Черный цветок Денисова Ольга
- Ты плачь, сынок, плачь, - Жмур вздрогнул.
Он должен вытащить его отсюда, любой ценой и как можно скорей. Полозу нужен медальон, и он мог оговорить Огнезара, ему это ничего не стоило. Но… никогда еще преступники не выходили из тюрьмы просто так… Никогда. Если медальон окажется у Огнезара, Есеня пойдет домой совсем не таким. Он никогда больше не засмеется и никогда не будет плакать. Он никогда не увидит мира сквозь раскаленный металл.
- Я только железа очень боюсь. А все остальное - ерунда.
Жмур болезненно скривился. Лучше бы мальчик этого не говорил. Хвастается. Он и здесь хвастается! Выполнив доверенное ему Полозом, Жмур машинально продолжал выполнять то, что требовал от него Огнезар. Только нарыв внутри стал пульсировать, и из подсознания выплыла мысль: это сделает страдания Есени еще более мучительными.
- Ты расскажи им, - Жмур кивнул и показал глазами на дверь, - расскажи, и они перестанут. Вот увидишь. И я отнесу тебя домой. Прямо сейчас.
- Домой… - шепнул Есеня.
- Да. Сынок, расскажи. Они же замучают тебя.
- Домой, - снова шепнул он, и у него по щекам побежали слезы.
Жмур скрипнул зубами. Благородный Огнезар хотел этого. Он хотел, чтобы его мальчик плакал. Он старается сделать его боль невыносимой. Полоз прав. Но три дня Есеня не выдержит. А если выдержит - их не выдержит Жмур.
- Я хочу домой… Я хочу к маме… - расплакался Есеня еще сильней. - Бать, забери меня отсюда, забери… Я хочу домой! Я хочу домой! Я устал, я не могу!
- Заберу, - уверенно сказал Жмур. Так или иначе - он его заберет.
- Батя, миленький, пожалуйста, забери меня! - кричал мальчик исступленно, кричал громко и хватался за рубаху Жмура изуродованными пальцами. - Батя, я устал, я не могу больше тут! Я хочу домой!
- Если ты расскажешь им, где медальон, они тебя отпустят.
Зачем Жмур сказал это? Так хотел благородный Огнезар. Есеня посмотрел на него глазами, полными слез, и покачал головой.
- Но есть еще один способ, - немного тише сказал Жмур. - Я передам разбойникам, где ты его спрятал, и они его заберут. Ты можешь мне доверять.
Есеня захлопал ресницами, ничего не понимая.
- Ну? Или ты мне не веришь?
Сын смотрел на него долго, пристально и испуганно. И Жмуру очень хотелось ему все объяснить: он сделал то, о чем просил Полоз, а теперь делает то, чего хочет Огнезар. В голове мелькнула горькая, отчаянная мысль: «Твой отец - ущербный, парень. Он делает только то, что ему велено. Он не умеет думать сам». Лицо Есени просветлело, и он усмехнулся окровавленными губами.
- Я не верю тебе и ничего не скажу, - ответил он чуть громче, чем следовало.
- Ну почему, сынок? Я же твой отец. Неужели ты думаешь, что я тебя выдам?
- Ты ущербный. Ты… ты с ними заодно, - Есеня отвернулся и попытался освободиться от объятий. Он оказался умней своего отца, он сделал все, чтобы Огнезар поверил Жмуру. Он понял, какую роль играет отец, и подхватил игру на лету. Он очень умный, его мальчик.
- Сынок… пожалуйста. У тебя только один выход…
Есеня покачал головой.
Жмур не знал, когда пора закончить. Хватит? Или благородный Огнезар хотел чего-то еще? Они продолжали этот бессмысленный разговор, пока дверь в застенок не открылась.
- Я думаю, вы поговорили достаточно, - Огнезар посмотрел на Жмура так внимательно, что тот испугался - он что-то сделал не так?
- Я… - начал он в свое оправдание, но Огнезар с презрением махнул на него рукой.
