Книга алхимии. История, символы, практика Рохмистров Владимир

Глава I

Причины неясности трактатов алхимии. – Средства, употребленные алхимиками, чтобы скрыть способ Великого Делания. – Знаки. – Символы. – Мифологические имена. – Иностранные слова. – Анаграммы. – Басни. – Загадки. – Аллегории. – Криптография

Герметические трактаты темны для читателя: во-первых, потому, что читатели обыкновенно не знакомы с алхимическими теориями; затем и в особенности потому, что философы преднамеренно их затемняли. Они смотрели на алхимию как на самую высокую науку. «Алхимия есть искусство из искусств, это истинная наука», – вскричал восторженно Калид в «Книге трех слов» («Livre des trois paroles»). Подобная наука должна быть известна, по их мнению, только небольшому числу адептов. Можно ли их порицать за это? Теперь нам кажется такой взгляд преувеличенным, но в древности мистерии служили для передачи некоторых законов природы и правил философии. В Средние века корпорации ремесленников имели практические секреты, которые ни один член корпорации не отважился бы разоблачить. Приготовление некоторых красок составляло драгоценное наследие, которое великие художники передавали своим наиболее любимым ученикам. Между тем как ученые, не колеблясь, продавали решения запутанных проблем, герметические философы скрывали свою науку и никому ее не продавали. Когда попадался неофит, достойный посвящения, они указывали ему дорогу, не открывая, однако, всего сразу. Они требовали, чтобы он добивался сам, и только наводили его и поправляли: один указывал состав материи Великого Делания, другой – градусы теплоты, порядок окраски, принимаемой составом, устройство химической печи – атанора; но не было ни одного полного описания всего Великого Делания, так как они верили, что могут за это навлечь на себя небесную кару – моментальную смерть. «Я не представляю себе, – говорит Фламель в разборе трактата Авраама Еврея, – возможности написать это понятным латинским языком, так как Бог тотчас покарал бы меня» («Explication des Figures de Nicolas Flamel»[95]).[96]

Что же касается обвинения алхимиков в затемнении смысла и символичности, которое могли бы возвести на них слишком усердные теологи, то мне кажется, что символы и странные фигуры, наполняющие их сочинения, могли бы больше всего служить к обвинению в магии. Роджер Бэкон, Альберт Великий, Арнольд из Виллановы не избежали обвинения в магии и безбожии. А между тем алхимики были весьма набожны: в их писаниях постоянно попадаются воззвания к Богу. Они делили свое время между изучением, работой и молитвой. Некоторые думали даже, что тайну изготовления философского камня люди получили от самого Бога.

Ранее, чем объяснить символы, относящиеся к Великому Деланию, мы укажем, какие средства употреблялись алхимиками, чтобы скрыть от профанов науку священного камня.

Прежде всего, установлены знаки. Они появились вместе с алхимией. Греки ввели их первыми, получив свою науку от египтян, где она изображалась с помощью иероглифов. Знак воды одинаков с иероглифом воды, подобно другим, например золота и серебра (см.: Hoeffer. «Histoire de laChimie». V.I и Berthelot. «Origines de l’Alchimie»). Алхимические знаки весьма многочисленны в некоторых трактатах, например, у Кунрата (Khunrath. «Confessio de chao-physico-chimicorum»[97]), где он заменяет ими названия химических тел и стадии операции.

Символы имели такое же большое применение; так, например, взлетающие птицы означали отделение пара, а птицы опускающиеся, наоборот, – поспешность, стремительность, опрометчивость. Феникс был символом камня совершенного, способного обращать металлы в золото и серебро. Ворон символизировал черный цвет, который принимает материя в начале процесса Великого Делания, когда ее нагревают. Странная герметическая книга «Liber Mutus», или «Книга без слов», в сущности, содержит только одну строчку текста. Она состоит из символических рисунков, иллюстрирующих процесс Великого Делания.

Мифологические имена были в большом ходу. Марс обозначал железо, Венера – медь, Аполлон – золото, Диана, Геката или Луна – серебро, Сатурн – свинец; золотое руно обозначало философский камень, а Бахус – материю земли. Это греко-египетский символизм; в Средние века мифологическими именами пользовались для обозначения металлов, но в конце XVI века они так усложнились, что бенедиктинец дон Иозеф Пернети должен был написать два толстых тома («Fables grecques et egyptiennes devoilees»[98]), чтобы объяснить их смысл и происхождение.

К мифологическим именам присоединилось большое количество иностранных слов: еврейских, греческих и арабских. По происхождению алхимии, в ней должны встречаться греческие слова, каковы: hyle – первичная материя, hypoclaptique – сосуд для отделения летучих масл, hydrooleum – эмульсия масла и воды и т. д.

Арабские слова там еще более многочисленны, как то: эликсир, алкоголь, алкали, боракс, кроме не дошедших до нас, забытых, но находящихся в герметических трактатах, каковы: alcani, etain, alafar, matras и т. д. Что касается еврейских названий, то их можновстретить только в алхимически-каббалистических трактатах. Для изучения всех этих названий мы попросим читателя обратиться к «Dictionnaire mytho-hermetique»[99] Пернети и «Lexicon chimicum»[100] Джонсона.

Очевидно, что эта специальная терминология должна быть достаточна для устранеия профанов, но алхимики пользовались еще и другими средствами. Они часто употребляли анаграммы. В конце «Зеленого сна» находится несколько, и вот объяснение двух из них: «Seganissegede» означает гения мудрости, a «Tripsarecopsem» – дух, тело, душу.

Они пускали в ход притчи. Вот одна, легко объяснимая. «Весь мир знает камень, а я клянусь Богом живым, что все могут иметь материю, которую я ясно назвал в книге: „vitrium“, для невежд, но надо к нему прибавить l и o; вопрос в том, куда надо поставить эти буквы» (Helios. «Miroir d’Alchimie»). Искомое слово есть «vitriol» (купорос).

Любопытная загадка, хорошо известная алхимикам, находится на стр. 744 третьего тома «Theatrum chimicum», сопровождаемая комментариями Николая Барнольда (Nicolas Barnauld). Вот она: «„Aelia Laelia Crispis“ есть мое имя. Я ни мужчина, ни женщина, ни гермафродит, ни дева, ни юноша, ни старуха. Я ни развратница, ни девственница, но все это взятое вместе. Я не умирала ни от голода, ни от железа, ни от яда, но от всех этих вещей сразу. Я не покоюсь ни на небе, ни на земле, ни в воде, но повсюду. „Lucius Agatho Priscius“, который не был ни моим мужем, ни моим любовником, ни моим рабом, без горечи, без радости, без слез велел меня похитить, не зная и не ведая, для кого этот монумент, представляющий ни пирамиду, ни мавзолей, но оба вместе. Вот могила, не вмещающая в себя трупа, и труп, не заключенный в могилу. Труп и могила составляют одно». Барнольд устанавливает в своем комментарии, что эта выдержка касается философского камня. Другой ребус, не менее знаменитый, заимствован из греческих авторов. «Во мне девять букв и четыре слога; помни обо мне. – Первые три имеют каждый по две буквы. – Другие имеют остальные пять согласных. – Узнай меня, и ты будешь обладать мудростью». Разгадка, по-видимому, будет «Arsenicon».[101]

Имеется еще способ затемнения смысла; это акростих. В нем начальные буквы слов какой-либо фразы или надписи составляли слово, скрываемое герметическими философами <…>. Вот средства сокрытия слов. Укажем теперь, как алхимики скрывали идеи.

На первом месте стоят легенды, заимствованные из греческой, латинской и египетской мифологии. Их находят у позднейших алхимиков в эпоху Возрождения. Мифами пользовались не только для сокрытия Великого Делания, но, напротив, старались доказать, что Гомер, Вергилий, Гесиод, Овидий были адептами и учили практике камня. Наиболее странное мнение приписывало Адаму знание камня. Пернети в своем словаре, не колеблясь, дает герметическое объяснение «Илиаде» и «Одиссее». Ни один миф не ускользает от его объяснения. Его работа очень любопытна, но утомительна. Пернети был последователем Либуа, написавшего «Энциклопедию богов и героев» (Libois. «Encyclopedie des dieux et des heros, sortis des quatre elements, et de leur quintessence, suivant la science hermetique»,[102] V. 2).

Аллегорические истории применялись алхимиками также во все времена. Грек Зосима делает об этом довольно типический доклад, сообщаемый Хёффером в «Histoire de la Chimie». В одной более современной книге указаны цвета, принимаемые материей во время Великого Делания: черный, серый, белый, желтый, красный: «Так, когда я намеревался путешествовать, то встретился между двумя горами с важным господином и скромным и серьезным крестьянином, одетым в серый плащ и черную шляпу; на шее его был повязан белый шарф, а талия стянута желтым поясом; на ногах его были красные сапоги» («Cassette du petit paysan» par Ph… Vr…[103]). Аллегория продолжается на нескольких страницах. Много любопытных аллегорий можно встретить в этой литературе, каковы: аллегории Мерлина и Хёффера или в историческом очерке Фигье «Алхимия и алхимики». Эти авторы дают им весьма забавные толкования; так, Хёффер видит в аллегории Мерлина указание химического анализа, произведенного как сухим, так и сырым путем.

Теперь остается сказать о криптографии, то есть об искусстве секретного письма при помощи специальных букв и знаков или иносказательной передачи истинного значения. Алхимики употребляли специальные азбуки, составленные из герметических знаков, иногда с примесью цифр. Иоганн Третгейм в своей «Полиграфии» («Polygraphia») приводит несколько азбук, составленных из особенных знаков.

Иногда алхимики писали слова наоборот или прибавляли ненужные буквы, тогда как другие выпускали буквы. Парацельс тоже искажал слова; так, вместо «Aroma philosophorum»[104] у него написано «Aroph. D’Atre mont»; в «Tombeau de la pauvrete»[105] он даже заменяет целые фразы. К счастью, в конце книги находится ключ или перевод этих странных терминов.

Раймонд Луллий предпочитает особый способ криптографии, обозначая главные периоды опыта, произведения и препараты буквами азбуки. Так, в его «Процессе видоизменения души» («Compendium animae transmutationis») написано: «Посмотри, сын мой, если ты возьмешь F и поставишь его в С, то получишь Н, то есть первую фигуру F. C. H., и т. д.». F означает металлы, С – кислоты, растворяющие металлы, а Н – огонь первой степени.

Каждый алхимик употреблял особые способы криптографии; эта пространная наука бесполезна и увлекла бы нас слишком далеко. Достаточно того, что мы уже сказали о самых распространенных приемах.

Глава II

Символы алхимии. – Материя, три начала, четыре элемента, семь металлов и их символы

Пантаклями называются символические фигуры, составленные из самых разнообразных элементов, которые резюмируют собой целую теорию. Пантакль помогает понять и запомнить какую-нибудь систему. Это краткая формула, которую можно развивать по желанию. Пантакли нередки в трактатах алхимии. В сочинениях Василия Валентина «Двенадцать ключей мудрости» и Г. Кунрата «Зрелище вечной мудрости» содержится их большое количество. В сочинении Бархузена «Химические элементы» (Barchusen. «Les Elements chimiques») содержится трактат о философском камне, где ход операции изображен в 78 пантаклях. Четыре большие фигуры Ианитора Пансофуса (Ianitor Pansophus[106]) резюмируют всю герметическую философию. Мы будем иметь случай дать краткое объяснение многих из этих фигур.

В этой главе мы рассмотрим символы, или пантакли, которыми алхимики резюмировали свои теории.

Греки изображали первичную материю змеем, кусающим свой хвост. Это – Уроборос гностиков. В середине круга, составленного таким образом, они писали формулу «единое – все». Эта фигура находится в Хризопее Клеопатры («Chrysopee» Cleoptre), см. Berthelot «Origines de l’Alchimie». Далее, единство материи изображалось просто крестом.

Три начала имеют свои специальные знаки: знак «Меркурия мудрых» изображается кругом, сверху которого помещается луна, а внизу – крест; так же представляют обыкновенную ртуть. «Сера философов» изображается треугольником, имеющим внизу три стрелы или крест. «Соль» изображалась перечеркнутым посередине кругом. Три начала символизированы тремя лицами: Отцом, Сыном и Духом Святым. Эти принципы представлены таке тремя змеями или одним змеем с тремя головами, чтобы показать, что они имеют только один корень – материю, подобно Пресвятой Троице, совмещающей три лица в одном. Мы уже видели, что три начала сводились к двум: «Сере» и «Меркурию»; их изображали тогда двумя змеями, составлявшими круг. Один, с крыльями, представлял «Меркурия», женское, летучее; другой, без крыльев, изображал «Серу», мужское и устойчивое.

Четыре элемента имеют следующие знаки: «воздух» изображается треугольником, поставленным вершиной кверху и перечеркнутым линией, параллельной основанию; «вода» – треугольником вершиной книзу; «огонь» – треугольником вершиной кверху; «земля» – треугольником, поставленным вершиной книзу и перечеркнутым линией, параллельной основанию. Шестиконечная звезда и четырехугольник символизируют четыре элемента. Элементы эти были символизированы еще следующим образом: «воздух» изображался птицей; «вода» – кораблем, рыбой или сосудом, наполненным водой; «огонь» – саламандрой, драконом, изрыгающим пламя, зажженным факелом; «земля» – горой, львом – царем зверей – или человеком. Таким образом они изображены в главе «Gloria mundi»[107] сочинения «Museum hermeticum»,[108] В знаке «меркурия» видели изображение кадуцея – жезла греческого бога или египетского бога с головой ибиса, над которой находятся диск солнца и рога, символизирующие плодородие.[109] Алхимики изображают часто металлы под видом олимпийских богов: Сатурн, вооруженный косой, представляет свинец; Марс в каске и с мечом – железо; Меркурий с кадуцеем и крыльями на ногах и голове – ртуть и т. д. Это представлено на картине, находящейся в сочинении «Viatorium spagyricum»,[110] Награвюре в сочинении «Pretiosa margarita»[111] металлы изображены в виде шести юношей, стоящих на коленях перед королем, сидящим на троне и представляющим седьмой металл, самый совершенный – золото. Текст гласит, что каждый просит у короля царства. После ряда видоизменений, символизирующих Великое Делание, король исполняет их просьбу, и последняя фигура изображает их коронованными, то есть превращенными в золото; но это, скорее, относится к Великому Деланию, о котором мы будем говорить в следующих главах.

Глава III

Теория Великого Делания. – Материя Великого Делания. – Сера и Меркурий. – Их символы. – Драконы Фламеля. – Список герметических символов Серы и Меркурия

Великое Делание, или приготовление философского камня, было, как мы сказали, главной целью алхимиков. Их трактаты обыкновенно вращаются только около этого предмета. Поэтому в последующих главах мы будем говорить исключительно о Великом Делании.

Но прежде чем дать ключ герметических символов, мы в немногих словах представим путь, которым следовали алхимики для приготовления философского камня. Затем мы разберем каждую часть в отдельности.

Материя Великого Делания состояла из золота и серебра, соединенных с ртутью и обработанных особым образом. Золото брали как материал, богатый «серой», серебро – ввиду содержания чистого огня, «меркурия»; что же касается ртути, то она изображала «соль» – средство их соединения. Эти три тела, подвергнутые известной обработке, были заключены в колбу с длинным горлом, философское яйцо, тщательно закрытое. Смесь эта кипятится в химической печи, называемой атанор. Как только огонь разведен, Великое Делание, собственно говоря, начиналось и заключалось в различных фазах: кристаллизации, выпаривании, сгущении и т. д. Это составляло стадии операции, в течение которых материя принимала различные цвета, называвшиеся «Цветами Великого Делания». Последний, красный цвет, возвещал конец Делания. Трансмутацией, при помощи брожения, материи сообщали большее могущество, после чего получался философский камень. Рассмотрим теперь теоретический состав материи Великого Делания. По алхимической теории, было рационально, чтобы материя философского камня была составлена из абсолютно чистых «серы», «ртути» и «соли». Соединенные и сваренные по известным правилам, они должны были составить новое тело, которое, не будучи само по себе металлом, давало металлическое совершенство ртути, серебру, свинцу и олову.

Алхимики, говоря о материи камня, считали ее то единой и неизменяемой, то тройственной, то четверной, заменяя ее состав элементами. Таким образом, «Магистерий произошел из одного и становится одним или составляется из четырех, а три заключены в одном» (Arnauld de Villeneuve. «Le Chemin du chemins»). Один – это материя камня, рассматриваемая в своем составе, это также единая всемирная материя. Число четыре – четыре элемента; три – «сера», «Меркурий» и «соль». Четыре элемента превращаются в три начала, что видно из другого текста того же сочинения Виллановы: «Существует камень, составленный из четырех начал: огня, воздуха, воды и земли; „Меркурий“ – это мокрый элемент камня; другой элемент – „Магнезия“, в природе обыкновенно не встречается» («Lettre du roi de Naples»[112]). «Меркурий», холодный и жидкий, изображает воздух и воду, «Магнезия», или «Сера», представляет огонь и землю, жар и сухость. Это объясняет, почему философы иносказательно говорили, что материя камня имеет: три угла, три начала, – в своей субстанции; четыре угла, элементы, – в своей добродетели; два угла, устойчивость и летучесть, – в своей материи; один угол, всемирную материю, – в своем корне. Каббалистически число материи будет 10, ибо, соединяя эти числа, мы получим: 1+2+3+4=10.

Они говорят также, что материя бывает растительная, животная и минеральная: растительная – потому что она имеет дух; минеральная – потому что она имеет тело; животная – потому, что она имеет душу; мы здесь опять находим троицу: «сера», «Меркурий» и «соль». Это те «соль», «сера» и «меркурий», которые составляют тело, дух и душу; они все три исходят из хаоса, или, скорее, из «моря философов», где были между собою смешаны (Psautier d’Hermophile). Это море философов, или хаос, указывает на единство материи. Этот символический язык разорил многих суфлеров. Вместо того чтобы работать над металлами, они, принимая слова философов в буквальном значении, проводили свою жизнь, дистиллируя растения, мочу, волосы, молоко в надежде извлечь материю камня мудрецов.

Треугольник или четырехугольник символизирует материю камня, смотря по тому, будут ли ее рассматривать как сформированную из начал или из элементов. Иногда треугольник заключен в квадрат; такой символ был взят из трактата под заглавием «Le Grand-Ceuvre devoile en faveur des enfants de lumire»,[113] Свет представляет, следовательно, тот же состав, как и металлы: «Тщательно исследуй состав металлов. Поистине, в этом заключается все Делание мудрецов» («Texte d’Alchimie»).

Но, как мы уже упоминали, большая часть философов обошла молчанием «соль» как третье начало металлов и занмалась только «серой» и «Меркурием». Они давали смеси «серы» и «Меркурия», приготовленной для Делания, название «ребис». Филипп Руйяк дает этому слову следующее происхождение: «Вот причина, почему философы называли словом „ребис“ материю благословенного камня: оно составлено из латинских слов Res и Bis,[114] это равносильно тому, что назвать одну вещь два раза; желая найти две вещи, представляющие одно целое, они назвали таким образом „серу“ и „меркурий“ («Abrege du Grand-Ceuvre» par Ph. Rouillac, cordelier[115]).

«Сера» и «меркурий», составляющие начала активное и пассивное, были символизированы мужчиной и женщиной, обыкновенно королем и королевой. Таким образом они изображены в томе II сочинения «Ars Auriferae»,[116] Под символом короля и королевы они представлены в «Двенадцати Ключах» Василия Валентина.

Соединение короля и королевы составляло философский брак. «Знай, сын мой, что наше делание есть философский брак, где должны участвовать начала мужское и женское» (Ph. Rouillac. «Abrege du Grand-Ceuvre»). Собственно говоря, после этого брака, или союза, материя принимает название «ребис», символизирующее двуполое тело. Этот химический гермафродит весьма часто встречается в герметических трактатах: в начале «De Alchimia opuscula complura»,[117] в «Viatorium spagyricum», в немецком переводе сочинения «Crede Mihi de Northon»[118] и т. д.

В рукописных герметических трактатах король одет в красное, а королева в белое, так как «сера» – красная, а «меркурий» – белый. «Это наш двойной „меркурий“, эта материя снаружи бела, а внутри красна» («Texte d’Alchimie»).

«Серу» и «меркурий» изображали также знаками золота и серебра; это обозначало, что «сера» должна быть извлечена из золота, а «меркурий» – из серебра. Знаки золота и серебра соответствуют в пантаклях сочинения Barchusen’a «Liber singularis de Alchimia»[119] «сере» и «меркурию». Этот пункт будет развит в следующей главе.

Так как «сера» устойчива, а «меркурий» летуч, то алхимики изображали первую львом, царем зверей, а «меркурий» – орлом, царем птиц. «Меркурий» философов есть летучая часть материи; лев – часть устойчивая, орел – часть летучая. Философы говорят только о борьбе этих двух животных (Pernety. «Fables egyptiennes»[120]). Следовательно, орел, пожирающий льва, будет означать улетучивание твердых частей; наоборот, лев, пригвождающий орла, будет означать осаждение летучего («меркурия») с помощью «серы». Скажем мимоходом, что слово «орел» в сочинениях Филалета имеет иное значение: для него это символ совершенства в операции. Таким образом, семь орлов означают семь совершенств (см. «Entree ouverte au Palais ferme du roi»[121]).

В том же, символическом смысле употребляли изображения двух змей, из коих одна крылатая, а другая без крыльев. Крылатая змея – начало летучее, «меркурий»; начало устойчивое, «сера», изображалось змеей без крыльев.

Тайна жизни изображена кругом, составленным из двух змей, одной крылатой, а другой без крыльев, что изображает две природы тел – устойчивую и летучую, соединенные вместе (Lebreton. «Clefs de la philosophie spagyrique»[122]). Две змеи то соединены, как в кадуцее Меркурия, то разделены.

В сочинении Авраама Еврея находится изображение змея, пригвожденного к кресту; алхимически это означает, что летучее должно быть сделано устойчивым.

Драконы имеют одинаковое значение со змеями. Дракон без крыльев, изображение которого мы находим в книгах Авраама Еврея и Николя Фламеля, – это «сера», мужское и устойчивое; крылатый дракон – это «Меркурий», летучее, женское. Эти два дракона суть истинные начала философии мудрых.

«Находящееся внизу без крыльев представляет устойчивое, или мужское, тогда как вверху – летучее, или женское, черное и темное, которое возьмет верх в продолжение нескольких месяцев. Первое называется „серой“, или холодом и сухостью, а второе „Меркурием“, или сыростью и теплотой. Это солнце и луна, извлеченные из меркуриального и серного источника» (Nicolas Flamel).

Один дракон может также изображать три начала, но тогда у него бывает три головы: «Золотое руно сторожит дракон о трех головах; одна есть вода, вторая – земля, третья – воздух. Эти три головы должны соединиться в одну, которая будет достаточно сильна и достаточно могущественна, чтобы пожрать всех других драконов» (D’Espagnet. «Arcanes de la philosophie d’Herms»[123]).

Три змеи в чаше обозначают три тела, составляющих материю камня, помещенную в философское яйцо, – символ, обыкновенно сопровождающий химический гермафродитизм.

Фламель нам говорит, почему алхимики изображали «серу» и «Меркурий» драконами: «Причина, что я тебе нарисовал эти две спермы под формой драконов, та, что их зловоние так же велико, как и зловоние драконов» («Le livre de Nicolas Flamel»[124]).

Мы говорили о главных символах «серы» и «меркурия». Существует бесконечное множество других символов, что весьма понятно, если вспомнить изречение: „Сера“, будучи мужским и устойчивым, а „Меркурий“ – летучим и женским, представляются веществами противоположными (устойчивость, летучесть) или животными различных полов (самцом и самкой). В фигурах de Lambsprinck’a[125] они изображены в виде двух рыб, льва и львицы, оленя и лани и, наконец, двумя орлами. Наиболее употребительный – это символ двух собак. „Сера“ называетсякобелем, а „меркурий“ – сукой. „Сын мой, возьми черных собак, соедини их, и они родят“» (Calid. «Secrets d’Alchimie»[126]).

«Сера» и «меркурий» имели громадное количество символических имен, из которых необходимо знать главные.

Синонимы «серы»: резина, масло, солнце, точноть или устойчивость, красный камень, кислое молоко, шафран, мак, желтая медь или латунь, сухое, краска, огонь, спирт, агент, кровь, дух, красный человек, земля, царь, супруг, бескрылый дракон, змей, лев, кобель, бронза, философское золото и т. д.

Синонимы «Меркурия»: женское начало, белое, луна, белое золото, сырое золото, недоваренное, азот, вода, молоко, белое покрывало, белая манна, белая моча, холод, сырость, летучесть, белая женщина, терпение, белый свинец, стекло, белый цветок.

«Соли»: кора, покрывало, яд, купорос, воздух и т. д.

Глава IV

Материя Великого Делания. – Два пути. – Золото и серебро. – Их очищение. – Источник философов. – Баня короля и королевы. – Растворение золота и серебра. – Малый Магистерий и Великое Делание

В предшествующей главе мы видели, что алхимики брали извлеченные из металлов «серу», «меркурий» и «соль» как материю для получения камня. Для этого они могли употреблять много методов, ведущих к той же цели. Таким образом, некоторые алхимики предполагали извлечь материю из олова, свинца или купороса, о чем будет сказано далее.

Что же касается обыкновенного хода Великого Делания, то самые знаменитые учителя герметизма признавали только один метод: «Существует только один камень, одна материя для опыта, один огонь, один способ варки для достижения белого и красного цветов, и все делается в одном сосуде» (Avicenne. «Declaratio lapidis physici»[127]). И, несмотря на это утверждение, алхимики с XVII века различали два пути: сырой и сухой. Они называют сырым путем следующую операцию: «сера и меркурий философов» варятся на умеренном огне в закрытом сосуде до тех пор, пока материя не сделается черной, затем прибавляют огня, и она становится белой; наконец огонь делают еще более сильным, и тогда содержимое получает красную окраску; сухой путь состоит в том, что «соль небесную», то есть «Меркурий философов», смешивают с металлическим земным телом и ставят в реторте на легкий огонь, и дело оканчивается в четыре дня. Таким образом оперировал артист, о котором вспоминает Гельвеций в своем «Veau d’or»[128] (Barchusen. «Liber singularis de Alchimia»).

Однако этот сухой путь был мало принят, и мы не знаем ни одного специального трактата об этом предмете; поэтому мы займемся только путем скрытным, или мокрым, всемирно признанным адептами всех стран и всех веков.

Сера, Меркурий и соль составляют материю камня, но все тела содержат в себе эти начала; из которого же лучше их извлечь? Это было камнем преткновения для суфлеров. Принимая слова философов в буквальном смысле, они не умели разобраться в символике. Серу назвали красным цветком, материю камня – растительным или металлическим деревом. Суфлеры спешили толочь травы, собирать соки, дистиллировать цветы. В других местах камень называли кровью, волосами, собакой, орлом и т. д.; говорили также, что материя вещь не чистая и что ее находят повсюду.

Все герметические философы единогласно утверждают, что материю надо добывать из металлов, ибо цель Великого Делания есть производство золота. «Природа забавляется с природой, природа содержит природу, и природа умеет побеждать природу» («Texte d’Alchimie»). Эта знаменитая аксиома, которая поставила Бернара Тревизана на истинный путь, находится в сочинении «Physiques et mystiques de Democrite le mystagogue, alchimiste grec»,[129] «Природа побеждает природу». Адепты не переставали повторять эту формулу под всеми формами; то же самое говорит Арнольд из Виллановы в своем «Flos florum»:[130] «Человек воспроизводит только человека, лошадь производит только лошадей; то же самое и с металлами: они могут быть произведены только их собственным семенем».

Следовательно, материя должна быть извлечена из металлов, но вопрос – из каких: из неблагородных или из совершенных, из золота и серебра, то есть из Солнца и Луны?

«Солнце есть отец. Луна есть мать» («Изумрудная скрижаль»). «Материя, из которой выработано высшее лекарство философов, есть тоже золото, только очень чистое, и наша ртуть» (Bernard de Trevisan. «La Parole delaissee»). «Золото, Серебро и Меркурий составляют материю камня, после того как они были подготовлены согласно указаниям Искусства» (Libavius. «Paraphrasis Arnoldi»[131]).

Тексты, указывающие на золото, серебро и Меркурий как источники извлечения материи, бесчисленны; предыдущие достаточно ясны, но в особенности тексты Либавия, из которых наиболее интересен следующий фрагмент: «Говорю тебе, работай с помощью Меркурия и подобных ему, но только не прибавляйк ним ничего постороннего и знай, что золото и серебро не чужды Меркурию» (Saint Thomas d’Aquin. «Secrets d’Alchimie»[132]). Это значит: работай с помощью Меркурия, золота и серебра.

Но эти три металла представляют довольно отличную от камня материю; наиболее близкая материя есть сера, меркурий и соль, изъятые из нее. Из золота добывают серу, из серебра – меркурий, а из ртути – обыкновенную соль. По словам теоретиков алхимии (Roger Bacon, в особенности в его «Miroir d’Alchimie»), золото содержит серу – начало весьма чистое, устойчивое, красное, несгораемое, а серебро – меркурий, начало чистое, более или менее летучее, блестящее, белое. Что касается соли, то она заключает ртуть. Материя камня состоит, следовательно, из тела, полученного из золота и серебра. «Есть другие философы, предполагающие, что камень добывается из меркурия, получаемого с помощью Искусства из металлов совершенных, как Солнце и Луна» (Albert le Grand. «Concordance des philosophes sur le Grand-Ceuvre»[133]).

Здесь замечается легкое противоречие с тем, что мы говорили выше, но это не так: философы часто обозначали под именем «меркурия философов» материю камня, рассматриваемую в своем составе; таким образом, слово «меркурий» имеет четыре различных значения; оно может указывать: во-первых – металл, во-вторых – начало, в-третьих – серебро, приготовленное для Делания, в-четвертых – материю камня. В этом последнем смысле надо понимать следующее место:

«La fontaine des amoureux de science»

Наоборот, в смысле серебра, приготовленного для Делания, о Меркурии-начале, изъятом из серебра, говорится в следующей цитате:

Мы уже сказали, что о соли как о третьем начале едва упоминается у древних алхимиков; они говорят часто только о сере и меркурии, золоте и серебре, Солнце и Луне.

Чтобы затемнить действительность, им доставляло удовольствие употреблять одни термины взамен других. «Солнце – отец всех металлов, Луна – их мать, хотя Луна получает свой свет от Солнца». От этих двух планет зависит состав магистерия (R.Lulle. «La Clavicule»[135]). В первой фразе Солнце и Луна суть синонимы серы и меркурия, всемирных начал. В другой фразе они означают серу и меркурий как материю Делания. Эти четыре термина могли быть взяты дважды по два как абсолютные синонимы.

Один рисунок Бархузена изображает знак серы как соответствующий Солнцу, золоту, а знак меркурия как соответствующий Луне, серебру. Символы серы и меркурия как начал могут применяться к сере и меркурию, взятым в смысле материи камня, а равно и к золоту, и к серебру. (Об этих символах см. главы II и III этой второй части.)

Золото и серебро, приготовленные для Делания, назывались золотом и серебром философов. Они были сначала очищены, вот почему Разес говорит: «Начало нашего делания есть очищение» («Livre des lumires»[136]). Совершенствовать – значит очищать. Гревер говорит: «Золото обыкновенное не чисто, оно загрязнено присутствием посторонних металлов, окислено, нездорово и потому даже бесплодно; то же самое можно сказать и об обыкновенном серебре. Напротив, Солнце и Луна философов совершенно чисты, они не осквернены никакими посторонними примесями, здоровы, сильны, в них изобилует плодородное семя» (Greyer. «Secretum nobilissimum»[137]). Очищая эти металлы, прибавляли им совершенства и давали им, таким образом, способность совершенствоваться во время Великого Делания. Обыкновенное золото совершенно только по своей природе и настолько, чтобы делиться им с металлами несовершенными; из этого можно заключить, что золото простое, обыкновенное может усовершенствовать форму металлов несовершенных. Дабы их превратить, необходимо, чтобы это обыкновенное золото было усовершенствовано (Colleson. «Idee parfaite de la philosophie hermetique»[138]). Избыток своего совершенства золото и серебро передают металлам во время трансмутации.

Золото очищали цементацией, то есть сплавляли с сурьмой, а серебро – купеляцией со свинцом.

Все это относится к золоту и серебру монетному или в изделиях, которые всегда смешаны с другими металлами. Ископаемое золото можно употреблять прямо, потому что оно достаточно чисто само по себе. «В недрах земли находят золото совершенное и иногда находят маленькие кусочки самородка. Если ты можешь достать его – оно достаточно чисто; если же нет, то тебе придется его очищать сурьмой» (Philalte. «Entree ouverte au Palais ferme du roi»).

Мы сказали, что было два способа очистки золота: «Прогони золото через царский цемент или через сурьму» (Ph. Rouillac. «Abrege du Grand-Ceuvre»). Цемент, или царскийцемент, состоял, по словам Макера («Dictionnaire de chimie»), из четырнадцати частей толченого кирпича, части зеленого кальцинированного, то есть прокаленного, или красного купороса (это были, следовательно, купоросные остатки или извержения) и одной части обыкновенной соли. Из всего этого готовили тесто с помощью воды или мочи и заключали в плавильный тигель, перекладывая слоями золота и цемента поочередно.

Чтобы указать эти операции, алхимики употребляли массу символов. Золото и серебро обыкновенно изображались королем, одетым в красное, и королевой, одетой в белое. «Мужское символизируется красным, женское – белым» (Isaak le Hollandair. «Opera mineralia»[139]).

Золото и серебро изображали также в виде больших четок. Их одежды означали посторонние примеси, нечистоты, которые их загрязняют. Алхимики говорили еще, что король и королева очистились в бане. «Но раньше, чем венчать чистоту их любви и допустить их до брачной постели, надо их тщательно омыть от всех грехов, как врожденных, так и усвоенных… Приготовьте, следовательно, для них теплую ванну, в которой вы их вымоете, каждого отдельно, ибо женщина, менее сильная, не могла бы перенести едкости мужской ванны. Она была бы неизбежно разрушена или уничтожена. Мужская ванна приготовляется из сурьмы. Что же касается женской ванны, то Сатурн вам покажет, какова она должна быть» (Huginus a Barm. «Le rgne de Saturne change en sicle d’Or»[140]).

Мы здесь находим указанное аллегорически очищение золота сурьмой (на латыни – stubum) и серебра – свинцом (Сатурн). Очищение было символизировано источником, в который король и королева, Солнце и Луна, шли купаться. Этот символ присутствует в рисунках Авраама Еврея и у Розера.

Сурьма символизирована волком, а свинец – Сатурном, вооруженным косой. Таким образом, в первом из рисунков сочинения Василия Валентина «Les douzes clefs de Sagesse»,[141] которое говорит об очищении, сурьма символизирована волком, помещенным рядом с царем, символом Солнца, или золота. Операция совершается в тигле: свинец, символизированный Сатурном, помещен рядом с королевой, Луной, или серебром, с той же стороны помещена купель. Что же касается трех цветков, которые держит королева, то они означают, что очищение должно быть повторено три раза.

Первая картина Авраама Еврея, изображающая Меркурия, преследуемого Сатурном, относится к очищению серебра свинцом. И действительно, серебро после купелирования становится легче по той причине, что содержит посторонние металлы, окиси которых поглощаются стенками тигля. Алхимики, видя, что в этой операции серебро потеряло свой первоначальный вес, допускали, что улетучивающиеся части испарились. Сатурн, или свинец, преследует Меркурия, или серебро, и отрубает ему ноги, то есть делает его неподвижным, устойчивым – одним словом, неизменяемым. Это настоящее сгущение меркурия, на котором обманывалось столько суфлеров.

Очищенные золото и серебро составляют материю, удаленную от камня.

Сера, изъятая из золота, меркурий, извлеченный из серебра, были материей будущей. Все философы согласны в этом последнем пункте. «Золото есть наисовершеннейший из всех металлов; это есть отец нашего камня, а между тем это есть только материя: „материя камня есть семя, содержащееся в золоте“» (Philalte. «Fontaine de la philosophie chimique»[142]). Еще: «Вот поему я вам советую, о друзья мои, оперировать над Солнцем и Луною только после обращения их в их материю, которая есть сера и меркурий философов» (R.Lulle. «La Clavicule»). Гигинус говорит положительно: «Сера золота есть настоящая сера философов».

Следующий процесс был употребляем алхимиками для извлечения серы или меркурия из золота или серебра: они растворяли сначала эти два металла, следуя древней аксиоме: «Corpora non agunt nisi soluta»,[143] Затем они давали этой жидкости остыть, то есть ее кристаллизовали, после чего разлагали соли, полученные таким способом; вновь растворяли полученные золото и серебро, обращали их в порошок, и после разных разложений, которые варьируются у различных философов, наконец получались сера и меркурий, годные для добывания камня.

Что же касается «соли», это обыкновенно была летучая меркуриальная соль. Перед трансформацией в соль Меркурий очищался кристаллизацией.

Мы видели, что философы употребляли кислоты для растворения золота и серебра. «В нашем камне скрыт весь секрет порошка магистерия, который есть солнце, луна и крепкая водка» (R.Lulle. «Eclaircissement du testament»[144]). Крепкая водка обозначает жидкости кислот. «Во-первых, надо, чтобы тело было растворено и чтобы поры были открыты, для того чтобы природа могла действовать» (Le Cosmopolite[145]). Эту часть Великого Делания алхимики держали особенно в тайне. По их мнению, эту операцию произвести труднее всего.

«Самая трудная работа заключается в том, чтобы хорошо приготовить материю» (Augurel. «La Crysopee»[146]).

Большая часть адептов обошла молчанием эту часть Делания и начинала описание Великого Делания, предполагая, что приготовление материи известно. Это, впрочем, нам подтверждает Колезон: «Они говорят весьма мало и весьма темно о первой операции герметического магистерия, без которой, между прочим, ничего нельзя сделать в этой науке трансмутации» («Idee parfaite de la philosophie hermetique»[147]).

Между тем нам удалось найти несколько строк, освещающих этот вопрос. Из них ясно, что золото было растворяемо в царской водке, а серебро – в крепкой водке, или азотной кислоте, а иногда в купоросном масле (серной кислоте). Артефиус распространяется более всех других о водке или кислоте, употребляемой для растворения золота; он называет ее первичным меркурием, уксусом гор. «Эта водка, – говорит он, – растворяет все, что может быть растворено и обращено в жидкость. Эта водка весомая, или тяжелая, липкая, клейкая… Она растворяет все тела в их первичную материю, то есть в серу и в ртуть. Если ты положишь в эту водку какой бы то ни было металл (в опилках) и оставишь на некоторое время в умеренном жару, металл весь растворится и превратится в липкую водку… Она прибавится в весе и примет цвет совершенного тела» (Artephius. «Traite secret de la pierre des philosophes»[148]).

Последний параграф совершенно верен: хлористый раствор золота, полученный действием царской водки, имеет желто-блестящий цвет и тяжелее употребленного металла.

Автор анонимного труда «Traite du Blanc et du Rouge»,[149] который говорит открыто о Великом Делании, оперирует над солями, полученными из предварительного раствора золота и серебра. Вот его рецепт водки для золота, то есть царской водки: «Возьми совершенно сухого венгерского синего купороса и селитры, более фунта нашатырной соли. Сделай из этого крепкую водку в стеклянном, хорошо замазанном сосуде, снабженном стеклянной крышкой или колпаком». Рипли входит в подробности опыта.

«Тело, уже приготовленное, влей сверх составленной водки, чтобы она была покрыта толщиной в 1/2 дюйма. Водка начнет сейчас же кипеть на извести без малейшего внешнего огня, растворится и примет форму льда, высушив все» (Riplee. «Moelle d’Alchimie»[150]). Принять форму льда – значит кристаллизоваться. Эта последняя операция называлась также сгущением. «Ты узнаешь, что всякий Магистерий состоит только из одного растворения и одного сгущения» (Albert le Grand. «Le livre des huit chapitres»[151]).

Соли, полученные таким образом, служили для Делания. «Соли не имеют никакого трансмутационного качества. Они служат только ключом к приготовлению камня» (Basile Valentin. «Char de triomphe de l’Antimoine»). Но они претерпевают различные видоизменения, после которых превращаются в кислоты или новые соли.

Кислоты символизировались львами, пожирающими Солнце или Луну. Каждый рисунок, изображающий Солнце или Луну, Аполлона или Диану, побежденными и пожранными животными сильными и храбрыми, каковы: лев, орел, тигр и т. д. – символизирует растворение драгоценных металлов. Филалет говорит: «Прежде, чем начать последний процесс Делания, надо найти жидкость, в которой золото растворяется, как лед в воде». Эта жидкость есть кислота, называемая желудком страуса; подобно тому как страус переваривает все, так и эта жидкость растворяет все металлы.

В картинах, которые Фламель велел вылепить на кладбище Инносанс (Невинных), растворение представлено драконом, пожирающим человека, прижатого им к земле. Готовую уже материю изображали жидкостью, заключенной в сосуде. Наконец, ее представляли химическим гермафродитом, и она дает прирост всем вещам, смешиваясь безразлично со всеми ими, потому что содержит семена всех эфиров (Venceslas Lavinius. «Traite du ciel terrestre»[152]). Гермафродит изображен одним телом с двумя головами. Он называется «ребис» и символизирует серу и меркурий, приготовленные для Великого Делания. Ричард Английский говорит: «Первая материя нашего камня называется ребис, то есть вещь, получившая от природы двойное тайное свойство, которое дает ей имя гермафродита» («Le triomphe hermetique»[153]).

Мы не сделаем ошибки, повторив, что меркурий философов, когда он представлен как единая материя Делания, обозначает собрание тел, входящих в состав материи. Взятый в этом смысле, он представляет собой не специальное тело, а синоним материи Делания. Это ясно из следующих строк Рипли: «Теперь, сын мой, чтобы сказать что-нибдь о меркурии философов, узнай, что, когда вы смешаете вашу водку с красным мужчиной (нашей магнезией) и с белой женщиной, которую называют альбифической, и когда они все будут соединены, составляя одно тело, тогда-то тольковы действительно будете иметь меркурий философов» (Riplee. «Traite du mercure»[154]).

Мы окончим эту главу несколькими словами о получении порошка, называемом Малым Магистерием Великого Делания, или Великого Магистерия.

Малое Делание, или Малый Магистерий, представлял операцию с Меркурием (солью серебра), но философский камень, полученный таким способом, был белый и не обращал металлы в серебро. Великое Делание производилось смесью солей золота и серебра с серой и Меркурием, и тогда получался настоящий философский красный камень, превращавший металлы в золото.

Два камня и два Магистерия изображались деревом; одно – лунное дерево, имеет на себе луны в виде плодов, это – Малое Делание; другое – солнечное дерево, имеет на себе солнца, это – символ Великого Делания. Это различие между двумя Деланиями весьма древнее; его знали все алхимики. «Философы утверждают, что золото сначала прошло через состояние серебра. Следовательно, если бы кто-нибудь захотел совершить Делание с одним только серебром, он не мог бы двинуться дальше белого и мог бы превратить несовершенные металлы только в серебро, но никогда не превратил бы их в золото» (Vogel. «De lapidis physici conditionibus»[155]). Гебер признавал два философских камня, или эликсира, так как он говорит: «Луна, укрепленная для белого эликсира, приготовляется раствором луны в едкой водке» (Geber. «Livre des fourneaux»[156]).

Ход обоих Деланий одинаков, кроме того что ход работ в Малом Магистерии останавливался при появлении белого цвета, между тем как Великий Магистерий продолжался до появления красного цвета. Трактат «Du Blanc et du Rouge» различает также два делания. Разъяснив пространно Великое Делание, или Делание красное, он довольствуется указанием, что для Малого Делания достаточно повторить те же операции, работая только с серебром, растворенным в специальной водке. Философы писали только о Великом Делании, поэтому и мы оставим в стороне Малый Магистерий. Между прочим, известно, что тигель, сосуд, огонь, операции, цвета сходны в обоих случаях, но Великое Делание продолжительнее, ибо после белого цвета, конца Малого Делания, другие цвета появляются в Великом Делании. В сущности, говоря об одном, мы будем говорить одновременно и о другом.

Глава V

Философское яйцо и его символы. – Печать Гермеса. – Атанор. – Огонь философов. – Степени или градусы

Уже готовой материи камня надо было медленной варкой придать способность превращать металлы. Для этого ее заключали в маленькую шарообразную колбу с длинным горлом, названную философским яйцом, затем помещали ее в чашу, наполненную золой и песком, и подогревали, соображаясь с некоторыми правилами, в горне или атаноре.

Алхимики обыкновенно довольно охотно распространяются об этих частях Делания. Философское яйцо изготовлялось из довольно толстого стекла, иногда из обожженной глины или из металла – меди или железа. «Сосуд искусства есть яйцо философов, сделанное из самого чистого стекла, имеющий шейку умеренной длины. Надо, чтобы верхняя часть шейки могла быть герметически запечатана и чтобы материя, которую туда помещают, наполняла бы только четвертую часть» (Huginus Barm. «Le rgne de Saturne»). Роджер Бэкон употреблял сосуд стеклянный или глиняный. «Сосуд должен быть круглым, с узким горлом. Он может быть сделан из стекла или из такой же твердой, как стекло, глины; отверстие его закрывают герметически крышкой и заливают смолой» (Roger Bacon. «Miroir d’Alchimie»). Филалет в особенности настаивает на закупорке. «Имей сосуд стеклянный, овальный и достаточно великий для того, чтобы содержать унцию дистиллированной воды. Его надо плотно запечатать, иначе вся твоя работа пропадет» (Philalte. «Entree ouverte au Palais ferme du roi»).

Этот сосуд называли яйцом сначала по причине его формы, затем потому, что из него, как из яйца, после высиживания в атаноре должен был выйти философский камень. «Дитя, увенчанное добродетелью и царским пурпуром», как говорили алхимики. Почти в том же смысле Руйяк дает этимологию этого слова: «Яйцо имеет все необходимое для рождения цыпленка: туда нельзя ничего прибавить и ничегонельзя отнять; точно так же надо заключить в наше яйцовсе, что необходимо для рождения камня» (Rouillac. «Abrege du Grand-Ceuvre»).

Из текстов, упомянутых выше, видно, что философы настаивали на полной закупорке яйца; одни, как, например, Бэкон, употребляли крышку, которую прикрепляли смолой, но большая часть философов прибегала к печати Гермеса.[157] «Нить Ариадны» («Le Filet Ariadne») – анонимный трактат – дает нам весьма интересные подробности обэтой операции. Он предлагает три способа герметической закупорки шара: 1) накаливали горло его на сильном огне и отрезали ножницами, причем края спаивались так же, как когда отрезают резиновую трубку; 2) размягчали горло таким же способом, затем сжимали горло, понемногу стягивая над пламенем его конец так, чтобы на нем образовался шарик; 3) согревали отверстие шара и закупоривали его стеклянной пробкой, а затем заливали жидким стеклом. Некоторые алхимики предпочитали простой стеклянный шар, составленный из двух реторт, причем горло одного должно было входить в горло другого: «Есть два сосуда одинаковой формы, величины и вместимости, у которых нос одного входит в пузо другого для того, чтобы действием жара то, что находится в одной части, поднималось в голову сосуда и затем действием холода опускалось бы в пузо» (Raymond Lulle. «Eclaircissement du testament»). Также: «Одни пользуются сосудами стеклянными – овальными или круглыми. Другие предпочитают форму горшка. Они берут сосуд, короткое горло которого проходит в пузо другого сосуда, который служит крышкой, и их замазывают» (Libavius. «De lapide philosophorum»[158]).

Их или запечатывали крепкой замазкой, или размягчали горло первого шара на горле второго. Эта форма представляла следующие преимущества: испарения сгущались легче от соприкосновения с холодными стенками верхнего шара, причем при расширении аппарат менее рискует лопнуть.

Алхимики давали различные названия философскому яйцу. По словам Фламеля, они его называли: сферой, земным львом, темницей, гробом; перегонным кубом он был назван по причине его формы; выражение «дом цыпленка» есть только перифраза; брачная комната, тюрьма, гроб суть образы весьма понятные, если вспомнить, что сера и Меркурий, материя камня, были названы красным мужчиной и белой женщиной; яйцо было тюрьмой потому, что, раз философские супруги (царь и царица, красный мужчина и белая женщина, Gabricius et Bea) туда входили, они там содержались до конца Делания. Гробом – потому, что супруги там умирали после своего соединения; а после их смерти рождался их сын (философский камень), ибо каждое рождение происходит от гниения: смерть рождает жизнь, согласно теории, бывшей в почете в Средние века (см. гл. VII).

Символ гроба довольно часто употреблялся философами для обозначения философског яйца: «Блюди, чтобы союз мужа и жены случился только после того, как они снимут свои одежды и украшения как с лица, так и со всего остального тела, чтобы войти в гроб такими же чистыми, какими они пришли в мир» (Basile Valentin. «Les douzes clefs de Sagesse»). Под формой гроба он символизирован на рисунках Розера в «Ars auriferae quam chemiam vocant»,[159] В сочинении «Viatorium spagyricum» яйцо с материей представлено стеклянным гробом, в котором покоятся король и королева.

Яйцо названо брачной комнатой, брачным ложем, потому что в нем совершается союз серы и меркурия, союз царя и царицы. В «Зеленом сне» говорится об одном запертом зеленом доме; туда вводят супругов и запирают дверь тем же материалом, из которого построен дом.

Яйцо было еще названо маткой, по аналогии, так как «матка женщины после зачатия остается закрытой, даже для доступа воздуха. Точно так же и камень должен оставаться постоянно закрытым в своем сосуде» (Bernard de Trevisan. «La Parole delaissee»), а также и потому, что в него заключают семена металлов серы и меркурия, из которых должен родиться камень философов.

Наконец, яйцо было названо чревом матери, ступкой, ситом. Ситом – потому, что пар, сгущаясь, падает капля по капле, как жидкость, проходящая через сито.

Яйцо, наполненное и закупоренное, ставили в чашу, содержащую золу или очень мелкий песок. Гелиас в своем «Miroir d’Alchimie» рекомендует ставить яйцо в купель, содержащую в себе золу, собранную в кучу таким образом, чтобы только две верхние части шара выходили наружу.

Некоторые философы вместо песочной ванны употребляли ванну из грязи, которую они называли сырым огнем.

Чаша яйца ставилась в специальный горн, называвшийся атанором, от греческого слова – бессмертный, потому что огонь, раз разведенный, должен был гореть до конца Делания. Некоторые алхимики рисовали в своих сочинениях различные модели атаноров. Один из самых любопытных находится в сочинении Планискампи «Bouquet chymique»,[160] Он состоит из двух соединенных горнов; в одном из них разводят огонь, и газы, происходящие от горения, проходя через отводящее их отверстие, нагревают другой горн.

Атанор де Бархузена – это обыкновенный горн. Но настоящий атанор, тот, который был известен первым западным алхимикам: Альберту Великому, Роджеру Бэкону, Арнольду из Виллановы и др., есть нечто вроде горна с отражателем, могущим разбираться на три части. В наружной части горел огонь; она была пробуравлена дырками, чтобы дать приток воздуху, и представляла собой дверь. Средняя часть, также цилиндрическая, представляла три выпуклых треугольника; на них покоилась чаша, содержащая яйцо, которое имело по диаметру четыре противоположных отверстия, закрытых хрустальными дисками, что позволяло наблюдать за происходящим в яйце. Наконец, верхняя часть, полая, сферическая, составляла купол, или рефлектор, отражающий жар. Таков был атанор, употреблявшийся обыкновенно. Главные части были неизменны, а частные уклонения не имели никакого значения. Так, в «Le Liber mutus» помещен рисунок атанора, довольно элегантного, напоминающего по форме зубчатую башню.

Символ горна есть дуб, пустой в середине; его находят таким образом изображенным в сочинениях Авраама Еврея.

Этой комбинации – из горна, чаши и философского яйца – давали название тройного сосуда. «Этот сосуд из глины называется философами тройным сосудом, ибо в его середине есть чаша, полная теплой золы, в которую положено философское яйцо» («Le livre de Nicolas Flamel»).

Алхимики, ревниво оберегая все, что касалось Великого Делания, не были ясны, говоря об огне или степени жара, необходимого для Делания. Знание степени жара считалось ими одним из самых важных ключей Великого Делания. «Многие из алхимиков заблуждаются, потому что они не знают расположение огня, который есть ключ Делания, ибо он растворяет и сгущает в одно и то же время то, что они не могут схватить, будучи ослеплены своим невежеством» (Raymond Lulle. «Vade mecum seu de tincturis compendium»[161]). И действительно, раз приготовленная материя только при помощи варки могла измениться в философский камень. «Я вам рекомендую только варить: варите в начале, варите в середине, варите в конце и не делайте ничего другого» («La Tourbe des philosophes»[162]).

Алхимики различали несколько способов огня: огонь сырой – это ванна из грязи, доставляющей ровную температуру; огонь сверхъестественный, или искусственный, означал кислоты. Это происходит от того, что алхимики заметили, что кислоты производят повышение температуры во время различных реакций и что они имеют на тела действие, одинаковое с огнем: они их растворяют, уничтожают быстро их первоначальный вид. Наконец, огонь естественный, обыкновенный.

Вообще, алхимики не употребляли ни угля, ни дерева для согревания философского яйца. Было бы в таком случае необходимо постоянное наблюдение и было бы почти невозможно достигнуть ровной температуры. Марк Антоний сердится на невежественных суфлеров, употреблявших уголь: «К чему служит сильное пламя, раз мудрецы никогда не пользуются горящими угольями, ни горящим деревом для производства герметического делания» («La lumire sortante par soi-mme des tnbres»). Герметические философы употребляли масляную лампу с льняным фитилем, она дает почти такой же жар. Это именно и был тот огонь, свойства которого они хранили в тайне и о котором только некоторые говорят открыто.

Они допускали несколько степеней жара в своем огне, соображаясь с моментами делания; они достигали урегулирования огня, прибавляя нитки в фитиль. «Сначала сделай огонь слабый, как будто бы у тебя было только 4 нитки, до тех пор, пока материя не почернеет; тогда прибавь, положи 14 ниток; когда материя моется, она делается серой; наконец, положи 24 нитки, и ты будешь иметь совершенную белизну» (Happelius. «Aphorismi basiliani»[163]).

Первая степень огня при начале делания равнялась приблизительно 60–70 градусам стоградусного термометра. «Сделайте ваш огонь в пропорции, чтобы он имел жар месяцев июня и июля» («Dialogue de Marie et d’Aros»[164]). Не надо забывать, что это говорит египтянин. Впрочем, первый градус и назывался огнем Египта именно потому, что он почти равняется летней температуре Египта. Некоторые алхимики, забывая этот пункт, назначали для первого градуса температуру слишком слабую, как Ф. Руйяк. «Наблюдайте в особенности огонь и его градусы, чтобы первая степень тепла была февральская, то есть равная температуре солнца в феврале месяце» (Ph. Rouillac. «Abrege du Grand-Ceuvre»). По первой степени удостоверялись, что достигли желаемой температуры: дотрагиваясь до яйца, не должны были обжигаться. «Ты никогда не допускай сосуд слишком нагреваться, так, чтобы ты всегда мог его тронуть, не обжигаясь. Это будет продолжаться все время растворения» (Riplee. «Traite des douze portes»[165]). Другие градусы легко находят, удваивая и утраивая и т. д. температуру первого градуса. Было всего 4 степени нагревания. Вторая степень колеблется между температурой кипения воды и плавкой обыкновенной серы, третья степень ниже плавки олова (232 С), а четвертая – плавки свинца (327 С).

Символы огня суть: ножницы, шпага, меч, коса, молоток – одним словом, все инструменты, могущие произвести рану. «Вскрой же ему внутренности стальным клинком», – пишет автор «Texte d’Alchimie», говоря о минерале, из которого добывается купоросное масло. На рисунках Авраама Еврея Сатурн, вооруженный косой, указывает, что надо очищать серебро свинцом с помощью согревания. На картинке Василия Валентина мы видим всадника, сражающегося шпагой с двумя львами – самцом и самкой; это означает, что посредством огня надо сделать летучее устойчивым. Наконец, мы опять находим шпагу как символ огня в барельефах Фламеля на кладбище Невинных.

В заключение приведем слова Бернара Тревизана о качествах, которыми должен обладать философский огонь: «Сделайте огонь, дающий пар, переваривающий, постоянный, не слишком сильный, окруженный, воздушный, замкнутый, переменяемый» (Bernard de Trevisan. «Le livre de la philosophie naturelle des metaux»[166]).

Глава VI

Процессы производства. – Причины разногласия между алхимиками по поводу Делания. – Гниение. – Правила Филалета. – Брожение. – Подсыпание и подливание. – Символы Делания

Когда материя заключена в философское яйцо и огонь разведен, то химические тела тотчас же начинают действовать одно на другое. Происходят различные химические процессы: осаждение, очищение, отделение газов или паров, кристаллизация и т. д. В это время материя несколько раз меняет цвет. В этой главе мы займемся химическими феноменами, которые названы алхимиками «Деланием», или «Процессом», а в следующей главе мы будем говорить об окраске, или цветах.

Алхимики в своих описаниях особенно различались в обозначениях количества и наименованиях процессов. Это и понятно; возьмем для примера период, когда материя выделяет пары и становится черной, затем пары сгущаются и осаждаются в виде жидкости. Один алхимик, рассматривая общий процесс, дает ему название дистилляции, потому что, действительно, в нем мы видим два процесса: испарение и сгущение. Другой, различая фазы процесса, найдет сублимацию, испарение, осаждение и сгущение; третий, взяв в соображение черный цвет, прибавит третью фазу – гниение. А между тем все это составляет только один период Делания.

То же самое можно сказать и о всяком другом процессе.

Таким образом, является как бы разница между описаниями одного философа и другого. В то время как Пернети устанавливает двенадцать процессов: пережигание, или кальцинацию, затвердение, или накипь, сгущение, растворение, переваривание, дистилляцию, сублимацию, выделение, разложение, брожение, размножение, подсыхание, – Бернар Тревизан допускает только один:

«Хотя философы и делят Магистерий, принимая во внимание разнообразие процессов, на несколько частей, но в действительности существует только один – образование яйца» (Bernard de Trevisan. «De la nature de l’oeuf»[167]). Ho это толкование неясно, и другие алхимики делают иные деления. Гелиас насчитывает семь процессов: сублимацию, кальцинацию, растворение, омовение, насыщение, сгущение, затвердение. Альберт Великий признает четыре: очищение, омовение, растворение и затвердение.

Немало способствует затемнению вопроса то обстоятельство, что одни считают процессы, начиная с приготовления материи, между тем как другие – с момента заключения ее в яйцо. Но в сущности Великое Делание можно разделить на четыре фазы: 1-я – приготовление материи; 2-я – варение ее в философском яйце и достижение известных цветов в желаемом порядке; 3-я – процессы, имеющие целью дать философскому камню большую силу: это фиксация и брожение. И наконец, 4-я – трансмутация, с помощью камня, неблагородных металлов в золото и серебро: это подсыпание.

Все процессы, которые совершались во время Великого Делания, могут быть приведены к одному – к варке, ибо все делается с помощью огня. Ален де Лилль говорит так: «Названия – переварка, соединение, смешение, сублимация, сгущение, сушение, накаливание и другие видоизменения, которые можно наблюдать в этом процессе, представляют только фазы, которые называют просто растиранием и перевариванием. Василий Валентин признает только два процесса: растворение и сгущение,[168] то есть последовательные переходы от инертного состояния материи к состоянию деятельному». («Дух: Тебе помогают огонь и азот. Альберт: О небесное слово, как я должен совершить это? Дух: Раздражай и сгущай, растворяй и соединяй». «Colloque de l’Esprit de Mercure avec frre Albert».[169])

Несмотря на это различие мнений, мы попробуем осветить этот хаос. Первый процесс (приготовление материи) есть соединение. Это союз серы и Меркурия, мужского и женского начал. После нагревания появляется черный цвет: происходит гниение. Дальше мы увидим, почему название гниения дано феноменам, которые происходят в то время, когда материя чернеет. Вот ее главные моменты: смерть, разрушение, погибель, пережигание, обнажение, отделение, размельчение, расширение, извлечение, разжижение, дистилляция, порча, разделение, насыщение.

Вследствие гниения происходит обмывание. Этот процесс состоит в том, что черный цвет как бы смывают и камень окрашивается в белый цвет. Философы символизировали это омовение под видом саламандры, очищающейся в огне; асбеста или горного льна, который пламя белит, не уничтожая. «Омовение – это не что иное, как уничтожение черноты, пятен, загрязнения, и представляет продолжение второй степени „огня Египта“» (Rouillac. «Abrege du Grand-Ceuvre»). Омовение называется также белением, удалением, воскрешением.

Наконец наступает рубификация, характеризуемая появлением красного цвета, указывающего, что делание совершено. К этой классификации, основанной на последовательности цветов, или окраски, можно привести все процессы, поименованные алхимиками.

Сам Филалет связывает процессы с цветами, или окраской; он не дает им особых наименований, но довольствуется указанием металлов, служивших символами окраски, или цветов (см. гл. VII). Вот что он говорит об этом в «Entree ouverte au Palais ferme du roi»:

1-е – воздействие Меркурия. – Материя проходит через различные цвета; процесс немного замедляется на зеленом цвете, и наконец субстанция чернеет. Это продолжается пятьдесят дней. Окрашенные пары сгущаются и осаждаются снова назад на твердую материю; 2-е – влияние Сатурна обнаруживается черным цветом. Черная растворенная материя кипит, иногда твердеет. Это продолжается сорок дней; 3-е – воздействие Юпитера продолжается от черного до начала белого цвета. Испарение и сгущение. В это время появляются всевозможные цвета, которые трудно себе вообразить. Дожди пойдут все обильнее с каждым днем, и наконец произойдут вещи весьма приятные на взгляд: на стенках сосуда появятся маленькие белые волокна или волоски. Это влияние продолжается 20 или 21 день; 4-е – воздействие Луны выразится в совершенной белизне и продолжится в течение трех недель. Материя твердеет и растопляется поочередно нсколько раз в день. Наконец она получает форму маленьких белых зернышек; 5-е – влияние Венеры. – Субстанция принимает взамен белого зеленый цвет, затем светло-голубой и темно-красный. Она распускается и пучится. Это продолжается 40 дней; 6-е – воздействие Марса. – Материя сохнет, последовательно делается оранжевой и темно-желтой, затем принимает окраску цветов ириса. Это продолжается 45 дней; 7-е – влияние Солнца характеризуется переходом из оранжевого цвета в красный; она испускает красные пары, затем опускается, делается мокрой, сохнет, течет и крепнет по несколько раз в день. Наконец она распадается на маленькие красные зерна.

Филалет не говорит здесь ни о брожении, ни о подсыпании. Он говорит об этих двух процессах отдельно. Описание представляет только процессы, происходящие в философском яйце.

Умножение – процесс, который следует за достижением красного цвета. Он имеет целью увеличить могущество камня и позволяет быстрее производить превращение металлов. Обыкновенно разбивали философское яйцо, собирали красную материю, смешивали ее с распущенным золотом и получали рассыпчатую красную массу, которую охлаждали разными способами, смотря по желанию философа. По мнению алхимиков, камень таким образом увеличивается не только в количестве, но и в качестве; этот процесс можно продолжать до бесконечности. Теперь будет понятно восторженное восклицание Раймонда Луллия: «Mare tingerem, si mercurius esset!»[170] Большая часть философов оперировала так, как мы только что сказали. «Если ты захочешь воспользоваться физической краской для трансмутации, то сначала потеряешь по фунту на каждую тысячу растворенного золота. Только тогда лекарство будет готово и способно заставить исчезнуть язву металлов» (Paracelse. «Tinctura physicorum»[171]). Эк де Зульцбах ясно описывает весь процесс. «Возьми две марки чистого золота, растопи его в тигле и всыпь туда 1/4 фунта вышеупомянутого лекарства; оно будет моментально поглощено золотом и составит с ним одно целое; тогда брось туда еще 1/4 фунта лекарства, чтобы обратить все золото; истолки, затем поставь на сильный огонь, и тогда все превратится в красный порошок, похожий на киноварь или сурик. Брось одну часть его на сто частей чистой Луны, или серебра, и ты получишь великолепное золото» (Eck de Sulzbach. «Clavis philosophorum»[172]).

Некоторые алхимики следовали другому методу: они брали красную материю и, смешав ее с сублимированным Меркурием (bichlorure de mercure, или двухлористый меркурий), переваривали в реторте на легком огне, и результат, полученный ими, был тот же самый.

После брожения материя была уже способна превращать металлы. Процесс, которым простые металлы превращались в золото и серебро, назывался подсыпанием. Для этого брали металлы: меркурий, свинец и олово. Первый сильно нагревали, но так, чтобы не достигал точки кипения; два же других просто расплавляли, соединяли все три и затем в тигель бросали кусок философского камня, покрытого воском. Когда сплав остывал, находили слиток золота, по весу равный употребленному металлу, по мнению же других – меньшего веса, что зависело от качества употребленного сплава или философского камня. Восковая обертка была, как кажется, необходима, ибо, по Гельвецию, только потому не удалась его первая присыпка, что он пренебрег этой предосторожностью, как он рассказывает в своем «Veau d’or». Вторая ему удалась только потому, что он завернул камень в воск.

Теперь мы будем рассматривать символы главных процессов. Первый процесс, или «соединение», был символизирован браком царя и царицы, серы и меркурия. Пантакль шестого ключа Василия Валентина изображает царя, дающего обручальное кольцо царице, в то время как епископ их благословляет, символизируя союз. Не надо забывать, что союз этот был назван также и философским браком. В фигурах, сопровождающих «Grand Rosaire»,[173] напечатанный в «Ars Auriferae», союз этот изображен грубее – чувственным союзом короля и королевы.

«Гниение» символизировалось обыкновенно всем, что могло напомнить идею смерти или черноты, трупа, скелета, ворона и т. д. Таким образом, в «Viatorum spagyricum» гниение символизировано скелетом, стоящим в черном шаре и держащим в правой руке ворона. Пантакль четвертого ключа Василия Валентина имеет тот же смысл: он изображает скелет, стоящий на катафалке.

«Омовение» – процесс, который следует за «гниением», ассимилирован с воскресением, следующим за смертью, как белый цвет (символ жизни) следует в делании за черным цветом (символом смерти).

Восьмой пантакль Василия Валентина относится к этому процессу. Можно его комментировать, таким образом, в его двойном смысле, мистическом и алхимическом. Всякая жизнь является через процесс порчи и гниения. Зерно, положенное в землю, там гниет (по средневековой аллегории), и затем из него возрождается колос. Наше тело, опущенное в землю, в ней разрушается, но в день Страшного суда оно воскреснет. Материя, положенная в яйцо, гниет, затем возрождается, теряет свою черноту, белеет и воскресает. Два человека целятся в мишень: один достигает цели – он уяснил себе смысл символов, другой ее никогда не достигнет; это сумасшедший и мудрец Таро.

«Омовение» называлось также «белением», потому что тогда происходит в яйце внутренняя дистилляция, вследствие которой материя, омываемая постоянной циркуляцией жидкости, белеет. Это изображено в «Viatorium spagyricum». Скелеты выходят из гробов – они воскресают; масса птиц летает над ними, одни – поднимаясь, другие – опускаясь, что означает дистилляцию.

Дистилляция иногда разделялась на два процесса:

1-й – выделение паров, или сублимация; символизировалось птицей, взлетающей с поднятой кверху головой; 2-й – сгущение паров в жидкость, осаждение, или опускание; символизировалось птицей, которая снижается с головой, опущенной книзу. В «Grand Rosaire» ребенок, прыгающий кверху, выйдя из гроба, где заключен химический гермафродит, изображает сублимацию.

«Фиксация» – конечный процесс делания, во время которого появляется красный цвет; представлен в «Viatorium» новорожденным ребенком, а у Бархузена в «Liber singularis de Alchimia» – молодым царем с короной на голове, заключенным в философское яйцо. В фигурах Ламбспика Отец, Сын и Дух, царствующие в славе, имеют то же самое значение.