Медитации на мысли Василия Розанова. Том 2 Соколов Игорь

Медитация 371

«Просто – крест. Могила. Вечная ночь. Христос уносит нас в какую-то Вечную Ночь, где мы будем «с Ним наедине». Но я просто пугаюсь, в смертельном ужасе, и говорю: – Я НЕ ХОЧУ.

И прошусь «на прежнюю землю», «нашу». Тут не разгаданно остается, что такое в сущности «наша земля». По Христу это по-видимому «преходящее», «тень», мнимость. Ну, не знаю. Если Христос открывает мир ноуменов. Сверх'сущего – тогда Он и вправе «звать к Себе». Может быть в смерти – высшее счастье? В конце концов самое-то страшное, что мы все действительно умираем, и не понимаем, «почему умираем», почему «индивидуальность не вечна». В конце концов еще более страшное в том, что Бог нашего мира, fall'ический, конечно, Бог – и должен быть побежден. Но тут голова моя окончательно закруживается, а глаза слипаются от желания спать.

Я Вам еще (давно уже) написал письмо, но не послал. Прощайте, целую, люблю. Все мы очень несчастны, и Розановы и Перцовы, счастлива только Верочка в монастыре, шлющая нам чудные письма, нас утешающая ими и подкармливающая. Она высылает большую помощь. Об «Апокалипсисе» она, конечно, не знает и не зачем знать.

написано летом (лето 1918 г.)

Василий Васильевич Розанов – из письма – П. П. Перцову

Комментарий: Перцов Петр Петрович (1868—1947) – критик, публицист, близкий друг Розанова, издатель его произведений. Долгие годы, до самой смерти Розанова их связывали очень близкие отношения.

Медитация 372

«От лучинки к лучинке, Надя, опять зажигай лучинку, скорей, некогда ждать, сейчас потухнет. Пока она горит, мы напишем еще на рубль.

Что такое сейчас Розанов?

Странное дело, что эти кости, такими ужасными углами поднимающиеся под тупым углом одна к другой, действительно говорят об образе всякого умирающего. Говорят именно фигурою, именно своими ужасными изломами. Все криво, все не гибко, все высохло. Мозга очевидно нет, жалкие тряпки тела. Я думаю даже для физиолога важно внутреннее ощущение так называемого внутреннего мозгового удара тела. Вот оно: тело покрывается каким-то странным выпотом, который нельзя иначе сравнить ни с чем, как мертвой водой. Она переполняет все существо человека до последних тканей. И это есть именно мертвая вода, а не живая. Убийственная своей мертвечиной. Дрожание и озноб внутренний не поддаются ничему ощущаемому. Ткани тела кажутся опущенными в холодную лютую воду. И никакой надежды согреться. Все раскаленное, горячее представляется каким-то неизреченным блаженством, совершенно недоступным смертному и судьбе смертного. Поэтому «ад» или пламя не представляют ничего грозного, а скорее желанное. Это все для согревания, а согревание только и желаемо. Ткань тела, эти мотающиеся тряпки и углы представляются не в целом, а в каких-то безумных подробностях, отвратительных и смешных, размоченными в воде адского холода. И кажется кроме озноба ничего в природе даже не существует. Поэтому умирание, по крайней мере от удара – представляет собою зрелище совершенно иное, чем обыкновенно думается. Это холод, холод и холод, мертвый холод и больше ничего. Кроме того, все тело представляется каким-то надтреснутым, состоящим из мелких раздробленных лучинок, где каждая представляется трущею и раздражающею остальные. Все вообще представляет изломы, трение и страдание. Состояние духа – ego – никакого. Потому что и духа нет. Есть только материя изможденная, похожая на тряпку, наброшенную на какие-то крючки. До завтра. Ничто физиологическое на ум не приходит. Хотя странным образом тело так изнемождено, что духовного тоже ничего не приходит на ум. Адская мука – вот она налицо. В этой мертвой воде, в этой растворенности всех тканей тела в ней. Это черные воды Стикса, воистину узнаю их образ.»

