Сома-блюз Шекли Роберт

Глава 1

Хоб выглянул в иллюминатор и увидел далеко внизу, под тонкой облачной пеленой, остров Ибицу, неожиданно появившийся в разрыве облаков. Хоб сидел рядом с бизнесменом, грузным и надоедливым, который начал разговор с рассказа о том, что сам он из Дюссельдорфа, в Париже был по делу, управился быстро и решил провести выходные на испанском острове Ибица. А Хоб там бывал? Не дожидаясь ответа, бизнесмен сообщил, что у него есть приятель, который живет в новом кондоминиуме рядом с Санта-Эюлалиа — «Штурмкениг» называется. Хоб когда-нибудь слышал про это место? Про него писали в журнале «Европейская архитектура», что это «оригинальное нагромождение старых и новых стилей». Три плавательных бассейна, коринфская арка, эстрада в форме морской раковины и три ресторана, один из которых получил четырех поросят по рейтингу журнала «Международный гурман». В кондоминиуме есть свои магазины и продуктовые лавки и, что очень важно, свой немецкий мясник, который готовит колбасу, Schweinefleisch <Свинина(нем.)> и прочие хорошие мясные продукты, совсем как дома. Последовала небольшая лекция о колбасах, завершившаяся сообщением:

— Насчет колбас я очень разборчив! Настоящую колбасу умеют делать только немцы. Французские колбасы выглядят забавными, но в них слишком много чесноку, а так они совершенно безвкусны. Английские колбасы делаются тяп-ляп, и на вкус они как опилки — точь-в-точь как английская политика. Нет, колбасу по-настоящему умеют делать только в Германии. Особенно в Дюссельдорфе.

В продолжение всей речи Хоб лишь кивал. В наше время подобные старомодные шовинистические речи можно услышать так редко! А Хобу нравились махровые националисты. Он их коллекционировал. Европа представлялась ему большим Диснейлендом, где каждая страна одевается в свои национальные цвета и костюмы, поставляет свои продукты, имеет свои особые обычаи и своих типичных представителей, которые всегда рады поговорить о себе. Хоб находил очаровательным, что итальянцы так ревностно привержены своим макаронам, а скандинавы своему шнапсу, и так далее, вплоть до бельгийцев с их мидиями и pommes frites <Жареной картошкой (фр.)>. Но, как правило, Хоб осуждал себя за подобный циничный и легкомысленный взгляд на вещи. Как может нормальный человек восхищаться этой кукольной эксцентричностью. Ну хорошо, пусть даже настоящей, неподдельной эксцентричностью, все равно. То, чего он ищет, не имеет отношения к современной реальности. Европа давно перестала быть Диснейлендом. Она предельно серьезна. Но не с точки зрения американцев — которые, на свою беду, даже японцев не способны воспринимать серьезно. Американцы ездят в Европу не затем, чтобы прикоснуться к реальности. Реальности им и дома по уши хватает Они едут за местным колоритом. А где они его не находят, там выдумывают.

Самолет лег на крыло и развернулся. Внизу открылась вся Ибица. Островок крохотный, современный реактивный самолет пролетает над ним меньше чем за минуту. Посередине — горный хребет, к югу от него — долины, на севере — крутые утесы, обрывающиеся в море. Над горящей свалкой рядом с Санта-Каталиной виднелся столб дыма Свалка полыхала круглые сутки. Это было бельмо на глазу для всего острова. А потом самолет пошел на посадку Загорелась табличка «Пристегните ремни».

И вот наконец Хоб спустился на пыльный асфальт и зашагал к багажному отделению. За ограждением толпились люди, встречающие друзей и любимых. Ждет ли его кто-нибудь? Вряд ли В последний раз он был на острове с полгода тому назад, когда приезжал на свадьбу Гарри Хэма.

Хоб быстро покинул аэродром, сел в такси и наконец-то вдохнул знакомые запахи острова: тимьян и жасмин, апельсины и лимоны. Мимо пронеслись низенькие квадратные домики по дороге в Ибица-Сити. Впереди показалась Дальт-Вилья, нагромождение белых кубов, растущих из земли, мечта кубиста, старинный городок, напоминающий греческие Киклады.