- Ничто так не помогает упрямцам, как жалость близких, - изрек он, глядя на Есеню. - И если ты не хочешь нам сказать, где медальон, и отправиться домой, то мы продолжим. Раздувайте жаровню, теперь - железо.
Есеню затрясло, и он придвинулся к Жмуру, хватаясь за него изувеченными руками. Только он не кричал и не плакал, он сжался и закусил губу. Но кат - ущербный, безжалостный, еще более преданный Огнезару пес - подхватил его за плечи, рванул к себе и швырнул в кресло. Жмур успел только протянуть руки вслед - пульсирующая боль в груди выламывала ему ребра.
Есеня смотрел на отца с ужасом и болью и с недоумением - на свои руки, которые привязывали к подлокотникам, словно удивлялся, что это происходит на самом деле.
- Нет… - прошептал Жмур.
- Да, - желчно передразнил его Огнезар. - Да. Или он сейчас же расскажет, где медальон, и пойдет домой, или мы начнем.
Есеня дернул трясущимся подбородком, глаза его вспыхнули отрешенным отчаяньем, и он прошипел, оскалившись:
- Начинай! Начинай! Ты уже вторую неделю начинаешь, и что? Ты никогда не увидишь медальона, никогда! Я сдохну, но ты его не получишь, понял?
Он всегда молчал, его волчонок. Он никогда не просил пощады. Надо немедленно сказать Огнезару, где медальон, и он не станет мучить мальчика. Полоз лгал, в Олехове не убивают преступников. Огнезар ведь обещал, он и сейчас сказал, что Есеня пойдет домой! Жмур раскрыл рот, чтобы заговорить, и тут глаза его встретились с глазами сына. Он понял! Он угадал! Он покачал головой, стиснул зубы и крикнул:
- Батя! Не волнуйся, слышишь? Это не страшно! Я просто так сказал, это не страшно!
Кат прижал раскаленную пластинку к глубокому ожогу на его плече, и Есеня закричал. Он извивался в стягивавших его путах, крутил головой, кусал губы и кричал. Его изуродованные пальцы сжимали подлокотники, и из-под ногтей сочилась кровь.
Изнутри что-то ударило, треснуло, разорвалось; сердце, до этого глухо стучавшееся под панцирем нарыва, взлетело к самому горлу и забилось изо всех сил. Жмур поднял взгляд на благородного Огнезара и увидел перед собой чудовище, которое безнаказанно терзает его ребенка. Зубы Жмура пронзительно скрипнули, и кулаки налились нечеловеческой силой. Его сын не станет предателем! Его сын, его кровь и плоть, его продолжение, - он мстит им за все! За Жмура, за Рубца, за этого несчастного ката!
Что Жмуру до Полоза? Никаких трех дней не будет, мальчик выйдет отсюда сегодня, выйдет победителем! Жмур скрипел зубами, по его лицу катился пот и мешался со слезами. Жмур знал, для чего Огнезар продолжает. Он проверяет его. Он надеется, что отец не выдержит страданий сына и выдаст его. Если знает - то выдаст. Нет! Он не сделает сына предателем. Парень продержался девять дней, он выдержит еще немного. И Жмур выдержит тоже.
- В камеру, - бросил Огнезар, - продолжим после ужина.
У Жмура тряслись и разъезжались губы, он не мог стоять на ногах. Огнезар посмотрел на него с презрением и брезгливостью. Он не увидел в его глазах ненависти, он просто не ожидал ее там увидеть - разве можно ожидать ненависти от жалкого ущербного?
- На выход. Никакого толку, - разочарованно и сердито сказал он тюремщикам.
Жмура вытолкали за ворота. Он прошел на подгибающихся ногах вдоль ограды, тяжело и часто дыша. Он оглядывался, грудь его рвали рыдания. И если бы не соглядатаи, которых он приметил через минуту, он бы, наверное, долго приходил в себя. Следят? Пусть следят! Посмотрим!
