Молодость Соррентино Паоло

Глава 60

А вот и гений. Бренда Морель, некогда таинственная femme fatale. Она сидит в кресле прямо, в выверенной позе. Ей за восемьдесят. Несколько лифтингов. Небольшое колье с бриллиантами, светящимися собственным светом, надето на шею, морщины которой оказались упорнее, чем пластический хирург. Каскад светлых волос, вызывающих подозрение, что это парик.

Она ждет и, пока ждет, ловко проводит языком по зубам – чтобы идеально подогнанный протез случайно не был запачкан помадой.

Мик заходит в отдельную гостиную, где его ждет Бренда, и начинает бурно выражать радость и восторг. Она нет. Она держится строго и отстраненно.

– Бренда, какой сюрприз, какой приятный сюрприз! – Привет, Мик.

Они целуются в щеку.

– Ты великолепна, Бренда. Само сияние и сексуальность.

– Ты перепутал тысячелетие, Мик.

Он нарочито смеется.

– Ну что? Не вытерпела? Знаешь, мы только что дописали новый вариант сценария. Мы мучились с финалом, и вот как раз вчера – эврика! – мы его нашли. Раз уж ты приехала лично, получишь сценарий, так сказать, из первых рук. Кстати, разве ты не говорила, что останешься в Лос-Анджелесе? Как тебя занесло в Европу?

Бренда серьезно смотрит ему в глаза.

– Сколько лет мы с тобой знакомы, Мик?

– Господи, так сразу и не припомнишь! Дай-ка я посчитаю, значит…

– Мы знакомы пятьдесят три года. А в скольких картинах мы работали вместе?

– В девяти, десяти.

– В одиннадцати. Неужели ты думаешь, что после пятидесяти трех лет дружбы и одиннадцати картин я стану морочить тебе голову?

Мик растерян.

– Да нет. Я этого не заслуживаю.

– Вот именно, не заслуживаешь. Ты заслуживаешь, чтобы я выложила тебе все как есть. Поэтому я оторвала от дивана задницу и прикатила сюда из Лос-Анджелеса. Поговорить с тобой напрямик.

Бренда говорит это серьезно, почти сурово. Мик озадачен.

– Я понял. Слушай, Бренда, если это из-за двадцать первой сцены, в которой о тебе сказано “некрасивая, увядшая, бледная тень былой красавицы”, так это поэтическая вольность. Естественно, во время съемок все будет иначе. Я хочу, чтобы ты выглядела потрясающе. В тебе сохранились нетронутыми и должны впредь сохраниться тайна, очарование, делающие тебя дивой, над которой не властно время.

– Не пытайся лизать мне задницу, Мик! Иначе, учитывая то, что я собираюсь тебе сказать, я совсем разозлюсь.

– Почему? Что ты собираешься мне сказать?

– Я не будут сниматься, Мик.

– Что?

– Мне предложили сериал в Нью-Мексико. Контракт на три года. Бабушка-алкоголичка после тяжелого инсульта. Старушка с характером. Так я оплачу пребывание Джека в общине для наркоманов, киношколу внучке Анджелине, долги моего мужа-кретина, и еще мне хватит денег на виллу в Майами, о которой я мечтаю четырнадцать лет. Вот что я собиралась тебе сказать.

Мик возмущен, он почти кричит:

– Но ведь это кино, Бренда! А там – телевидение. Телевидение – это отстой.

– Телевидение – это будущее, Мик. Честно говоря, это уже настоящее. И вообще, давай начистоту, а то в нашей среде никто не говорит начистоту. Тебе уже восемьдесят, и, как и многие твои коллеги, с годами ты сдулся. Твои последние три фильма, Мик, – полный отстой. Точно говорю тебе, на мой взгляд и на взгляд всех остальных – полный отстой!

Мика Бойла вот-вот хватит инфаркт. Он кричит, хотя ему не стоит этого делать, учитывая возраст и артериальное давление.

– Что ты себе позволяешь?! Да что ты себе позволяешь?! Что ты себе позволяешь?! Хочешь говорить начистоту? Давай начистоту. Если бы не я – а я вел, веду и буду вести себя с тобой благородно, – ты бы так и сидела под письменными столами у тогдашних продюсеров. Пятьдесят три года тому назад я вытащил тебя из трусов жирных продюсеров и сделал из тебя актрису.

Теперь Бренда пылает от гнева. Она тоже кричит:

– Ах ты, говнюк! Мне у них в трусах было очень хорошо. Знаешь почему? Потому что мне там нравилось. Я никому ничем не обязана. Я всего добилась сама. Я оплатила учебу в Актерской студии, чистя сортиры во всем Бруклине, а еще благодаря маме, которая ради меня влезла в долги. Я вошла в Голливуд с парадного входа благодаря себе самой. Когда меня видели Мэрилин, Рита и Грейс, они могли обосраться со страху. Все это написано в моей автобиографии. Ты ее читал?

– К сожалению, да. Только не ты ее написала. Твоя автобиография – полный отстой, как полный отстой сериал, в котором ты собираешься сниматься.

Бренда глубоко вздыхает, словно ей не хватает воздуха, но потом неожиданно перестает кричать. Она успокаивается. Теперь она говорит тихо, и поэтому ее слова ранят еще больнее.

– Этот твой фильм – полный отстой, Мик. Ты знаешь, я в кино разбираюсь. А вот ты в нем больше не разбираешься. Потому что ты состарился, ты устал, ты потерял способность видеть мир, ты видишь только собственную смерть, поджидающую тебя за углом. Твоя карьера окончена, Мик. Говорю тебе это начистоту, потому что я тебя люблю. Твой фильм-завещание никому не нужен, он может перечеркнуть все прекрасные ленты, которые ты снял. Это было бы непростительной ошибкой. Ты мог снять этот фильм только благодаря моему участию. Если я не стану в нем сниматься, я сохраню тебе жизнь. И достоинство.

Мик подавлен. У него больше нет сил. Он тихо говорит:

– Неблагодарная. Ты – неблагодарная дура. Поэтому ты и сделала карьеру.

Бренда не отвечает на оскорбления. Или не воспринимает их всерьез. Она тянется вперед и усыпанной бриллиантами рукой неожиданно гладит по щеке Мика, который вот-вот расплачется. Говорит ему:

– Так и есть, Мик. Ты прав.

Кипя ненавистью и желанием отомстить, Мик шепчет:

– Я все равно сниму этот фильм. Без тебя.

Мик плачет. Бренда продолжает гладить его по щеке:

– Ладно, Мик, жизнь не кончена. Можно прожить и без всякого дурацкого кино.

Мик, поникнув, закрывает лицо руками.

Бренда, величественная, как последняя из кинодив, встает, поправляет слегка помявшееся платье, берет сумочку за тридцать тысяч долларов и царственной, размеренной походкой выходит из гостиной отеля.

Глава 61

Весна заканчивается: сегодня вечером выступает мим. Он одет по всем правилам: фрак, выкрашенное белым лицо, на котором написана бесконечная печаль.

В одном из уголков мужчина, которого мы раньше видели измазанным грязью, подходит к Мисс Вселенной.

– Тебе известно, что ты – великолепный экземпляр человеческой породы?

– А тебе известно, что я тоже так думаю?

Ничего не ответив, мужчина уходит.

Мим безуспешно пытается перелезть через воображаемую ограду.

Джимми Три в своем обычном костюме и Мик сидят рядом и смотрят представление. За тем же столиком сидят Фред и Лена.

Мик словно где-то не здесь. Он смотрит, но ничего не видит. Глядя в пустоту, он говорит без всякого выражения:

– Знаешь, со сколькими актрисами мне довелось работать за свою карьеру?

– Наверное… с очень многими.

Мик взрывается:

– Более чем с полусотней. Я вывел в люди не меньше пятидесяти актрис. И все они были мне благодарны. Я. я большой режиссер, который умеет снимать актрис.

Фред и Лена оборачиваются взглянуть на Мика, но не находят подходящих слов или выражения лица.

Джимми Три смотрит Мику в глаза и начинает “играть роль”:

– “Тогда, Фрэнк, ты меня никогда не забудешь”. Помните, мистер Бойл?

– Я помню все, что я снял.

– Мистер Бойл, вы не только большой режиссер, который умеет снимать актрис. Вы просто большой режиссер.

Мим, так и не сумевший перелезть через ограду и вконец обессилевший, ложится на пол и делает вид, что засыпает.

Фред Баллинджер смотрит на него.

Лена смотрит на отца.

Альпинист не сводит глаз с Лены.

В адрес мима раздаются короткие аплодисменты. Зрители начинают расходиться. Вечер окончен. Мик, Фред и Лена тоже собираются уходить, как вдруг раздается голос мальчика-скрипача:

– Мистер Баллинджер!

Троица оборачивается. Мальчик поднялся на сцену и, взяв скрипку, заиграл первые, простые ноты “Приятной песенки номер три”. Он может сыграть только первые два аккорда, но у него уже получается намного лучше. Он исполняет их очень хорошо, и хотя аккорды все время повторяются, они звучат так нежно, что трогают сердце.

Все замерли, околдованные незамысловатым исполнением мальчика. Джимми Три, Марк Козелек и их приятели, альпинист, Лена, латиноамериканец и его жена, немецкая пара, старики и сиделки, неотесанные русские и чернокожие, Фрэнсис и ее мама, официанты и врач, директор отеля и повара – все словно оказались в сказке, где каждому найдется место – и главному, и второстепенным героям.

Только одного человека простые ноты скрипки растрогали до слез. И это не Фред Баллинджер, а Мик Бойл. У него блестят глаза.

Зато только Фред Баллинджер заметил, что Мик растроган. Фред бесстрастно смотрит на него.

Лена стоит у скалодрома. В этот час в спортзале отеля никого нет. На ней красивое вечернее платье. Лена пытается определить высоту искусственной скалистой стенки.

Судя по всему, альпинист шел за ней: мы видим, как он осторожно и робко появляется у нее за спиной и подходит к ней. Альпинист донельзя напряжен и растерян. Он поправляет рубашку, незаметно приглаживает волосы, потом встает рядом с Леной. Лена не смотрит на него, словно его и вовсе нет. Он неловко пытается завести разговор:

– Хотите попробовать взобраться?

Только сейчас Лена резко поворачивается к нему. Пронзает его убийственно сексуальным взглядом и заявляет с серьезным и многозначительным видом:

– А вам известно, что, стоит мне захотеть, в постели я сведу мужчину с ума?

И тут же – словно это самая естественная реакция – глаза альпиниста закатываются, он бледнеет как полотно и без чувств падает на землю. Страшный грохот.

Лена немедленно выходит из роли роковой женщины и превращается в заботливую подругу. Она бормочет:

– Вот черт!

Лена наклоняется к лежащему на полу альпинисту. Чтобы вернуть его к жизни, похлопывает по щекам. Она напугана.

– Мистер, мистер! Да очнитесь вы, черт возьми! Альпинист медленно открывает глаза. В нескольких сантиметрах от него встревоженное лицо Лены.

Еле слышно альпинист говорит:

– Вам, чтобы свести с ума мужчину, достаточно куда меньшего.

Лена с облегчением улыбается.

Пухлая девушка-эскорт в одиночестве грустит на диване. В холле никого нет. У нее за спиной появляется Мик и, больше не колеблясь, заявляет:

– О’кей, я решился. Я снял деньги.

Девушка поворачивается к нему.

– Чего бы вы хотели?

Мик становится серьезным:

– Прогуляться.

По парку, в котором растут вековые деревья, Мик Бойл и неуклюжая девушка-эскорт прогуливаются, держась за руки, словно подростки.

Больше они ничем не занимаются: прогуливаются, не глядя друг на друга, переплетя пальцы, медленно, в одиночестве.

На стоящей в укромном месте скамейке сидят юноша и девушка – сценаристы, которых подозревали в том, что они влюблены друг в друга. Они ведут себя как настоящие влюбленные. Они целуются так пылко, как целуются только в самом начале. Бесконечно долго, до одурения. Внезапно краем глаза сценаристка, на прерывая поцелуй, замечает прогуливающихся Мика и девушку.

Глава 62

Маленькая железнодорожная станция в близлежащем городке. На скамейке в ожидании поезда сидят рядком понурые пятеро сценаристов и Мик Бойл. Влюбленные держатся за руки.

Помолчав, Мик решает нарушить тишину:

– Ладно, ребята, что это у вас такие физиономии? Нестыковки, перенос съемок – часть нашей работы. Привыкайте. Я поговорил с продюсером, мы подумаем, кого из актрис пригласить, и приступим к съемкам. Надо только подождать несколько месяцев.

– Что за дура эта Бренда Морель! – говорит сценарист-умник.

– Не надо так говорить о Бренде Морель.

– Держит нос по ветру, – прибавляет влюбленный сценарист.

Мик отвечает:

– Мы все держим нос по ветру. Вам тоже придется научиться, если хотите выжить в наших джунглях.

– И вообще, неправда, что она примчалась в Европу, чтобы повидаться с тобой, Мик. Я читал, что она приехала на Каннский фестиваль принять участие в благотворительном ужине.

Коллеги с упреком смотрят на застенчивого сценариста, который это сказал.

– Осторожно, не переборщи с правдой. Помни: мы любим притворство.

– Мик, твой фильм-завещание стоит гораздо большего, чем очередной телесериал, – говорит смешной сценарист.

– Мой фильм-завещание? Не надо преувеличивать. Большинство людей умирает, не только не написав завещания, – их смерть вообще никто не замечает.

Слово снова берет умник:

– Большинство людей, в отличие от тебя, – не выдающиеся художники.

– Какая разница. Люди, художники, звери, растения – все мы играем эпизодические роли.

Поезд прибыл. Двери открываются.

Ребята хватают рюкзаки и начинают садиться в вагон. Последней садится сценаристка, которая до сих пор не произнесла ни слова. Мик стоит внизу и смотрит. Прежде чем дверь успевает закрыться, девушка поворачивается к нему и, улыбнувшись, говорит:

– Он при смерти. Умирает. Только тогда она впервые говорит ему: “Майкл, я люблю тебя”.

Мик растроганно улыбается:

– Отлично!

Двери закрываются. Поезд уходит, исчезает за поворотом. С печальным видом Мик поворачивается и направляется к выходу со станции.

Глава 63

Одинокий, расстроенный, постаревший, Мик короткими шажками идет обычной тропинкой через долину. Кроме него, никого нет. День чудесный. Ярко светит солнце. Голубое небо. Свежий воздух. Стрекочут цикады. Рай на земле.

Неожиданно его окликает женский голос:

– Мик!

Мик поворачивается налево, к широкому лугу, заросшему травой по пояс. Он смотрит, но никого не видит. Из высокой травы появляется женщина, одетая как одевались в пятидесятые годы стюардессы. Это она окликнула Мика. Женщина с тревогой спрашивает:

– Мик, как мне произносить эту реплику? Я не понимаю.

Мик не успевает ей ответить, как из травы появляется другая женщина, похожая на Джин Сиберг в юности, на ней бикини. Она говорит, словно играет роль. Произносит с подчеркнутым высокомерием:

– Джеймс, наверное, тебе неизвестно, что я никогда не поднимаюсь на борт яхты короче двадцати пяти метров.

Затем из травы появляется привлекательная блондинка с пышными формами, какие были в моде в семидесятые годы, и тоже говорит, словно играя роль:

– Слушайте, ребята, куда вы подевали мои лиловые тапочки? Ну хватит!

Мик смотрит не нее и широко улыбается.

Из травы появляется пятидесятилетняя женщина, одетая как усердная прихожанка, и с надрывом, чуть не рыдая, кричит:

– Альберт, если б ты знал, чего мне стоило сохранить девственность! Сохранить ее для тебя!

Из травы появляется величественная графиня в костюме девятнадцатого века и изрекает:

– Князь, у меня шесть замков и двадцать карет, но одно я могу сказать точно: жизнь так скучна!

Теперь появляется женщина, ведущая себя, как активистка в шестьдесят восьмом году:

– Согласна, мы все хотим революции, только бы не переутомиться.

Счастливый Мик переводит глаза с одной своей актрисы на другую. Все поочередно произносят реплики из его фильмов.

Из травы появляется спиной к Мику женщина лет тридцати пяти, пышные рыжие волосы, обнаженные плечи – просто чудо, настоящая, неотразимая в своем очаровании дива. Она произносит чувственно, словно тоскуя о прошлом:

– Ладно, твоя взяла, я лягу с тобой в постель, но с одним условием. Ты не должен кончить. Тогда, Фрэнк, ты меня никогда не забудешь.

Словно столбики, из травы поднимаются одна за другой все актрисы Мика. Каждая произносит свою реплику. Женщины, вставшие первыми, повторяют одни и те же слова, но уже тише.

Вскоре весь луг покрывается актрисами самого разного типажа, возраста, в разных костюмах (военная, старушка, трансвестит, вамп, певица, гимнастка, балерина в пачке и многие другие).

Стюардесса снова жалобно говорит:

– Какой ты ее видишь, Мик? Искренней, легкомысленной, злой? Как я хожу? Как двигается этот персонаж?

Мик собирается ей ответить, как вдруг его внимание привлекает очередная появившаяся из травы актриса.

Она вызывает у него самое сильное волнение, Мик невольно зовет ее:

– Мама!

Тогда все остальные актрисы умолкают, чтобы все внимание было сосредоточено на ней.

Это Бренда Морель, одетая, как полагается для роли, в дешевый халат, некрасивая, увядшая, бледная тень былой красавицы. Она произносит без выражения:

– Сынок, в детстве ты был таким милым. Но самое возмутительное – ты таким и остался. Милым и никому не нужным.

На пустом лугу тишина, у Мика блестят глаза. Вокруг никого. Сон, который он видел с открытыми глазами, закончился.

Глава 64

Фред и Мик в номере у Фреда.

Фред сидит в кресле, Мик на краю постели – смотрит в окно. Спокойный и разочарованный. Фред поглядывает на него исподтишка, понимая, что друг переживает тяжелую минуту.

– Ты говорил с продюсером?

Мик оборачивается и смотрит на него:

– Фред, я слишком долго в этой профессии, чтобы не понимать: после отказа Бренды мой фильм никогда не снимут.

Тишина. Мик размышляет. Потом переводит взгляд на тумбочку Фреда. Смотрит на снятую десять лет назад фотографию, на которой тот изображен в обнимку с женой. Немолодые, но счастливые. И красивые.

– Мелани на этой фотографии очень красивая.

– Да, правда. Красивая.

– Знаешь, Фред, я понял одну вещь. Люди либо красивые, либо некрасивые. Посредине – милые.

Фред горько улыбается. Мик тоже горько улыбается.

– Каникулы скоро закончатся. Чем собираешься заняться, Фред?

– А чем я могу заняться? Вернусь домой. Все как обычно.

– А я нет. Я не могу жить обычной скучной жизнью. Знаешь, что я сделаю, Фред? Займусь следующим фильмом. Ты сказал, что мы придаем чувствам слишком большое значение, но это глупость. Чувства – все, что у нас есть.

Мик поднимается, подходит к окну, открывает его, выходит на балкон и как ни в чем не бывало одной ногой встает на плетеное кресло, другой на перила и выбрасывается с пятого этажа.

Фред успевает вскочить на ноги, но Мик действовал достаточно быстро и непредсказуемо, чтобы не оставить другу возможности его спасти.

Глава 65

На взлетной полосе стоит “боинг”. На дальнем плане Альпы.

Самолет полон, видны неподвижные затылки пассажиров.

По проходу идет стюардесса. Она вежливо обращается к почтенному господину:

– Простите! Отключите, пожалуйста, мобильный телефон!

Внезапно из противоположной части самолета, то есть из отделенного занавеской бизнес-класса, доносится хриплый вопль. Вопль не умолкает, он становится жутким, душераздирающим.

Все с удивлением вытягивают шеи в сторону бизнес-класса.

Стюардесса стремительно бежит в ту же сторону.

Страшные, тревожные вопли не затихают. Похоже, кричит женщина. Опять женские вопли, шум борьбы.

Крики прекращаются.

Все пассажиры вскочили на ноги и смотрят вперед. Рядом с кабиной пилота и наружной дверью раздаются срывающиеся голоса, глухой стон, слышно, что кто-то суетится.

В центре событий – пять совершенно обессиленных стюардесс, которые пытаются в буквальном смысле обездвижить лежащего на полу человека. У одной стюардессы разбита губа, течет кровь.

Человек на полу стонет и слабо вырывается.

Это Бренда Морель. Она не в себе, платье порвалось, под ним видна старушечья комбинация телесного цвета, макияж растекся, лицо неузнаваемо, искажено горем, рыданиями, слышны неразборчивые, обрывочные фразы, от которых жуть берет.