Черный цветок Денисова Ольга
Есеня пожал плечами. Наверное, стоило отказаться, но он не устоял: от каши с постным маслом и мучной болтушки его давно воротило с души. Пил он в доме Улича только воду или кипяток.
- Рассказывай, - Остроум сел за стол напротив, на секунду заглянув на кухню, чтобы попросить принести чай. Женщину в чепце звали странно: Юлдус. Есене это имя показалось какой-то обидной кличкой, но в чем его смысл, он не разобрался.
Есеня начал честно рассказывать, как к нему попал медальон, но когда женщина вошла в комнату, замолчал и уставился на нее, открыв рот. И дело не в том, что лицо ее было слишком смуглым, и не в черных, словно вороново крыло, бровях и ресницах, и не в глубоких карих глазах, - на лбу женщины красовалось клеймо в форме положенной набок петельки, похожее на рыбку с тупым носом и хвостом.
Женщина молча поставила на стол поднос с двумя большими чашками, с сахаром в маленькой аккуратной мисочке и целой связкой блестящих сушек, посыпанных маком, и так же молча вышла, прикрыв за собой дверь.
- Что тебя так удивило? - Остроум подвинул к нему чашку. - Ты никогда не видел женщин с востока?
- Она… - прошептал Есеня, - она невольница?
- Тебе это кажется неправильным?
- Не знаю… - Есене не хотелось говорить Остроуму, что он на самом деле об этом думает.
- Не бойся, она довольна своей судьбой. Она ни в чем не знает нужды.
- И… и вы можете ей приказать сделать что угодно? Наказать? Продать?
- Тебе кажется, что раб - это нечто вроде домашнего животного? Это не так. Я привязан к Юлдус, она - близкий мне человек, мы часто беседуем по вечерам, и уж конечно я никогда не наказываю ее.
- Я тоже люблю Серка… - пробормотал Есеня.
- Серка?
- Серко, наш конь. И я тоже с ним иногда разговариваю.
- Это немного не то. Ведь она человек. И живется ей намного лучше, чем некоторым женам при сварливых мужьях.
- Тогда почему вы ее не отпустите? Может, она бы хотела быть свободной?
- Если бы я отпустил ее на свободу, она бы умерла от голода и холода. Я думаю, она бы не ушла.
- Да, Серко тоже на свободе умер бы от голода и холода, - проворчал Есеня, - поэтому он, если потеряется, всегда возвращается домой…
- Тебе трудно это понять, эти люди устроены не так, как мы! А тем более - женщины.
- Как мы? Я думаю, все люди устроены одинаково. Просто… одни ущербные, а другие - нет. И Полоз говорит, что они ущербные не от рождения, их такими делают нарочно! Чтобы ими можно было управлять.
- И поэтому ты хочешь открыть медальон? - улыбнулся Остроум.
- И поэтому тоже!
Когда Есеня рассказал наконец, как был ранен Полоз, Остроум привстал и начал говорить о том, что найдет врача, лучшего в Урде, и если у них срезали кошелек и теперь нет денег, он готов за это заплатить. Но, едва услышав, что они живут у Улича, сразу успокоился и сказал, что лучшего врача в Урде не найти ни за какие деньги. Но все равно полез за кошельком и начал совать Есене целую горсть серебреников.
Есеня, по одной таская сушку за сушкой, ответил, что никаких денег им не надо, они как-нибудь выкрутятся сами.
- Да где же вы найдете денег? После такого ранения надо хорошо питаться, нужны фрукты, творог, сыр.
- Да ладно, пойду в порт и заработаю… - пожал плечами Есеня. - Что я, маленький, что ли?
Он давно подумывал об этом. Да и Улича объедать было нехорошо.
- Ты ведь ищешь мудреца, наделенного силой, которая может заставить медальон светиться? И ты думаешь, он согласится делать это бесплатно?
Тут Есеня растерялся.
- Но… Полоз говорил, что знания и мудрость… их нельзя продавать за деньги…
- Знание и мудрость - нельзя. Но на что бы жили мудрецы, если бы и сила их ничего не стоила?
- А… сколько это примерно может стоить?
- Не знаю. Не очень дорого. Один-два золотых.