Жмур вдохнул поглубже, развернул плечи и зашагал к дому. Мальчик вернется домой сегодня! Жмур не станет ждать, когда Полоз возьмет тюрьму приступом. Жмуру нет дела до их игр, до их борьбы за власть!
Соглядатаи едва поспевали за ним. Жмур шел по улице и видел только янтарные глаза, полные слез. Прохожие уступали ему дорогу, шарахаясь в стороны, - он не смотрел под ноги, не сворачивал и, наверное, был похож на сумасшедшего.
Полоз и Жидята выбежали на крыльцо, когда он с грохотом распахнул калитку.
- Жмур! Ну что? Говори, Жмур!
Он ничего не ответил и направился в кузню. Они бежали за ним, они что-то кричали, но Жмур не особенно прислушивался к их словам. Он поднял кувалду и изо всех сил ударил по кирпичам горна. Кладка оказалась крепкой, и пришлось ударить по ней еще несколько раз, пока из нее не вылетели кирпичи, обнажая тайник. Жмур сунул руку в открывшуюся дыру и выдернул черный клинок.
- Жмур! Что ты делаешь?! Жмур, остановись!
Они испугались! Забегали вокруг него, попытались загородить дорогу. Он взвесил в одной руке кувалду, в другой - молот и выбрал молот. Кувалду надо держать двумя руками, молот легче и станет лучшим оружием.
- Жмур, тебя схватят! Остановись!
Он шагнул к калитке и оттолкнул Жидяту - тот пролетел до крыльца, но на его место тут же встал Полоз. Жмур поднял молот и покачал головой.
- Жмур. Ты ущербный. Ты не можешь никого убить… - сказал Полоз, выставив руки ладонями вперед.
- Хочешь проверить? - спросил Жмур, усмехаясь.
Немигающие глаза впились в лицо, и на секунду ему показалось, что он сейчас снова утонет в них.
- Жмур… Послушай меня всего минуту.
- Отойди.
- Жмур. Один мудрец говорил мне, что любовь может вырастить на пепелище прекрасный цветок. Жмур, я не знаю, что с тобой произошло, но это не цветок. Это… Ты сам не понимаешь, во что ты превратился.
Жмур взмахнул молотом, и Полоз едва успел отскочить в сторону - у него всегда была хорошая реакция. Как у змея. Жмур расхохотался и толкнул ногой калитку. Соглядатаи стояли у забора напротив - один из них присел и накрыл голову руками, а второй побежал прочь. Пусть докладывает страже. Они не успеют. Жмур хмыкнул и пошел вперед, правой рукой сжимая молот, а левой - нож. Черный с золотыми прожилками булат, который сварил его мальчик.
Жидята и Полоз бежали сзади. Они бежали и не поспевали за ним, а он просто шел - слегка вразвалку, как привык ходить по кузне с тяжелым молотом в руках.
Калитка во дворе Бушуихи была заперта на засов, и Жмур снес ее одним ударом - под ноги полетели подгнившие щепки, и старуха с криком выскочила на крыльцо.
- Уйди отсюда, мать. Не путайся под ногами, зашибут, - сказал ей Жмур и пошел к сараю.
Он не рассчитал силы, и хлипкая дверь слетела вместе с петлями. Он отшвырнул ее в сторону и пригнувшись шагнул в полутьму - сарайчик был сколочен кое-как, и между досок пробивалось много света.
- Жмур, не делай этого! - его нагнал Полоз.
- Не подходи, убью, - ответил Жмур и начал выкидывать к двери слежавшееся, гнилое сено.
- Жмур, не надо! Жмур, еще рано! Ты…
Он не договорил. К сараю бежала стража - человек семь или восемь. Наверное, те, кого успел позвать соглядатай. Скоро их будет гораздо больше! Полоз вытащил цеп, но Жмур отодвинул его в сторону и взмахнул молотом. Троих он смел одним ударом, а остальные медленно и осторожно двинулись назад. Рукоять молота была длинней их сабель, и Жмуру потребовалось всего два взмаха, чтобы они перестали ему мешать. Он вернулся в сарай, где уже орудовал Полоз, - Полоза Жмур выкинул за дверь, и тот прокатился по земле до самой калитки. Громко и тонко выла Бушуиха, и Полоз, поднявшись, подхватил ее и вытащил со двора.
