Будьте здоровы и держите себя в руках Бильжо Андрей
Стройная, приглянувшаяся им официантка весь этот заказ несет. Плывет между столами и доплывает до нас – причаливает, так сказать. В этот момент весь этот набор, то есть три кружки пива и три рюмки водки, медленно сползают с ее подноса и с грохотом, звоном и брызгами приземляются. Все в пиве и в водке. То, что должно быть внутри немцев, оказалось снаружи. Официантка застенчиво улыбается, разводит руками и произносит только одно слово, которое обычно в таких случаях произносят практически все – я его немножко здесь изменю: “Писец”, – говорит она обреченно. “Писец”, – думаю я, имея в виду только что умерший при зачатии совместный проект.
На этом можно было бы эту историю закончить. Но жизнь предложила продолжение…
Сижу я в том же ресторанчике спустя пять дней и, увидев знакомую официантку, вспоминаю и рассказываю только что изложенную историю другому своему хорошему приятелю. Тут эта официантка как раз подходит к нам: “Что вы будете заказывать?” – “Два пива и две водки”, – делает заказ мой смелый ироничный друг. И вот официантка плывет между столиками. Доплывает до нас. Причаливает – и… две кружки пива и две рюмки водки медленно соскальзывают с подноса. И мы с другом сидим все в пиве и водке. “Писец”, – говорит официантка. “Писец-2”, – уточняю я, стряхивая с себя пиво с водкой: “Теперь уж точно полный писец!”
Вот вспомнил, с четырехлетним внуком Егором пошли мы в кукольный “Сказочный театр” на спектакль “Золушка”. Поведение главной куклы в сцене встречи ее с принцем можно было бы показывать юным психиатрам как иллюстрацию к теме “Истерические пароксизмы”.
Золушка безудержно хохотала и, не переставая хохотать, падала на спину. Она трясла головой и опять падала, периодически выкрикивая всего две фразы: “Как я счастлива!!!” и “Я не верю своему счастью!!!”
Мальчик, сидевший сзади, громко на весь зал спросил: “Мама, а она беременна?” Тут я обратил внимание на то, что платье у Золушки действительно странным образом топорщится в области живота. Плюс у беременных на самом деле могут быть истерические припадки. Только вот непонятно, откуда мальчик это мог знать.
А истерика у Золушки тем временем продолжалась. И тут сидящий у меня на коленях Егор вдруг отчетливо и жестко сказал мне: “Я хочу, чтобы она была убита!” Лучше и не скажешь. Нет, нет, он не хотел крови, он хотел, чтобы это действо как можно скорее закончилось.
Мы покинули театр, не дождавшись развязки. Купили мультфильм “Малыш и Карлсон”, и оба, получая удовольствие, посмотрели его два раза подряд.
Один мой знакомый, переживая, что сейчас осталось так мало самородков и профессионалов, рассказал мне, что с ним в одном классе учился мальчик, который (дальше дословно) “из сырой свеклы зубами выгрызал портреты членов политбюро”. И, когда я отсмеялся, добавил: “И заметь, он делал это абсолютно бесплатно”.
Да, выгрызать зубами из какого-нибудь корнеплода портрет главы государства – это, конечно, большой профессионализм. Это точно.
Думаю, что скоро такие профессионалы будут особенно востребованы.
Будьте здоровы и держите себя в руках.
47. Мой друг проктолог
Проктология – это часть медицины, изучающая и лечащая болезни того места, которое расположено диаметрально противоположно голове. Назовем его здесь корректно – задницей. А вы можете это слово заменить на то, которое вы, наверняка, знаете. Именно это место чаще всего приходит в голову, когда размышляешь о кризисе и о том, что происходит вокруг тебя.
Тут и там слышишь: “Он в полной…”, или: “Его сократили и послали в…”, или: “Вот, дурак, нашел приключения на свою…”, или: “У нас все делается через…”
Если есть кризис, то должна быть и антикризисная терапия. Вот здесь как раз нам и пригодился бы хороший проктолог.
Мы с Мишей Юрковым учились во втором медицинском институте. Я занялся головой, а Миша как раз этим самым диаметрально-противоположным местом. Я – душой, а Миша… Хотя, где находится душа, – это большой вопрос. Мы же говорим, что не мешало бы гражданину такому-то прочистить мозги, а для этого надо поставить ему хорошую клизму. Ох, как многим это сделать не мешало бы!
Но Михаила Юрьевича Юркова, одного из лучших проктологов Москвы, на всех не хватит. Да и не барское это дело – ставить клизмы. А вот разобраться и понять, что к чему, это уж не каждому дано.
Приходит пациент к доктору Юркову.
– Здравствуйте, доктор, вы меня помните?
Доктор здоровается, но пациента явно не узнает.
– Раздевайтесь, располагайтесь.
И доктор указывает на специальное кресло. Опытный пациент принимает так называемое коленно-локтевое положение. То есть голова ниже, а диаметрально-противоположное ей место – выше. И именно этим местом пациент поворачивается к доктору. Да что я, собственно говоря, объясняю. В нашей стране, ставшей недавно с колен, нас часто ставили в коленно-локтевое положение. По-моему, мы и сейчас в нем пребываем. Короче говоря, доктор вставляет ректоскоп понятно куда, смотрит внимательно и радостно говорит:
– Конечно, я помню вас, вы были у меня три месяца назад. Но сейчас вы выглядите значительно лучше.
Вот бывает же, когда именно она, задница, является визитной карточкой.