Есеня прикусил губу. Столько ему в порту, наверное, не заплатят…
- Я что-нибудь придумаю, - сказал он. - Знать бы только, где его искать, такого мудреца…
- Я сейчас напишу тебе имена тех, кто, с моей точки зрения, может это сделать. И каждый из них, если ты спросишь, посоветует тебе кого-нибудь еще. Это непростая задача, и такие способности - редкий дар. Я, например, точно не смогу этого сделать. Да и силы у меня - кот наплакал. А еще… не показывай эту штуку никому. Мудрецы тоже люди, и люди разные. За нее обещана большая награда, и… обладать ею захотели бы многие. Не за деньги: эта вещь дает власть. Будь осторожней. Делай вид, что у тебя ее пока нет: вольные люди Оболешья много лет расспрашивают мудрецов о медальоне, никто не удивится новым вопросам.
Глава V. Балуй. Красный луч
Через неделю от четырех серебреников ничего не осталось: Полоз начал поправляться, и Улич каждый день посылал Есеню в город за продуктами. Кроме базара, Есеня заглядывал и к Остроуму, который радовался его появлению на занятиях. Но арифметикой и логикой занимались не каждый день, были ученики и постарше - изучали астрономию. Есеня, как бы хорошо ни знал звезды, почти ничего не понимал и вечерами просил Улича объяснить ему, о чем шла речь.
Есеня разыскал четырех мудрецов из тех девяти, что посоветовал ему Остроум, и только один из них сказал, что мог бы взяться за дело, хотя считает его опасным. И просил он за это всего пять золотых, не больше и не меньше. Есеня ответил, что подумает, и сильно расстроился.
В порт его привели ученики Остроума - старшие и более искушенные в поисках работы ребята. И если бы не они, никто бы Есеню работать не взял: слишком мал. Хотя сам он считал себя вполне взрослым и сильным, на фоне здоровых двадцатилетних парней с крепкими мускулами он пока выглядел цыпленком.
Больше всего рабочих рук требовалось на перегрузке товаров в лодки перевозчиков. Еще бы! Платили за это мало, а работа была тяжелой, зато и навыков никаких не требовала.
- А мешок в три пуда ты поднимешь? - скептически осматривая Есеню, спросил хозяин лодок, который сам заправлял перегрузкой.
- Конечно! - не моргнув глазом ответил Есеня.
- А ну-ка попробуй! - хмыкнул тот и показал рукой на корабль, который разгружали в это время.
Ничего трудного в этом Есеня не заметил: каждому грузчику - а их было пятеро - на плечи кидали мешок, и грузчик нес его к лодкам, стоявшим в устье реки, метрах в пятидесяти от причала. Грузили сахар, что само по себе Есене понравилось. Столько сахара он не видел никогда в жизни!
Есеня не зря был у отца молотобойцем - трехпудовый мешок он донес до лодки запросто и даже не качался при этом. Хозяин согласился взять его на испытательный срок и платить двадцать медяков в день. Ну, а если Есеня сможет работать наравне со всеми, то и получать будет тридцать, как все.
Во всяком случае, здесь платили в два раза больше, чем в мастерских, и работать надо было всего шесть часов, начиная с полудня. Есеня быстро прикинул, что утром может ходить по городу и говорить с мудрецами, а вечером - слушать Улича. Упускать такой случай он не собирался, поэтому старался изо всех сил.
После первых двух часов работы руки тряслись, а ноги подгибались. Если бы не перерывы, Есеня не смог бы дотянуть до конца дня. Ребята, которые привели его сюда, пытались как-то ему помочь, особенно когда начали грузить бочки с вином: все они были разными, и Есене на плечи клали те, что полегче.
До лачуги Улича он добрался еле-еле. Внутри все дрожало, как кисель, и спина ныла так, что невозможно было выпрямиться. Но двадцать медяков, звеневшие за пазухой, грели сердце: Есеня гордился собой. Почему-то, работая в мастерских, он не чувствовал никакой радости, а сейчас сознание того, что он взрослый и сможет прокормить Полоза, которому нужно хорошо питаться, придавало ему сил.
- Ты где был? Что случилось? - Улич встретил его на берегу, почти у самой скалы. - Мы волновались…
- В порт меня ребята устроили, работать буду, - гордо ответил Есеня.