Продиктовано В. В. Розановымего дочери Надежде в декабре 1918 г.(за 1,5 месяца до смерти – до 05.02.1919 года)

Медитация 373

«К ЛИТЕРАТОРАМ

Нашим всем литераторам напиши, что больше всего чувствую, что холоден мир становится, и что они должны предупредить этот холод, что это должно быть главной их заботой.

Что ничего нет хуже разделения и злобы и чтобы они всё друг другу забыли, и перестали бы ссорится. Все это чепуха. Все литературные ссоры просто чепуха и злое наваждение.

Никогда не плачьте, всегда будьте светлы духом.

Всегда помните Христа и Бога нашего.

Поклоняйтесь Троице безначальной и живоносящей и изначальной.

Флоренского, Мокрицкого и Фуделя и потом графов Олсуфьевых прошу позаботиться о моей семье и также Дурылина, и всех, кто меня хорошо помнит.

Прошу Пешкова позаботиться о моей семье.»

17-го января 1919 г.

Василий Васильевич Розанов

Медитация 374

«В европейской литературе есть книжка, и даже, пожалуй, книжонка, из которой, как это ни неприятно, только и можно почерпнуть некоторые факты половой жизни: так как Европа, проникнутая христианским гнушением к полу, не допустила ни философов, ни поэтов заняться собиранием здесь любопытных фактов, и только „грязные медики“, все равно копающиеся во всяких экскрементах, во всякой вони, болезнях, нечистотах, не брезгающие ничем, не побрезгали „и этим“. Но, в сущности, даже и они побрезгали! О дифтерите, который убивает детей, все же они говорят не этим отталкивающим тоном, не с этим отталкивающим чувством, как о дающих жизнь половых органах и о самой половой жизни, половой деятельности. Например, мне было передано об одном парижском светиле медицины, который в сочинениях своих серьезно проводил ту мысль, что „женатые и замужние, если они, не довольствуясь имеющимся у них удовлетворением половой страсти, обращаются на сторону, т. е. изменяют муж жене или жена мужу, – то они суть явно ненормальные люди, душевнобольные; и что, как таковые, они не могут быть оставляемы на свободе в благоустроенном обществе, а должны запираться на замок, в психиатрических лечебницах или же просто в тюрьмах“. Любопытно, что, кажется, ни одного не было случая, чтобы с медицинской стороны предложено было так поступить с сифилитиками; и это нельзя объяснить только тем, что они дают хлеб врачам, а уже Фурье заметил, что „доктора очень любят, когда страну посещают хорошие лихорадки, тифы и т. п.“; нет, тут больше и печальнее: медицина, „христианская медицина“, действительно не видит „ничего особенного“ в сифилисе, считает его картиной здоровой структуры общества; а совокупления, и особенно когда они счастливы, обильны, когда они „приливают“, как океанический прилив, – они считают „вырождением“ и „патологией“ и предлагают запереться от них обществу.»

Василий Васильевич Розанов«Люди лунного света»(метафизика христианства)

