Камни вместо сердец Сэнсом К.
Я не стал отвечать, зная, что Сеймуру скоро надоест осмеивать меня и он позволит мне идти собственным путем. Но тут заговорил Рич, спокойным и резким голосом:
– Какое дело привело вас сюда? Мне и в голову не приходило, что вы посмеете вновь приблизиться к королевскому дворцу. После того раза.
Он имел в виду мое пребывание в Тауэре, куда отправил меня по ложному обвинению, чтобы выиграть дело. Сэр Ричард ведал тогда Судом казначейства, который управлял захваченными королем землями монастырей. Я же защищал интересы лондонского Сити, и моя возможная победа уменьшила бы цену некоторых из этих земель. Рич прибег к услугам лжесвидетелей, чтобы заключить меня в тюрьму как изменника. Он охотно довел бы дело до казни, однако меня, к счастью, удалось оправдать. Тем не менее в Сити были настолько напуганы, что отказались от иска.
Усилием воли заставив свои ноги не подгибаться, я ответил:
– Я нахожусь здесь по делу, сэр Ричард. По приглашению брата Уорнера.
– Адвоката королевы? Надеюсь, что Екатерина не отправила вас защищать еретиков, как в прошлом году поступила с самим Уорнером?
– Нет, сэр Ричард. Это всего лишь гражданский иск. Защита интересов одной из старых служанок королевы.
– В каком же именно суде?
– В Сиротском.
Рич и Сеймур дружно расхохотались. Басовитый смех сэра Томаса резко контрастировал со скрежещущим смешком его спутника.
– Ну, желаю вам развлечься, – проговорил сэр Ричард.
– Надеюсь, вам хватит денег на подкуп чиновников, – добавил Сеймур. – Без этого никак не обойтись.
Я предполагал, что слова эти встретят отпор со стороны Рича: он служил в судебном ведомстве, и таких, как он, обыкновенно оскорбляло упоминание о коррупции в их рядах. Но сэр Ричард лишь чуть улыбнулся в ответ и спросил:
– Но кто, интересно, наполнит его кошель, сэр Томас?
– Надо думать, слуга Екатерины. Если бы сама королева захотела оплатить чьи-то судебные расходы, это было бы не вполне законно.
– Не сомневаюсь, что ее величество проследит за тем, чтобы все правила приличия были соблюдены, – ответил я. – Высокая честность ее общеизвестна.
Этот ответ был смелым, даже дерзким, однако пришло время напомнить им, кем является моя покровительница.
Рич склонил голову:
– Ходят слухи, что ее величество не раз прибегала к вашим услугам в качестве законника. Я нахожу это несколько странным, с учетом того мнения, которое король высказал о вас в Йорке. – Он повернулся к сэру Томасу с улыбкой. – Мастер Шардлейк вызвал неудовольствие его величества и претерпел публичное унижение за свой проступок.
С этими словами он склонил свою небольшую голову набок, и я заметил, что его прикрытые шапкой волосы начали седеть.
– Повесть сия мне известна, – отозвался Сеймур. – Он назвал Шардлейка пьяным и горбатым пауком перед половиной Йорка. – Тут он снова расхохотался.
Сэр Ричард же слегка поклонился, отпуская меня:
– Берегите себя, мастер Шардлейк.
В смятении я отправился прочь, ощущая на себе их взгляды. Да уж, мало радости встретить этих двоих сразу. А я-то надеялся, что Рич давным-давно забыл про меня. Страшно было подумать, что его злобные глазки все это время следили за мной! Впрочем, он, вне сомнения, приглядывал за всем мелким людом, ожидая, пока кто-нибудь не запутается в его сетях. Слава богу, я находился под покровительством королевы. Лишь пройдя под аркой и оказавшись вне поля зрения злобной парочки, я позволил себе вытереть лоб.
Сразу после этого я направился домой. Мне было известно, что Тамазин собиралась сегодня посетить Гая и что Барак придет вместе с женой. К собственному удивлению, войдя в дом, я обнаружил, что прихожая полна людей. Тамазин сидела у подножия лестницы, животик выпирал у нее из-под платья, милое бледное личико было покрыто потом, а светлые волосы свисали сосульками. Джозефина, дочь Уильяма Колдайрона, сняв с головы гостьи чепец, старательно обмахивала ее лицо. Джек стоял возле супруги, встревоженно прикусив губу. Эконом с неодобрением взирал на всю эту картину, в то время как оба мальчишки выглядывали из кухонной двери.
