Инквизитор. Охота на дьявола Колотова Ольга

– Да, – едва шевельнула она губами, – можете…

Он сделал шаг ей навстречу, как будто хотел что-то сказать, но вдруг резко повернулся и быстро пошел прочь.

– Прощайте!

– До свидания, – тихо ответила девушка, но Бартоломе уже не слышал ее.

Она долго смотрела ему вслед. У нее было странное чувство, будто сегодня в ее жизни произошло что-то очень важное, но что это было, она так и смогла до конца понять.

– Вот как, значит, – черные глаза Диаса сверкнули нескрываемой ненавистью. – Отец-инквизитор – вот кто вы такой…

У Бартоломе даже промелькнула мысль, что сейчас юный разбойник набросится на него, благо в зале для допросов они находились одни. Впрочем, Бартоломе стоило только позвать на помощь или позвонить в серебряный колокольчик, что лежал у него под рукой на столе, – и в зал ворвались бы дюжие стражники.

– Значит, я здесь по вашей милости, – проговорил Диас. – Ну, спасибо. Я это запомню.

– Узнал? Замечательно. По крайней мере, мне не придется долго объяснять, в какое незавидное положение ты попал.

Только исполненный ненависти взгляд был ему ответом.

«Злишься, красавчик! Ну, еще бы! В твоих глазах я, должно быть, последний негодяй, подлец, предатель, человек без чести и совести. Возможно, ты не так уж и не прав, но делать выводы еще рано. Я еще не решил, что с тобой делать».

– Вот что, сын мой, – прервал напряженное молчание Бартоломе, – у меня есть к тебе одно предложение. Прежде всего, хорошенько поразмысли и оцени весь ужас твоего положения. Ты попался на контрабанде. С поличным. Знаешь, кому предназначались порох и ядра? Алжирским пиратам. Ты пособник магометан, сын мой.

– В таком случае, вы тоже, святой отец.

– Нет, сын мой. Ошибаешься. Порох и ядра в арсенале, ты в тюрьме, ergo[11], товар по назначению не доставлен, виновник схвачен, я предотвратил преступление против веры и родины. В свою очередь, из этого следует…

– Вы мерзавец – вот что из этого следует!

– Благодарю. А ты – висельник. Причем в самом ближайшем будущем. Мне остается только сдать тебя городским властям.

Диас ответил презрительной улыбкой.

– Конечно, – продолжал Бартоломе, – ты столько раз рисковал жизнью, что новая опасность тебя не пугает. Однако, если есть шанс ее избежать, почему бы им не воспользоваться? Договоримся, сын мой. Сейчас ты мне искренне, чистосердечно, как на исповеди, ответишь на все вопросы, что я тебе задам, покаешься во всех своих прегрешениях, каковы бы они не были.

– Исповедоваться? Вам? Да у вас, святой отец, грехов больше, чем у десятерых таких, как я, вместе взятых!

– Церковное таинство, сын мой, остается церковным таинством независимо от нравственных достоинств священника, который его совершает. Впрочем, это богословские тонкости. Я хочу знать, что тебя связывало с покойным евреем Яго Перальтой?! Какие делишки ты с ним обделывал, черт побери?!

Диас молчал, только сверкал глазами.

– Если ты будешь сговорчив, я отпущу тебя на свободу, – пообещал Бартоломе. – В противном случае, тебе придется свести тесное знакомство с городским палачом.

Молчание.

– Хорошо! Хочешь на виселицу – пожалуйста! А как же твои братья и сестры? Мать? Насколько мне известно, ты – их единственная опора. Что будет с ними?

Диас застонал. Впрочем, этот звук походил скорее на предсмертный хрип раненого зверя.

– Допустим… я соглашусь, – глухо произнес он наконец. – Но где гарантии, что вы и в самом деле отпустите меня?

– Гарантии? Никаких! Только мое слово.

– После того как вы меня уже один раз провели?! Это смешно, святой отец!

– Позволь, в прошлый раз я тебе никаких обещаний не давал.

– Я вам не поверю!

– Что ж, – рука Бартоломе потянулась к колокольчику, – сейчас я вызову стражу и тебя отведут в городскую тюрьму.

– Постойте!

– А, ты передумал. Так-то лучше.

– Что… я должен рассказать?

– Что связывало тебя с Яго Перальтой?

Диас колебался. Он явно чуял подвох. Ведь рассказать о своих похождениях означало окончательно себя погубить, своими руками вырыть себе могилу. А надежда на освобождение была слишком призрачной.

Бартоломе словно прочитал его мысли.

– Если б я хотел доказать, что ты пират и контрабандист, Антонио Диас, – сказал он, – мне не нужно было бы добиваться твоего признания. Я приказал бы схватить десяток твоих ребят, вздернуть их на дыбу, – далеко не все люди проявляют твердость в таких случаях, особенно, когда речь идет о чужой шкуре, а не о своей собственной, – и через пару дней я уже знал бы все, что хотел знать. Меня интересует не столько твоя особа, сколько делишки старого еврея.

– Может быть, вы думаете, что я не только магометанин, но еще и иудей? Трудно быть тем и другим сразу, святой отец.

– И потому оставим и Магомета, и Моисея. Поговорим о золотом тельце. Ведь поклонение именно этому идолу объединяло вас с Перальтой, не так ли?

– Вы что, святой отец, считаете, что я еще и язычник?!

– Я думаю, что ты, сын мой, заурядный разбойник. Итак, когда ты познакомился с Яго Перальтой?

– Это было четыре года назад… Тогда впервые мне довелось командовать судном. Наш капитан взял на борт груз, но внезапно заболел перед самым выходом в море. Но Перальта – все товары принадлежали ему – потребовал, чтобы никаких проволочек не было… И судно доверили мне.

– Продолжай, продолжай.

– Мне… стыдно вспомнить, что произошло потом… У берегов Ивисы мы заприметили большой торговый корабль. Один из моих парней – а это все были отчаянные ребята – сказал, что это, должно быть, венецианский купец, и что тот, кто приберет его к рукам, будет безбедно жить до старости. Он сказал: бояться нечего, если заметят исчезновение корабля, то заподозрят алжирских корсаров, их полно в этих водах. Большая часть венецианской команды, по всей видимости, была на берегу. Ребята посовещались и предложили мне рискнуть. Я не смог отказаться… Я так хотел стать богатым и независимым! Ночью на двух шлюпках мы подошли к венецианцу, вскарабкались на палубу и взяли его без крика и шума.

– И… вам повезло?

– Да. Судно было нагружено шелком, великолепным восточным шелком. Мы были богаты… Но… я испугался. Я не знал, как мне теперь быть. Ведь я стал пиратом. Отправиться бродить по белу свету я не мог, я должен был вернуться!..

– Я понимаю. Тебя ждали мать, братья, сестры…

– И они хотели есть! А я был богат! Понимаете?

– Ты вернулся.

– Да, я вернулся. Мы вернулись на нашей бригантине, а венецианское судно оставили в укромной бухте. Потом… я пошел к Перальте и чистосердечно все ему рассказал.

– Он обрадовался, я полагаю?

– Да, как ни странно, да. И взялся сбыть товар. Правда, за это он потребовал две трети его стоимости. Я согласился.

– Тебе ничего другого не оставалось.

– Да. Но я и мои товарищи все равно неплохо заработали. Я купил собственное судно, «Золотую стрелу». А Перальта сказал, что я ловкий парень и предложил мне сотрудничать и дальше.

– Следовательно, ты перевозил контрабанду, а еврей, в свою очередь, сбывал товар, если в открытом море тебе удавалось захватить какое-нибудь судно?

– Я больше никогда не напал ни на один христианский корабль! Я встал на ноги благодаря разбою, это правда. Но я поклялся себе, слышите, поклялся! – никогда больше не нападать на суда добрых христиан! И слово я сдержал!

– Остаются еретики и магометане, – заключил Бартоломе. – Тоже неплохо. И справедливо, и выгодно. Вот только большую часть дохода ты терял в результате посредничества еврея.

– Пожалуй, так.

– Со временем ты понял, что Перальта тебя обманывает и решил с ним посчитаться?

– Посчитаться?

– Ты грозился убить его – и это слышали.

– Вы что же, святой отец, думаете, что это я… убил еврея?

– На всякий случай, объясни мне, где ты был в ночь на двадцать первое июня.

– Пил! В таверне! С приятелями!

– Они могут это подтвердить?

– Конечно!

– Однако не стоит полагаться на слово пьяных матросов.

– Послушайте, я никого не убивал, даже старого еврея! Он ведь был крещеным евреем! Я никогда не загубил ни одной христианской души!

– А венецианцы?

– Их я тоже не убивал! Мы их просто связали! А когда отошли на порядочное расстояние от Ивисы, дали им шлюпку и пожелали счастливого пути!

– Гм. Надеюсь, они добрались до берега.

– Но мои руки не запачканы кровью!

– Да, конечно. О том, что ты, должно быть, перерезал глотки нескольким десяткам мавров и английских еретиков, упоминать не стоит.

– Они пираты и враги Господа! – сверкнул глазами Диас.

– Бесспорно, – кивнул Бартоломе. – А еврея ты не убивал?

– Не убивал!

– Можешь поклясться на Святом Евангелии?

– Могу!

– Пожалуй, я тебе поверю.

– Я удовлетворил ваше любопытство?

– Почти.

– А наш договор остается в силе?

– О, конечно!

– Значит, я свободен?

– Как ветер.

– И я могу идти?

– Да, до встречи.

– Я предпочел бы сказать: прощайте!

Диас уже сделал несколько шагов к выходу, но Бартоломе окликнул его.

– Вот что, сын мой, не вздумай поднять паруса и показать святому трибуналу корму!

– Почему бы и нет?

– Потому что тебе будет довольно сложно погрузить на борт мать и семерых сопляков в придачу. Согласись, это обременительный груз для вольного добытчика.

– А если я все-таки выйду в море?

– Все они, как причастные к делу о ереси, окажутся в тюрьме святого трибунала.

– Подло, мерзко, гадко!

– Возможно. Но ты можешь мне дать другие гарантии?

– Мое слово!

– Прости, сын мой, но я тебе тоже не поверю.

Диас вышел, громко хлопнув дверью.

«Мог бы и поблагодарить за то, что так легко отделался, – подумал Бартоломе. – И он не убивал. Скорее всего, он не убивал. У него не хватило бы ума переодеться чертом. К тому же, почему яд? Диасу было бы проще воспользоваться шпагой или абордажной саблей. И уж конечно этот верный христианин не стал бы составлять договор с дьяволом. Интересно, он вообще умеет писать? К тому же, почему этот бандит не позарился на сокровища еврея? Ему же никто бы не помешал! Пабло бежал, старуха хватилась своего мужа только на следующее утро. И все же, я не положился бы на слово этого разбойника. Отныне каждый его шаг будет мне известен».

Выйдя из здания трибунала, Диас отправился в порт. Он тотчас заметил, что за ним следует какой-то человек. Впрочем, шпион даже не пытался прятаться.

В портовой таверне Диас разыскал своих матросов и приказал им отправляться на «Золотую стрелу». После душного, спертого воздуха церковного судилища ему хотелось на простор, на свободу. Сильные руки гребцов быстро гнали шлюпку вперед, а Диас ломал голову над тем, как же ему поступить и не лучше ли будет поднять паруса и положиться на волю Божью.

«Золотая стрела» выглядела совершенно пустой и как будто мирно дремала в бухте. Но вот над бортом показалась голова солдата в начищенном шлеме.

– Эй, на шлюпке! – окликнули матросов. – Поворачивай! Сюда нельзя!

– Это еще что такое?! – воскликнул Диас. – Я – капитан «Золотой стрелы»! Что вы, черт побери, делаете на моем судне?!

– Ты-то, может, и капитан, – ответил ему солдат, – вот только шебеки у тебя больше нет. Судно конфисковано по приказу коррехидора. Так что прочь отсюда, пока я не разрядил в тебя мушкет!

Рядом с первым солдатом показался второй. Сверкнуло дуло мушкета.

Диас в сердцах ударил кулаком по банке, на которой сидел.

– Проклятый монах! Везде успел! Обложил, как дикого зверя!

– Что будем делать, капитан? – спросил один из матросов.

– Гребите к берегу, ребята, – устало махнул рукой контрабандист. – А там поглядим.

Бедный Диас! Он, кому уступали дорогу все окрестные парни, он, кого уважали и считали себе равным бывалые моряки, он, кого страшились алжирские корсары, чувствовал себя мухой, запутавшейся в паутине, птицей, попавшей в силки. Инквизиция шла по его следу. Чужие люди распоряжались на его судне. Его близким угрожала опасность. Но самое ужасное – не понимал, почему его преследуют и что от него хотят. Он не видел смысла в этой игре и ничем не мог объяснить ее, кроме злой воли человека в черном, который, по какой-то ему одному ведомой причине, задумал его погубить. Диас редко доискивался причин. Он был ловок и сообразителен, но он не привык долго размышлять. Он никогда не распутывал сложных узлов, он их просто разрубал, кинжалом, шпагой, абордажной саблей. Он не хотел и не умел плести интриги, он предпочитал сражаться оружием, достойным настоящего мужчины. И сейчас он чувствовал, что готов нарушить свое слово и отправить на тот свет одного недостойного христианина, который именовал себя то доном Бартоломе де Сильва, то отцом Себастьяном.

Вот он, дон Фернандо де Гевара, знаменитый маг и чернокнижник. Человек, который мог вызвать два десятка ужасных демонов. Человек, который думал, что может повелевать ветрами и молниями, дождями и ураганами. Человек, который много лет потратил на изучение магии и каббалистики. Человек, который, должно быть, достиг вершины знаний, и, возможно, слегка повредился в рассудке.

Де Гевару усадили на простую грубую скамью посреди зала заседаний. Страшный колдун совсем не производил угрожающего впечатления, скорее наоборот, он выглядел очень одиноким, подавленным и растерянным.

Дон Фернандо де Гевара был мужчиной мощного телосложения, с широкими плечами и мускулистыми руками. Вероятно, он обладал огромной физической силой, но ничто в его облике, на первый взгляд, не свидетельствовало о силе духа. Де Гевара не отводил взгляд, но в нем не чувствовалось дерзкого вызова представителям церкви, скорее, безмолвный вопрос и даже простодушие. Однако Бартоломе понимал, что не следует доверять первому впечатлению.

В виду важности дела на допросе присутствовали оба инквизитора и сам епископ.

– Мы увещеваем вас говорить правду и только правду и добровольно сообщить нам о том, что вы сказали или сделали противного святой вере и святой католической церкви, – обратился брат Себастьян к колдуну. – В противном случае, нам придется поступить с вами по всей строгости закона.

– Но, святые отцы, – воскликнул де Гевара, – я не сделал ничего плохого, моя совесть чиста!

– В ваших интересах добровольно сознаться во всем и не навлекать на себя кару Господню и человеческую, – добавил брат Эстебан.

– Но, святые отцы, я не понимаю, чего вы от меня хотите и почему я здесь!

– Сын мой, никого не заключают в тюрьму святого трибунала без достаточных оснований для этого, – наставительно изрек брат Себастьян. – Итак, приступим. Ваше имя?

– Дон Фернандо де Гевара де Вера.

– Кто ваши родители?

– Мой отец – дон Луис де Гевара де Охеда – служил под знаменами дона Хуана Австрийского, в битве при Лепанто[12] он командовал королевской галерой. Там он получил тяжелую рану и был вынужден выйти в отставку. Моя мать – донья Изабелла де Вера – происходила из старинного астурийского рода. Она известна своей благотворительностью и щедрой поддержкой женского монастыря святой Терезы. Оба потомственные дворяне.

– Это так, – подтвердил епископ, обращаясь к Бартоломе.

– Положим. А не было ли среди ваших предков мавров или морисков?

– Один из моих предков сражался вместе с Сидом Кампеадором! – ответил обвиняемый, и глаза его грозно сверкнули. – Я ненавижу неверных!

– А не состояли ли вы в родстве с иудеями?

– Нет! Род де Гевара всегда гордился чистотой крови!

– А не было ли в числе ваших родственников людей, осужденных за ересь?

– Нет, никогда! Сеньоры де Гевара всегда являлись примером для всех истинных христиан и не раз проливали кровь за нашу святую веру!

– Это верно, – опять подтвердил епископ. – В моей коллекции есть одно интересное полотно… Неизвестный художник изобразил рыцаря в полном вооружении на боевом коне. У меня есть все основания предполагать, что рыцарь этот – дон Мигель де Гевара, прапрадед дона Фернанда. По крайней мере, если верить не слишком разборчивой надписи в левом верхнем углу картины.

– Охотно верю, – процедил сквозь зубы Бартоломе, – но, согласитесь, ваше преосвященство, к делу это не относится.