Жмур легко нашел место, где мальчик зарыл медальон: земля там была черней и примятой недостаточно тщательно - торчала горбиком. Он ковырнул ее ножом, зацепил цепочку и дернул вверх.
Он видел эту штуку. Видел красный луч и успел сказать: «Когда-нибудь харалуг откроет медальон». Вот оно и настало, это когда-нибудь.
- Жмур! Не делай этого! - Полоз ломал руки и едва не плакал. - Жмур, бежим! Их там не меньше сотни!
- Уходи, - хмыкнул Жмур. - Уходи, не попадай мне под горячую руку. Да будь их хоть тысяча!
Полоз отступил и встал рядом с ним, сжимая в руке цеп. Глупый! Да Жмуру не требовались помощники. Он разобьет эту сотню не глядя!
Жмур поставил молот на землю, взял в правую руку нож, нащупал им щель между створок, ковырнул, и медальон, хрустнув, как орех, распался на две половинки.
Он шуршал. Он шуршал все громче, и махонькая пружинка в нем набирала обороты. Жмур смотрел на нее, как завороженный, - забавная вещица: стрекочет, как насекомое, шевелится. Все быстрей и быстрей. Что-то легко ударило его в грудь, и вместе с этим ударом он почувствовал, что сейчас случится. Он замахнулся, посмеиваясь, и швырнул медальон в толпу стражников, которые, толкаясь, подбегали к калитке. Полоз ошибся - не сотня. Ну, самое большее, человек двадцать пять. Жмур задвинул Полоза себе за спину, когда медальон громыхнул и выбросил в стороны сноп желтых молний. Тяжелая волна ударила Жмура в грудь, сарай сложился, как карточный домик, снесло крыльцо, и набок завалилась стена; упал забор напротив, из окон соседнего дома вылетели стекла. Кровь, крики, разорванные тела - те из стражников, что уцелели, без чувств валялись на земле.
Жмур удовлетворенно хмыкнул и увидел синее небо.
С соседней улицы вдруг раздался крик. Долгий, сумасшедший крик. А вслед за ним - еще один.
- Ну и чего ты добился? - растерянно спросил Полоз, поднимая шапку, которую снесло ему с головы. - Ты сам понял, чего добился?
- Понял, - кивнул Жмур, подхватил молот и направился к главной площади. Он разнесет тюрьму по кирпичику. И он не будет одинок в своем желании.
Благородный Огнезар ходил по застенку: ему не хотелось возвращаться домой на два часа, он собирался побыть в одиночестве и ждал, когда кат наконец вымоет пол и уберется восвояси.
Жмур сделал все, как было задумано, но артист из него, конечно, никакой. Мальчишка догадался сразу и, похоже, нарочно издевался над Огнезаром, подозревая, что тот их подслушивает. Огнезар еще и еще раз прокручивал в памяти все, что произошло между отцом и сыном. Все шло, как задумано. Объятья, слезы, уговоры… Лишь в самом начале прозвучал вопрос, которого Огнезар не понял, хотя тот его и насторожил. Парень спросил, как пишется слово «Полоз». Этот вопрос волновал его и в прошлый раз, когда тюремщик читал ему записку. В этом, наверное, крылось что-то важное для Жмуренка, а раз оно было ему важно, значит, это стоило выяснить.
Огнезар еще раз вспомнил разговор Жмуренка с тюремщиком. Это первое, что он спросил, когда тот прочитал ему записку. И сегодня он спросил об этом, когда отец нагнулся и обнял его. Стоп. Обнял, повернувшись к окну грудью, закрыв спиной весь обзор! Он дал ему что-то прочитать! И там тоже было слово «Полоз»! Только так! Во всяком случае, это возможно.
