Африканское бешенство Бастард Нил
Пока, правда, это единственные звуки, которые мне удается различить, – ни выстрелов, ни криков.
Сегодня мне предстоит самое большое испытание за всю мою жизнь: ночное погружение в привычный некогда мир, в одночасье ставший жутким и непредсказуемым. До нашей миссии отсюда – чуть более трех километров. По мнению Джамбо, время незадолго до рассвета – лучшее, чтобы попытаться добраться до миссии. Если гнать что есть сил, не привлекая к себе внимания, успеем минут за пятнадцать…
У нас все готово. Заправленный, отлаженный и заэкранированный фургон стоит у самых ворот. Кроме двух пистолетов и двух помповых ружей, нам дали рации с запасными аккумуляторами, немного галет, консервов и минералки, две канистры бензина и четыре – питьевой воды. Но самое главное – защитные противовирусные костюмы со специальными герметичными масками, отдаленно напоминающими шлемы астронавтов. В этих костюмах мы немного смахиваем на маскарадных героев Хэллоуина. А с ружьями, рациями и пистолетами в кобурах – на персонажей научно-фантастического фильма о захвате Земли злобными марсианами.
А вот и Джамбо Курума. Выглядит он угрожающе: пронзительные белки глаз с кровяными прожилками на иссиня-черном лице, огромные кулаки, помповый «винчестер» за спиной и пистолет в открытой кобуре на поясе. Ни дать ни взять «черная пантера», идейный боец за права чернокожих в Америке середины семидесятых!
– Ну что, мистер Артем, поехали? – предлагает он таким тоном, будто всю жизнь возил меня по ночному Оранжвиллю, зараженному смертоносным вирусом, где каждую секунду можно получить пулю в голову.
– Поехали, Джамбо, – простецки улыбаюсь напарнику. – Ты уже рассчитал дорогу до миссии?
– Ехать по Парадиз-авеню и через железнодорожный переезд слишком опасно, там неподалеку армейские казармы, а военные, по слухам, почти все поголовно превратились в вооруженных бандитов. Говорят, что среди них уже половина инфицированы… А вот если мы сделаем небольшой крюк через приморский парк, а затем проскочим по набережной, то попадем в переулок, откуда до нашей миссии – рукой подать.
Спускаясь во двор вслед за Джамбо, я мысленно просчитываю предложенный маршрут, стараясь отыскать малейшие изъяны, ведь от этого зависят наши жизни!
Хотя что теперь можно просчитать? Ведь обвалившийся дом или сожженный автобус на узкой улочке полностью перечеркивает наши планы!
– А если переулок заблокирован?
– Тогда свернем в Чайна-таун, оттуда до миссии тоже близко, можно проскочить минут за десять. А в случае погони от нее запросто можно оторваться: там целый лабиринт переулков, о которых знают лишь местные китайцы… да еще я.
– В Чайна-тауне огромное количество ресторанчиков, магазинчиков, съестных лавок, оптовых баз и продовольственных складов. Не говоря уже о богатых домах с продуктовыми подвалами, забитыми под завязку, как это и принято у китайцев. Уж если погромщики и будут грабить город – то наверняка начнут именно оттуда.
– Там уже нечего грабить. Я сегодня рассматривал Чайна-таун с крыши через бинокль – все сожжено и разграблено. Правда, не знаю, куда делись местные жители – трупов на улице почти нет.
Джамбо усаживается за руль, но двигатель не заводит. По лицу его видно, что он явно хочет что-то спросить.
– Что ты хочешь узнать?
– Ну, допустим, мы доберемся с тобой до миссии. Допустим, найдем эту лабораторию покойного мистера Сальвадора. Но ведь ты сам говоришь, что даже для изготовления опытной вакцины нужны миллионы долларов, десятки специалистов и множество дорогостоящей техники!
Усаживаюсь рядом и очень мягко, без хлопка, закрываю дверцу.
– То есть ты хочешь узнать, что дальше? А вот что дальше, Джамбо, скажу тебе честно, я и сам не знаю. Но уж лучше попытаться совершить заведомо безрассудный, но честный поступок, чем сидеть и тупо ожидать смерти.
Джамбо проворачивает ключ в замке зажигания. Двигатель отзывается ровным металлическим шелестом. С плавностью створки ракетной шахты отъезжают в сторону ворота, и наш фургон трогается.
Никогда не был религиозным, но теперь мне почему-то очень хочется перекреститься. Ведь впереди у нас – полная неизвестность. Никто не может сказать, вернемся ли мы когда-нибудь в Посольский квартал…
7
Наш фургон неторопливо отчаливает от въездных ворот. Фары выключены, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. Оборачиваюсь и вижу через заднее стекло, как к освещенным окнам отеля «Хилтон» прильнули десятки знакомых и незнакомых лиц, словно провожая меня и Джамбо в последний путь. Даже не знаю, что страшней: отправляться в путешествие с непредсказуемыми последствиями, или оставаться на месте, со всех сторон окруженным кровожадными безумцами.
Удивительно, как водитель может ориентироваться в почти кромешной тьме. С тем же успехом можно передвигаться в ночной комнате с погашенным светом и наглухо зашторенными окнами. А ведь на улице, примыкающей к Посольскому кварталу, теперь масса сожженных машин, перевернутых мусорных баков и раскрошенных бетонных блоков!
Едем молча. Огромные руки Курумы уверенно лежат на руле. Он то и дело притормаживает и скупыми точными движением направляет микроавтобус от бордюра к осевой, с осевой – на тротуар… Наверное, Джамбо способен видеть в темноте не хуже кошки!
Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, пытаюсь считать повороты. Сначала мне кажется, что мы едем в сторону кафедрального собора, но вскоре водитель сворачивает в сторону порта. Фургон подбрасывает на колдобинах и ухабах, шуршит под колесами гравий, глухо рокочут рельсы на переезде…
– Миновали порт, через минут пять будет Парадиз-авеню, – спокойно комментирует Джамбо.
– Ты же говорил, что приближаться к Парадиз-авеню опасно, – произношу полушепотом, будто нас могут подслушать. – Там ведь рядом армейские казармы… можно нарваться.
– Перед Парадиз-авеню я как раз сразу и сворачиваю, сделаем небольшой крюк перед казармами. Думал свернуть раньше, но там посередине улицы слишком много сгоревших машин – не проехать…
Откровенно говоря, перед отъездом я готовился к куда худшему сценарию: к пулеметной стрельбе сразу же после выезда за ворота и толпам неадекватных громил с оружиям. Однако пока все на удивление спокойно. Если прищурить глаза и не думать о том, что происходит в Оранжвилле, можно представить, что мы с Джамбо едем по какому-нибудь провинциальному городку километрах в пятидесяти от столицы на очередную вакцинацию. Но кто знает – как долго продлится это спокойствие?
Спустя минут десять сворачиваем с дороги, ведущей непосредственно на Парадиз-авеню. Теперь движемся невзрачными кварталами, полностью погруженными во мрак. На улицах в этом районе нет ни одного рабочего фонаря – их просто расстреляли громилы. Пересекаем район, с опаской всматриваясь в зловещие провалы подворотен. В любую секунду оттуда может грянуть автоматная очередь или выскочить банда обезумевших головорезов.
А вот и магазинчик, где еще совсем недавно торговали местными овощами и фруктами, варили кофе и неспешно пили его тут же, под навесом у двери, болтая с добродушным продавцом.
Где он сейчас? Бегает по улицам, не помня себя, убивая и круша все на своем пути? Или его уже отправили на тот свет те, кто заразился раньше?
Дверь лавки сорвана, окна вдребезги разбиты гневной рукой, внутри все разгромлено и разграблено. На полу видны несколько человеческих тел в маслянистых лужах крови, чья-то рука черным крабом цепляется за порог. Похоже, бедолага в последнем усилии пытался выползти из этого ада, но его жизнь закончилась раньше. Не покидает мысль, что все это происходит не в реальности, не со мной, подобные картины я раньше видел только в фильмах. Теперь же я сам в роли главного героя боевика, с одной лишь разницей – в блокбастерах умница-сценарист вытягивает главного героя из любой передряги, а если я буду прошит автоматной очередью обезумевшего психа, то уже наверняка не смогу подняться и выйти из кинотеатра, и этот апокалиптический боевик досматривать станет некому.
Тихо урчит двигатель. Под протекторами хрустит бетонное крошево, поломанная мебель и битое стекло. Однако к этим звукам еще можно привыкнуть, а вот автоматные очереди где-то в районе порта, что совсем близко отсюда, всякий раз заставляют меня вздрагивать. Сердце колотится как сумасшедшее где-то в районе горла. Постоянно облизываю пересохшие губы, то и дело поглядывая на водителя – понимает ли он мое состояние? Мне действительно страшно, однако не стыдно себе в этом признаться. Все-таки я врач, а не военный.
– Мистер Артем, пока что все идет по плану, не беспокойтесь, – шепотом успокаивает меня Джамбо. Видимо, заметил, что мне не по себе, хоть я и пытаюсь сохранять самообладание.
Сворачиваем на узкую улочку, немногим шире нашего фургона. Вокруг ни звука. Однако за глухими стенами улицы наверняка есть живые люди! Матери с грудными детьми, добрые африканские старики, улыбчивые детишки…
Почему-то не верится, что абсолютно все население города превратилось в кровожадных монстров. А уж о том, что большинство милых и симпатичных людей уже мертвы, даже думать не хочется.
Автоматные очереди в порту смолкают. Мы останавливаемся на перекрестке, под навсегда погасшим светофором. Слева смутно белеет вывеска круглосуточной парикмахерской. Удивительно, но парикмахерская явно не разграблена: даже опущенные ролеты не сорваны! Может быть, там еще остались неинфицированные?
Тем временем Джамбо выключает двигатель и осторожно выглядывает наружу. Теперь тишина полная. Напрягаю слух: лишь редкий шелест пальмовых листьев да монотонный шорох крыс у мусорных контейнеров.
– Вроде ничего подозрительного, мистер Артем, – бормочет он, заводя двигатель. – Так бы и дальше…
Коробчатый бетонный район вскоре заканчивается. Следом за ним – квартал бедноты: обшарпанные фасады, разбитый асфальт, стихийные помойки между домов. Халупы местной голытьбы напоминают мне термитники, только теперь тамошние обитатели куда опаснее насекомых…
Сворачиваем за угол. Первое, что бросается в глаза, – пламя, лижущее стены и крыши деревянной лачуги. Огонь горит тихо и уверенно, как будто это декорация второго плана. Ветер несет редеющий шлейф чада в нашу сторону.
Никто не бегает с ведрами, не тянет брандспойты от ближайшего гидранта, не кричит и не зовет на помощь, не выбрасывает в окна скудные пожитки. К утру от всего квартала останутся одни головешки. Красные отблески огня отражаются в целлофановой пленке, которой затянуты окна соседних домов. Зевак в них не видно. Тени пальм пляшут и извиваются на земле диковинными рептилиями. Пальмовые листья ссыхаются и сворачиваются от жара буквально на глазах. Кажется, они так же поражены недугом, как и жители Оранжвилля.
Впереди, в далекой перспективе улицы на фоне мерцающей глади океана, чернеют верхушки деревьев. Это приморский парк. При нашей скорости до него примерно минуты четыре езды. Добраться до приморского парка – уже почти половина пути. Вот и получается, что эту половину, наверняка самую опасную, мы проскочили без всяких приключений…
Краем глаза внезапно замечаю слева от фургона скользящие человеческие тени у невзрачного двухэтажного здания почты. Внимательно, до рези в глазах, всматриваюсь в темноту. Кто это? Несчастный горожанин, весь день скрывавшийся в своем схроне и теперь вышедший в поисках воды и съестного? Или обезумевший громила, готовый стрелять, резать и убивать каждого, кто попадется на его пути?
Кровь гулко шуршит в висках, это, наверное, самый громкий звук, который я слышу. От нервного перенапряжения сглатываю подступивший к горлу ком. Теперь монотонный шум двигателя лишь раздражает. Рука с зажатым пистолетом вспотела, пальцы от напряжения дрожат. На коленях лежит помповое ружье.
Джамбо крутит баранку одной рукой, другой нащупывает пистолет, уверенным движением взводит курок под приборной доской. Откуда-то из глубины городских трущоб раздается протяжное раскатистое рычание – жуткое, леденящее кровь и начисто парализующее волю.
Подавив первый порыв вскрикнуть, я вопросительно смотрю на водителя.
Тот отвечает, не поворачивая головы:
– Даже не спрашивайте, мистер Артем. Это может быть все, что угодно. Вполне возможно, какой-нибудь зверь забрел из джунглей поживиться человечиной. А может, и кто-нибудь из зараженных от переизбытка чувств разошелся.
Да уж, у Джамбо довольно специфическое чувство юмора.
