Грустная девочка Флид Александра
Эти слова подействовали отрезвляюще, но не удивили ее. Она и сама прекрасно знала, что нет смысла думать о девочке, у которой есть хорошая полная семья. И потом, разве она обратила бы внимание на ребенка, если бы не получила приговор за несколько дней до этого? Нет никаких сомнений в том, что интерес и теплота, которые она питает к этому ребенку, связаны лишь с ее эмоциональным состоянием. Может быть, София и не так уж одинока? Вполне возможно, что Эмма просто хотела видеть малышку грустной и несчастной. Нужно забыть, просто собраться с силами и забыть.
– Ты права, – с трудом согласилась она. – Все верно, какое мне должно быть дело до ребенка, живущего в соседнем доме. Раньше мне бы и в голову не пришло запоминать ее.
Шедшая рядом Мэйлин ничего не ответила, но Эмма чувствовала, что ей есть еще что сказать.
– Ну, что ты все тоскуешь, – утешал ее Мартин на следующий вечер.
Они шли по набережной, наблюдая за тем, как на окраине города гаснут огни в окнах жилых домов. С ним всегда было хорошо на природе и неловко в обществе. В кино они ходили часто, но Эмма просто боялась сказать ему, как ей не нравятся подобные походы. Она берегла его чувства, но, казалось, что он не собирался отвечать ей тем же.
– Я уже не тоскую, – солгала она, стараясь улыбаться, а не скалиться.
– Обманывай других, – вздохнул он, расстегивая пуговицы слишком тесного жилета.
Пиджак он нес в одной руке, а в другой держал портфель, так что Эмме приходилось просто шагать рядом, надеясь, что их не примут за брата или сестру. Остальные пары в это необычайно эмоциональное послевоенное время старались держаться за руки, но ее устраивало почти все.
Грустным было то, что сейчас, меньше чем через неделю после того, как она получила заключение врачей, Мартин, кажется и думать забыл о ее боли. Теперь он упорно делал вид, что ничего страшного не случилось. Такого легкого отношения ей хотелось тогда, а сейчас подобная игра казалась лишь холодностью и нежеланием вникать в ее проблемы.
– А я и не обманываю, – уже понимая, что сопротивляться бесполезно, все-таки возразила Эмма.
Он лишь пожал плечами, давая понять, что ее слова были услышаны.
– Что у тебя на работе? – спросила она, стараясь отвлечься.
– Как обычно. Стране нужные рабочие руки, а их нет. Точнее, у нас острая нехватка. Сказали, что на следующей неделе отправят в тур по провинции, вербовать новых рабочих.
– Так ведь еда нужна даже больше, чем вся эта промышленная ерунда, – хмыкнула Эмма. – Получается, твое начальство хочет отвлечь фермеров от земледелия в угоду несъедобным безделушкам?
Мартин даже не повернулся к ней, но напрягшиеся желваки просигналили о том, что она сказала нечто неправильное.
– А может, наши безделушки помогут производить больше еды? – через некоторое время сказал он. – Кто знает, может, промышленность важнее землеройства?
Ясно. Высказавшись о его работе уничижительно, Эмма оскорбила и его. И почему о работе, половина которой была чистой политикой, говорить безразлично и пренебрежительно нельзя, а об ее ущербном теле можно?
– Пока что мы этого не знаем, – вздохнула она, забыв при этом посмотреть на него.
Когда Эмма исподволь наблюдала за ним, Мартин казался расслабленным и спокойным, но стоило ей отвлечься, как он тут же переложил пиджак на ту же руку, в которой держал портфель, а другой коснулся ее плеча.
– Что с тобой? – спросил он, и его пальцы обожгли ее даже через плотную ткань цветастого платья.
Эмма пожала плечами:
– Ты был прав: я все еще грущу. Дай мне немного времени и не слушай того, что я говорю. Кажется, я сейчас просто не способна сказать что-нибудь интересное или разумное.
– Скажи мне, что именно тебя тревожит? – вдруг проявляя неслыханную щедрость, попросил он. – Ты боишься, что мы не поженимся? Какие глупости, Эмма, все будет в порядке. Я уверен, твой врач ошибся.
Уж если с кем-то и нужно было быть честной, так это с ним.
– Нет, Мартин, мой врач сказал правду. Меня тщательно обследовали в нескольких клиниках, и я знаю точно, что диагноз верный.
– Не может быть, Эмма. Разве в твоей семье бывали такие случаи?