Водитель пытался болтать с ним на своем зачаточном английском. Но Хобу разговаривать не хотелось. Он слишком дорожил этими первыми минутами на острове. Высматривал знакомые приметы вдоль дороги. Карта Ибицы усеяна памятниками местной истории. Вон то место, где испанские копы из отдела по борьбе с наркотиками арестовали Малыша Тони. У той кучи камней раньше стоял бар Арлен — Элиот Поль захаживал туда пропустить стаканчик, пока фашисты не сровняли забегаловку с землей. А вон то место, где ты встретился с Алисией в ваше первое золотое лето. А вон и опасный перекресток, где в один прекрасный вечер Ричард-Сицилианец слетел с дороги на своем здоровом бандитском «Ситроене», снес хибару местных жителей и задавил брата с сестрой, которые там жили. Говорят, он застиг их в одной постели. Но он не успел никому об этом рассказать. Приехала гражданская гвардия и забрала его в больницу — Ричард сломал себе руку. А по дороге он умер по непонятной причине.

Первую остановку Хоб сделал в Санта-Эюлалиа. Вышел из такси у пункта проката и нанял себе семисотый «Сеат». Выехал на нем на дорогу в Сан-Карлос, сразу за поселком уходившую в горы. У него поднялось настроение. Проезжая через Сан-Карлос, Хоб увидел полдесятка хиппи Они пили пиво и пели под гитару за деревянными столиками у бара Аниты. Хоб проехал извилистое шоссе — на холме слева дом Робина Моэма — и свернул на каменистую дорожку, ведущую к своей фазенде, К'ан Поэта. Поставил машину "а площадку перед гаражами под большим рожковым деревом Вид дома с его благородными пропорциями доставил Хобу несказанную радость. Архитектор говорил, что вилла выстроена в полном соответствии не то с золотой серединой, не то с золотым сечением, Хоб точно не помнил. Но, как бы то ни было, фазенда была хороша Два крыла, соединенные трехэтажной постройкой, на которой сейчас сушилось белье. Хоб спустился по трем ступенькам к облицованной камнем калитке, увитой виноградом. Дома оказалась только маленькая черноволосая девушка в розовом купальнике. Она лежала в гамаке и читала книгу Алистера Маклина в мягкой обложке. Хоб ее раньше никогда не видел. Девушка сказала, что ее зовут Салли и что она подружка Шоула. Шоул был израильский приятель Хоба. Еще девушка сообщила, что все ушли на пляж. А он кто такой? Хоб объяснил, что он хозяин дома. Девушка похвалила дом и Хоба — за гостеприимство.

Хоб зашел внутрь, бросил вещи в своей комнате. На третьем этаже, переоделся в белые хлопчатобумажные шорты, серую футболку с тремя пуговицами и сандалии. Потом снова вышел и поехал по дороге на Сан-Карлос, обратно в сторону Санта-Эюлалиа, свернул у Сес-Пинес и направился в глубь острова, в долину Морна, вдоль миндальных плантаций. Скоро дорога начала подниматься вверх, к Седос-дес-Секвинес, горному хребту, который высился посреди острова. Маленькая легковушка преодолевала подъем без особых трудностей. Узкая асфальтовая дорога сменилась грунтовкой и продолжала взбираться на кручи. Несколько раз приходилось объезжать скальные выступы, нависающие над дорогой. На Ибице при строительстве дорог предпочитали обходить Препятствия, а не взрывать их. В конце концов Хоб проехал последний крутой поворот и увидел впереди, там, где дорога спускалась в седловину, сложенную всухую каменную изгородь, которой была обнесена вилла Гарри Хэма.

Хоб оставил машину на площадке, специально вырубленной посреди колючих зарослей кактусов, рядом с «Сеатом» Гарри. Прошел вдоль каменной изгороди и увидел дом, выстроенный на противоположном склоне холма. Маленький фермерский дом, которому было уже лет двести, а вокруг — четыре-пять гектаров расчищенной земли. Повсюду было удивительно чисто, как всегда на фермах Ибицы, за исключением тех, что принадлежали «людям с полуострова», — так именовали здесь испанцев с материка. По одну сторону тянулись амбары, все еще наполовину забитые вездесущими плодами рожкового дерева. Хоб отсюда уловил их характерный приторно-сладковатый аромат. Он не слишком любил этот запах, но он ассоциировался с островом, а потому все же был дорог Хобу.