Медитация 375

«Первый раз мне пришлось прочесть о наибольшей самочности лет 20 назад в известных «Записках» о своей жизни Н. И. Пирогова, нашего великого хирурга. Там, описывая разные свои переезды и поездки в начале служебной деятельности, он между прочим упоминает о встрече – сколько помнится где-то в западном крае, около Риги или Пскова, должно быть, с университетским своим товарищем. Именно он у него остановился на перепутьи. Товарищ оказался женатым, недавно, – и на совершенно молоденькой женщине, лет 16-ти. В мимолетной встрече он ему жаловался, что хотя очень любит свою жену доволен ее характером, но чувствует себя изнеможенным от ее постоянного желания совокупляться. Здесь нужно отметить и то, что сам он был очень молод и, следовательно, не изношен; и то, что в ту пору 30-х или 40-х годов «развращающего чтения» еще не было; или, по крайней мере, на него еще де могла натолкнуться женщина, столь юная, что она, очевидно, только что вышла «из-под крыла матернего». Здесь мы имеем таким образом естественное, не возбужденное, глубоко природное влечение в такой силе и напряжении, какому, во «сяком случае, не отвечало тоже природное и молодое влечение молодого мужчины, но как самца – обыкновенного. Это наблюдение показывает, что «самочность» не есть постоянная величина, приблизительно одинаковая у всех, но что она варьирует: в одном «самца» более, «самки» более, чем в другом, и это не есть ни плод развращения, ни плод возбуждения или дурного воспитания. О следующем случае мне пришлось слышать: однажды в кружке женщин из «общества», среднего и скромного, зашли «суды и пересуды» о девицах и женщинах их круга; и некоторые очень осуждали таких-то и таких-то лиц своего пола «за их выдающееся нескромное поведение, развязность манер, речей» и пр. Тогда их прервала одна из слушавших, замужняя женщина: «Вообразите, все, о ком вы говорите, – скромные девушки, нимало не заслуживающие вашего порицания; но вот эти, – и она назвала несколько скромнейших девушек и женщин, – сущие подлюги: я знаю от мужа своего, что те, о ком вы говорите дурно, – были и остаются невинными, несмотря на всяческое ухаживание мужчины, на все его усилия, а эти скромницы совсем напротив…» Мне позднее привелось узнать два случая, когда жены не только не удерживали своих мужей от ухаживания «с последствиями», но толкали их на такое ухаживание, как бы любо-пытствуя через них о поле окружающих женщин и девиц; и разразившаяся гневом или, во всяком случае, порицанием – шла, очевидно или может быть, из таких женщин. Здесь, однако, следует принять во внимание следующее. Очевидно, что эти «падавшие» женщины и девицы не «заготовили» же себе «скромности» на случай ухаживания, в предположении, что она понравится или привлечет: в общем она ведь отпугивает, предупреждает самое начало ухаживания; очевидно, они ничего не думали, ничего не ожидали, но были действительно скромны и именно скромнее остальных; они были их женственнее, добродетельнее, и в меру этого самочнее; были, так сказать, более нежны, ароматисты, более содержали в себе сладкого нектара; и… «упали» не оттого, что менее хотели сопротивляться, но оттого, что приближение и видимое желание мужчины возбудило в них ответный ток такой силы и напряжения, который повалил их: как мучнистость колоса тянет стебель его к земле, как отрывается и падает на землю самое налитое, сладкое, сахаристое яблоко, а не яблоко-сморчок, неотрываемо сидящее на своем стебле, кислое, жесткое, безвкусное. «Нахально вели себя», по укоризне собеседниц, бесполые, почти бесполые женщины и девушки; у них, верно, были и «усики» на губе, и «разухабистые» манеры, как у писарей; громкий и жесткий голос, мужицкая походка. Те же сидели тихо в уголке; не ходили – а плыли или скользили по полу; были застенчивы, конфузливы, стыдливы… Они были добродетельны: как героизм в мужчине, конечно, есть добродетель – так главная добродетель в женщине, семьянинке и домоводке, матери и жене, есть изящество манер, миловидность (другое, чем красота) лица, рост небольшой, но округлый, сложение тела нежное, не угловатое, ум проникновенно-сладкий, душа добрая и ласковая. Это – те, которых помнят; те, к которым влекутся; те, которые нужны человеку, обществу, нации; те, которые угодны Богу и которых Бог избрал для продолжения и поддержания любимого своего рода человеческого.»

Василий Васильевич Розанов«Люди лунного света»(метафизика христианства)

Медитация 376

«Совершенная аналогия посвящению у нас в монашестве обоих полов! „Аналогия“ потому, что здесь и там это религиозно, там и здесь это – культ, религиозный обряд, религиозная церемония, „церковное торжество“ (как у нас всякое „пострижение“). Торжество чего! Ясно видно, вслух сказано (у нас – с оговорками, ибо, уже по Нестору, „греки издревле льстивы суть“, т. е. уклончивы, неправдивы, не прямы, любят ласковые слова, облекая в них жесткую или ужасную действительность). Это – „торжество“, т. е. достигнутая цель, давнишняя мечта „не имеет ничего общего с женщинами“, не касаться их, не скверниться с ними… „Гадко! мерзость!“ – вот суть Федра-Платона, древнего „галла“ и нашего монаха. Это неодолимое физиологическое (и психическое) отвращение и есть primum всего дела, тот oroxewv, элемент, атом, – из какового и выросло все „дерево“ тогдашнего и последующего аскетизма. Вот „посвящение“, а не факт; религия, а не история. Не „нравы диких“, как, вероятно, уже изготовились сказать попики. Религия плодородия, только плодородия, – у Моисея, у евреев, у Израиля.»