Пришел на прием к доктору Юркову пациент с жалобами на боли в том самом месте. И вот смотрит уважаемый доктор в ректоскоп и глазам своим не верит. А что там видит кандидат медицинских наук? А видит он лицо любимого всей страной улыбающегося своей знаменитой улыбкой Юрия Алексеевича Гагарина. Доктор трясет головой – мол, не может быть. И опять смотрит, и опять не верит своим глазам. Думает доктор, может быть, лишнего выпил вчера на дне рождении своего друга-психиатра?
И опять опытный проктолог смотрит в ректоскоп, и опять видит улыбающееся обаятельное лицо Космонавта № 1.
В конце концов, выяснилось, что пациент накануне выпивал в сомнительной компании, и шутники-собутыльники засунули ему в то самое место детскую игрушечную ракету, на цоколе которой и был портрет легенды нашей страны.
Так что в выборе собутыльников надо быть очень осмотрительным. У каждого внутри свой космос.
К доктору Юркову пришел вылеченный им пациент.
– Я хочу вас, Михаил Юрьевич, отблагодарить.
– Извините, но у меня сейчас конференция. Подождите, пожалуйста, у меня в кабинете, – говорит доктор благодарному пациенту.
После конференции доктор входит в свой кабинет и видит, что на столе стоит полбутылки водки и лежит записка: “Уважаемый доктор, хотел вас отблагодарить и не дождался. Выпил за ваше здоровье. Выпейте оставшееся и вы за мое”.
Трогательно, правда?
Как хорошо, что дырочку для клизмы
Имеют все живые организмы.
Эти строчки поэта Николая Заболоцкого повторял не раз умирающий от рака прямой кишки поэт Михаил Светлов.
Будьте здоровы и держите себя в руках.
48. Простая простуда
Все болеют. Болеют все. Ну или почти все. Я не о серьезных болезнях – а о простой простуде.
Простудные болезни – это целый мир, как сказали бы сегодняшние рекламщики.
“Мир простуды” – так бы они написали.
До школы болеть было страшно. Папа носил меня на руках, а я теребил его мягкие, мясистые уши. От страха. Меня это успокаивало. Это был, наверное, эффект четок – то ли плотный телесный контакт с самым родным, частью которого ты являешься. И ты как бы отдаешь свои неприятности ему, а он охотно берет их себе.
А в школьные годы болеть было приятно. Лежишь себе дома в подушках и одеялах, а рядом на треугольной табуретке чай с лимоном и всякие печенюшечки. Тебе звонят одноклассники и одноклассницы (что лучше) и рассказывают про домашнее задание. Но смысл звонка в другом, и это понятно, когда звонит Она.
Я любил обкладывать себя альбомами художников и томами собраний сочинений, в которых я внимательно разглядывал портреты писателей. Я знал их всех в лицо. Стендаль, Фенимор Купер, Чехов, Тургенев, три Толстых… Я знал их лица в их разном возрасте. Книги приятно пахли. И пахнут до сих пор. Те, мои, книги. А пахнут ли нынешние, не знаю. По-моему, нет. Во всяком случае я этого запаха не ощущаю.
Все лучшее и большое прочитано во время простуд. Болезнь, оказалось, приносила больше пользы, чем школа.
На Соловках лет в восемнадцать я как-то очень сильно простудился. Температура была под сорок. Мы сидели в трапезной и слушали песни Галича. Я был совершенно никакой. А назавтра хотелось на лодке плыть на Заяцкие острова. И тогда, прокуренная, прожженная и видавшая все, не вынимавшая никогда изо рта папиросу “Север”, сотрудница музея и диссидент Люся протянула мне алюминиевую кружку водки, щедро посыпанной сверху молотым перцем. “Пей!!!” – жестко сказала она. Это был боевой приказ старшего товарища. Я выпил залпом. Меня оттащили и уложили. Пот из меня лился струйно. Струйно – это медицинское слово, то есть сильно.
Утром я проснулся белый, чистый и легкий.
Ни до, ни после я себя так хорошо не чувствовал. Этот эксперимент больше мне никогда не удавался. Хотя не скрою, я пробовал его повторить.
В институте болеть было уже не интересно. Во-первых, пропускаешь гулянки с друзьями, а во-вторых, приходится все равно все нагонять.
Моя жена после окончания мединститута какое-то время работала участковым терапевтом. Ходила по вызовам. Вот входит она в квартиру. Дверь открыта. Утро. А где больной? А вот он! Лежит больной в двуспальной кровати, а рядом с ним преспокойно спит его жена. Действительно, не вставать же рано и не встречать же доктора из-за какой-то ерунды.
В школьные годы мой сын сильно болел – вечные сопли. Как-то меня вызвали в школу. Я сидел напротив двух серьезных женщин – завуча и директора. Одну звали Джульетта. “Значит, она осталась жива, – подумал я. – А муж у нее, наверное, Ромео… Интересно, когда родители так называли девочку, они не считали, что сильно рискуют?..”
Вторую даму звали Нелли. Нелли была очень, ну, очень крупной.
– Если ваш сын так часто болеет, то ему невозможно учиться в английской гимназии. Вам надо его забрать! – строго вынесла свой приговор Джульетта, большой знаток английского языка.
Я шел по широкой лестнице типовой московской школы и плакал. Как школьник. От несправедливости.
Мой сын благополучно закончил эту школу и потом еще многое другое. Простуды оказались ему не помехой.