– Наследственность роли не играет. Если таких и не было до сих пор, то я стану первой. И поэтому ни к чему наши прогулки, сам понимаешь. Придется нам расстаться.
Она постаралась придать своим словам как можно больше убедительности, но, видимо, получилось не очень хорошо.
– Что за бред, – сквозь зубы процедил Мартин. – Что за чертов бред ты сейчас несешь.
– Если ты хотел сказать «Я не собираюсь тебя бросать, потому что слишком сильно люблю», то получилось очень интересно, – вяло заметила она.
– Я хотел сказать, как тебе только в голову могла прийти такая фантастическая ахинея, – даже с какой-то злостью повторил Мартин.
– В таком случае я тебя поняла, – улыбнулась Эмма, проходя вперед и стряхивая его руку со своего плеча. – Ты обязательно встретишь ту, что будет говорить лишь умные слова.
Она не оглядывалась, но знала, что Мартин за ее спиной остановился.
– И ты уйдешь, даже не поцеловав меня на прощание? – раздалось за ее спиной.
Голос был каким-то неестественно хриплым и срывающимся, и Эмма даже остановилась.
Пришлось развернуться, что уже само по себе было ошибкой – стоило идти без оглядки.
– А кого обманывать этими поцелуями? – спросила она, глядя в его растерянные глаза.
– Разве ты меня не любишь? Поцелуй стал бы ложью только в том случае, если я тебе безразличен.
– Поцелуй бы сказал, что я собираюсь остаться с тобой, в то время как это не так.
– Ну, хватит драматизировать, Эмма, большой беды не случилось.
– Еще не случилось, – согласилась она, невзирая на то, что внутри у нее все протестовало. – Но все только начинается, поверь. Уж лучше уйти до того как крыша рухнет прямо на твою голову. А еще я люблю себя гораздо больше, чем тебя, и поэтому не буду сидеть и ждать, когда ты скажешь, что хочешь своего ребенка.
– Я, если честно, вообще об этом не думал, – признался Мартин, опуская руки. Пиджак свесился до самой земли, и вид у него был просто жалкий.
– Как подумаешь, позвони. Ты знаешь номер приемной.
– Да что же я сделал? – совсем возмутился он, начиная двигаться к ней навстречу. – С чего это вдруг ты так завелась?
Он действительно ничего не понимал, но это было даже проще. Ей не хотелось все объяснять и обвинять его, лучше было остаться непонятной и сумасшедшей девицей, страшным воспоминанием из прошлого или обычным недоразумением. Зачем портить жизнь молодому человеку? После войны в каждой семье рождается по три ребенка за пять лет, рано или поздно бездетная пара почувствует пустоту и желание обзавестись собственным потомством. Если сейчас она сможет убедить его в своей неадекватности и глупости, то дальше он забудет о ней и найдет ту, что сможет родить ему здоровых малышей.
Ее мир сжался вокруг одного отрицания, и Эмма сама не понимала, как много она упускает из виду.
«Я не смогу иметь детей». Мысль поселилась в ее мозгу, паразитируя на ее душе и вытесняя все остальные светлые моменты. Эмма замкнулась в своем горе, не замечая того, что жизнь состоит не только из семейного счастья.
– Ты забыл о том, что мне сейчас очень тяжело, – не слыша своего голоса и намеренно причиняя ему боль, сказала она. Решение пришло быстро, но думать о расставании она начала уже несколько дней назад. – Ты говоришь тут о своей работенке, не думая, что мне, может быть, совсем это не интересно. Найди ту, что будет готова слушать тебя с раскрытым ртом и хлопать глазками как полная идиотка. Прости, Мартин, я тут подумала и поняла, что я не смогу всю жизнь притворяться беспросветной тупицей только ради того чтобы ты чувствовал себя умным.
Ложь и правда слились в ее словах в одно целое, и она сама уже не понимала, как отличить одно от другого. Растерянность в глазах Мартина сменилась разочарованием, а затем и болью. Не дожидаясь, пока он заговорит вновь, Эмма развернулась и побежала вперед.
София сидела на крыльце, болтая короткими ножками, которые еще не доставали до земли. На улице было тепло и темно, в воздухе пищали комарики, и по временам ей приходилось хлопать себя по плечам, отгоняя надоедливых насекомых.
Шерлок подкрался к ней со спины, а затем нарочно шумно опустился рядом, пачкая в пыли свои идеально отглаженные брюки.
Малышка не испугалась – она знала, что это мог быть только он. Вместо страха на ее лице зажглась чистая радость, и она улыбнулась ему так светло, как только могут улыбаться маленькие девочки.