Нет, ущербный кузнец не способен на тройную игру. Это исключено! После этого он усадил мальчика, продолжая его обнимать… Это невероятно, но перестраховаться надо. Огнезар хотел выйти в коридор и кликнуть тюремщиков - надо послать стражу к дому Жмура. Его смутила внезапная тишина в застенке, он оглянулся и увидел, что кат перестал возить по полу тряпкой, выпрямился и странно на него смотрит.
- Что ты встал? - недовольно спросил Огнезар.
Рука ката потянулась в сторону, он продолжал смотреть в глаза Огнезару, а рука его шарила по стене, как будто вовсе ему и не принадлежала. Неожиданно мурашки пробежали по спине Огнезара, и в этот миг он услышал из окна крик - исступленный крик безумца… И тут же, одновременно с этим, что-то ушло из груди, в ней образовалась странная равнодушная пустота. Все вокруг словно схлопнулось, сложилось, и вместо трехмерного мира Огнезар увидел безликую и скучную плоскую картинку.
- Харалуг открыл медальон, - хрипло, с ненавистью сказал кат и взмахнул кнутом.
Кат убил благородного Огнезара тремя ударами, переломив ему шейные позвонки, и вышел в коридор. Тюремщики бежали на крик, обнажая сабли, но его оружие не оставляло им никакой надежды на победу. Он вышибал сабли у них из рук шутя, играючи - и смеялся. Он смеялся впервые за пятнадцать лет. Они отступили, попятились, а с улицы неслись крики, и тюремщики не понимали, что происходит. Кат теснил их к выходу, подхватив чью-то саблю левой рукой.
- Харалуг открыл медальон! - выкрикнул он, и из общих камер ему ответил вой арестантов. - Быстро! Ключи сюда!
Сзади на тюремщиков напирала стража, в давке ничего было не разобрать, но кат продолжал размахивать кнутом, нанося точные удары - по рукам, в лицо, толчком в грудь, захлестом по ногам.
Они выли и падали.
- Ключи!
- Отдайте ему ключи! - орали в передних рядах. - Он сумасшедший!
- Я был сумасшедшим, - расхохотался кат. - А теперь Харалуг открыл медальон.
Ключи со звоном пролетели по полу и остановились у его ног.
Жмур шел по городу и слышал крики. Люди приходили в себя. Они не сразу понимали, что случилось, и кричали. Не все они были разбойниками. Не все слышали о последней заповеди. Но они стали вольными людьми в один миг, и смотрели вокруг, и к ним приходило понимание того, что с ними сделали.
Иногда навстречу попадалась стража, но молот в руках Жмура заставлял ее отступать. Шум нарастал, Жмур видел, как по улице пробежали двое разбойников с топорами в руках, потом еще один вслед за ними. Куда подевался Полоз, Жмур не разобрался. Он шагал к главной площади, и его мало интересовало, что происходит вокруг.
За тюремной оградой шла настоящая схватка. Жмур разглядел ката с кнутом и сначала намеревался проломить ему голову, но вдруг понял, на чьей стороне тот сражается. Сотня заключенных, кто с голыми руками, кто с саблями, добытыми в бою, теснила три десятка стражников, и те сопротивлялись не очень воинственно. Жмуру пришлось вступить в драку, чтобы проложить себе дорогу ко входу.
В тюремном коридоре было тихо: сражение вылилось наружу. Жмур сшибал замки с каждой камеры и заглядывал внутрь. В одной из них он нашел десяток притихших, напуганных женщин, но прошел мимо, продолжая искать холодную. Пусть рухнет весь мир, пусть все они убьют друг друга - Жмур пришел сюда за своим сыном, и ничто больше не волнует его.
Он нашел его в самом дальнем конце коридора. Его мальчик лежал в углу, сжавшись в комок, раздетый, весь в крови. Он лежал, широко открыв глаза, и не шевелился, и на секунду Жмур подумал, что опоздал. Но глаза моргнули, и израненные губы шевельнулись.
- Сынок, - Жмур упал рядом с ним на колени, - Сейчас.
- Холодно. Так холодно… - шепнул тот.
- Сейчас.