Прокручиваю в голове произошедшее за последнее время. Я видел многое – и как в муках угасают люди от страшных болезней, и как матери оплакивают своих только что умерших детей. Видел клинических сумасшедших, бросавшихся на врачей. Но вот чтобы такое, чтобы болезнь уничтожала саму суть человеческого существа – его гуманность, способность любить и сострадать, чтобы от вируса люди поголовно превращались в маньяков-психопатов? Нет, даже представить не мог. Тем не менее к этому придется привыкнуть…
– Тихо, – предостерегающе поднимает руку Джамбо, глушит мотор и прислушивается.
– В чем дело? Что случилось? – одними губами шепчу я.
– Кажется, рядом люди. Прячьтесь!
Прежде чем успеваю пригнуться, замечаю движение впереди, в квартале от нашего фургона. Из-за угла, словно призраки, выплывают несколько силуэтов с автоматами наперевес. Сложившись вдвое за приборной панелью, потея и стараясь не дышать, прислушиваемся к звукам снаружи кабины.
Кто бы это ни был, толпа инфицированных или группировка орудующих в городе бандитов, разницы для нас нет: и для тех, и для других мы желанная добыча. Не хотелось бы, чтобы мой боевик закончился вот так, в начале пути. Аккуратно вытираю пистолетную рукоять о футболку, чтобы не так скользила, и думаю, как бы подороже продать свою жизнь. До нас долетает неразборчивый гул голосов. Накатывает, словно приливная волна в океане, и спустя некоторое время так же мягко спадает. Уф, кажется, на этот раз нам повезло.
Выждав немного, Джамбо заводит фургон и неспешно трогает с места.
Наконец въезжаем в приморский парк. Тут мрак гуще киселя и почти осязаем. В океане едва заметно мерцает планктон – единственный источник света. Джамбо напряженно всматривается в темень, чтобы не сбиться с пути. Перед капотом – едва различимые песчаные тропинки, да еще узкие асфальтовые дорожки для поливальных машин и мусоросборщиков. Парк – одно из излюбленных мест для прогулок местных жителей и туристов, и муниципальные власти стараются следить за ним. Точнее, старались – ведь нет уже никаких властей.
– Черт, чувствую себя диверсантом, пробирающимся в тыл врага, – делюсь ощущениями с Джамбо, одновременно внимательно рассматривая окрестности, насколько позволяет видимость.
Кажется, прошла вечность, пока мы на черепашьей скорости продвигались к противоположному концу парка. Внезапно тишину разрезает далекий гул мотора. Между пальмовыми стволами мелькает яркий свет фар, машина быстро двигается в нашу сторону. Молча переглядываемся с Джамбо – тот сразу же нажимает на тормоз и выключает двигатель. Вот теперь мы точно влипли. Остановиться и скрючиться под приборной доской уже не получится. Нас, кажется, засекли: автомобиль неизвестных катит ровненько в нашу сторону.
– Что делать будем? – спрашиваю своего водителя и кладу руку на ружье.
– Мистер Артем, не паникуйте, – на удивление спокойно произносит Джамбо. – Не стоит умирать до расстрела. Может, и пронесет.
Он резко выворачивает руль в сторону и глушит двигатель. Фургон по инерции проезжает пару метров и останавливается у обочины, под высоким деревом.
– По крайней мере, с дороги все выглядит так, будто водитель бросил автомобиль посреди парка, а сам бежал, – поясняет Курума, выключая фары.
– Очень надеюсь, что так же подумают и те, кто едет нам навстречу. Если у них осталось, чем думать. Иначе можно уже сейчас начинать прощаться с жизнью.
Наш фургон стоит в тени раскидистой банатикоусы. Ее ветви склоняются почти до земли, создавая над нами подобие арки. Очень удачное расположение, так мы можем наблюдать за дорогой, не опасаясь, что наши физиономии выхватит свет приближающихся фар. Но спокойнее от этого мне не становится. И Джамбо, судя по его сосредоточенному лицу, тоже. Похоже, у нас одна на двоих навязчивая мысль: заметят ли нас? Все остальное – миссия, лаборатория, вирус, сыворотка, спасение людей – отступает теперь на второй план. И не потому что «своя рубашка…». Просто если нас убьют – некому будет спасать заложников «Хилтона», готовить вакцину и прочее. Эта ответственность давит и возбуждает одновременно.
Фокусирую зрение, чтобы получше рассмотреть приближающийся к нам неизвестный автомобиль. Небольшой грузовичок, явно видавший виды. Мятая кабина со следами облезлой краски, высокий кузов с дощатыми бортами, в каких обычно перевозят скот или ящики с товаром, наводят на мысль, что эта колымага сменила не одного хозяина. Последние владельцы, похоже, отжали ее у какого-то торговца.
В кузове – с дюжину человек с автоматами, мачете и факелами в руках – они-то и привлекают наше внимание. Головы людей в кузове ритмично раскачиваются из стороны в сторону, словно черные мячики в полосе прибоя. Машина движется не слишком быстро – по крайней мере, я могу рассмотреть даже ее номер. Кровь стучит в моих висках. От прилива адреналина тело напряжено до предела и требует встряски, движения. Я словно сжатая пружина – еще мгновение, и взорвусь. Расстояние между нами каких-то пятнадцать метров. Слышен шум голосов, брань и беспорядочные выкрики. Несколько человек даже затягивают какую-то песню. Грузовик останавливается метрах в десяти. Неизвестные о чем-то переговариваются, беспечно смеются. Наконец один выпрыгивает из кабины, поправляет автомат и двигается в сторону нашего фургона. Мы не спускаем с него глаз. Это конец. Сейчас он заглянет в кабину, и…
Джамбо делает мне знак, что берет этого головореза на себя. Я прикидываю, скольких успею уложить до того, как меня изрешетят в хлам. Тем временем неизвестный останавливается перед кустом метрах в пятнадцати от нас, лениво позевывает, чешется, утирает лоб и, забросив автомат на плечо, расстегивает ширинку, потом разворачивается и бодро двигает обратно к грузовику. Снова слышится гогот и брань, и вот уже машина трогает с места. Прежде чем совсем исчезнуть, огни ее фар еще долго мелькают в глубине парка.
Удача уже второй раз улыбается нам с Джамбо. Мы облегченно переводим дух и откидываемся на спинки сидений. Закрываю глаза и чувствую, как внутреннее напряжение понемногу спадает. Мы только что были на волосок от смерти.
– Трогай, Джамбо. Времени в обрез, а мы уже на полпути.
Густая экваториальная ночь как-то незаметно переваливает на сторону утра. Звезды блекнут, лиловая акварель горизонта на востоке неотвратимо размывается прозрачной желтизной. Предметы, ранее совершенно невидимые, постепенно проступают из мрака, набираясь красками. Теперь я могу различить даже невидимое еще минут десять назад: огромные воронки на асфальте, бесформенные пятна гари на стенах, побитые пулями пальмовые стволы…
Когда мы доберемся до миссии, рассветет совершенно, что очень скверно: ведь погромщики наверняка активизируются ранним утром, и тогда наш фургон станет для них прекрасной добычей.
Вытерев пот со лба, Джамбо поворачивает ключ в замке зажигания. Двигатель урчит сытым котом, я ставлю пистолет на предохранитель, чтобы в горячке случайно не нажать спусковую скобу. Вроде все обошлось…
– Джамбо, за сколько времени мы можем добраться до миссии?
– Если по прямой – минут за тридцать-сорок, – невозмутимо отвечает водитель. – А прямая – во-он та улица, видите, мистер Артем?
– Прямой путь не всегда бывает самым коротким, – напоминаю очевидное.
– Вот я и говорю, лучше немного потерять во времени, попетлять переулками, чтобы наверняка не нарваться…
Краем глаза замечаю, что слева, в зарослях кустарника, мелькает странная тень… затем еще одна, и еще… И тут перед самым капотом нашего фургона, словно из-под земли, появляется толпа неизвестных. Раз, два, три… шесть человек.
Как мы могли их не заметить?
Возраст – от пожилых мужчин до сопливых подростков. Вооружены кто чем: мачете, пистолеты, автоматы Калашникова, охотничьи ружья, даже цепи и монтировки. Одеты кто во что горазд. На одном дырявые камуфляжные штаны, кроссовки и вязаный свитер на голое тело, на другом – оранжевая жилетка портового докера, шорты и высокие армейские ботинки. Явно ограбили склад военных или сняли с покойников. Парочка бандитов вообще босиком. Это не мешает им воинственно орать и размахивать оружием. Один включает фонарик и направляет его на кабину, слепя нам глаза.
– Руки за голову! Выходи! Выходи! Быстрее! – кричат несколько человек одновременно.
Резкий электрический свет не добавляет очарования выступающим из мрака лицам. Таких отвратительных рож не увидишь даже в фильме ужасов. Налитые ненавистью и жаждой крови глаза. Грубые, искаженные злостью лица, возбужденная жестикуляция, агрессивные реплики. Классические люмпены, без прошлого, настоящего и уж тем более без будущего, способные лишь на одно – украсть, выпить, пристрелить кого-то в пьяном угаре. Им все всегда должны, перед ними все всегда виноваты. Ненависть, ненависть и еще раз ненависть. А уж вирус, разросшийся в их организмах, и вовсе вынес все дерьмо из их душ наружу.
Один из головорезов – брутальный амбал со шрамом через всю щеку – рывком открывает водительскую дверцу и, направив на Джамбо дуло автомата, орет, чтобы тот выбросил свой пистолет на дорогу и выбирался наружу. Сопротивляться, отстреливаться и пытаться бежать нет никакого смысла. Максимум, что мы можем успеть – уложить двоих. Чтобы в следующую секунду превратиться в кровавое решето. Впрочем, неизвестно еще, что лучше: погибнуть от пуль прямо сейчас, или чуть позже проверить на себе, насколько развита их фантазия по части пыток. Дверь с моей стороны резко распахивается, и подросток лет шестнадцати требует выйти, воинственно размахивая мачете перед самым моим носом.
Как говорилось в одном знаменитом гангстерском фильме – «это то самое предложение, от которого невозможно отказаться…»
8
Мы продолжаем ехать на своем фургоне по Оранжвиллю. Правда, теперь в компании шестерых бандитов, на которых мы так некстати нарвались. Наши руки связаны джутовыми веревками. Мы с Джамбо сидим рядом, подпираемые слева и справа вооруженными негодяями.
На водительском месте разместился чернокожий детина в бейсболке, джинсах и грязной майке со следами запекшейся крови. Свежая рана на его щеке почти затянулась, но с ней далеко не все в порядке, поэтому водитель периодически почесывает струп, сцарапывая беловатый налет. На редкость омерзительное зрелище. Рядом с ним на пассажирском сиденье нервно дергается не менее мерзкий тип с огромным мачете в руке. Он постоянно кричит, живописуя, с каким удовольствием вспорет нам животы и обмотает внутренности вокруг ствола ближайшей пальмы.
Я не знаю, кем были эти люди до эпидемии. Может, вполне законопослушными уборщиками нечистот, может, тихими сборщиками мусора на пляже. Может, разделывали воловьи туши на рынке, а по вечерам собирались в своих трущобах, играли в баскетбол, пили пиво и никому по большому счету не мешали. Но мне все же кажется, что до пандемии Эболы, накрывшей Оранжвилль, они были такими же подонками и уголовниками – только удачно маскировались.
– Вы будете умирать долго, проклятые ублюдки! – орет мерзкий тип с мачете. – Это из-за вас, из-за белых, в город пришел дьявол. Вы отравили колодцы и солнце, вы сводите людей с ума!
Он периодически оборачивается в салон, где мы с Джамбо зажаты в углу и окружены остальными головорезами, тычет в меня пальцем со злостью и ненавистью и выкрикивает угрозы, причем всякий раз все громче и агрессивнее. Будь его воля, он бы давно уже меня прирезал. Но я почему-то чувствую не страх, а сводящую с ума вонь. И уже даже как-то все равно, чем закончится эта поездка. Однако у главаря банды на наш счет свои планы.
– Прикрой свой вонючий рот, – тоном, не терпящим возражений, говорит он. – Убить мы всегда успеем. Лучше попробуем обменять их на продукты, патроны и воду. Жратвы взять уже негде – все разграбили до нас. А эти людишки явно из Посольского квартала. По крайней мере, этот белый.
Подросток, сидящий слева от меня, неожиданно соглашается.
– А еще их можно обменять на наркоту, – неадекватно хихикает он, и по его взгляду я понимаю, что этот тип явно под кайфом.
Но бандиту с мачете такая идея явно не по душе.
– Какой еще обмен?! – не унимается он, распаляя себя все больше и больше. – Да они колдуны все! Ты что, пожалеть их хочешь? Да не стоят они тех патронов и той еды, найдем в другом месте! Они бы нас не пожалели, прихлопнули бы при первой возможности, как мух. Или прокляли бы своими европейскими заклинаниями… взгляни только, как смотрит на нас этот белый своими погаными бесцветными зенками! Думаешь, просто так? Да порчу на нас наводит!
Почему-то ловлю себя на мысли, что эта опереточная свирепость даже смешна. Наши похитители напоминают дворовую баскетбольную команду, решившую сняться в любительском кино про уличных бандитов.
Пока те спорят о нашей дальнейшей судьбе, я наблюдаю, как остальные потрошат груз, выданный нам в Посольском районе. Деловито достают из мешка банки с консервами, упаковки с галетами. Кто-то хлещет из пластиковых канистр дефицитную пресную воду, бездумно расплескивая ее на полсалона.
– Чего пялишься, урод? – Один из громил не раздумывая заезжает мне изо всех сил в челюсть, и из рассеченной губы на дно салона веером брызгает кровь.
– Давно нужно было расправиться с белыми, – заученно, словно мантру, повторяет тип с мачете. – От них одни только беды. Пока они не появились на нашей земле – мы были здоровы и счастливы. Это они привезли с собой проклятие, они отравили ветер и воду, а теперь подсунули нам испорченные лекарства. У меня брат с сестрой умерли из-за этой заразы. И неизвестно, сколько еще наших умрет из-за них!..
Прекрасно понимаю, что любые мои аргументы не в силах изменить ситуацию. Я могу сколько угодно рассказывать им о тысячах людей, спасенных в нашей миссии, о сотнях тысяч прививок африканским детям в далеких деревнях, о сотнях тонн гуманитарной помощи, которую наши медики раздавали тут три года назад, после очередного военного переворота. Все это лишь озлобит этих мерзавцев против нас. Уж если в человеке проснулась первобытная жажда крови и убийств, то обуздать ее путем логических выкладок невозможно…
Джамбо, впрочем, пытается что-то возразить, однако сидящий от него слева подонок резко бьет его кулаком в живот.
– Я видел этого белого типа раньше, он в госпитале ошивался, – говорит он, зыркая на меня. – Клянусь всеми нашими богами, что он один из тех, кто приложил руку к заражению города. А этот, – кивает он на Джамбо, – вдвойне заслуживает смерти. За то, что продался этим дьяволам. – Он хватается за мачете, но его тут же останавливают:
– Эй, эй! Не пори горячку. Зарежешь – и весь салон будет в крови. Ты станешь мыть? Нет. А тачка нам еще пригодится.
– Тогда останови машину! – истерично кричит громила водиле. – Казню тут же, у забора, как собак! А головы через стену Посольского района перебросим, чтобы их дружки знали, к чему им всем следует готовиться!..
Фургон давно выехал из приморского парка и теперь катит по набережной. Механически отмечаю, что мы отдаляемся от миссии на северо-восток. Минут через пять набережная закончится, потом промелькнет заброшенная лодочная станция, а затем, спустя метров сто, начнется первобытный пляж, поросший мангровыми кустами и кокосовыми пальмами.
В салоне стоит чудовищный шум и гам, каждый рвется ударить нас, толкнуть или хотя бы ущипнуть побольней. Теперь пятеро головорезов, включая наркомана-подростка, требуют нашей немедленной и безоговорочной смерти, причем каждый готов разорвать нас на части, а то и пытать нас перед казнью. И только водитель, он же главарь, вяло сопротивляется. В который уже раз напоминает, что казнить нас в салоне не стоит, будет слишком много крови, и пытается убедить свою банду, что нас двоих можно довольно выгодно обменять.
Только теперь начинаю осознавать, что нам не нужно было останавливаться в приморском парке, а следовало без раздумий гнать в сторону Чайна-тауна, с его бесконечными лабиринтами улочек, переулков и тупиков, где всегда можно оторваться от погони, а в случае чего – спрятаться так, что ни одна живая душа нас бы не нашла.
Жестикуляция в салоне все агрессивнее, крики – все пронзительнее. Даже удивительно, откуда у этих людей такие луженые глотки?
Главарь в очередной раз расчесывает щеку, машина дергается, и я заваливаюсь корпусом вперед, по касательной ударяясь лбом о стекло. Пытаясь принять прежнее положение, непроизвольно шарю по полу фургона и случайно нащупываю металлический выступ, к которому должно крепиться пассажирское сиденье. Начинаю осторожно перетирать веревку, которой связаны за спиной руки. Головорезы увлечены спором и ничего не замечают. С полминуты невидимых глазу усилий – и мои руки свободны. Приваливаюсь к Джамбо боком и одной рукой пытаюсь распутать его веревки. Узел несложный, а пальцы у меня натренированные.
Лицо Джамбо на удивление спокойно – когда он ощутил, что я незаметно для похитителей развязываю узел на его запястье, то ни выдал удивления ничем.
И вот руки моего товарища освобождены от пут, как и мои.
Но что делать дальше? Оружия у нас нет. Даже если мы сейчас бросимся на громил с голыми руками, используя эффект неожиданности, они, конечно, очень удивятся, но ненадолго, потому как спустя секунд пять изрубят нас в капусту, и салона не пожалеют. Выпрыгнуть через задние дверцы, выбив их ногами? Далеко не убежим. Да и не факт, что поблизости не ошиваются такие же обезумевшие от вседозволенности подонки.
Ситуация кажется безысходной, так как оставаться здесь и ждать, пока они придумывают для нас одну казнь «веселее» другой, – глупее глупого. Нужно что-то предпринять.
– Ладно, уговорили, – после бурного спора с соучастниками соглашается главарь. – Не будет никакого обмена. Не факт, что взамен этих типов нам выдадут патроны, воду и еду. У них у самих еды и патронов, наверное, уже в обрез. Да и от белых дьяволов из их гостиницы можно еще какую-нибудь заразу подхватить!..
Фургон резко тормозит. Один из громил открывает заднюю дверцу и пинком выталкивает нас наружу. Не успев сгруппироваться, вываливаемся с Джамбо на пыльную дорогу. Заметив, что мы сумели освободить руки, бандиты в бешенстве принимаются пинать нас ногами.
– Эти дьяволы хотели сбежать! – беснуется тип с мачете.
– Точно – дьяволы! – подхватывает подросток-наркоман. – Я сам завязывал им руки самым сложным узлом… Разве обычный человек сумел бы самостоятельно развязать такие путы?.. А ты еще собирался обменивать их. Вспороть животы – и дело с концом. Пусть тут и подохнут!..
Нас тащат к обочине под высокую пальму.
– На колени! Кому сказал, становитесь на колени!
– Да пошел ты… – шепчу в ответ, но тут же получаю прикладом по задней части бедра, и ноги подкашиваются сами собой.
Боль просто невыносимая – подонок вложил в удар всю свою злобу. Закрываю глаза, стискиваю зубы, чтобы не завыть от этой острой боли и не доставлять удовольствия своим мучителям.
– Вот так-то лучше. – Бандит размахивает мачете, приплясывая от нетерпения, и красочно живописует, как именно будет нас убивать. Я вижу лишь тонкие черные ноги в стоптанных дырявых кедах.
Метрах в пятидесяти от нас начинается пологий песчаный пляж. Белопенный океан ритмично вгрызается в берег. Легкий ветерок перебирает листья на пальмах, гонит по берегу песок. Далекая полоска горизонта уже окрасилась утренним багрянцем. Воздух свеж и почти прозрачен.
Мы с Джамбо стоим на коленях перед пятью чернокожими ублюдками. Шестой, громила со шрамом, возвышается за нами, понося и обвиняя во всех тяжких грехах. Похоже, он тоже вошел в роль и решил произнести речь.
– Именем нашей многострадальной Африки, нашей страны и нашего родного Оранжвилля, – прокурорским тоном говорит он, – этот белый пособник дьявола… Как тебя зовут? Да это и неважно… и его друг, гнусный предатель, продавший Родину и свой народ, приговариваются к смерти. Что скажет прокурор? – Громила с комичной учтивостью оборачивается к типу с мачете.
– Разорвать на части, чего тут еще думать! – лыбится тот.
– Каково мнение адвоката? – Кивок в сторону подростка-наркомана.
– А давайте отрежем им головы и будем играть ими в футбол! – звучит в ответ дурашливое.
Громила выдерживает выразительную паузу, почесывает свой отвратительный шрам и, оглядывая нас, продолжает:
– Итак, это тот редкий случай, когда мнения обвинения, адвоката и судьи, то есть меня, полностью совпадают. Каково будет последнее желание приговоренных к смерти?
Поднимаю голову и смотрю убийцам прямо в глаза. Они не отводят взгляд, для них мы уже трупы, законная добыча падальщиков и мародеров. Словно шакалы, они нетерпеливо топчутся в предвкушении расправы.
Мы молчим – слишком много чести для этих мерзавцев подыгрывать в этом гнусном спектакле. Главарь похлопывает лезвием мачете по широкой ладони и испытующе переводит взгляд с меня на Джамбо. Видимо, никак не решит, кому первому отрубить голову.
– Бросьте жребий, – наконец предлагаю ему.
– А ты смелый! – отвечает тот. – Что ж, тогда с тебя и начнем.
Закрываю глаза и впервые в жизни пытаюсь прочитать хоть какую-нибудь молитву. Я никогда не верил во все эти штуки: Бог, рай, загробная жизнь… Но сейчас, за мгновение до смерти, все это воспринимается совсем иначе. Почему-то в памяти всплывает лицо Миленки. Неужели ее тоже убили, так же, как сейчас убьют и меня? Возможно, даже эти самые бандиты. Хотя нет, ей наверняка пришлось намного хуже. Лучше не думать о том, что делают с красивыми девушками отмороженные бандиты вроде этих. В том, что Миленка мертва, у меня нет никаких сомнений. Если даже мы, двое взрослых вооруженных мужчин, не смогли себя защитить, то как могла выжить хрупкая медсестра? Ноль шансов.
Подросток-наркоман уже тренируется – рубит своим жутким мачете ствол ближайшей пальмы, приплясывая, словно безумный. Наверняка собирается срубить мне голову с одного удара.
– А ты, урод, будешь долго мучиться! – кричит отморозок и смачно плюет Джамбо в лицо. – За то, что связался с белыми, получишь смерть мучительную и медленную. Эй, принесите кто-нибудь веревку. Знаешь что я с тобой сейчас сделаю? Вспорю тебе живот, привяжу один конец к твоим кишкам, а второй к заднему бамперу. А потом мы с тобой прокатимся – пока ты окончательно не «размотаешься».
Он все время пританцовывает и жестикулирует – наверное, считает себя королем гангста-репа. Выпалив последнюю фразу, ублюдок оглядывается на товарищей в поисках одобрения, и первым же заливается идиотским смехом. От этих звуков с соседних деревьев испуганно вспархивают сонные птицы, и, громко хлопая крыльями, улетают прочь.
Я часто думал о смерти. В детстве, в школе. Да и врачом стал, чтобы наконец прояснить для себя это странное свойство каждого организма переходить из живого в неживое. Уже в институте, на практике в морге, наш профессор любил повторять: «Не бойся, молодежь. Живой человек намного опаснее мертвого».
Открываю глаза. Словно в замедленной съемке наблюдаю, как подросток с мачете в правой руке подходит ко мне. Останавливается в двух шагах. Ехидно улыбаясь, замахивается…
И тут воздух незримо сотрясается вибрацией, гулко бьет автоматная очередь, и на голой груди подростка словно взрываются алые фонтанчики. Улыбка на лице бандита сменяется мгновенной растерянностью, мачете вываливается из ослабевших пальцев. Я падаю, откатываюсь к ближайшей пальме и прячусь за ее волосатым стволом. Следующая очередь выбивает из него ошметки мяса.
Вжимаюсь лицом в сухую колючую траву и спустя мгновение оглядываюсь. Со стороны приморского парка в нашу сторону мчится тот самый грузовик с мятой кабиной, с которым мы разминулись в парке совсем недавно. С криками и улюлюканьем бандиты начинают беспорядочно палить из кузова. Наши истязатели бросаются врассыпную, ища укрытия за деревьями. Тела троих из них, включая громилу с мачете, валяются в самых нелепых позах, изрешеченные пулями.
Грузовик с мятым кузовом скрывается за пальмами, возгласы и улюлюканье постепенно стихают. К счастью, нас они не заметили. Не сговариваясь, подхватываемся и бросаемся к фургону.
Он срывается с места и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, уходит в тень городского парка, где легко затеряться среди лабиринтов мангровых зарослей и пальм. Сзади доносятся беспорядочные выстрелы и гортанные крики. И тут длинная очередь прошивает стенку фургона. Одна из пуль попадает в боковое зеркало, и оно брызгает сотней осколков.
– С тобой все нормально? – спрашиваю у Джамбо.
– Ага. По крайней мере, лучше, чем две минуты назад, – отвечает он с нервозной улыбкой.
Видимо, мы действительно родились под счастливой звездой, если нам так чертовски везет сегодня. Пытаюсь осознать произошедшее только что. Несомненно, конкурирующая банда случайно нарвалась на набережной на «наших» головорезов и решила отбить у них добычу, причем в самый драматический для нас момент.
Если бы подобное произошло с кем-нибудь другим, не поверил бы, слишком уж по-киношному скроено, так в жизни не бывает. Но, наверное, правильно говорят умные люди: «жизнь – самый лучший режиссер…»
9
Наш фургон мчит в обратном направлении. Бухают протекторы по асфальту, в чреве микроавтобуса с грохотом перекатываются консервные банки и баллоны с водой. Под днищем мерзко дребезжит полуоторванный глушитель. Преследователи в грузовичке, случайно спасшие нам жизнь, теперь наверняка готовы растерзать нас на части. И их можно понять, ведь мы наверняка серьезная добыча!
Беспорядочные автоматные очереди и пистолетные выстрелы, визг тормозов, чавканье пуль о металлический экран нашего фургона…
– Жми! Да скорее же! Они у нас на хвосте, сейчас на обгон пойдут! – истошно ору я Джамбо, время от времени высовывая автоматный ствол в окно и стреляя в сторону преследователей.
– Спокойно, мистер Артем. – Джамбо, как и обычно, невозмутим. – Видите, там впереди начинаются прибрежные кварталы? Через одну неприметную улочку мы выедем прямо к миссии.
– Отлично. Вот только нас догоняет орава убийц, – криво улыбаюсь я в ответ.
Джамбо ничего не отвечает. Лишь щурит глаза, напряженно следя за дорогой, да сильнее нажимает на газ. Я делаю несколько выстрелов в грузовик из пистолета. Все, обойма пустая. Выбрасываю бесполезный пистолет в окно и тянусь за помповым ружьем.
– Вот-вот, давно пора было взять эту штуку, – одобрительно качает головой Джамбо и, прикусив губу, слегка тормозит, разворачивая машину на повороте.
Фургон заносит, он замедляет ход… В клубах поднявшейся пыли я оказываюсь почти напротив кабины грузовичка, и делаю несколько выстрелов наугад. Одна из пуль попадает в стекло водительской дверцы, которое покрывается густой сетью радиальных трещинок и мгновенно окрашивается изнутри ярко-красным…
После удачного выстрела грузовик слегка виляет в сторону и останавливается, однако спустя несколько минут вновь мчится следом за нашим микроавтобусом. Наверное, кто-то из сидевших рядом с водителем выбросил труп из-за руля и повел машину за нами. Обозленные первой потерей, бандиты теперь палят по нам с удвоенной силой, явно не жалея патронов. Опустив голову пониже, перезаряжаю ружье.
Тем временем рассвет окончательно вступает в свои права. Еще какой-то час назад мы могли бы оторваться от грузовика, пользуясь темнотой и водительскими навыками Джамбо, но теперь мы на виду преследователей.
Наш фургон летит по грязному району с пыльными панельными домиками и приземистыми хибарами, сколоченными из жести, досок и рекламных щитов. Улочка, о которой упомянул Джамбо, оказалась заваленной обломками стен и кирпичным крошевом разрушенных домов, разломанной мебелью и разлагающимися трупами людей – едва свернув на нее, мы понимаем, что не проедем.
Поворот, длинный сквозной переулок, еще один поворот – и пыльный сквер с перевернутым и сожженным автобусом. Грузовик преследователей чуть отстал, но это явно ненадолго – водитель у них, видимо, опытный, да и Оранжвилль, похоже, знает не хуже Джамбо.
Сразу за сквером начинаются очередные трущобы – жуткие, зловонные пространства, последнее прибежище людей, безжалостно выброшенных из жизни, словно мусор. Землянки-норы, накрытые кусками брезента и обломками шифера, шалаши из кусков пенопласта и целлофановых обрывков, хибары, сколоченные из обломков жести и проржавевших морских контейнеров. Кое-где кладбищенскими огоньками мелькают призрачные оранжевые огоньки. Можно, конечно, бросить наш микроавтобус и скрыться в этих жестяно-фанерных джунглях – преследователи уж точно нас не найдут! Но где гарантия, что эти отбросы общества не убьют нас сразу же, как выскочим из машины?!
А до Чайна-тауна вроде бы недалеко – кажется, через два перекрестка… или я что-то путаю?
– Китайский квартал скоро? – уточняю на всякий случай.
Джамбо молча кивает. Удачно проскакиваем кошмарные трущобы, сворачиваем за угол, и спустя несколько минут за лобовым стеклом маячит нарядная деревянная арка с драконами и иероглифами.
Чайна-таун я детально рассматривал в бинокль еще вчера, с крыши «Хилтона». Конечно, разрушения и следы пожаров были заметны и через оптику, но вблизи картина совершенно кошмарная. Вместо торговых рядов, с многочисленными магазинчиками, лотками, ночлежками и уличными кафе, – огромное пепелище. Над некоторыми руинами до сих пор курятся облака черного дыма. Жирная зола оседает на лобовое стекло нашего микроавтобуса, и Куруме то и дело приходится включать дворники.
Среди головешек и пепла то тут, то там замечаю трупы людей, обгоревшие до неузнаваемости. Амбре горелого мяса отчетливо бьет в ноздри. Я-то подобного за свою врачебную практику видел достаточно, особенно когда работал волонтером в горячих точках, а вот Джамбо едва сдерживает рвотный рефлекс.
– Спокойно, открой рот и дыши глубже, – советую ему подчеркнуто спокойно. – Постарайся подумать о чем-то отвлеченном.
– Все, все, я уже в порядке, – кивает мне Джамбо с перекошенной физиономией.
– Не пялься на трупы, – продолжаю все так же доброжелательно. – Они нам не страшны. Ртом, ртом вдыхай!..
Курума послушно дышит ртом, а сам то и дело посматривает в зеркальце заднего вида. Грузовик преследователей, от которого мы с таким трудом оторвались, теперь вновь маячит в каких-то пятидесяти метрах позади нас.
Из арки выскакиваем на небольшую площадь и сразу ныряем в узкий темный переулок, и только оттуда – на центральную улицу Чайна-тауна.
Метрах в пяти перед нами на перекрестке поперек дороги лежит на боку огромный автобус с выбитыми стеклами и закопченными поверхностями. Джамбо едва успевает вывернуть руль, фургон на всей скорости въезжает в чудом уцелевший газетный киоск на углу. Хлипкий киоск разлетается на куски, обломки крашеной фанеры с треском летят в разные стороны.
Проклятый грузовик преследует нас, словно приклеенный! В обзорном зеркальце заднего вида замечаю, как в кузове грузовика один из головорезов поднимается на ноги, его придерживают сидящие рядом. Он кладет на плечо базуку и целится прямо в нас.
– Уходи в сторону!
Едва Джамбо успевает свернуть на тротуар, как мимо пролетает снаряд и насквозь прошивает полуразрушенный магазинчик. Гремит взрыв, разлетаются щепки, из окон лавки полыхает огнем.
– Держись! – кричит мне Джамбо. – Сейчас будет весело.
Вцепившись в руль, он направляет наш фургон на горящий деревянный каркас. В лицо ударяет вонь и жар. В следующее мгновение мы сбиваем хлипкие несущие опоры и выскакиваем на соседнюю улицу.
Курума умело лавирует между огромными грудами мусора, которым завалена проезжая часть. На ямах и колдобинах машину подбрасывает вверх, так что езда по Чайна-тауну превращается в подобие «американских горок». На одном из таких ухабов наш фургон сильно заносит в сторону. Не справившись с управлением, Джамбо врезается в груду деревянных ящиков у входа в разграбленный мародерами овощной магазин, однако в последний момент успевает притормозить.
Невдалеке слышен пронзительный визг протекторов, на который тут же накладывается хаотичная стрельба наших преследователей. Выруливать и продолжать гонку уже некогда. Понимаем, что теперь самое время бросать микроавтобус и поскорее где-нибудь спрятаться. На то, чтобы найти укрытие, у нас почти не остается времени.
– Мистер Артем, сюда! – Джамбо, призывно размахивая руками, стоит у входа в многоэтажное здание.
Мне хорошо знаком это дом. Год назад в Чайна-тауне было подозрение на эпидемию холеры, и наши врачи обследовали всех жильцов. Классическое китайское жилище: первый этаж – лавочки, второй и третий – съемные квартирки китайской бедноты, последние этажи – для публики побогаче.
Как и в любой китайской многоэтажке, здесь великое множество пожарных лестниц, замаскированных в дверях черных дверей, темных коридорчиков, всяческих чуланов, потайных комнаток непонятного назначения и незаметных для постороннего взгляда выходов, так что, в случае чего, можно или надежно спрятаться, или покинуть дом с противоположной стороны.
Притаившись на втором этаже, напряженно наблюдаем за улицей. На окне трепещет чудом уцелевшая занавеска, так что снаружи нас наверняка не видно.
Под самыми окнами, неподалеку от брошенного фургона, слышен пронзительный скрип тормозов. Так и есть – грузовик наших преследователей, будь они неладны. Из кузова выскакивают четверо с автоматами наперевес. Настороженно оглядываются по сторонам, подходят к нашей машине, внимательно осматривают салон. Поняв, что нас там нет, начинают нервно ругаться и о чем-то спорить. По обрывкам фраз понимаю, что преследователи обвиняют друг друга в нашем исчезновении. Ругань продолжается на повышенных тонах, один из бандитов внезапно наставляет на коллегу автомат…
И тут из мусорных баков у соседнего здания выбегает несколько огромных жирных крыс и мелко семенят на противоположную сторону улицы. Бандит, собиравшийся только что пристрелить своего друга, дает по грызунам длинную очередь из автомата, и двух или трех буквально разносит в клочья. Головорезы медленно идут вдоль улицы, с опаской оглядываясь по сторонам, осматривая окна зданий, темные подворотни. И я их понимаю, ведь ежесекундно откуда угодно может вылететь пуля и отправить любого из них к праотцам.
У нас с Джамбо еще осталось, чем их «угостить». Обойма в пистолете и четыре заряда для помпового ружья. Вот только открывать огонь первыми мы не собираемся. Нас мало, и нам не хватает патронов. В такой ситуации главное – остаться незамеченными. Будем надеяться, что преследователи побоятся сунуться в огромный дом.
Бандиты какое-то время расхаживают вдоль улицы. Они явно растеряны и озадачены. Подходят к домам, дают наобум несколько очередей в дверной проем и по окнам, однако заходить внутрь явно не решаются. Наконец, раздосадованные и озлобленные, садятся в свой грузовик и уезжают обратно в сторону набережной.
– Думаешь, мистер Артем, они уже не вернутся? – В глазах моего приятеля брезжит надежда, что и на этот раз все обошлось.
– Не знаю, Джамбо, не знаю. Но я бы пока не рисковал, надо еще немного отсидеться.
– Может, есть смысл осмотреть дом? – неожиданно предлагает тот.
– Зачем?
– Ну, мало ли что мы тут обнаружим… Пресную воду, которая никогда никому не повредит, или что-нибудь из полезных мелочей.
Во всем огромном здании разлита мертвая тишина, какая бывает только в давно брошенных домах или на старых кладбищах. Тем не менее мы осматриваем комнаты с оружием на изготовку. Тут можно ходить целый день, и потому мы почти не заглядываем в отдаленные коридорчики и чуланы – ведь так можно и заблудиться. Улов небогат: пакет с рисовой лапшой, несколько подпорченных апельсинов, пачка сушеной рыбы и какие-то специфические китайские специи, которые мы не решаемся взять. Зато находим несколько упаковок с батарейками, явно нелишними в нашем положении, и с дюжину оплывших свечных огарков, которые основательный Курума на всякий случай кладет в карман. За все время мы не замечаем тут ни единого трупа – не говоря уже о живых людях. Видимо, обитателям дома каким-то непостижимым образом удалось бежать… или превратиться в толпу неадекватных мародеров – кто знает?!
Спустя часа два поднимаемся на последний этаж. Теперь нагретая коробка дома полна разных звуков: трескаются и рассыпаются стекла в перекошенных рамах, щелкают лопающиеся обои, с расстрелянного фасада отслаивается и слетает штукатурка. Стоим у окна, прислушиваемся и неожиданно глупо улыбаемся друг другу. Ведь только теперь до нас доходит, как счастливо мы дважды за эту ночь избежали верной смерти.
И тут на меня внезапно наваливается невероятная усталость, словно из тела в одночасье выкачали все жизненные силы. Веки слипаются, конечности наливаются свинцом, сознание скрючивается эмбрионом, заползая в самые дальние мозговые извилины… Удерживаясь ладонями за подоконник, чтобы не свалиться на пол, я с невероятным трудом пытаюсь разлепить глаза.
– Мистер Артем, вам надо бы отдохнуть, – словно из-под толщи воды, слышу голос Джамбо.
– Тебе тоже, – едва ворочаю ватным языком.