Инквизитор. Охота на дьявола Колотова Ольга

Бартоломе ненадолго растерялся, представив себе, как нелепо он выглядит в этом обществе в своей строгой черной одежде, отделанной дорогими кружевами. Но увлеченные игрой рыбаки и матросы не обратили на него никакого внимания.

Бартоломе сразу понял, что Диаса не может быть среди полунищих зрителей, разве что капитан «Золотой стрелы» – это один из игроков, которые и одеты получше, и деньги у них вроде бы водятся.

Бартоломе поискал взглядом, к кому бы обратиться, но вдруг почувствовал, что кто-то положил ему руку на плечо.

– Кого-то ищешь, сынок?

Бартоломе обернулся: с ним заговорил старый, седой моряк, которого инквизитор сперва не заметил, потому что тот сидел отдельно, за угловым столиком. Видимо, его уже не прельщало веселье молодежи. Бартоломе отметил, что, в отличие от всех остальных, старик почти не пьян и одет вполне прилично – в кожаную куртку. К тому же, у него было довольно приятное лицо – честное, открытое, загорелое до темно-коричневого цвета.

– Мне нужен Антонио Диас, – сказал Бартоломе.

– Его здесь нет, – ответил старик. – Но он тут непременно будет, если немного подождать.

– Когда?

– Этого никто не знает, – покачал головой старик. – Сюда всякий приходит, когда ему вздумается, и уходит, когда захочет. Но все люди моря встречаются именно здесь. Но мы можем скоротать часок-другой за кружкой вина, – предложил он.

Бартоломе понял, что, как человек новый, он вызывает интерес, а старику просто хочется с кем-нибудь поболтать. Бартоломе поморщился: грязный трактир вызывал у него отвращение, – но согласился. Он решил с пользой провести время и расспросить старика об Антонио Диасе.

Старый моряк сказал, что его зовут Алонсо Вальдес и что он капитан бригантины «Гальега» с экипажем из десяти человек. Инквизитор представился так, как обычно представлялся, когда хотел выдать себя за светского человека, то есть сказал, что его имя – Бартоломе де Сильва.

– Ты нездешний? – оживился Вальдес.

– Нет, – ответил Бартоломе. – Я здесь по делам.

– Ну что ж, – откликнулся старик, – наш город не хуже любого другого, а может быть, и получше.

– Однако я услышал здесь странные вещи. Говорят, будто черти у вас тут разгуливают по улицам так же спокойно, как у себя в преисподней, хватают попавшихся под руку грешников и волокут их прямиком в ад.

– Говорят. Но на суше я чертей не встречал, врать не буду, – ответил старик, – а вот морского видел.

– В самом деле?

– Конечно! И препротивнейшая это тварь, скажу я тебе. Зеленого цвета и в чешуе. Три года назад он вынырнул как раз под кормой «Гальеги» и уставился на нас круглыми зелеными глазами. Другие бы на нашем месте струхнули. Но мой друг Альфонсо не растерялся и разрядил в него мушкет.

– Попал?

– Не знаю. Черт нырнул – и был таков.

– Что ж, могло быть и хуже.

– Да. Морской черт по сравнению с морским змеем – очень милое существо. Огромное чудовище может проглотить любой корабль, как жаба – муху, и не подавится.

– Его ты тоже видел?

– Нет, слава Богу, не приходилось. Но я видел людей, которые его видели.

– Понятно, – улыбнулся Бартоломе.

– Ты мне веришь?

– Нет, – покачал головой Бартоломе.

– И правильно делаешь, сынок, – не обиделся старик. – И за это я скажу тебе правду: нет никакого морского змея.

– А черта?

– А черт его знает!

– Оставим черта в покое, – поморщился Бартоломе. – В конце концов, я не за этим сюда пришел.

– Ах да, тебе нужен Диас…

– Может быть, и не Диас… Мне нужен надежный и ловкий человек, который не испугался бы пойти на риск.

– Тогда тебе действительно нужен Диас.

– Он придет сюда играть? – Бартоломе кивнул на азартных матросов.

– Нет, Диас не играет.

– Он что же, скуп?

– Нет, напротив. Ради друга, ради близкого человека он отдаст все, до последнего мараведи.

– Так почему же он не хочет рискнуть сейчас?

– Он рискует каждый день и не только кошельком – для этого ума хватит у каждого, – он рискует своей жизнью!

– Ради чего же, в таком случае?

– Послушай, сынок. Я знал Антонио еще мальчишкой, когда он бегал по пристани в рваных штанишках, а рядом с ним – еще семеро таких же оборвышей – его братья и сестры. Он был самым старшим. Его отец тоже был моряком. Ему оторвало голову ядром, когда наш галеон атаковали проклятые еретики, английские пираты. И Антонио пришлось заботиться и о себе, и о матери, и о братьях и сестрах.

Последние слова Вальдес произнес в полной тишине. Бартоломе скорее почувствовал, чем увидел: в таверне что-то произошло. Он обернулся. В дверях зала стоял новый посетитель. Ему было года двадцать два-двадцать три, не больше, но он держался, как хозяин. При его появлении все замолчали, так замолкают слуги при появлении господина, подчиненные при виде начальника.

А потом послышались возгласы, исполненные искреннего восхищения. Рыбаки распустились, пропуская его к столу. Видимо, контрабандист пользовался искренним и вполне заслуженным уважением. Хозяин таверны поспешил к нему навстречу.

– Антонио! – воскликнул он. – Ну что, сегодня ты опять угощаешь? О, мы уже наслышаны о твоих новых приключениях!

– Антонио! – подхватил Вальдес. – Ну-ка, сынок, расскажи, как ты отправил на съедение акулам тунисского корсара. Вот этот человек, мне кажется, не прочь послушать рассказы о твоих подвигах, – и он подтолкнул вперед Бартоломе.

– Кто ты такой? – поинтересовался Диас, бесцеремонно разглядывая Бартоломе.

– Мне нужно поговорить с тобой.

– О чем, позволь узнать, мне с тобой разговаривать?!

– О деле. Конечно, если ты тот парень, который готов хорошо заработать, не спрашивая о происхождении товара и его предназначении.

– А почему ты решил, что я как раз тот? – прищурился Диас.

– Нас могут услышать?

– Отойдем.

Вальдес с готовностью уступил им угловой стол, приятели Диаса отошли в сторонку. Определенно, Диас внушал им очень глубокое почтение.

– Так откуда ты узнал?..

– Мне рекомендовал тебя Яго Перальта.

– Что я должен сделать?

– Переправить… кое-что… кое-куда…

– Поговорим по-деловому. Я не привык терять время даром. Итак, что?

– Порох и ядра.

– Куда?

– На Майорку.

– Как?

– Разумеется, тайно.

– Я не спрашиваю тебя, кому предназначен груз, но платить придется и за перевозку, и за молчание.

– Я понимаю. Потому и обращаюсь именно к тебе. Но погрузку нужно произвести тайно.

– О, это легко устроить. «Золотая стрела» будет ждать за мысом святого Висенте. Я отправлю своих людей на шлюпках в бухточку за мысом. Жди их там в полночь.

– Я доверяю только тебе лично. К тому же, только с глазу на глаз я могу назвать имя человека, которому предназначен груз.

– Хорошо, я там буду.

– По рукам?

– По рукам!

– Значит, до вечера, вернее, до полуночи?

– Да, конечно.

В полночь все произошло так, как и было задумано. Точнее, так, как было задумано Бартоломе.

Инквизитор ждал контрабандистов около одинокой рыбацкой хижины. На песке ожидала погрузки груда ящиков и мешков.

Шлюпка подошла почти бесшумно – весла были обмотаны тряпками.

– А ты точен! – воскликнул Диас, спрыгнув на берег. – Готов?

– Готов, – кивнул Бартоломе.

– Придется потрудиться, ребята, – заметил Диас, бросив взгляд на ящики и мешки. – Ну, за работу!

Матросы принялись перегружать товар в шлюпку.

И тут из хижины выскочили два десятка солдат. Прежде чем контрабандисты успели опомниться, Диаса скрутили, связали. Матросы отделались разбитыми носами. Видимо, нападавших интересовал исключительно капитан. Его подхватили, поволокли прочь…

Избитые матросы поднялись, вспороли мешки – там был песок. Они взломали ящики – там оказались камни. И тихая ночь содрогнулась от чудовищных проклятий обманутых моряков, оставшихся без своего капитана.

«Удивительно не то, что Яго Перальту убили, а то, что его не убили лет пятнадцать-двадцать назад. Необычен только способ, с помощью которого еврея отправили на тот свет – убийца обладал поистине дьявольской изобретательностью», – Бартоломе отложил пухлую книгу записей ростовщика. На столе в медном канделябре тихо таяли восковые свечи. Инквизитору казалось, что и на столе, и на стенах, и на потолке пляшут те же самые нескончаемые столбцы цифр. Он устал. К тому же, выявить подлинных врагов Перальты оказалось совершенно невозможным. Из десяти тысяч жителей города по крайней мере четверть имела все основания желать смерти ростовщику. Прав был маленький пройдоха Пабло: еврея здесь не любили. Может быть, дело не в деньгах?.. В конце концов, его ведь не ограбили…

Тихий стук прервал размышления Бартоломе. Он даже не сразу понял, что в дверь стучат, сначала ему показалось, что это скребется мышка.

Бартоломе захлопнул книгу. Стук повторился, на этот раз чуть громче.

– Войдите! – сказал Бартоломе.

Дверь слегка приоткрылась.

– Войдите же!

Дверь медленно, со скрипом, отворилась.

Долорес! Да, да, она должна была прийти именно сегодня, ведь он сам так приказал. Но, признаться, он ее сегодня не ждал. Нет, он не забыл – он просто не верил в то, что она придет. Он знал, она никуда не денется, она попалась, как птичка в силки, но все же он не думал, что эту гордячку удастся сломить так скоро. Он не надеялся, что она так быстро покорится судьбе. Или не смел надеяться.

Бартоломе встал.

– Подойди! – сказал он.

Она сделала три шага бесшумно и робко, словно тень, и медленно, как обреченная на заклание жертва. Теперь она стояла в освещенном круге. Обреченность, страх и… любопытство прочел Бартоломе в ее глазах. Она впервые видела его в светской одежде. Она ожидала встретить священника – перед ней стоял изящный кабальеро.

Бартоломе взял ее за руку и почувствовал, как дрожат ее пальцы.

– Существует суд Божий! – сказала она, осмелившись посмотреть ему в глаза.

– Что ты говоришь? – улыбнулся Бартоломе. – Неужели?

– И существует расплата! – с вызовом добавила она.

– Вот именно, – заметил Бартоломе, – я думаю, ты затем и пришла сюда, чтобы расплатиться.

– Это подло!

– Да, но и ты сама, и твоя мать на свободе. Слово свое я сдержал.

Он взял ее за плечи и привлек к себе.

Она попыталась оттолкнуть его, но он только рассмеялся. И в тот же миг с ужасом, с трепетом, но в то же время и с каким-то неясным чувством тайного наслаждения Долорес поняла, что у нее нет ни малейшей возможности ему сопротивляться, что он может сделать с ней все, что захочет. И дело было вовсе не в том, что его мускулы были тверды, как железо, и у Долорес просто не хватило бы сил с ним совпадать. Напротив, она хорошо ощущала, что он старается не причинять ей боли. Но ведь Рамиро, неуклюжий матрос Рамиро, тоже был сильным, он одним ударом кулака мог сбить с ног любого из здешних парней, он мог разогнуть подкову и свалить быка за рога, но она ничуть не задумываясь отвешивала ему пощечину, если он распускал руки, и Рамиро отступал, как побитый щенок. А Бартоломе имел над ней какую-то странную власть. Ее влекло к нему, тянуло, как кусочек железа к магниту. Но все, что внушали ей с детства, восставало, противилось тому, что сейчас могло произойти. Грех, прелюбодеяние – вот как все это называлось и влекло за собой осуждение людей и кару на небесах. Так говорила ей совесть. А сердце бешено колотилось в груди и как будто хотело совсем иного. Она была готова разорваться между страстным «да» и яростным «нет», и сделать этот выбор было выше ее сил.

– Я внушаю тебе страх? Отвращение? – он заглянул ей в глаза.

У Долорес закружилась голова, подогнулись колени. И она упала бы, если б Бартоломе не поддержал ее.

Девушка потеряла сознание. Бартоломе бережно положил ее на кровать. Она казалась сломленной и беззащитной, как поникший цветок.

Острая жалость пронзила сердце Бартоломе. Жалость и стыд за то, что он уже совершил и то, что хотел совершить, – те чувства, которые инквизитор всегда старался гнать прочь, чтобы они не превратили его жизнь в кошмар, – нахлынули на него.

«Ты подонок, Бартоломе! – сказал он себе. – Какой же ты подонок! Девочка месяц провела в камере на хлебе и воде. А сейчас? Есть ли у них с матерью другие средства, кроме тех, которые Франсиска добывала торговлей травами?»

Впрочем, Долорес быстро пришла в себя. Первый ее взгляд был непонимающим, вопросительным, но, по-видимому, тотчас вспомнила, где она и что с ней. Она лежала на постели, а над ней склонился ее мучитель! С ее губ сорвался то ли тихий крик, то ли стон, она попыталась сесть, но от слабости вновь откинулась на подушку.

– Успокойся, – сказал Бартоломе, – ради Бога, успокойся. Я не причиню тебе зла. Обещаю, – сказал и увидел недоверие в ее глазах, глазах испуганной дикой лани.

– Санчо! – позвал он. – Санчо! Принеси вина.

Появился слуга с бутылкой и кубком.

Бартоломе поднес кубок к губам Долорес, она отшатнулась.

– Не упрямься, дурочка, – произнес Бартоломе как можно мягче. – Ты что, думаешь, что я хочу тебя отравить? Или что я подмешал в вино сонное зелье? Смотри, – он сделал несколько глотков, – вино совершенно безвредно. Ну же, не бойся.

Пока она пила, Бартоломе осторожно поддерживал ее за плечи. Санчо молча наблюдал эту сцену.

– Похоже, хозяин, у вас ничего не вышло, – заключил он наконец.

– У нас в доме найдется что-нибудь съестное?

– Был как будто кусок говядины, не помню точно, съел я его или нет…

– Скотина! Быстро беги в ближайшую таверну, и если через полчаса не будет накрыт стол, я выбью тебе все зубы!

– Но, хозяин, ночь на дворе…

– Делай, что я сказал!

Недовольный Санчо отправился добывать ужин.

Бартоломе, чтобы не причинять девушке беспокойства, отошел к столу, в глубь комнаты.

– Мне кажется, я чувствую себя лучше, – тихо произнесла она. – Я ведь не ослышалась, вы сказали, что отпустите меня?..

– Да, ты свободна. И… я хотел бы, чтобы ты забыла о том недоразумении, которое едва не произошло.

– И я могу идти?

– С одним условием.

– Значит, – ее голос дрогнул, – вы не отступитесь, пока я… не расплачусь?

– Я дал слово! Помнишь, я обещал, что спасу тебя и твою мать. Разве я не выполнил обещание? Почему же сейчас ты мне не веришь?!

– Чего же вы хотите?

– Я хочу, чтобы ты задержалась здесь всего лишь на час. Я хочу, чтобы ты разделила со мной ужин. Только и всего. Надеюсь, тебя это не затруднит?

– Зачем?..

– Девочка, милая, посмотри на себя, ты же едва на ногах держишься… Кстати, все ценности (если, конечно, они у вас вообще были), все имущество было возвращено вам приемщиком инквизиции? Нет? Еще нет? Я займусь этим, – последние слова он произнес очень тихо, скорее самому себе, чем ей, и уже мысленно добавил: «Если я этим не займусь, вы вообще ничего не получите обратно».

Через полчаса вернулся Санчо, злой, недовольный, но молчаливый и покорный, так как вполне осознавал, что сейчас хозяину лучше не противоречить, и принялся расставлять тарелки. Санчо потрудился на славу. Очевидно, ему не только удалось вытащить из постели какого-нибудь трактирщика, но и заставить его разогреть ужин. На столе появилась олья-подрида – горячее блюдо из мяса с овощами, асадо – жаренное на вертеле мясо. На десерт предназначались фрукты. В довершение Санчо водрузил на стол две бутылки Канарского и удалился с мрачным, но торжественным видом.

– Но ведь сегодня пятница! – сказала Долорес, увидев на тарелках мясо.

– Дурочка! – улыбнулся Бартоломе. – Разве ты не знаешь, больным разрешается не придерживаться постов. А кроме того, разве ты не видишь, на столе два прибора, значит, согрешим мы вместе. Впрочем, если хочешь, после ужина я дам тебе отпущение, – добавил инквизитор. – Идет?

Сперва Долорес стеснялась, но вскоре голод взял свое. Пока она ела, Бартоломе задумчиво ковырял мясо вилкой и размышлял о том, в какое нелепое положение он попал и находил утешение лишь в том, что Долорес этого все равно не понимает. Зато она поняла, что ей и в самом деле больше ничего не грозит. Бартоломе даже не раз замечал острый взгляд, брошенный в его сторону, еще немного настороженный, но скорее любопытный, чем испуганный.

Впрочем, она смогла полностью избавиться от беспокойства и временами с тревогой посматривала в окно. Было уже далеко за полночь.

– Санчо! – крикнул Бартоломе. – Санчо! Проводи сеньориту!

Никто не отозвался.

Раздосадованный Бартоломе тихо выругался и сам отправился в комнатку слуги. Санчо спал, по-детски свернувшись клубочком и тихонько посапывая. Бартоломе стало жаль будить уставшего паренька. «Что-то я на редкость благодушен сегодня», – усмехнулся он про себя.

– К сожалению, наш храбрый защитник уже в объятиях Морфея, – сказал он, возвратившись к Долорес, – так что придется обойтись без него.

– Нет, нет, не нужно беспокоиться, – поспешно сказала она. – Я живу недалеко и без провожатых быстренько добегу до дома.

– Где ты живешь, я прекрасно знаю, – перебил он. – Но не могу же я отпустить тебя одну, когда на улицах не осталось никого, кроме бродяг и бандитов! И это еще не самое страшное. Теперь, говорят, по городу черти разгуливают так же свободно, как у себя в преисподней! Конечно, я могу предложить тебе остаться здесь до утра…

– Нет, нет! – опять горячо запротестовала она, очевидно, все еще не доверяя Бартоломе. – Я не останусь! Я должна быть дома! Если я задержусь до утра, мама обнаружит, что меня нет… Она с ума сойдет от беспокойства!

– В таком случае, как же тебе удалось ускользнуть от ее бдительного ока?

– Я сказала ей, что иду спать, а когда она тоже легла, я тихонечко вышла из дома… Но теперь я должна вернуться!

– …пока она ничего не заметила. Замечательно! Следовательно, ты все от нее скрыла, заботливая дочь… Пожалуй, это правильно. Ну, ну, не волнуйся, я не собираюсь и дальше тебя задерживать. Однако, не взыщи, тебе придется потерпеть мое общество еще полчаса. Пока я не доставлю тебя домой в целости и сохранности.

Бартоломе пристегнул к поясу кинжал в кожаных, расшитых серебром ножнах, надел перевязь со шпагой, набросил на плечи плащ, взял шляпу. Долорес невольно отметила, как легко и привычно обращается он с оружием, так, словно он был солдатом, а не монахом.

Сейчас он совсем не походил на священника. Перед ней стоял красивый и изящный кабальеро, по-юношески подтянутый и стройный, и вдруг ей пришла в голову странная мысль, что все ее подруги умерли бы от зависти, если бы увидели ее рядом с ним. «Дура!» – рассердилась она сама на себя, и ей стало так стыдно, что ее щеки вспыхнули.

Они вышли на улицу.

Ночь была на удивление светлой. Полная луна висела над крышами домов в окружении своих младших сестер – звезд. Ощущалось легкое дуновение бриза. Эта ночь, принесшая в тесные городские закоулки покой и прохладу, была точно создана для неспешных прогулок, тихих, нежных бесед и серенад под балконом. И не верилось, что эта ласковая, бархатная ночь таит в себе угрозу, что под ее совиными крыльями находят укрытие не только влюбленные парочки, но также убийцы и грабители.

Бартоломе предложил девушке руку, и она приняла это как должное, даже не успев подумать, как и почему это произошло.

Некоторое время они шли молча, пока какая-то тень не метнулась прочь прямо у них из-под ног. Долорес тихо вскрикнула и отступила на шаг. Бартоломе лишь рассмеялся.

– Это кошка, – сказал он. – Просто кошка. Самая обыкновенная, серая или черная.

– Но ведьмы могут превращаться в кошек! – возразила Долорес.

– Тебе виднее, – усмехнулся он.

– Но вы же знаете, что я не ведьма, что нас с мамой несправедливо обвинили и что я… я, на самом деле, так их боюсь…

– Не волнуйся! Я думаю, ни одна ведьма не станет показывать свои способности перед инквизитором.

Долорес вдруг почувствовала, что он над ней смеется, очевидно, считая маленькой, глупой девочкой. Но она с детства наслушалась сотен страшных историй о проделках злых колдуний, которые могут принять облик кого угодно: кошек, собак, жаб… Она слышала эти рассказы от матери, от недавно умершей бабушки, от подруг. Не верить им было просто невозможно! Но сейчас ей стало стыдно, стыдно за то, что она оказалась такой трусихой.

– Пойдемте! – сказала она. – Конечно, это была только кошка…

Неожиданно тишину ночи нарушила песня. Главенствовал сочный баритон, ему вторили писклявый тенорок и хриплый, пропитый бас. Вскоре в конце переулка показались и сами исполнители – тройка подвыпивших матросов, по всей видимости, возвращавшихся из портовой таверны. Двое – обладатели тенора и хриплого голоса – шли в обнимку, поддерживая друг друга, причем один из них был на голову выше другого. Коротышка нес фонарь. Третий – высокий, крепкий мужчина, очевидно, предводитель маленькой компании, шествовал впереди и держался на ногах довольно твердо. Именно он начинал очередной куплет, а приятели ему вторили.

– Ого! – воскликнул длинный. – Да тут прячется какая-то парочка! А ну, посмотрим, кто это!

Коротышка поднял фонарь и едва не ткнул им в лицо Бартоломе.

– Черт побери! – удивился он. – Да ведь это крошка Долорес! С кем это она, а, Рамиро?

– Долорес! – ахнул широкоплечий парень. – Что ты тут делаешь, ночью, да еще в этой странной компании?!

Ты!.. Ты…

Он, казалось, едва не задохнулся от негодования и злости.

– Отвечай мне, кто он такой?! Кто этот мерзавец, с которым ты… И как ты могла, как?!

– Рамиро, – пробормотала Долорес, – я потом тебе объясню… Он вовсе не тот, за кого ты его принял… Мы поговорим после… После, ладно? А сейчас уходи, уходи, ты же пьян!..

– Я не настолько пьян, чтобы не понимать, что девушка, которую я считал чистой, как ангел, на самом деле…

– На самом деле ты ничего не знаешь! Уходи!

– Сначала я покажу ему, как волочиться за чужими девчонками!

Рамиро вцепился в кружевной воротник Бартоломе и как следует встряхнул инквизитора.

– Рамиро, отпусти его! Он вовсе не…

Долорес попытался оттолкнуть моряка – с таким же успехом легкий ветерок мог опрокинуть скалу.

Бартоломе как будто даже не пытался вырваться. Левой рукой он нащупал эфес шпаги, рванул его вверх и нанес матросу удар в висок. И здоровенный парень рухнул к его ногам.

Теперь Долорес испугалась за Рамиро.

– Что вы сделали?! Вы убили его!

– Нет, – ответил Бартоломе, скривив губы в злой усмешке. – Я его просто оглушил. Не принимайте меня за кровопийцу. Я судья, но не палач.

Словно в подтверждение его слов Рамиро чуть приподнялся и застонал.

Приятели Рамиро схватились за ножи.

– Назад! – Бартоломе перехватил клинок из левой руки в правую.

Шпага Бартоломе описала сверкающий круг, распоров рубашку на груди низенького матроса, как раз напротив сердца. От неожиданности он охнул и схватился за бок. Но ни капли крови не увидел он, взглянув затем на свою ладонь, он даже не был оцарапан.

– Клянусь всеми святыми, он отрезал мне ус! – завопил другой моряк, хлопнув себя по щеке.

– Если ты сделаешь хоть один шаг, я отрежу тебе все остальное, – хладнокровно пообещал Бартоломе.

Матросы в нерешительности переминались с ноги на ногу.

– Возьмите вашего приятеля, – Бартоломе легонько пнул Рамиро в бок носком сапога, – и отправляйтесь ко всем чертям!

Парни сочли за лучшее не испытывать судьбу и не связываться с незнакомцем, так мастерски владеющим шпагой.

Они подхватили Рамиро под руки и поволокли прочь. Его грубые башмаки стучали по булыжной мостовой, пока не свалились, и дальше Рамиро бороздил мостовую голыми пятками. Подвыпившие товарищи либо не заметили этого, либо не придали большого значения.

– Так это твои друзья? – спросил Бартоломе, расправляя порванный воротник.

В его голосе прозвучало плохо скрываемое презрение, и оно укололо Долорес в самое сердце.

– Да… Нет… Просто знакомые…

– Поэтому один из них и заявлял на тебя свои права?

– У него нет на меня никаких прав! – возмутилась Долорес. – Он был матросом на судне моего отца, пока тот не погиб.

Ее голос дрогнул. Ей вдруг стало горько и обидно, потому что он мог подумать, будто у нее есть что-то общее с грубыми, пьяными матросами. Хотя какое ей, в сущности, дело до того, что подумает о ней человек, который сам хотел бесчестно обойтись с ней всего лишь два часа тому назад?!

– Допустим, – произнес только Бартоломе. – Допустим.

Долорес печально опустила голову.

Остаток пути они проделали молча, не глядя друг на друга.

– Мы пришли, – наконец тихо произнесла девушка, остановившись у дверей двухэтажного, довольно просторного, но обветшавшего дома.

– В таком случае, я могу быть свободен? – слегка улыбнулся он.