Жмур поискал глазами что-нибудь подходящее и увидел в углу скомканное куцее одеяло.
- Сынок… - Жмур расстелил одеяло на полу и осторожно поднял Есеню на руки. Тот сморщился от боли и скрипнул зубами.
Жмур завернул его и вспомнил, как его сын был пухлым младенцем и как он качал его на руках, в кухне, и как разглядывал его личико, удивляясь, что живой человек может быть таким махоньким. Он поднял его и прижал к себе - ему не было тяжело.
- Я отнесу тебя домой, - сказал он и пошел вперед, слегка покачивая сына, будто тот был младенцем.
- Домой… Бать, правда?
- Правда.
- Ты открыл его?
- Да. Твоим ножом.
Жмур вышел на порог - тюремщики отступили за ворота, кто мог - бежал, у остальных не было никакой надежды на победу. Он посмотрел по сторонам, чтобы никто случайно не толкнул его мальчика, и пошел к воротам. В глаза бросилось белое полотно напротив тюрьмы: портрет его сына.
- Ты отомстил им, сынок. Ты… - Жмур прижал Есеню к себе еще сильней.
Навстречу ему из-за ограды вынырнули два разбойника с топорами в руках, и Жмур поспешил сказать:
- Это мой сын, это он открыл медальон.
Разбойники понимающе кивнули и обошли его с двух сторон.
Теперь с улиц раздавались крики, лязг оружия, по улицам бежала стража, и непонятно было - они спасаются бегством или спешат кому-то на помощь. Люди выскакивали из домов, пытаясь выяснить, что происходит, и Жмур, проходя мимо них, кивал им всем и говорил, как заведенный:
- Это мой сын. Он открыл медальон.
- Бать, это же неправда… - шепнул Есеня и улыбнулся.
- Правда. Тебе больно, сынок?
- Ага.
- Потерпи. Мы скоро придем.
- Я терплю.
- Скоро будет весна, вернется мама, девочки, и мы все вместе поедем на море, в Урдию, - Жмур покачал его на руках, как будто этим мог облегчить его боль.
Есеня улыбался. На пути встретились две женщины, с удивлением посмотревшие на Жмура, и он снова сказал:
- Это мой сын. Он открыл медальон.
- Бать, ну зачем ты врешь? - шепнул мальчик, все так же улыбаясь - довольный, счастливый.
- Это правда.
Жмур издали увидел бегущего навстречу Смеяна с вилами наперевес. За ним, спотыкаясь, спешила Чаруша.
- Жмур! Жмур! Что случилось, Жмур? Как это случилось?
- Мой сын открыл медальон, - ответил тот и гордо поднял голову.
Глава VIII. Кровь и вино
Три дня горожане громили замки на холмах. Оставшиеся в живых стражники давно побросали оружие и поспешили уйти за городскую стену. Из ближайших деревень в город стекались бывшие ущербные, из лесов постепенно подходили вольные люди.
Кровь и вино лились по улицам города - пьяная, счастливая толпа праздновала свое освобождение. Когда со стражей было покончено, когда благородные господа были окончательно поставлены на колени, победа показалась вольным людям слишком легкой, и тогда разбой перекинулся на кварталы победней.
Избор смотрел на город из окна гостиной: никто из разбойников не посмел ступить в его сад, никто не пытался ограбить его или убить. Если бы Избору пришлось защищаться, если бы его вынудили сражаться, может быть, тогда бытие не показалось бы ему столь пресным, унылым.
Вместо веселого ручья меж карликовых сосен матово поблескивала стоячая вода, подернутая нездоровой, масляно-пыльной пленкой. Мох, которым поросли игрушечные валуны по берегу искусственного пруда, был похож на прелое мочало. А в окнах серый, плоский мир уходил за далекий горизонт, зазубренная кромка леса на его краю напоминала покосившийся гнилой частокол. Ни капли жизни… Мир словно умер…
Иногда Избор смотрел на белую стену, перепачканную углем: рисунок стерся, осыпавшись на пол угольной пылью, и теперь никто не смог бы вернуть жизнь этим когда-то совершенным линиям. Он пробовал перечитывать свои эссе, но не увидел в них прежнего смысла.
Три дня Избор изучал этот новый для него мир. Ведь когда-то - в детстве, до Посвящения - он не казался таким бесцветным? В нем пели птицы, журчали ручьи, по утрам всходило солнце. Может быть, виной тому промозглая, пасмурная погода?
На следующий день Избор проснулся рано утром и выглянул в окно: над городом вставало солнце. Тяжелый светящийся диск поднимался в пустое белесое пространство, называемое небом. Медальон поступал с людьми гуманнее: ущербные не осознавали своей ущербности.
Избор поморщился: он сделал этот мир плоским и пустым своими руками. Он так много говорил об ответственности, что теперь глупо отпираться: он сам, и никто больше, виноват в произошедшем. Он долго сидел на смятой, неубранной постели, глядя, как солнце медленно перемещается от востока к югу. Он сам виноват в том, что солнечные лучи, расплавляющие серый снег, не согревают его лица.
Избор поднялся на подоконную доску, отделанную мрамором, подставив стул, - взошел наверх, как по ступеням. Он думал, у него ничего не получится: он очень боялся выглядеть смешным или беспомощным в эти минуты. Солнце светило ему в спину, на незастланную кровать падала его длинная, уродливая тень. С массивного бронзового карниза между двух гардин на пол безжизненно свешивался шелковый шнур, похожий на мертвого удава. Приготовления не заняли много времени: Избор не обманывал себя и не оттягивал решающего мига. Лишь оглянулся напоследок, посмотрев на серый город у своих ног, и покачал головой.
И только когда ноги его соскользнули с подоконника, в голове появилась запоздавшая мысль: а что если этот безвкусный, плоский мир не так плох, как ему показалось?
Благородный Мудрослов сидел со своим сыном в лаборатории, когда с ним произошло… это. Он не заметил перемены, лишь почувствовал, будто его что-то покинуло и дыхание стало спокойней и ровней. Только потом, услышав на улице крики, догадался: теперь его сын ни в чем ему не уступает. Теперь они - два самых знающих, два самых ученых в городе металлурга. Может, и не самых талантливых, но самых образованных - точно. Как ни странно, Мудрослов не ощутил горечи.
А пережив в новом статусе всего одну ночь, убедил себя в том, что это - к лучшему. Он всегда хотел объяснять, а не показывать. Он всегда хотел, подобно урдийским мудрецам, иметь много талантливых учеников.
На следующий день Мудрослов сам распахнул двери своего дома навстречу толпе разбойников: он знал, как спастись от гнева простолюдинов, - он провел среди них слишком много времени. И уже к вечеру распивал вино из собственных богатых подвалов за одним столом с подлорожденными.
Есеня лежал в спальне, на своей кровати, и через открытую дверь в кухню слушал, что отцу говорит Жидята, смотрел, как Чаруша управляется с хозяйством, и чувствовал себя счастливым. Отец не отходил от него ни на шаг, они успели сказать друг другу больше, чем за всю жизнь. Отец смеялся. Есеня в первый раз видел, как его отец смеется.
Если бы не приходы лекаря, которого дважды в день приводил Жидята, Есеня бы и вовсе забыл о тюрьме. Во всяком случае, он этого очень хотел. По ночам отец сидел рядом с ним и держал его за руку - спал Есеня плохо и во сне видел стены из желто-серого камня.
Чаруша тоже ухаживала за ним, и Есеня три дня рассказывал ей о своих приключениях по дороге в Урдию. Чаруша ахала и верила каждому его слову. Она называла его «Есенечкой», но он это простил за те оладьи, которыми она кормила его по утрам. Она так трогательно его жалела, так осторожно расчесывала ему волосы и помогала умываться, так ласково успокаивала его, что при ней он не смел и пикнуть, разве что морщил лицо. И это тоже ее восхищало.
На четвертый день вечером пришел Полоз. Лицо его посерело, плечи опустились - он выглядел подавленным, усталым и разочарованным. Он мялся у двери, и отец смотрел на него не очень-то дружелюбно. Но Есеня подскочил на кровати с криком:
- Полоз! Полоз, я думал, тебя убили! Тебя нигде не было!
- Меня не убили. Убили Неуступа и Зарубу, - сказал Полоз в пространство, но понял его только Жидята, который поднялся и кинулся помогать Полозу раздеться - тот путался в рукавах полушубка.
- Мне не остановить этого, - устало пробормотал Полоз, но потом, словно успокоившись, посмотрел на Есеню и улыбнулся. - Здорово, Балуй.
- Полоз! - Есеня хотел встать, но тот остановил его жестом и, вопросительно глянув на отца, зашел к нему в спальню. Отец качнул головой, но возражать не стал.
- Какой ты все-таки живчик! - Полоз присел у кровати и окинул Есеню взглядом. - Какой ты… молодец.
- Да ерунда все! Полоз, ты… это все из-за меня… Ты прости, что я тогда убежал.
- Это ты меня прости. За все прости. Я очень перед тобой виноват, - Полоз сцепил руки замком и прижал их к подбородку.
- Да в чем ты виноват-то?
- Я чуть не убил тебя…
- Да брось! Подумаешь! Ведь не убил же! Полоз, расскажи мне, что там, а? Жидята ничего толком не говорит, батя тоже…
- Там? - Полоз вздохнул. - Там появился новый предводитель вольных людей. Его зовут Харалуг. На самом деле, его всегда звали Елагой, но Харалуг звучит лучше, правда?
Жидята, услышав эти слова, снова встал с места и подошел к дверям спальни. Есеня ничего не понял: ни почему Полоз говорит это так устало, ни почему Жидята смотрит на него, широко раскрыв глаза.
- Сейчас толпа на руках вынесла его на площадь, и знаете, что они кричат? Они кричат: Харалуг открыл медальон!
- Это батя открыл медальон! - крикнул Есеня, поднимаясь. - Это мой нож открыл, а не какой-то там Елага!
- Ляг, Жмуренок, не скачи. Никто теперь не вспомнит о твоем ноже. Знаешь, что у меня в котомке? Посмотри, Жмур. Тебе, наверное, захочется это сохранить, я для тебя принес. Их сняли сегодня утром, один сгорел в костре, а второй я подобрал…
Отец нагнулся за котомкой Полоза, которая лежала у дверей, и вытащил из нее полотно размером с простыню, на котором, поверх лица Есени, отпечатались следы множества сапог.
- Полоз, - шепнул Есеня, чувствуя, как жгучая обида комком встает в горле, - я ведь не для того… Я ведь чтоб его открыть, а не чтоб все меня благодарили…
- Когда я подбирал это полотно, ко мне подошел человек, бывший разбойник, он много лет был ущербным. Он спросил меня, знаю ли я этого мальчика. И я ответил, что сейчас иду к нему. Мы поговорили с ним, выпили пива. Он попросил передать тебе три золотых и вот эту вещь. Я думаю, это самая ценная вещь, которую он имел. Он просто не знал, что еще можно тебе отдать…
Полоз залез в карман и вытащил стеклянный шарик размером с яйцо, на яшмовой подставке, внутри которого в синей воде между водорослей плавали махонькие золотые рыбки. Есеня подержал тяжелый шарик в руке. Конечно, забавная штука, но для детей. Или для девочек. Однако Есене стало необычайно приятно, что кто-то дарит ему самую ценную вещь, которую имеет.
- Такие игрушки делают в Урдии, и они очень дорого стоят, - улыбнулся Полоз и протянул Жмуру деньги.
- А три золотых-то зачем? Я и сам могу заработать, если понадобится! - хмыкнул Есеня.
- Эти три золотых неделю назад заплатил ему я, - тихо ответил Полоз, - чтобы он тебя пожалел, чтоб не покалечил.
Он провел рукой Есене по волосам и, словно одумавшись, встрепал седые пряди.