- Да ты никак на перегрузке работал? - Улич осмотрел его с головы до ног.
- Ну да.
- Куда тебе! Ты ребенок еще! Вот рыбу перебирать - там полегче.
- Да там и не платят ничего. Десять медяков в день, там только малышня работает!
- Взрослый, тоже мне.
- Полозу же творог надо, правильно? А творог за фунт - восемь медяков! - Есеня гордился собой все больше.
- Наломался вон, спина не разгибается, - вздохнул Улич.
Полоз тоже не пришел в восторг от его идеи. Хотя он не только не вставал, но и не мог садиться, однако нашел силы встретить Есеню отборной руганью. А закончив браниться, проворчал:
- Улич тебя искать пошел! Мог бы предупредить, между прочим.
- Да я думал, не возьмут… Чего зря хвастаться-то…
Сидеть на низкой скамеечке перед печкой оказалось еще тяжелее, чем стоять. Улич уложил его на лавку, раздел и долго тер одеревеневшие мышцы. А в заключение хитро надавил двумя пальцами на позвоночник - Есеня заорал от неожиданной, ужасной боли, но она почти сразу прошла, спина начала разгибаться и больше не болела.
На следующее утро встать Есеня не мог. Полоз и Улич посмеялись: они были уверены, что первый день его работы станет последним, но слезть с полатей заставили, сказали - надо двигаться, тогда боль в мышцах быстрей пройдет. Есеня искать мудрецов не пошел, но сбегал на базар и принес творога, яблок и сала, истратив почти все деньги. И, как его ни отговаривали, к полудню отправился в порт.
Второй день показался ему еще более ужасным, чем первый, а потом дни побежали за днями, и Есеня привык. Мускулы на спине стали крепче, руки не дрожали и колени не подгибались. Но теперь он все время хотел есть. Улич велел ему купить бобов и варил из них сытную кашу с салом, только Есене все равно ее не хватало. Из порта он возвращался голодным как зверь и сразу хватался за ложку. По ночам ему снилась жареная гусятина.
По поводу пяти золотых Полоз сказал огорченно, что им придется вернуться в Оболешье: у вольных людей на такое дело найдется денег и побольше. Только для этого ему надо было подняться на ноги, а Улич говорил, что идти пешком Полоз сможет не раньше чем через три месяца. Да и тогда это будет опасным. Брать деньги у Остроума Полоз отказался наотрез.
Есеня начал потихоньку откладывать медяки - без особой надежды, впрочем: даже если не тратить ничего из того, что он зарабатывал, пять золотых он бы собирал полгода. Но у него появилась идея куда более осуществимая: на погрузке он познакомился с перевозчиками поближе и надеялся договориться с ними об обратной дороге подешевле, чтобы Полозу не пришлось идти до Оболешья пешком.
Работа в порту хоть и была тяжелой, но оказалась вовсе не скучной. Как только Есеня немного привык к нагрузке, то стал замечать, что ребята успевают повеселиться, посмеяться друг над другом, частенько устраивают розыгрыши. Им не мешала ни плохая погода, ни чавкающая под ногами грязь, ни окрики и ругань хозяина, который, впрочем, относился к их баловству вполне снисходительно. Любимой шуткой, конечно, считалось взгромоздить кому-нибудь на спину не один, а два мешка сразу: если это сделать неожиданно, человек запросто падал на колени. Особым уважением пользовались те, кто мог устоять на ногах, а то и дотащить мешки до лодки. С Есеней так пока не шутили, на что он втайне обижался: за слабака держат!
Двое ребят умели ходить на руках и, случалось, соревновались, кто быстрей доберется от лодок до причала, шлепая ладонями по ледяной грязи. Есеня им завидовал - ему тоже хотелось попробовать. Пробовал он в одиночестве, на берегу у лачуги Улича, но у него ничего не выходило.
По вечерам Есеня, заглатывая бобовую кашу, рассказывал Полозу о прошедшем дне и выдумках товарищей, чем невероятно его веселил. Полоз мечтательно поднимал глаза:
- Эх, было время! Мы и не такое иногда вытворяли! Они тебя в кабак с собой не звали?
- Звали, только я не пошел…
- А чего?
- Денег мало.
- Сходи, чего там, - улыбался Полоз. - Поешь нормально, погуляй. Только много не пей - на следующий день тяжело будет.
И по субботам Есеня стал ходить на веселые гулянки учеников, где, стоило ему немного выпить, чувствовал себя своим: куролесил, задирался, приставал к девкам, плясал на столе и не раз бывал выброшен на улицу вместе с парочкой таких же, как он, бедокуров. К Уличу он возвращался под утро - грязным, усталым, голодным, иногда с подбитым глазом, но всегда довольным собой и жизнью.
Жизнь в Урде летела незаметно. Есене никогда не надоедали рассказы Улича, и больше всего ему нравилась геометрия. Есеня впитывал ее в себя почти мгновенно и вскоре, появляясь на занятиях Остроума, начал понимать, о чем тот говорит ученикам второй ступени. Ему нравилось решать задачи, которые задавал Улич, он испытывал детский восторг, когда ему удавалось придумать задачу самому, а придумывал он задачи «полезные» - например, сколько верст от берега до горизонта. Или как измерить высоту дерева по длине его тени.
За месяц Есеня обошел всех мудрецов города и нашел еще одного, который согласился заставить медальон светиться и попросил за это всего три золотых. К цели это не приближало, но немного обнадеживало.
Перед каждым походом в город Полоз наставлял Есеню, как надо себя вести, что говорить и о чем помалкивать. Кроме Остроума, Есеня не показывал медальона никому, за исключением тех, кому доверял Остроум. Кто-то сказал Есене, что в деревне, верстах в десяти от Урда, живет отшельник, который мог бы заставить медальон светиться, и в воскресенье, когда работы в порту не было, Есеня отправился на поиски отшельника. Уж он-то много денег не возьмет! И ему Остроум разрешил показать медальон.
Погода как назло случилась ветреная, сырая и снежная, и деревню Есеня нашел не сразу - заблудился в поле. Таких полей он никогда не видел, в Оболешье поля не простирались от горизонта до горизонта, и, какими бы большими ни были, вдалеке всегда виднелась полоска леса. Заблудиться в лесу ничего не стоило, но, оказывается, заблудиться в поле еще легче и еще страшней.
Есеня долго бродил по серо-белому пространству, абсолютно однообразному, без малейшего ориентира, и успел выбиться из сил: под снегом хлюпала вода, и скользкая земля разъезжалась под сапогами. Когда сквозь летевший с неба снег он увидел темные очертания деревьев и домов, то не удержался и побежал, боясь, что сейчас они исчезнут, стоит только снегу посыпаться гуще. Оказалось, что это не та деревня, которую он искал, - он промахнулся верст на восемь.
В деревне ему сказали, что лишь сумасшедшие путешествуют пешком в такую погоду, когда дорогу занесло и сбиться с нее ничего не стоит, но Есеня оказался упрямым и, когда ему показали направление, в котором надо идти, немедленно пошел дальше. Под ногами теперь лежала дорога - грязная, с глубокими лужами под снегом, и как только ее сменяла трава, Есеня тут же понимал, что сбился, и старался вернуться обратно в грязь.
До отшельника, который жил на лесистом холме, он добрался ближе к вечеру. Найти его землянку, вырытую на склоне, тоже было непросто: снег надежно спрятал ее от чужих глаз. К тому же, поднимаясь вверх, Есеня несколько раз поскальзывался и скатывался вниз, как с ледяной горки.
Вопреки его ожиданиям, отшельник оказался молодым человеком, не старше тридцати лет. В его тесном жилище больше всего места занимали книги, а посмотрев на широкий, обитый кожей стол, Есеня сразу понял: перед ним действительно мудрец. На столе ровными рядами стояли стеклянные пузырьки - и вытянутые, и круглобокие; к стене, обшитой грубыми досками, крепились застекленные коробки с бабочками и сушеными, расплющенными цветами (такие же коробки Есеня заметил и под столом). Но более всего его удивила вещь, которую он уже встречал у одного мудреца, но названия не запомнил. Вещь была очень дорогой, стоила - по словам ее хозяина - не меньше пятидесяти золотых и предназначалась для разглядывания всяческих малостей, - вроде лупы, только намного сильней.
Отшельник был невысоким, худым и болезненным на вид и встретил Есеню равнодушно, а может, и немного раздраженно, словно тот ему в чем-то помешал. Но, увидев медальон, тут же оживился и попросил посмотреть. Есеня, по наставлению Полоза, никогда не снимал медальон с шеи, и отшельник слегка обиделся, но смирился.
- Я хотел его увидеть, - он покрутил медальон в руках: сжимал его пальцами, словно прислушиваясь телом к его подрагиванию, рассматривал под разными углами к тусклому свету масляной лампы, забирал в кулак и отпускал, попробовал покачать и подбросить. - Это очень страшная вещь. Мне кажется, он живой и слышит все, что мы говорим. В нем накопилось такое напряжение… Он хочет умереть… Вещи умирают не так, как люди, их смерть - это новое существование, как деление клетки. Он хочет стать собственными осколками и не может… Садись.
Есеня присел на скамейку перед печкой, подальше от стола - чтобы чего-нибудь не разбить.
- Нам надо его открыть… - сказал он, надеясь перейти к делу. - А для этого обмануть заклятье. Если заставить красный камушек светиться, медальон будет слышать. Ты можешь это сделать?
Отшельник посмотрел на Есеню и на медальон.
- Нет. Я только вижу, слышу и чувствую. Заставить, - он произнес это слово с отвращением, - я никого и ничего не могу.
Есеня тяжело вздохнул и посмотрел на промокшие насквозь сапоги: и стоило ради этого месить грязь?… Отшельник посмотрел на Есеню с сочувствием.
- Я знал только трех мудрецов, которые могли бы это сделать. Белозор может, но он жадный и хитрый, с ним бы я связываться не советовал.
- Я у него уже был, - Есеня сжал губы: Белозор запрашивал пять золотых.
- Еще мог бы взяться Лебедян, это - самое надежное.
- А третий? - с надеждой спросил Есеня: Лебедян просил три.
- Я не знаю, жив ли он. Последнее время о нем ничего не слышно, а жил он, как и я, в одиночестве и к людям относился настороженно.
- И… где его найти? - Есеня сглотнул. Если этот человек безошибочно назвал двоих мудрецов, то, наверное, и с третьим не промахнется.
- Он жил в полутора верстах к западу от Урда, за скалой, под старым маяком. Но я не знаю, может быть, он уже умер.
- Его случайно не Улич зовут? - тихо-тихо, чтобы не спугнуть удачу, спросил Есеня.
- Да, его зовут Улич. У него ты тоже был?
- Да я у него живу! - заорал Есеня и вскочил. - Я его ученик!
От радости он и не вспомнил, что Полоз велел никому не говорить о том, где они живут. На всякий случай. Ну почему, зачем они с Полозом не говорили с Уличем о медальоне? Почему скрывали от него то, что ищут? Ведь он тоже мудрец, это ясно! Чего боялся Полоз? Почему доверял десяткам мудрецов, к которым его посылал учитель, и сомневался в Уличе? Потому что Улич видел медальон? Правильно говорил Ворошила: если Полоз что-то решил, он уже не передумает…
Есеня, забыв поблагодарить и попрощаться, кинулся к двери.
- Погоди! Куда ты? Скоро стемнеет! Можешь остаться у меня, а утром пойти назад, - крикнул ему вслед отшельник, и Есеня опомнился.
- Мне работать завтра, - по-взрослому важно ответил он. - Но если есть дорога попроще, чем по этому полю…
Отшельник показал Есене путь длинней, но надежней: через холмы к берегу моря. Во всяком случае, заблудиться он бы не смог.
Всю дорогу Есене хотелось бежать бегом, и, скатываясь с холмов, он несколько раз едва не переломал ноги. В поле сапоги вязли в снегу, а на берегу - в песке. Но и это было полбеды: самым трудным оказалось преодолеть широкую, на две версты, гряду обрушенных скал. Огромные острые обледеневшие глыбы в беспорядке громоздились от кромки моря до каменной стенки, вдоль которой бежала песчаная коса. Прыгая с камня на камень, Есеня несколько раз упал, и однажды - очень неудачно: в кровь разбил подбородок и прикусил язык.
Ну почему они не поговорили с Уличем? Сейчас бы Есеня сидел у печки, а не скакал козлом по скользким скалам!
Сумерки наступили незаметно - слишком серым был день, - и на песок Есеня выбрался в кромешной темноте. Он подходил к городу с востока и увидел огни порта и маяк, только когда добрался до бухты. От нетерпения он снова припустил бегом - мимо пустеющих улиц, по деревянным мостам через бесчисленные рукава реки, распавшейся на части, под желтыми закопченными фонарями, сквозь квартал восточных купцов, где пахло пряностями и бараниной, через вонючий рыбный базар…
Улич сидел на берегу, не обращая внимания на ветер и снег. Есеня хотел сразу кинуться к нему, но приостановился: а вдруг Полоз неспроста ему не доверял? Он потихоньку пробрался в лачугу и с порога закричал:
- Полоз!
И только потом заметил, что тот дремлет. Есеня прикрыл ладонью рот, а Полоз сжал виски руками.
- Жмуренок, ну что ты так орешь? - простонал он. - И что у тебя с подбородком?
- Упал.
- Ну как нужно упасть, чтобы морду расквасить об землю? У тебя рук нет?
- Я на камень упал… - обиженно просопел Есеня. - Полоз, послушай! Улич может. Ты понимаешь?
- Что может?
- Зажечь красный камушек…
Полоз приподнялся на локте, но тут же осторожно опустился обратно.
- Да ты что? - обрадованно и удивленно протянул он. - И ты столько времени бегал по городу, показывал медальон всем, кому не попадя, а надо было всего лишь…
- Да! В том-то и дело! Почему же мы сразу не догадались?
- Видно, у меня голова стала плохо соображать… - Полоз усмехнулся. - А сам ты не мог догадаться?
- Откуда я знал? Ты от него всегда скрывался, при нем ни слова не говорил.
- Ладно! Я от всех скрывался. Он куда-то ушел, я думаю, скоро вернется.
- Да он на берегу сидит! Я сейчас! - Есеня выскочил из лачуги и кинулся к морю. - Улич! Улич!
- Что-то случилось? - спросил тот не оглядываясь. - Садись.
- Улич, - Есеня перепрыгнул через бревно и сел рядом, - слушай, почему же ты не сказал, что можешь зажечь красный камушек?
- Чего-чего зажечь? - Улич поднял брови.
- Красный камушек на медальоне!
- Ну, вообще-то, ты меня об этом не спрашивал. Это во-первых. А во-вторых, я понятия не имею, могу я его зажечь или нет.
- Ты понимаешь, я ведь уже месяц ищу, кто его может зажечь, и нашел только двоих. Они просят столько денег… - Есеня осекся. Может, Улич тоже берет деньги за такие штуки? Ведь живет же он на что-то?
- Дай мне посмотреть и объясни, в чем дело, - Улич протянул руку ладонью вверх, и Есеня в первый раз снял медальон с шеи, чтоб кому-то его отдать.
- Это чтобы снять заклятие, - быстро заговорил Есеня. - На нем лежит заклятие: открыть его может только Харалуг - тот, кого первым сделали ущербным. Но Харалуг давно умер, и мудрецы сказали, что медальон поднимет его из могилы, если все будут говорить, когда светится красный камушек…
- Погоди. Не тараторь. Я ничего не понял. Люди не встают из могилы, нет таких заклятий и таких вещей, у которых хватит на это силы.
- Ну почему?
- Потому что есть такая штука, как необратимость. Смерть необратима. Можно вызвать дух, но духи медальонов не открывают.
- А вдруг? - с надеждой спросил Есеня.
- Ты не можешь сказать точно, какими словами говорили эти мудрецы про Харалуга? Они так и сказали: поднимет из могилы?
- Не знаю, - Есеня задумался. - Я же там не был, тогда еще мой дед не родился.
- Хорошо. А какие слова они велели говорить?
- «Когда-нибудь Харалуг откроет медальон». Это последняя заповедь вольных людей - сказать так, когда их делают ущербными.
- Как красиво… - пробормотал Улич, рассматривая медальон. - Последняя заповедь… Я могу себе представить, какой силой обладают эти слова, да еще и сказанные неоднократно. Значит, именно эта вещь превращает людей Оболешья в ущербных? Наверное, поэтому у медальона такое сильное свечение. И ты полагаешь, если я заставлю его слышать твои слова, они тоже будут для него что-то значить?
- Ну, наверное…
- Конечно, любое слово, даже сказанное впопыхах, имеет некоторую силу. Но, я думаю, эти силы отличаются на несколько порядков.
- Но попробовать можно? - Есеня чувствовал, что Улич не сильно верит в хороший исход, и его это расстраивало.
- Конечно, - Улич пожал плечами, взял медальон двумя пальцами, и тут же тонкий красный луч прорезал темноту и уперся в песок.
Есеня подскочил, но Улич тихо и очень спокойно проговорил:
- Не двигайся. Этот луч страшен, разве ты не видишь? Ну? Попробуй сказать ему…
Есеня сглотнул: он не думал, что все будет таким простым и обыденным.
- Когда-нибудь Харалуг откроет медальон, - сказал он с чувством и приготовился повторить это еще много раз. - Когда-нибудь…
- Не надо, - оборвал его Улич, - он услышал. Он услышал это давно. Заклятие обмануто, оно давно преобразовалось в нечто совсем иное.
- В смысле?
- Вам не надо было искать того, кто заставит красный луч светиться. Последняя заповедь вольных людей сделала свое дело. Пойдем. Полозу, наверное, это тоже интересно, - Улич погасил красный луч и поднялся.
- Но… но почему же тогда Харалуг не открыл его? Почему он не встал из могилы? - Есеня побежал вслед за широко шагавшим стариком.
Полоз посмотрел на Улича с удивлением, когда тот повторил ему свои слова о заклятье.
- Улич, но почему тогда? - не унимался Есеня.
- Как ты себе это представляешь? - улыбнулся старик. - Безобразный, истлевший труп идет сейчас из Оболешья в Урдию? Или дух спускается на землю и ломает медальон, как гнилой орех? Нет, мудрецы, давшие совет вольным людям, имели в виду совсем другое. Слово! Они говорили о силе слова. В последней заповеди всего четыре слова. «Когда-нибудь» указывает на неопределенность времени, и это значит, что медальон может быть открыт в любую минуту. Не в преопределенный год, день и час, а в любое время. Второе слово - «Харалуг». Кто вам сказал, что это будет тот самый Харалуг, которого первым превратили в ущербного? Я думаю, сила слова преодолела именно эту часть заклятия. Медальон откроет не тот Харалуг, который давно мертв, а любой другой человек, носящий это имя. Я полагаю, смысл последних слов и так ясен?
- То есть нам надо найти человека по имени Харалуг? Только и всего? - переспросил Полоз.
- Да, именно так. Это мое мнение, но вы можете спросить об этом и других мудрецов. Возможно, этот человек тоже будет ущербным… Но категорически я бы так утверждать не стал. Имеет значение только имя, ведь в последней заповеди ни слова не говорилось об ущербном Харалуге.
- Они знали об этом! - вдруг крикнул Полоз и хлопнул ладонью по краю лавки, но тут же застонал и схватился за голову.
- Кто? - спросил Есеня.
- Благородные господа, кто же еще! - прошипел Полоз сквозь зубы.
- Они знали о том, что это может быть другой Харалуг?
- Ну да! Они боялись последней заповеди, они боялись его имени! Вспомни: стоило упомянуть Харалуга при Изборе - и он бледнел до синевы! Между прочим, в Оболешье это имя под запретом. Ни одна мать, ни один отец в здравом уме не назовут так своего ребенка!
- Это необязательно должно быть домашнее имя, это может быть прозвище, данное подростку. Ведь Харалуг получил это имя не при рождении, я прав? - уточнил Улич.
- В Оболешье еще не родился столь выдающийся человек, которого прозвали бы Харалугом, - пробормотал Полоз, - это стало бы большой честью для любого из вольных людей. Но, возможно, где-нибудь в деревнях, где слава Харалуга не столь велика… Или в кругах, где к нему относятся предвзято… Среди стражи или ущербных ремесленников… Балуй, ты знаешь кого-нибудь с таким именем?
- Не-а, - Есеня покачал головой.
- Нам надо обойти все Оболешье, чтобы его найти! - усмехнулся Полоз. - Но нас много - я думаю, это получится!
- А если мы никого не найдем?
- Если мы никого не найдем, мы женим тебя на Гоже, она родит мальчика, и мы назовем его Харалугом, - Полоз засмеялся.
- А что? - Улич поднял и опустил брови. - Это тоже вполне допустимо. Вы ждали много поколений, можно подождать и еще несколько лет, пока ребенок родится и подрастет.
- Ничего себе, - Есеня обиженно изогнул губы, - это сколько ждать!
- Но сначала мы все же поищем! - утешил его Полоз. - И почему только в Оболешье? Можем начать с Урда, здесь ведь запрета на это имя не было. Все равно до весны тут торчать.
Глава VI. Балуй. Книги
На следующее утро Есеня чуть свет побежал к Остроуму, чтобы успеть до начала занятий. И учитель, выслушав его сбивчивый рассказ, полностью согласился с Уличем: если сила заклятия нарушена Словом, любой человек по имени Харалуг в любое время может открыть медальон. Кроме того, он подкинул Есене идею о том, как его искать в Урдии: власти города ведут учет рождений, смертей, свадеб и прочих важных событий в жизни людей, и все это записывается в метрических книгах. Полистать их не так уж сложно - служители архивов с радостью возьмут деньги за доступ к ним. Это проще, чем расспрашивать людей на улице. Кроме того, Харалугом могут звать невольника, и учет всех рабов, продаваемых и покупаемых в Урде, тоже ведется в специальных книгах.
Есеня поинтересовался ценой этих услуг: серебреник за день поиска в архиве. Это его вдохновило. Два серебреника он уже скопил - возможно, ему хватит и двух дней! А если не хватит, он заработает еще.
Но ни Полоз, ни Улич не разделили его радости. Улич написал на полу одно слово и предложил Есене его прочесть.
- Ха-аз… рцы-аз, - Есеня долго шевелил губами. - Харалуг, правильно?
- И как ты собираешься смотреть метрические книги, если столько времени читал одно слово? - рассмеялся Полоз.
- Да я научусь - трудно, что ли? Мне только вспомнить надо, я же умею, меня батька учил!
- Вот давай, вспоминай, - кивнул Полоз.
И теперь Улич учил его грамоте.
- Не надо, забудь ты эти названия! Каждая буква - это какой-нибудь звук. Буква червь - звук ч, буква аз - звук а. Вот по звукам их и запоминай. Ч-а, ча. Понял?
Улич вычертил всю азбуку на полу и заставил Есеню повторить, какая буква какому звуку соответствует. Пошло значительно проще! Два дня старик писал слова на полу, а потом велел попросить у Остроума какую-нибудь книгу. Есеня тут же вспомнил о лечебнике, который читал не меньше полутора лет, - и его едва не стошнило. Оставалась надежда, что книгу Остроум не даст, но и тут его ожидало разочарование.
- Какую бы ты хотел? - спросил его учитель.
- Любую, - Есеня недовольно сжал губы.
- У меня есть книги по геометрии, но в них мало слов, такая, наверное, не подойдет.
- Подойдет! - обрадовался Есеня и тут же прикусил язык: он забыл, что читать все равно надо, и читать быстро, как Полоз или Улич. - То есть, конечно, надо где букв побольше…
- Возьми вот эту, про путешествие за море. Очень интересная.
Есеня вздохнул: какая разница? Что лечебник, что путешествие… Пока до конца строки дойдешь, начало все равно забудешь.
И каждый вечер, собрав волю в кулак, Есеня садился перед печкой со свечой и начинал складывать буквы в слова. Полоз и Улич слушали его невнятное чтение и изредка поправляли. Однажды, когда Есеня открыл книгу на четвертой странице, Улич неожиданно закрыл ее и сказал:
- Сначала расскажи нам, что ты успел прочитать.
- Зачем?
- Ты прочитал три страницы. Что там было написано? О чем?
- О путешествии… - Есеня почесал в затылке: не слишком ли много от него хотят?
- А именно?
- Ну… о путешествии и все. Корабль там и все такое…
- Начинай сначала, - Улич раскрыл книгу на первой странице.
- Как? Почему?
- Какой прок в чтении, если ты не понимаешь смысла?
- Да так я целый год читать буду!