Сам дом тоже был типичным — подобранные по размеру камни, скрепленные глиной, поверх обмазанные цементом и штукатуркой. Как почти везде на острове, размер главной комнаты определялся длиной ствола белого дуба, служившего центральной балкой. Когда балка ставилась на место, к ней присоединяли прямоугольные дубовые стропила, потом все это заваливали хворостом и утрамбовывали глиной. Крыша была плоская, с наклоном к середине, чтобы собирать дождевую воду. Вода попадала в водосток, затем — в подземную цистерну, откуда Гарри по мере необходимости перекачивал ее насосом в бак на крыше.

Даже окна оставались прежними, хотя Гарри собирался как-нибудь их обновить. Но все медлил. Он гордился старинными узкими окошками, которые в былые времена защищали жителей дома от зимних холодов и не пускали внутрь сарацинских пиратов из Алжира и Марокко, совершавших набеги на остров чуть ли не до середины XIX века. До побережья Северной Африки отсюда было меньше сотни миль, и сарацины занимались здесь разбоем в течение многих столетий. Так как до властей далеко, не дозовешься, жители Ибицы научились сами о себе заботиться. Каждая деревня, каждое отдельное строение были крепостью или, по крайней мере, укреплением, рассчитанным на то, чтобы не впускать пиратов, пока не явится подмога. Теперь вместо сарацинских пиратов остров посещали английские и немецкие туристы — а эти давали больше, чем брали. Хоб временами думал о том, на пользу ли пошли Ибице такие перемены. Борьба с пиратами развивала в жителях отвагу и независимость. А туристы принесли на остров страшную безвкусицу, «Макдоналдсы» и целые скандинавские, немецкие и французские «поселки», которые выглядели гротескно, потому что строители сознательно пытались воспроизвести стили соответствующей архитектуры. Американских «поселков» пока не было, но этого явно недолго ждать.

Во дворе копалось в песке несколько кур. Наверняка Мариина работа. Такие люди, как Гарри Хэм, не созданы для того, чтобы держать кур. Но насчет жены Гарри ничего нельзя было сказать наверняка, кроме того, что она прекрасна, величественна и слишком хороша для него — грузного, лысеющего отставного копа из Джерси-Сити, штат Нью-Джерси, ныне — неоплачиваемого партнера Хоба Дракониана по детективному агентству «Альтернатива».

Хоб прошел дальше вдоль изгороди и окликнул:

— Эй, Гарри! Ты дома?

Его крик раскатился по двору, подхваченный гулким эхом соседнего утеса. Поначалу ответа не было. Потом из дома выбежал крупный лысеющий мужчина с брюшком в рабочих штанах цвета хаки, белой рубашке и мягких сандалиях на веревочной подошве, какие носили на острове.

— Хоб! Заходи!

Гарри распахнул калитку и провел Хоба во двор. Теперь Хоб увидел машину Гарри, «Ситроен» испанского производства, стоящий рядом с амбарами.

— Вовремя ты появился! — сказал Гарри. — А то уговорил меня работать в этом твоем агентстве, а сам смылся в Париж и оставил меня тут покрываться плесенью.

— В объятиях Марии! — напомнил Хоб.

— Ну да, так-то оно так, — ухмыльнулся Гарри. — На самом деле, тут чудесно. И все-таки приятно иногда потолковать со своим братом американцем.

— А чем тебе местные не по вкусу?

— Ну, с ними-то я уживаюсь. А вот французы и англичане мне и впрямь не по душе.

Такова была судьба Гарри, что, ни в коей мере не будучи космополитом, он изумительно вписался в жизнь аборигенов Ибицы. Гарри вполне мог бы родиться ибисенцем — он разделял большую часть их предрассудков и обладал многими из их добродетелей.

— Все в порядке? — спросил Хоб.

— Ага, все чудесно. Но мне надо повидать Новарро. Он просил привезти тебя, если ты вдруг появишься.

Новарро был лейтенантом гражданской гвардии — то есть местной испанской полиции. Хоб не мог назвать его другом, но они много лет были хорошими знакомыми.

— А по какому делу?

— Да была у меня тут одна мелкая неприятность позапрошлой ночью. Ничего серьезного. Потом расскажу.