Эти болезни, к счастью, проходят. И даже оставляют в тебе что-то хорошее. Спустя время. В твоей памяти.
Будьте здоровы и держите себя в руках.
49. Новый Арбат
Нет ничего лучше Нового Арбата, по крайней мере в Москве – для нее он составляет все. Чем ни блестит эта улица – красавица нашей столицы! Я знаю, что ни один из бледных и чиновных ее жителей не променяет на все блага Нового Арбата… А дамы! О, дамам еще больше приятен Новый Арбат. Да и кому же он не приятен? Едва только зайдешь на Новый Арбат, как запахнет одним гуляньем.
Вы, наверняка, узнали этот текст. Конечно, это “Невский проспект” Николая Васильевича Гоголя. Я только заменил “Невский проспект” на “Новый Арбат” и “Петербург” на “Москву”. Часто, очень часто я прогуливаюсь по Новому Арбату – по этой самой странной, на мой взгляд, улице. Мне кажется, именно в ней, как в зеркальных витринах ее магазинов, отражается жизнь нашей столицы.
На Новом Арбате громко работает собственное радио, как на площадях маленьких провинциальных городов несколько десятилетий назад. Или как в пионерском лагере. Оно работает без перерыва – реклама и популярные песни. Что было бы, если бы каждая улица каждого города нашей страны имела свое радио? Как-то становится от этой мысли страшно. Давайте заткнем уши и будем только смотреть.
Вот – гости столицы фотографируются на память о пребывании в сердце нашей родины на фоне прыгающих, как блохи, лампочек цветного, мигающего и зазывающего панно крупного ресторана.
А вот гости столицы фотографируются на фоне “Лексуса”, который в этом ресторане будет разыгрываться.
“На фоне («Лексуса») снимается семейство. На фоне («Лексуса») – и птичка вылетает…”
Иные времена – иные кумиры.
А с другой стороны, может быть, и стоит сфотографироваться на фоне ресторана – они сейчас быстро закрываются. Вдруг в следующий приезд здесь будет совсем другой? А так на память именно этот останется на фотографии.
А вот длинноногие девушки спешат в этот самый ресторан – да и в другие. Ох, какие же у них длинные ноги и высокие каблуки! Они вышли из машины, им надо пройти совсем немного. Таких девушек редко увидишь невооруженным глазом. Их наряд кричит о своей стоимости и стоимости самих девушек, а также о целях, которые девушки преследуют сегодня и в жизни вообще. Они торопятся, они надменны, они стараются не глядеть по сторонам. Они не смотрят под свои длинные ноги и проносятся мимо двух передвигающихся на обрубках ног инвалидов. Эти живые части тела девушкам по колено. А юбка много выше колен. Безногие здесь работают весь день: взад-вперед толкая перед собой коробку с мелочью, они передвигаются вдоль террас модных ресторанов и витрин модных магазинов.
А вот, обгоняя инвалидов и девушек, проносится подросток на роликовой доске. Он пытается всем продемонстрировать отработанный им в долгих тренировках трюк. Трюк не получается, и подросток в отчаянии запрокидывает голову. Но безногие зрители этого его отчаяния не разделяют.
А вот семья цыган. Толстая мама сидит на мраморном парапете и задумчиво ковыряет в носу, в то время как ее пятилетние дети ходят на руках и делают “колесо” перед спешащими гражданами. Дети назойливы, и граждане дают им деньги, чтобы те отстали.
А вот деловито пробежала стая бездомных собак и улеглась на аккуратно подстриженном газоне напротив дорогого ресторана, в котором едят салат из японских водорослей. И собаки спокойно отдыхают на траве, потому как ни этот вкус, ни этот запах их не беспокоит.
А вот гуляют гастарбайтеры. У них сегодня выходной. Они ходят группами. На всякий случай. И иногда Новый Арбат похож на улицу Улан-Батора.
А вот опухшие бомжи – с большими, где-то подобранными одноразовыми стаканами с соломинками – прошли мимо террасы ресторана, заглядывая в тарелки посетителей и глубоко вдыхая дым от дорогих и очень вонючих сигар, оставляя взамен свой сильный запах.
А вот, заглушая местное радио, пронесся с сиренами и мигалками кортеж президента. Ведь Кремль здесь рядом. В минутах ходьбы. Кортеж промчался мимо. Сквозь. Навылет.
А вот на одном ресторане мигают красные лампочки, образуя надпись “Патриотическая вечеринка”. Ресторан зазывает. Патриотичность стала модной. Зал в ресторане, наверное, украсят Георгиевскими ленточками, и народ будет пить “Путинку” стоя – за Россию.
“Все обман, все мечта, все не то, чем кажется!” – это опять Николай Васильевич Гоголь.
Будьте здоровы и держите себя в руках.
50. Разные женщины
У меня тогда были красные вельветовые штаны. На низком поясе. Они практически висели на бедрах. Это сейчас модно, а тогда выглядело довольно странно. Клеш гигантский. Ширина снизу была в полтора раза больше, чем размер моей ноги. Гульфик был без клапана, красная молния просто была вшита и открыта. На бедрах две вытачки. Это были женские самосшитые брюки. Но определить, что они женские, мог только профессиональный портной. И я смело, не без гордости и вызова разгуливал в них на Соловках. В общем, хипповал.
Экскурсовода в этих красных брюках цвета советского знамени и разыскивали два сотрудника областного отдела архангельского КГБ. О нем расспрашивали работников соловецкого турбюро, но те отвечали, что такого экскурсовода нет. У них такой экскурсовод не работает. И вообще, у них работают одни женщины: “Вот, смотрите сами”. Это было чистой правдой. Я добровольно и бескорыстно водил многокилометровые экскурсии вместо уставших экскурсоводш – студенток архангельских вузов, подрабатывающих летом.
Особенно часто – вместо одной студентки мединститута.
Пока меня искали чекисты, я отсиживался в заброшенной избушке на озере, куда не заложившие меня сотрудницы турбюро носили мне еду.
Экскурсию в ботанический сад “Хутор Горка” я водил не один раз. Там когда-то был дом настоятеля соловецкого монастыря; потом в этом здании расположился начальник СЛОНа (соловецкого лагеря особого назначения) – редкий садист и ублюдок; а в раннее брежневское время появилась идея сделать здесь санаторий для героев-космонавтов.
Говорить про это, конечно, было нельзя, а добавлять про “эстафету” и “про знаки времени” – тем более. Про СЛОН нельзя было даже заикаться. Но меня несло. Был кураж. И мне было восемнадцать, а это многое объясняет.
Туристические группы обычно состояли из вольнодумствующей кухонной интеллигенции – потомков репрессированных – к коим относился и я, поэтому мы говорили на одном языке.
А тут совсем другая группа. Это я уже потом понял, когда мы шли обратно. Ни одного вопроса. Тишина. Я шел, не окруженный активными слушателями, интересующимися, где находятся захоронения зэков, – а в полном одиночестве. И главное – в группе были только женщины! Но были эти женщины, как я узнал позже, не простыми – а бдительными женами секретарей райкомов КПСС Архангельской области. От них-то и поступил тревожный сигнал в соответствующие органы об экскурсоводе, порочащем советскую историю, – да еще и в красных штанах. Ужас!
А штаны мне эти красные подарила за два месяца до этой истории другая женщина, в другом конце нашей необъятной Родины: в местечке Ура-Тюбе, что в Таджикистане, где я был в агитбригаде. И была эта дарительница рыжей дочкой какого-то крупного русского члена ЦК узбекской компартии. Она отдыхала в цековском санатории, расположенном рядом с нашей базой, и тянулась к столичным студентам-артистам. Эта рыжая еще потом мне письма писала из Ташкента. На конверте в графе “Кому” было написано – Андрэ Георг Биллю. Я так ей представился, повесив лапшу на два ее ушка, наврав, что я внук французского коммуниста. Но меня несло. Был кураж. Мне было восемнадцать. И это многое объясняет.
Да, действительно, женщины очень разные. Одни дарят красные штаны, другие готовы из-за слов сломать человеку судьбу, третьи, рискуя собой, оберегают и защищают мужчину, даже если он в красных вельветовых женских штанах.
А студентка-медик, вместо которой я больше всего водил экскурсии, потом стала моей женой и выкинула тайком от меня на помойку эти красные вельветовые штаны.
Будьте здоровы и держите себя в руках.
51. Весна
Какое пошлое название для текста, справедливо отметите вы. Чего только не называли этим словом! Фильмы и песни, картины и музыкальные произведения, кафе и магазины, фабрики и парикмахерские… Даже еду. Как-то в Италии я ел ризотто “Примавера”. Горох и морковь были ее, весны, олицетворением. И действительно, что могут знать итальянцы про весну? У них она вечная.
Вот у нас в России – совсем другое дело. Впрочем, и внутри нашей страны могут возникнуть серьезные разногласия с норильчанами или жителями Якутска. Для них календарное время года сильно не совпадает с реальным. если хотите, я могу назвать этот текст “Весна реальная” или “Весна конкретная”. Выбирайте название, какое вам больше нравится.
“Пришел марток, надевай сто порток”, – говорила моя бабушка, прожившая больше 15 лет после лагерей в Тюмени. Да какие там сто порток? Солнце же греет уже. Школьный ранец заброшен в угол. Быстро надеты резиновые, черные, блестящие, скрипучие, пахучие, узконосые сапоги. И – скорей за дверь! Берет с головы – в карман! Куртка нараспашку! Надо набрать побольше спичек и бежать к ручьям.
Моя спичка идет первая. Она обгоняет спичку Равиля и Булкина, потом цепляется за льдинку. Ну же… Ну! Спичка срывается вновь, обгоняя всех, и стремительно уносится в решетчатый слив. В никуда. Во, скорость!!! Ты бежишь вдоль ручья и не успеваешь за своим “кораблем”.
Вверну-ка я здесь для красоты сравнение этой спички с уносящимся временем, даже жизнью. Не знаю, как вам, а мне, графоману, такое сравнение нравится.
Проваливаться в снег – это отдельное удовольствие, это адреналин. Ты ведь не знаешь, в какой момент это произойдет. Ты крадешься по твердому снежному насту… Пройдешь или нет? Детские нервы на пределе. И вдруг одна нога проваливается по колено. Ногу вытаскиваешь, а сапог остается там – полный воды. Счастье!!!
А потом начало весны – это уже когда на перемене можно, не одеваясь, выбегать на улицу и ловить первые лучи теплого солнца. На островках уже сухого асфальта мелом начерчены классики. За школой старшеклассники играют в расшибалочку. Да можно и сигареты “Ароматные”, стоившие 15 копеек пачка, покурить с Равилем и Булкиным в закутке между пристроенным спортивным залом и черной дверью. Никто не увидит.
А как преображаются девчонки! И ты еще не понимаешь толком, что с тобой происходит при мысли о них. Просто хочется туда, где они. Хочется, но страшно. Страшно, но радостно. У кого-то веснушки, у кого-то появляются первые прыщи, у кого-то – и то и другое.
Видите, мысли мои, как весенние ручьи, зажурчали, вымывая остатки гормонов.
В пионерском лагере “Смена” мы подглядывали за девочками в бане. В закрашенном белой краской оконном стекле был маленький артефакт. Мне повезло больше, чем моим друзьям пионерам-героям: я увидел в бане пионервожатую. Я стоял как вкопанный, с вырывающимся из груди сердцем и не мог отвести глаз от ее ослепительно рыжего, солнечного лобка. За этим постыдным, но абсолютно естественным занятием я и был застукан пионервожатым, который из мужской солидарности меня не выдал, а только прогнал. Видимо, после того как я скрылся, он сам припал к не очень аккуратно закрашенному стеклу.
В 8-м классе в школу я принес колоду черно-белых игральных карт с обнаженными девушками. Вспоминая эти фотографии, я поражаюсь тому, насколько они были целомудренны. Сейчас на упаковке с колготками фотографии намного откровеннее. Мне кажется, что это были снимки начала XX века.
Кстати, когда я работал психиатром, мне подарили альбом с откровенными фотографиями середины XIX века. Представьте себе пару, якобы занимающуюся любовью, но при этом с безумной скукой и тоской на лицах. Ведь фотограф сказал им застыть, не двигаться, не моргать, и они уже несколько минут ждут вспышку, находясь при этом в понятной позе и понятном положении.
Но это я отвлекся. Так вот, я принес в школу колоду черно-белых игральных порнографических карт. Конечно, тут же вокруг меня собрался кружок моих друзей, и колода пошла по рукам. Об этом узнали девочки-одноклассницы. Попросили эту колоду у меня. Я был безотказным мальчиком и любил девочек. Они взяли карты и убежали смотреть их в свой туалет.
На следующий день меня вызвали к директору. Ужас заключался не только в том, что я столкнулся с предательством, а прежде всего в том, что завучем в этой школе работала моя мама. Было стыдно и очень больно. Я помню, как я шел под весенним дождем, плакал и даже думал, как уйти из жизни.
Была весна. Время года, когда обостряются болезни, любовь и предательство.
А еще весна – это когда хочется пить пиво с друзьями на улице, на солнце и можно ради этого прогулять лекцию – причем всей дружной группой.
И всей дружной группой мы оказываемся в ближайшей к институту пивной точке, которая позже разрослась в многоточие. Ну и сам бог велел потом пойти в парк Мандельштама и усугубить все это портвейном. На лавочке. На них, на лавочках, уже можно сидеть – высохли. И на них сидят девушки. И девушки уже не в толстых зимних пальто, вязаных шапках и сапогах, а в колготках и туфлях и в чем-то, что позволяет видеть их формы и ноги. И ты уже отчетливо понимаешь, что с тобой происходит.
А потом весна – это когда утром перед работой, выгуливая собаку, замечаешь, как с каждым днем становится все больше и больше собачьих какашек. И ты ищешь чистое место и уже боишься провалиться в снег. Ты обходишь все эти грязные, несущие всякую гадость, включая спички, ручьи.
Выгуляв собаку, ты ведешь сына в детский сад и боишься, чтобы он не промочил ноги. А он так и норовит залезть в ручей или провалиться в снег.
А в больницу поступают твои старые больные, потому что весна, это, как уже было сказано, – время обострения всех болезней, и в том числе психических.
А потом, когда начинается весна, ты все чаще ловишь себя на мысли, что хочется куда-то уехать. Туда, где она давно уже бушует. А здесь снег все никак не растает. Растаял вроде уже и опять выпал. И у метро пьют пиво, и на лавочках – тоже. Но там нет тебя. И с тем, что на лавочках пьют пиво, надо как-то бороться. А девушки совсем сошли с ума – они ходят с голыми поясницами, не подозревая про “марток” и про “сто порток”.
А потом начало весны – это время, когда надо обойти всех врачей, потому что, как уже было не раз сказано выше, весна – это время обострения всех болезней, в том числе и психических. Последнее, впрочем, случится со мной, я надеюсь, не скоро.
Будьте здоровы и держите себя в руках.
52. Жизнь под землей
Речь пойдет о метро. Теперь я редко там бываю. Но именно в метро прошла огромная часть моей жизни. Там, в метро, были прочитаны толстые литературные журналы и обернутый в газету “Самиздат”.
Метро бывало разным. Нарядным, торжественным, веселым – в праздники, когда демонстранты несли огромные бумажные цветы, шарики и флажки.
Пьяным и тоже веселым метро было после субботников.
После смерти Л. И. Брежнева оно было пьяным, но мрачным. Я не сразу понял, в чем дело. А потом догадался. Граждане поминали генсека на работе – был повод выпить.
Кстати, когда хоронили Леонида Ильича, я как раз работал психиатром. Похороны транслировали по черно-белому телевизору, который стоял в большом холле психиатрического отделения. Больным разрешили похороны смотреть – вместо тихого часа. Больные сидели, а сзади стоял медперсонал, и некоторые медсестры плакали. Вдруг больной по фамилии Волков (я почему-то запомнил его фамилию) встал, подошел к телевизору и выключил звук. Все остолбенели. Я имею в виду медперсонал – потому что больные на это никак не прореагировали.
– Что ты делаешь, Волков? – спросила медсестра.
– Хочу послушать, правда ли, что на улице машины гудят, – спокойно ответил он.
Цветочное метро – это 8 Марта.
В один из международных женских дней я утром рано, съездив в центр Москвы за мимозой для мамы и бабушки, возвращался обратно в пустом вагоне. На сиденье, которое для троих, но на котором три пассажира практически никогда не помещались, спал гражданин. Когда он успел выпить – загадка. Огромный букет тюльпанов, который он кому-то хотел подарить, рассыпался, и цветы обрамляли его спящее тело. Цветы лежали у него в ногах, на груди, животе и на полу. Видимо, в таком виде – “спи спокойно, дорогой товарищ” – он сделал не один круг под землей.
Будить его мне, 13-летнему мальчику, было страшно.
Вообще в метро происходило много забавных историй. Мне всегда нравилось разглядывать людей и наблюдать за ними.
Когда я возвращался домой из психиатрической больницы, я вошел в вагон на станции метро “Ленинский проспект” и сразу ощутил, что в вагоне что-то происходит. Пассажиры переглядывались. А одна девушка держала перед собой раскрытую книгу, но периодически смотрела вверх, заливаясь румянцем. Так в первой датской шариковой ручке голые девушки заливались чернилами, когда ручку переворачивали, – и тут же оказывались в купальнике. Периодически юная читательница опускала свой взор в книгу, бледнела так же быстро, и думаю, в книге она видела… – ну точно, не текст.
Я проследил за ее взглядом. На поручне, наверху, напротив нее, висел длинный использованный презерватив. Ситуация в вагоне была напряженной, я, как психиатр и наблюдатель, затаился. Все остальные пассажиры тоже периодически поднимали глаза и потом стыдливо их опускали. Около ближайшей от презерватива двери стоял полковник в папахе, с мужественным и, как сказала бы моя бабушка, открытым лицом. Я понял, что ситуация под надежным контролем.
Когда поезд подошел к конечной станции, все вышли из вагона. Я спрятался за колонну и следил. Последним выходил полковник. Он двумя пальцами в военной трикотажной перчатке взял презерватив и, держа его на вытянутой руке, торжественно вышел из вагона, быстро сориентировался на местности и опустил презерватив в ближайшую урну.
Настоящий полковник! А кто-то ругает нашу армию. Зря! Есть место подвигу в мирное время.
Не в мирное время, сегодняшнее, сломалась моя машина. Мрачная толпа затянула меня в метро. Наверху остались неспособные расстаться друг с другом граждане, как постаревшие “одноклассники. ру”, распивающие пиво и разложившие закуску где попало. Очередь в кассу за пропуском вниз была большой. Кажется, что в метро что-то меняется. Это иллюзия. Вот уж где все стабильно. Под землей. От пятачков до этой бумажки, которую нужно получить в кассе, прошли десятилетия, а очередь та же. И женщины-кассиры те же. Тот же один из двух неработающий эскалатор. Та же “тетя в стакане”. Так же и то же самое она кричит в рупор. Они в этом стакане, эти женщины, как в барокамере, – не меняются. Законсервировались. А ведь 50 лет назад они должны были быть девочками. Опять иллюзии. Они всегда были такими. Это и есть бессмертие. Вот оно где. Лишь бегущая строка в вагоне, звонки мобильных телефонов, лица азиатов и молодые люди, сидящие на платформе в позе орла (я сначала решил, что они какают), ожидающие поезда, сказали мне, что времени все-таки прошло довольно много.
Да лицо, отражающееся в черной двери и перечеркнутое надписью “НЕ ПРИСЛОНЯТЬСЯ”.
На меня смотрел уже не бровастый и глазастый мальчик с челкой, корчащий рожи, а лысый, серьезный, усатый дядька в очках.
Будьте здоровы и держите себя в руках.
53. Подделка
Не кажется ли вам, что вокруг нас стало как-то много подделок – от материальных до чувственных. Похоже, что жизнь становится одной большой подделкой. И только смерть подделать никак не получается.
Как бы жизнь, но не как бы смерть.
Пластик – подделка стекла. Как бы стекло. Ничего личного, но этот подонок, к сожалению, вечен. Он не разлагается со временем и в океанах сбивается с себе подобными в гигантские острова.
Ваши и мой одноразовые пластиковые стаканчики, пластиковые бутылки, унесенные ветром, возможно, тоже являются составляющей этих островов, которые мореплаватели стали наносить на карту.
Гипсокартон – подделка штукатурки. Типа штукатурка. Стена идеально равная и от этого мертвая. Эта стена точно не для фресок.
У некоторых девушек не грудь, а большая подделка. Не губы и попа, а тоже подделка. И маленький подделанный носик в довесок. Все вместе – подделка под Барби. А Барби – подделка Клаудии Шиффер. Девочки хотят быть типа, как она.
Слова “типа” и “как бы”, прочно вошедшие в наш язык несколько десятилетий назад, – а язык не обманешь – намекнули нам на то, что мы входим в эпоху подделок.
“Как бы я работал, а он…”; “ну, я типа женился – и типа началось…”; “я как бы родила ему мальчика, а он…”
Молодые люди в костюмах “Версаче” и “Армани”, сшитых в Китае, интересуются годом урожая винограда, из которого сделано вино. И восторгаются предложенной им подделкой.
Вот кто нас спасет от материальных подделок – так это Китай. Китайцы подделают все что можно – и подделки исчезнут, потому что все будет китайским.
Водительские права – подделка. Права купили, а учиться водить машину купивший права будет на пешеходах.
Во время как бы шутки на экране кто-то уже за кадром смеется. Кому-то как бы уже смешно. Это подложный смех. В том смысле, что его, смех, подложили при озвучке.
Про фонограмму, надувную женщину и общение в Интернете пропускаю.
А что такое политкорректность? Это чистой воды подделка. Вместо того чтобы сказать: “Да пошел ты… ты вообще все здесь разрушил и изгадил, ты полный идиот!!!”, мы говорим: “Извините, пожалуйста, но на какое-то время мы должны с вами расстаться. Нам обоим надо как следует подумать о произошедшем”.
Хлеб не черствеет – он портится. Молоко не киснет – оно портится. А вот человек и черствеет, и киснет, и портится. Портится – а потом умирает.
А на кладбище – искусственные цветы и искусственные слова и взгляды: “А это он с кем? А она с кем? А это кто?”
Не помню, откуда у меня в голове поговорка из Советского Союза: “Господи, почему ты все это видишь и не стреляешь?”
Будьте здоровы и держите себя в руках.
54. Бассейн Христа Спасителя
Это было, когда я учился в 7-м классе. Я жил тогда на улице Удальцова. Да, да, на улице Удальцова. Эта улица носит не имя сегодняшнего известного оппозиционера, бесконечно сажаемого просто так, а носит она имя его деда – героя войны.
На этой улице прошла часть моего детства и часть моей юности. Может быть, поэтому к сегодняшнему Сергею Удальцову я испытываю какие-то теплые чувства. Безусловно, замечая массу несовпадений в наших точках зрения на многие вещи.
Но сейчас я, собственно, совсем не об этом.
Итак, я жил тогда в пятиэтажке на улице Удальцова и учился в 7-м классе типовой московской школы, куда ходил пешком или иногда проезжал две остановки на автобусе.
Это была школа 60-х. На ее фасаде, над входом висели медальоны с изображением классиков-писателей в профиль В. В. Маяковского, А. С. Пушкина, Л. Н. Толстого, А. М. Горького.
В классе висели портреты физиков, видимо, потому что наша классная руководительница была физиком. Из фамилий физиков получилась довольно фривольная фраза – Тамм Майкл Фарадей Складовскую Кюрил. Кто-то из моих одноклассников это придумал. А может быть, это был я. Сейчас не помню. Но портреты физиков висели именно в таком порядке – поэтому фраза эта родилась довольно легко. Но я совсем не об этом… Боюсь в воспоминаниях школьных утонуть.
Вот я как раз про “утонуть”. Рано утром я вошел в школу – в школьный коридор на первом этаже. Слева была раздевалка. И сразу заметил что-то необычное. Такого никогда не было. Толпа школьников у стены торца коридора. Я протиснулся сквозь толпу. В черной рамке висела фотография школьника, который был на год старше меня. Я его не знал. Мальчик улыбался. Внизу был текст. Я запомнил главное. “Утонул в бассейне «Москва»”. Мальчик утонул в бассейне “Москва”.
Это была моя вторая встреча в детстве с детской смертью.
Но вот эта фраза – “утонул в бассейне «Москва»” – во мне многое перевернула. Надолго. Да так до сих пор и перевернуто.
Я ходил часто в Музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина. Этот музей был нашим вторым семейным домом – для моего папы, для меня, для моего сына, который десять лет учился там, в Клубе юных искусствоведов.
Бассейн “Москва” был практически напротив. Зимой над ним стоял пар.
Там утонул мальчик.
Я помню об этом до сих пор: мальчик утонул в бассейне.
Иногда я видел, как пожилые женщины, тогда для меня старушки, повернувшись к бассейну “Москва”, крестились. Я потом узнал, что раньше на этом месте стоял храм Христа Спасителя, который 5 декабря 1931 года был взорван. Но это я узнал, повторяю, позже.
Мальчик утонул в бассейне “Москва”.
Тогда ходили слухи по Москве, что якобы за разрушенный храм Христа Спасителя кто-то мстит. И там тонут люди. Типа кто-то топит людей. Чушь какая-то…
Был 1968 год. Моя мама в этой школе была завучем. Я потому там, собственно говоря, и оказался.
До 5-го класса я учился в другой школе, потом родители решили перевести меня во французскую, только что открывшуюся. Но туда меня не взяли. Весь мой дневник был исписан замечаниями. Замечания были наверху, внизу и даже по вертикали. Оценки были хорошими – но поведение…
Директор французской школы маме так и сказал: “Нам нужны спокойные дети. Мы начинаем свой первый учебный год. Вы как педагог должны меня понять”.
А в старой школе сказали: “Мы от Бильжо устали. Вы как педагог должны нас понять”.
Деваться было некуда, и мама забрала меня к себе.
Так вот, спустя много лет моя мама рассказала мне, что родители этого утонувшего мальчика были очень религиозными людьми и не разрешали ему вступать в комсомол. Педагоги вели с ними всякие беседы, но родители не поддавались.
Пожалуйста, не ищите здесь никаких потусторонних мистических связей. Никаких связей здесь нет. Это просто история, которую я вспомнил. Но вот что интересно, бывшие комсомольцы сегодня все стали очень религиозными. И бассейна “Москва” уж нет – вместо него храм Христа Спасителя – 2.
А в бассейне “Москва” я бывал уже студентом второго медицинского института. Нет, не в том смысле, что я там плавал. У нас там был цикл занятий по так называемой “Лечебной медицине”. Вел их преподаватель. Врач. Работник бассейна. На голом, загорелом, накачанном теле был надет белый халат врача. На ногах – вьетнамки. “Вот это работа!” – подумал тогда я. Летом целый день этот врач сидел в плавках в шезлонге и, только когда приходила группа студентов, надевал халат врача.
А мальчик в бассейне “Москва” утонул. Я помню его улыбчивое лицо. Думаю, что тогда в бассейне “Москва” тоже был врач и его после этой истории уволили. Так я предполагаю.
Да, вот еще, забыл: там, около бассейна, всегда бродили странные мужики… Походят, походят вдоль стены, выложенной из стеклянных непрозрачных блоков и прильнут к ней, к стене, на несколько секунд.
А бассейн “Москва” на самом деле – это же котлован. Фундамент под недостроенный Дворец Советов. Ну, про этото все знают. А вот про то, что начальника строительства Дворца Советов – товарища Василия Михайловича Михайлова – расстреляли в 1937 году, думаю, знают не все.
Нет, все-таки это какое-то не очень хорошее место.
Будьте здоровы и держите себя в руках.
55. Национальные особенности в психиатрии
Когда я работал психиатром в психиатрической больнице, к нам поступали пациенты из всех уголков нашей некогда необъятной родины.
Я лечил казахов и узбеков, грузин и абхазов, азербайджанцев и армян и даже африканцев… В общем, всех не перечислить. Включая, конечно, русских и евреев. Это я к тому, что меня как-то в прямом эфире, когда я был гостем на Радио “Свобода”, радиослушательница спросила: “А скажите, пожалуйста, почему все психически больные – русские, а все врачи-психиатры – евреи?”
Клинические синдромы психических расстройств никак не зависят от национальности пациента, как и клиника гриппа или гонореи. Они одинаково протекают что у прибалта, что у кавказца.
Хотя, нет, соврал. Есть национальные особенности психических расстройств. Грустный и молчаливый грузин должен больше насторожить психиатра, чем грустный и молчаливый эстонец. У первого депрессия есть. А у второго – нет.
Как-то к нам в отделение поступил подросток азербайджанец. Я стал собирать объективный анамнез, то есть историю его болезни и жизни. Беседовал с его мамой. Никто в их семье у психиатров никогда не лечился, однако один факт меня насторожил. Выяснилось, что папа моего пациента уже в зрелые годы сделал на носу пятнадцать пластических операций. Все ему нос его собственный не нравился. Просто Гоголь какой-то.
Когда появился крупный папа пациента, я был ошеломлен. На его большом азербайджанском лице, с чувственными губами, с большими влажными глазами, в центре торчала маленькая картофелина. Я понял, что с каждой операцией нос становился все меньше и меньше. Шестнадцатую операцию врачи делать отказались просто потому, что укорачивать было уже нечего. Да и папа моего пациента к этому времени успокоился. Видимо, психоз прошел сам собой.
Азербайджанец, меняющий форму и величину носа, – это уже нонсенс. Случайный каламбур.
Бывают еще, конечно, национальные особенности выражения благодарности.
Ко мне поступил больной с длительной, многолетней депрессией. Он был грузином из Абхазии. Из поселка под городом Гали. Потом, во время абхазско-грузинской войны, этот город стал печально известен. Несколько лет этот парень лежал, повернувшись лицом к стенке, и не вставал. Его лечили в Тбилиси, Сухуми, Кутаиси, потом привезли в Москву. Я его вылечил. Спустя три месяца лечения он бегал, шутил, влюблялся. Он даже трахнул одну больную. Это стало известно врачам, и я должен был как врач, лечащий и его сексуальную партнершу, на это событие как-то реагировать. Глупо, конечно. Но надо было. Я вызвал его. Сказать я ему ничего не смог – он стоял и сиял изнутри.
Я вызвал ее. Она была подавлена, очень худа и очень некрасива. Я не успел открыть рта… Опустив глаза, она произнесла только одну фразу: “Доктор, я тоже хочу быть женщиной и тоже хочу быть счастливой”.
Впрочем, в его выздоровлении, возможно, заслуги моей не было никакой – просто депрессия прошла сама собой.
Отец Резо, так звали моего пациента, увидев любимого сына энергичным и улыбающимся, был просто счастлив.
Летом того же года я отдыхал в Сухуми. Родственники Резо нашли меня и ранним утром привезли к себе в деревню. Их дом стоял в долине с мандариновыми плантациями, окруженный горами со снежными шапками. Весь день десяток женщин в черном накрывали стол. Вечером пришло все село посмотреть на меня и выпить в мою честь. Я сидел в центре ломящегося от еды многометрового стола. Ровно напротив меня сидели старцы. Я пил вино. Старики пили чачу. Они пили и пели. Для меня. В то время я любил, да и сейчас очень люблю грузинское многоголосье. Я старался пить мало, хотя в те годы был довольно крепок в этом смысле. Старцы пили много, но оказались крепче.
Я проснулся, как был, в одежде на втором этаже дома, в огромной самодельной кровати. На другом конце кровати спал вылеченный мной Резо. Так доктор и пациент оказались вместе.
Будьте здоровы и держите себя в руках.
56. Зелено-красный май