– Дядя, ты меня напугал, – хихикая, подыграла ему она.
– А чего ты тут одна сидишь? – сгребая ее в охапку и усаживая к себе на колени, спросил он. – Я уже столько времени дома, а ты все еще ни разу не обняла своего любимого дядюшку. Хочешь меня обидеть?
– Нет, что ты! – испугавшись, что он и вправду обидится, София привстала и торопливо поцеловала его колючую щеку.
Маленькие мягкие руки сомкнулись за его шеей, и Шерлок осторожно обнял ее, прижимая к себе.
– Расскажи мне все новости, маленькая плутовка, – прошептал он, когда она вновь сползла и уселась на его коленях.
– Вчера приходила красивая тетя, – первым делом сообщила София.
Эмма не шла у нее из головы, и она постоянно вспоминала об этой большой и модной незнакомой женщине. Многочисленные гости, оставившие после себя целую гору немытой посуды, из-за которой плакала тетя Ирена, оказались за пределами избирательной детской памяти.
– Хорошо, что не дядя, – хохотнул Шерлок. – Так что за тетя?
– Желтые волосы, синие штаны, большие руки… – мечтательно перечислила София, глядя на розовые кусты, которыми была загромождена почти половина двора. – Она вместо Инесс пришла.
– Штаны? – удивился Шерлок. – Что за тетя наденет штаны в такую жару? Если бы я не был дядей, то непременно носил бы платья, чтобы ветерок обдувал мне ноги, – пошутил он.
София тихонько засмеялась, прикрывая рот рукой. Шерлок закрыл глаза, чтобы не видеть эти напряженно подобранные плечи, которые рассказали больше всяких признаний. Малышка научилась смеяться беззвучно. Разве так можно? Ей же всего пять лет. А что если она и плакать умеет беззвучно? Шерлок покачал головой, целуя светлую макушку и пытаясь не думать о плохом.
– Короткие штаны, – отсмеявшись, уточнила тем временем София. – И рубашка в клеточку.
– Хмм, модная тетя, – задумчиво протянул Шерлок.
– И добрая.
– Как ты узнала?
Разговаривать с подругами Ирены детям запрещалось. Филипп, конечно, всегда нарушал эти правила, но София, боясь гнева хозяйки, старательно чтила все запреты. Еще один укол под левое ребро.
– С ней можно, она мыла посуду, – доверительно сообщила София. – И потом, я только сказала, как меня зовут. Она не спрашивала ничего и совсем на меня не ругалась. Она добрая. Жалко, что я ее больше не увижу.
– А хотела бы? – поинтересовался он, вдыхая запах детской кожи и стараясь держаться осторожно.
– Конечно, – уверенно закивала София. – Я плохая, – неожиданно сказала она, почти с той же решимостью.
– Это еще почему? Тетя Ирена тебе сказала? – уже начиная злиться на свою жену, требовательно спросил Шерлок.
– Потому что… потому что я не хотела, чтобы Инесс приходила сегодня. Я хотела, чтобы пришла Эмма.
Его плечи расслабленно опустились. Никакого отношения к Ирене эти детские выводы не имели, что уже само по себе было хорошо.
– А Инесс, негодница этакая, взяла и пришла сегодня, пока нас не было, – возвращаясь к своему веселому настроению, заключил Шерлок. – Но вот в чем дело, малютка, если Инесс не будет приходить, в доме у нас будет настоящий… – он остановился, подбирая подходящее слово.
– Поросятник? – даже с какой-то надеждой предложила свой вариант София.
– Кто тебя научил такому слову? Та самая красивая Эмма? – нарочито строго спросил Шерлок, сжимая ладонями ее бока.
София отлично различала притворный и настоящий гнев, а потому просто потрясла головой.
– Нет, она не учила. Просто сказала.
Шерлок зашелся смехом, обнимая племянницу и думая о том, что пока Диана еще совсем маленькая, ему нужно проводить как можно больше времени с Софией. Она была такой трогательной, нежной и теплой, что у него помимо желания подкатил комок к горлу. Эта чудесная добрая девочка не получала той любви, которую заслуживала в действительности. И исправить это было некому.
Глава 4
Инесс не скрывала своего положения от окружающих, поскольку не относила себя к особам, страдающим излишней скромностью. Однако ей также не хотелось использовать свою беременность в качестве льготного пропуска. Поэтому, будучи уже на пятом месяце беременности, она продолжала работать и ухаживать за чужими детьми.
К слову сказать, дети были не просто чужими – иногда ей казалось, что они вообще ничьи. Малышка София и хулиган Филипп каждый день радовали ее новыми сюрпризами, так что в конце рабочего дня ей приходилось еще и выслушивать очередную порцию жалоб от хозяйки. Ирена была отличным работодателем – она всегда вовремя платила за работу, предупреждала о выходных заранее и щедро оплачивала сверхурочные, которых в последнее время стало больше. Однако у этой дамочки был целый свод законов, которые Инесс приходилось блюсти с почти суеверным ужасом.
Во-первых, она никогда и ни под каким предлогом не должна была притрагиваться к Диане. Ирена любила свою дочь больше всех на свете и охраняла младенца сверх всякой меры. Ей казалось, что любая женщина, которая приближалась к малышке, непременно была носителем вредоносных идей. Еще хуже была материнская ревность – Ирена не выносила, если Диана улыбалась кому-то постороннему или спокойно сидела на руках другого человека. Исключением, возможно, являлся ее супруг Шерлок, но его Инесс также никогда не видела. Причиной такой загадочности была все та же ревность, ибо во всем, что касалось ее семьи, Ирена придерживалась достаточно резкой политики и подобно сторожевому псу пресекала все попытки нарушить эту суверенность.
Во-вторых, опоздания и прочие недочеты карались со всей жестокостью. Нет, Ирена никогда не уменьшала сумму заработной платы в качестве наказания, но она могла сделать нечто другое – отчитать за промах, долго и нудно расписывая все губительные последствия «безалаберности». Учитывая то, что обладала она весьма тонким голосом, подобные лекции нередко превращались в полный кошмар.
И последним недостатком работодателя была нестабильность. Отдавая всю себя только Диане, Ирена не успевала справляться и с десятой долей хозяйства, и все эти обязанности ложились на плечи нанятой прислуги, коей и являлась Инесс. Такое случалось нечасто, но бывали дни, когда ее вызывали под вечер или ранним утром, и в такие моменты она должна была бросать все дела и бежать в дом к строптивой хозяйке, дабы без промедлений выполнить все капризы оной.
Понимая, что в крохотном провинциальном городке девушке без образования рассчитывать больше не на что, Инесс терпеливо сносила все лишения и проглатывала обидные слова. Скорее всего, подобная кротость объяснялась надеждой на лучшее – Макс обещал ей, что уже через месяц сможет перевезти ее в новый дом, после чего она уволится и станет готовиться к родам. Они усердно копили деньги на новую жизнь, и теперь, когда эта самая новая жизнь должна была появиться на свет в ближайшем будущем, молодым супругам нужно было поторапливаться.
Покидая рабочее место в пятницу вечером, Инесс зашла к своей соседке Эмили, чтобы попросить ее о помощи.
В прошлые выходные дочь Эмили, загадочная городская девушка Эмма, которая по слухам была весьма самостоятельной, красивой и решительной, заменила ее на посту вечной горничной и воспитательницы. Это уже само по себе было замечательно, но еще более удивительным оказалось то, что Ирена осталась всем довольна.
Поэтому, сейчас, стоя перед ухоженной белой дверью, Инесс точно знала, о чем заведет речь.
– Добрый вечер, – вежливо поприветствовала она хозяйку, когда дверь открылась.
– Детка, – искренне обрадовавшись, улыбнулась та. – Ты в порядке? – Она окинула взглядом уже заметно выдававшийся из складок свободного сарафана живот Инесс. – Проходи скорее.
– Я на минутку, – отвечая ей неловкой улыбкой, отказалась Инесс. – Мне действительно неудобно, но я к вам пришла с просьбой. – Здесь она говорила чистую правду: ей было по-настоящему стыдно. – Просто моя хозяйка Ирена сказала, что завтра я должна прийти в десять часов. Завтра суббота, и я надеялась, что смогу успеть на прием к врачу. Мой доктор принимает по субботам только в первой половине дня, а я и так уже просрочила визит на две недели… В общем, я пришла просить, вас о том, чтобы… нет, Боже, как же сложно подобрать правильные слова.
– Эмма приедет только завтра утром, и я не могу сразу же отправить ее на работу. Если бы Ирена согласилась подождать хотя бы до обеда…
Ситуация показалась уставшей и измученной Инесс почти безвыходной, и она опустила голову, стараясь не заплакать. Беременность изменила ее характер, она стала эмоциональнее, и теперь ей было сложно скрывать свои настоящие чувства.
– Хорошо, я все поняла. Простите меня, пожалуйста, – понижая голос, чтобы скрыть подступающие слезы, сказала она.
Из-за этой работы она пропустила уже несколько приемов. А что если с малышом происходит что-то страшное? В последнее время Инесс страдала от учащенного сердцебиения, и это не прибавляло комфорта.
Проклятая нищета. Из-за вечного недостатка денег ей приходится работать, поправ собственную усталость и закрыв глаза на растущий живот.
– Детка, не плачь. Я поговорю с Эммой, может быть, она успеет. Я позвоню тебе завтра в восемь часов, в это время она уже будет здесь. Ты вполне успеешь к врачу.
Жизнь вновь приобрела смысл, и Инесс выдавила из себя улыбку.
– Спасибо. Я обязательно зайду в воскресенье и поблагодарю ее лично. И если нужно, я отдам все свое жалование за прошедшую неделю.
– Ну, что ты такое говоришь, – тепло обнимая ее за плечи, сказала Эмили. – Эмма будет рада тебе помочь.
Дорога к дому на сей раз далась ей проще, чем в прошлую субботу. В автобусе не было никаких плачущих детей, а тротуары оказались пустыми и безлюдными. Очевидно, горожане пользовались началом выходного для того чтобы как следует отоспаться.
Эмма несла матери большую сумку, ремень которой натирал плечо даже через толстый ситец простой рубашки. Два дня назад она получила зарплату, в связи с чем они с Мэйлин совершили вечерний набег на ближайшие магазины, купив все то, о чем просила Эмили еще в начале мая. Полотенца с вышивкой, пластмассовые кувшинчики и обычные парафиновые свечи были задвинуты в один угол сумки, в то время как в другом Эмма сложила все редкие фрукты, песочное печенье и три средние пачки самого лучшего сливочного масла. Все это великолепие следовало принести домой в целости и сохранности, но после долгой дороги она уже ни в чем не была уверенна.
Вчера вечером она позвонила матери, чтобы уточнить в какое время лучше приехать. Ответ Эмили несколько ее озадачил – по ее словам, она должна была сесть на первый же экспресс, чтобы уже к восьми часам прибыть в родной город. К чему такая спешка? Задавать вопросы Эмма не любила, и потому покорно согласилась со всеми требованиями, а затем повесила трубку. Мэй, конечно, возмущалась, но пришлось объяснить ей, что у Эмили ничего не бывает без особой причины.
Все оказалось куда интереснее, чем она могла предположить. Выяснилось, что той самой непонятной Инесс снова нужна была помощь, и на сей раз даже больше, чем на прошлой неделе. Срочность имела такой высокий приоритет, что Эмме даже не разрешалось отдохнуть после дороги. Поэтому, оставив в гостиной все еще запакованную сумку со всеми многочисленными покупками, Эмма наскоро позавтракала и отправилась к уже знакомому дому, ненавидя всех и каждого.
Дверь и на сей раз открыл мальчик, и Эмма даже подумала, что у него, наверное, такая обязанность – встречать всех, кто приходит.
– Опять вы? – без особого интереса спросил он, все же сторонясь и давая ей дорогу.
– Да, опять я.
– Снова вместо нее?
– И здесь угадал, – кивнула она. – Хозяйка дома?
– Да. Она ждет кого-то из вас в гостиной. Дорогу найдете или провести? – почесав затылок, осведомился мальчик.
– Найду.
Нехитрая планировка дома позволяла за один короткий визит запомнить, какие комнаты располагались на первом этаже. Стараясь не топать слишком громко, Эмма добралась до гостиной, в которой и нашла Ирену, сидевшую на диване и игравшую с младенцем.
Не глядя на нее, но, очевидно, услышав, что к комнате подошел взрослый человек, Ирена сразу же начала:
– Ты пришла рано, но так даже лучше. Сегодня тебе придется поработать чуть побольше. Скопилось довольно много стирки, в том числе и постельное белье. Еще нужно приготовить обед и сделать так, чтобы завтра утром у меня не было проблем с завтраком. Детям нужно хорошо питаться, деньги есть, а времени на готовку совсем не остается. Еще у Софии под кроватью завелась какая-то мерзость, нужно успокоить девочку и попросить ее избавиться от животного. У нас тут совсем маленькая Диана, ни к чему разводить заразу.
– Что-нибудь еще? Какие-то пожелания касательно обеда? – спросила Эмма, пытаясь выяснить детали. Работать на кухне два часа только ради того чтобы получить кучу замечаний и полезной информации касательно предпочтений этой довольно капризной дамочки, ей не хотелось.
Только после этого хозяйка удосужилась поднять голову и посмотреть на нее.
– Простите, я думала, что это Инесс. На обед… я дам вам денег на мясо и овощи, было бы прекрасно, если бы вы приготовили что-то в этом духе.
В каком таком духе должен нужно было приготовить обед, Эмма понимала слабо.
– У вас есть духовка? – пытаясь получить хоть какой-то внятный ответ, спросила она.
– Конечно, у нас есть духовка! – даже возмутилась женщина. – Мой муж позаботился о том, чтобы у нас было все самое лучшее.
– Тогда я попробую запечь мясо с картофелем, – вздохнула Эмма.
– Нужно не пробовать, а сделать… – недовольно поправила ее работодательница. – И желательно сделать хорошо.
Часть той ненависти, которую она питала к Инесс, испарилась, уступив место искреннему состраданию. Если девушке приходится работать у такой грубоватой хозяйки, то ей остается только посочувствовать.
Эмма кивнула, не особо надеясь на то, что хозяйка это увидит, а затем удалилась. Для начала нужно было собрать белье. Она уже отходила от двери, когда в спину ей донеслось:
– Все, что нужно постирать, вы найдете в корзинах. Их три штуки, стоят вдоль стены.
Первые по-настоящему точные и дельные слова Ирены вогнали Эмму в состояние, близкое к шоку. Однако делать было нечего – пришлось проигнорировать ноющие и уставшие ноги, а затем отправиться на поиски трех корзин.
Стирать нужно было вручную, поскольку стиральную машину в этом прекрасно оборудованном доме Эмма не нашла. Как выяснилось через час, Ирена просто забыла показать ей путь в чулан, где и покоилась сия полезная вещь. К этому времени Эмма уже успела выстирать примерно половину, так что смысла выволакивать и подключать к сети металлическую бочку с электроприводом, уже просто не было.
Она так увлеклась работой, что лишь к самому концу, когда собрала все выстиранное белье в огромный таз и собралась развесить все это на заднем дворе, увидела Софию, осторожно притаившуюся за самой дверью. Глазки-бусинки смотрели на Эмму со смесью восхищения и страха, и она даже остановилась на мгновение, а потом и сама не поняла, с чего вдруг родилось такое решение, но все же предложила:
– Хочешь помочь мне?
София с любопытством поглядела на ожерелье из деревянных прищепок, красовавшееся на шее Эммы, затем перевела взгляд на таз, где покоились скрученные в тугие жгуты простыни, и лишь после этого едва заметно кивнула.
– Хочу.
– Тогда идем со мной, – наклоняя голову набок и пытаясь вытереть воротником рубашки каплю пота со своей щеки, пригласила ее Эмма.
Девочка даже придержала перед ней дверь, пока Эмма выносила таз с бельем, а затем встала рядом с ней, очевидно, не зная, что ей дальше делать.
– Я буду развешивать, а ты подавай, – объяснила Эмма, поправляя колючее ожерелье.
– Ладно, – чуть слышно и снова со странной хрипотцой ответила София.
Конечно, назвать это помощью можно было лишь с большой натяжкой – слабенькие ручки малышки едва ли были способны поднять из таза большую и утяжеленную водой простыню. Однако София стоически терпела все неудобства, и каждый раз смешно морщила носик, когда мокрая ткань задевала ее лицо или плечи. Эмма решила, что лучше доверить ей ожерелье с прищепками.
– Тебе, наверное, совсем тяжело. Вот, тогда, держи прищепки. Когда я буду просить, просто подавай мне их по очереди. Попробуй снять одну.
София сосредоточенно закусила губу, и, придерживая одной рукой тряпичный шнур, на котором держались все эти «бусины», а затем слегка нахмурив брови и явно прилагая усилия, сняла одну прищепку.
– Получилось, – поднимая сияющие неподдельной радостью глаза, прошептала она.
– Тебе не будет тяжело делать это каждый раз? – сразу же спросила Эмма, заодно предупреждая: – Белья еще много, а прищепок понадобится еще больше. Сил хватит?
– Да, – без колебаний ответила София.
В результате, промучившись примерно пятнадцать минут, они вернулись домой, гремя тазом и прищепками.
Завершив все дела в ванной, Эмма отправилась на кухню, отметив, что маленький хвостик двинулся следом за ней. Стараясь держаться естественно и не пугать малышку, она сразу же заговорила, обращаясь к Софии.
– Посмотрим, что у нас есть? Нам же нужно понять, что купить в магазине. Так… – Она заглянула в шкаф, оценивая содержимое полок. В маленьких корзинках покоились остатки моркови и лука. Больше ничего обнаружить не удалось. Эмма посмотрела на часы, а потом повернулась к Софии. – Я сейчас сбегаю в магазин и куплю еще кое-что, а потом вернусь.
Девочка ничего не ответила, лишь опустив глаза и явно расстроившись.
– Тебе ведь не будет скучно? – спросила Эмма, сомневаясь, стоит ли прикасаться к малышке. Ей хотелось бы погладить ее по светлым пушистым волосам, но она не решилась сделать это.
– Я здесь подожду, – ответила София, и при этом в ее голосе зазвучало даже какое-то упрямство.
Оставалось только кивнуть и отступить к выходу, надеясь, что София не слишком обидится на нее за бегство. Рядом с чужим ребенком Эмма чувствовала себя не очень комфортно. Наверное, все дело было в предостережениях Мэйлин, в ее трезвых словах о материнских правах и чувствах. Ради собственного душевного равновесия нужно было держаться подальше от маленьких детей. Сейчас, когда она так уязвима, легче всего совершить ошибку и поддаться соблазну поиграть в заботливую мамочку для грустной маленькой девочки. Но, как бы то ни было, ни к чему хорошему такие спектакли не приведут, только хуже станет. Эмма набрала полные легкие воздуха, а потом медленно выдохнула. Нужно было собраться, отработать этот день, а потом уйти домой и постараться посмотреть три телепередачи кряду, не завыв при этом от тоски.
Она прошла в прихожую – там, на полочке трельяжа лежали приготовленные хозяйкой деньги. Тщательно пересчитав кучку разноцветных бумажек, Эмма вдруг вспомнила, что забыла взять с собой корзинку или хотя бы сумку. Конечно, в магазине могут дать бумажный пакет, но в их глухом городке нередко можно было наткнуться на вежливое и грубое одновременно: «Сегодня пакетов нет, закончились. Будут завтра». Так что подстраховаться было бы не лишним.
Пришлось вернуться к кухне, чтобы захватить лежавшую на одном из стульев корзинку с крашенными зелеными прутьями, которую она приметила пять минут назад. Когда она переступила порог, ее сердце замерло, и она чуть было не выронила деньги из рук.
София по-прежнему стояла на том же месте, где она ее и оставила. Ее голова была все так же опущена, а руки безжизненно висели вдоль тела. Словно этот ребенок испытывал невероятную внутреннюю боль, парализовавшую не только тело, но и саму душу этого невинного создания. Эта странная неподвижность пугала Эмму больше всего, и теперь она ощутила горячее желание помочь малышке или хотя бы как-то ее утешить.
Она подошла к девочке и опустилась на колени.
– Если я попрошу твою маму отпустить тебя вместе со мной в магазин, ты пойдешь? – тихо спросила она.
София не дрогнула, но ответила, все так же глядя в пол.
– Да, пойду.
Нужно было найти хозяйку, и Эмма, преодолевая нежелание бродить по чужому дому, прошла к гостиной. Ее надежды оправдались, хозяйка была здесь, только теперь молодая женщина работала за гладильной доской, которую установила в центре большой комнаты.
Как только Эмма встала в дверях, хозяйка подняла голову и отложила в сторону утюг.
– Что случилось? – сдвинув идеально выщипанные и подрисованные брови, спросила она.
– Я хотела спросить, можно ли мне взять с собой в магазин вашу старшую дочь? – Только теперь, когда слова прозвучали отчетливо и ясно, Эмма поняла, как нагло и глупо звучит эта просьба. Впрочем, отступать было некуда, да и незачем, поскольку она уже заметила, что молчаливая София успела прийти следом за ней. Теперь она стояла совсем рядом и напряженно прислушивалась к разговору.
– Это не моя дочь. София моя племянница, и вы можете взять ее с собой, если вам этого хочется. – Впервые за все время женщина улыбнулась. – Только не потеряйте ее по дороге.
– Конечно, – почти с благодарностью пообещала Эмма. – Все будет хорошо, я обязательно приведу ее домой.
Когда они отошли от гостиной, она повернулась к Софии и спросила:
– Ты не хочешь переодеться?
– Нет.
– Так и пойдешь в этом платье?
– Да.
– Ну, ладно. Это платье тоже неплохое, отчего бы в нем не пройтись…
До магазина нужно было идти примерно двадцать минут по нагретой летним солнцем асфальтированной дороге. Автомобилей в это время было мало, и они спокойно шли по обочине. Эмма постоянно поглядывала на малышку, слишком сильно боясь, что упустит ее из виду, и за это время с ней случится что-нибудь непоправимое. Хотя, что могло произойти на залитой яркими солнечными лучами и абсолютно пустой дороге?
В очередной раз, посмотрев на Софию, она заметила, что ее личико сморщено в уморительную гримасу – слепящее солнце заставляло девочку щуриться.
– Хочешь примерить мои очки? – спросил Эмма, оглядываясь по сторонам и желая убедиться, что вокруг до сих пор нет ни души.
Большие очки с черными стеклами в толстой деревянной оправе висели на первой пуговице ее рубашки, и она даже забыла о них, увлеченная своей маленькой спутницей. Сейчас она сняла их, и, взяв в свободную руку, протянул Софии.
– А можно? – с сомнением глядя на дорогую вещь, осведомилась малышка.
– Конечно, можно. Я ведь сама предлагаю.
София еще немного посомневалась, а потом кивнула и осторожно взяла из ее рук очки. Они остановились прямо посреди дороги, чтобы ей было проще надеть их. Огромные темные стекла с закругленной нижней частью и прямой верхней линией сделали ее еще более забавной, но Эмма удержалась даже от улыбки.
– А теперь примерь-ка мою шляпу, – снимая с головы широкополую белую шляпу, сказала она.
Маленькая девочка превратилась в низенький белый грибочек, и ее голова почти исчезла за широкими и волнистыми полями.
Главной целью всех этих манипуляций была вовсе не игра, а стремление защитить детскую голову от слишком сильного жара и слепящего света.
– Ну, вот и хорошо, – довольно кивнула Эмма, вновь начиная шагать по дороге.
Когда они подходили к магазину, людей на дороге стало гораздо больше. Все они оглядывались на Софию, а затем переводили взгляд на нее, и Эмма отвечала им широкой улыбкой. Так было нужно, и она не сомневалась, что люди поймут ее благие намерения.
Пока она стояла у прилавка, белый грибочек находился рядом, не шевелясь и не изъявляя желания убежать и поглазеть на витрины. Это ненормальное спокойствие удивляло и также немного беспокоило Эмму. Она не могла понять, с чем связаны такие странные взрослые привычки.
Купив все, что нужно и погрузив все это в корзинку, они отправились в обратный путь, и София при этом все еще скрывалась под белой шляпой. Насколько Эмма могла судить по ее подпрыгивающей и размашистой походке, малышке уже нравилось носить эти вещи. Ну, хоть на какие-то эмоции этот ребенок был способен.
Вспомнились слова хозяйки о неизвестном животном под кроватью Софии. Если уж она завела себе зверька, значит, проявляла инициативу и питала какие-то естественные детские желания. Котенок или щенок в таком возрасте были просто необходимы, и Эмма сама помнила, как ей хотелось, чтобы у нее был пушистый друг. В том, что София хотела иметь домашнего питомца, не было ничего плохого, проблема заключалась в том, что она могла запереть там мышонка или еще кого-нибудь, не приспособленного к домашней жизни. Такое положение вещей грозило укусами, чего допускать было нельзя.
Когда они прошли примерно половину пути, Эмма осторожно сказала ей, что хозяйке дома все известно о новом жильце.
– Это Стекляшка, она хорошая, – проявляя невиданное доселе красноречие, ответила София.
Она не отказывалась от признания и не увиливала, из чего Эмма сделала вывод, что она просто не считает свой поступок плохим.
– А кто такая Стекляшка? Это маленькая мышка? – спросила она, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно мягче.
– Нет, мышек у нас нет, дядя Шерлок их убивает, – с явным осуждением сказала София. – Это лягушка. Мы с ней познакомились в нашем саду.
Еще лучше. Под кроватью у Софии жила лягушка.
– И ей нравится там жить?
– Да. Я положила ей тарелку с водой.
– А что же она кушает?
– Я даю ей листочки.
– Лягушки не едят листочки, – заметила Эмма.
– Стекляшка тоже не ест.
– А зачем же ты ей их даешь? Ей же нужно чем-то питаться.
– Я не знаю, что можно ей дать. – В голосе Софии появились нотки отчаяния.
– Нужно просто отпустить ее, чтобы она сама нашла себе еду, – посоветовала Эмма, стараясь соблюсти интересы хозяйки и при этом не обидеть девочку.
– Нет, – твердо сказала София.