Гарри провел Хоба на кухню — большую и веселую, с цветными эстампами местных художников на беленых стенах. Тут стояли холодильник и плита. И то, и другое работало на газу из баллонов. Еще на кухне висела газовая лампа, горевшая, несмотря на то что на дворе стоял ясный день, — окно было только одно, и притом очень узенькое. Гарри вообще-то недолюбливал газовую лампу — она шипела и распространяла слабый, но неприятный запах. Он предпочитал возиться с керосиновыми «лампами Аладдина». Ему нравился их мягкий золотистый свет, и он взял на себя обязанность их чистить и подрезать фитили, потому что Мария, со своей практичностью истинной жительницы Ибицы, не видела в керосиновых лампах ничего романтичного. Зачем они, когда бутан куда дешевле и проще в употреблении? Да и вообще, зачем это все, когда можно за пару сотен долларов провести электричество от трансформатора на шоссе? Однако Гарри не соглашался. Ему нравилось, что на вилле нет электричества. Это тешило его романтическую натуру. Марии нравился его романтизм, но объяснить это ее сестрицам, не говоря уж о тетушках, дядюшках, кузенах, кузинах и прочей многочисленной родне, было куда как непросто.

— Он не любит электричества, — говорила им Мария. — У него вообще старомодные вкусы, хоть он и американец.

Семейство ставило ей на вид, что американцам такими быть не положено. «А мой — такой!» — отвечала Мария, и родственники затыкались, потому что других американцев в семье не было.

Гарри вычистил кофейник, налил воды и поставил на огонь. Откупорил две бутылки пива «Дамм», чтобы не скучать, пока варится кофе. Потом поискал в холодильнике ветчины — замечательной ветчины, которую постоянно жуют испанцы. Вот почему те из них, кто побогаче, обычно толстые.

— Расслабься, — сказал Хоб. — Позже съездим пообедать. У Хуанито сейчас открыто?

— Нет, только с той недели. Но «Ла Эстрелья» работает, к тому же открылся еще один новый ресторанчик, «Лос Аспарагатос», с итальянской кухней. Говорят, довольно приличный.

— Ну что ж, посмотрим. Как Мария?

— Мария — просто чудо! — сказал Гарри.

Они с Марией поженились всего полгода назад, в белой церкви Сан-Карлоса. Хоб был шафером. Мария была очаровательна в сшитом вручную бабушкином атласно-кружевном подвенечном платье. Хоб вспомнил, как бросалась в глаза разница между ее лицом — оливковым овалом — и квадратной, красной американской физиономией Гарри. Венчал их отец Гомес, духовник Марии, предварительно удостоверясь, что полузабытые устои католической веры Гарри еще не рухнули окончательно. Гарри пообещал в будущем почаще заглядывать в церковь. Отец Гомес отлично знал, что он не выполнит своего обещания, но формальности были соблюдены, а сам отец Гомес, каталонец из Барселоны, был не тот человек, чтобы ставить рогатки преумножению человеческого счастья.

— Что ж ты не предупредил, что приедешь? — упрекнул Гарри.

— Не успел, — объяснил Хоб. — Пять часов назад я и сам не знал, когда вылетаю из Парижа.

— А что стряслось-то? — спросил Гарри, вытряхивая сигарету из своей пачки «Румбос».

— Необходимо выяснить пару вещей.

— Например?

— Мне надо разузнать насчет мужика по имени Стенли Бауэр.

— Слыхал про такого. Англичанин? Вроде как живет на острове?

— Он самый. Его грохнули в Париже три дня тому назад. Гарри кивнул.

— А нам какое дело? Он что, был нашим клиентом?

— Его брат нанял меня, чтобы найти убийцу. И Фошон тоже хочет, чтобы я занялся этим делом. Он говорил насчет нашей лицензии на работу в Париже…

— По-онял, — протянул Гарри. — И что нужно разузнать про того мужика?

— Хотелось бы выяснить, чем таким он тут занимался, за что его могли грохнуть в Париже. С ним должен был встретиться человек по имени Этьен Варгас, который живет на острове. И еще такое дело: за несколько минут до того, как Стенли убили, он пил с каким-то мужиком. Не Варгасом. Мужик ушел. А буквально через несколько секунд Стенли сделали.

— А что тебе известно про того мужика, с которым он пил?

— Почти ничего. Средних лет, смуглый либо загорелый. Носит кольцо с большим камнем, похожим на изумруд. Они говорили по-испански и по-английски, рассматривали испанскую дорожную карту, возможно, карту Ибицы. А еще человеку, который нам это сообщил, показалось, что в имени того мужика есть испанское двойное "p".

— Замечательно, — сказал Гарри. — По этим приметам найти человека ничего не стоит. Ладно, попробуем. Сколько у нас на Ибице смуглых испаноговорящих людей? Всего около миллиона? — Я и сам знаю, что это немного. Но попробовать можно. А еще такое дело. Мне надо поговорить с Кейт насчет кой-каких стеклянных бутылочек.

Гарри посмотрел на Хоба с подозрением.

— Кейт? Это ведь твоя бывшая жена? Хоб кивнул.

— Хоб, ты говорил, что с этой дамой у тебя все кончено.

— Да, конечно. Но мне надо узнать у нее одну вещь.

— Какую?

— Это связано с убийством Стенли. Ты когда-нибудь слышал о наркотике, который называется «сома»?

Гарри подумал, потом покачал головой.

— Он новый, — сказал Хоб. — Дело международного масштаба. Возможно, очень серьезное.

— А Стенли Бауэр тут при чем?

— Слушай, я тебе все объясню сегодня вечером за обедом. Где Мария?

— На Майорку уехала. Какое-то семейное торжество. Хоб, объясни сейчас. В чем дело?

— На трупе Стенли нашли маленькую зеленую бутылочку.

— Ну и что? Тебе-то что до этого?

— Французская полиция этой бутылочкой очень заинтересовалась. Могут появиться и другие такие же. Они хотят знать, кому принадлежит бутылочка и где ее взял Стенли.

— Да, конечно. И все-таки…

— Гарри, в этой бутылочке была та самая «сома». А я почти уверен, что бутылочка — моя.

Гарри Хэм прищурился.

— Твоя? Какого черта?.. Ты уверен?

— Думаю, да. У меня их была целая куча. Они очень приметные. Я привез сотни три таких из Индии вместе с сари в те времена, когда снабжал хиппи.

— И что ты в них наливал?

— Духи. Дешевые жасминовые благовония из Кашмира. Хорошо шли. Но эти бутылочки очень подходят и для гашиша.

— Хоб, Христа ради…

— Не дури, Гарри. Это было сто лет назад. Я уже давным-давно завязал. А про эти бутылочки и вовсе забыл. Но в свое время они были моей торговой маркой. Мне надо выяснить, кто их использует. Пока полиция не вышла на меня.

— А где ты их видел в последний раз?

— Они валялись в сарае у меня на фазенде.

— На которой, Хоб?

— На К'ан Доро, той, которой сейчас владеет Кейт.

— Да, пожалуй, лучше обсудить это с ней.

Глава 2

Фазенда Кейт была в Сайта-Гертрудис. Покинув Гарри, Хоб спустился с гор на шоссе, а потом через долину Морна — на главную магистраль. Проехав через Санта-Эюлалиа, он свернул к Ибице, затем повернул направо, на дорогу, ведущую к Сан-Антонио-Абад, а спустя милю повернул к маленькой вилле в стороне от дороги.

Во дворе стояли две машины: одна — старенький голубой «Ситроен» Кейт, другая — довольно новый микроавтобус «Форд» американского производства. Хоб поставил свою машину рядом. У него уже начало сосать под ложечкой.

Не успел он захлопнуть дверцу, как Кейт уже выбежала из дома во двор.

— Хоб! Вот здорово!

Она выглядела по-прежнему хорошо. Точнее, она еще больше похорошела с тех пор, как Хоб видел ее в прошлый раз. Яркий сарафан, обнажающий плечи, белокурые волосы — темно-золотые, а ближе к концам почти белые, пушистые и развевающиеся на ветру…

Хоб затаил дыхание. Потом перевел дух. Спокойно, парень! Она ведь всегда сводила тебя с ума.

— Привет, Кейт. Я тут проезжал мимо и решил заскочить, посмотреть, как ты.

Кейт была женщиной среднего роста, лет тридцати с небольшим, с улыбкой, как солнечный луч. Теперь она чуточку располнела, но все равно была хороша. Ее странный аромат надолго задерживался в памяти — один из этих темных мускусных запахов, невероятных и неотразимых. Живое воплощение солнечного света — так он называл ее когда-то.

— Ну что ж ты стоишь, заходи!

Она повела его в дом — маленькое современное бунгало. На крылечко вышел мужчина — высокий, поджарый, мускулистый, с маленькими усиками, изящные небольшие ноги в кроссовках, шикарный белый костюм, на порочном смуглом лице — скучающее выражение.

— Хоб, это Антонио Морено. Не знаю, знакомы ли вы? Сеньор Морено — художник, приехал из Мадрида. Довольно известный. Я знаю, ты почти не следишь за событиями в мире искусства, но, может, ты все же слышал о его настенной росписи с убитыми лошадьми в галерее Монтьюич? Она наделала много шуму. Сеньор Морено согласился показать мне кое-какие свои произведения. Я сейчас работаю агентом галереи «Мадрас» в Ла-Пене. Мы надеемся, что сеньор Морено разрешит нам выставить некоторые из его работ. Сеньор Морено, это Хоб Дракониан, мой бывший муж.

— Здрасте, — зло буркнул Хоб.

— Encantado! <Я в восхищении! (исп.)> — насмешливо пропел Морено.

— Мне на самом деле нужно поговорить с Хобом, сеньор Морено, — объяснила Кейт. — Может, вы пока съездите в отель за теми холстами, которые обещали мне показать, и вернетесь где-нибудь через полчасика?

— Да, конечно, — кисло ответил Морено. И уехал в своем американском «Форде».

Кейт провела Хоба на уютную заднюю веранду и налила ему и себе холодного чаю.

— Дети в Швейцарии с Дереком. Они ужасно огорчатся, когда узнают, что ты заезжал без них. Что-то у тебя вид такой усталый?

— Отсутствие преуспевания утомляет, — объяснил Хоб. Про Дерека он расспрашивать не стал. И мужественно удержался от вопросов о том, есть ли между ними с Морено что-то, кроме убитых лошадей. Все равно ведь не скажет…

— Что, агентство в застое?

— Да нет, дела идут, только денег нет.

— Ну, может, все еще наладится, — сказала Кейт.

Хоб кивнул, глядя в сторону. Этот Морено испоганил ему целый день, если не целый месяц. Хоб терпеть не мог видеть рядом с Кейт других мужчин, даже Дерека, с которым она жила уже почти пять лет. Глупо, конечно, надеяться, что у них с Кейт еще что-то может получиться. Пора делать свое дело да возвращаться в Париж. К Мариэль. Тьфу! «Пора менять свою жизнь», как сказал Рильке.

— Слушай, Кейт, мне надо спросить у тебя одну вещь. Помнишь те мои зеленые стеклянные бутылочки? Ну, которые я привез из Индии лет двадцать тому назад?

— А как же, конечно, помню, — сказала Кейт. — Ты в них еще гашиш продавал.

Хоб поморщился.

— Когда мы с тобой разошлись, я оставил уйму таких бутылочек, пустых, в заднем сарае…

— Ой, да ты там оставил кучу всякого барахла! И коровьи шкуры, и эти уродские вышитые кошелечки из Индии… И еще перья — у тебя были целые кипы этих перьев!

— Ничего удивительного. Я продавал это барахло хипповским торговцам для еженедельных ярмарок.

— В общем, полно всякого. И еще стеклянные четки — Господи, эти стеклянные четки! Что ж там еще-то было?

Кейт приняла задумчивую позу. Самая красивая женщина, какую он когда-либо встречал, и при этом никто лучше ее не умел выводить Хоба из себя. Каждый раз, как ему требовался ответ на прямо поставленный вопрос, она вместо этого уносилась за тридевять земель со своими воспоминаниями.

— Помнишь Филиппа? — спросила она. — Ну, которому ты еще подарил все свои трубки для курения гашиша?

— Помню. Он собирался написать нечто вроде исследования по курительным принадлежностям. Кейт, так насчет тех бутылочек…

— Я думаю, — сказала Кейт. И посмотрела ему прямо в глаза. — Я думаю — как хорошо нам было вместе в старые добрые времена! Правда, Хоб?

Сердце Хоба подпрыгнуло от радости — и снова взялось за монотонную повседневную работу. Ну да, им было хорошо — пару недель. А потом два года ада. Вот и вся горькая история их семейной жизни.

— Да, нам было очень хорошо, — согласился Хоб. — Жаль, этот Питер Соммерс подвернулся не ко времени. — Питер? Так ты считаешь, что мы разошлись из-за Питера?

— Я же застал тебя с ним в постели!

— Да, но это было после того, как я узнала про твою интрижку с Зорайей.

— Послушай, так ведь про Зорайю ты знала еще до того, как все началось!

— Это ведь было в тот год, когда мы решили предоставить друг другу полную свободу, помнишь?

— Ну, это все было чисто теоретически. Мы так никогда и не договорились на этот счет.

Хоб был в одной футболке, но ему сделалось жарко. Все эти стародавние дела он позабыл и предпочел бы их не ворошить. Нет, в разрыве была виновата она — а даже если это и не так, Хоб этого знать не желает.

— Чисто теоретически? — переспросила Кейт с тем коротким лающим смешком, который Хоб совсем забыл — а теперь вспомнил. — И что, Аннабель — тоже чистая теория?

— Аннабель? Кейт, да ведь у нас с ней ничего не было!

— Да? А тогда ты говорил иначе!

— Я просто хотел заставить тебя ревновать.

— Ну что ж, этого у тебя не получилось. Кстати, с Аннабель можешь попробовать еще раз. Она вернулась на остров. Живет тут неподалеку.

— Да плевать мне, где она живет! Я никогда не имел с ней дела, да и не хотел.

— Врать ты всегда умел, — заметила Кейт. — Ну ничего, у вас с ней еще будет время по вспоминать старые добрые времена.

— Да о чем ты? Я вообще не собираюсь встречаться с Аннабель!

— А зря. Те бутылочки я отдала ей.

Хоб развернулся, чтобы уйти, потом остановился.

— Ты не знакома с человеком по имени Этьен Варгас?

— Пару раз встречалась на пляже. Приятный мальчик.

— Ты случайно не знаешь, где он живет? Мне говорили, у его отца на острове своя вилла.

— Да, я тоже об этом слышала. Но не думаю, что Этьен живет у отца. Наверно, он живет у Питера Второго.

Глава 3

Питер Второй был вторым по значимости торговцем наркотиками на Ибице. Специалист по гашишу, помешанный на качестве. Говорили, что у него в Марокко — собственная ферма и что он самолично следит за переработкой листа марихуаны на гашиш.

Раз он был Питером Вторым, предполагалось, что должен существовать и Питер Первый. Мнения островитян по поводу того, кто такой этот Питер Первый и существует ли он вообще, расходились. Многие полагали, что Питер Второй назвался так нарочно, в расчете на то, что полиция станет искать Питера Первого, а Второго оставит в покое. И, надо сказать, это действовало. Так что Питер Второй спокойно процветал.

Далеко не все фазенды на Ибице строились в согласии с традициями. У дома Питера Второго была крыша с широкими, загибающимися кверху карнизами, как у японских домиков из фильмов Куросавы. Восточный колорит виллы подчеркивался длинными тибетскими флажками на высоких бамбуковых шестах, которые весело развевались на ветру, никогда не утихающем на вершине холма близ Сан-Хосе. Внутри дома японские мотивы подчеркивались натертыми до блеска деревянными полами, скудостью меблировки, создававшей простор, и раздвижными бамбуковыми перегородками между комнатами. Питер Второй мог позволить себе эту нарочитую простоту. Дзенский песчаный сад, который вы проходили по дороге от шоссе к главному зданию, был крайним воплощением этой изысканной бедности: три продуманно расставленных камня на засыпанной песком площадке в двадцать квадратных ярдов. Хобу этот садик очень нравился. Хотя себе он такого позволить не мог. Прежде всего у него не было ни времени, ни сил ежедневно разравнивать песок граблями и убирать каждый лист и прутик, упавший на него за ночь. Собственная фазенда Хоба была загромождена вещами. Тем более он ценил роскошную простоту жилища Питера.

В то утро, когда Хоб заехал к Питеру, вилла казалась пустой. Хоб покричал хозяев, как было принято на острове, когда заезжаешь в гости без предупреждения. Никто не ответил. Но машины Питера и Дэви стояли перед домом. Поэтому Хоб прошел за дом. Там он нашел Дэви. Она была в сиреневом сари, пышные темные волосы собраны на макушке. Дэви месила к обеду хлеб с цуккини.

— Привет, Хоб!

— Я покричал, а вы не отзываетесь…

— Отсюда ничего не слышно. Говорила я Питеру, что надо установить систему внутренней связи, а он и слышать не хочет. Он ведь у нас стремится к единению с природой.

— Хозяин тут?

— Владыка в амбаре, беседует с духами.

— Ну ладно, тогда не буду его беспокоить.

— Да ничего, проходи. Питеру и его духам совсем не помешает новая компания.

Дэви была невысокая и хорошенькая. Черные волосы отливали медью — видимо, она красилась хной. Она выглядела диковинно даже на этом экзотическом острове. Дэви была дочерью английского инженера, строившего плотину в Раджаспуре, и светлокожей раджаспурской принцессы. По крайней мере, так утверждала она сама. Узнать о ком-то правду здесь, на Ибице, было довольно трудно: все рассказывали о себе то, что им было по вкусу.

Хоб поднялся по каменным ступеням, ведущим через бамбуковую рощицу, обогнул прудик-лягушатник, и вышел к амбару, расположенному на задах усадьбы. В таких амбарах местные жители держали плоды рожкового дерева, а Питер — марихуану, свое несравненное, собственноручно выращенное зелье. Торговля наркотиками была его профессией, а изготовление и потребление — хобби.

Когда Хоб вошел, Питер поднял голову и посмотрел на него. Он обрезал один из больших кустов марихуаны, сидящих в горшках, изящными вышивальными ножничками. На чистом шелковом платке рядом с горшком красовалась кучка золотисто-зеленых листьев. С ним был еще один человек — очень высокий юноша с кожей цвета кофе с молоком. Хоб уже встречал его на какой-то вечеринке. Юноша был из Бразилии Говорили, что он богат — или, по крайней мере, отец его очень богат — и встречается с Аннабель, которая живет сейчас где-то в Ибица-Сити.

Хоб заехал спросить, собирается ли Питер начинать занятия по буддистской медитации, которые он спонсировал. На Ибице, где в те времена телефоны были только в конторах и офисах, если ты хотел что-то у кого-то узнать, приходилось приезжать к этому человеку лично либо надеяться, что в один прекрасный день ты встретишься с ним в какой-нибудь кофейне, в ресторане или на пляже. Но последнее могло занять слишком много времени, так что, если ответ был тебе нужен в течение недели, приходилось ехать в гости.

— Да нет, надо еще обождать, — ответил Питер. — Солнечный Джим согласился вести занятия, но сейчас он уехал в Барселону, за мотоциклетными запчастями для своего магазина

— О'кей, — сказал Хоб. — Тогда не будешь ли ты так любезен дать мне знать, когда они начнутся?

— Можешь на меня рассчитывать, — сказал Питер.

— Да, и еще хотел тебя спросить, — сказал Хоб — Ты когда-нибудь слышал про такой наркотик — «сома»?

— А как же! Классический наркотик древней Индии. И еще бог такой. А что?

— Да вот, поговаривают, что его производят и в наше время.

— Сильно сомневаюсь, — сказал Питер. — Рецептов не сохранилось. Никто не имеет ни малейшего представления, из чего его делали. По-моему, тебе просто кто-то навешал лапши на уши, старик.

— Парижская полиция думает иначе, — возразил Хоб.

— Французы — все параноики, — сентенциозно заметил Питер. — Франция — родина теории заговора. Это началось еще с тамплиеров. Этьен, ты когда-нибудь слышал про такую штуку?

— Нет, — ответил Этьен. — Но если эта «сома» появилась в продаже, я хотел бы попробовать. Хоб, а при чем тут французская полиция?

— Ну, мне кажется, ни для кого не секрет, что на этой неделе в Париже грохнули Стенли Бауэра. Так вот, французы думают, что он распространял некий наркотик, именуемый «сома».

— Надеюсь, они ошибаются, — сказал Питер

— Почему? — спросил Хоб.

— Эта новомодная штука может сильно навредить моему бизнесу.

— Пойду попрошу Дэви заварить мне чайку, — сказал Этьен. — Пока, ребята.

И вышел на залитый солнцем двор Питер неторопливо свернул косячок из только что нарезанной марихуаны. Косячок он сворачивал так, как это принято в Вест-Индии — из пяти листков бумаги, так что в результате вышло нечто, похожее на сигару. Пока Питер возился с косяком, оба они молчали — забивание косяка было почти что священнодействием для Питера, одного из самых известных торговцев наркотиками на острове, не любившего распространяться о своем ремесле.

Завершив работу, Питер протянул косяк Хобу. Тот аккуратно прикурил его от деревянной спички, затянулся раз пять, одобрительно кашлянул и передал Питеру Питер затянулся Оба уселись в деревянные кресла, стоящие в амбаре, и некоторое время молчали Первый косяк дня — это священный момент.

Наконец Питер спросил:

— Как твое агентство?

— Нормально, — ответил Хоб.