Идентификация Борна Ладлэм Роберт
— Запускайте двигатель, но стойте на месте, пока я не скажу.
Борн подождал, пока на выезде не показались огоньки очередного автомобиля. Сейчас к нему должен был подойти дежурный, однако, его не было. Или пассажиры не выходили из машины, или причина заключалась в чем-то ином. Двое неизвестных людей на стоянке! Кто они?
— Поезжайте вперед! Быстро. Я хочу поживее выбраться из этой западни! Через секунду они уже неслись к выезду на широкую дорогу, огибающую озеро. Борн, затаив дыхание, наблюдал в зеркало заднего вида за тем, что происходило у входа в отель. Ситуация под освещенным навесом объясняла отсутствие дежурного. Между группой гостей и полицией возник скандал и полицейские хотели записать фамилии каждого, прежде чем им разрешат покинуть отель. И все это, естественно, вызвало недовольство у гостей.
— Поезжайте, — он вновь содрогнулся от острой боли, пронзившей его грудь. — Нас не видят.
Это была сверхъестественная, почти жуткая картина. Три треугольные фигуры выглядели точно так, как он представлял себе в своем воображении. На белой поверхности камня был изображен темный тонкий лес. Три одинаковых треугольника представляли абстрактное изображение крыш трех сельских домов в горной швейцарской долине, полностью занесенных снегом так, что нижних этажей уже не было видно. Поверх этих трех фигур готическими буквами было выведено название ресторана: «Альпенхауз». Немного ниже базовой линии, которая условно проходила через центры фигур, был расположен вход в виде двухстворчатой дубовой двери, похожей на арку собора. Каждая половинка двери была украшена массивными стальными кольцами, весьма распространенными в старинных альпийских замках.
Все, что он увидел, напомнило ему Цюрих, но в какой-то другой, очень далекой жизни.
— Мы приехали, — вздохнула женщина.
— Знаю.
— Скажите мне, что надо делать! — вскрикнула она. — Ведь мы проезжаем мимо.
— Езжайте до следующего угла и сворачивайте направо. Объедете этот квартал и снова подъезжайте сюда.
— Почему?
— Хотел бы я это знать.
— Что?
— Потому что я так хочу.
«Кто-то был там… В ресторане. Почему не появляются новые картинки в мозгу? Вот новое видение — чье-то лицо».
Они уже несколько раз проехали мимо ресторана. За это время туда вошли две отдельные парочки и группа из четырех человек. Из него же вышел лишь один человек, который пешком направился вдоль улицы. Судя по количеству припаркованных автомобилей, ресторан был заполнен только наполовину. Через пару часов число посетителей возрастет, так как большинство жителей Цюриха предпочитает вечернюю трапезу ближе к половине одиннадцатого. Не было смысла ждать еще чего-нибудь. В его воображении за это время не возникло ничего нового. Он мог только сидеть, ждать и надеяться, что что-то произойдет. Что-то… Маленькая пачка спичек вызвала целую цепочку ассоциаций, в конце которых появилась осязаемая реальность. Вполне очевидно, что внутри ее скрывалась правда, которую он хотел открыть.
— Сверните направо и остановитесь перед последним автомобилем. Мы идем в ресторан.
Тихо, без комментариев и протестов, она сделала все, что ей было приказано. Ее реакция была значительно спокойней по сравнению с первоначальным поведением. Борн понял, что она отлично усвоила урок. Невзирая на то, что может случиться внутри ресторана, он все же нуждался в ее помощи. Она должна помочь уехать ему из Цюриха.
Колечко на ее пальце сверкнуло в свете фонаря, когда машина встала у тротуара.
Женщина включила двигатель и стала вынимать ключи, ее движения были медленными, очень медленными. Борн наклонился и взял ее за запястье. Она почти не дыша уставилась на него.
— Ключи возьму я, — заявил он.
— Естественно! — воскликнула она. Ее левая рука неестественно держалась за обшивку двери.
— Выходите и становитесь у капота, — продолжал Борн. — И не пытайтесь совершить глупость, это вам дорого обойдется.
— Почему я должна ее совершать? Вы же убьете меня, если…
— Ладно, ладно, — прервал он ее и открыл дверь с ее стороны.
Послышался резкий шелест платья, движение воздуха было более упругим, чем следовало. Дверь распахнулась и женщина выскочила на улицу, но это не стало для него неожиданностью. Урок должен быть закреплен. Он резко схватил ее за волосы и втащил в машину. Она так согнулась, что ее лицо оказалось в нескольких дюймах от его лица.
— Я никогда не буду этого делать! — закричала она. — Обещаю!
Борн закрыл дверь и вновь взглянул на нее, пытаясь разобраться в мыслях. Полчаса назад, в другом автомобиле, он был готов прикончить ее, если бы она ослушалась. Тогда он считал ее реальным врагом.
— Я не буду этого делать! — повторила она.
— Вы попытаетесь, — возразил он. — Когда подвернется удобный случай, вы предпримите новую попытку. Поверьте мне, я не блефую, угрожая вам. Я буду вынужден убрать вас, хотя мне не хочется этого делать. Поэтому, прежде чем я выпущу вас, вы должны подчиняться моим указаниям.
Он говорил ей правду, как он ее понимал. Простота принятия решения была для него удивительна, как и решение само по себе. Убийство было практическим делом, и больше ничем.
— Вы обещали отпустить меня, — снова заговорила она. — Когда?
— Когда я буду в полной безопасности. Когда ваши слова и поступки не будут иметь для меня никакого значения.
— Когда это будет?
— Через час или около того. Когда мы будем далеко от Цюриха, и я смогу отправиться туда, куда мне необходимо попасть.
— Почему я вам должна верить?
— Меня это не волнует, — он отпустил ее волосы. — Приведите себя в порядок. Вытрите глаза и поправьте волосы на голове. Мы идем в ресторан.
— Зачем?
— Хотел бы я знать, — задумчиво произнес он, глядя через заднее стекло на входную дверь ресторана.
— Вы это уже говорили.
Борн внимательно посмотрел на нее, в ее широко открытые карие глаза, которые непрерывно смотрели на него с ужасом и удивлением.
— Я знаю. Поторопитесь.
Узкие лучи света играли на высоком потолке. Столы и стулья были сделаны из тяжелого дерева, в глубоких кабинах стояли свечи. Среди посетителей медленно двигался человек с аккордеоном, извлекая из инструмента приглушенные звуки баварской музыки.
Он уже раньше видел этот большой зал, потоки света на потолке и свечи отложились где-то в его памяти, объединяясь там со звуками музыки. Они стояли в просторном зале перед метрдотелем.
— У вас заказано, мистер?
— Если вы имеете в виду, зарезервирован ли у меня столик, то боюсь вас разочаровать. Нет, я не делал заказа, но мне рекомендовали именно ваш ресторан. Я надеюсь, что вы нас где-нибудь пристроите, желательно в кабине.
— Непременно, сэр. Сейчас еще рано, поэтому у нас есть свободные места. Сюда, пожалуйста.
Они прошли в кабину, освещенную мерцающей свечой.
— Сядьте возле стены, — проговорил он, когда метрдотель удалился. — Запомните, что я не остановлюсь ни перед чем, если вы вздумаете шутить.
— Я уже много раз говорила вам и повторяю снова: я не буду пытаться бежать!
— Надеюсь на ваше благоразумие. Закажите только вино, у нас нет времени.
— Я все равно не смогу кушать, — она сжала руки, чтобы унять дрожь. — Почему нет времени? Чего вы ждете?
— Еще не знаю.
— Почему вы все время твердите: «Я не знаю. Мне хотелось бы знать…» Почему мы пришли именно сюда?
— Потому что я бывал тут раньше.
— Это не совсем ясный ответ.
— У меня нет причин вдаваться в детали.
В это время появился официант. Мари заказала вино, а Борн — виски. Он медленно оглядывал ресторан, пытаясь сосредоточиться на всем и ни на чем конкретно. Губка… Он готов был впитывать в себя все, что хоть как-то продвигало его вперед. Но ничего не получалось. В его воображении не возникло никаких новых картин из прошлого, ассоциируемых с этим местом, никаких мыслей при виде окружающей обстановки. Ничего… Но тут он неожиданно заметил лицо в дальнем углу зала, пока только лицо. Оно было массивным и возвышалось над тучным и немного оплывшим телом. Полный человек находился в тени дальней кабины рядом с закрытой дверью. Его глаза были прикованы к Борну, его взгляд состоял из равных частей ужаса и растерянности. Этот человек был незнаком Борну, однако человек, по-видимому, узнал его. Он поднес свои дрожащие пальцы к губам и вытер уголки рта, после чего бегло осмотрелся по сторонам. Лишь после этого толстяк направился через зал к кабине, где находился неожиданный для него посетитель.
— Сюда приближается человек, — предупредил он Мари через пламя свечи. — Толстый человек. Очень испуганный человек. Постарайтесь при нем ничего не говорить, что бы он не сказал. И не смотрите на него. Поднимите руку и обопритесь на нее лбом, отвернувшись к стене. Так будет лучше. Смотрите на стену, а не на него.
Мари выполнила его приказание. Она была напугана, руки ее дрожали. На ее губах застыл невысказанный вопрос. Но Борн все же ответил на него интуитивно:
— Для вашего же блага. Я не хочу, чтобы он вас запомнил.
Толстяк, наконец, добрался до их кабины. Борн задул свечу и кабина погрузилась в полумрак. Мужчина после некоторой заминки заговорил удивленным и все время срывающимся голосом:
— Мой бог! Почему вы здесь? Что заставило вас прийти сюда? В чем я виноват?
— Я всегда был гурманом, и вы это знаете.
— Неужели вы не имеете ни капли порядочности? У меня семья, жена и дети. Я делал только то, что мне говорили. Я же передал вам конверт. Клянусь! Я не заглядывал в него и ничего не знаю!
— Но ведь вам за это платили? — инстинктивно спросил Борн.
— Да, но я никому ничего не сказал. Мы никогда с вами не встречались, и я никогда о вас никому не говорил!
— Тогда чего вы так испугались? Я обыкновенный посетитель, заказавший выпивку.
— Прошу вас, уходите!
— Я хочу знать, почему?
Толстяк снова поднес руку к лицу и вытер испарину. Его пальцы непрерывно дрожали. Он чуть повернул голову, оглянувшись на дверь, и опять уставился на Борна.
— Другие могут заговорить, другие могут знать, кто вы. Я уже имел дело с полицией.
Мари потеряла над собой контроль. С ее губ сорвались резкие слова, обращенные к Борну:
— Полиция! Так это была полиция?
Борн злобно посмотрел на нее и повернулся к толстяку.
— Вы хотите сказать, что полиция будет преследовать вашу жену и детей?
— Конечно, не они сами, и вы это прекрасно знаете. Но интерес полиции к моей персоне даст возможность другим отыскать меня и мою семью. Сколько их, кто охотится за вами, мой господин? И что они сделают? Вам нет необходимости спрашивать об этом у меня. Они не остановятся ни перед чем смерть моей жены и детей для них ничто. Прошу вас… Ради моих детей… Я ничего не сказал. Уходите!
— Вы сильно преувеличиваете, — Борн поднял бокал, выказывая к разговору полное безразличие.
— Ради бога, прошу вас! — человек наклонился вперед, держась за край столика. — Вы хотите доказательств моего молчания? Я вам докажу. Информация была опубликована в газете. Любой, кто имел хоть какие-нибудь сведения, немедленно позвонил бы в полицию и все осталось бы в тайне. Газеты не врут в подобных случаях. Вознаграждение было достаточным. Полиция многих стран выделяла суммы вознаграждения через Интерпол. — Он стоял, вытирая пот с лица и его массивная фигура бесформенной чушкой возвышалась над поверхностью стола. — Человек моего уровня легко мог бы найти язык с полицией. Однако, я никуда не пошел. Несмотря на гарантии конфиденциальности, я ничего не предпринял!
— А кто-нибудь другой? Пытался ли кто-нибудь еще сообщить в полицию? Скажите мне правду, я все равно все узнаю.
— Я знаю лишь Чернака. Пожалуй, он единственный, с кем я разговаривал, и я вполне допускаю вероятность, что он, возможно, вас видел. Но это известно и вам, ведь конверт был передан мне через него. Правда, я уверен, что он тоже никогда никому ничего не говорил.
— Где он сейчас?
— Там, где всегда, в своей квартире на Лювенштрассе.
— Я никогда там не был. Какой номер?
— Никогда не были? — толстяк замолчал. Губы его сжались, в глазах появилась тревога. — Вы меня проверяете? — наконец спросил он.
— Отвечайте на вопрос.
— Номер 37. Вы знаете это так же хорошо, как и я.
— Я действительно решил вас проверить. Скажите, а кто передал ему конверт?
Толстяк замер. Его поведение изменилось.
— Не имею ни малейшего понятия. Я никогда этим не интересовался.
— Вы не любопытны?
— Конечно, нет. Козлята никогда не заглядывают в волчью конуру по собственной воле.
— Что было в конверте?
— Я же сказал, что не открывал его.
— Но вы догадываетесь, что в нем находилось?
— Полагаю, что деньги.
— Вы полагаете?
— Да, именно деньги, большая сумма денег. И если возникло какое-нибудь недоразумение, то я здесь ни при чем. А теперь, прошу вас, уходите отсюда.
— Последний вопрос.
— Пожалуйста, только уходите.
— С какой целью передавались эти деньги?
Толстяк уставился на Борна, его дыхание чуть было не прервалось. На его жирной физиономии выступил пот.
— Вы совсем замучили меня, мой господин, но я не буду уклоняться от ответа. Называйте это как угодно, хоть смелостью ненормального козленка, который хочет лишь одного — выжить. Каждый день я читаю газеты на трех языках. Шесть месяцев назад был убит один человек. О его смерти сообщалось на первых страницах каждой из них.
Глава 7
Они обогнули квартал, проезжая по Фолькенштрассе, после чего повернули направо по направлению к Лиммат Квей и Гроссмюнстеру. Лювенштрассе находилась за рекой в западной части города. Самый короткий путь туда лежал через Мюнстер-бридж. Мари Сен-Жак молча сидела за рулем, держась за него с таким неистовством, как ранее держала ручку своей сумочки в течение всех сумасшедших минут в отеле, надеясь так или иначе сосредоточиться на анализе происходящего. Борн, размышляя, смотрел на нее. «Шесть месяцев назад был убит человек. О его смерти сообщалось на первых страницах каждой из них».
Джейсон Борн получил деньги за это убийство, и полиция нескольких стран обещала вознаграждение через Интерпол всем, кто имеет информацию, способствующую его захвату. Это означало, что были и другие убийства. «Сколько их, кто охотится за вами, мой господин? И что они сделают?
Они не остановятся ни перед чем — смерть жены или детей для них ничто!»
Но это не полиция, это другие личности.
В ночном небе вырисовались, как близнецы, две колокольни Гроссмюнстера, отбрасывая сверхъестественные тени. Борн задумчиво смотрел на это древнее сооружение. Казалось, что оно хорошо знакомо ему, но не настолько, чтобы он был в этом уверен. Он видел его раньше, однако сейчас он смотрел на него, как в первый раз.
«Я знаю только Чернака… Конверт был передан мне через него… Лювенштрассе, 37. Вы знаете это так же хорошо, как и я».
Знал ли он? Мог ли он это знать?
Они проехали мост и попали на дорогу, ведущую в новую часть города. Улицы были заполнены толпами гуляющих пешеходов. Пешеходы и автомобили соревновались друг с другом, регулируемые перемещающимся, бесконечным потоком красных и зеленых огней. Борн попытался сосредоточиться на чем-то… И на всем одновременно. Пока для него стали проясняться лишь контуры реальности. Ее формы были загадочными и пугающими. И каждая очередная была более загадочной, чем предыдущая. Он уже не был уверен, что способен — умственно способен — впитывать события, развивающиеся так быстро.
Внезапно послышались сигналы полицейской машины.
Он взглянул в окно, и резкая боль вновь пронзила его грудь. Рядом с ними ехала патрульная машина, и полицейский что-то кричал ему через стекло. Все стало неожиданно ясно, и его охватила неудержимая ярость. Женщина увидела полицейскую машину в боковое зеркальце. Потом она погасила передние огни и включила сигнал левого поворота. Левый поворот на улице с односторонним движением! Результат был налицо: полицейские обратили на них внимание. Если они их остановят, то она может закричать, и все будет кончено.
Борн включил передние фары, повернулся и выключил левый поворот. Другой рукой он схватил ее за руку так, как делал это раньше.
— Я убью вас, доктор, — четко прошептал он, а в окно закричал в сторону патрульной машины: — Мы немного запутались! Просим у вас прощения! Мы — туристы! Нам надо проехать в свою очередь в следующий квартал! Полицейская машина находилась от них буквально в двух футах, а полицейский был явно озадачен происходящим. Но сигнальные огоньки на машине нарушителей были уже изменены.
— Осторожно поезжайте вперед, и больше не допускайте подобных глупостей, — предупредил полицейский.
Борн кивнул полицейскому через окно.
— Еще раз извините!
Тот пожал плечами и повернулся к напарнику, возвращаясь к прерванной беседе.
— Я ошиблась, — дрожащим голоском прошептала Мари. — Здесь такое оживленное движение… О боже, вы сломали мне руку! Отпустите меня, мерзавец!
Борн отпустил ее, опасаясь очередной истерики. Он предпочитал управлять ею с помощью страха.
— Вы думаете, что я вам поверил?
— Это вы о моей руке?
— Нет, о вашей ошибке.
— Вы сказали, что мы скоро повернем налево. Я только об этом и думала все время.
— В следующий раз будьте внимательней, — он откинулся назад, не переставая наблюдать за ее лицом.
— Вы — чудовище, — прошептала она, закрывая глаза на короткое время. Когда она снова открыла их, в них вновь появилось выражение ужаса. Наконец, они добрались до Лювенштрассе. Это была достаточно широкая улица, где низкие каменные и деревянные дома перемежались с современными сооружениями из стекла и бетона. Постройки XIX века конкурировали тут с современной посредственностью. Эти дома продолжали свою долгую жизнь. На номера домов Борн стал смотреть где-то в районе 80-х. Для того, чтобы добраться до нужного, им было необходимо спуститься вниз по улице. Это был уже новый квартал, почти целиком застроенный старыми трехэтажными домами. У многих из них даже крыши были из дерева. К каждой двери вели каменные ступени с железными перилами, а дверные проемы освещались небольшими фонарями, наподобие тех, которые устанавливались когда-то на конных экипажах.
Борн начал вспоминать забытое. Но не эта улица возникла в его воображении. Что-то еще… Очертания домов были похожи, но странно отличались: разбитые окна, покосившаяся лестница, сломанные перила, а вокруг много ржавого железа. Это был уже совсем иной Цюрих.
— Степпдекштрассе, — сказал он самому себе, концентрируясь на картине, возникшей в его сознании. Он ясно м четко видел жилой дом. Он мог даже различить краску когда-то красного дерева, похожую на цвет платья сидевшей за рулем женщины. — Меблированные комнаты… На Степпдекштрассе. — Что? Что вы сказали? — Мари Сен-Жак испугалась этих бессвязных слов, не означавших ничего конкретного, но которые она отнесла на свой счет.
— Ничего, — он перевел взгляд на ее платье. — Вот здесь должен быть дом № 37, — произнес он, показывая на пятый дом в ряду. — Останавливайтесь.
Он вышел первым. Проверив работоспособность своих ног, он отобрал у нее ключи зажигания и только после этого позволил ей выйти.
— Вы уже можете ходить, — заметила она, — а это означает, что вы смогли бы сами вести машину.
— Может, и так.
— Тогда отпустите меня! Я ведь сделала все, что вы хотели!
— Когда сделаете еще кое-что, тогда я вас отпущу.
— Я ничего никому не скажу, поймите это! Вы последний человек на земле, которого я когда-либо захочу снова увидеть… Или иметь с ним дело. Я не желаю быть свидетелем, или участвовать в полицейском расследовании, или делать заявления для прессы, или что-нибудь подобное! Я не желаю быть частью той жизни, которая вас окружает, я не хочу иметь с вами ничего общего! Я перепугана до смерти… И это будет гарантией, неужели вы этого не видите? Пожалуйста, отпустите меня!
— Я не могу этого сделать.
— Почему вы не хотите мне верить?
— Это не имеет значения, вы мне необходимы.
— Для чего?
— Дело простое до глупости. У меня нет водительского удостоверения, а без него нельзя нанять машину, что меня немного волнует.
— Но у вас уже есть машина!
— Она может быть пригодна еще в течение максимум одного-двух часов. Очень скоро кто-то обнаружит ее пропажу у отеля. И описание машины будет разослано всем полицейским постам.
Мари смотрела на него со смертельным ужасом в глазах.
— Я не хочу подниматься в квартиру вместе с вами. Я слышала, что сказал тот человек в ресторане. Если я буду знать слишком много, вы прикончите меня.
— То, что вы слышали, не имеет большого значения ни для меня, ни для вас. Пойдемте, — он взял ее за руку, положив вторую руку на перила, чтобы иметь дополнительную опору при подъеме.
Мари не сводила с него взгляда, в котором читались страх и изумление. Имя Чернак было обозначено на втором почтовом ящике рядом со звонком.
Он не стал нажимать на него, но зато надавил остальные четыре кнопки. Буквально в течение нескольких секунд дом заполнила какофония голосов на швейцарско-немецком диалекте, каждый из которых спрашивал, в чем дело и кто пришел. Но кто-то не спрашивал: он просто-напросто включил дистанционный замок и дверь отворилась. Борн пропустил Мари вперед, осторожно подталкивая ее вдоль стены, чего-то ожидая. Постепенно голоса наверху смолкли. Тишина… Двери квартир закрылись… М. Чернак располагался на втором этаже в квартире ВС. Борн стал, прихрамывая, подниматься по лестнице, придерживая женщину за руку. Конечно, она была права. Было бы значительно лучше, если бы он был один. Но он не мог отпустить ее: она все еще была ему нужна. Борн изучал дорожные карты в течение нескольких дней, пока еще находился в Порт-Нойре. Люцерна была не более чем в часе езды, Борн приблизительно в двух часах или что-то около этого. Он мог поехать в любом из этих направлений и, оставив Мари в каком-нибудь уединенном месте, исчезнуть. Это было вопросом времени, и у него были для этого возможности. Ему был необходим проводник только для выезда из Цюриха, и эту роль он отводил Мари Сен-Жак. Но прежде чем он собирался покинуть Цюрих, он хотел кое-что выяснить. Он хотел поговорить с человеком по имени…
«М.Чернак». Имя было справа от двери. Борн отступил от двери вправо, увлекая за собой Мари.
— Вы говорите по-немецки? — осведомился он у нее.
— Нет.
— Не лгите!
— Я не лгу!
Некоторое время Борн размышлял, разглядывая холл.
— Звоните. Если дверь откроется, просто стойте сбоку от нее. Если кто-то ответит на звонок изнутри, то скажите, что у вас есть сообщение от друга из Альпенхауза.
— Предположим, что это сообщение предложат просунуть под дверь?
— Очень хорошо.
— Я только не хочу больше насилия. Я не хочу ничего знать и не хочу ничего видеть. Я лишь хочу…
— Знаю! — прервал он ее. — Вы хотите вернуться к налогам, которые вводил Цезарь или, что еще лучше, к Пуническим войнам… Если он или она скажет что-нибудь в этом роде, то объясните им парой слов, что это сообщение на словах и должно быть передано только человеку, портрет которого вам описали.
— А если меня спросят, как он должен выглядеть? — холодно осведомилась она, замирая от страха.
— У вас прекрасная головка, доктор.
— Я педантична и к тому же напугана. Что я должна делать?
— Скажите им, чтобы они убирались ко всем чертям! Пусть кто-нибудь другой разбирается с ними, и после этого потихоньку отходите от двери. Мари подошла к квартире и нажала на кнопку звонка. Внутри раздался какой-то странный звук и после этого послышался мужской голос:
— Кто там?
— Боюсь, что я не смогу разговаривать с вами по-немецки, — пробормотала она.
— Говорите по-английски. В чем дело? Кто вы такая?
— У меня к вам срочное сообщение от друга из Альпенхауза.
— Подсуньте его под дверь.
— Я не могу этого сделать, это сообщение на словах. Я должна лично передать его человеку, портрет которого мне описали.
— Хорошо, сейчас.
Щелкнул замок и дверь отворилась. Борн отделился от стены и встал в дверном проеме.
— Вы безумец! — Заорал человек с двумя обрубками вместо ног, передвигаясь в кресле на колесах. — Убирайтесь отсюда!
— Я уже устал это слушать, — заявил Борн, втаскивая женщину внутрь и закрывая за собой дверь.
Ему не потребовалось уговаривать Мари, чтобы та направилась в соседнюю комнату на время разговора с калекой. Она сделала это без всякого сопротивления. Безногий Чернак был в панике, его опустошенное лицо было абсолютно белым, а непричесанные сероватые волосы торчали на шее и закрывали лоб.
— Что вы от меня хотите? — возмутился Чернак. — Вы же клялись, что та последняя передача будет последней на самом деле. Я не могу больше этого делать и рисковать! Отправители здесь уже побывали. И ваши предосторожности не имеют значения, если они уже «побывали здесь». Если один из них оставит где-нибудь мой адрес, пусть даже по небрежности, то мне конец!
— Вы прилично получили за риск, которому подвергались, — заявил Борн, стоя перед креслом. Его мозг лихорадочно работал, пытаясь найти хоть какое-нибудь слово, которое могло бы быть запалом к взрыву, из которого прорвался бы поток информации. Тут он вспомнил о конверте. Толстяк из Альпенхауза упоминал о нем несколько раз.
— Очень мало по сравнению с размерами риска, — возразил Чернак, покачивая головой и учащенно дыша. Обрубки его ног нервно перемещались по креслу. — Я был вполне всем доволен, когда вы вторглись в мою жизнь, мой господин. Старый солдат, прошедший длинный путь, прежде чем оказаться в Цюрихе, калека, который не помышлял ни о чем другом, как только свести концы с концами, рассчитывая разве лишь на старых друзей, встретив вас, я…
— Я тронут, — коротко бросил Борн. — Давайте поговорим лучше о конверте, который вы передали вашему обожравшемуся другу в Альпенхаузе. Кто вам дал его?
— Отправитель. Кто же еще?
— Откуда он прибыл?
— Откуда я знаю! Он появился в почтовом ящике, так же, как и другие. Я просто отправил его дальше, а вы очень хотели его получить. Вы заявили, что больше не сможете тут появляться.
— Но вы открывали его!
— Никогда!
— Предположим, я скажу, что некоторая сумма денег пропала.
— Этого не может быть. Я ничего не знаю. Зачем вы появились?
«Потому что я хочу знать. Потому что потерял рассудок. Я вижу и слышу, но ничего не понимаю. Я дееспособен, могу мыслить, но у меня нет памяти… Помогите мне!»
Бон тихо отошел от кресла. Активного допроса не получалось. Потом он совершенно бесцельно подошел к книжному шкафу, рядом с которым было развешано несколько неотчетливых фотографий, которые поясняли личность их владельца. Группы немецких солдат, многие из которых с овчарками позировали фотографу на фоне ограждений, где над высокими воротами проступала часть надписи: ДАХ…
ДАХАУ…
Человек сзади него двигался! Борн обернулся. Безногий Чернак засунул руку в брезентовую сумку, висевшую на кресле. Его глаза безумно блестели, а опустошенное лицо было перекошено. Рука резко поднялась вверх с короткоствольным револьвером и, прежде чем Борн сумел добраться до калеки, раздался выстрел. Выстрелы следовали один за другим. Леденящая боль пронзила левое плечо, затем голову… О, боже!
Борн упал на ковер, Отбросил тяжелый торшер в сторону калеки и, перекатившись, оказался рядом с креслом. Он ударил его правым плечом, сбрасывая безногого с кресла и доставая из кармана пистолет.
— Они заплатят за твой труп! — вопил Чернак, корчась на полу и стараясь выбрать позицию для стрельбы. — Ты не загонишь меня в гроб! Я сам вколочу тебя туда! Карлос заплатит! Он заплатит, вонючий шакал!
Борн уклонился и выстрелил. Голова калеки дернулась назад, и из его горла потекла кровь: он был мертв. Из соседней комнаты послышался крик — глубокий, протяжный и активно заполняющий все вокруг. Женский крик… Конечно, это был женский крик… Кричала его заложница, его проводник из Цюриха! О, боже! Он должен сосредоточиться! Его голова была в агонии. Виски разламывались от боли… Он должен уходить… Выстрелы… Выстрелы были сигналом тревоги. Он должен забрать заложницу и убраться отсюда прочь! Комната… Комната… Где она? Крик… Вой… Нужно двигаться в направлении крика. Борн добрался до двери и распахнул ее. Женщина… Его заложница… Черт побери, он не мог вспомнить ее имя! Она прижималась к стене, по ее лицу текли слезы, а перекошенные губки дрожали. Он кинулся к ней, схватил за руку и попытался вытащить ее оттуда.
— Боже мой! Вы убили его! — вопила она. — Старого калеку!
— Прекратите!
Борн резко толкнул ее к двери, открыл и потащил ее за собой в холл, с трудом расплывчатые фигура в открытых дверях соседних квартир. Они двигались, растворяясь в окружавшем их тумане, двери хлопали, со всех сторон доносились вопли. Он держал женщину левой рукой. И это требовало огромных усилий, так как при каждом резком движении в раненном плече появлялась невыносимая боль. Толкая женщину вперед, он использовал ее как опору для левой руки. В его правой руке находилось оружие.
Наконец, они добрались до выхода.
— Открывайте дверь! — приказал Джейсон.
Она молча выполнила приказание. На улице он некоторое время прислушивался, стараясь сквозь гул в голове услышать сирены полицейских машин, но пока все было спокойно.
— Вперед! — буркнул он, увлекая ее к машине.
Читать бесплатно другие книги:
