Африканское бешенство Бастард Нил

10

Даже не знаю, сколько я проспал – час, три или целую вечность? Но боги джунглей, если Джамбо был прав, действительно оздоровили мою душу. Значит, я все-таки хороший человек. Ощущаю себя довольно бодро, а вот все ночные события со стрельбой и погоней теперь воспринимаются мной смутно, словно полузабытое кино в чужом пересказе.

Подымаюсь с тахты и с удивлением осматриваю занавеску, которой укрыл меня заботливый Джамбо. Прохожу в соседнюю комнату, пялюсь по сторонам… Помещение раньше явно было столовой богатого китайского семейства. На полу – осколки тончайшего фарфора, палочки для еды, мятые металлические подносы с лотосами, драконами и пагодами. И засохшая кровь. Почему я не заметил ее раньше?

Пятна, брызги, потеки. Как будто окончательно сбрендивший инфицированный Джексон Поллок выбросил все краски, кроме багряной, – и оторвался по полной. Ветер на все лады гудит в пустых комнатах, гоняет пыль и дребезжит осколками стекол в рамах, и кажется, будто сам дом стонет, жалуясь на судьбу.

У стены напротив, удобно привалившись спиной к облупленной кирпичной кладке со следами пуль, сидит Джамбо. Абсолютная уверенность в себе, спокойное лицо древнего языческого идола, автомат небрежно стоит у бедра. Курума вроде бы спит. Но я-то знаю, стоит появиться хоть намеку на опасность – и мой друг, настоящий африканский боец, среагирует молниеносно.

Подхожу к выбитому окну, держась поближе к стене, чтобы не быть замеченным с улицы. Солнце уже клонится к закату – значит, я проспал часов восемь или десять. В ярком свете разоренный и вымерший Чайна-таун выглядит еще более мерзко, чем в темноте. Проезжая часть узкой улочки перед нашим окном завалена кирпичным крошевом, разломанными бетонными блоками, обугленной мебелью и покореженными велосипедами. Разгромленный ювелирный магазин, с выломанным банкоматом, неуловимо напоминающим древний саркофаг. Горячий ветер носит по улицам груды разноцветных банкнот, и они шуршат, словно сухие пальмовые листья. Деньги теперь никому не интересны: в цене лишь то, что действительно может продлить жизнь.

И – бесконечные трупы, лежащие на тротуарах, у стен, у заборов на пепелищах и в сквериках с обожженными кронами деревьев.

Слева от Чайна-тауна начинается Сити – некогда самый богатый и нарядный район города. Высотки с разбитым остеклением и выжженными офисами подступают к Китайскому району со всех сторон, частично заслоняя залив и подавляя своим мрачным величием. Не думаю, что ситуация в самом Сити сильно отличается от той, что наблюдаю теперь в Чайна-тауне.

– Мистер Артем, я бы не стал подходить к окнам так близко, – слышу над ухом спокойный голос Джамбо.

– Думаешь, за нашим домом следят из окон напротив?

– Следят, не следят… Просто не стоит искать приключений на свою голову. Даже если в этом районе и остались еще здоровые люди, то они наверняка вооружены, и вполне могут принять вас за громилу.

Тут в окне ближайшего дома, этажом ниже, замечаю какое-то подозрительное движение и вскидываю автомат. Джамбо знаком показывает: мол, не горячись!.. Всматриваюсь в полумрак. В соседнем окне – лишь силуэты разбросанных тел, на останках которых пируют огромные крысы. Они копошатся деловито и спокойно, не пищат и не дерутся – ведь еды хватит на всех. К горлу подступает тугой клубок тошноты. Чувство безысходности накатывает, как головокружение. Выхода нет. Надо привыкать – ведь дальше ситуация будет еще хуже!

Я, конечно, не светило академической вирусологии, как мой друг Миша из Новосибирска, но будущая картина вырисовывается для меня вполне отчетливо. Жара, груды неубранного мусора, сотни мертвых тел на улицах, которые в условиях африканской жары разлагаются с чудовищной скоростью. Через неделю, максимум через две, все грунтовые воды Оранжвилля будут отравлены. А значит, будут отравлены и немногочисленные артезианские скважины, потому что иных источников воды тут просто нет. Так что счастливцы, которые еще не инфицированы Эболой и наверняка скрываются по подвалам и руинам, очень быстро повымирают от кишечных инфекций или жажды. А уж остальное доделают расплодившиеся крысы. Несметные полчища грызунов разнесут по стране моровое поветрие, включая, наверное, самые отдаленные деревни этой страны. Крысы – последние мародеры и короли на руинах погибающего города…

Осторожно передвигаюсь к окну на противоположной стороне дома. Метрах в тридцати – точно такой же дом, как и этот. Едва ли не все окна зияют черными дырами. В угловом окне последнего этажа вспыхивают жутковатые багровые отблески. Даже не хочу думать, кто там скрывается: случайно выжившие обитатели Чайна-тауна или вооруженные маньяки?

Внизу небольшой рынок, напоминающий декорацию из страшной сказки: сгоревшие ларьки, опрокинутые прилавки, груды обугленного тряпья и сожженный микроавтобус, весь в пулевых отверстиях и рыжих разводах ржавчины. На воротах болтается труп – кажется, молодой китаянки.

Единственное, что хоть немного радует взгляд, – относительная близость нашей миссии: огромный красный крест из литого бетона, укрепленный на крыше, маячит над плоскими крышами и обугленными руинами в каких-то семистах метров от Чайна-тауна. Но и это расстояние еще надо суметь преодолеть.

Внизу замечаю наш фургон – потрепанный, но по виду целый, колеса тоже на месте, дверки закрыты. Вопросительно смотрю на Джамбо:

– Ну что, попытаемся прорваться в миссию?

– Может, стоит дождаться темноты?

– Давай хотя бы осмотрим то, что не успели осмотреть утром. Может, найдем еще воды или съестного.

– А как спустимся вниз, осмотримся и решим на месте, – согласно кивает Курума.

Осторожно ныряем в темный коридор. Теперь мы спускаемся по лестнице с левой стороны здания – ведь утром мы осматривали все или почти все, что можно было осмотреть справа.

Лестница темная, и Джамбо, идущий первым, тщательно подсвечивает ступеньки фонариком. Стены густо побиты автоматными очередями. Под ногами хрустит штукатурка, позвякивают стреляные гильзы, шелестит какое-то тряпье. Разбитые стулья, обломки шкафов, несколько перевернутых холодильников на ступеньках… О недавнем побоище говорят те же размашистые «поллоковские» брызги засохшей крови на стенах, потолке – и россыпь стреляных гильз на полу.

Джамбо останавливается на каждом лестничном пролете, делает мне знак не двигаться и долго, с минуты две, прислушивается, что же происходит рядом. Пока все тихо, если не считать надоедливого шуршанья крыс.

На втором этаже, перед запертой дверью, Курума останавливается и резко вытягивает руку: мол, стоять!

Замираю. Обострившийся слух различает странные звуки из-за двери. Сначала – тоненькое сопение, затем – протяжное скрипение проржавленных дверных петель и едва различимые шлепки босых ног по полу.

Стоим, прислушиваясь, несколько минут. Звуки то замирают, то приближаются к самой двери. Жестом показываю Джамбо – мол, может быть, лучше вернуться наверх? Тот мотает головой, показывая то на дверь, из-за которой по-прежнему доносятся странные звуки, то на лестницу с грудами осколков штукатурки и тряпья. Понимаю ход его мыслей: беззвучно подняться у нас все равно не получится, и тогда неизвестная пока опасность окажется у нас за спиной.

Дверь медленно, с жутковатым скрипом приоткрывается… В проеме – худенькая китаянка лет десяти. Отблеск карманного фонаря мертвенно лежит на ее плоском лице, перемазанном кровью. В руках – дробовик. Девочка смотрит на нас с очевидной ненавистью и медленно поднимает оружие…

К счастью, Курума ориентируется мгновенно – с треском захлопывает дверь, наваливается на нее плечом и кивает на разбитый холодильник, лежащий на ступеньках вверху.

– Тащите его скорей к двери, мистер Артем! – шепчет он с расширенными от ужаса глазами.

Дверь дрожит под ударами, из-под филенки летят кирпичные крошки. Видимо, девочка, инфицированная Эболой, ощущает в себе огромный прилив сил. Следующие удары звучат уже в другой тональности – несомненно, маленькая китаянка колотит в запертую дверь прикладом. К счастью, я успеваю придвинуть тяжелый холодильник…

– Бежим! – кричит мне Джамбо, и уже меньше чем через минуту мы оказываемся на первом этаже.

На всякий случай забегаем в бакалейную лавку в соседнем здании. Если маленькое чудовище и сумеет отодвинуть холодильник, она вряд ли будет искать нас тут. Фургон в каком-то десятке метров отсюда. Усаживаемся между прилавками, переводим дух…

– Почему-то раньше даже не думал, что Эболой могут заболеть маленькие дети, – честно признаюсь я. – Столько их видел в Оранжвилле…

– Не подтяни ты холодильник к двери – это был бы последний ребенок, которого вы видели в своей жизни, – хмыкает Курума. – Давайте лучше посмотрим, что можно отыскать в этой лавке!

Магазинчик, конечно же, разгромлен вчистую. На полу – слой муки, причудливая мозаика из сушеного гороха, вермишели, вяленой рыбы и сухофруктов, распотрошенные пачки из-под стирального порошка. Сквозь разбитую витрину виден фасад соседнего здания. К счастью, все окна дома напротив заложены мешками с песком, так что мы тут вне зоны видимости.

Стараясь не хрустеть битым стеклом, двигаюсь вглубь, к неприметной дверце за занавеской…

Опаньки! Да тут целый новогодний арсенал!

Коробки с аляповатым изображением бенгальских огней, жестянки с ярко-красными картинками и китайскими иероглифами, цилиндры разной длины и ширины с огненными наклейками и длинными фитилями, похожими на крысиные хвосты…

Бенгальские огни и ракеты, шутихи и фейерверки всех мастей и размеров, чудом уцелевшие в этом раздрае, может, на что-нибудь и пригодятся. Беру первую попавшуюся шутиху, подбрасываю на ладони…

Джамбо вопросительно смотрит на меня – мол, зачем мне все это?

– Когда я был маленьким, то очень любил фейерверки. А ты, Джамбо, любил зажигать небо?

– Мало мы таких фейерверков вчера видели, – хмыкает приятель. – Не надоело, мистер Артем?

– Не путай стрельбу с прекрасным!

– По мне – никакой разницы.

– Ты не поэт, Джамбо, – замечаю я и присаживаюсь на корточки перед стеллажом, внимательно осматривая пиротехнику.

– Поэты в этом городе не выживут, мистер Артем…

– А кто же выживет? – достаю с нижней полки огромную трубу, размером чуть больше армейской базуки.

– Только бойцы…

– …если они хоть немного будут поэтами в душе, иначе просто сойдут с ума. Ладно, пошли к машине…

Удивительно, но за то время, что мы сидели на пятом этаже, в фургон никто не залез. Все вещи на месте, включая бутыли с драгоценной питьевой водой, и даже рации. На месте и вирусозащитные костюмы, к счастью, наши похитители просто не знали, что это такое. Даже маски – и те целы!

– Нам вновь везет, мистер Артем, – хмыкает Джамбо.

– Есть у нас такая поговорка – «везет, как утопленнику».

– Разве утопленнику может повезти?

– Считается, что если человеку долго в чем-то везет, то потом в его жизни обязательно наступит некий глобальный провал, – кисло улыбаюсь я. – А нам еще надо до миссии добраться.

– Будем надеяться, что и на этот раз прорвемся.

Джамбо усаживается за руль, но двигатель пока не заводит: ведь выезжать из Чайна-тауна, не разведав дороги, – чистое безумие.

Осторожно выглядываю за угол. Метрах в двадцати, поперек дороги стоит небольшой джип со снятой крышей. Лобовое стекло в пулевых отверстиях – видимо, машину «отжали», предварительно убив владельцев. В джипе – двое чернокожих, они громко спорят, то и дело взрываясь смехом. Тот, что сидит за рулем, одет в белоснежный китель полицейского офицера. Очень упитанный, очень высокий и очень шумный – то и дело перебивает спутника криками, периодически прикладываясь к бутылке со спиртным. Второго со спины я поначалу принимаю за женщину, из-за алого шелкового халата с драконом на спине, пока он не поворачивается ко мне лицом – под халатом оказывается такая же полицейская форма, только с огромными пятнами подсохшей крови. Он кричит благим матом, весело и невнятно, как это делают вусмерть пьяные.

Ловлю себя на мысли, что мне совершенно неинтересно, кто эти люди: настоящие полицейские или ряженые. В любом случае, попади мы им в руки, пощады не будет. И лишь собираясь уходить, обращаю внимание, что из дома рядом с джипом то и дело вылетают картонные коробки, видимо, мародеры отыскали какой-то склад, не разграбленный предшественниками. Судя по голосам, там еще двое.

Возвращаюсь в микроавтобус и, едва успеваю захлопнуть за собой дверцу, как слышу зуммер рации. Несомненно, Жозе, больше меня вызывать-то и некому.

Сквозь шумы и помехи слышу знакомый голос:

– Артем? Как слышимость?

– Спасибо… Ну, что там у вас?

– Пока еще живы, но нас штурмуют. Только что подкатили противотанковое орудие. Стрелять, к счастью, не умеют, зато снарядов в избытке…

Пинту, как и обычно, не хочет распространяться о неприятном, поэтому ограничивается общими фразами: артиллерия, танки, огнеметы. Впрочем, если к погромщикам присоединилась и часть армии, то картина вырисовывается самая мрачная, «Хилтон» – прекрасная мишень даже для начинающего артиллериста, если бить в нее прямой наводкой. Три-четыре снаряда – и на этажах начнется пожар, гасить который наверняка будет некому: ведь мужчины наверняка заняты обороной, а беженцы из числа женщин и детей лишь создадут ненужную панику. Сперва пламя выжжет внутренности этажей, затем раскалит бетон перекрытий, и тогда бетонные плиты верхних этажей наверняка ухнут прямо на крыши соседних зданий…

– Где вы теперь, Артем? – интересуется Жозе напоследок.

– В Чайна-тауне.

– Совсем близко от миссии.

– Чуть менее километра. Но и это расстояние еще надо как-то пройти. Не пропадай, – говорю я и разъединяю связь.

Курума вопросительно смотрит на меня – мол, а что теперь?

– Знаешь, друг мой Джамбо, что хорошего в этой дерьмовой ситуации?

– Ничего, мистер Артем, – удивленно отвечает он.

– А вот и нет. Чем больше ублюдков сейчас у Посольского квартала – тем меньше их у нас на пути. Только впереди – джип с двумя вооруженными негодяями, а вот сколько в соседнем доме – неясно.

– Можно попробовать их объехать, но это займет слишком много времени. Нам придется возвращаться к въездной арке. Не факт, что там сейчас нет погромщиков. Мистер Артем, а что, если…

Джамбо говорит скупо, откусывая слова, словно пассатижами проволоку. Но уже со второй фразы я понимаю его мысль. Мол, если поджечь склад пиротехники, обнаруженной нами в бакалейном отделе, и, воспользовавшись паникой подонков на полицейском джипе, прошмыгнуть мимо них, то у нас есть шанс уйти…

– Вы ведь сами говорили про поэзию! – напоминает Курума напоследок.

План, конечно же, откровенно безумный. Но если весь остальной мир сошел с ума, почему бы не осуществиться еще одному сумасшедшему плану?

Все это я обдумываю, пока мы с Джамбо совершаем последние приготовления грандиознейшего файер-шоу за всю историю Чайна-тауна. Все, что только удается найти в лавке и в складских чуланчиках, сносится в общую кучу рядом с прилавком: фейерверки, шутихи, дымовые шашки, петарды, бенгальские огни, даже обычные детские хлопушки. Гора получается впечатляющей – выше человеческого роста. Нахожу даже некое подобие бикфордова шнура длиной больше метра. Присаживаюсь, поджигаю… И когда по короткому фитилю, шипя и плюясь искрами, побежал маленький огонек, мы со всех ног бросаемся в противоположную сторону, плюхаемся в машину и стартуем с места одновременно со звуком первой ракеты, с ревом вырвавшейся из упаковки.

Начинается кромешный ад: воздух наполняется черным жирным дымом, хаотичными хлопками, беспорядочными взрывами и гулкими выстрелами со всех сторон. От дьявольского рева и свиста закладывает уши даже в салоне микроавтобуса. С «ветерком» проскакиваем разграбленный магазин, рядом с которым стоит джип: мародеры в полицейской форме забрасывают туда какие-то ящики и вроде никак не реагируют на наш микроавтобус, вдогонку нам не стреляют: корпус машины не вибрирует от чмоканья пуль.

Неожиданно прямо в лобовое стекло, откуда ни возьмись, летит огромный лист шифера! В последний момент Джамбо умудряется вывернуть руль, и серый гофрированный прямоугольник с омерзительным уханьем планирует на асфальт в нескольких сантиметрах от моей дверцы.

Взрывы китайской пиротехники гремят, словно на артиллерийском полигоне. Дом позади нас наверняка разворочен – вокруг микроавтобуса клубится огромное облако пыли, в боковины шрапнелью летят мелкие камушки. Из-за почти нулевой видимости чуть не врезаемся в столб. Мой водитель ориентируется мгновенно, слышен пронзительный визг тормозов, и автомобиль заносит в резком развороте. Однако спустя минуту набираем скорость и сворачиваем в переулок…

И тут за спиной на фоне взрывов праздничных салютов я различаю звук мотора и характерный чмокающий звук пуль, его трудно спутать с чем-нибудь еще. Странно, я ведь надеялся, что их ступор продлится чуть подольше. Ничего, у нас есть небольшая фора во времени. Зато у них – хорошая машина, арсенал стрелкового оружия и желание уничтожить нас во что бы то ни стало.

Будь это «гонки на выживание» – я бы крепко подумал, на кого ставить. Но у нас выбора нет.

11

Джип с четырьмя ублюдками, ряженными в полицейских, висит у нас на хвосте, с каждой секундой неотвратимо приближаясь. Бухают по асфальту протекторы, натужно воет мотор, в стеклах нашего микроавтобуса мерцают багровые отсветы горящего здания, по земле стелется густой жирный дым.

Джамбо подхлестывает наш фургон толчками, словно скакового коня. Двигатель простуженно рявкает, то и дело захлебываясь на высоких оборотах. Пытаемся уйти через Сити. Выглядит она так же удручающе, как и Чайна-таун. Трупы, руины, следы пожаров, развороченная мебель, сожженные автомобили, разбитые байки и вновь трупы. Мертвых тел очень много, особенно поблизости крупных продуктовых супермаркетов и торговых центров. Видимо, с началом эпидемии люди в панике бросились запасаться продуктами. Такова обычно первая реакция толпы в ситуации хаоса и безвластия. Вот только мало кто знает, что в подобных случаях выживает сильнейший – то есть тот, у кого есть оружие и отсутствуют малейшие моральные ограничения…

– Гони, Джамбо! – кричу я, поминутно бросая взгляд в зеркальце обзора. – Гони что есть силы!

Однако гнать что есть силы не получается: дорога изрыта воронками, усеяна обломками бетонных блоков и сожженными автомобилями, так что наше бегство превращается в слалом. К счастью, джип преследователей тоже вынужден поминутно притормаживать, и это несколько уравнивает шансы…

Ряженые полицейские ведут мощный огонь, и от неминуемой смерти нас спасают лишь металлические экраны, предусмотрительно навешенные Курумой по всему корпусу микроавтобуса. Лишь чудом можно объяснить то, что нам еще не пробили колесо. Отстреливаться нечем, на двоих осталось примерно полторы обоймы, которые лучше приберечь на самый крайний случай.

Все ближе виднеется огромный бетонный крест на крыше миссии, но еще неизвестно, дотянем ли мы. Полицейский джип ревет и надсадно стонет мотором метрах в пятидесяти от нас. Теперь они вроде бы стреляют по колесам – по крайней мере, характерного металлического чавканья я больше не слышу. Ума не приложу, как Джамбо удается удерживать управление. Здание миссии все ближе и ближе. Еще минуты две – и будем на месте.

В какой-то момент ловлю себя на мысли, что я почти не верю в наше спасение. За минувшую ночь нам и так дважды невероятно повезло…

Фургон, бренча на ухабах всеми своими разношенными внутренностями, виртуозно вписывается в поворот и тут же подлетает на колдобине. До миссии остается несколько сотен метров, однако Джамбо вынужден притормозить: дорога завалена грудой битого кирпича с обваленного фасада здания. Водитель лихорадочно выкручивает руль, направляя микроавтобус влево. Хруст под колесами, небольшой крен, вновь хруст – и мы, наконец, едем дальше!

Однако и джип преследователей не отстает…

– Мистер Артем, смотрите! – Джамбо показывает на перевернутый грузовик с несколькими десятками газовых баллонов в кузове.

С десяток таких же баллонов беспорядочно разбросано прямо по проезжей части. Понимающе киваю. Как только проскакиваем перевернутый грузовик, высовываюсь в окно, оборачиваюсь назад и прицельно выпускаю в баллоны все патроны. Громыхает оглушительный взрыв, затем еще и еще…

Взрывы сливаются в невероятную какофонию, асфальт под колесами вибрирует, как при артобстреле. За нами поднимается огромный огненный гриб, подкрашенный изнутри зловещими бордовыми сполохами. Опрокинутый грузовик позади нас взлетает, словно бы зависая в воздухе, и с жутким грохотом валится на асфальт. Джипа преследователей не видно из-за огромной стены пламени – видимо, он притормозил и поехал в объезд. Это дает нам дополнительную фору во времени – правда, не столь продолжительную, как нам бы хотелось.

Ловлю себя на мысли, что страх понемногу отступает. Остается лишь острое желание выжить, но вопрос выживания в условиях этого апокалипсиса – это вопрос случайности. Преследователи на джипе успевают проскочить по параллельной нам улице и выехать почти наперерез, лишь водительское мастерство Джамбо спасает нас от столкновения. Хаотичная стрельба, злое чавканье пуль в обшивке, оглушительный хруст под колесами, омерзительный скрежет оторвавшегося глушителя, утробное завывание двигателя, вновь чавканье, и вновь стрельба…

Впереди – въездные ворота миссии. Они почему-то закрыты, хотя я точно помню, что, когда мы бежали отсюда в «Хилтон», ворота были распахнуты, иначе бы мы просто не сумели отсюда бежать.

Не сбавляя скорости, наш фургон врезается в створки, и те с лязгом разлетаются в стороны.

А вот и двор перед главным корпусом. Как же тут все изменилось! На некогда белых стенах госпиталя следы недавнего пожара с жирными натёками сажи. Черные глазницы окон хирургического отделения, поломанные кровати под окнами, искореженное стоматологическое кресло неподалеку от входа, целые гирлянды размотанных бинтов на верхушках деревьев… Справа от въездных ворот возвышается искореженный огнем остов микроавтобуса «Скорой помощи». Удивительно, но во дворе не видно ни одного трупа. Даже тело несчастного Сальвадора – и то куда-то исчезло…

Едва успеваем притормозить и выскочить из фургона, как в ворота влетает тот самый проклятый джип. Выбегаем из фургона и бросаемся к входу, однако за нашими спинами гремят автоматные очереди. Приходится залечь под сгоревшей «Скорой». Оглядываюсь – до входа всего лишь метров десять. Вон она, входная дверь – тяжелая, со старинной резьбой и дверными ручками, истертыми миллионами прикосновений. Расстояние до нее можно преодолеть в один рывок!..

Но слишком поздно. В сторону «Скорой» летит град пуль, взрывая землю и мелкие камни перед нашими носами. Вжимаемся в черный от копоти гравий… Это конец – деваться некуда.

Джип преследователей останавливается. Из него вываливаются четверо. Держа нас под прицелом, вразвалочку подходят и останавливаются в нескольких метрах.

– Ну что, белые обезьяны, добегались?! – с ухмылкой превосходства произносит водитель – тот самый здоровяк в полицейском мундире.

Выглядит он весьма колоритно. Лоснящийся китель с бренчащими орденами и огромными разводами подсохшей крови, под кителем – рваная футболка, на ногах стоптанные шлепанцы, вместо форменных брюк – легкомысленные бермуды с пальмами, рыбками и цветочками. На запястье – штук пять дорогих наручных часов, и с дюжину разнокалиберных золотых цепочек на шее. А вот голова его перевязана грязной тряпкой с темными пятнами крови, и это дает нам хоть и призрачный, но все-таки шанс… Ведь мы сможем предложить ему медицинскую помощь!

– Вылезай! – В голову Джамбо упирается автоматный ствол.

В мозгу лихорадочно крутится – может, не все потеряно? Может, все-таки удастся договориться?

– Мы – врачи из международной миссии, возвращались назад в госпиталь, за медикаментами. У нас друг умирает, срочно нужны лекарства, – сочиняю на ходу жалостливую историю, пытаясь войти в доверие. – Может, вам тоже нужна медицинская помощь? Давайте, я обработаю вашу рану и сделаю перевязку!

– Закрой рот! Нам плевать, кто вы. Вы – белые дьяволы и виноваты во всем. Руки за голову! К стенке, быстро!

– Погодите, – продолжаю я как можно спокойнее. – Зачем к стенке? Я иностранный гражданин, доктор, а это мой водитель. Мы не сделали вам ничего плохого. Но если мы все-таки не нравимся, то вы можете обменять нас в Посольском районе на оружие, воду и продукты.

– Я сказал – молчать! – истерично орет здоровяк, явно накручивая себя. Достает из-за пояса пистолет и театральным жестом прикладывает мне к виску.

Буквально физически чувствую, как его палец пляшет на курке. Еще немного – и мои мозги, так и не успевшие придумать спасительной формулы, разлетятся по асфальту.

Зажмуриваюсь. В который раз за последние сутки мне приходится прощаться с жизнью? Не считал. Но этот уже точно будет последним.

И тут внезапно громыхает выстрел. Я вздрагиваю, но почему-то не чувствую боли. Странно, нет даже дискомфорта или ощущения попадания. Открываю глаза, механически прикладываю ладонь к голове – крови нет. Удивленно осматриваюсь… Здоровяк, выронив пистолет, держится обеими руками за шею, из которой хлещет струя темной крови. «Сонная артерия, готов», автоматически ставлю ему диагноз.

Все происходит настолько неожиданно, что остальные трое негодяев на несколько секунд впадают в ступор. Как и мы с Джамбо.

Громыхают еще два выстрела, и наши несостоявшиеся палачи падают наземь. Одному пуля попадает прямо в лоб. Второй корчится на песке, истошно завывая и широко разевая рот. Он судорожно хватается руками за живот, сквозь пальцы ритмичными толчками выплескивается густая кровь. Последний ряженый в испуге разворачивается и бежит к своему джипу, на ходу стреляя в сторону госпиталя наугад. О нас он уже явно забыл…

Пользуясь моментом, хватаю лежащий рядом пистолет, из которого меня только что хотели пристрелить, прицеливаюсь и стреляю в беглеца: как знать, может быть в джипе рация, и он сейчас вызовет подмогу? Со второго раза он дергается и падает – пуля пробивает позвоночник.

Мы с Джамбо с опаской оглядываемся. Кто же он, наш спаситель? И спаситель ли – или очередная банда, отбившая добычу у своих конкурентов?

Но то, что я вижу, превосходит все ожидания. Из центральных дверей госпиталя выходит… Миленка! В руке у нее пистолет. Глаза под огромными очками сужены, лицо сосредоточенное и решительное. Она совсем не похожа на ту хрупкую беззащитную медсестричку, какой я ее всегда знал.

Горло судорожно сжимается, перед глазами проплывают огромные концентрические круги, в мозгу с треском взрываются фейерверки неописуемой радости.

Представляю, как глупо я сейчас выгляжу со стороны. Растерянная улыбка на все лицо. Щенячий взгляд. Ведь я уже почти смирился с тем, что Миленка или погибла, или стала еще одной жертвой кошмарной болезни. И вот – на тебе, Артем, получай и распишись! Я словно стал свидетелем чуда воскрешения из мертвых.

Стою столбом, смотрю на Миленку, не в силах вымолвить ни слова…

Она жива! Мало того, спасла нас с Джамбо, фактически вытащила с того света, когда мы были на волосок от смерти. Да уж, жизнь в последнее время становится непредсказуемой. Скромная медсестра оказывается решительной амазонкой.

– Артем, Джамбо, что вы тут делаете? Как вас сюда вообще занесло? Вы же должны быть в Посольском районе! – Девушка с недоумением смотрит на нас, словно мы упали, другой планеты.

Впрочем, пробраться через город, кишащий инфицированными и до зубов вооруженными бандитами, не намного легче, чем слетать в другую галактику и вернуться обратно.

– А ты почему здесь? – наконец выйдя из оцепенения, спрашиваю девушку. – Ведь все уже эвакуировались. Я боялся, что тебя и в живых уже нет. Рад видеть, даже не представляешь как!

Подхожу и крепко обнимаю ее. Джамбо, белозубо улыбаясь, тоже обнимает медсестру.

– Все-таки еще один адекватный человек в этом городе – большое приобретение, – говорит он.

– В таком случае мне повезло ровно в два раза больше, чем вам, – как ни в чем не бывало парирует Миленка и после непродолжительной паузы добавляет: – Хотя в нашей миссии есть еще двое адекватных!

12

Как все-таки мало человеку надо для счастья! Теплый душ, стакан горячего чая, поджаренный тост с повидлом… И, конечно, ощущение безопасности. Пусть даже и относительное…

…Вот уже целый час я испытываю ощущение легкого съезда «крыши». Зрение, слух и сознание начисто отказываются сводить картинку в нечто целое. Хотя картинка эта вполне простая и незначительная: мы с Джамбо сидим на кухне и наблюдаем, как Миленка готовит нам ужин и сервирует стол.

Я боюсь расслабиться и раскиснуть. Знаю, что потом будет очень тяжело мобилизовать себя вновь. Да и слишком большой это соблазн – просто сидеть и ничего не делать, ждать, пока о тебе позаботятся другие.

Свет керосиновой лампы бросает мягкие блики на лица, на потолке колышутся мягкие тени. Нас немного – Джамбо, я, Миленка, Элизабет – толстая негритянка из местной коммунальной службы, да еще двухметровый великан Эндрю Виллис из Канады. Эти двое – почти случайные люди в миссии, обычные пациенты. Я не знаю, чем они дышат, чего от них можно ждать, и каковы их планы, а потому пока даже не представляю, как себя с ними вести. Естественно, набиваться в друзья не стоит – ведь быстрая дружба часто заканчивается долгой враждой. Да и события последних дней научили меня с опаской относиться к чужакам.

Но вот Миленка приносит подогретые консервированные овощи с мясом, галеты в вазочке, сок в пакете – и мои мрачные мысли рассеиваются перед светом, трепещущим в стеклах ее огромных очков. Неожиданно я беру ее руку и пожимаю в порыве благодарности. Джамбо, получив свою порцию, блаженно жмурится. Миленка застенчиво улыбается мне в ответ и мягко освобождает руку. Советует есть, пока теплое. На какое-то время все проблемы отступают перед горячей фасолью с говядиной, но я не даю девушке расслабиться.

– И все-таки, Миленка, как получилось, что ты выжила здесь и даже относительно неплохо устроилась в этом аду? – задаю вполне естественный вопрос.

– Хотя правильнее спросить – почему ты не удрала в «Хилтон» вместе со всеми? – вполне логично поправляет меня Курума.

Лицо девушки сразу мрачнеет. Видимо, воспоминания того дня даются ей ох как нелегко!

– Как только стало известно о пандемии, у всех начался ступор, никто не знал, что в таких случаях следует делать. А тут еще этот ненормальный, торговец с приморского рынка, наш бывший пациент. С ним пытался переговорить Сальвадор – вышел во двор, да так и не вернулся.

– Но ведь из Посольского района прислали несколько автобусов и грузовиков для эвакуации раненых и персонала, – вспоминаю я слова Жозе.

– Вот я и металась, как белка в колесе, с этажа на этаж, помогала легкораненым спускаться к транспорту. Тяжелых на носилках санитары вынесли из палат сразу. Все почти уехали, ждали меня и этого мальчика… Как же его звали – лет пятнадцати, веселый такой… Господи, если бы я знала! Травма пустяковая – сломал мизинец на футболе. Если бы он остался дома и перетерпел это неудобство – возможно, был бы сейчас жив. В госпитале ему наложили гипс, самостоятельно он ходить не мог. Да и домой возвращаться не хотел – там скучно, а тут компания, да еще кормят бесплатно. Помогла ему спуститься вниз, и тут оказывается, что для подростка нет костылей.

– И что дальше?

– Дальше было так…

Рассказ Миленки звучит неправдоподобно, словно пересказ приключенческого фильма. Впрочем, все повествования о чудесных спасениях и фантастических воскрешениях выглядят слишком уж неправдоподобно…

Оказывается, Миленка усадила этого мальчика в холле и бросилась в ближайшую палату – вдруг повезет? Не повезло ни в первой, ни во второй. В третьей – на кровати сидела необъятных размеров негритянка. На вопрос, почему она не эвакуировалась, ответила с вызовом, что ее заберет сестра, она на машине, Миленка почти силой вытолкала ее из палаты. И лишь в конце коридора, у самой подсобки, девушка отыскала свободные костыли. Там же, на медицинской кушетке, лежал здоровенный канадец Эндрю, моряк с сухогруза, оставленный тут судовым врачом на несколько недель, пока его судно не вернется из соседней страны.

Миленка помнила, что он лечил здесь сложный перелом ноги, и была уверена, что его уже выписали. На все вопросы детина только кивал головой в такт музыке в наушниках и улыбался. Видимо, в тот момент он не до конца понимал, что происходит в миссии.

И тут из холла донеслись звуки беспорядочной стрельбы, вопли ужаса и предсмертные стоны. Миленка поняла, что убегать уже поздно. Надо прятаться – но куда? Она затолкала негритянку и канадца в соседнюю с палатой подсобку и закрыла дверь. Тут хранились средства для дезинфекции, ведра и швабры, медицинские халаты и постельное белье. Все аккуратно разложено и развешано на стеллажах. Звуки выстрелов приближались – и троица, схоронившись в самом дальнем углу за тюками с бельем, с ужасом ждала, что с ними будет.

Спасла их счастливая случайность. Первый громила, с ноги выбивший дверь, дал длинную очередь по стеллажу с бутылками, причем одна из них была с нашатырным спиртом. Едкая вонь заполнила комнату, и он поспешил убраться. Все остальные, кто вбегал в подсобку после него, выскакивали, словно ошпаренные. А Миленка с пациентами все это время лежали, прижав к лицу простыни из разодранного тюка, и боялись пошевелиться.

– Больше те негодяи к нам не заходили, – печально продолжает она, перемежая повествование вздохами, словно запятыми. – Да и занятия у них были куда приятнее, чем вдыхать аммиачные миазмы. Поздно вечером осторожно забрали мертвые тела наших, свезли их в морг и засыпали дустом. Вчера там же, в подвале, и похоронили… Подобрали оружие – пистолет и автомат с двумя рожками. Как знала, что пригодится! Вспомнили о подвале. Продуктов там – на много месяцев хватит, вода тоже есть, даже лаборатория Сальвадоре…

– И вентиляция тут, кстати, отличная, – басит со своего места Элизабет. – Вентиляционная шахта выходит прямо в сад и замаскирована так, что несведущий человек ее ни за что не обнаружит. Без вентиляции мы тут погибли бы за сутки…

– Так что пока здесь можно немного пожить, но что будет дальше – одному Богу известно, – завершает девушка.

– А как же ты оказалась со своим пистолетом как раз в тот момент, когда нас собирались расстрелять у стены?

– Наверное, случайность, – неожиданно улыбается Миленка. – А может быть, просто почувствовала, когда именно следовало выйти наружу. Какое это теперь имеет значение?

– А где ты так метко научилась стрелять? – не выдерживает Джамбо, он смотрит на медсестру с таким неподдельным восхищением, что я даже ощущаю в себе невольную ревность.

– Я все-таки дочь офицера сербской армии, – со скрытым достоинством поясняет Миленка. – И не просто офицера, а инструктора на стрельбище. Отец брал меня туда еще маленькой, и стрелять я научилась раньше, чем читать и писать. За свою жизнь я только из танка не стреляла!

– Одно дело – стрелять по мишеням на стрельбище, а другое – по живым людям, – напоминаю ей осторожно.

– Они уже не люди, Артем. А потом, когда ты становишься перед выбором: или убьют тебя… или близкого тебе человека, или же убьешь ты, то выбор, по-моему, очевиден для всех…

Миленка явно не хочет развивать тему: отворачивается, теребит локон, затем снимает очки и тщательно протирает их носовым платком. Прекрасно ее понимаю: это негодяи, оккупировавшие город, дышат людоедским азартом, им все равно, в кого стрелять и сколько человек убивать. Все-таки Миленка, пусть даже и дочь инструктора по стрельбе, сделана из совершенно другого теста, и те выстрелы дались ей с огромным трудом.

– А вы как сюда добрались? – спрашивает она.

– Как, как… на микроавтобусе. Ладно… – делаю глубокий вдох, словно перед погружением, потому что от ответа на мой вопрос зависит многое. – Миленка, ты была в лаборатории Сальвадора?

– Была, сегодня утром. Я ничего там не трогаю, просто иногда захожу по старой памяти, пытаюсь убедить себя, что где-то существует иной мир, в котором есть место даже для науки. Лаборатория полностью цела, даже приборы стоят в том самом порядке, в каком их Сальвадор оставил.

– А солнечные батареи?

– Большинство секций разбито шальными пулями еще в первые дни погромов, но несколько уцелели чудом. Много электроэнергии они, конечно же, не дадут, но для работы в лаборатории часа на два в день, думаю, хватит… Да, есть еще и дизель-генератор, только вот солярки у нас очень мало, бережем для исключительных случаев.

Услышанное воодушевляет, и мы немедленно отправляемся в лабораторию. Две просторные комнаты, как и положено, облицованные гладким кафелем. В первой, неуловимо напоминающей смотровую хирургического отделения, Сальвадор обычно регистрировал материалы и работал за столом. Вполне приличный микроскоп, газовая горелка, несколько термобоксов и набор лабораторной посуды. В верхнем ящике рабочего стола нахожу незапароленный ноутбук и несколько журналов лабораторных наблюдений – пухлых, как батоны, и тяжелых, словно гранаты. Тут же – небольшой холодильник, автоклавы (один для стерилизации, другой для обезвреживания инфицированных материалов и инструментов), центрифуга, термостат и рукомойник. В отдельном шкафу обнаруживаю целую охапку защитных костюмов для работы с особо опасными вирусами и организмами. И вновь я мысленно благодарю покойного Сальвадора: ведь те противовирусные костюмы, которые мы захватили с собой, остались в нашем разбитом фургоне, наверняка изрешеченные в лапшу.

Рабочий бокс, святая святых каждого вирусолога, конечно же, наглухо заперт. Ключ висит рядом с дверью, однако решаю пока не заглядывать вовнутрь, пока детально не ознакомлюсь с готовыми наработками. К тому же я и так знаю, что там. Стол почти идеальной чистоты, не считая ровного слоя пыли, наверняка накопившейся с момента последнего визита Сальвадора. Дезинфицирующие растворы, чашки Петри, спринцовки, колбы, микроскоп, газовая горелка и ультрафиолетовые лампы для дополнительной дезинфекции. Все в целости и сохранности. Сможем запустить генератор или наладить работу солнечных батарей – я буду дневать и ночевать в лаборатории.

Перво-наперво забираю для изучения лабораторные журналы и ноутбук. Правда, еще придется попытаться наладить Интернет через спутниковый телефон. Получится связаться с Новосибирском – хорошо, нет – буду выкручиваться самостоятельно.

Главное сейчас – узнать как можно больше о «нулевом пациенте» – том самом злосчастном торговце мясом, с которого, собственно, началась пандемия, и который, по горькому стечению обстоятельств, стал причиной смерти нашего умницы Сальвадора. Кто знает, может, в этих записях найдется ключик к разгадке этого проклятого подтипа «Е» Эболы?

На Нобелевскую премию я, конечно, не претендую, но если смогу хоть немного продвинуться в изучении этого вируса – значит, жизнь прожита не зря.

13

К хорошему человек привыкает куда быстрей, чем к плохому. Фраза, конечно, банальна до пошлости, но на удивление верна.

От обезумевшего города, с его взрывами, стрельбою и трупами, отделяют сантиметров тридцать бетонных перекрытий да кирпичная стена наверху, и мне совсем не хочется знать, что происходит в том аду. Я вмурован в холодный, отдающий эхом подземный бетон, и все, происходящее наверху, меня совершенно не касается.

Ощущение осажденного в крепости накануне решительного штурма постепенно отходит на второй план, а потом и вовсе исчезает. Подвалы миссии – эдакий параллельный мир, а мы, жители этого мира – сказочные гномы-рудокопы, создающие баснословное, но невидимое обычному взору богатство…

Все мое богатство теперь сосредоточено в подземной лаборатории, где я работаю уже третий день. И это богатство досталось мне от предшественника. Сальвадор ставил опыты по Эболе более двух лет и, как настоящий ученый, пунктуально записывал абсолютно все: клинические и лабораторные наблюдения, успехи, промахи, даже отдаленные предположения. Файлы испещрены графиками, таблицами и диаграммами, один вид которых вызывает головную боль. Теперь надо отследить ход его мыслей. В который уже раз перечитываю файлы Сальвадора, проверяю формулы, сверяю анализы, изучаю диаграммы, тщательно конспектирую ключевые построения. Даже небольшая неточность способна повести меня по ложному пути.

Каждые три часа Миленка приносит кофе и поджаренный тост с джемом, ставит слева от меня и беззвучно уходит. И я почти уверен, что точно так же будет и завтра, и послезавтра, и через неделю.

Да и в обозримом будущем все должно складываться как нельзя лучше: в подвале – огромный склад съестного, преимущественно сухие пайки гуманитарной помощи, которую мы должны были в следующем месяце отправить в отдаленные городки и деревни. Галеты, мясные и овощные консервы, мука, крупы, сухофрукты и макароны, джем в пакетиках, шоколад и даже растворимый кофе! Питьевая вода у нас своя – на территории миссии еще в колониальные времена была пробита очень глубокая артезианская скважина. Правда, неизвестно, через сколько времени водоносный слой будет отравлен трупными ядами и всевозможными городскими токсинами, однако, по моим подсчетам, еще несколько месяцев мы наверняка не умрем от жажды.

За безопасность тоже можно не волноваться – надо быть настоящий полицейской ищейкой, чтобы обнаружить вход в наше убежище. Тяжелая металлическая дверь прекрасно замаскирована, и открыть ее можно разве что при помощи гранатомета.

Да и вряд ли здание миссии теперь интересно погромщикам: пустые глазницы окон главного корпуса с подпалинами пожаров, груды разбитого медицинского оборудования и разломанной мебели по всему двору, разлагающиеся трупы у въездных ворот… Взять тут решительно нечего. Но, главное, миссия «Красного Креста», в представлении большинства погромщиков, – обиталище белых дьяволов, пусть и покинутое, где незваного гостя могут ожидать кошмарные сюрпризы!

Материалы Сальвадора требуют постоянной сверки. Часть вообще написана по-испански, которого я почти не знаю. Да и проконсультироваться с Новосибирском было бы нелишним. Вот и получается, что без Интернета мне не обойтись.

К счастью, мне снова везет: ноутбук удается подключить к Сети через спутниковый телефон за какие-то десять минут. Наверное, я теперь единственный пользователь Интернета во всем Оранжвилле… А может, и во всей этой стране.

И – о, чудо! – с первого раза обнаруживаю в онлайне Мишу Алтуфьева!

Конечно, Миша по-прежнему считает меня авантюристом от науки, или же наивным дурачком, решившим изобрести чудодейственное лекарство от всех болезней, эдаким возвышенным идеалистом, помешавшимся на бескорыстной помощи всему человечеству. Правда, своих мыслей он не озвучивает, однако по его интонациям мне и так все понятно.

Легко так считать, сидя в уютной комнате закрытого новосибирского НИИ, особенно если ты знаешь, что можешь спокойно гулять по улицам и наслаждаться всеми прелестями современной цивилизации. А еще – если на тебя не давит груз ответственности…

Приходится рассказать ему кое-что из последних приключений, естественно, без кровавых подробностей. Алтуфьев смотрит с монитора вытаращенными от страха глазами: он явно не верит в апокалипсис в отдельно взятом городе! Да еще в наш просвещенный и технологичный век…

– Неужели сотни трупов на улицах? – недоверчиво уточняет он.

– Тысячи, Миша! Десятки тысяч!

– А как же Интернет, социальные сети…

– Нет тут ни мобильной связи, ни телевидения, ни Интернета. У меня во всей стране, наверное, единственный… Через спутниковый телефон каким-то чудом настроил!

– Но почему же никто во всем мире ничего не делает? Где войска ООН, где международные полицейские силы? Артем, поясни мне, почему…

Все-таки гипертрофированный здравый смысл – типичная черта человека, незнакомого с реалиями Экваториальной Африки.

– Миша, во время геноцида в Руанде в 1994 году было убито более миллиона человек, – устало перебиваю его, – а мир узнал об этом только через полгода, да и то поверил не сразу. Где были те международные полицейские силы? В соседней с нами Нигерии почти каждый день гремят взрывы, унося десятки жизней, – и что, кто-нибудь возмущается? Тебе известно что-нибудь о современной жизни в Уганде? Или в джунглях Мадагаскара? Нет? Потому что ты не читаешь сообщений в «Фейсбуке» из тех стран? Вот и я о том же… Если мы не поможем себе сами – никто помогать нам не будет. Тем более что весь мир наверняка ждет, когда мы все повымираем… Ладно, давай ближе к делу.

Алтуфьев мгновенно схватывает суть вопроса. В Новосибирске одна из самых оснащенных в мире вирусологических лабораторий, а здесь настоящее раздолье для полевых исследований. К тому же у меня под рукой детальный анализ клинической картины «нулевого пациента», того самого мясника с рынка, и еще множество интересных для вирусолога материалов…

С Мишей мы беседуем по скайпу больше часа. Выдвигаем разные аргументы, каждый свои, спорим, соглашаемся, потом вновь спорим. Предлагаем друг другу разные версии, сыплем научными терминами – человеку, не просвещенному в профессиональной лексике, наверняка трудно нас понять.

Больше всего нас бесит беспечность мировых «ученых умов». До сих пор ни одна крупная фармацевтическая компания не вложила деньги в полномасштабное исследование эболавируса и разработку вакцины против него! Ведь работа над препаратом и его испытания могут продолжаться годами. И если затраты на этапе разработки могут колебаться в пределах от двадцати миллионов долларов и выше, то тестирование «съест» несколько десятков миллионов «зеленых». А к моменту выхода вакцины на рынок она будет обходиться производителю уже в миллиард-полтора. По карману ли такая сумма небольшим африканским государствам?

Вот и заявляют гиганты фарминдустрии, что потенциальное лекарство имеет слишком маленький рынок сбыта, да и сами страны, где он востребован больше всего, обладают «низкой платежеспособностью». Согласно официальной статистике, меньше чем за сорок лет со времени открытия этого вируса, он унес около четырех тысяч человеческих жизней. А по неофициальной? Кто сосчитает целые деревни, выкошенные геморрагической лихорадкой в дебрях Африки? Там, куда не доходят международные миссии? Где-то же эта зараза существовала и развивалась, пока не мутировала до этого подтипа «Е» с его «летучей формулой». И сколько тысяч людей стали его жертвами лишь за последнюю неделю здесь, в Оранжвилле?! У меня голова пухнет от вопросов, мечусь перед ноутбуком, словно зверь в клетке.

– Миш, ситуация критическая! Надо бить во все колокола, стучаться во все двери – созывать внеочередную сессию ООН, высылать миссии в сопровождении «голубых беретов», в конце концов! – срываюсь я во время очередной беседы по скайпу.

– Мы уже бьем, Артем. Поверь, никто из нас не сидит сложа руки, и мы в том числе. Уже послали официальные запросы в ООН и Всемирную организацию здравоохранения по проблеме эпидемии Эболы и ее модифицированного штамма, а также о рисках и угрозах, с ним связанных. Там создали специальные комиссии, выразили озабоченность, как это обычно и бывает. Из реальных мер – объявили страну одной сплошной карантинной зоной, направили к границам соседей контингент ООН, так как местные силовики справляются слабо. Большего пока никто сделать не может. Ни одна из стран – членов ООН не дала согласия на ввод своих солдат к вам. Пока вакцины нет – никто не пошлет своих граждан на верную смерть! Пойми, мне жаль вас до слез. Ты думаешь, вопрос лишь в нашем нежелании решить проблему? Попробуй, растолкуй грузчику на рынке, почему он не должен касаться покрытого язвами отца, или забери у матери ее больного ребенка. Мы для них – словно инопланетяне, злые и безжалостные. И относятся они к нам так же. В одном из городов соседней Намбуи тоже зафиксирована вспышка геморрагической лихорадки, есть десятки погибших. Разъяренная толпа сожгла миссию «Врачей без границ» – мол, эту заразу придумали именно они. Это произошло всего три дня назад. Один волонтер погиб, остальным удалось спастись, миссию свернули, медиков эвакуировали. Насколько известно, штамм вируса там обычный, заирский, передающийся при контакте. Хотя… Попробуй, отличи просто толпу орущих и дерущихся людей от толпы инфицированных нашим подтипом «Е».

И если это так – лучше не думать, чем все может закончиться. И мы снова спорим по поводу материалов для наших прививок…

Вот и получается, что со времени создания первой вакцины от оспы в восемнадцатом веке мало что изменилось. Да, выросли и усложнились технологии, усовершенствовались методики, расширилась научная база. Но сам принцип остался тем же. Взять вирус болезни человека или животного, поместить в питательную среду, чтобы он разросся. Потом убить или забить до полусмерти сильнейшими ядами. Вакцины на основе живых вирусов дают более стойкий и продолжительный иммунитет, в отличие от мертвых. Для усиления иммунного ответа обычно подмешивают синтетический белок. А напоследок, чтобы полученная смесь не портилась и вела себя предсказуемо, добавляют специальные консерванты и стабилизаторы. То есть организм инфицируют ослабленным и фактически безвредным вирусом, и он «мобилизирует» иммунную систему на вырабатывание антител для борьбы с болезнью.

Однако с Эболой такой фокус не прошел. Вакцина, изготовленная на основе убитого эболавируса, иммунного ответа организма не провоцирует. Годы экспериментов и тысячи погибших подопытных животных привели ученых к выводу: надо разрабатывать вакцину на основе других, родственных вирусов. Проанализировав все существующие заразы, ученые, наконец, остановились на нескольких перспективных вариантах. Одни давали почти стопроцентный результат лишь на подопытных животных, но были бесполезны для человеческого организма. Другие очень эффективно выжигали вирус Эболы, однако попутно уничтожали сердечно-сосудистую или иммунную системы. До полноценных испытаний, понятное дело, ни одна из вакцин еще не была готова. Мы с Мишей общими усилиями прикидываем, какие именно действия могут дать максимальный эффект в нашей ситуации. Требований много, и одно из них – относительная простота лабораторного производства. В наших-то условиях…