было бы назвать красивым ребенком, если бы не предрасположенность к полноте и кислое выражение лица. Его родители, упитанная, ничем не примечательная пара, казались встревоженными, особенно женщина. Их звали Джулиус и Амелия Сент-Мор, а дом, в который они приехали, принадлежал старшему брату Джулиуса, сэру Августу Сент-Мору, баронету.
Аббатство Танкертон, уже давно не существующее, в те времена представляло собой весьма любопытное строение. Приобретенное семейством Мор после того, как Генрих VIII разогнал монахов, оно несколько раз частично разрушалось и надстраивалось по мере изменений благосостояния семьи. В конце XVIII века Геркулес Сент-Мор, отец Августа и Джулиуса, отреставрировал его в модном тогда готическом стиле – в подражание дому своего друга Горация Уолпола[16] в Строберри-Хилл. Эта наполовину руина, наполовину имитация готики оставляла забавное ощущение незавершенности, словно хозяин так и не смог определиться, жить ему дальше или впасть в задумчивую меланхолию, выбрав девизом memento mori. Тем не менее, дом был расположен в центре тенистой долины, посреди парка, являющего собой лучший образчик стиля Хамфри Рептона[17].
Сэр Август не встретил родственников у дверей, вместо него их поприветствовал Харгрейв, дворецкий баронета, сопровождаемый толпой лакеев, которые проворно выгрузили из экипажа несколько сундуков и другой багаж. Харгрейв, высокий, сухощавый и совершенно седой мужчина, весьма нелюбезно сообщил, что сэр Август ненадолго примет брата с семьей в своей библиотеке.
Хотя братья регулярно переписывались, но после смерти отца виделись редко. Вот уже десять лет каждый жил своей жизнью. Согласно семейной традиции Август, старший сын, унаследовал не только титул и недвижимость в Суффолке, но и сахарные плантации в Антигуа, которые являлись источником его весьма солидного состояния. Джулиусу, младшему, была назначена небольшая ежегодная рента, которой явно не хватало на содержание семьи. Он получил профессию врача, а благодаря семейным связям – назначение на должность преподавателя анатомии в Королевском хирургическом колледже в Лондоне.
Поскольку привычки Джулиуса и его жены отличались экстравагантностью, денег хронически не хватало. Вновь были задействованы семейные связи, и ему был предложен пост декана в новой медицинской школе в Калькутте, с окладом гораздо внушительнее того, который он получал в Лондоне. Джулиус, при полном одобрении жены, с радостью принял предложение.
Единственной проблемой был их сын Джордж. Ребенок, как тогда говорили, имел слабую конституцию, и мать считала, что индийский климат нанесет его здоровью непоправимый вред. Кроме того, Джордж вот-вот должен был достичь возраста когда полагалось поступать в школу; долгая дорога морем в Индию, а потом обратно была бы губительной как для семейного бюджета, так и для здоровья ребенка. Обменявшись множеством писем, братья достигли соглашения: юный Джордж останется с дядей в Танкертоне и будет заниматься с репетиторами, пока не настанет время послать его в Итон. В те времена мальчики в возрасте восьми – девяти лет, поступавшие в эту школу, жили на частных квартирах.
Джулиус не мог не учесть и тот факт, что его брат был бездетным холостяком и не выказывал никакого желания снова связать себя узами брака после скоропостижной смерти жены, скончавшейся семь лет назад. И Джулиус, и Амелия считали, что юному Джорджу полезно получше узнать дом, хозяином которого он однажды может стать, а также человека, чье состояние он, по всей видимости, когда-нибудь унаследует.
Джордж стоял перед особняком и смотрел на него с некоторым испугом. Дом оказался таким огромным, каким он себе его и представлял, но был весьма далек от совершенства. Мальчик успел привыкнуть к аккуратным и компактным современным лондонским домам, с раздвижными оконными рамами и входными дверями, расположенными строго посередине классических симметричных фасадов. То, что он видел перед собой, было смешением старого и нового, хаосом; что-то местами обвалилось, что-то заросло плющом и сорными растениями.
Каменные горгульи на водосточных желобах разевали пасти, как будто их сейчас вывернет наизнанку, остроконечные башенки, украшенные готическим орнаментом, и флероны возвышались над зубчатыми стенами, словно грозящие кому-то кулаки (понятие «романтично» еще не было известно Джорджу). А еще для того, кто привык к лондонской суете – скрипу колес экипажей, хлопанью кнута по лошадиным крупам, крикам уличных торговцев, – здесь было слишком тихо. Непривыкшее к тишине ухо мальчика улавливало лишь негромкий птичий щебет.
Джордж был упрямым избалованным ребенком. Он заранее решил, что ему будет плохо в Танкертоне, поэтому старался сделать все, чтобы родители чувствовали себя как можно более виноватыми, оставляя его здесь.
Семья уже стояла в холле, большом и неудобном, со сводчатыми потолками. Раньше, когда тут еще был монастырь, в нем, наверное, находился рефекторий или зал для общих собраний. Пол был выложен серой истертой плиткой. Откуда-то тянуло сквозняком, даже в разгар июня пробиравшим до костей. Харгрейв проследовал мимо, не удостоив их даже взглядом, и направился к вычурной двери, установленной в арочном проеме. Он постучал и вошел, услышав приглушенный ответ.
Через некоторое время Амелия подергала мужа за рукав и предложила ему пойти и узнать, в чем дело, но Джулиус заупрямился. Джордж убивал время, топая ногами по полу и прислушиваясь к гулкому эху, пока мать не велела ему прекратить.
Наконец Харгрейв вынырнул из-за двери и объявил:
– Сэр Август готов принять вас в библиотеке.
Дверь распахнулась, и все трое прошли в комнату, даже не взглянув на Харгрейва, иначе заметили бы на его лице презрительную ухмылку.
Библиотека, в которой они оказались, также не избежала готического влияния. Стены были сплошь заставлены книжными шкафами из красного дерева со стеклянными дверцами, увенчанными невысокими арками. Внизу тянулись полки, на которых лежали альбомы с литографиями и рисунками. Два широких витражных окна выходили на западную сторону. Напротив окна над камином висел портрет кисти Гейнсборо; молодой Геркулес Сент-Мор стоял под раскидистым деревом на фоне виднеющегося вдали аббатства, у его ног лежал черный спаниель.
Посреди комнаты возвышалась громада дубового стола, одна его сторона была завалена газетами, на другой стояла шахматная доска с незаконченной партией. За столом сидел сэр Август. Хотя разница между братьями составляла немногим больше пяти лет, выглядел он значительно старше Джулиуса. Это был худой болезненный человек, чахлая версия брата, с длинным носом и резкими чертами лица. Когда он встал, чтобы поприветствовать вошедших, Джордж заметил, что дядя на полголовы выше отца. Туго повязанный широкий белый галстук не давал подбородку опуститься, что придавало сэру Августу особенно высокомерный вид. Бледная кожа казалась восковой. Он был одет в длинный голубой халат, который Джордж сперва даже принял за пальто. Но чуть позже мальчик решил, что это все-таки халат, так как он был из шелка.
Сэр Август, опираясь на трость из слоновой кости, медленно выбрался из-за стола, подошел к невестке и подчеркнуто любезно поцеловал ей руку. Потом его взгляд упал на племянника:
– Так, значит, это юный мастер Джордж!
Джордж вдруг почувствовал себя мухой, которую бесстрастно, словно под микроскопом, разглядывали два голубых глаза.
– Следующие полтора года, пока не придет время отправляться в Итон, вам предстоит провести под моей опекой. Советую вам набраться сил и укрепить дух. Я слышал, что у нового директора школы, доктора Кита, любимый метод воспитания – порка. Вас когда-нибудь пороли, мастер Джордж? Вы уже знакомы с розгами?
Джордж возмущенно затряс головой.
– Вижу, ты не сторонник дисциплины, братец Джулиус. Хотя, насколько я помню, розги в школе не так страшны, как бои между учениками. Когда я там учился, одного мальчика даже убили. Я сам едва не стал тому свидетелем, но мне было так скучно, что я ушел задолго до окончания поединка. Тридцать три раунда. Победитель был почти в таком же плачевном состоянии, как и жертва. Он вылетел из школы в следующем же семестре. Я слышал, он поступил на службу в армию и был убит на Пиренейском полуострове.
Во время своей речи Август, не отрываясь, смотрел на Джорджа, наблюдая за его реакцией. Джордж немного забеспокоился, но то, о чем говорил дядя, было настолько чуждо мальчику, что он не слишком испугался. До Итона еще больше года. За это время он придумает, как отвертеться.
– Я нашел для юного Джорджа прекрасного репетитора, – произнес сэр Август, на этот раз обращаясь к родителям. – Мистер Верекер был помощником приходского священника в Танкертоне. Наш пастор, отец Балстрод, как вы знаете, постоянно жил в метрополии и занимался изучением древностей. Он выплачивал мистеру Верекеру небольшое жалованье, чтобы тот служил в нашей церкви и исполнял его обязанности. Мистер Верекер, как и большинство младших служителей церкви, обременен семьей и – подумать только! – четырьмя детьми. Одного этого факта достаточно, чтобы понять – перед нами человек, полный всяческих достоинств. Быть учителем – его призвание. Насколько я знаю, он приверженец системы обучения Бэйлиол-колледжа.
– Мы так благодарны, что ты взял на себя заботу о Джордже, братец Гус, – сказал Джулиус.
– Надеюсь, братец Джулиус, – ответил сэр Август, поворачиваясь к ним спиной и изучая расположение фигур на шахматной доске. Взяв одну двумя пальцами, он подвигал ее, обдумывая ход, но поставил на место. – Прощу прощения, дамы и господа, но я должен заняться кое-какими делами. Встретимся за обедом, его подают в половине шестого.
Харгрейв покажет вам ваши комнаты.
И они вышли.
Следующие несколько часов стали самыми тоскливыми и ужасными в недолгой жизни Джорджа. Он надеялся, что расставание с ним расстроит мать и заставив быть с ним предельно нежной и внимательной. Джордж не возражал бы даже против ее слез, тогда бы и ему было бы простительно разреветься. Но к нему никто так и не пришел. Амелия Сент-Мор вела себя приветливо, но отстраненно. Словно уже отдалилась от сына, чтобы момент расставания, когда он наступит, не был для нее мучительным. Джордж старался держаться так же, но предпочел бы, чтобы мать печалилась, как и он сам.
Его комната была огромной и роскошной. Здесь стояла кровать с четырьмя столбиками по углам. Стены, обитые дамасским голубым шелком, местами выцвели и стали серыми, вдоль них стояли старинные шкафы и полки с инкрустацией. На стене висела картина, изображавшая венецианский карнавал и гуляк в причудливых масках. Но Джорджу было все равно. Он видел только большое помещение, в котором ему было одиноко. Единственным слабым утешением стал вид, открывавшийся из окна.
Джордж оглядел открытую террасу с балюстрадой позади дома. Широкие ступени вели на окруженную деревьями лужайку. Справа рос огромный дуб, слева – несколько вязов, а посередине – великолепный ливанский кедр, еще не достигший зрелости. За деревьями виднелся пруд с вдававшимся в темные воды зеленым полуостровом, на котором стоял увенчанный куполом квадратный храм с ионическим портиком.
За обедом присутствующие неловко пытались поддержать беседу. Миссис Сент-Мор развлекала шурина последними светскими сплетнями из Лондона, но ее усилия удостоились лишь холодного взгляда сэра Августа, слегка приподнявшего бровь. Все это повергло ее мужа и сына в смущение. Впервые в жизни Джордж стыдился матери, это чувство было для него новым и тревожным. Ему было жалко ее, и эта жалость только усиливала стремление мальчика остаться с ней. Ночью, лежа в огромной постели, он оплакивал свою судьбу, но никто его не слышал.
Когда на следующее утро родители после завтрака уехали, Джордж уже не плакал. Сэр Август не вышел их проводить, лишь помахал из окна библиотеки огромным шейным платком из белого батиста. Экипаж скрылся из вида, и Джордж впервые в жизни остался в полном одиночестве. И рядом не было никого, кто мог бы подсказать ему, что делать. У него не хватило смелости пойти в библиотеку к дяде, и так уже изрядно его напугавшему. Слуги, все как один мужского пола, были подобны невидимкам. Харгрейв, которого Джордж встретил в холле, просто проигнорировал его. Мальчик привык дразнить и задирать родительских слуг в Лондоне, но те почти все были женского пола, и он для них всегда оставался Юным Мастером Джорджем. В аббатстве Танкертон он перестал понимать, кто же он такой.
Чтобы немного развеяться, он топнул ногой и с удовлетворением прислушался к эху.
Постепенно мальчик понял, что развлекаться ему теперь придется самостоятельно, поэтому он решил осмотреть аббатство, владельцем которого ему предстояло стать в далеком будущем. Однако прогулка выдалась не столь захватывающей, как он надеялся. Дом оказался большим и захламленным, в нем было два этажа и несколько мансард, где жили слуги. Многие комнаты стояли закрытыми, а те, куда Джорджу удалось заглянуть, либо пустовали, либо были завалены совершенно неинтересными вещами.
Только в одном месте нашлось нечто, достойное внимания. В самом конце западного крыла, в углу дома, в окружении запертых комнат обнаружилось шестиугольное помещение. Из эркера открывался вид на парк. Штор на окнах не было, и стенные панели выгорели на солнце. В комнате не было никаких украшений, за исключением стоявшей в центре большой белой скульптуры, покрытой трещинами и сколами. Джордж сначала решил, что она из мрамора, но потом понял, что это гипс. На постаменте высотой около полуметра виднелась какая-то надпись.
Скульптура представляла собой обнаженного мальчика в натуральную величину, чуть старше Джорджа, стоявшего на коленях с поднятыми и сведенными, будто в мольбе, руками. Его запястья были скованы кандалами. Хотя материал скульптуры был белым, по чертам лица и мелким кудряшкам на голове Джордж понял, что это негритенок.
На постаменте он прочитал слова: «РАЗВЕ Я НЕ ЧЕЛОВЕК И НЕ БРАТ?»
Джордж еще раз обошел статую, как будто, если посмотреть на нее с другой стороны, можно было получить ответы на его вопросы. Он слышал, как родители говорили о торговле людьми и с большим неодобрением упоминали каких-то «аболиционистов»[18]. Несколько раз он видел подобные изображения на витринах магазинов. А однажды во время чаепития, на которое его взяла с собой мать, он заметил на столе сахарницу с такой же надписью: «РАЗВЕ Я НЕ ЧЕЛОВЕК И НЕ БРАТ?», а чуть ниже приписку: «ВО МНЕ НЕТ САХАРА, ДОБЫТОГО РАБСКИМ ТРУДОМ». Когда мать увидела, что Джордж глазеет на сахарницу, она сказала: «Только этого не хватало!», и они сразу ушли домой.
– Тебе разве кто-то разрешил заходить сюда?
Эти слова будто ударили Джорджа в спину. В дверях, опираясь на трость, стоял дядя Август в голубом халате до пят, из-под полы которого виднелись причудливо расшитые турецкие туфли с загнутыми носами. Почему-то именно из-за них его появление показалось мальчику особенно пугающим.
– Мне никто не запрещал этого делать, сэр, – ответил Джордж.
Сэр Август фыркнул, выражая крайнюю степень недовольства, повернулся и ушел.
Несколько минут Джордж стоял в комнате со статуей и дрожал. Он начал догадываться, что боится вовсе не сэра Августа, а того, что больше не может быть ребенком. Вот почему он так горевал, когда уехали родители. Он был очень к ним привязан и благодарен за все, что они для него сделали. Но сейчас ему больше всего не хватало того ощущения невинности, которое они ему дарили.
Джорджу хотелось громко топнуть ногой в знак недовольства, но он просто стоял и ждал, пока страх и гнев сами растворятся в тишине, и на смену им придет холодная решимость. Вдруг он понял, что очень проголодался. Никто так и не позвал его ко второму завтраку. Джордж вышел из комнаты и спустился по лестнице.
В холле он встретил Харгрейва, притворившегося, что не заметил мальчика. Но не на того напал.
– Харгрейв! – Дворецкий медленно повернулся и посмотрел на Джорджа, стоящего на лестнице и от этого оказавшегося на голову выше.
– Мастер Джордж?
– Почему никто не сказал мне, когда будет второй завтрак?
– Сэр Август никогда не завтракает дважды.
– Никогда?
– Никогда, мастер Джордж. – И Харгрейв, будто желая избежать дальнейших расспросов, быстро удалился в сторону помещений для слуг.
Джордж спустился вниз и остановился посреди холла. От гулявших там сквозняков он мгновенно продрог. На улице ярко светило солнце; его косые лучи, проникавшие в дом сквозь витражные стекла на площадке парадной лестницы, падали на серые плиты пола и расцвечивали их голубыми и золотыми искорками. Собираясь с духом, Джордж стоял и любовался причудливой игрой света, рисующего на полу герб Сент-Моров: грифона и льва с поднятой лапой на лазурном поле.
Справа находилась дверь в библиотеку, за которой Джордж с уверенностью, свойственной юности, надеялся найти своего дядю. Он постучался, но никто не ответил. Подождав минуту-другую, мальчик все-таки решился войти. В комнате было жарко и светло, она показалась ему какой-то сонной, но отнюдь не пустой. В кресле за столом, прикрыв грубо вылепленное восковое лицо от солнца большим белым шейным платком, сидел сэр Август. Облака пыли медленно кружились в лучах света. Сэр Август спал, и спокойное глубокое дыхание чуть приподнимало платок.
Джордж с любопытством поглядел на дядю. Увиденное порадовало его, как радует любого зрелище облеченного властью человека, который оказался в беззащитном положении. На столе по-прежнему лежали газеты и стояла шахматная доска. Отец учил Джорджа играть в шахматы, и мальчик делал некоторые успехи.
Приблизившись к столу, Джордж несколько минут изучал расположение фигур. На доске оставалось пять белых и три черных. Ему не потребовалось много времени, чтобы понять: белые могут поставить мат в два хода. Задачка была простенькой, почти детской. Джордж почувствовал непреодолимое желание сделать победный ход белой королевой. Ведь если у него получится, он собьет с дяди спесь, станет ему почти ровней. Некоторое время страх в мальчике боролся с честолюбием. С того места, где он стоял, Джордж не мог дотянуться до шахматной фигуры: нужно было обойти стол и встать рядом со спящим дядей.
Этот путь он проделал бесшумно; теперь его глаза видели только белую королеву. Но едва Джордж взялся за шахматную фигуру, спеша подвинуть ее на три клетки, как что-то тяжелое и холодное схватило мальчика за руку. Сэр Август поднялся, и платок соскользнул вниз. Грубое вытянутое лицо дяди оставалось неподвижным, и только глаза, не отрываясь, смотрели на племянника, а рука не давала ему пошевелиться.
– Кто сказал, что сейчас твой ход? – спросил сэр Август.
Замешкавшись, Джордж ответил:
– Это неважно. Даже если сейчас ходят черные, белые все равно поставят мат в два хода.
– Кто сказал, что ты играешь за белых?
Очень медленно сэр Август отпустил его и поднял указательный палец правой руки, приказывая оставаться на месте.
– Я пришел узнать насчет второго завтрака, сэр, – пробормотал мальчик, прекрасно сознавая всю нелепость своего ответа.
– Я никогда не завтракаю дважды, – произнес сэр Август.
– Харгрейв мне сказал.
– Да? Тогда зачем же ты меня побеспокоил?
– Я не привык обходиться без второго завтрака, сэр.
– Привыкай. Ты и так слишком упитан. Я подозреваю, что твоя мать намеревалась сделать из тебя рохлю.
Джордж вспыхнул – его очень расстраивала его полнота.
– Если уж тебе так хочется набить живот, ступай на кухню и найди миссис Мейс, нашу экономку. Скажи, что я тебя прислал. У нее наверняка найдется холодная говядина и молоко. Или что ты там еще любишь.
– Дядя, а где кухня?
– Сами найдете, сэр, – с издевкой ответил сэр Август. – Ты же привык рыскать там, куда тебя не звали. Значит, и кухню отыщешь без труда. – мальчик начал пятиться к двери. – Стоять, мастер Джордж! Я еще не закончил. Раз уж ты намерен обжираться за мой счет, придется кое-что для меня сделать. Вечером пойдешь в парк, найдешь висельника и принесешь сюда. Понял?
Джордж кивнул.
– Наверняка не понял, но со временем поймешь. Найди его и принеси сюда за полчаса до обеда, который у нас подают в пять часов. Теперь можешь идти на все четыре стороны!
Слегка стыдясь своего неуемного аппетита, Джордж все-таки отправился на поиски кухни и миссис Мейс. К счастью, найти их было и в самом деле несложно – и обе оказались на удивление теплыми. Миссис Мейс, полная и по-матерински ласковая, сразу засуетилась вокруг Джорджа и подала ему хлеб, холодную говядину и пикули. Приятный момент подпортил Харгрейв, который стоял и молча смотрел, как Джордж ест. Когда дворецкий ушел, мальчик спросил у миссис Мейс, правда ли, что она – единственная женщина в доме, и та сказала, что да, так оно и есть. Потом он спросил, хороший ли человек сэр Август.
– Он хозяин этого дома, мастер Джордж, но я его почти не вижу. Особенно после смерти хозяйки.
– Миссис Мейс, а как умерла леди Мор?
– Леди Цирцея, так ее звали. Она приехала из Вест-Индии, где у вашего дяди были плантации. Но Англия ей не подошла. Со стороны сэра Августа неразумно было привозить ее сюда. Говорили, что она зачахла. Она вообще была слабенькая. Вот и все, что я об этом знаю, мастер Джордж. А теперь доедайте говядину с пикулями и отправляйтесь играть, как послушный мальчик.
Джордж хотел спросить ее про висельника, но, поразмыслив, решил, что это только его дело и посторонних вмешивать не стоит.
Выйдя из дома, он вдруг сообразил, что впервые в жизни гуляет один. В Лондоне его постоянно сопровождали мать, гувернантки или слуги. Здесь же, хотя Джордж и являлся наследником этого дома, слуг у него не было.
Ясное до сей поры небо с пугающей быстротой затягивали тяжелые серые облака. Под ним шелестели деревья и зеленели лужайки; проложенные искусным садовником дорожки извивались, будто приглашая Джорджа отправиться в путешествие, но тот лишь стоял и растерянно оглядывался по сторонам. Ему были открыты все пути, но он не знал, куда направиться – и рядом не было никого, кто взял бы его за руку. Джордж почувствовал, как внутри снова всколыхнулась обида на родителей, но, вопреки обыкновению, сдержал слезы. Он вдруг понял: ему остается лишь идти вперед или погибнуть. Изгнание из Эдема уже состоялось.
Он принял достаточно разумное решение. То, что он видел из окна своей комнаты, было единственным известным ему местом в парке, и находилось оно позади дома. Парк казался пустынным. Джордж не заметил ни одного живого существа: ни человека, ни оленя, ни даже белки. А щебет птиц, если они тут и были, был заглушен сильным ветром, который раскачивал деревья с шумом, похожим на плеск волн. Облака поднялись выше и теперь быстро неслись по небу; между ними снова стало проглядывать солнце.
Джордж повернул за угол дома и подошел к широкой каменной лестнице, ведущей на лужайку, за которой виднелся пруд. Мальчик разглядывал открывшийся перед ним вид, словно вражескую территорию. Ландшафт парка был тщательно продуман, и от этого он казался еще более опасным, хотя Джордж и не мог бы объяснить, почему. Лишь одно старое дерево выбивалось из задуманного Рептоном строгого порядка – дуб, который почему-то выглядел смутно знакомым. Подойдя к нему, мальчик вспомнил, что именно на это дерево опирался сэр Геркулес на картине Гейнсборо.
Чем больше мальчик смотрел, тем больше ему казалось, что дуб, изображенный на картине, более реален, чем этот, настоящий, который выглядел как обрюзгшая копия гейнсборовского дуба, как его беспутный брат. За деревом мелькнуло что-то черное, похожее на собачий хвост. Джордж обошел дуб, но никого не увидел.
Порыв ветра потревожил гладь пруда, превратив ровную зеркальную поверхность в покореженное оловянное блюдо. Из проплывавшего над головой облака упало несколько капель. Пора было что-то предпринять. Джордж мог вернуться в безопасный и надежный дом, но он знал, что там нет ничего, кроме пустынных комнат и жутковатого дяди.
Ближайшим местом, где можно было спрятаться от непогоды, оказался маленький классический храм у самой воды. Джорджу он даже понравился, потому что напоминал здания, которые мальчик привык видеть в Лондоне. Покрытый патиной медный купол, освещенный скупыми солнечными лучами, выглядел не слишком надежным. К ионическому мраморному портику вела короткая лестница. Джордж бросился вперед, морщась от ветра, дувшего прямо в лицо.
Чтобы добраться до портика, пришлось обогнуть храм. Мальчик попытался заглянуть в окна, но сквозь пыльные, затянутые паутиной стекла ничего не было видно. Туда явно давно никто не заходил. От страха и возбуждения Джорджа била дрожь.
Подойдя к ступенькам, он увидел, что вход в храм преграждают две высокие, почти черные бронзовые двери, кое-где тоже покрытые патиной. Джордж неуверенно посмотрел на огромные ручки. Интересно, хватит ли у него сил?..
Но бронзовые двери открылись сравнительно легко, хотя и отчаянно скрипели при этом. Визг несмазанных петель, похожий на человеческий крик, напугал Джорджа.
В храме царил легкий полумрак: единственными источниками света были давно не мытые окна и фонарь под куполом. Лишенные украшений гладкие белые стены заставляли вошедшего невольно обратить взгляд к задней части помещения, где находился мраморный барельеф с изображением обнаженного мужчины и сидящей полуженщины-получудовища. По-видимому, это был Эдип, разговаривающий со Сфинксом.
Посреди храма Джордж увидел выкрашенные на французский манер деревянный стол и три стула с овальными спинками. На столе стоял фарфоровый чайный сервиз, белый с черным рисунком. Чашки были пусты, но в сахарнице виднелись коричневые крупинки. Рисунки на сервизе изображали сценки из жизни вест-индских плантаций: черные рабы, убирающие сахарный тростник под присмотром человека с кнутом в широкополой шляпе; белый мужчина с женой, отдыхающие на веранде дома с видом на поля сахарного тростника; убогие хижины рабов, а перед ними куры и играющие в грязи дети.
Самые интересные рисунки обнаружились на сахарнице. На одной стороне было изображено восстание рабов. Негры подожгли поле и напали на мужчину с кнутом. Один из восставших стоял над распростертой на земле белой женщиной, ее одежда была разорвана. На другой стороне солдаты британской армии окружили дерево, на ветке которого был повешен раб. Несколько рабов со связанными руками стояли рядом и смотрели на казнь – непонятно, то ли в назидание, то ли ожидая той же участи.
Вдруг за спиной мальчика раздался слабый стон. Джордж повернулся и увидел, что от ветра бронзовая дверь начала закрываться. Он со всех ног кинулся к выходу, испугавшись, что дверь захлопнется, и он не сможет выйти. Он успел вовремя и стал искать, чем подпереть дверь. На глаза ему попалась упавшая ветка старого дуба. Убедившись, что дверь не закроется, мальчик вернулся в храм, взял со стола сахарницу и вышел наружу.
Снова оказавшись под открытым небом, Джордж убрал ветку и с силой захлопнул бронзовую дверь. Удар эхом отозвался внутри храма. Его немного удивило, что на этот раз дверь совсем не скрипела. Ветер подул еще сильней, разгоняя облака.
Проходя мимо дуба, Джордж услышал слабый треск. Вероятно, виной тому был ветер, разгулявшийся в ветвях, хотя такой же звук мог бы издавать толстый сук, если бы на нем раскачивался на веревке тяжелый предмет. Вглядевшись на всякий случай в крону, мальчик не заметил ничего подозрительного и побежал в дом.
В назначенное время перед обедом Джордж постучался в дверь библиотеки. Последовала пауза, затем раздалось властное:
– Войдите!
Сэр Август, как всегда, сидел за столом, и среди газет по-прежнему стояла шахматная доска; на этот раз фигуры были расставлены для начала партии. Сэр Август внимательно разглядывал их. Увидев племянника, он вздрогнул.
– Черт побери! Что ты здесь забыл?
– Вы сами велели мне прийти за полчаса до обеда.
– Да, действительно. Итак, мастер Джордж, я поручил вам кое-что сделать…
– Да, сэр. Я нашел то, что вы просили.
– Что?
– Я нашел висельника, сэр Август.
– Боже мой, неужели?
Джорджа поразило то, что дядя, по-видимому, сильно удивился. Неужели он был настолько невысокого мнения о способностях племянника? Мальчик показал ему сахарницу; сэр Август повертел ее в руках:
– Где ты это нашел?
Джордж рассказал.
– Разве я разрешал тебе входить в храм Сфинкса? Джордж покачал головой.
– Очень хорошо. А что-нибудь еще ты там видел? Джордж снова покачал головой.
– Ради бога, сэр, прекратите мотать головой и отвечайте, как подобает джентльмену: да или нет?
– Что еще я мог там увидеть, сэр Август?
Ответом ему было молчание, и когда Джорджу стало понятно, что дядя не собирается продолжать разговор, он спросил, указав рукой на доску:
– Может быть, партию в шахматы, сэр?
– Нет, черт тебя побери, дерзкий мальчишка! Пошел вон отсюда!
Джордж без единого слова покинул комнату. Когда сердце перестало бешено колотиться и дыхание выровнялось, он вдруг испытал нечто похожее на жалость. Теперь он знал, что не единственный в этом доме испытывает страх.
Вечером к обеду приехал мистер Верекер, будущий репетитор Джорджа. Это был молодой человек с бледным, как луна, лицом и тощий, под стать хозяину дома (правда, его худоба была скорее следствием недоедания, чем аскетизма). Джордж, хотя ничего и не знал о плотских удовольствиях, на гостя поглядывал с недоумением: как при такой конституции ему удалось стать отцом четырех детей?
Сэр Август сидел во главе стола, мистер Верекер и Джордж – по обе руки от него. Обед был превосходен. Каждая перемена состояла из нескольких блюд, к которым сэр Август едва притрагивался. Он пил больше, чем ел, непрерывно подливая в свой бокал портвейн из графина, но никому другому вина не предлагал. Джорджу и мистеру Верекеру подали пиво, его же пили и слуги. Пока не закончили с основными блюдами, за столом почти не разговаривали, но наконец сэр Август обратился к гостю:
– Сэр, насколько я знаю, вас зовут Гамлет, отец Гамлет Верекер. Как вышло, что вас назвали в честь принца датского?
– Мой отец, сэр Август, был книготорговцем и большим любителем литературы. Особенно Эйвонского барда[19].
– Шекспира! Называйте его Шекспиром, если вы образованный человек! Нам здесь не нужны слюнявые эпитеты. Так, значит, ваш отец был книготорговцем? Не слишком прибыльное дело, зато, я уверен, честное. Почему же вы не пошли по его стопам? Что побудило вас стать священником?
– Таково было желание моего дорогого отца. Он трудился в поте лица, чтобы я мог учиться в Оксфорде. Кроме того, я верю, что мое призвание в служении Господу.
– Правда? Экий вы самонадеянный молодой человек, сэр! Значит, вы утверждаете, что являетесь хорошим богословом?
– Льщу себя надеждой, что это…
– Конечно, льстите, Гамлет Датский. Но здесь нет места лести. Итак, вы сведущи в богословии… Очень хорошо. Позвольте задать вам один вопрос. Вы верите в ад?
Мистера Верекер смутил этот вопрос. Под немигающим взглядом сэра Августа он заерзал на стуле.
– В ад, сэр Август?
– Да, в ад, мистер Верекер. Хотелось бы услышать ваше мнение по этому поводу. У вас оно должно быть.
– В Писании сказано…
– Нет-нет, сэр! Не прячьтесь за Писанием, как девушка на первом балу за занавеской. Мы хотим узнать, что вы сами думаете по этому поводу. Итак?
– Я верю, что вечные муки существуют. Это одна из догм англиканской церкви, сэр.
– Вечные муки? И вы считаете, что это справедливо?
– Господь справедлив, сэр Август.
– Я не спрашивал вас, справедлив Господь, сэр. Я спрашиваю, заслуживают ли вечных страданий мужчины или женщины, который единожды или многократно совершили злодеяния на этой земле.
Итак, мистер Верекер?
– Считается, что каждый наш поступок имеет последствия в вечной жизни…
Читать бесплатно другие книги:
