Вольный стрелок Серегин Михаил

Глава 1

УТРЕННИЕ МУЧЕНИЧЕСТВА

СВЯТОГО ИЛЬИ

Эта утренняя пробежка в предпоследний день августа запомнилась Владу надолго не только благодаря тому, что на обратном пути пошел прямо-таки тропический по интенсивности, но отнюдь не по температуре ливень и вымочил его до последней нитки, и это несмотря на то что он предусмотрительно надел на себя водонепроницаемую итальянскую плащевку.

Ко всему прочему на углу он навернулся прямо в огромную мутную лужу явно ассенизационного происхождения и свалился туда перед носом почтенного старичка, уже минут семь как неотступно семенившего за ним и упорно не желавшего уступать в скорости передвижения.

Это, наверное, только в Италии вода не мокрая, подумал он со злобой, комфортабельно разлегшись в луже и меланхолично разглядывая безнадежно испорченную, с позволения сказать, водонепроницаемую одежку. Да она еще и порвалась при падении! Конечно, при их развитом капитализме с человеческим лицом и слоновьей от хронического переедания задницей наиболее колючим и острым предметом обихода являются недоваренные спагетти, но здесь же Россия, черт побери!

– С вами все в порядке, молодой человек? – проквакал старичок. – А то, знаете ли…

– Все замечательно, отец, – откликнулся Влад, бултыхая пятерней в мутной, унитазно благоухающей воде, – молодым везде у нас дорога, так сказать…

А эти самые дороги надо иногда ремонтировать, да и подземные коммуникации тоже.

Войдя в дом, он решил-таки принять ванну, потому как ассенизационные ароматы той мало чем отличающейся от выгребной ямы лужи еще не выветрились из общей ауры его весьма чистоплотной и гигиеничной персоны.

Но едва он залез туда, как зазвонил телефон. Первоначально он решил не брать трубку, потому что посчитал, что это не суть важно, возьмет он трубку или нет. Если кто-то из друзей решил бы разыскать его, он позвонил бы на вторую квартиру или же на «мобильник», а тут, по всей вероятности, из ванны его настойчиво вытягивала либо одна из бесчисленных подружек брата, либо кто-то с его же работы. В любом случае игра не стоила свеч.

Однако все-таки спрыгнул на холодный кафель и побежал за трубкой в комнату, чтобы возвратиться с нею обратно в горячую ванну и только тут нажать кнопочку «Talk».

– Я слушаю.

– Здравствуйте. Простите, я хотела бы поговорить с Ильей Свиридовым.

Какого ж черта я бежал за этой трубкой, подумал он. Наверняка ведь одна из подружек Илюхи, как он и думал. Разговаривать с ними – удовольствие весьма сомнительное, потому что не знаю, как при непосредственном контакте, но по телефону большая часть их оставляет впечатление довольно-таки безмозглых существ.

– Его нет, – ответил он, – что-нибудь передать?

– К сожалению… – начала было она, но потом осеклась, и после нескольких секунд молчания Свиридов спросил, уже не скрывая раздражения:

– А кто его вообще спрашивает?

– Я не думаю, что мое имя вам что-то скажет. Да и ему тоже. Простите… но, возможно, вы подскажете, когда он будет дома?

– Подскажу, – со сдержанной насмешкой ответил Влад, – приблизительно недели через две, если не врут эскулапы пятой городской больницы.

– А что с ним произошло? – поинтересовалась она достаточно выдержанным тоном, но он легко распознал нотку беспокойства в ее голосе, натянутом, как струна. Он сумел представить, какое у нее при этом лицо…

– Сломал ногу, – лаконично сообщил он и, уловив на том конце провода легкий, почти неуловимый выдох облегчения, выдал контрвопрос:

– А вы полагали, что он убит выстрелом в сердце с последующей контрольной пулей в голову?

– Как ни странно, именно так я первоначально и подумала, – отозвалась она, и Свиридов не смог понять, чего больше прозвучало в этом достаточно неожиданном ответе – сдержанной иронии или тревоги.

– А вы брат Ильи? – неожиданно добавила она.

– Да, брат. Значит, мы все-таки каким-то боком знакомы? Через несколько рук? – усмехнулся он.

– Каким-то боком – несомненно. Значит, Илья болен и пробудет в больнице еще достаточное количество времени? Да, очень жаль. Я очень рассчитывала… – В ее голосе послышалась губительная нерешительность, и она, скомкав свою предыдущую фразу, хотела было свернуть разговор, но Влад кашлянул и негромко произнес:

– Возможно, я могу быть вам полезен?

– А почему вы так говорите? – переспросила она. – Вам понравился мой голос?

– Нет, больше то, как вы мило удерживаете себя, чтобы не наговорить мне дерзостей. Я ведь принял вас за одну из подружек моего брата, а эти дамы всякий раз названивают по принципу «бешеной корове семь верст не крюк».

– Честно говоря, мне нужны вы, Владимир… ведь вас зовут так, я не ошиблась? А Илья мне был необходим только для того, чтобы связаться с вами.

Свиридов переложил трубку в другую руку.

– Я? А по какому вопросу?

– Я думаю, это не телефонный разговор. Добавлю только, что телефон вашего брата мне дал господин Луньков. Ваш хороший знакомый, как он утверждал.

– Вот как… А как ваше имя?

– Аня. Прохорова Анна Михайловна, но не думаю, что такая форма вам понадобится.

– Ну да, – машинально ответил он. – Значит, Луньков? Простите за нескромность, но я позволю себе поинтересоваться: откуда вы знаете Евгения Александровича?

– Он помогал мне разменять московскую квартиру на дом в вашем городе.

– Вот как? – Влад поднял брови, ловя в зеркале напротив свое преувеличенно озадаченное выражение лица. – Нужны серьезные причины, чтобы переехать из Москвы в этот пусть не самый что ни на есть махрово провинциальный город, но все же… знаете ли.

– Они у меня есть, – ответила Аня.

– Значит, вы на достаточно короткой ноге с Луньковым, если он дал вам мой телефон? Или я ошибаюсь, и вас привела ко мне проблема вовсе не того рода, которыми я время от времени занимаюсь?

В трубке повисло тяжелое и явно вынужденное молчание. Потом мелодичный голос Ани коротко вымолвил:

– Напротив. Именно того, Владимир Антонович.

Глава 2

КТО ХОДИТ В ГОСТИ ПО УТРАМ…

Они договорились встретиться в ресторане «Белая акула» в шесть вечера. Свиридов большую часть своих деловых встреч назначал именно здесь, в ресторане, где он знал все входы и выходы и где и директор, и начальник охраны были его старинными – в рамках того времени, что он жил в этом городе, – знакомыми. Тем более что этот ресторан принадлежал самому первому – и основному – деловому партнеру Владимира, крупному «авторитету» городского криминального мира Валерию Маркову.

До шести у него было еще более чем достаточно времени, и он решил потратить его на подготовку к предстоящей встрече. Конечно, подготовка – это громко сказано, потому что единственным обязательным пунктом программы был звонок Лунькову.

Евгений Луньков был давним деловым партнером Свиридова. Верным и безотказным – почти что другом. Он работал в крупной риэлторской фирме, крутился на рынке недвижимости и соответственно мог поселить кого угодно и где угодно в самые краткие сроки. Правда, за это он брал не самые маленькие проценты, но делал «наверняка, без гемора и кидняка», как говорил сам Евгений Александрович, пародируя босса своей «крыши», уже упомянутого Валерия Маркова по прозвищу Китобой. То есть работал солидно, оперативно и профессионально.

А профилактические обмены квартир Свиридов совершал часто. За те два с половиной года, что он жил в этом крупном волжском городе, он проделал это трижды. Не считая того раза, когда он заимел самую первую квартиру после трех месяцев обитания на территории брата Ильи.

Он делал это не потому, что бродячая жизнь очень уж привлекала его – хотя после бурно проведенной молодости, основным воспоминанием из которой, несмотря ни на что, оставались три года, проведенные в спецгруппе «Капелла» при ГРУ Генштаба, он не мог отделаться от привычки постоянно менять место дислокации.

Это преследовало его подобно тому, как многовековой уклад кочевой жизни оседает в генах вполне современных молодых людей цыганского происхождения и потом синдромом «бродячего пса» клокочет в жилах. В крови Владимира Свиридова не было ни цыганской, ни еврейской примеси (зря, что ли, дети «избранного народа» сорок лет бродили за Моисеем – кстати, по происхождению не иудеем, а египтянином – и в результате разбрелись и осели по всему свету). Но после «Капеллы», в составе которой судьба заносила его и в Афган, и в Чечню – две Голгофы русского солдата, к которым вели широкие проторенные дороги, – после «Капеллы» вирусы этого синдрома прочно засели в его, Влада, организме. И как же швыряла по свету его судьба, чтобы наконец оставить здесь, в этом красивом, но тихом и патриархальном городе!

Первоначально было легко – каждое утро просыпаться на одном и том же месте, дышать одним и тем же воздухом, как и все рядовые граждане этой несчастной страны, – воздухом, в котором не разлита леденящая опасность, подхватываемая только по-настоящему звериным чутьем, а иначе… иначе смерть. Нет… другим, спокойным и бузупречным воздухом другой жизни, где не веял хрипло рвущий горло запах гари и тьмы и где хоть иногда светило солнце.

Все это он хотел забыть, но что-то не отпускало его от того смертоносного существования на грани небытия, на краю пропасти, по которому он ходил многие годы.

И в этом городе рука гибельной фортуны – не той, что традиционно понимается под этим словом, но сила, удерживавшая его от падения в бездну и которой во многом повелевал он сам, а не слепой, бессмысленный жребий, – и здесь она не позволила ему разжать свои беспощадные пальцы, глухо и неотвратимо сомкнувшиеся на его, Свиридова, горле.

Он встретил Маркова и стал – навсегда, без права выхода и реабилитации, по крайней мере на этом свете – тем, кем он был сейчас. Носителем модной профессии. О которой он сам говорил следующими замечательными словами – циничными, насмешливыми и горькими:

– Как сказал один мой знакомый бандит за пять минут до того, как его застрелили, это все страшно… то есть страшно весело.

Теперь он был киллером. Настоящим специалистом, прошедшим лучшую школу спецгруппы «Капелла», которая представляла собой не что иное, как элитное подразделение ГРУ, занимавшееся заказными убийствами. Вышколенные, совершенные убийцы экстра-класса.

Он никогда не переставал быть им. И в то же время никогда им не был. Горький и опасный парадокс. Он часто пытался понять его и понимал, а потом зажмуривал глаза, как будто таким образом мог обезопасить себя от предугадывания ближайшего будущего. Блестящего, полного событий, довольства жизнью и – как на десерт этого пиршества жизни – мгновений натянутых нервов, зависшей, как гильотина, тишины…

Великолепный, превосходный удел. Без надежды, без возможности разорвать замкнутый круг, начертанный кровью.

…Минуты подобной рефлексии, самодостаточной углубленности в себя он обычно называл неврастеническим отступлением – вероятно, по аналогии с лирическим. И думал в эти моменты, что вот сейчас, пожалуй, он не прошел бы отбор в «Капеллу». Не те стали нервы. Слишком долго он использовал их на манер узды и, как коням, рвал губы идущим от его все-таки человеческого естества побуждениям и чувствам совести, радости, состраданию. Надежде.

Заигравшийся истерический паяц, находящий удовлетворение в собственной боли.

…Как хорошо, что мгновения неврастенических отступлений были так редки.

Влад позвонил Лунькову и на третьем гудке услышал голос автоответчика: «Извините, сейчас, к сожалению, никого нет дома. Если вам несложно, продиктуйте ваше сообщение после гудка». Бросил трубку, вспомнив, что сейчас Женя должен быть на работе. Набрал номер риэлторской фирмы, которую возглавлял Луньков.

– Здравствуйте. Евгения Александровича, пожалуйста, – проговорил он после того, как на том конце провода прорисовался мелодичный голосок секретарши.

– А Евгения Александровича нет.

– Отлучился по делам?

– Его сегодня вообще не было. А кто его спрашивает?

– То есть как это – вообще не было? – удивился Свиридов. – Уже около одиннадцати часов, он должен быть. И где он, вы не знаете?

– Он ничего не говорил, – механически ответила девушка. – Может, что-то передать?

– Да, конечно. Если появится, скажите, чтобы тотчас позвонил Свиридову.

– Свиридову, – повторила секретарша. – Хорошо, передам. До свидания.

– Всего хорошего.

Влад бросил трубку и задумался. За все время их более чем двухлетнего знакомства с Луньковым не было случая, чтобы тот в это время не был на работе. Только сумасшествие, кома и смерть могли должным образом мотивировать отсутствие пунктуального и обязательного директора риэлторской конторы на рабочем месте в одиннадцать ноль-ноль.

После этого он безрезультатно набирал номер луньковского сотового, который тот всегда держал в машине, и под занавес своих тщетных потуг законтачить со старым знакомым сбросил на пейджинговую станцию сообщение для абонента такого-то: немедленно отозваться.

Ответа не поступило.

Интересно.

Свиридов набрал номер марковского «мобильника», который был известен только ближайшим друзьям и партнерам заправилы преступного мира, и тотчас же услышал в трубке недовольный бас:

– Да!

– Здорово, браконьер, – приветствовал его Влад, – местный Робин Гуд с тобой разговаривает.

– А, Вован? – Голос Маркова заметно подобрел. – Чего на этот раз? И какой там еще браконьер?

– А как насчет твоего погоняла… типа Китобой тама… уничтожение животной, которую в красную ксиву зачехлили, – нараспев произнес Свиридов, подражая выговору классических представителей уголовного мира. – В общем, ладно… я вот что хотел спросить. Там твои братки не замочили еще некоего Лунькова Евгения Алексаныча?

– То есть как это – не замочили? – недоуменно проговорил Китобой. – Я с ним только вчера «стрелу» забивал в клубе на сегодня… так что если ты думаешь, что я… Нет, погоди, ты все это к чему? Че, Лунька шлепнули, что ли?

– Да нет, по крайней мере у меня такой информации нет. Только найти я его никак не могу. Пропал, значит.

– Да ну? – обеспокоенно выговорил Марков и облегчил свою душу пышным ругательством, продемонстрировавшим богатство лексикона и нестандартность синтаксических конструкций в бранном реестре мафиози. – А куда это он, по-твоему, мог деться от своего пейджера?

Логика железная, машинально отметил Свиридов: не куда это он мог деться, а «куда это он мог деться от своего пейджера?». Поняв, что от Маркова большего не дождаться, он на всякий случай заметил:

– Ну ты все-таки, Валера, пошарь там по своим каналам… вдруг, в натуре, что-то серьезное.

– Ты лучше еще раз его поищи, – посоветовал Марков, – а я тут пока кое-какие свои дела улажу. Один брателло тут кипешует… думал тебя позвать, да потом передумал.

– Много ему чести? – насмешливо поинтересовался Свиридов. – Ну ладно, счастливо тебе… бандит.

Евгений Александрович Луньков потянулся и взглянул на настенные часы. Было уже около восьми, и он подумал, что сейчас самое время аппетитно перекусить «колючую проволоку», как говаривал его старый знакомый Влад Свиридов. Этому милому и сердобольному убийце с замашками и капризами изнеженного барина было свойственно опасное чувство юмора. Как опасно, впрочем, и все остальное в нем. Луньков часто ловил себя на мысли, что с большей охотой перессорился бы с доброй половиной местных бандитов, чем не сошелся, скажем так, во взглядах на жизнь с респектабельным господином Свиридовым.

Да, кстати, о господине Свиридове…

Звонок в дверь прервал размышления риэлтора. Кто бы это мог быть? Шофера он сегодня не вызывал, собирался добраться до работы на своей машине. Может… впрочем, чего гадать?

Он накинул на плечи халат и пошел открывать.

В глазке маячило очень даже миловидное женское лицо, на котором был явно написан жестокий цейтнот и настоятельная рекомендация открыть дверь. Ну что ж, такой очаровательный утренний посетитель не затруднит его.

– Одну минуту, – проговорил Евгений и начал процесс методичного открывания замков, засова и накидной цепочки. – Одну минуту…

Он распахнул дверь и увидел на пороге высокую молодую женщину лет двадцати трех – двадцати пяти, в элегантном легком осеннем пальто и стильных черных сапожках на высоком каблуке.

Луньков всегда обращал внимание на женские ножки. Равно как и на прочие детали внешности привлекательных молодых женщин. Но женские ножки – это первое в реестре истого знатока и гурмана, как полагал воротила квартирного бизнеса.

– Доброе утро, – произнесла она, – извините, что побеспокоила в такое раннее время. Евгений Александрович?

– Да, – расплывшись в приветливой улыбке, любезно ответил Луньков, – это я. Проходите, пожалуйста.

– Да нет, спасибо, – ответила она, – мне только надо передать вам…

Она открыла сумочку, висевшую у нее на боку, и порылась там двумя тонкими пальчиками.

– Что же передать? – вежливо осведомился Евгений.

– Привет, – коротко ответила она и вынула руку из сумочки. Он почувствовал, как липкий холод мгновенно ложится на спину и сознание блаженно проясняется взблеском лимонно-желтого света – так, словно мысленный взгляд вооружили сильными очками.

Потому что в руке ее он увидел пистолет с глушителем, и дуло его смотрело ему в лицо.

Луньков дернул рукой и почему-то хрипло засмеялся. Короткая, почти беззвучная вспышка вбила смех обратно в его глотку.

Глава 3

РЕСТОРАН «БЕЛАЯ АКУЛА»: НА ДЕСЕРТ ЗАКАЗЫВАЮТ СМЕРТЬ

Она сидела за столиком у стены и словно нехотя курила длинную сигарету, небрежно держа ее тонкими пальчиками. Ментоловую, отметил Влад, медленно приближаясь.

Отпив глоток из стоящей перед ней чашечки кофе, она вдруг подняла на него взгляд.

– У вас опасные глаза, Аня, – сказал Свиридов, усаживаясь напротив. Она, не отрывая от него рассеянного немигающего взора, отпила еще кофе и только потом спросила:

– Почему?

– Потому что красивые, – усмехнувшись, произнес он и подумал, что она пришла раньше шести. По крайней мере, состояние сигареты и содержимое кофейной чашечки красноречиво наталкивали именно на такой вывод.

– Но не только, – добавила она, – ведь это всего лишь отговорка, правда?

– Возможно. Итак, что же вы хотели мне сообщить?

Аня выпрямилась и снова взглянула на него так, как в самом начале – задумчиво, настороженно.

– Я подумала… – начала она, – что, быть может, это место не самое удачное для таких встреч… я положилась на ваше усмотрение… все-таки я не очень хорошо знаю город и полагала, что эта «Белая акула» не такое людное и находящееся у всех на виду место.

– Ну и что?

– А сейчас я думаю, что если вы предпочли встретиться здесь, то, значит, это место совершенно подходит вам, Владимир, и вы считаете, что именно так удобнее всего говорить. Простите, возможно, я вас озадачила… не обращайте внимания на мои лирические отступления.

Он несколько недоуменно взглянул на нее и сказал:

– Вы знаете, мы с вами чем-то похожи. Только я подобное умонастроение у себя называю неврастеническими отступлениями. Вот в чем разница. Подождите, я закажу себе мороженого. Хотите мороженого?

– Нет, – не разжимая зубов, ответила она.

– А я вот люблю побаловаться здешним мороженым. Есть у меня такая детская слабость. И еще, пожалуй, выпью немного кальвадоса. Все герои Ремарка пьют кальвадос. Не будете?

– Я не люблю кальвадос.

– Жаль, – ответил Влад и, подозвав официанта, заказал ему свою обычную вечернюю порцию мороженого и яблочной водки. Только после того, как заказ был доставлен, разговор возобновился.

– Так что же вам от меня угодно, Аня? – проговорил Свиридов, захватывая ложечкой кусочки слоистого десерта – мороженое, безе, ананасы, мороженое. – Я полагаю, эта история с переездом из Москвы имеет к тому самое непосредственное отношение?

– Да, – ответила она.

– Кто же вам так досадил?

– Я думаю, фамилия Страдзе вам еще не знакома?

– Почему же незнакома? – искоса взглянув на Аню, произнес Свиридов. – Вы имеете в виду Эдуарда Георгиевича или его брата Кирилла?

– Обоих, – глухо ответила она.

– Когда вы сказали, что фамилия Страдзе «вам еще не знакома», вы, конечно, имели в виду то обстоятельство, что они живут в этом городе не так давно, где-то с полгода, и, судя по всему, также прибыли сюда из Москвы?

Аня взяла вторую сигарету и, прикурив ее от первой, медленно выговорила, не отвечая на прямой вопрос собеседника:

– Есть еще третий человек. Вот он, – и она подала Владу фотографию молодого мужчины с хитро улыбающимся лицом и прищуренными темными глазами. Весьма обаятельная и представительная внешность, по антропологической криминологии Ломброзо шансов быть преступником у этого человека нет.

– Этот мне не знаком, – сказал Свиридов. – Кто он?

– Его фамилия Бахтин. Начальник охраны милого семейного дуэта. Вот, взгляните.

Она извлекла из сумочки еще одну фотографию, на которой так же обаятельно улыбающийся Бахтин был изображен с двумя рослыми черноволосыми мужчинами столь неоспоримого сходства во внешности, что легко можно было предположить их близкую степень родства.

– Очень хорошо, – пробормотал Свиридов, разглядывая фотографию, – почтенные и законопослушные граждане. Чем же они вас расстроили, гражданка Прохорова?

– А что, кальвадос иногда мне нравился, – неожиданно сказала она и улыбнулась. Что и говорить, неадекватное у этой очаровательной дамочки мироощущение, даже он, Владимир, на секунду застыл от удивления с дрогнувшей нижней губой. – Я закажу себе, хорошо?

Картина с эксцентрической выставки «Наш веселый дурдом», подумал Свиридов, глядя на бледное лицо Ани, еще теплящее где-то в губах странную тусклую улыбку.

– Они убили мою семью, – коротко произнесла она. – Расстреляли из автоматического оружия машину, в которой находились мой отец и старший брат. Фактически вогнали в гроб мою мать… да, можно сказать, что так.

У вас замечательно красивые губы, Анна Михайловна, проговорил про себя Свиридов, и только что эти прекрасные губы выпустили на свет божий не менее замечательную фразу: «…расстреляли из автоматического оружия машину, в которой находились мой отец и старший брат».

Из «автоматического оружия», повторил Влад про себя. Эта формулировочка применительно к смерти семьи для нормального человека отдает клиникой – психиатрической, разумеется, а не хирургической ордена Ленина имени Лаврентия Павловича Берии, отметил он.

– Это произошло больше шести лет тому назад, – продолжала она, – тогда мы жили в Москве. Отец был владельцем крупной фирмы… кооператива, как тогда это называлось. А эти братцы сначала работали у него, а потом ушли. Не знаю, поссорились ли они с папой или ушли потому, что им стало тесно под его крылом. Но ушли… Оба Страдзе и Бахча.

– Простите?

– Так они зовут между собой Бахтина. По крайней мере, тогда его называли так все, включая папу. И я тоже называла его так. Бахча… забавно звучит, правда?

Свиридов кивнул.

– Вот так, – сказала Аня, откидываясь на спинку стула и отпивая из только что принесенного официантом бокала кальвадос. – Вы должны помочь мне. Я долго искала этих людей, и вот теперь нашла… и нашла вас. Я знаю, что ваша поддержка… ваша работа стоит больших денег, но я готова платить, сколько вы запросите. Я уверена… вы согласны?

Она уцепилась за его глаза пристальным и почти умоляющим взглядом, комкая тонкими пальцами очередную сигарету.

– Вы слишком много курите, – мягко сказал Влад. – И еще… знаете что, Анечка? У меня создается впечатление, что вы хорошо меня знаете. Нет, я не имею в виду того, что мы с вами когда-то были знакомы… еще до этой встречи. Очень жаль, но это не так. Просто мне показалось, что вам много обо мне рассказывали. За это говорит решительно все: то, как вы со мной держали себя, наконец, то, как вы заказывали в качестве своеобразного десерта к вечерней трапезе смерть этих людей. Вы меня очень интересуете, Анна Михайловна, вы очень своеобразный человек. Но я-то вынужден работать не с людьми, а с клиентами.

– То есть вы не можете согласиться? – медленно выговорила она.

– Не старайтесь казаться беспомощней, чем вы есть на самом деле, Аня, – улыбаясь почти что с нежностью, проговорил Влад. – Лично мне вы кажетесь очень опасной. Это замечательно. Что же касается отказа… а на основании чего мне отказываться, если мы не обговорили ни суммы, ни срока исполнения.

Хищная улыбка прорезала ее красивое лицо, и Влад невольно подумал: красивая, грациозная тигрица. И еще она умеет угадывать людей. Распознавать, определять их характеры и уязвимые места.

– Я могу предоставить задаток, – сухо, по-деловому, сказала она. – У меня с собой тринадцать тысяч долларов. Этого пока достаточно?

– Вы знакомы лично с этими людьми? – вопросом ответил он.

– Да.

– Они настроены по отношению к вам очень дружелюбно и часто отворяют перед вами двери своего дома?

– Сразу видно, что вы бывали на Востоке, – одними уголками рта обозначила она ироническую улыбку. – Да, вы совершенно правы, эти люди почитают меня как единственную оставшуюся в живых дочь их безвременно почившего в бозе друга и покровителя. – При этих словах в ее больших глазах блеснула ненависть, смешанная с горьким сарказмом, и она закурила очередную сигарету. – Я подготовила вам материалы для работы… здесь все: адреса, фамилии, телефоны, координаты дач, загородных особняков и ближайших друзей.

Она протянула ему свернутые в трубочку бумаги и со все той же странной улыбкой добавила:

– Распечатывала прямо на компьютере Эдуарда Георгиевича.

Влад посмотрел в ее грустно-ироничное лицо и подумал, что он был бы точно таким, угоразди его родиться женщиной. А потом негромко произнес:

– Вероятно, это забавно: заказывать на десерт людей, которые считают вас другом.

Аня передернула хрупкими плечами и в тон ему ответила:

– А разве вам не приходилось убивать друзей… не обязательно сейчас, но когда-то… ведь правда, Владимир?

Он долго не отвечал, а потом изобразил на лице спокойную добродушную улыбку – опасную, как лезвие бритвы, как сказал бы он сам, увидев свое отражение в зеркале, – и, чуть выпятив нижнюю губу, бросил с явной претензией на юмор:

– Как говорится, мы мирные люди, но наш бронепоезд кровавую пищу клюет под окном.

Она непринужденно и звонко рассмеялась, а Влад добавил, как пригвоздил:

– Но все-таки… кто познакомил вас с Луньковым? Вероятность случайного совпадения… то, что он проводил операции с вашей жилплощадью после того, как вы позвонили ему как одному из риэлторов нашего города… такая вероятность ничтожно мала, потому что, не зная меня непосредственно, похоже, вы хорошо изучили меня.

– Вы говорите загадками.

– Какие еще загадки? – немедленно откликнулся он. – Какие там еще загадки, если Женя Луньков убит сегодня утром на пороге собственной квартиры выстрелом в лоб?

…Владимиру Свиридову в самом деле приходилось убивать близких ему людей. И если он не называл их друзьями, то только потому, что было не положено по уставу.

Это произошло в девяносто втором году, когда в связи с развалом Союза и неопределенностью нового экономического и, конечно же, политического уклада жизни на территориях, образовывавших до Беловежских соглашений Советскую империю, воцарился хаос, не окончившийся и по сей день.

Тогда ему было только двадцать пять лет, но, если судить по тому, сколько крови, труда, испытаний и боли осталось за плечами, он легко мог зачислить в свой опыт существования на этой жестокой земле целую жизнь.

А сколько таких жизней маячило еще впереди…

Сначала была высшая школа ГРУ Генштаба в Москве, куда он попал по ходатайству влиятельных друзей убитого в Афганистане отца, полковника воздушно-десантных войск. Сами курсанты не без оснований называли эту школу «академией». После трех лет даже не учебы, нет! – жесточайшего штудирования обширной программы и не менее строгого отсева курсантов он попал в так называемую группу сирот – спецгруппу «Капелла». Сюда зачисляли лучших по результатам трех лет курсантов высшей школы ГРУ.

Все они, или почти все, эти отборные парни с наивысшими коэффициентами психофизического тестирования и показателями стрелковой, общефизической и разведподготовки, а также лучшим индексом интеллекта – имели одну общую деталь биографии, за которую группа «Капелла» и получила свое жутковатое прозвище – «Группа сирот».

Большинство составляющих ее элитных курсантов не имело на белом свете никого из родных, и даже собственное отражение в зеркале многим из них казалось чужим.

Именно этот благодарный материал принял под свое умелое руководство «дирижер» «Капеллы» полковник Платонов. И вскоре зазвучала смертоносная музыка этих вышколенных лучшими специалистами ГРУ «музыкантов». В том числе и в Афгане, отнявшем у него, Свиридова, отца.

Потому что в «Капелле» готовили суперкиллеров ГРУ, и префикс «супер» в данном случае не был преувеличением либо данью моде.

Профиль и специфика их деятельности первоначально предполагала деятельность исключительно в дальнем зарубежье, но с распадом СССР устойчивые жизненные критерии и установки раздвоились и поплыли, и стало неясно, кто будет потенциальным заказчиком, а кто жертвой. Поскольку былые противники внезапно записались в друзья, по примеру руководства страны и Главное разведывательное управление вынуждено было переадресовать приоритеты своей работы.

Основная работа перебазировалась внутрь страны, потому что спецслужбы пытались взять под жесткий контроль крепнущее кооперативно-криминальное движение. Группа «Капелла» работала по заказам государственных структур, и потому любая самодеятельность ее штатных сотрудников, скажем так, возбранялась и пресекалась в предусмотренном уставом порядке.

Пятого мая девяносто второго года командир «Капеллы» полковник Платонов вызвал в свой кабинет боевую единицу своего элитного отдела. Единица эта носила кодовое обозначение «Стрелец АС-13» и «в миру» именовалась старшим лейтенантом контрразведки Владимиром Свиридовым.

– В общем, так, сынок, – сказал полковник, который в своем кабинете предпочитал неофициальное обращение, – у меня есть для тебя небольшое, но ответственное задание. Ответственное потому, что ни тебе, ни мне, ни кому-либо из отдела еще не приходилось сталкиваться с такой безответственностью и недопустимой опрометчивостью, которую выказал один из наших товарищей. Тебе предстоит исправить его упущение.

Полковник походил по кабинету, потом остановился перед «Стрельцом» и выговорил:

– Я имею в виду «Гайдна ПС-3».

Все подчиненные полковника Платонова знали его маленькую слабость – давать «единицам» отдела кодовые обозначения, имеющие отношение к музыке. Офицеры бывшей контрразведки, составлявшие элитное подразделение Платонова, носили наименования «Бетховен», «Шопен», «Глинка» и тому подобные. Они знали друг друга исключительно по этим прозвищам и понятия не имели, как кого зовут на самом деле. Так, агент «Вагнер» позднее стал лучшим другом Свиридова Афанасием Фокиным.

Да и сама спецгруппа носила музыкальное название, а полковник Платонов проходил в соответствующих сферах как «Дирижер». Или «Скрябин» – по имени любимого композитора полковника, культурного главы отдела элитарных убийц.

Только трое имели немузыкальные имена – «Араб», «Капуцин» и «Стрелец» – он, Владимир Свиридов.

– «Гайдн» принял заказ от частного лица на директора совместного предприятия, – продолжал полковник. – Я думаю, тебе известно, сынок, какие директивы он при этом нарушил. Поэтому я решил отчислить его из группы.

Владимир выслушал, не моргнув глазом, несмотря на то что полковник Платонов произнес слова смертного приговора. Потому что в группе приказ об отчислении визировал не чернильный росчерк пера, а алый росчерк пули во лбу…

И обязанность «отчислить» «Гайдна» из группы возложили на него, «Стрельца АС-13».

«Гайдн» не был его другом, просто потому, что киллеры отдела не могли и не хотели дружить между собой. Дружба – это всегда доверие, а доверие, скрепленное кровью жертв, вещь невозможная.

Но они жили бок о бок шесть лет. Они вместе прыгали с парашютом и ели из одного котла, они синхронно сигали с летящего со скоростью больше сотни километров в час поезда, они страховали друг друга в горах, когда сдавали зачет по альпинизму и совершали для того восхождение на гималайский «восьмитысячник» Дхаулагири, ползли по афганской пустыне, багрово залитой лучами заходящего солнца… да мало ли через что прошли они за шесть лет, которые прожили вместе.

И вот теперь он должен был убить этого человека.

Он выследил его, когда «Гайдн» шел по вечереющему проспекту, держа в руке скрипичный футляр. Владимир знал, что в нем нет никакой скрипки, а лежат части винтовки с оптическим прицелом. Точно такой же футляр держал в руках и он сам. Привычными движениями он извлек из него все части и быстро, четко, как на тренировке, собрал винтовку.

Это была особая снайперская винтовка, изготовленная по разработкам главного конструкторского бюро ГРУ на базе бесшумной автоматической винтовки «Винторез», модернизированная в соответствии с последними мировыми стандартами оружия войск специального назначения. Возможно, это было не самое лучшее оружие, находящееся в спецхране «Капеллы», но Свиридов счел его наиболее пригодным в контексте сложившихся обстоятельств.

«Гайдн» свернул в переулок к своей официальной квартире. Иногда он позволял себе ночевать здесь. Здесь его и подкараулил такой же, как он, киллер отдела с благозвучным музыкальным названием «Капелла»…

Аня взглянула на него пустым, ничего не выражающим взглядом – и вдруг этот взгляд прояснился до пугающего своей обнаженностью потрясения.

– То есть как… убит? – выдавила она.

– Как-как, – бормочущей скороговоркой выдал Свиридов, – так, как вы рекомендуете мне презентовать мою скромную особу господам Страдзе и Бахтину. То есть пулей в лоб.