Колдуны Смирнова Екатерина
В ноябре грянул конец света. Родственники все как один присели и закрыли головы руками.
Дело кончилось тем, что наивная привилегированная Анечка и еще два десятка таких же молодых специалистов самовольно написали письмо в ЦК, которое напечатала столичная газета, не уловившая нужного настроения. Начался огромнейший скандал, пахнущий очень плохими последствиями для всех, кто к нему причастен. Заграничные газеты писали о незаконном переселении малых народностей в Средней Азии. Семейство с трудом выкупило Анечку, как барана, и хлопотало о том, чтобы никто и никогда не выпустил ее за пределы родного поселка.
Комната у нее была все та же, и библиотека все та же. Но целых два года, пока продолжалось нехорошее дело, из-под ее рук выходили удивительные проекты удивительных домов. Последние дома – подземные. Подземный город, который не горит. Туда не приходят алые кони.
Она пишет длинные письма, которые в столице читают и складывают под сукно.
Урожай в том году выдался хороший, но однажды с горизонта потянуло дымом, и могила Анечкиной матери, умершей от разрыва сердца, покрылась белым соляным налетом. Небо было полно копоти, и одежда пачкалась, стоило выйти на улицу, а вскоре дымом затянуло улицы, и Анечка поняла: все.
Лошадей гнали с полей на городской стадион и в парк, потому что знали: огонь не доберется до города. И с безопасного расстояния, кашляя от дыма и протирая слезящиеся глаза, люди смотрели с балконов, как алые кони резвятся, носятся туда-сюда, играют в чехарду, мотают длинными гривами. И пламя плещет все выше, выше, но на границе белого круга огонь останавливается.
А теперь смотрели, как Анечка вышла из дома и идет туда, где жарче всего.
Поле было объято огнем, и удушливый дым застилал глаза, но люди видели с плоских крыш, как Анечка входит в пламя. Анечка была одета очень-очень официально, почти что как для совещания. На руке у нее блестел браслет-змейка, а в сумке с собой, как говорили, была белая папка с завязочками с надписью «конюшня».
– Ишь ты! – ахнули люди.
Председатель совхоза перекрестился.
Анечка положила руку на седло и подобрала обгоревший повод. Огонь ее не обжигал.
– Вы что-то дикие совсем, как я погляжу, – сказала она коню. – Где вы живете? Поедемте туда. Я вам тоже дом построю.
Алый конь посмотрел ей в глаза и улыбнулся драконьей пастью. Анечка погладила его по шее.
Саламандра подмигнула и укусила себя за хвост.
Так они и уехали навсегда.
Речной замок
Дом
Андрие ехал на попутной повозке
Раскисшая дорога чавкала под колесами, не давая сойти. Он привык – всю жизнь золото окружало его на расстоянии в два человеческих роста: так, что не дотянешься. Осенью в этих краях темнело рано, и Андрие гадал, доберутся ли они до цели: много ли проку ночевать в такой грязи? После недавнего дождя придется искать какую-нибудь кочку для ночевки, или что у них там в этих лесах. Он никогда не ночевал в лесу, разве что в детстве.
Хоть бы палатку с собой захватил.
– Что ж вы не поплывете по реке? – осведомился усатый возница, жуя соломинку. – Пристань еще не разрушена, можно попросить причалить. Или денег нет?
– Нет – кратко ответил Андрие. Его раздражал вопрос, заданный в третий раз. Он никогда не понимал, зачем люди вообще задают подобные вопросы: если уж он не может нанять лодку, чтобы причалить к развалившимся мраморным ступеням, а потом пойти к развалинам замка по плитам, заросшим травой, то непременно попадается какой-нибудь шанс бесплатно доехать. Правда, заплатить за него придется чем попало. Например, долгим скучным разговором, в котором собеседник питает к вам рассеянный интерес: то ли удастся вас унизить, то ли нет. Андрие очень болезненно относился к тому, что у него нет денег.
А если этому доброхоту все равно – зачем спрашивать?
– А что, и вправду замок теперь ваш? – продолжал дурные расспросы усатый. – И документы с собой? – Покажь. Покажь, а?
– А вот не покажу, – отрезал Андрие. Он окинул затравленным взглядом дорогу и вдруг обрадовался: – О! Все, смотри, приехали!
– Не приехали, – лениво задвигал челюстью возница. – Вон еще, сколько.
Когда трясучая повозка остановилась у начала короткой аллеи, Андрие с трудом удержался, чтобы не рвануть по ней со всех ног, прихватив сумку с папкой и бутербродами, но взял себя в руки: чинно слез, расплатился чем было, покачал на ладони пустой кошелек и сказал:
– До свидания.
– Ну, бывайте… – Усатый равнодушно передвинул соломинку из правого угла рта в левый и развернул колымагу. Горбатые волы зачавкали, затопали копыта, и несчастное сооружение пошло-поехало обратно.
Андрие зачем-то долго смотрел им вслед. Потом встряхнулся, почесал в затылке, принял благородный вид и быстрым шагом направился по аллее к своему новому владению.
Замок был развернут к реке. Именно к реке спускался небольшой, но когда-то ухоженный парк, в заросших беседках которого играли молодые наследники и их товарищи, дорожки и аллеи были вымощены белым камнем, на клумбах радовали взгляд колосинка и прочие редкостные цветы, привезенные издалека: к парку вели с противоположных сторон две дороги, ныне заросшие и нерасчищенные. Замок, построенный наподобие снежной стены, обнимал крыльями парк, справа и сзади неведомый строитель расположил конюшни, хозяйственные постройки и обширный сад. а сам владелец замка когда-то задумчиво глядел на всю эту радость из своего кабинета, расположенного в самой высокой точке этой снежной стены – глядел, должно быть, и задумчиво покусывал перо, готовясь записать свои мемуары.
Хотя нет, тут Андрие уже перестарался, мечтая над картой, доставшейся ему, надо сказать, не совсем в целости.
Уже давно род Андрие обеднел, и сам он был только побочным потомком, третьей водой на киселе. Хорошо хоть, не седьмой: и такая вода была жидковата. В том городке, где он куковал в ожидании лучших времен, местный нотариус потребовал все справки, которые только мог потребовать, полную метрику и свидетельство о полученном образовании – надо сказать, это было единственное, что досталось Андрие по праву дворянина – и только потом выдал бумаги на владение.
Прадед не гордился бы им. Скорее, плюнул бы и ушел. Просто больше никого, говорят, не нашли.
Он свернул карту, поднял глаза и обнаружил себя на старых мраморных ступенях, покрытых разводами. Было холодно.
Обойдя весь замок, словно в полусне, он не нашел ни души – только белые стены, странно поблескивающие, отражали свет заходящего солнца. В одну залу он так и не собрался войти, только простоял на пороге: до того было красиво. Оранжевое, белое и алое отражалось от стен, сверкала нерукотворная позолота, и было так тепло на сердце, как будто кто-то хороший встретил его на пороге, проводил в дом, накормил хлебом, мясом и напоил вином. Андрие долго любовался красками, пока закат не остыл и пока ветер с реки не напомнил ему, что куртка его залатана, а сам он голоден.
Ему бы прийти сюда с бригадой строителей, штукатуров, маляров, мастеров по камню и золоту, по старинному дереву… В дальних комнатах еще сохранилась мебель, и открытые окна оставались при стекле, иногда даже – при витражах: хотя в этом замке витражи попадались редко. Ну еще бы – при таком-то солнце и таких-то кружевных тенях от летящих листьев… Андрие уже зауважал этот замок.
Интересно, кто сохранил здесь дерево, при такой-то влажности? И чисто… Видимо, замок посещает бригада реставраторов.
Тогда он будет не один. Нужно справиться в ближайшем городе о том, когда они будут здесь в следующий раз.
– Весной здесь, наверное, хорошо, – произнес он вслух.
Над ухом раздался едва слышный кашель, от которого все тело сотряслось, как от укуса гремучей змеи.
– Да, вы правы, молодой человек, – неспешно ответил кто-то, выступая из воздуха, как из собственной тени. – Весной здесь действительно хорошо.
Андрие на секунду закрыл глаза.
Когда он пришел в себя, призрак старательно обмахивал его листом бумаги, сложенным вчетверо.
Призрак был стар. Призрак был очень стар. Вернее, имел вид пожилого, крепкого сложения воина в простом облачении, воина, недавно удалившегося на покой. Но от него веяло даже не древностью, а старостью и рассудительностью. Имей Андрие силы содрогнуться, он бы содрогнулся еще раз. Но он только протянул руку и забрал карту.
– Это моя карта, – сказал он неожиданно тонким голосом. – Я… владелец.
Призрак терпеливо ждал, пока гость придет в себя, поднимется на ноги и представится.
Андрие назвал себя.
– Эрих Фель, – отозвался призрак. Учтиво, но как бы нехотя. Как будто это имя – ненастоящее, или говорить с гостем ему вдруг стало хуже горькой редьки.
– Вы не хотите меня видеть?
– Ничего. Просто я давно не видел ни одного Горра. Они меня сильно раздражают.
– Но ведь именно мои предки построили этот замок – растерялся Андрие. – И если вы здесь, то вы наверняка были у них на службе…
– Они все слишком предприимчивы – резко ответил призрак. – И вы такой же.
Он повернулся и уплыл в стену.
Андрие немного постоял.
– Ну, будем знакомы, – наконец сказал он, зачем-то поклонился стене, вспомнил о том, что проголодался, и зашарил в поисках сумки.
Сумка исчезла.
Эту ночь Андрие провел, закутавшись в куртку, на какой-то кушетке из темного дерева, бывшей некогда роскошной. С нее была старательно снята вся обивка, а пружины, валявшиеся по всей комнате, противно позванивали на сквозняке, когда он переворачивался с боку на бок. Он был так зол, что не думал о возможных визитах других призраков, грабителей с дубинами, диких зверей из голодного леса и прочих неожиданных гостей. Какая сволочь! Спереть у безденежного хозяина дома последнюю сумку! А еще привидение!
Хотя он тоже хорош. Припирается такой невзрачный тип – тощий, блеклый, кожа да кости, шевелюра почти что белая – и с места в карьер: «Я! Владелец!» Спасибо, хоть в подвал не уронили. Должен же тут быть какой-то потайной ход. Или тюрьма, хотя на плане и не было тюрьмы. А уж заявлять призраку «Ты еще моим предкам служил» – это верный способ оскорбить его навеки.
Андрие всегда мечтал дожить до тридцати и утереть всем нос, но ему пока что было только двадцать два.
На следующий день, когда он принес из лесу грибов и собирался разводить во дворе костерок, он понял, что зажигалки тоже нет. Он был голоден до безумия, и ему было все равно, что и кто о нем подумает. Не есть же грибы сырыми?
Громада замка затеняла двор. Андрие почувствовал себя маленьким, жалким и разъяренным.
– Эрих Фель, военнослужащий! – заорал он. – Добрый день! Не соблаговолите ли вы, чтоб вас, вернуть мне сумку, еду и личные вещи!
Сумка бухнулась на землю рядом с ним. Андрие отшвырнул узелок с грибами и впился зубами в бутерброд.
Когда он оторвался от этого занятия, над ним стоял призрак и качал головой.
– Смотреть страшно на такое… Пойдемте, господин владелец… – жалостливо сказал он. – Я вас провожу.
У Андрие прилип язык к небу.
Они шли по длинным коридорам, и он дивился тому, что в щелях нет плесени, а на крыше не расшаталась черепица. Иначе бы она валялась внизу, прорастая травой.
– Мы поддерживаем все в идеальном состоянии! – бубнил голос у него над ухом. – В идеальном! В том, в котором этот замок представляет из себя истинное произведение искусства! Дерево, растущее на башне – моя личная победа!
– И долго вы этим занимаетесь?
– Двести пятьдесят лет! – гордо заявил Эрих. Мы – стража этого замка! А я – начальник стражи.
– Тогда будьте здоровы, начальник стражи! – поклонился Андрие.
– Нашел чего желать. Не стоило думать, что вы это оцените. Смертные есть смертные.
С кухни доносился звон.
Призраков было множество. Они шныряли по длинной неухоженной кухне, наводили лоск на истоптанный каменный пол, металл местами был начищен, а дерево пропитано чем-то хорошо пахнущим. Если скосить глаза, можно было их ненадолго увидеть. Казалось, пусти сюда хоть одну настоящую хозяйку – и все заблестит.
– Маловато у вас сил, я погляжу… – задумчиво сказал Андрие, оглядывая огромный очаг. – Я могу хоть чем-то вам помочь?
– Не смей оскорблять нас!!! – взвыл Эрих и исчез в стене.
– Но это же совершенно не подходит для человека! Неужели я не могу…
– Да можешь, можешь, все можешь! – рявкнул Эрих, высунув руку, чтобы забрать ключ от кухонной двери. – Это и не должно подходить для человека! Это произведение, понимаешь, произведение! Это памятник! А вы здесь все портите… Ох, горе мне, горе мне… Ох…
Еще миг, и стоны затихли.
Андрие огляделся, нашел большой котелок, не нашел воды, плюнул и побежал к реке. Колодец был забит наглухо.
В лесу пока еще оставались поздние грибы, орехи, белокорень… Надо было собрать припасов, пока можно сохранить хоть что-то. Заморозки по утрам заставляли его просыпаться пораньше, а днем, пока солнце светило, можно было спать. Зато ночью была самая пора. В старинных шандалах горели не свечи, а лучины, вставленные в потеки окаменевшего стеарина – пока он не нашел в комнате слуг светец: настоящие свечи Эрих берег в кладовых от мышей и людей.
В бочке теперь была вода, и никто в нее не бросал дохлятины. Видимо, призракам, так озабоченным сохранением покинутого дома, эстетическое чувство мешало шкодить бедному владельцу, живущему впроголодь.
Охотиться Андрие не умел.
Иногда, отскабливая очередной подсвечник, он рассказывал в пустоту истории из своей жизни, чтобы не свихнуться.
– Я сначала отучился дома, у самых лучших учителей, как говорила моя матушка. Вырос, поступил на философский факультет. Но потом, не окончив университета, решил бродяжничать. Я был неустроен, душа у меня не лежала к учебе, а безденежье доконало. Я ушел из университета. Но через два года все же вернулся и закончил.
– Вы нищенствовали, господин владелец? – иногда отзывалась разными голосами пустота. Подначивают.
– Нет. Я просто был очень беден. Я жил в разных городах и делал разные дела. В том числе – писал небольшие книжки. Как сказал один мудрец – для увеселения философией.
– Утешения – поправляла пустота.
– Я был грустный юноша и хотел увеселений. У меня получалось. В старину мне бы не доверили командовать полком, я знаю… Сейчас я с грехом пополам закончил учиться, но никому не нужен бедный человек из хорошей семьи. Я бы пошел учить чужих детей, но тут мне пришло письмо.
– Мы не будем вас жалеть – скрипела пустота.
– А мне и не надо. Мне надо сказать, что я отсюда никуда не уйду.
Пустота замолкала, но потом он опять чувствовал на себе чужое внимание: надо было говорить.
Говорят, если не рассказывать – съедят. Но он в это не верил.
– …А еще было вот такое: нашел себе девушку, а она желала себе развлечений больше, чем я, и случилась большая драка… – Описание большой драки пустота слушала с удовольствием.
Или:
– …Я еду на телеге, вокруг поля да поля, горох да горох, и вдруг этот мужик говорит – остановимся здесь! И ножик вынимает, а глаза у него бешеные…
– И как же вы управились? – вздыхала пустота.
– Ударил…
Он рассказывал им истории из студенческой юности, о путешествиях, которых было немало за два коротких лета, о гостях, которые приходили в дом, где он жил с матерью и братьями… Когда все интересное закончилось, он замолчал.
Через пару недель стало проще. Запас на первое время был сделан, дрова – нарублены, две комнаты из почти пятидесяти – приведены в почти жилой вид, и Андрие с удивлением почувствовал в себе некое довольство. Как будто он – медведь, готовящийся к спячке под корнями огромной упавшей березы. О призраках он не очень беспокоился: захотят – камень на голову уронят. Но до сих пор не уронили.
Однажды он принес из леса хитрым образом скрученную ветку и устроил ее на белой стене. Отчищенная до блеска стенка сияла. Андрие поцокал языком и огляделся. Комната здорово напоминала логово, только с каменными стенами. Зато свое!..
– Вот так вы и будете жить… – проскрипел Эрих сзади.
Андрие чихнул.
Новолуние кончилось, и суета в замке затихала.
Он шел по залам, тихим и строгим. Белый камень царствовал здесь, как встарь.
Эрих плыл рядом с ним, то обгоняя, то отставая. Он почему-то тоже отбрасывал тень.
– Наша роскошь – самая дорогая в мире! – наставительно сказал старый призрак молодому гостю.
– Это отчего же? – недоумевал тот. – И мрамора у вас не так много, и золота… И дерево обветшало…
Призрак вздохнул, обводя рукой необитаемое пространство.
– Присмотрись повнимательней. Видишь пустую залу? Видишь, как распахнуто высокое окно, в котором никто не посмеет выбить отмытые дождем стекла? Видишь, как летят в проем осенние листья, и небо синеет высоко-высоко?
– Вижу, – тихо отозвался Андрие.
Призрак тихо кашлянул.
– Для того, чтобы это случилось, нужно было отстроить поселение, разрушить его, основать и вырастить замок, пережить несколько нападений, основателю рода – возвыситься до почетного звания при дворе, роду – прийти в упадок и оставить дом… И только через двести лет эта зала, этот пустой дом и эта листва обретут красоту последней осени, где мы бережем все, что осталось нелишнего. Ты понял меня?
Гость медленно покачал головой.
– То-то и оно! – подытожил призрак. – Не хвастайся.
– А не лучше ли было бы это все отстроить заново?
Черты призрака, хранившие печать неколебимого достоинства, выразили скорбь и негодование.
– Еще чего! – отрезал он. – Мы это все не для того сохраняли столько лет, чтобы все пошло прахом из-за прихотей смертного.
Андрие медленно спустился по лестнице, сел на нижнюю ступеньку, развязал сумку, достал столетний сухарь и стал жевать.
– Не урони крошек… – прошелестело над головой. – Хотя, нет… Это добавит колорита заброшенному пространству.
Призрак медленно взмахнул рукавами долгих одежд и растаял.
Сегодня он стучал молотком.
Стучал он упорно и долго. Гвозди страшно заржавели, и отмачивать их в керосине не было никакого толку. Но с внешней стеной в этой комнате надо было спешить, пока не наступили настоящие холода. Между фальшстенкой и камнем нужен хоть какой-то утеплитель. Пусть Эрих говорит, что хочет, а он возьмет тут все, что можно взять. Больше жить ему негде. А вот эти несколько штук гвоздей вполне еще ничего…
Обновлял тут кто этот запас, что ли?
– Двести пятьдесят лет… – печально прошептал призрак, объявляясь рядом. – Двести пятьдесят лет мы с дворцовой стражей, погибшей при исполнении наших прямых обязанностей…
О, как он подчеркивает слово «прямых»! – подумал Андрие, стараясь удержаться на хрупкой табуретке. Кривых ему мало!..
… – Двести пятьдесят лет мы хранили здесь каждую мелочь! Не давали ржавчине прикоснуться к железу! Сохраняли дерево составом, имеющим магические свойства! Мы даже отчищали вилки… Чистили котелки не хуже любой кухарки!
– Не лучше, – отрезал злой Андрие, ухватившись за потолочную балку. – Эти железяки – ржавые. Котелки у вас хреновые. Чугун надо чистить изо всех сил. Руками.
– У нас не хватает сил, – саркастически ухмыльнулся Фель. – Мы призраки. А ты, мальчик, делай, что хочешь. Тебе на все наплевать. Ты берешь и пользуешься.
– Тогда уничтожь это все к чертовой матери, раз тебе так жалко! – яростно огрызнулся Андрие. – Если я этого оказался недостоин, пусть все рассыпается!
– Не могу, – прошелестел начальник дворцовой стражи. – Мне жаль. Мне жаль наших усилий… Ты такой же, как и все твои предки. Опять все будет только для тебя…
Андрие смахнул пот со лба и засопел.
Постепенно все налаживалось.
На складах царила вызывающая чистота. Призраки не показывались, но, видимо, из гордости, продолжали делать свою работу: ветхие ткани, хоть их и было очень мало, не рассыпались, дерево не плесневело, котелки и ножи больше не ржавели. Андрие добывал огонь старинным огнивом, сушил бересту, мыл каменный, холодный пол, ходил за водой к реке, тратя на это полдня, воскрешал очаги, отчищая от копоти трубы. В одной из них он чуть не застрял.
Лучшей системой отопления в этом замке был гипокауст – система пустот под полом верхних этажей, проводящая теплый воздух. Громадная печь внизу пожирала, по-видимости, кучу дров и угля: за это не стоило и браться. Андрие оборудовал себе под жилье маленькую комнату с камином, по-видимому, бывшую детскую: каморки для слуг были без окон, но жить в комнате без окон – все равно, что жить в чулане. По ночам он боялся, что Эрих придет и запрет его.
Много хлопот доставил тронный зал, в котором были высокие окна с рамами из темного дерева, одинокий черный, с инкрустацией, трон – сюда хоть императора посади – и длинные ряды скамей перед ним. Редко какая скамья оставалась целой. пол в нем был белым, а стены – темнее пола, и Андрие казалось, что это зал суда. По-видимости, так оно и было.