Пирамиды Пратчетт Терри

— Хотя может быть. Трудно быть уверенным в чем бы то ни было, — высказался он.

— Ну и что мы теперь будем делать?

Теппик взглянул за реку, где полыхали пирамиды. Работы на ярко высвеченной Великой Пирамиде не прекращались; крохотные плиты роились над ее вершиной. Работоспособность Птаклюспа не могла не поражать.

«Да, ну и света от нее будет… — подумал Теппик. — До самого Анка достанет».

— Какие они ужасные, правда? — раздался голос стоявшей сзади Птраси.

— Тебе так кажется?

— Просто мурашки по коже. Знаешь, старый царь терпеть их не мог. Говорил, они приковывают царство к прошлому.

— Почему?

— Не знаю. Просто терпеть их не мог. Он был славный. Мальчишка, хоть и старый. И очень добрый. Не то что этот, новенький.

Она высморкалась и привычным движением спрятала платок в как будто специально созданное для этого место в усыпанном блестками лифчике.

— M-м, а что ты, делала? Я имею в виду как служанка? — поинтересовался Теппик, усердно разглядывая панораму крыш, чтобы скрыть волнение.

Девушка прыснула.

— Ты что, не здешний?

— Не совсем.

— Ну, чаще говорила. Или слушала. Он умел рассказывать, но всегда жаловался, что его никто не слушает.

— О да! — с чувством произнес Теппик. — И все?

Птраси внимательно посмотрела на него и снова хихикнула.

— Ах, ты про это? Нет, он был слишком добрым. Я была бы не против, сам понимаешь, у меня хорошая школа. Даже немного обидно, правда. Женщины из моей семьи прислуживали царям много веков подряд…

— Да ну? — выдавил Теппик.

— Не знаю, попадалась ли тебе такая книжка — «Сквозь…

— …дворцовые ставни», — машинально закончил Теппик.

— Видимо, каждый настоящий мужчина слышал о ней, — сказала Птраси, подталкивая его локтем. — Это вроде учебника. Моя пра-пра-прабабка позировала для ее картинок. Давно, — пояснила девушка, — и умерла она всего в двадцать пять. Все говорят, я на нее очень похожа.

— Гм-м, — согласился Теппик.

— Она была знаменитая — умела пятками достать затылок. И я могу. Мне присвоили Третью Степень.

— Гм-м?

— Старый царь как-то сказал: боги дали людям чувство юмора, чтобы искупить свою вину за то, что разделили их на два пола. Мне тогда показалось, он чем-то немного расстроен.

— Гм-м, — теперь только белки Теппика ярко светились в темноте.

— Не очень-то ты разговорчивый.

Ночной ветерок доносил до него запах духов Птраси. Оглушительный запах.

— Надо придумать, куда тебя спрятать, — сказал Теппик, стараясь не потерять нить своей мысли. — У тебя есть родители или родственники?

Он пытался не обращать внимания на то, что тело девушки словно светится, — но у него ничего не получалось.

— Да, моя мать работает где-то во дворце, — кивнула Птраси, — только вряд ли она мне обрадуется.

— Ты должна уехать! — с жаром воскликнул Теппик. — Если тебе удастся спрятаться и переждать немного, я украду лошадей, или лодку, или еще что-нибудь. Тогда ты сможешь бежать в Цорт, Эфеб или куда-то еще.

— То есть за границу? Не очень-то хочется.

— Лучше заграница, чем Загробный Мир.

— Ладно. Ты прав. — Девушка взяла Теппика за руку. — Почему ты решил меня спасти?

— M-м. Потому что быть живым лучше, чем мертвым. Во всяком случае, я так считаю.

— Я добралась до позы номер сорок шесть — «Пять Благовествующих Муравьев», — поделилась Птраси. — Если бы у нас было немного йогурта, мы могли бы…

— Нет! Не здесь и не сейчас! Нас, наверное, ищут. И потом, скоро рассветет.

— Ну чего ты так волнуешься! Я просто хотела за добро отплатить добром.

— Да. Отлично. Спасибо.

Теппик в отчаянии перегнулся через парапет и заглянул в один из многочисленных дворцовых колодцев.

— Вот этот ведет в мастерскую бальзамировщиков, — узнал он. — Там наверняка масса мест, где можно спрятаться.

Он снова размотал веревку.

В разные стороны разбегались несколько коридоров. Теппик выбрал уставленную скамьями комнату с усыпанным стружками полом; в глубине ее за приоткрытой дверью виднелась еще одна зала, где было свалено множество саркофагов с золотыми кукольными масками на каждом, масками, которые теперь он так хорошо знал и от всей души ненавидел. Теппик подмял крышку ближайшего саркофага.

— Хозяев нет, — сообщил он. — Здесь ты сможешь хорошенько отдохнуть. Я оставлю крышку приоткрытой, чтобы можно было дышать.

— А здесь не опасно? Вдруг ты не вернешься?

— Я вернусь ночью, — успокоил Теппик, — и постараюсь прихватить еды и питья.

Птраси привстала на цыпочки, звон браслетов на ее лодыжках бередил либидо Теппика. Непроизвольно опустив взгляд, он заметил, что ногти на ее ногах накрашены. Ему вспомнилось, как однажды после завтрака Сыроправ рассказывал ему за конюшнями, что девушки, которые красят ногти на ногах… впрочем, он тогда ему не поверил, да и сейчас в это не совсем верилось.

— Какой он жесткий… — протянула Птраси.

— Кто?

— Если уж мне придется лежать здесь, неплохо бы подложить подушку.

— Я насыплю стружек, — заверил Теппик. — Только поторопись, пожалуйста!

— Хорошо, хорошо. А ты точно вернешься? Обещаешь?

— Конечно обещаю!

Опустив крышку саркофага, Теппик подложил деревянный клин, чтобы оставалось отверстие для воздуха, и выбежал из комнаты.

Тень царя проводила его взглядом.

Солнце показалось над горизонтом. Золотой свет разливался по плодородной долине Джеля, и сияние пирамид поблекло, лишь редкие сполохи продолжали свою призрачную пляску в светлеющем небе. Теперь к ним присоединился странный шум. Он звучал с самого начала, но на слишком высоких, недоступных человеческому слуху частотах, и вот отдельные звуки, приземляясь, покидали запредельные ультразвуковые чертоги…

ХХХхххиии…

Вопль несся с небес, тонкая звуковая оболочка, словно безумный скрипач водил смычком по обнаженные мозговым извилинам.

…хххххиииииии…

Некоторые уверяют, что такое же ощущение возникает, если провести ногтем по голому нерву. По этому звуку можно было бы ставить часы, если бы хоть кто-нибудь знал, что это такое.

…хиии…

Звук становился все глубже и приглушеннее — уже не кошачий визг, но собачье рычание. Солнечный прибой бился о каменные плиты.

…UU…UU…UU…

Огни пирамид погасли. …ой.

— Прекрасное утро, ваше величество. Надеюсь, вы хорошо отдохнули?

Теппик ничего не ответил — только помахал Диосу рукой. Брадобрей уже приступил к Обряду Бритья.

Мастера била крупная дрожь. Еще совсем недавно он был безработным одноруким камнетесом. Но вот в один прекрасный день страшный верховный жрец призвал его и велел быть царским брадобреем, и, хотя это означало, что придется прикасаться к царской персоне, жрецы уже все обсудили и бояться было нечего. В общем, это оказалось даже лучше, чем он ожидал, и уж конечно, ему предоставили великую честь: хотя бы одной рукой отвечать за состояние царского подбородка.

— Ночью вас не беспокоили? — осведомился верховный жрец.

Глаза его подозрительно шарили по комнате; казалось, взгляд жреца вот-вот прожжет насквозь каменные стены.

— Нее…

— Умоляю вас сидеть спокойнее, о бессмертный, — взмолился брадобрей голосом человека, которому крошечный порез может обойтись в увлекательное путешествие по крокодильему кишечнику.

— Никаких странных звуков не слышали, ваше величество? — настаивал Диос.

Сделав резкий шаг назад, он заглянул за расшитую золотыми павлинами ширму, отделяющую другую половину комнаты.

— Ннн…

— Сегодня ваше величество выглядит несколько утомленным, — заметил Диос.

Он присел на скамью, по краям которой были вырезаны изображения гепардов. В принципе, сидеть в присутствии царя, за исключением официальных церемоний, не разрешалось. Однако со скамьи можно было заглянуть под кровать Теппика.

Диос был явно смущен. Тогда как Теппик, несмотря на бессонную ночь и боли во всем теле, пребывал в прекрасном расположении духа. Он потер подбородок.

— Это кровать, — махнул он рукой. — Я, кажется, уже рассказывал тебе о ней. Да, и перины. Они набиты перьями. Если хочешь знать, зачем они, можешь расспросить халийских пиратов. Наверное, уже добрая половина из них спит на подобных перинах.

— Изволите шутить, ваше величество.

Теппик понимал, что лучше сменить тему, но соблазн был слишком велик.

— Что-то случилось? — справился он.

— Какой-то негодяй пробрался ночью во дворец. Девушка по имени Птраси исчезла.

— Очень неприятно.

— Да, ваше величество.

— Наверное, какой-нибудь поклонник, ухажер.

— Вполне вероятно, ваше величество.

На лице Диоса не дрогнул ни единый мускул.

— Что ж, значит, священные крокодилы останутся сегодня без завтрака.

«Впрочем, они не отощают, — подумал Теппик. — Ступите на любой из маленьких прибрежных причалов, пусть ваша тень упадет на воду, и мгновенно грязно-желтая жижа, словно по волшебству, обратится в грузные, грязно-желтые тела, похожие на большие разбухшие бревна — с той лишь разницей, что бревна не имеют обыкновения разевать пасть и пытаться отхватить вам ногу». Священные крокодилы Джеля исполняли роль царских мусорщиков, речных патрульных, а случалось, и морга.

Сказать, что они были большими, — не сказать ничего. Если матерому самцу вдруг приходило в голову улечься поперек течения, он перегораживал реку не хуже любой плотины.

Брадобрей на цыпочках вышел. На смену ему — на цыпочках — вошли двое слуг.

— Я предвидел реакцию вашего величества, — продолжал Диос, голос которого звучал размеренно, как сталактитовая капель в глубине известковых пещер.

— Прекрасно, прекрасно, — ответил Теппик, внимательно разглядывая разложенную перед ним одежду. — И какую же?

— Необходимо обыскать весь дворец, комнату за комнатой.

— Совершенно верно. Займись этим, Диос. «Мое лицо сейчас не скрыто маской, — добавил про себя Теппик. — Но знаю, я не выдал себя.

Пусть попробует прочесть мои мысли, как надпись на стекле. В гляделки я его пересмотрю».

— Спасибо, ваше величество.

— Думаю, они сейчас уже далеко, — промолвил Теппик. — Кто бы они ни были. Ведь она была простой служанкой, не так ли?

— Даже помыслить нельзя, чтобы кто-нибудь посмел ослушаться ваших приказов! Во всем царстве не сыщется такого! Вечное проклятие падет на них! Они будут пойманы, ваше величество! Пойманы и уничтожены!

Слуги робко жались за спиной Теппика. Это был не просто гнев. Это была ярость, неистовая ярость тысячелетней выдержки. Но за полнолунием всегда следует ущерб.

— Тебе плохо, Диос?

Диос отвернулся и устремил взгляд на другой берег реки. Великая Пирамида была почти закончена. Вид ее несколько успокоил жреца — по крайней мере, позволил обрести равновесие на новых духовных высотах.

— Да, ваше величество, — глубоко вздохнул он. — Благодарю вас. Завтра вы станете свидетелем того, как будет уложен последний камень. Торжественный момент. Разумеется, работы по отделке внутренних покоев еще продлятся, но…

— Замечательно. А сегодня утром я, пожалуй, навещу отца.

— Уверен, покойный царь будет рад вам, ваше величество. Надеюсь, вам угодно, чтобы я вас сопровождал?

— О да.

Нет факта более неоспоримого чем то, что хороших великих визирей в природе не существует. Склонность к закулисным интригам составляет неотъемлемую часть их профессиональных навыков.

Казалось бы, к подобной категории можно отнести и верховных жрецов. Никто не станет отрицать, что стоит им добиться своего поста, как они тут же начинают издавать один за другим довольно странные приказы, как то: приковать принцессу к скале на прокорм прожорливым морским чудовищам, побросать младенцев и морскую пучину ну и так далее.

Но все это самая черная клевета. За всю историю Плоского мира большинство великих жрецов были серьезными, набожными и в высшей степени совестливыми людьми, которые прилагали все усилия, чтобы как можно лучше истолковать волю богов, даже если для этого приходилось заживо содрать шкуры с сотни-другой людей.

Гроб царя Теппицимона XXVII был выставлен для торжественного прощания. Снаружи он был отделан смарагдом, изнутри — инкрустирован розовой яшмой и весь пропитан запахом благовоннейших благовоний и редких смол…

«Впечатляет, весьма впечатляет, — решил царь, — но умирать ради этого вряд ли стоит». Он поднялся и прошелся по двору.

В драме его смерти появился новый персонаж.

Гринджер — изготовитель муляжей.

Муляжи всегда интересовали царя. Даже самый безвестный крестьянин лелеял надежду, что его похоронят вместе с набором жизненно необходимых вещей, которые каким-то непостижимым образом вновь станут настоящими в Загробном Мире. Многие, очень многие способны приказать зажарить быка в этом мире, чтобы в мире ином обзавестись племенным стадом. Вельможи и цари получали полный набор, включая муляжи колесниц, домов, ладей — словом, всего того, что из-за размеров никак не влезает в гробницу. Едва оказавшись по ту сторону, все это снова обретало реальность.

Царь нахмурился. При жизни он верил, что это правда. Ни тени сомнения…

От старания Гринджер даже высунул кончик языка, пинцетом прилаживая крошечное весло к речной триреме, выполненной в 1/80 от настоящей величины. Каждая пядь пола в отведенном ему углу мастерской была уставлена муляжами животных и всяческих предметов; некоторые из наиболее впечатляющих образцов свисали из-под потолка на веревочках.

Царь краем уха уже слышал, что Гринджеру двадцать шесть, что его замучили прыщи и чирьи и что живет он вместе с матерью. Там же вечерами он мастерил свои муляжи. В глухих, байковых закоулках души Гринджер таил надежду, что однажды встретит красивую девушку, которая поймет, какую вселенскую важность имеет каждая деталь шестиколесной церемониальной колесницы, запряженной волами. Эта девушка будет подавать горшочек с клеем, она всегда в нужный момент и в нужном месте крепко надавит пальцем и будет держать, пока клей не засохнет.

Он слышал вокруг звуки труб и всеобщего возбуждения. Слышал, но не прислушивался. В такие дни всегда много шума и суеты. И, с его точки зрения, люди вечно беспокоятся по всяким пустякам. Просто у них нарушена система ценностей. Лично он однажды целых два месяца ждал, пока ему пришлют несколько унций камеди, а все делали вид, что ничего не происходит. Поправив глазную лупу, Гринджер целую минуту не дышал, устанавливая рулевое весло.

Вдруг он почувствовал, что рядом кто-то стоит. Что ж, пусть хоть чем-то помогут…

— Ты не мог бы подержать вот здесь, — попросил он, не оборачиваясь. — Всего минутку, пока клей не схватится.

Неожиданно словно повеяло холодом. Оторвавшись от работы, Гринджер поднял глаза и увидел улыбающуюся золотую маску. Над другим его плечом маячило бледное лицо Диоса. Наметанный глаз Гринджера сразу определил — «Бледно-Телесный, № 13» и «Пурпурно-Закатный, Глянец, № 37».

— О! — выразился он.

— Здорово, — заметил Теппик. — А что это такое?

Глядя на него, Гранджер заморгал и, все так же моргая, перевел взгляд на ладью.

— Восьмидесятифунтовая халийская речная трирема с кормой в виде рыбьего хвоста и тараном на носу, — без запинки ответил он.

Но от него явно ждали чего-то еще. Гринджер оглянулся в поисках чего-нибудь подходящего.

— В ней больше пятисот деталей, — добавил он. — Каждая дощечка на палубе выточена вручную.

— Изумительно, — признал Теппик. — Не буду тебя отрывать. Продолжай трудиться.

— А парус распускается как настоящий, — продолжал Гранджер. — Вот видите — ниточка. Если за нее потянуть…

Маска исчезла. На ее месте возник Диос. Он бросил на Гринджера короткий выразительный взгляд, дававший понять, что о подробностях речь пойдет позже, и поспешил вслед за царем. Тень Теппицимона XXVII замыкала процессию.

Между тем скрытый под маской Теппик озирался по сторонам. Дверь в комнату, где лежали саркофаги, была приоткрыта. Он даже заметил тот, в котором пряталась Птраси; деревянный клин по-прежнему торчал из-под крышки.

— Наш отец здесь, ваше величество, — сказал Диос, появляясь неслышно, как тень.

— Ах да…

После некоторого колебания Теппик решительно пересек комнату и подошел к стоящему на деревянных козлах большому ящику. Постоял, глядя на него. Золотая маска на крышке выглядела точь-в-точь как остальные.

— Поразительное сходство, ваше величество, — шепнул Диос.

— Ага-а… — протянул Теппик. — По-моему тоже. Он определенно выглядит счастливее, чем был царь.

Он знал, что никто не услышит его, но все же от этого жеста ему стало чуточку легче. Все лучше, чем говорить с самим собой. Для этого времени у него будет предостаточно.

— Мне кажется, маска передает его лучшие черты, о повелитель небес, — высказался главный скульптор.

— Вид у меня точно как у тужащейся куклы.

— Пожалуй, — неопределенно ответил Теппик, склонив голову набок. — Да. M-м. Хорошая работа.

Он полуобернулся к открытой двери.

Диос сделал знак стражникам, дежурящим в другом конце коридора.

— С вашего позволения, ваше величество… — учтиво произнес он.

— Что?

— Стража продолжит поиски.

— О да. Конечно.

Диос соколом ринулся к саркофагу Птраси, окруженному стражами. Ухватившись за крышку, он одним движением отшвырнул ее и воскликнул:

— Смотрите все! Смотрите! Диль и Джерн подошли к саркофагу и заглянули внутрь.

— Опилки, — сказал Диль.

— А запах, запах-то какой! — хмыкнул Джерн.

Диос забарабанил пальцами по крышке. Никогда еще Теппику не приходилось видеть его в такой рассеянности. Диос тем временем стал обстукивать весь саркофаг, очевидно в поисках двойного дна.

Потом он аккуратно положил крышку на место и невидящими глазами взглянул на Теппика который впервые порадовался, что маска скрывает истинное выражение его лица.

— Её здесь нет, — сказал старый царь. — Она вышла, повинуясь зову природы, когда эти двое отправились обедать.

«Стало быть она как-то выбралась, — подумал Теппик. — И где же она теперь?»

Диос обыскал всю комнату и остановился, медленно покачиваясь взад вперед как стрелка компаса. Взгляд его был прикован к царскому саркофагу. Большой, вместительный саркофаг. Во всем его внешнем виде сквозило нечто роковое.

Несколькими шагами Диос пресек комнату и откинул крышку.

— Можно не стучать, — проворчал царь, — я и не собирался никуда отлучаться.

Теппик не без страха заглянул внутрь. Мумия царя пребывала на положенном месте в совершенном одиночестве.

— Диос, ты уверен что с тобой все в порядке? — спросил он.

— Да, Ваше Величество. Излишняя осторожность не повредит, Ваше Величество.

— По моему тебе лучше выйти на свежий воздух, — предложил Теппик, не в силах совладать с соблазном.

Растерянный, Диос производил зловещее впечатление, способное смутить кого угодно: вас вдруг охватывало инстинктивное ощущение нереальности бытия.

— Да, Ваше Величество. Спасибо, Ваше Величество.

— Присядь, а я пока попрошу кого-нибудь принести воды. Потом пойдем проведаем пирамиду.

Диос сел.

Раздался негромкий, но поистине ужасный хруст.

— Он сел на трирему, — прокомментировал царь. — Первая его шутка за все время нашего знакомства.

Применительно к пирамиде слова «массивный» обретало новый смысл. Она нависала над окружающим пейзажем, подавляя его. Теппику казалось, что сам ее вес искажает пропорции предметов, расплющивая царство как свинцовый шарик.

Впрочем он понимал, что это нелепо. Какой бы огромной пирамида не была, по сравнению, скажем, с горами, она смотрелась крошечной.

Но по сравнению со всем остальным она действительно была гигантской. Но горы и предполагались большими, такова была их идея, заложенная в системе мироздания. Пирамида же была рукотворной, размерами своими превышая все отпущенные рукотворному границы.

А еще она была очень холодной. На черном мраморе граней белоснежный иней сверкал в лучах полуденного солнца. Теппик по глупости дотронулся до него пальцем и сразу отдернул руку — лоскуток кожи прилип к ледяной поверхности.

— Ну и холодная!

— Она уже накапливает энергию, о дуновение реки, — пояснил Птаклюсп, активно потея. — Иными словами — пограничный эффект.

— Я заметил, что ты остановил работы над погребальными покоями, — произнес Диос.

— Люди… температура… пограничные эффекты… слишком рискованно, — пробормотал Птаклюсп.

Теппик переводил взгляд с одного на другого.

— В чем дело? — спросил он. — Есть проблемы?

— M-м, — промычал Птаклюсп.

— Вы немного опережаете график. Блестящая работа, — признал Теппик. — Ты вложил в эту постройку столько труда…

— M-м. Да. Столько.

Кругом было тихо, если не считать отдаленных голосов перекликающихся работников да тихого свиста ветра, рассекаемого острыми каменными гранями.

— Как только установим вершину, все будет в порядке, — наконец выдавил из себя строитель пирамид. — Когда она засветится — никаких проблем.

Он ткнул пальцем в навершие из сплава золота с серебром. Лежащий на козлах камень был на удивление небольшим — примерно фут или около того в диаметре.

— Хотим поставить завтра, — сказал Птаклюсп. — Надеюсь, ваше величество, вы почтите церемонию своим присутствием? — Не в силах скрыть волнение, он судорожно мял полы своей одежды. — Будут напитки, — запинаясь пообещал он. — И серебряный мастерок, который вы сможете взять на память. Все будут кричать ура и бросать шапки в воздух.

— Безусловно, — вмешался Диос. — Это большая честь.

— Для нас тоже, ваше величество, — заявил Птаклюсп с самым, что ни на есть верноподданным видом.

— Я и имел в виду тебя, — ответил жрец, поворачиваясь к широкому берегу, лежащему между основанием пирамиды и рекой, в два ряда уставленному изваяниями и стелами, которые отражали деяния царя Теппицимона[19].

— Да, еще, вот это — убрать, — добавил он, указав пальцем.

Птаклюсп взглянул на него с видом оскорбленной добродетели.

— Вот эту статую, — пояснил Диос.

— Ах эту… Понимаете, мы подумали, что, когда вы увидите ее на месте, при правильном освещении… Это Шляп, Бог Нежданных…

— Убрать, — повторил Диос.

— Вы, как всегда, правы, ваше преподобие, — униженно сказал Птаклюсп.

В данный момент судьба Шляпа мало его волновала, но вкупе с прочими проблемами архитектору уже начинало казаться, что изваяние буквально преследует его.

— Не появлялась ли здесь молодая женщина? — спросил Диос, наклоняясь поближе.

— На стройке нет женщин, мой повелитель, — удивился Птаклюсп. — Дурная примета.

— Такая, ну, вызывающе одетая… — описал Диос.

— Нет, нет, никаких женщин.