– Тамазин, дорогая моя! – встревожился я. – Что случилось? Где Гай?
– Все в порядке, мастер Шардлейк. Не пойму, с чего все вдруг так переполошились! – К моему облегчению, голос молодой женщины был полон искреннего удивления. – Доктор отправился мыть руки. Я почувствовала себя как-то не так, когда ушла с улицы, с солнца, и мне пришлось присесть.
– Тамазин проделала весь путь в одиночестве! – негодуя, сообщил мне Барак. – Я сказал, что встречу ее здесь, но я думал, что с ней будет Джейн Маррис. Нет, ну надо же: шла одна, по такой жаре и, даже не сомневаюсь, слишком быстрым шагом! Уж я-то ее знаю! – Он возмущенно повернулся к жене. – И о чем ты только думала, Тамми? А вдруг бы ты свалилась в обморок прямо посреди Канцлер-лейн? Почему Джейн не сопровождала тебя?
– Я послала Джейн за покупками, – объяснила Бараку супруга. – А она, видимо, задержалась: когда мне уже пора было выходить, она еще не пришла. После выпуска новых монет на рынке творится полный хаос!
– Тебе надо было предупредить, чтобы она непременно вернулась домой вовремя и привела тебя сюда. Где твоя голова, женщина?
– Я же не упала в обморок, Джек, – раздраженным голосом отозвалась Тамазин. – Просто мне пришлось присесть… ох! – Она замолчала, так как Джозефина неловким движением случайно задела ее щеку.
Уильям шагнул вперед и выхватил у дочери из рук чепец, которым она обмахивала Тамми:
– Следи за своими руками, неуклюжая кобыла! А ну ступай назад на кухню! И постарайся не бить посуду!
Джозефина покраснела и, покорно склонив голову, заторопилась прочь мелкими стремительными шажками.
Колдайрон повернулся ко мне:
– Сегодня утром эта неумеха разбила большой масляный горшок. Я сказал, что примерно накажу ее.
– Не надо, – возразил я. – Мы вполне можем позволить себе купить новый горшок.
Эконом глубоко вздохнул:
– Если разрешите мне высказаться, сэр, то это подрывает дисциплину. Женщины – как солдаты, они должны повиноваться старшим.
– Убирайся! – сказал я раздраженным тоном. – У меня и без того довольно дел.
Единственный глаз Колдайрона на мгновение вспыхнул гневом, однако эконом повиновался и следом за дочерью вернулся на кухню. Ухмылявшиеся мальчишки прыснули в разные стороны. Я же снова повернулся к Тамазин:
– С тобой точно все в порядке?
– Конечно, – заверила меня она. – Напрасно Уильям рассердился на Джозефину. Бедная девочка!
Наверху лестницы появился Гай. Он неторопливо спускался вниз, вытирая руки.
– Тебе уже лучше, Тамми? – спросил он мою гостью.
– Теперь все хорошо. – Миссис Барак поднялась на ноги.
Муж поспешил ей на помощь.
– Скажите ей, доктор Малтон! – взвился он. – Объясните, что в ее положении глупо ходить без провожатых!
Гай наклонился и пощупал лоб Тамазин:
– Ты перегрелась на солнце. Не стоит допускать этого, когда носишь ребенка.
– Ну хорошо, я больше не буду ходить одна. – Женщина виновато посмотрела на Барака. – Обещаю.
– Могу ли я посмотреть Тамазин в твоем кабинете, Мэтью? – поинтересовался Гай.
– Конечно. Джек, мне бы хотелось переброситься с тобой парой слов, – поспешно добавил я, заметив, что мой помощник собрался последовать за врачом и женой наверх.
Тамазин бросила мне через плечо благодарную улыбку, а Барак неохотно направился за мной в гостиную.
Я закрыл дверь, попросил его присесть, сам устроился на табурете напротив и объявил:
– У нас появилась срочная работа.
– Будем выполнять поручение королевы?
– Да.
Я рассказал ему о сегодняшней встрече с ее величеством и Бесс, и в глазах моего помощника зажегся огонек интереса.
– Когда я явился к королеве, с ней также была леди Елизавета, – добавил я.
– И какова же она из себя?
– Удивительно умная девочка. Они с Екатериной прекрасно ладят, ну прямо как мать и дочь. – Я улыбнулся, однако потом нахмурился. – Но после разговора с королевой я встретил старых знакомых, Ричарда Рича и Томаса Сеймура. Думаю, что они знали о том, что она вызывала меня… и, наверное, специально дожидались, чтобы подразнить.
– Скорее это случайное совпадение. Эти двое, вероятнее всего, обсуждали военные дела, когда вы появились. Оказавшись перед выгребной ямой, нельзя не увидеть червей.
– Ты прав. Но Рич явным образом следил за моей карьерой.
– Но это же отнюдь не секрет, что вы защищали интересы королевы. Вероятно, он прознал о предстоящем визите и решил немного развлечься за ваш счет.
– Вообще все это довольно странно. Ведь я не являюсь достаточно заметной персоной, чтобы быть ему по-настоящему интересным.
– Говорят, что Рич теперь несколько не в чести.
– Я тоже слышал об этом. И все же он по-прежнему является членом Тайного совета. Король ценит его дарования, – добавил я с горечью.
– Политика подобна игре в кости: чем лучше игра, тем хуже человек.
– Джек, мы должны действовать быстро. Слушание состоится уже в понедельник.
– Нам еще не приходилось иметь дело с Сиротским судом.
– Многие из его функций, строго говоря, не принадлежат суду. Тебе известен принцип опеки?
Барак неторопливо процитировал вспомнившийся ему отрывок из книги:
– «Если муж держит землю по рыцарской службе и умирает, имея малых наследников, то собственность его переходит к королю до тех пор, пока подопечный не достигает возраста или не женится». Вроде так?
– Да, точно.
– И король имеет право управлять землями и устраивать брак подопечного. Однако на деле он просто-напросто продает опеку тому, кто предложит больше. Через Сиротский суд. Да?
– Ты все правильно запомнил. Рыцарская служба представляет собой древнюю форму наследственного владения землей, к началу правления нынешнего короля она уже становилась анахронизмом. Однако потом начался роспуск монастырей. И все захваченные монастырские земли были распроданы слугам короля. Это породило столько дел по вопросам опекунства, что пришлось учредить отдельный суд. Главной задачей его является получение денег. В Сиротском суде проверяют стоимость земель, подлежащих опеке через феодариев, местных чиновников, после чего торгуются с просителями – теми, кто желает получить опекунство над несовершеннолетними наследниками.
– Приоритетное право опеки предоставляется родственникам детей, разве не так?
– Так. Однако часто оно переходит к лицу, предложившему большую цену, особенно когда у детей не имеется близких родственников. Именно таким образом этот Николас Хоббей и стал опекуном Кертисов.
– Нетрудно догадаться, зачем это ему понадобилось, – кивнул Барак. – Выдав Эмму за своего сына, он получил бы ее долю отцовского леса. Однако девочка умерла.
– Ну, положим, из опеки над Хью Николас тоже наверняка сумел извлечь выгоду. Доля Эммы перешла к ее брату, а Хоббей получил право контроля над землями Хью до достижения им двадцати одного года. На юге существует постоянная потребность в лесе для корабелов, да и для производства железа необходим древесный уголь. Особенно теперь, во время войны.
– А много ли там леса?
– На мой взгляд, примерно двадцать квадратных миль. Около трети принадлежало самому Хоббею, но все остальное перешло к Хью Кертису. И тут открывается широкое поле для махинаций. Я знаю, что те, кто продает древесину для кораблей, часто извлекают незаконные доходы при рубке леса и действуют рука об руку с местными феодариями, получающими свою долю. Вся система прогнила с ног до головы. Наверняка Николас хорошо погрел руки, распоряжаясь собственностью Хью.
Барак нахмурился:
– Неужели у детей нет никакой защиты? Имеются ведь у опекунов определенные обязанности.
Надо сказать, что беспризорники на улицах Лондона всегда привлекали внимание Джека, да и вообще он воспринимал бедствия обездоленных детей близко к сердцу.
– Да, но их немного. Опекун заинтересован в том, чтобы подопечный был жив, ибо в случае смерти последнего опека прекращается. Кроме того, он обязан позаботиться об образовании сироты. Что же касается выбора жены или мужа для подросшего подопечного, тут опекун по большому счету может действовать по собственному усмотрению.
– То есть бедные дети оказываются в ловушке? А куда смотрит суд?
– Суд обладает властью надзора. У него можно попросить защиты в случае плохого обращения с подопечными, как это сделал Майкл Кафхилл. Однако суд не любит вмешиваться, поскольку опекунство приносит доход в казну. Завтра я схожу в палату опеки. Вполне возможно, мне придется подмазать чью-то ладонь, чтобы посмотреть все бумаги. И раз уж я буду там, – я глубоко вздохнул, – то попробую заодно получить и копию документа, удостоверяющего безумие Эллен. Документа девятнадцатилетней давности.
Джек нахмурился:
– Похоже, эта Эллен становится для вас серьезной проблемой. Слабость наделяет некоторых людей странной разновидностью силы, как вам, конечно, известно. Кроме того, она хитра, как и многие безумцы. Ох, зря вы вообще с нею связались.
– Если я сумею узнать что-нибудь о семействе мисс Феттиплейс, это поможет сдвинуть дело с мертвой точки. Возможно, мне удастся найти человека, который будет заботиться о ней. И снимет с меня это бремя.
– Вы говорили, что Эллен была изнасилована. А вдруг это сделал один из ее родственников?
– Вовсе не обязательно. Если дело Кертисов будет принято к рассмотрению, мне, скорее всего, потребуется съездить в Портсмут, чтобы снять показания. Тогда можно сделать крюк и по дороге заглянуть в Сассекс.
Барак приподнял бровь:
– В Портсмут? Я слышал, что туда отправили уйму солдат. Поговаривают, будто бы французы хотят высадиться именно там.
– Да, Екатерина сказала мне, что эти сведения подтверждаются донесениями королевских шпионов. Но имение Хоббеев находится в нескольких милях к северу от города.
– Я бы съездил с вами, однако не могу оставить Тамазин. Во всяком случае, сейчас.
Я улыбнулся:
– Еще чего не хватало. Ты лучше помоги мне со слушанием по делу Майкла Кафхилла.
– Странно, что он покончил с собой, подав это прошение. Как раз тогда, когда мог бы что-то сделать для юного Кертиса.
– Ты хочешь сказать, что его убили? Я думал об этом. Однако мать Майкла утверждает, что никто больше не знал о его прошении. Кроме того, она узнала почерк на записке.
Я передал помощнику клочок бумаги, и он принялся внимательно его изучать.
– По-моему, все это очень подозрительно, – пробормотал он затем. – Не будет лишним сходить в тот дом, где перед смертью жил Майкл, и задать там несколько вопросов.
– А ты сможешь сделать это прямо завтра?
Барак улыбнулся и кивнул. Он любил подобного рода работу и умел ее делать. Ухитрялся разыскивать факты буквально на мостовой.
– Кроме того, придется посетить церковь, куда прежде ходило семейство Кертис, посмотреть, там ли обретается старый викарий, – продолжил я.
– Первым делом отправлюсь туда.
– Давай-ка я запишу тебе адреса…
Когда я повернулся к Джеку, чтобы передать ему бумагу, он посмотрел на меня с легкой ехидцей.
– Что такое? – удивился я.
– Это дело расшевелило кровь в ваших жилах, не так ли? А то я уже замечал, что вам становится скучно.
Я хотел было ответить, но в следующий миг Барак услышал голос жены и вскочил. Мы подошли к двери. Тамазин уже стояла за ней, широко улыбаясь. Да и Гай явно выглядел более довольным, чем все последние дни.
– С моей девочкой все в порядке, – проговорила молодая женщина. – С моей маленькой Джоанной.
– С моим маленьким Джоном, – возразил ей Джек.
– Вечно ты споришь!
– Тебе вредно волноваться, милая, – предупредил Тамазин медик. – Не стоит препираться из-за пустяков.
– Да, доктор Малтон, – со смирением ответила та.
Барак взял ее за руку:
– То есть ты намереваешься слушаться доктора Малтона, а не собственного мужа и господина, так?
Его супруга улыбнулась:
– Надеюсь, мой добрый муж и господин проводит меня домой. Если только он более не нужен вам, сэр, – добавила она, повернувшись ко мне.
Когда, погрузившись в легкую шутливую перепалку, супруги оставили дом, врач улыбнулся:
– Тамазин говорит, что Джек слишком нервничает.
– Что ж, я получил новое дело, которое займет его. – Я положил ладонь на плечо друга. – Именно это, Гай, необходимо сейчас и тебе самому… ты должен вернуться к работе.
– Еще не пришло время, Мэтью. Я слишком… устал. A теперь мне надо еще раз вымыть руки. В отличие от многих своих коллег я полагаю важным избавляться от любых скверных гуморов.
Он снова поднялся наверх. А я ощутил внезапную тяжесть, предавшись печальным размышлениям: о Гае, об Эллен, о незнакомом мне парнишке Хью Кертисе, о бедном Майкле Кафхилле… И чтобы несколько упорядочить все эти думы, я решил пройтись по саду.
Обойдя дом сбоку, я наткнулся на Колдайрона, рубившего дрова топором. Побагровевшее лицо его было покрыто потом, стекавшим мимо пустой глазницы на нос. Джозефина стояла возле отца, нервно ломая пальцы. Казалось, что она вот-вот разрыдается.
– Ну и дом, – говорил Уильям. – Горбуны, и всякие темнокожие, и беременные шлюшки, падающие на лестнице, чтобы показать свой огромный живот…
Звук моих шагов заставил его вздрогнуть и оглянуться. Глаза Джозефины округлились, а рот испуганно приоткрылся.
Посмотрев на эконома, я холодно промолвил:
– Тебе повезло, что со мной нет Барака. Если бы он услышал, как ты называешь его жену, боюсь, тебе пришлось бы познакомиться с острым концом этого топора.
Обойдя Уильяма, я направился прочь. Я готов был выгнать этого типа прямо сейчас, однако полные невероятного страха глаза его дочери остановили меня.
Глава 5
Примерно через час мы с Гаем сели за ужин. Колдайрон, при всех его недостатках, был недурным поваром, и мы наладились свежими речными угрями под масляным соусом. Держался эконом почтительно, пожалуй, даже подобострастно и прислуживал нам с опущенными долу глазами.
Когда он покинул столовую, я рассказал Малтону о своей встрече с королевой и о деле Кертисов, упомянув также, что если мне придется съездить в Хэмпшир, то я сумею заодно разузнать кое-что о прошлом Эллен.
Друг пристально посмотрел на меня карими глазами, подумал мгновение и произнес:
– Тебе следовало бы сказать мисс Феттиплейс, что ты понимаешь, какие чувства она питает по отношению к тебе, но что, к сожалению, у нее нет никаких оснований надеяться на взаимность.
Я энергично помотал головой:
– Я боюсь последствий этих слов. Кроме того, если я перестану посещать Эллен, она останется в одиночестве.
Гай, не отвечая, в упор глядел на меня. Положив нож, я откинулся на спинку стула.
– Любовь не всегда бывает взаимной, – проговорил я негромко. – Я любил Дороти Эллиард, однако, увы, безответно. А в отношении Эллен я ощущаю только… симпатию, да. И жалость.
– А как насчет вины? Из-за того, что сам не способен ответить ей должным чувством?
Я помедлил, но потом все же кивнул:
– Да, и это тоже.
Врач продолжил негромким голосом:
– Потребуется мужество, чтобы сказать Эллен правду. Чтобы увидеть ее реакцию. Не будь эгоистом, Мэтью!
Я недовольно нахмурился:
– Я думаю вовсе не о себе!
– Да неужели? Ты в этом уверен?
– Наилучший способ помочь Эллен – это выяснить правду о ее прошлом! – отрезал я. – Тогда…
– Думаешь, это пойдет ей на пользу?
– Полагаю, что да.
Медик промолчал.
После ужина я поднялся наверх, чтобы просмотреть книги, которыми привык пользоваться еще со студенческих времен, и заметки о старых делах. Мне нужно было освежить в памяти правила и процедуры Сиротского суда. Впрочем, в первую очередь следовало решить вопрос с Колдайроном. Еще в саду у меня возникло горячее желание прогнать этого наглеца, однако сейчас мне пришло в голову, что, если я сделаю это перед отъездом в Хэмпшир, дом останется без присмотра. Заниматься им и обоими мальчишками придется Гаю, a взваливать на него подобную ответственность нечестно. Лучше будет завтра же порасспрашивать в Линкольнс-Инн, нет ли у кого на примете подходящего эконома, и заручиться согласием нового управляющего работать на меня, прежде чем я уволю Уильяма. Смущала меня и Джозефина, которая до смерти перепугалась, сообразив, что им могут отказать от места. Словом, от этого типа были одни сплошные проблемы, и я от души проклинал тот день, когда меня угораздило нанять его.
Остаток вечера я провел, изучая источники и составляя заметки. Когда начало темнеть, пришлось вызвать снизу Колдайрона со свечой. Но на лестнице послышались шаги Джозефины: она принесла подсвечник, поставила его на мой стол и, сделав короткий реверанс, удалилась. Шаги ее прозвучали в обратном направлении: «Шлеп, шлеп, шлеп».
Наконец я перестал писать и, не вставая из-за стола, призадумался. Мастер Хоббей начал с приобретения части леса вместе с монастырскими зданиями, которые перестроил в жилой дом, после чего приобрел опеку над детьми. Общая сумма расходов наверняка была достаточно внушительной даже для процветающего негоцианта. Интересно будет выяснить, сколько всего денег он потратил. Бесс Кафхилл говорила, что Эмма не любила юного Дэвида Хоббея, однако в моем понимании суд лишь в самых чрезвычайных обстоятельствах стал бы рассматривать протест опекаемой девицы против замужества, предлагаемого ее опекуном. Чтобы Сиротский суд не допустил такого брака, потенциальный жених должен был либо находиться значительно ниже невесты на общественной лестнице, либо являться преступником, больным или калекой (например, горбуном, как я сухо заметил про себя).
Однако Эмма в любом случае умерла, и если Николас Хоббей рассчитывал на ее брак со своим сыном, то его план лопнул. Ее доля наследства перешла к Хью. При этом, согласно одной из несуразностей закона, незамужняя девица имела право ходатайствовать о снятии опеки по достижении четырнадцати лет, тогда как юноша не мог обрести независимость до двадцати одного года. Согласно словам Бесс, семь лет назад Хью было одиннадцать. Значит, теперь ему исполнилось восемнадцать – до вступления во владение собственными землями юноше оставалось еще целых три года.
Я поднялся и принялся расхаживать по кабинету. Итак, вплоть до совершеннолетия Хью Хоббей мог рассчитывать лишь на обыкновенный доход от своих земель, и если речь шла о лесе, никакого дохода от ренты не предусматривалось. Тем не менее, как я говорил Бараку, владельцы опеки были печально известны «расточением» земель своих подопечных, особенно таких, где имелись леса и рудники.
Взгляд мой коснулся корешка стоявшей на полке книги, которая прежде принадлежала моему другу Роджеру: «Плач христиан по Лондону». Это сочинение Родерика Мора было обличением общественных язв нашего города. Я открыл книгу, памятуя о том, что в ней содержался и пассаж по поводу опеки: «Боже, разори этот скверный обычай, ибо он чересчур отвратителен и мерзостен настолько, что зловоние от него возносится с земли к самому небу».
Закрыв «Плач христиан по Лондону», я выглянул в сад. Было уже почти темно, и сквозь открытое окно доносился запах лаванды. Тявкнула лисица, порхнули крылья какой-то птицы. Прямо как у нас в селе, подумал я, вспомнив об отцовской ферме, где прошло мое детство. В это мгновение трудно было представить, что страна в опасности, что солдаты маршируют с оружием и объединяются в армии, а в Ла-Манше собираются корабли.
На следующее утро я спустился по Канцлер-лейн, чтобы найти лодку до Вестминстерского причала. Переходя Флит-стрит, я заметил, что кто-то расклеил по всем Храмовым воротам рукописные листовки, призывающие мэра опасаться «священников и чужаков», готовых поджечь Лондон. Этим утром погода сделалась еще более жаркой, а небо приобрело желтый сернистый оттенок. Я свернул на Миддл-Темпл-лейн и спустился по узкому переулку между тесно стоявшими домами. Возле боковой улочки можно было увидеть старую церковь ордена тамплиеров. Винсент Дирик подвизался в Иннер-Темпл. Я подумал о том, что до слушания осталось всего четыре дня. Пройдя мимо садов Темпла, в которых недавние бури оставили ковер лепестков под розовыми кустами, я спустился к причалу.
На реке по-прежнему было полно направлявшихся на восток транспортных судов. Одна из барж была загружена аркебузами, пятифутовые железные стволы поблескивали на солнце. Лодочник сообщил мне, что все суда королевского флота уже ушли из Дептфорда в Портсмут.
– Мы потопим этих французских ублюдков! – проворчал он.
Мимо Вестминстерского причала проплыли две связанные воедино баржи: на каждой на весла налегало с дюжину людей. Под огромной тенью Вестминстер-холла я поднялся в Новый дворцовый двор. Сотня солдат собралась возле большого фонтана, блистая великолепием красных и белых мундиров лондонского ополчения. Как и предполагалось заранее, они являли собой шикарное зрелище. С яркими одеждами контрастировало вооружение: темные и тяжелые деревянные булавы, хаотично утыканные острыми гвоздями и шипами.
Лицом к ним на вороном коне восседал коренастый офицер в мантии королевских цветов, зеленого и белого, и в увенчанном плюмажем шлеме. Площадь окружала толпа зевак – разносчики и развозчики всякого товара, вестминстерские проститутки и судебные клерки. Одна из шлюх распустила свой лиф, выставив груди на соблазн рекрутам, что порядком развеселило окружающих. Даже на устах офицера появилась легкая улыбка.
Солдаты приняли напряженный и выжидающий вид, когда он извлек внушительного вида пергамент, с многозначительным видом развернул его перед собой и начал декламировать:
– «Своей верой в Бога и короля клянусь истинно повиноваться военным законам…»
Офицер смолк, и солдаты громким речитативом повторили его слова. Я понял, что присутствую при принятии присяги – бойцы дают клятву перед поступлением на военную службу, – и стал проталкиваться через толпу, заботливо придерживая рукой мошну. А потом оказался на узкой и темной улочке между Вестминстер-холлом и аббатством, абсолютно безлюдной, если не считать седоголового старого клерка, который неторопливо шел мне навстречу, согнувшись под тяжестью огромной кипы каких-то документов.
Я приблизился к нескольким располагавшимся позади Вестминстер-холла старинным зданиям норманнской эпохи, белый камень которых покрывал слой печной сажи. И вместо того чтобы направиться, как обычно, в палату прошений, открыл крепкую деревянную дверь в соседнем здании и по узкой лестнице поднялся к широкой арке. Ее украшало резное изображение печати Сиротского суда: королевский герб, а под ним двое детей со свитком в руках, на котором был написан латинский девиз палаты: «Pupillis оrphanis et viduis adiutor» («Помощник опекаемым, сиротам и вдовам»).
В просторном вестибюле было сумрачно, стоял привычный в судах запах пыли, старой бумаги и пота. С одной стороны прихожей находилось несколько дверей, в то время как с другой на длинной деревянной скамье сидело несколько человек, на лицах которых застыло напряженное и непроницаемое выражение. Все они были богато одеты. Присутствовала пара лет тридцати с лишним: мужчина в отменного качества дублете и женщина в шелковом платье и расшитом жемчугом капюшоне. Чуть поодаль сидел мальчуган лет десяти в атласном камзоле. Молодая женщина, в темном платье с высоким воротником, держала его за руку, споря с незнакомым мне барристером.
– Но как только они могут поступать подобным образом?! – удивлялась она. – Это же абсолютно бессмысленно!
– Как я уже говорил вам, миледи, – терпеливо отвечал ее собеседник, – это отнюдь не то место, где можно рассчитывать на здравый смысл.
– Прошу прощения, брат. Не могли бы вы направить меня в кабинет клерка? – спросил я у адвоката.
Коллега посмотрел на меня с любопытством:
– Дверь прямо за вашей спиной, брат. Полагаю, вы – новичок в делах опеки?
– Совершенно верно.
Он выразительно коснулся своей груди в области кошелька. Я кивнул. Ребенок уставился на нас с озадаченным видом, а я постучал в дверь клерка.
Внутри просторную комнату делил пополам деревянный прилавок. На противоположной стороне, под окном, небо за которым уже темнело, восседал за своим рабочим столом очень делового вида седовласый мужчина в пыльном одеянии. Узколицый клерк помоложе расставлял бумаги на полках, обрамлявших стены от пола и до потолка. Ровный скрип пера стих, и старший клерк оторвался от письма и подошел ко мне. Морщинистое лицо его ничего не выражало, однако глаза смотрели проницательно и расчетливо. Коротко поклонившись, он опустил испачканные чернилами руки на прилавок и вопросительно посмотрел на посетителя, абсолютно точно не испытывая излишнего почтения перед моей сержантской шапочкой. Хотя клерки во всех судах обладали великой силой, с барристерами и сержантами они держались уважительно. Похоже, в Суде по делам опеки царили иные нравы.
– Слушаю вас, сэр, – произнес старик нейтральным тоном.
Открыв свою папку, я выложил на прилавок повестку на имя Майкла Кафхилла:
– Добрый день, мастер клерк. Я – сержант юриспруденции Шардлейк. Мне нужно ознакомиться с материалами по этому делу. Мастер Уорнер, атторней королевы, должен был написать об этом стряпчему Сьюстеру.
Служащий изучил повестку, а потом посмотрел на меня уже с чуть более почтительным выражением:
– Да, сэр. Мне разрешили познакомить вас с записями. Однако мастер Сьюстер также сказал мне, сэр, что свидетельства, поддерживающие заявление истца, нужно внести в дело как можно быстрее.
– Я понимаю это. Вам сообщили, что вчинивший иск человек умер?
– Да. – Мой собеседник печально покачал головой. – Истец умер, адвокат ознакомлен с делом за четыре дня до слушания, свидетельских показаний нет, необходимых бумаг тоже. Сэр Уильям окажется в сложном положении на слушании. Следует соблюдать предписанные процедуры. Речь ведь как-никак идет об интересах несовершеннолетнего.
– Я готов оценить любую помощь, которую вы можете предоставить мне. Надеюсь уже вскоре получить свежие показания. – Я запустил руку под мантию, к кошельку. – Мастер…
– Миллинг, сэр, Гервасий Миллинг, старший клерк.
Старик неторопливо повернул руку ладонью вверх. Я посмотрел на его младшего коллегу, еще возившегося с бумагами.
– O, не обращайте на него внимания, – проговорил Миллинг. – Пять шиллингов новыми за просмотр всех бумаг по опеке. Или три в правильном серебре.
Я заморгал. Вся юридическая машина, равно как и государственный аппарат у нас в стране, смазывалась взятками. Официальные лица получали деньги или ценные подарки от сторон, участвующих в процессах, от торговцев, стремящихся заняться поставками для армии, просто от богатых людей, желавших купить монастырские земли. Впрочем, обыкновенно эти презенты не выставлялись напоказ и маскировались под видом подарков, сделанных из личного уважения. Те же, кто отличался непомерной алчностью, наживали неприятности на свою голову: именно это, по слухам, и произошло с Ричем в прошлом году. Так что клерк, открыто требующий деньги у сержанта юриспруденции, представлял собой просто удивительное явление. Впрочем, напомнил я себе, это же Суд по делам опеки. И передал ему деньги. Младший клерк, как и прежде, возился со своими бумагами, не проявляя никакого интереса к этому явно рутинному делу.
Гервасий сразу сделался более дружелюбным:
– Я внесу вас в реестр, сэр, и принесу бумаги. Однако, сэр, позвольте заметить, в ваших же собственных интересах, что вы нуждаетесь в свидетелях, способных подкрепить обвинения мастера Кафхилла. Говорю это вам откровенно, как сказал и самому мастеру Кафхиллу, когда тот явился сюда.
– Значит, Майкл Кафхилл видел вас, когда подавал прошение? – спросил я.
– Да. – Старик с любопытством посмотрел в мою сторону. – Вы были знакомы с ним?
– Нет. Я только вчера впервые имел беседу с его матерью. Какое впечатление произвел на вас Кафхилл?
Миллинг на мгновение задумался:
– Он показался мне странным. Нетрудно было заметить, что прежде этому человеку никогда не приходилось бывать в суде. Он только сказал, что с юным подопечным творят ужасные вещи и что он хочет, чтобы дело как можно быстрее представили на рассмотрение сэру Уильяму. – Служащий оперся локтями о стол. – Майкл Кафхилл показался мне возбужденным, рассеянным. Я даже подумал, что он малость не в себе, но потом понял, что нет, он просто был… – старик задумался, подбирая нужное слово, – вне себя от ярости.
– Да, – согласился я. – Похоже на то.
Гервасий повернулся к своему помощнику и потребовал:
Читать бесплатно другие книги:
