Ноги из глины Пратчетт Терри

— Но ведь эта встреча была назначена на вторник! Зуб даю, что на вторник!

— Она была назначена на сегодня. И состоялась час назад.

— Ой. — Бес выглядел подавленным. — Э. Ну что ж. Извини. Да. Гм. А хочешь, я скажу тебе, сколько времени сейчас в Клатче? Или в Орлее? Или в Гункунге? Где угодно. Мне это раз плюнуть.

— Я не хочу знать, сколько времени в Клатче.

— А вдруг? — безнадежно вопросил бесенок. — Сам подумай, какое неизгладимое впечатление ты произведешь на людей, если во время скучной беседы неожиданно скажешь: «А между прочим, в Клатче сейчас на час меньше». Или в Бес Пеларгике. Или в Эфебе. Ты спрашивай, не стесняйся. Я всегда готов помочь. Ну?

Ваймс про себя вздохнул. Раньше у него был блокнот, куда он все записывал. Это было так удобно. А затем Сибилла, да благословят боги ее заботливую душу, купила ему этого многофункционального бесенка, который в отличие от блокнота умел чуть ли не все на свете. Впрочем, насколько уже понял Ваймс, по меньшей мере десять из пятнадцати вживленных в бесенка функций отвечали за извинения в том, что оставшиеся пять функций работают неисправно.

— Хорошо, — согласился Ваймс. — Тогда запиши мне памятку.

— Ух ты! Правда? Да. Разумеется. Никаких проблем.

Ваймс прочистил горло:

— Увидеться с капралом Шноббсом, тема: трудовая дисциплина; также тема: графское происхождение.

— Э… прости, это и была памятка?

— Да.

— Гм, ты, конечно, извини, но сначала надо четко и ясно сказать: «Памятка». Именно так написано в руководстве. Можешь сам посмотреть.

— Хорошо, это была памятка.

— Прости, но тебе придется повторить ее еще раз.

— Памятка: увидеться с капралом Шноббсом, тема: трудовая дисциплина; также тема: графское происхождение.

— Принято, — кивнул бесенок. — Должен ли я напомнить тебе о записанном? И когда именно?

— А по какому времени ты будешь напоминать? По местному? — издевательски поинтересовался Ваймс. — Или по клатчскому?

— По правде говоря, я легко могу сказать, который сейчас час в…

— Ладно, лучше я запишу это в свой блокнот, если не возражаешь.

— О, как скажешь. Я умею распознавать почерк, — с гордостью признался бесенок. — Я довольно-таки продвинутый.

Ваймс вытащил блокнот и показал его бесенку.

— Что, ты и это распознаешь? — уточнил он. Бесенок прищурился.

— Легко, — спустя буквально секунду кивнул он. — Это почерк, я уверен на все сто. Завитки и крючочки, соединенные друг с другом. Точно. Почерк. Я сразу его распознал.

— Так, может, ты мне скажешь, что тут говорится?

— Говорится? — осторожно переспросил бесенок. — Разве почерк может говорить?

Ваймс убрал потрепанный блокнот и захлопнул крышку органайзера. Потом снова откинулся на спинку кресла и стал ждать.

Кто-то очень умный, намного умнее, чем тот, что обучал бесенка, создал для приемной патриция особенные часы. Они тик-такали, как и все часы, но против всех обычных часовых правил тик-так их был нерегулярным. Тик-так-тик… а потом явная задержка на долю секунды дольше, чем до того… так-тик-так… а потом тик на долю секунды раньше, чем вы того ожидали. После десяти минут ожидания мыслительные способности даже самых опытных и подготовленных посетителей падали до нуля. Патриций, наверное, хорошо заплатил часовщику.

Часы прозвонили четверть двенадцатого.

Ваймс подошел к двери и, вопреки обычаю, осторожно постучался.

Из-за двери не доносилось ни звука: ни шороха перекладываемых бумаг, ни приглушенных голосов.

Он попробовал ручку. Дверь была незаперта.

«Точность — вежливость королей», — всегда говорил лорд Витинари.

Ваймс вошел.

Шельма старательно соскреб крошащуюся белую грязь, после чего принялся за обследование трупа отца Трубчека.

Анатомии в Гильдии Алхимиков уделялось особое внимание. Во-первых, из-за древней теории, утверждающей, что человек представляет собой микрокосм вселенной, хотя, когда видишь вскрытое тело, трудно себе представить, что вселенная внутри тоже красного цвета и хлюпает, стоит тебе потыкать ее карандашом. А во-вторых, волей-неволей изучишь человеческую анатомию, когда ею покрыта половина стен в здании. Некоторые опыты, проводимые новичками, давали поистине взрывной результат, после чего Гильдии Алхимиков приходилось ремонтировать очередную лабораторию, перед этим сыграв в увлекательнейшую игру под названием «Найди вторую почку».

Отец Трубчек погиб в результате того, что кто-то очень долго и сильно бил его по голове. Каким-то большим тупым предметом. Это и все, что можно было сказать[9].

Шельма внимательно осмотрел тело. Да, все чисто, никаких следов побоев, разве что пара кровяных потеков запеклась на пальцах. Но, вообще-то, кровь была повсюду.

Два ногтя были содраны. Трубчек боролся или, по меньшей мере, пытался защитить себя руками.

Шельма склонился поближе. Под уцелевшими ногтями что-то было. Нечто восковое, похожее на жир. Как этот воск туда попал, Шельма даже предположить не мог, но, может, его новая работа как раз и заключалась в том, чтобы это выяснить? Шельма опытным жестом вытащил из кармана конверт, соскреб туда массу из-под ногтей, запечатал конверт и поставил номер. После чего достал из ящика иконограф и приготовился зарисовать труп.

Но пока он возился с иконографом, что-то привлекло его внимание.

Один глаз отца Трубчека, открытый Ваймсом, по-прежнему таращился в пустоту.

Шельма пригляделся. Сначала он решил, что ему померещилось. Впрочем…

Разум может выкидывать всякие шуточки. Надо убедиться наверняка.

Он открыл маленькую дверку иконографа и обратился к сидящему внутри бесенку:

— Ты можешь нарисовать его глаз, Сидней?

Бесенок взглянул на него сквозь увеличивающие линзы.

— Только глаз? — пропищал он.

— Да. Как можно большего размера.

— Ты что, хозяин, спятил?

— И заткнись, — велел Шельма. Установив ящик на столе, он присел рядом.

Из иконографа слышались тихие «ших-ших» от мазков кистью. В конце концов послышался шум от поворачивающейся ручки и из щели вылез еще слегка сыроватый рисунок.

Шельма взял его. Потом постучал в ящичек. Люк открылся.

— Да?

— Еще крупнее. Большой, на весь лист. Фактически… — Шельма скосил взгляд на рисунок в руках. — Нарисуй только зрачок. Круг в середине глаза.

— На весь лист? Не, ты точно чокнулся.

Шельма пододвинул ящичек поближе к трупу. Послышались щелчки от рычагов, пока бесенок настраивал линзы, затем несколько секунд усердной работы кистью, и…

Вылез еще один сырой рисунок, на котором красовался большой черный диск.

Ну… в основном черный.

Шельма вгляделся. Какие-то очертания, неясные очертания…

Он опять постучался в дверцу ящичка.

— Да, господин Тронутый Гном? — отозвался бесенок.

— А теперь самый центр зрачка, как можно крупнее. Спасибо.

Линзы снова зажужжали. Шельма нетерпеливо ждал. Из соседней комнаты доносилась размеренная поступь Детрита. Бумага вылезла в третий раз, и люк открылся.

— Все, кранты, — возвестил бесенок. — У меня кончилась черная краска.

Лист в самом деле был весь черным… за исключением крошечной области.

Вдруг дверь, ведущая на лестницу, с грохотом распахнулась, и в комнату под давлением небольшой толпы влетел констебль Посети. Шельма с виноватым видом сунул листы в карман.

— Это уму непостижимо! — воскликнул какой-то человечек с длинной черной бородой. — Мы ТРЕБУЕМ, чтобы нас впустили! Кто ты такой, юноша?

— Я Ше… Капрал Задранец, — представился Шельма. — У меня даже есть значок…

— Хорошо, КАПРАЛ, — кивнул человек, — а меня зовут Венджел Реддли, я представляю интересы общины и требую, чтобы вы передали нам тело несчастного отца Трубчека сию же минуту!

Сзади себя Шельма почувствовал какое-то движение, и на лицах стоящих перед ним людей внезапно проявился легкий испуг. Он обернулся и увидел в дверном проеме Детрита.

— Все нормально? — осведомился тролль.

Денежные фонды Городской Стражи (то растущие, то падающие до нуля) наконец позволили Детриту приобрести себе более-менее подходящий нагрудник вместо куска слоновьей брони, которым он раньше пользовался. Как правило, на форменных нагрудниках изображались рельефные мускулы, должные имитировать силу и мощь. Детриту это не понадобилось, его мускулы и так не умещались в нагрудник.

— Проблемы? — уточнил он.

Толпа подалась назад.

— Совсем нет, офицер, — откликнулся господин Реддли. — Просто вы, э-э, так неожиданно возникли, мы думали…

— Это правильно, — согласился Детрит. — Возникать я люблю. И не люблю тех, кто возникает. Значит, нет проблем?

— Никаких, офицер.

— Странные штуки, эти проблемы, — задумчиво протянул Детрит. — Я всегда ищу проблемы, а когда вроде бы уже нахожу, мне говорят, что их и нет вовсе.

Господин Реддли слегка собрался с духом.

— Но мы хотим забрать тело отца Трубчека, чтобы достойно его похоронить, — заявил он.

Детрит повернулся к Шельме.

— Ты все тут?

— Да, думаю, что да…

— Он мертв?

— О да.

— То есть лучше ему уже не будет?

— Лучше, чем сейчас? Вряд ли.

Двое стражников расступились, позволяя вынести тело.

— А зачем ты рисуешь мертвецов? — спросил Детрит.

— Ну, э-э, может пригодиться. Чтобы потом рассмотреть поподробнее, как он тут лежал, в какой позе…

Детрит с подозрением посмотрел на него.

— Ты увлекаешься священнослужителями? Странные вы все-таки, гномы.

Задранец вытащил рисунок и еще раз взглянул на него. Лист был почти черным. Но… Снизу к лестнице подбежал какой-то констебль.

— Эй, есть там кто-нибудь, кого зовут, — приглушенное хихиканье, — Шельма Задранец?

— Ага, — угрюмо ответил Шельма.

— Так вот, командор Ваймс велел тебе немедленно прибыть во дворец патриция. Понятно?

— Для тебя он КАПРАЛ Задранец! — рыкнул Детрит.

— Ничего, — отмахнулся Шельма. — Я привык. И «капрал» тут не поможет.

Слухи — это информация, продистиллированная настолько, что она способна просачиваться сквозь что угодно и куда угодно. Слухам не нужны двери и окна, иногда им не нужны даже люди. Они свободно порхают по воздуху, не касаясь человеческих губ и прямиком перелетая из уха в ухо.

И толстые стены дворца патриция не стали им помехой. Из высокого окна Ваймс видел людей, стекающихся ко дворцу. Движение было как бы хаотичным, никаких вам колонн или демонстраций, но все больше людей случайным образом подходили все ближе и ближе.

Увидев парочку стражников, что вошли в ворота, Ваймс слегка расслабился.

Лежащий на кровати лорд Витинари открыл глаза.

— А… командор Ваймс, — пробормотал он.

— Что происходит, сэр? — спросил Ваймс.

— Кажется, я лежу, Ваймс.

— Вы были у себя в кабинете, сэр. Без сознания.

— О боги. Я, наверное… переработал. Ну, спасибо. Не мог бы ты… помочь мне встать…

Лорд Витинари попытался сесть, качнулся и снова опрокинулся на кровать. Лицо у него было бледным. На лбу проступил пот.

В дверь постучали. Ваймс чуть приоткрыл дверь.

— Это я, сэр. Фред Колон. Я получил вашу записку. Что случилось?

— Э, Фред. Кто там еще с тобой?

— Констебль Кремень и констебль Шлеппер, сэр.

— Хорошо. Пусть кто-нибудь сбегает до моего дома и велит Вилликинсу принести мои уличные доспехи. А также мой меч и арбалет. И спальный мешок. И немного сигар. И пусть передаст госпоже Сибилле… пусть скажет госпоже Сибилле… ну, в общем, что у меня возникли срочные дела. Это все.

— Но что происходит, сэр? Поговаривают, будто бы лорд Витинари умер!

— Умер? — пробормотал патриций с кровати. — Чепуха!

