Движущиеся картинки Пратчетт Терри

– Шагайте, шагайте! – крикнул он им вдогонку, а сам припустил следом за Джинджер.

Сейчас он себя ненавидел. «Будь я волком, – размышлял он, – которым с формальной точки зрения я и являюсь, я бы порвал этого наглого кота в клочки – или как там это называется. Каждый знает, нельзя допускать, чтобы девушка ходила в одиночку по таким опасным местам. Да, я мог бы кинуться на него, мог бы, но не стал, решил, что это не лучший выход. И вовсе я не собираюсь присматривать за ней. Да, Виктор велел мне приглядеть за Джинджер. Но я никогда не опущусь до того, чтобы исполнять человечьи приказы. Этого вы от меня не дождетесь. Еще всякие двуногие будут мне приказывать. Глотку сорвут, оравши. Ха.

Но если с ней вдруг что-то случится, он же голову от горя потеряет, позабудет обо всем на свете – и меня кормить забудет. Не то чтобы приличный пес нуждался в человечьей кормежке, я ведь могу и олениной питаться. Да, могу, загоню оленя, прыгну ему на спину, перегрызу позвонки и буду питаться. Вот только из тарелки сподручнее…»

Джинджер не сбавляла шаг. Гаспод, свесив наружу язык, напрягал все силы, чтобы не отстать. Голова у него жутко болела.

Несколько раз он опасливо осматривался, проверяя, не видят ли его другие собаки. Если б это случилось, он всегда смог бы оправдаться тем, что, дескать, преследовал ее, а она от него убегала. Что и соответствовало действительности. Вот-вот. Все хорошо, вот только дыхалка подводит – у него и в молодые годы с дыханием было не все ладно. Держать дистанцию становилось все труднее. Могла бы и сбавить шаг, о других подумать…

Джинджер уже взбиралась по склону холма.

Гаспод хотел было залаять – а если бы кому-то вздумалось попрекнуть его этим, он бы отговорился тем, что хотел ее напугать… Но воздуха в легких хватило только на жалкий хрип.

Справившись с подъемом, Джинджер начала спускаться в небольшую, окруженную со всех сторон деревьями лощину.

Гаспод прыгнул вниз, с трудом удержался на ногах и уже открыл пасть, чтобы прохрипеть предупреждение, – как вдруг замер, точно проглотил язык.

Ибо щель между дверью и косяком стала на несколько дюймов шире. Медленной струйкой песок катился по склону холма.

А кроме того, Гаспод ясно слышал голоса, изрекающие, как ему показалось, не слова, но предтечи слов, чистый смысл, ничем не прикрытый. Гудение наполнило его голову, словно Гаспода окружил рой комаров, вымаливающих что-то, о чем-то упрашивающих, и вдруг…

…Он превратился в самого знаменитого пса на всем Плоском мире. Свалявшиеся клубки шерсти были заботливо распутаны, а вылинявшие проплешины покрылись дивными кудряшками; мех буквально лоснился на его необъяснимо пружинистом, легком теле; пасть наполнилась здоровыми, крепкими зубами. Одно за другим ему подносили блюда, дымящиеся не многоцветными органами неизвестного происхождения, составлявшими львиную долю его обычного рациона, но жареными отбивными из разных сортов мяса, которые запивал он сладкими лимонадами – ах, нет, не лимонадами, пивом из кубка, на котором было выгравировано его имя. Манящие запахи, клубящиеся в воздухе, возвещали о том, что собаки прекрасного пола ждут случая свести с ним знакомство, но не раньше чем он отобедает и утолит жажду. Сотням тысяч людей он внушал самое настоящее восхищение. И ошейник был у него именной…

Стоп, этого не может быть. Только не ошейник. Этак он в два счета превратится в комнатную игрушку. Никаких ошейников.

Картина мигом изменилась, и тут же ему предстало следующее видение…

…Стая выскочила из темноты, мимо пронеслись запорошенные снегом деревья; в пастях сверкали обнаженные клыки; мощные лапы легко несли вперед поджарое, сильное тело. Сидящие в санях люди изо всех сил погоняли лошадей, но они были обречены. Полозья наскочили на спрятавшийся в снегу сук, и один человек выпал из саней – он лежал на снегу, испуская страшные вопли, а волки во главе с Гасподом уже устремились к нему…

«Тоже какая-то ерунда, – нетерпеливо подумал он. – Поедание двуногих – атавизм какой-то. Да, пахнут они заманчиво, но чтобы есть их?..»

Конфликт основных инстинктов едва не закоротил его шизофренирующий собачий мозг.

Раздосадованные голоса оставили свои домогательства и переключились на Джинджер, которая механическими движениями пыталась выгребать песок из-под двери.

Одна из личных блох Гаспода пребольно укусила хозяина. Вероятно, в этот самый миг она возомнила себя самой могущественной блохой на всем белом свете. Он машинально задрал лапу, чтобы почесаться. И наваждение разом развеялось.

Он сморгнул.

– Вот проклятье! – взвыл он.

Так вот что происходит с людьми! Любопытно, а какие грезы видит эта девушка?

Шерсть на загривке Гаспода встала дыбом.

Здесь не потребовались неведомые науке, загадочные животные инстинкты. Хватило самых обычных, ежедневных инстинктов, чтобы он перепугался до смерти. По другую сторону двери притаилось нечто чудовищное.

И она пыталась выпустить это наружу.

Он обязан ее разбудить.

Укусить? Не лучший выход. Зубы у него были не в лучшей форме. Лай здесь тоже вряд ли поможет. Оставалось одно…

Песок неохотно расступился под его лапами. Вероятно, его одолевали грезы о скором превращении в гордую скалу. Чахлого вида деревца, окружавшие впадину, тешились мечтами о секвойной будущности. Даже самый воздух, обвевавший его голову, вел себя крайне странно – но вопроса, о чем именно мечтал воздух, мы касаться не станем.

Гаспод подошел к Джинджер и ткнулся носом в ее колени.

Вселенная знает немало жутких способов выведения человека из состояния сна. В их число входят: толпа незваных гостей, вваливающаяся в вашу квартиру; истошный вой пожарной сирены, осознание того, что сегодня ведь понедельник, который в пятницу вечером казался таким невероятно далеким. На этом фоне влажный собачий нос не самое страшное бедствие, однако его особая, неповторимая мокрость хорошо известна знатокам убийственных ощущений, а также владельцам собак. Любовно приложенный к вашему телу кусочек полуразмороженной печенки чем-то напомнит вам собачий нос.

Джинджер сморгнула.

Искра в глазах разом пропала. Девушка медленно опустила глаза; выражение нечеловеческого ужаса сменилось на ее лице крайним изумлением. Когда же Джинджер наконец признала таращащегося на нее Гаспода, изумление сменилось привычным, земным испугом.

– Алло, – скалясь, окликнул Гаспод.

Она попятилась, в страхе заслоняясь руками от этого ужасного явления. Сквозь ее пальцы посыпался песок. Изумленным взглядом она проводила последние песчинки, после чего снова посмотрела на Гаспода.

– Ну и ужас! – выдавила она. – Что вообще происходит? Что со мной? Почему я здесь? – И вдруг она прижала ладони к лицу. – О нет! – прошептала она. – Опять!

С минуту она смотрела на пса, затем подняла взгляд на дверь, после чего резко развернулась, подхватила полы своего халата и устремилась к городу, скрывшись в предрассветной дымке.

«Какая-то здесь тварь обитает, – подумал Гаспод. – Что-нибудь этакое, с щупальцами, имеющее привычку сдирать с жертв кожу. Одним словом, если вы отыщете какую-нибудь таинственную дверцу, ведущую в глубь старого холма, не ждите, что мразь, которая оттуда вылезет, будет белой и пушистой. Человеку лучше вообще не встречаться с такими тварями. И собаке тоже. И все же неужели она не…»

И не переставая бурчать, он засеменил к городу.

Дверь за его спиной приоткрылась еще на сотую долю дюйма.

Голывуд проснулся значительно раньше Виктора, и утреннее небо уже наполнилось стуком молотков. У арочного въезда в «Мышиный Век Пикчерз» выстроилась длинная очередь груженных лесом фургонов. Спешащая куда-то толпа штукатурщиков и плотников едва не сбила Виктора с ног и оттерла к стене. А за стенами Голывуда суматошно носились десятки рабочих, обегая спорящих друг с другом С.Р.Б.Н. Достабля и Зильберкита.

Виктор подошел к ним в тот самый момент, когда Зильберкит, задыхаясь от изумления, воскликнул:

– Что, целый город?!

– Окраины можно не возводить, – заявил Достабль. – Но центр должен быть выстроен полностью. И дворец, и Университет, и здания гильдий – все как в настоящем городе, все на своих местах, понял?

Лицо Достабля полыхало багровой краской. За его спиной подобно официанту с подносом прохаживался тролль Детрит, терпеливо удерживающий над головой на своей страшных размеров руке предмет, который во всем напоминал кровать. Виктор не сразу сообразил, что вся кровать покрыта какими-то словами. В руках Достабль сжимал исписанную простыню.

– Но бюджет… – пытался возразить Зильберкит.

– Деньги как-нибудь найдем, – холодно отвечал Достабль.

Даже если бы Достабль заявился к нему в женском наряде, Зильберкит и то был бы меньше шокирован. Зильберкит попробовал поторговаться:

– Ну… если ты все уже решил…

– Значит, договорились!

– …я подумал, что, может, мы сделаем на этих декорациях не один, а несколько кликов, чем и компенсируем затраты. А еще можно будет потом сдавать этот город в аренду…

– В какую аренду?! – взревел Достабль. – Мы будем монтировать их исключительно под «Поднятых ураганом»!

– Ну разумеется, – урезонивал его Зильберкит. – А уже потом, когда мы…

– Какое потом? Какое потом? – вскинулся Достабль. – Ты сценарий читал? Да или нет? Детрит, а ну, покажи ему сценарий!

Тот услужливо швырнул к их ногам кровать.

– Ты принес мне показать, где ты спишь?

– Творить можно и в кровати. Вот, погляди… здесь… над резьбой…

Ему пришлось взять передышку, ибо Зильберкит вгляделся в строчки. Навыками беглого чтения Зильберкит так и не овладел, поскольку предпочитал читать исключительно бумаги, в которых основным словом было «Итого».

Наконец он промолвил:

– Так ты собираешься… собираешься его спалить?

– Так распорядилась история, – едва не лопнув от важности, произнес Достабль. – А с историей спорить бесполезно. Город был погребен под пеплом Гражданской войны.

Зильберкит выпрямился.

– История может себе говорить все, что угодно, но я не намерен разбрасываться своими деньгами! Это самая настоящая авантюра!

– Я как-нибудь расплачусь, – спокойно перебил его Достабль.

– Одним словом – денег не дам.

– Это три слова, – заметил Достабль.

– Пытаться втянуть меня в такое безумство!.. – продолжал Зильберкит, ничего не слыша. – Знаешь, я всегда выслушивал твое мнение! Но ты, видимо, хочешь превратить движущиеся картинки в какой-то… в какой-то аттракцион, в несбыточную мечту. Уволь меня, я в этом принимать участие не буду.

– Вот и славно. – Достабль оглянулся на тролля. – Детрит, ты слышал? Господин Зильберкит желает уволиться.

Тролль кивнул и могучим, отработанным движением приподнял Зильберкита за шиворот его рубахи.

– Не рассчитывай избавиться от меня таким способом, – просипел Зильберкит, леденея.

– Хочешь заключить со мной пари?

– Ни один алхимик Голывуда к тебе на студию носа не покажет. А рукояторов я всех до единого уведу. Все, ты конченый человек!

– Заткнись. После этого клика весь Голывуд будет у меня на коленях работу вымаливать. Детрит! Выведи отсюда этого болтуна.

– Готов служить, – проурчал тролль, увлекая Зильберкита за воротник.

– Ты еще не дослушал меня, грязный, злокозненный мегаломаньяк!

Достабль вынул изо рта сигару.

– Господин Мегаломаньяк, – поправил он.

Он вновь закусил кончик сигары и с важным видом подал знак Детриту, который другой своей лапой ухватил Зильберкита за ногу.

– Если ты прикоснешься ко мне хоть пальцем, – заорал Зильберкит троллю, – работы в этом городе тебе не видать!

– А у меня и так есть работа, господин Зильберкит, – добродушно проговорил Детрит. – Я назначен вице-президентом по вышвыриванию за шкирку людей, которые раздражают господина Достабля выражением своего лица.

– Один ты со мной не справишься! – гремел Зильберкит.

– У меня есть племянник, мечтающий сделать карьеру, – сказал тролль. – Всего доброго!

– Отлично, – сказал Достабль, обрадованно потирая ладони. – Солл!

Солл оторвался от трехногого столика, заваленного рулонами чертежей, и вынул изо рта огрызок карандаша.

– Да, дядя?

– Сколько тебе потребуется времени?

– Думаю, дня четыре.

– Многовато. Найми еще людей. Ты должен управиться до завтрашнего утра.

– Но, дядя…

– Или окажешься на улице! – рявкнул Достабль.

Соллу явно стало не по себе.

– Я твой родной племянник, дядя, – сказал он. – Нельзя так обращаться с родным племянником…

Достабль оглянулся по сторонам и как раз заметил стоящего рядом Виктора.

– А, Виктор! Ты у нас умеешь объяснять. Вот и объясни: могу я вышвырнуть родного племянника на улицу или нет?

– Гм-м. Ну, не знаю… – запинаясь, проговорил тот. – В принципе, от родства всегда можно отречься… Только с другой стороны…

– Ага! Точно! – вскричал Достабль. – Вот что значит умный человек. Я помнил, что есть такое слово. Отречься от родства! Ну как, все слышал, Солл?

– Слышал, дядя, – удрученно ответил тот. – Я пошел набирать новую бригаду плотников.

– Давай, – подбодрил его Достабль.

Прежде чем поспешить выполнять сказанное, Солл ошпарил Виктора негодующим взором. Достабль тем временем что-то втолковывал рукояторам. Наставления били из него, как вода из фонтана.

– Сдается мне, что в Анк-Морпорк никто сегодня не поедет, – услышал Виктор из-под своего колена.

– Видишь ли, какой-то он сегодня… хм… заводной, – сказал Виктор. – Совсем на себя не похож.

Гаспод поскреб себя за ухом:

– Слушай, хочу тебя огорчить кое-чем. М-да… О чем я? Ну так вот. Твоя подружка является пособницей сил тьмы. Помнишь, мы нашли ее на холме? Вероятно, она вступала в сношение с повелителем Зла.

И пес ухмыльнулся, довольный тем, как ловко изложил своему другу очень щекотливое известие.

– Это хорошо, – рассеянно пробормотал Виктор.

Да, сегодня Достабль ведет себя еще более дико, чем обычно. Он ведет себя чересчур дико даже по меркам Голывуда, даже…

– Вот так… – протянул Гаспод, слегка задетый равнодушием Виктора. – А знаешь, как это еще называется? Ночные игрища с оккультными мыслящими субстанциями потустороннего мира.

– Отлично, – проговорил Виктор.

А ведь в Голывуде, как правило, никогда не сжигали реквизит: его переворачивали и разрисовывали. Сам того не желая, он начинал прислушиваться к речи Достабля.

– …включает в себя до тысячи человек, – говорил тот. – Понятия не имею, где вы их наберете, но точно знаю, что, если потребуется, мы наймем каждую живую душу в Голывуде. Далее, я бы хотел…

– Не исключаю, что имело место пособничество злым силам в их попытках подчинить власти Тьмы весь Плоский мир. Таково мое заключение, – сказал Гаспод.

– Да что ты говоришь? – не сразу отозвался Виктор.

Достабль теперь распинался перед двумя подмастерьями-алхимиками. Не оговорился ли он? Двадцать частей?! Самые отчаянные головы в Голывуде и то снимали только пятичастевые клики…

– Ага. А еще она намеревалась пробудить эти самые силы путем их откапывания. Дабы они явились сюда, – продолжал Гаспод. – Причем не сомневаюсь, что в этом откапывании еще участвовал некий кот…

– Послушай, очень тебя прошу, закрой на минутку пасть! – раздраженно рявкнул Виктор. – Я пытаюсь разобрать, что он там говорит.

– Что ж, извини, извини. Я просто пытался спасти этот мир, – буркнул Гаспод. – Так что теперь, если какая-нибудь мерзкая доисторическая тварь вдруг помашет тебе лапкой из-под твоей кровати, жаловаться не приходи.

– Что ты мелешь?! – поморщился Виктор.

– Я?!! – вскричал Гаспод. – Так, ничего, ерунду всякую…

Достабль поднял голову, заметил подслушивающего Виктора и призывно поманил его к себе.

– Эй, парень! Ну-ка, иди сюда! Как думаешь, найдется тебе отличная роль?

– И найдется? – вежливо спросил Виктор, протискиваясь через толпу.

– А я тебе о чем говорю?

– Ты спросил меня… – начал было Виктор, но передумал.

– А могу я узнать, почему здесь нет нашей очаровательной Джинджер? Она опять проспала?

– Отсыпается, наверное… – проурчал из-под частокола ног угрюмый и не слишком обласканный вниманием басок. – Ночи напролет с демонами шляться, устанешь тут…

– Солл, сообрази, кого можно послать за ней…

– Хорошо, дядя.

– …А вы что думали? Нет, тому, кто любит кошек, доверять нельзя. Такой человек на все способен…

– И поищи кого-нибудь, кто бы переписал мою кровать.

– Будет сделано.

– …Но будут ли они слушать? Нет, конечно. Вот если бы я был весь такой красивый, лоснящийся и глупо тявкал – да, меня бы слушали…

Достабль открыл рот, собираясь продолжить, но вдруг состроил кислую гримасу и настороженно приподнял ладонь.

– Кто это здесь нудит?

– …Может, я мир вчера спас, меня бы наградить за это, памятник бы мне поставить, но нет, нет, уважаемый Гаспод, это не про вас, мордой, видите ли, не вышли…

Нытье вдруг прервалось. Толпа, наконец расступившись, ошалело уставилась на кривоногую дворняжку. Та, в свою очередь, безучастно таращилась на Достабля…

– Гав? – с невинным видом осведомился пес.

В Голывуде никогда не любили проволочек, но работа над «Поднятыми ураганом» продвигалась вперед со скоростью кометы. Производство других кликов «Мышиный Век Пикчерз» было временно приостановлено. Большинство студий в городе также простаивали, поскольку Достабль в те дни нанимал актеров за плату, вдвое превышающую возможности других производителей.

И вот посреди дюн начало появляться некое подобие Анк-Морпорка. Было бы куда дешевле, канючил Солл, не побояться навлечь на себя гнев волшебников, тайком сделать пару частей в самом Анк-Морпорке, а затем сунуть кому-нибудь на лапу, чтобы подожгли где надо.

Но дядя был против.

– А все потому, – заявил он, – что это будет выглядеть ненатурально.

– В настоящем Анк-Морпорке, дядя?! – вскричал потрясенный племянник. – Ненатурально? Где тогда натурально, если не там?

– Видишь ли, Анк-Морпорк несколько не такой, каким должен быть истинный Анк-Морпорк, – загадочно произнес Достабль.

– Тогда какой Анк-Морпорк истинный? – взорвался Солл. Узы родства натянулись до предела. – Он стоит там, где стоял всегда! И это Анк-Морпорк! Другого такого нет!

Достабль вынул сигару изо рта.

– Ошибаешься, – ответил он. – Но ничего, скоро сам все увидишь.

Джинджер появилась только к обеду, вид у нее был до того бледный, что даже Достаблю не захотелось отчитывать ее. Она постоянно приглядывалась к Гасподу, но пес норовил держаться от нее на расстоянии.

А Достабль с головой погрузился в процесс. Теперь он обосновался у себя в конторе и втолковывал подчиненным сюжет будущего творения.

Сюжет, вообще говоря, был довольно обычным и повторял все беспроигрышные линии: юноша знакомится с девушкой – однажды девушка встречает другого юношу – юноша девушку теряет… Но имелось и существенное новшество. Лейтмотивом сюжета была избрана Гражданская война…

Причины начала Анк-Морпоркской Гражданской войны (20 часов 32 минуты 3-го гриюня 432 года – 10 часов 45 минут 4-го гриюня 432 года) всегда вызывали среди ученых самые острые споры. Постепенно в подходе к этому вопросу выделились два основных направления.

1) Угнетенные слои населения, задыхаясь под непомерным налоговым бременем, возложенным на них недальновидным и вообще малоприятным королем, в один прекрасный день решили, что час их пробил и пора наконец отправить на свалку истории трухлявую идею монархии, заменив ее, что выяснилось несколько позже, целой плеядой деспотичных правителей, которые нисколько не ослабили налоговое бремя, но, по крайней мере, были достаточно порядочны, чтобы не утверждать, будто тем самым они исполняют волю свыше, и за это им многое прощалось.

2) Один из картежников, играя в таверне в «дуркер», обвинил другого в том, что тот держит в руке тузов больше, чем полагается между честными шулерами, ну а тот сразу за нож, а второй ему тут же скамейкой по голове, а потом кто-то еще кого-то там ножом ткнул, стрелы полетели, пошли в ход канделябры, а потом кто-то топорик метнул да в прохожего на улице попал, тут стражу городскую позвали, а кто-то вообще всю таверну подпалил, а другой тип взял стол и кучу народа положил, прежде чем его повязали, – в общем, в конце уже все завелись и началась всеобщая драка.

Однако нам важно помнить, что обе версии сходятся на том, что в Анк-Морпорке имела место Гражданская война, которая является неотъемлемым эпизодом истории любой зрелой формы цивилизации[19].

– Чего я, собственно, добиваюсь? – говорил Достабль. – Есть у нас девушка из хорошей семьи, живет одна в собственном доме, тут все ясно, и есть у нее, значит, молодой человек, он уходит на войну – сражаться с мятежниками, и вот тут она должна встретить того, второго. И между ними начинается этот, как его, романс. Тут, конечно, ураган чувств, она – его, он – ее…

– Мы снимаем клик о стихийном бедствии? – не понял Виктор.

– Тебе не понять, как сложна порой бывает любовь, – процедила Джинджер.

– Дело житейское, – кивнул Достабль. – В общем, людское столпотворение, и вдруг их глаза встречаются. А она в целом мире одна-одинешенька. Только слуги… да… ну-ка, подумаем… Только слуги и щенок!

– Щенка играет Лэдди? – спросила Джинджер.

– Конечно. А девчонка, само собой, должна еще помнить о том, что у нее остались семейные рудники. Вот она и начинает сразу с двумя крутить, с двумя, понятно, людьми, а не с человеком и собакой. А тут один из них, на войне который был, возьми да помри. А второй из них решил ее бросить. Но она молодец, выстояла. Характер у девчонки что надо. – Он откинулся на спинку кресла. – Ну, что скажете?

Собравшиеся старались не смотреть друг другу в глаза.

Наступило взрывоопасное затишье.

– Звучит здорово, дядя, – сказал Солл, который явно решил, что на сегодня лимит ссор он уже исчерпал.

– Чувствуется размах, – проговорил Бригадир.

Голоса прочих сотрудников с готовностью слились в общий гул одобрения.

– А я не знаю… – очень медленно произнес Виктор.

Сотрудники Достабля взглянули на него с тем же выражением, с каким зеваки, столпившиеся у ямы со львом, глазеют на первого приговоренного, перед которым в следующий миг откроется железная калитка.

– Ты хочешь сказать, что этого достаточно? Как-то это мелковато, что ли, для такого длиннющего клика… Вот, дескать, такая житейская история – здесь любовь, а вокруг – Гражданская война. Я пока не понимаю, как ты из этого сделаешь картинку.

И вновь воцарилось предгрозовое молчание. Кое-кто начал бочком пятиться от Виктора. Достабль не мигая смотрел на своего лучшего актера.

Из-под его стула продолжало доноситься тихое, почти неразборчивое брюзжание.

– …Да уж, конечно, для Лэдди всегда роль найдется… И чего все в таком восторге от этого тупицы? Вот я, умный парень, талантливый, можно сказать…

А Достабль по-прежнему изучал Виктора. Наконец он произнес:

– А ведь ты прав. Да, да, да. Виктор прав. Почему, кроме него, никто не обратил на это внимание?!

– Я как раз хотел сделать одно предложение, дядя, – поспешил встрять Солл. – Надо бы нам эту картинку немного разукрасить.

Достабль сделал неопределенный взмах сигарой.

– Мы можем придумать что-нибудь еще, нет проблем. Ну, скажем… скажем… как вам гонки на колесницах? По-моему, берет за душу. Герой, например, на полном скаку вылетает из колесницы. Или колесо вдруг отрывается. А? Как?

– Гм… Я вообще-то случайно читал одну книгу… про Гражданскую войну, – тщательно подбирая слова, проговорил Солл. – И мне кажется…

– И тебе кажется, что там как раз упоминалось про такие гонки… Я тебя правильно понял? – промурлыкал Достабль, облизываясь так, что его племяннику стало страшно.

– В общем, ты старше, дядя, тебе лучше знать, – сдался Солл.

– А еще… еще… – Достабль задрал голову, подставляя ее ветрам вдохновения. – Еще мы могли бы задействовать громадную акулу…

Судя по голосу, которым были произнесены эти слова, от Достабля самого не укрылись кое-какие шероховатости этого предложения.

Солл посылал Виктору умоляющие взоры.

– У меня есть веские основания предполагать, – сказал Виктор, – что акулы в Гражданской войне не участвовали.

– Ты думаешь или ты уверен?

– Я уверен в том, что появление акул на поле боя не прошло бы незамеченным.

– Их могли не заметить, – пробормотал Солл, – только если бы они тут же угодили под ноги боевым слонам.

– М-да, – с досадой произнес Достабль. – Ну, это я просто так – фантазирую. Вертится всякое…

С минуту он вдумчиво смотрел в одну точку, а потом торопливо тряхнул головой.

«Акула! – подумал Виктор. – Собственные мысли человека – это крошечные золотые рыбки. Но вдруг эти рыбки куда-то исчезают, в пучине мозга происходит какое-то движение, и на поверхность выплывает гигантская мыслеакула. Словно кто-то запускает таких тварей к нам в головы…»

– Ты абсолютно не умеешь себя вести, – выговаривал Виктор Гасподу, когда они остались вдвоем. – Я все время слышал из-под стула твое брюзжание.

– Может, я не умею себя вести, но я, по крайней мере, не западаю на девушек, которые впускают в наш мир всяких монстров и чудовищ.

– И то хорошо, – отозвался Виктор и тут же вскинул голову: – О чем это ты?

– Ага! Теперь он, видите ли, заинтересовался! Твоя подружка…

– Она мне не подружка.

– Твоя тебе-не-подружка, – продолжал Гаспод, – выходит каждую ночь из дому и поднимается на холм, где пытается открыть ту самую дверь. И эта ночь не была исключением. Только ты ушел, как она стрелой помчалась туда. Но я ее выследил и преградил ей дорогу, – глазом не моргнув сообщил Гаспод. – Только, пожалуйста, без благодарностей… Сейчас надо думать о том, что там, в холме, замурована какая-то черная сила, а Джинджер потихоньку выпускает ее на волю. А мы потом удивляемся, что она каждое утро на работу опаздывает и приходит вся бледная. Побледнеешь, если всю ночь на холме кувыркаться.

– А откуда ты знаешь, что силы именно черные? – убитым голосом осведомился Виктор.

– Рассуди сам, – сказал Гаспод. – Что можно держать в заточении глубоко внутри холма, в пещере за большими дверями? Уж никак не дешевую рабочую силу, которая будет тебе по ночам посуду мыть. Никто не говорит, – великодушно признал он, – что она делает это сознательно. Может, они взяли и подчинили ее себе, а судя по тому, как она любит кошек, подчинить ее нетрудно, и сделали из нее орудие своих темных происков.

– Ты иногда заговариваешься, – заметил Виктор, отнюдь не уверенный, так ли это на самом деле.

– Спроси ее сам, – надменно проговорил пес.

– А вот и спрошу!

– Давай, спроси!

«А и верно, как ее спросишь? – задумался Виктор, пока они с Гасподом выбирались на солнце. – Простите, госпожа, но мой пес говорит, будто… Не годится! Джинджер, я понимаю, что тебе надо дышать свежим воздухом… Нет! Слушай, Джинджи, моя псина тут гуляла и… М-да…»

Не исключено, что ему следует просто начать разговор и незаметно подвести к обсуждению всяких чудищ, населяющих Антимиры…