Василий Васильевич Розанов«Люди лунного света»(метафизика христианства)

Медитация 377

«Дева-богиня, Stella Venus, „Небесная Дева“ говорит: „я хочу только женщин, мужской род мне ненавистен“; муж-Марс, „Небесный (stella) Марс“ говорит: „мне угодны только мужчины, юбок и корсетов я не выношу“. Все это глубоко связано с оскоплением („галлы“); и вообще поклонение объясняет культ и, в свою очередь, разъясняет себя и свою метафизику в культе. Ты прочтешь, что в магической книге предписано: мужу облачаться в женские одежды, когда пред глазами стоит Венера, и точно так же жене облачаться в кольчугу, когда восходит Марс (лат.).»

Василий Васильевич Розанов«Люди лунного света»(метафизика христианства)

Медитация 378

«Мифологам и историкам давно бы пора оставить такие ничего не значащие выражения, как «богиня Луны», «божество солнца» и пр. Это как бы об Иверской Божией Матери кто сказал «божество дерева» или «известное божество городских врат Китай-города» (в Москве). Разумеется, в древности говорилось о божестве лунных свойств, о божестве лунного характера, вот этого не рождающего и светящего, грустного, манящего, нежного, влюбляющего в себя и как бы ласкающего влюбленных, но именно только влюбленных – до сближения. Все женихи и невесты почему-то «смотрят на луну», чего и на ум не приходит супругам, даже самым любящим, очень любящим. Совсем другой колорит любви! Супруги любят солнышко. Почему? Кто разгадал? Луна запрещает «очень любиться», вот «сближаться»; «грозит с неба пальчиком». «Полюбуйтесь, помечтайте, но – и довольно». Это – монашеская любовь, прогулки по полю влюбленных монахинь, грустных, молчаливых, не знающих, что делать со своею любовью, не нашедших тогда еще «предмета»… Это несчастная или преступная любовь, не нормальная, ничем не кончающаяся, которой положены роковые пределы. Мечтательное начало с тем вместе есть и жестокое: ведь сантиментализм Руссо родил фурий террора, как был сантиментален и Робеспьер… В мечтах родится идеал; а идеал всегда бывает и особенно ощущает себя оскорбленным действительностью. Идеал и «луна» не знают компромиссов…

Василий Васильевич Розанов«Люди лунного света»(метафизика христианства)

Медитация 379

«Никогда я не мог постичь сна учеников Иисусовых в Гефсиманском саду*. Сон на учеников Иисусовых точно был нагнетен, точно это был магнетический сон…

И тогда оба явления, и сон, и отречение, суть только лучи, только частицы одного потрясающего события, уже шедшего в мир смерти Бога среди людей и от людей…»

Василий Васильевич Розанов «Трепетное дерево»(«В темных религиозных лучах»)

Комментарий: Данные мысли Розанова о том, что он никогда не мог постичь сна учеников Иисусовых в Гефсиманском саду мною ощущаются как некое пророчество Розанова в отношении самого себя. Сон учеников Иисусовых в Гефсиманском саду – Розанов описывает события, связанные с предательством Иуды Иисуса Христа. Ученики спали, когда Иуда привел римских солдат.

Василий Розанов был похоронен на территории Гефсиманского Черниговского скита (+5 февраля 1919 года), т. е. на следующий день после своей смерти. Гефсиманский скит – Гефсиманский сад. Сон Иисусовых учеников – сон монахов скита, их уединенная жизнь, правда, сейчас постоянно нарушаемая приездом и посещением туристов, не говоря уже об истинно верующих приходящий в Черниговский храм молиться, как и в подземный храм (находящийся под ним) Аристратига Михаила и всех бесплотных сил! Вот-с!

Медитация 380

«В ритуал входит и в мысль Моисееву явно входило это: чтобы в Скинии свидения „назорей“, т. е. в конце концов (в течение года) весь народ, все зрелые евреи и еврейки, показались нагими, с органами открытыми, видимыми, обвеваемыми „благодатным воздухом“ Скинии. Назорейство было воздушною миквою Израиля. И как миква имеет отношение к вот-вот сейчас вслед за нею имеющему совершиться совокуплению, – так же точно и назорейство. Это было храмовое „посвящение“, „благословение“, „напутствие“ в совокуплении. С монашеством оно имеет только то подобие, что „назорей“ также чувствовал себя „посвященным Богу“, „посвятившим-ся“; но „через совокупления, угодные Богу“, „посвященные Богу“, как и Богом указанные, предписанные („плодитесь, множитесь“), а не через „пост, скопчество и молитву“ (монахи).»

Василий Васильевич Розанов«Люди лунного света»(метафизика христианства)

Комментарий: В своей книге Василий Розанов постоянно исследуя обряды и таинства, противопоставляет Ветхий Завет Новому Завету, преклоняясь перед Ветхим Заветом как перед светлой и святой религией любви и деторождения! Вот-с!

Медитация 381

«С чего начиналось назорейство? Великий этот закон учредил Моисей, имевший двух жен (Сенфору и Эфиоплянку) и, уже конечно, о монашестве не помышлявший. Он ввел или, точнее, разлил в народе обычай, обыкновение, которое привилось со страстною горячностью, как, впрочем, естественно должно сладко привиться все, что помогает чадородию и увеличивает его, – увеличивает не в моментах разрешения от бремени, беременности, а в зачинающем его моменте, поднимая его энергию. Назорейство было обыкновением, но не обязательным, не всеобщим и пассивным, а поставленным под закон внутренней у всякого прихоти, фантазии, позыва. „Есть охотка, становись назореем“. Уж это должно бы обратить на себя внимание наших богословов и заставить их спросить себя: „Для чего оно?“ „Хорошее дело“ – это „назорейство“ – ну, пусть бы исполняли все. Ведь оно длилось не долго, вот как наши посты, и под силу было бы и народу. Но Моисей сказал: „Пусть по фантазии“. В чем же тут дело? Да в чем суть Назорейства? К этому можно подойти, всмотревшись в обряд его. Вот я хочу быть назо-реем. „Тогда, – учит Моисей, – ты поди в Скинию свидения („свидание“, „встречи“ с Богом: ибо она была вечно наполнена „Славою Господнею“, как бы мы сказали теперь: „полна Св. Духа“, „полна благодати“). Там, купив жертвенное животное (не дорогое, овцу, т. е. обыкновеннейшее у пастушеского народа это в видах доступности всем), сними одежды с себя; и священник, служивший при храме, положив к ногам твоим это животное, обреет кругом твое тело, так, чтобы срезанные волосы падали в шерсть этого животного и смешивались с волосами его“. После того животное закалывалось и сжигалось на жертвеннике всесожжении, вместе с волосами нового назорея, „в сладкое благоухание Господу“ (обычное прикладное слово о всех жертвах). Затем „назорей“ возвращался в дом свой, к жене и детям (без жены и детей не было евреев), обязанный на дни „назорейства“, срок коего он сам для себя определял, „воздерживаться от сикера и вина“, как известно, расхолаживающего (разжижающего) кровь и расслабляющего половые силы. Срок назорейства, избираемый обыкновенно на 30 или немного больше дней (по „фантазии“), – был темпом изощренно-чистых, глубокоясных в сознании, совокуплений; конечно, ни малейше не преувеличенных в числе (что всегда ведет к слюнявости и пакости, к частым слабеньким совокуплениям), но, бесспорно, более, так сказать, полновесных, зернистых, содержательных. Это как рожь набирают „на семена“ всегда лучшую, крупнейшую, свежую.»

Василий Васильевич Розанов«Люди лунного света»(метафизика христианства)

Медитация 382

«Не помню, которому из пророков (богословы знают) Бог сказал: „Поди к блуднице и зачни с нею“*. Пророк исполнил: „Поди и еще зачни“, – повторил Иегова. И так до трех раз. Да и вообще, нужно ли объяснять, когда это говорит каждая страница Библии, что на том самом месте, где образовалось голое скопчество потом, пресловутое девство, „святое девство“, на этом самом месте в Ветхом Завете росла, зеленела и вечно поливалась свежею водою („омовения“) густая-густая, высокая-высокая трава совокуплений! И та самая „святость“, которая отнесена была потом к девству, она ранее принадлежала совокуплениям. Многоженство гораздо священнее считалось, чем одноженство: что видно из того, что, например, одноженный Исаак был „так себе“ у Бога, без знамений, без посещений, без особенных ему обетовании, – много-женных же Авраама и Иакова Он посещал, говорил с ними, и точно всячески лелеял и ласкал. Да и понятно: если „женность“ хорошо, то многоженность лучше одноженности, как „пять“ больше, лучше „единицы“, как полководец, выигравший „три сражения“, лучше выигравшего „одно“, и учитель, обучивший „толпу“ детей, лучше, угоднее Богу и нужнее в миру, чем обучивший единственного ученика. Где это в Ветхом Завете культ „недостатков, бедствий, озлоблений“? Терпишь, когда приходится: а искать – грешно. Это уж в Новом Завете стали „изъявлять себя“, и что отчаяннее, горше – „испытывать сладкую муку язв“… Когда это пришло, со „счастьем человеческим“ было кончено, и дверь в Эдем, обещанный вторично человеку (Апокалипсис) – наглухо заколотилась.»

Василий Васильевич Розанов«Люди лунного света»(метафизика христианства)

Медитация 383

«Община Иисуса уже была иноческою», «была образом и примером иночества». Действительно все в этой общине и она сама была «не от похоти мужския рожденною, ни – от похоти женския». Уже в ней ничего не было «от плоти»: все устремления – «духовные», все интересы «духовные»; и община эта была, конечно, зачатком и прообразом «духовенства», греко-российского, латинского, германского. Кой-кто из них был женат; но каким-то боковым способом, не центрально, не главным образом. Как и духовенство всемирное с тех пор имеет семью «как сбоку припека», «дозволенную» (у нас), замененную «экономками и служанками» (у католиков). Везде от семьи остались «поскребыши», хлам: сердцевина была выедена. Сердцевина величия, сердцевина яркого признания, сердцевина верности и доблестей. Точно вокруг семьи, этого «райского дерева», этого «дерева жизни», походил больной, калека; и заразил ее калечеством своим, «убогим видом».»

Василий Васильевич Розанов«Люди лунного света»(метафизика христианства)

Медитация 384

«Да, психологическое основание для перелома, конечно, было, но не было основания религиозного, т. е. относящегося «до вечности» и в себе самом заключающего «вечность». Вся древняя цивилизация износилась, истерлась… Стреляли, стреляли из пушки – и она обратилась в «кувалду»: нарезы сгладились, ствол измялся, вся она «деформировалась»… Вчера сыт, сегодня сыт, всегда был сыт: нужно и поголодать, хочется поголодать. Но это – феномены, психические состояния, перемены бытия, жизнь\ Нет жизни, где нет перемен, пульса. Вот в смысле «пульса» покаяние и пост, пустыня и молитва были нужны. Но, повторяем, – это феномен, который никогда не смел переходить в религию, в котором не было содержания для религии! В этом все дело. Но и затем вопрос: где «изначальная правда» и где «первородный грех», в светлом ли взаимодействии с природой, или «в облачках» души человеческой, которые тоже есть, есть они извечно, прорезывают самую чистую радость, самый безмятежный, казалось бы, покой? Здесь, не в силах разгадать, я передам, что чувствую: хотя я вечно, казалось бы, «защищаю язычество», но на светлом пиру Эллады и я выбрал бы, сел бы рядом и заговорил бы с тобой, которую так хорошо очертил поэт:

Но, в разговор веселый не вступая,

Сидела там задумчиво одна,

И в грустный сон душа ее младая

Бог знает чем была погружена…»

Василий Васильевич Розанов«Люди лунного света»(метафизика христианства)

Медитация 385

Предположение, что пол есть «цельная величина» и вообще не «текущее», породило ожидание, что всякий самец хочет самки и всякая самка хочет самца; ожидание, до того всеобщее, что оно перешло и в требование: «всякий самец да пожелает своей самки» и «всякая самка да пожелает себе самца»… «Оплодотворяйтесь и множитесь», конечно, это включает. Но навсегда останется тайной, отчего же при универсальном «оплодотворяйтесь, множитесь», данном всей природе, один человек был создан в единичном лице Адама! Изумление еще увеличится, если мы обратим внимание, что позднее из Адама вышла Ева, «мать жизни» (по-еврейски – «мать жизней», яйценосная, живородящая «ad infinitum» – До бесконечности (лат.)), т. е. что в существе Адама скрыта была и Ева, будившая в нем грезы о «подруге жизни»… Адам, «по образу и подобию Божию сотворенный», был в скрытой полноте своей Адамо-Евою, и самцом, и (in роtentia – В возможности (лат.)) самкою, кои разделились, и это – было сотворением Евы, которою, как мы знаем, закончилось творение новых тварей. «Больше нового не будет». Ева была последней новизной в мире, последней и окончательной новизной.»

Василий Васильевич Розанов«Люди лунного света»(метафизика христианства)

Медитация 386

«Лишь в силу всеобщего ожидания „всякий самец хочет самки“ и т. д. образовалось и ожидание, что самые спаривания самцов и самок имеют течь „с правильностью обращения Луны и солнца“ или по типу „соединяющихся кислорода и углерода“, без исключения. Но все живое, начиная от грамматики языков, имеет „исключения“: и пол, т. е. начало жизни, был бы просто не жив, если бы он не имел в себе „исключений“, и, конечно, тем более, чем он более жив, жизнен, жизнеспособен, животворящ… Не все знают, что уже в животном мире встречаются, но лишь в более редком виде, решительно все или почти все „уклонения“, какие отмечены и у человека; у человека же, можно сказать, нельзя найти двух самочных пар, которые совокуплялись бы „точка в точку“ одинаково. „Сколько почерков – столько людей“, или наоборот и совершенно дико даже ожидать, что если уж человек так индивидуализирован в столь ничтожной и не представляющей интереса и нужды вещи, как почерк, чтобы он не был индивидуализирован также в совокуплениях. Конечно, „сколько людей – столько лиц, обособлений в течении половой жизни“. Это не только всеобщее „так“: но было бы порочно, преступно, „нищелюбиво“ и „нищеобразно“, и совершенно уродливо, если бы это не было „так“. Всякий „творит совокупление по своему образу и подобию“, решительно не повторяя никого и совершенно не обязанный никому вторить: как в почерке, как в чертах лица…»

Василий Васильевич Розанов«Люди лунного света»(метафизика христианства)

Медитация 387

«„Всеобщее ожидание“ в области, где вообще нет и не должно быть „всеобщего“, породило ропот, осуждение, недовольство, пересуды: „Отчего та пара совокупляется не так, как все“, причем разумеется собственно – „не так, как Я“… Ответ на это многообразен: „Да вы-то точь ли в точь живете так, как все?“ или: „Я не живу, как вы, по той причине, по которой вы не живете так, как я“. Но, в итоге, эти „всеобщие ожидания“, присмотревшись к которым можно бы заметить, что самых-то „ожиданий“ столько, сколько людей, но только это особенное в каждом затаено про себя, – они породили давление морального закона там, где в общем его не может быть, так как вся-то область эта – биологическая, и не „моральная“, и не анти-„моральная“, а просто – своя, „другая“. Моральный закон, неправо вторгнувшись в не свою область, расслоил совокупление на „нормальные“, т. е. ожидаемые, и „не нормальные“, т. е. – „не желаемые“, причем эти „не желаемые“ не желаются теми, которые их не желают, и в высшей степени желаются теми, которые их желают и в таком случае исполняют. Все возвращается, собственно, к тому, „что есть“, как и естественно в биологии; но около того, что „есть“, с тех пор приставился раб, бегущий за торжественной колесницей жизни, хватающийся за спицы ее колес, обрызгиваемый из-под нее грязью, падающий в грязь, вновь встающий, догоняющий, опять хватающийся за спицы и неумолчно ругающийся. Он представляет собой те „ожидания всех“, которых в наличности нет с абсолютным тожеством, но к которым равнодушно присоединились и те, которые далеко отступили от нормы: равнодушно по интимности самой этой области, о которой каждый думает про себя, что ее не уконтролирует „общее правило“, и по стыдливости этой области, где каждый „свое особое“ хоронит особенно глубоко, и нет лучшего средства схоронить это „особое“, как присоединясь к „общему правилу“ и осуждая все „особое“. От совокупности этих обстоятельств и условий вытекла необыкновенная твердость, можно сказать, „незыблемость“ морального закона в половой сфере, которая в действительности не только всегда была „зыбка“, но, можно сказать, ни в одной точке своей и ни на одну минуту не переставала волноваться и представляла вечный океан, с величественными в нем течениями, с бурями, водоворотами, с прибоем и отбоем у всякой отдельной скалы… „Незыблемость“ правила шла параллельно совершенной „зыбкости“ того, к чему оно относилось; и, собственно, „зыбкость“-то и была единственным внутренним правилом, из самой сущности стихии вытекающим… Конечно, все таятся – и потому никто особенно не страдает от „общего правила“; но выпадают случаи объявления, обнаружения: и тогда поднятые камни побивают „отступника“ от того, к чему решительно никто „не прилежит“. Между тем пол – именно океан, и в нем не зародится"водоворот» там, где ему «не указано быть», вековечные течения его не перестанут и не спутаются, не расширятся и не сузятся; и все останется так, «как есть» и «предуказано», и в том случае, если правило исчезнет под давлением истины, что оно вмешалось в область, существенно не свою. Здесь все принадлежит наблюдению и ничто исправлению.

Василий Васильевич Розанов«Люди лунного света»(метафизика христианства)

Медитация 388

«Разное религия и пол – и нет их соединения в бреду, в словах, в мысли! Но если мы допустим то, что пол и действительная истинная религия имеют не только корневую близость, но и корневое тожество, единство, слиянность или, точнее, целость одного и того же существа, то все эти феномены не только объяснятся, но мы о них скажем, что „иначе и не могло быть“… При этом я совершенно допускаю, что „половой бред“ в этих медицинских случаях есть „ерунда“, как „ерундою“ же является и религиозный бред этих субъектов: это уже не меняет дела и ничего не изменяет в заключениях. Ведь и обычный бред обычных сумасшедших есть, однако же, психический бред или логическая нелепость, все-таки тем не менее логический, все-таки тем не менее психический, из этого моря, из этого океана взятый. Поэтому как только „эротический бред“ путается с „религиозным бредом“ – мы заключаем с неизбежностью, что „та капля“ и „эта капля“ – из одного моря! Иначе нельзя: ведь никто же лепет идиота не отнесет к кожным явлениям, маниакальные идеи не назовет феноменом перерождения мускульной ткани, и проч. Такой „абдекарабды“ никто не скажет: но значит и разъединить пол и религию было бы научной „абдекарабдою“. Если „бредовые“, т. е. нелепые, явления лежат тем не менее рядом, то очевидно, ясные и спокойные явления двух этих порядков текут не только рядом же, но это есть даже одна текущая река, одни воды, дающие в одной части спокойную и ясную религию, как наше отношение к Богу, как связь с Небом, как чувство Судьбы и Провидения, как мистику и трепет перед „миром Иным“, „миром Еще“, поверх эмпирической, наличной действительности; и в другой части влекущие к сближению, к совокуплению, к рождению детей, к жизни бесконечной здесь на земле,..»

Василий Васильевич Розанов«Люди лунного света»(метафизика христианства)

Медитация 389

«Кто выткал всю необозримую ткань нашей религиозности? – Они, они!

«Особые силы духовные!..»

«Особая, небесная помощь!»

+– пола и есть та свеча, о свете которой сказано, что «тьма никогда его не обнимет». Тьма чего? «Греха», «похоти», «вожделения к женщине», «скверны».

Продолжить чтение

Страницы: «« « 12