Он рывком сел, свесил с кровати ноги и упал вперед. Это было медленное, кошмарное падение. Лорд Витинари был высоким человеком, поэтому падать было высоко. И делал он это вскладчину. Сначала у него подкосились ноги и он упал на колени. Которые звучно ударились о пол, после чего начала сгибаться поясница. В конце концов его лоб громко стукнулся о паркет.

— Ох, — только и смог сказать Витинари.

— Его сиятельство немного… — начал было Ваймс, а затем схватил Колона за руку и втащил его в комнату. — Я думаю, его отравили, Фред, вот в чем дело.

Колон переменился в лице.

— О боги! Мне сбегать за доктором?

— Ты с ума сошел? Мы же не хотим, чтобы он умер!

Ваймс прикусил язык. Он сказал то, о чем думал, и очень скоро новая волна слухов наводнит город.

— Но кому-то все-таки надо осмотреть его… — промолвил он вслух.

— Правильно, черт побери! — кивнул Колон. — Может, позвать волшебника?

— А вдруг именно волшебники в этом замешаны?

— О боги!

Ваймс постарался собраться с мыслями… Все городские лекари — настоящие лекари, разумеется, — завязаны на Гильдии, а все Гильдии ненавидят Витинари, значит…

— Когда подойдет еще кто из наших, пошлешь гонца к конюшням в Королевских низинах, пусть приведет Джимми Пончика, — приказал он.

Это еще больше поразило Колона.

— Пончика? Да он ведь ничего не смыслит в медицине! Он накачивает всякой гадостью лошадей на скачках!

— Просто приведи его, Фред.

— А что, если он откажется?

— Тогда передай ему, что командор Ваймс знает, почему на прошлой неделе Смеющийся Мальчик не выиграл знаменитый Щеботанский стодолларовый забег. И добавь, что тролль Хризопраз потерял на этой скачке десять тысяч долларов.

Колон был поражен.

— Вы бьете ниже пояса, сэр.

— Очень скоро здесь будет очень много людей. Я хочу, чтобы ты поставил парочку стражников сразу за дверью — лучше всего троллей или гномов. И чтобы никто без моего разрешения не входил. Ясно?

На лице Колона одно выражение сменяло другое. В конце концов он только и смог выдавить:

— Но… отравлен! Есть же пробовальщики еды и все такое!

— Тогда, быть может, это один из них, Фред.

— О боги, сэр! Вы что, вообще никому не доверяете?

— Стараюсь не доверять, Фред. Между прочим, а может, это ты сделал? Шучу, шучу, — быстро добавил Ваймс, увидев, как слезы чуть не брызнули из глаз Колона. — А теперь иди. У нас не так уж много времени.

Ваймс закрыл дверь и облокотился на нее. Потом повернул ключ в замке и подставил под ручку стул. Затем, подтянув патриция по полу, перевалил его на кровать. Тот что-то пробормотал, и его веки вздрогнули.

«Яд, — подумал Ваймс. — Хуже не придумаешь. Ни шума, ни пыли, и отравитель уже может находиться отсюда за много миль. Яд нельзя увидеть, зачастую у него нет ни запаха, ни вкуса, его легко добавить в еду, да куда угодно! А потом лишь остается ждать…»

Патриций открыл глаза.

— Я хочу стакан воды, — сказал он.

Около кровати стояли кувшин и стакан. Ваймс взял кувшин и задумался.

— Я пошлю кого-нибудь за водой, ваше сиятельство, — ответил он.

Лорд Витинари очень медленно моргнул.

— А, сэр Сэмюель, — узнал он. — Но можешь ли ты кому-либо доверять?

Когда Ваймс наконец спустился вниз, в большой зале для аудиенций уже собралась приличная толпа. Люди судачили, волновались и были не уверены в собственном будущем. И, как все взволнованные и неуверенные важные персоны, они злились.

Первым к Ваймсу подскочил господин Боггис, председатель Гильдии Воров.

— Что происходит, Ваймс? — требовательно вопросил он.

И напоролся на взгляд Ваймса.

— Я хотел спросить, что тут происходит, сэр Сэмюель, — быстренько поправился он, несколько растеряв самоуверенность.

— Я думаю, лорда Витинари отравили, — сообщил Ваймс.

Толпа притихла. Боггис понял, что раз он задал вопрос, то теперь все внимание сосредоточено на нем.

— Э… насмерть? — уточнил он. Наступила такая тишина, что было слышно, как пролетает муха.

— Пока нет, — ответил Ваймс.

Все в зале повернули головы. Теперь мир сгустился вокруг господина Низза, главы Гильдии Наемных Убийц.

Низз кивнул.

— Мне не известно о каких-либо планах касательно лорда Витинари, — возвестил он. — Кроме того, я думаю, все знают, что мы оценили патриция в один миллион долларов.

— И у кого реально есть такие деньги? — поинтересовался Ваймс.

— Ну… например, у тебя, сэр Сэмюель, — усмехнулся Низз.

Кто-то нервно подхихикнул.

— В любом случае мы хотим видеть лорда Витинари, — сказал Боггис.

— Нет.

— Нет?… А почему?

— Указания доктора.

— Правда? Какого же?

Позади Ваймса сержант Колон прикрыл глаза.

— Доктора Джеймса Мнимсома, — сказал Ваймс.

Прошло несколько секунд, пока до всех дошло.

— Что? Уж не хочешь ли ты сказать… Джимми Пончика? Да он же коновал!

— Я тоже так думаю, — согласился Ваймс.

— Но почему именно он?

— Потому что большинство его пациентов живут и здравствуют поныне, — ответил Ваймс и вскинул руку, требуя тишины. — А теперь, господа, я вынужден вас покинуть. Где-то бродит отравитель. Я хочу найти его до того, как он превратится в убийцу.

И Ваймс принялся подниматься по лестнице, стараясь не обращать внимания на крики позади себя.

— Вы уверены в старине Пончике, сэр? — схватив его за рукав, уточнил Колон.

— А ты ему доверяешь? — спросил Ваймс.

— Пончику? Конечно же, нет!

— Правильно. Ему нельзя верить, поэтому ему никто не доверяет. Так что все нормально. Но я собственными глазами видел, как он выходил лошадь, про которую сказали, что она годится только на колбасу. Коновал должен делать свою работу, Фред, иначе у него будут большие проблемы.

И это было чистой правдой. Когда обычный, человеческий доктор после долгих кровопускательных процедур вдруг обнаруживает, что его пациент наконец не выдержал и скончался, он разводит руками и говорит: «Ну что поделаешь, на все воля божья, с вас тридцать долларов». И спокойненько себе уходит. Это все потому, что человеческая жизнь почти ничего не стоит. А хорошая скаковая лошадь, со своей стороны, может стоить все двадцать тысяч долларов. И доктору, который позволит лошади слишком быстро отбыть на бескрайние небесные пастбища, лучше не гулять потом по темным улочкам. Иначе одним прекрасным вечером он услышит за своей спиной: «Господин Хризопраз ОЧЕНЬ РАССТРОЕН», после чего этому самому доктору весьма доходчиво продемонстрируют, что жизнь полна несчастных случаев.

— Никто не знает, где капитан Моркоу и Ангва, — сказал Колон. — У них сегодня выходной. Шнобби также не могут найти.

— Ну, хоть одно приятное известие…

— Дзынь-дзынь, дзынь-подзынь, — послышался голос из кармана Ваймса.

Он вытащил маленький органайзер и поднял крышку.

— Да?

— Э… ровно полдень, — сказал бесенок. — Обед с госпожой Сибиллой.

Возвестив это, бесенок с подозрением уставился на лица Ваймса и Колона.

— Э-э… я надеюсь, у вас все нормально? — осведомился он.

Шельма Задранец вытер лоб.

— Командор Ваймс прав. Очень похоже на мышьяк, — промолвил он. — Вы только посмотрите на цвет его лица.

— Дрянное дело, — признал Джимми Пончик. — Но еще такое бывает, когда ешь то, на чем спишь. За ним могли не углядеть?

— Все простыни на месте — таким образом, я думаю, этот вариант отпадает.

— А как он мочится?

— Э. Мне кажется, нормальным образом.

Пончик всосал воздух через зубы. У него были замечательные зубы. В том смысле, что их сразу в нем замечали. Они были цвета внутренней поверхности немытого чайника.

— Прогуляйте его по кругу на спущенных вожжах, — посоветовал он.

Патриций открыл глаза.