Храмы ночью закрыты. Книга 1. И весь мир тебе должен Гид Софи

08 ч. 01 мин. 31.07.1978 г.

Этим утром в длинном коридоре, где на каждой двери висели таблички, слышался негромкий шум. Немногочисленные задержанные с присматривающими за ними полицейскими и просто граждане, стоя вдоль стен и опершись спинами на недавно окрашенную стену или сидя на скамьях, ожидали вызова. В конце коридора в сопровождении дежурного показался Франсуа Тома. Его изучающий окружающих взгляд и несколько щегольская одежда выдавали в нем «чужака». Одет в безупречно сидящий на нем двубортный коричневый костюм. Помыт, побрит, подстрижен и уложен, принаряжен – мечта любой невесты. Вот одна такая стоит у стены, немного вызывающе одета и перекрашена, как написанная картина маслом, и от неё несёт дешёвым крепким алкоголем. Тома слегка раздувал ноздри, что вполне объяснялось спёртым воздухом и толчеёй.

– Потрясно, красавец, да и только! А я тебя здесь раньше не видела! – раскрыла рот обалдевшая от его вида изумлённая «невеста», глядя на Франсуа как на неожиданно появившийся сюрприз из только что распакованной коробки.

– Это здесь, только подождите, – наконец-то указал полицейский на искомую табличку на одной из дверей с надписью «Помощник комиссара». Подождав минут пятнадцать, Тома всё же постучал в эту дверь и, заглянув внутрь, увидел сидящего за столом хозяина кабинета и обернувшихся на него нескольких мужчин, сидевших на стульях.

– Вы кто? – недовольно спросил у него помощник комиссара Эдуард Робер.

– Разрешите доложить, Франсуа Тома…

– Я знаю, – поморщившись, прервал его помощник комиссара. – Подождите, пока мы закончим.

Минут через десять ожидания в коридоре люди стали покидать кабинет помощника комиссара, обсуждая что-то на ходу. Оттуда выглянул среднего роста мужчина лет сорока пяти:

– Заходите, Тома. Помощник комиссара приглашает.

К входившему Франсуа Тома навстречу уже подходил Эдуард Робер, поздоровавшийся с ним за руку:

– Прошу простить, стажёр. Мне надо срочно уехать. А это инспектор Ален Моро, он вас введёт в курс дела, всё объяснит, будете работать с ним. Увидимся позже. Моро, займитесь парнем.

– Хорошо, помощник. Пойдёмте, новичок. Вам сколько лет?

– Двадцать один.

Они вошли в кабинет инспектора Моро. Это была комната размерами поменьше, чем у помощника комиссара, обставленная далеко не новой мебелью. Главным её украшением был тяжёлый дубовый стол, подаренный кем-то из «клиентов» инспектора, который обожал массивную мебель и с радостью принял лет пять назад в дар такой шедевр столярного искусства. Особенно его радовали запирающиеся выдвижные полки.

– Присаживайтесь, Тома. Вы уже нашли себе крышу над головой?

– Да, спасибо, инспектор. Я приехал в пятницу и успел снять квартиру.

– Весьма похвально. Помощник комиссара хотел поговорить с вами сам, но вы же видели… Поэтому он попросил пообщаться с вами меня. Надеюсь, у вас нет желания просидеть несколько месяцев в отделе по приёму заявлений от граждан?

– Я как раз хотел вас попросить направить меня куда-нибудь… поближе к оперативной работе, – улыбнулся Франсуа.

– Ну, ежедневных перестрелок и расследований с трупами я вам не обещаю, хотя в Марселе это не редкость. Поработаете с моими оперативниками. Работёнка будет самая разная.

– Конечно, инспектор.

– Тогда пойдёмте, я вас представлю нашим лейтенантам. У них найдётся место и для вас.

Оперативники располагались в кабинете напротив. Туда они и направились. Лейтенантов в кабинете было четверо: Ноэль Бонне – тридцатитрёхлетний здоровяк с улыбкой Моны Лизы, если не обращать внимания на его усики; Феликс Мюллер – тридцатилетний рыжеволосый апатичный эльзасец; Дидье Джемба – двадцатипятилетний живой как ртуть араб-полукровка; Жан-Мишель Флери – его ровесник, отличавшийся от остальных своим предельным для полицейского ростом13 в метр шестьдесят и манерной речью.

– Я открываю дверь такси…, – рассказывал с увлечением и обольстительной улыбкой Бонне, когда двери кабинета открылись и на пороге появились Моро и Тома. – А, шеф, это вы! Заходите?

– Нет, я стою здесь за дверью полчаса и жду, когда вы со мной во второй раз поздороваетесь, – сыронизировал инспектор. – Ребята, знакомьтесь! Маленький подарок от босса – стажёр Франсуа Тома. Он будет работать с вами.

Ноэль Бонне, так же загадочно продолжая улыбаться:

– Добро пожаловать, Франсуа!

– Теперь трепещи, марсельский преступный мир! – это высказался Джемба.

– Надеюсь, теперь будет с кем поговорить не только о работе и женщинах, – серьёзно заметил Жан-Мишель Флери.

Рыжий эльзасец промолчал. Инспектор подытожил:

– Вот этот стол у окна свободен, можете его занять. Не накидывайтесь на стажёра. Начните с чего полегче и не разрывайте его на части между собой. Мюллер, начнём с тебя – сегодня он твой.

– Да, инспектор, не переживайте, – кивнул эльзасец.

– Удачного старта, Тома, – пожелал инспектор Моро, собираясь выходить. И заметил оперативнику, – Дидье, зайди ко мне через четверть часа. Поболтать успеете ещё, а теперь за работу! Или вам нечем заняться?

– Шеф, мы уже! – вытянулся в струнку Джемба, и когда инспектор вышел – подмигнул Тома, – Любит он напустить на себя строгость, а так – добряк абсолютный.

– Это правда, – подтвердил Бонне. – Но только если вкалываешь на все сто!

– Я это учту, спасибо, – ответил Тома.

– Для начала покажи себя старательным – он это оценит, – вставил Мюллер. – Да и я тоже.

Джемба тут же съязвил:

– Он пришёл сюда поучиться и работать, а не отрабатывать с тобой супружеский долг, хотя у тебя и право первого дежурства с ним, Феликс.

– Нам его характеризовать патрону, так что я и даю ему сразу понять как себя вести, Дидье. Кстати, инспектор вызвал тебя, но я бы советовал вам всем отправиться к нему вместе.

– Это зачем? – вскинул брови Джемба.

– На тебя написал жалобу хозяин гостиницы «Приз». Вы же в последний раз были там все вместе. Потом расскажешь, чем всё кончилось. А мне будет приятно послушать от ребят – как ты выкручивался.

– Вот он урод! Интересно, что он там написал, ты не видел? Мне плевать, но всё же интересно.

– Не обращай внимания, Дидье. Ты просто кричал на него больше нашего, – успокаивал его Флери. – Ноэль, ты не закончил свою историю с очередной дамой.

– А на чём я остановился?

– Ты направился к такси, и?

– А, да, я запрыгиваю в машину с дороги, а она с тротуара. Водитель, весёлый малый, кстати, Дидье, твой соплеменник, смотрит на нас в зеркало заднего вида и спрашивает: «Будете тянуть жребий, или кинете монетку?» А сам ржёт – не может. Мы, конечно, расхохотались, и стали выяснять, кому куда ехать. Оказалось, мы оба собрались в клуб «Кактус». Ну, я смотрю – девчонка ничего, можно и откупорить. Ну и вместо того, чтобы выкинуть её из такси, я галантно стал её расспрашивать, раз уж мы едем в одно место: она собралась туда одна или с кем-то. Говорит, что одна. Я и предложил ей потусоваться вместе. Чувиха немного поартачилась, но я-то играл джентльмена!

– И как джентльмен ты навешал ей лапши на уши? – язвительно спросил Жан-Мишель.

– Малыш, ты же меня хорошо знаешь! Мы ехали почти полчаса через три округа в субботний вечер, надо же было украсить свой портрет жупелами основательно. Что я ей там наплёл, я сейчас не помню. Единственное, о чём я тогда пожалел, как и во всех других подобных случаях, так это о том, что мои родители не позаботились дать мне какое-нибудь двусложное имя, ну вот хотя бы как у тебя!

– Тебе нравится моё имя, Толстяк?

– Нет, но моё мне не нравится ещё больше! Если бы вместе с моим именем они бы выродили меня таким же коротышкой, как ты, то я бы просто застрелился. Извини, ничего личного, Жан-Мишель! – парировал Бонне. – Но Ноэль14! Чувствуешь себя Дедом Морозом. А вот если бы меня назвали каким-нибудь составным именем с дефисом посредине, а у моих предков ещё бы была дворянская частица! Я читал в одной исторической книжке про одного нашего соотечественника-графа, уехавшего потом на время в Россию и получившего там неплохую должность и богатые земли. Тяжело с именем Мари-Габриэль де Шуазёль-Гуфьё15 быть незамеченным императорами и женщинами!

– Ты сегодня в полном ударе, Ноэль, – заметил ему Феликс. – Отцу успел нажаловаться на своё недворянское происхождение?

– А ему уже всё равно. Его уже не интересуют ни императоры, ни женщины.

– Так ты успел погладить её хотя бы по бедру уже в такси? – поинтересовался Дидье.

– Ты понимаешь, мой арабский друг, там я не наглел и ещё старался сохранять дистанцию и романтический налёт. Но кому из вас пришлось ехать в марсельском такси с водителем «а-ля Джемба» и не почувствовать на себе прелесть некоторых марсельских поворотов? На одном из них моей новой знакомой пришлось схватиться за мою правую руку и её скрутило так, что мне пришлось ловить девичье тело по всему салону. На лету мне удалось ощупать содержимое верхней части её белья и удостовериться, что там всё в порядке. После такого восхитительного курбета я сделал замечание водителю, но так мягко, что он так и не понял: ехать ли дальше аккуратно или нет. Зато по приезду в «Кактус» я подал даме руку, открыв дверь такси с её стороны, и не отпускал до самой посадки за столиком.

– И что было потом? – спросил Мюллер.

– Увы, в этот день, кроме танцев – ничего, хотя моя рука успела славно погулять по её спине и окрестностям ниже! Но мы договорились встретиться на этих выходных.

– А она хоть красива? – это был Джемба.

– Достаточно для того, чтобы потратить на неё следующие выходные.

– Чёртова машинка, – Джемба решил выместить нервозность на пишущей машинке, каретка которой никак не хотела съехать по направляющей вправо после нажатий на букву «с». – Ты сдвинешься с места, или нет?

– Не насилуй старушку. Рапорт ты можешь подготовить и позже, после похода к инспектору, – заметил Бонне.

– Ты же пойдёшь со мной к Моро?

– Я подумаю над этим вопросом, – взметнулись вверх усики Бонне. – Конечно, если кто-нибудь угостит меня в обед бокалом хорошего вина…

– Вот так всегда! Шантажист. Не зря от тебя жена сбежала!

– Зато со мной остались мои верные напарники! Нет, просто я пытаюсь спасти твою машинку от нанесения ей телесных повреждений в состоянии аффекта. Попользуйся пока обычной ручкой, а машинку отдай в ремонт.

– В центральном комиссариате набирают специалистов-психологов для полицейских. Может, переквалифицируешься, Ноэль? – спросил с усмешкой Флери.

– Ладно, белые братья, – поднял тёмную не от загара руку Джемба, прерывая дискуссию. – Мне пора уже идти к инспектору. Кто со мной?

– Идём, идём.

Тома и Мюллер остались одни.

– Вот что мне нравится в этих парнях – они всегда готовы подставить друг другу плечо, – сказал Мюллер.

– Я это уже заметил.

– Ну что ж, давай знакомиться ближе. Надолго к нам?

– Пока на несколько месяцев. А вообще-то хотелось бы остаться и получить направление из школы в Марсель. Люблю юг, северные зимы не по мне.

– Я и сам здесь остался из-за климата, – согласился Мюллер. – Завоюй здесь авторитет, сработайся с ребятами, покажи себя настолько, чтобы помощник комиссара обратил на тебя внимание – он с этим поможет. Кстати, нынешний комиссар собирается на пенсию через год-другой, а наш Робер метит на его место. А эта должность уже другого уровня – ты полу-политик. И если и охотишься сам на кого-то со стволом в руках – это должна быть уж очень крупная дичь.

– Согласен, Феликс. А ты давно в Марселе? – поинтересовался Тома.

– Уже третий год. Ты бывал здесь раньше?

– Нет, не доводилось.

– Тогда давай я тебе начну показывать город изнутри. Здесь недалеко. Ты уже оформил свои документы?

– Ещё не успел.

– Поступило одно странное заявление, надо его отработать. Побольше смотри и слушай, поменьше говори. Вопросы будешь мне задавать, когда останемся одни, чтобы не спугнуть граждан. Оружие и бронежилеты нам, надеюсь, сегодня не понадобятся.

Идти действительно пришлось недалеко. Они поднимались вверх по этажам одного из домов по лестнице.

– Сильно не отставай, стажёр, а то пропустишь все нюансы, – подгонял Тома лейтенант-оперативник. – Здесь не заминировано, но на нашей работе ухо надо держать востро круглосуточно.

– Я иду след в след, Феликс, – ответил поднимающийся за ним Тома. – Просто лестница крутая и узкая.

Они не успели подняться на площадку третьего этажа, как открылась дверь одной из квартир и стариковский голос тихо спросил:

– Господа, вы из полиции?

– Вы угадали, – отозвался Мюллер. – Мсье Гарнье? Это вы звонили с утра пораньше?

– Да, и я же жду вас уже более получаса!

– Так в чём дело? Может, вы пустите нас в квартиру, чтобы мы не шептались с вами на лестнице?

– Да, входите. Могу я взглянуть на ваши документы?

Мюллер достал из кармана своё удостоверение и жетон. Удостоверение он показал хозяину квартиры, жетон – незаметно вложил в руку Тома и подмигнул ему.

– Вы предусмотрительны, и это правильно. Вот моё удостоверение, я лейтенант Мюллер, а это – лейтенант Тома. Так в чём дело, собственно?

– Видите ли, я живу один. И в соседней квартире тоже одна жилица, молоденькая девушка. Не то чтобы красавица, но и не дурнушка.

– Мы не из службы знакомств, мсье Гарнье, – Мюллер решил его поторопить. – Объясните поскорее, для чего вы нас вызывали.

– Нууу, она всегда была одна. Вы понимаете. Никого не приводила к себе. Вчера около девяти вечера она ушла – я это случайно увидел в глазок входной двери. И её не было всю ночь!

– Вы что, всю ночь дежурили возле своей двери?

– Нет, но у меня зрение слабое, а вот слух сохранился отменный, а дверь её квартиры ужасно скрипит, когда она её открывает. Вы же не думаете, что я слежу за ней?

– Надеюсь, что это не так, – кивнул оперативник.

– И ещё. У неё тоже стоит телефон, но не как у меня – в комнате, а рядом со входной дверью. И когда он звонит, или она разговаривает по нему – мне всё слышно…

– Но вы, естественно, не слушаете, о чём она говорит.

– Нет, ну что вы! – старик поискал взглядом глаза молчавшего Тома, словно искал в нём поддержки. – Но после её ухода телефон в соседней квартире трезвонил настойчиво раз десять. Что только подтвердило мою догадку, что её там нет.

– Как зовут вашу соседку?

– Бернар, Анни Бернар. А утром, около семи утра…

– У вас бессонница?

– Возраст, молодые люди, возраст, – посокрушался Гарнье. – Так вот, утром я случайно выглянул в окно, которое выходит на улицу и увидел, что в наш подъезд зашла какая-то незнакомая мне дама…

– …после чего вы быстро перебежали от окна в комнате к своей входной двери и убедились, что незнакомка зашла в квартиру мадмуазель Бернар! – продолжил за него Мюллер.

Гарнье взглянул на него почти восхищённо:

– От вас ничего не скроешь!

– Я понял причину вашего беспокойства, мсье Гарнье, – усмехнулся рыжий оперативник. – Пойдём, Тома, проверим кто там. А вам мы весьма благодарны за вашу бдительность, особенно сегодня, когда страна переживает непростые дни!

– Это мой долг, господа офицеры, – выкатил грудь колесом старик, поблёскивая стекляшками очков.

– Тогда мы выходим, а вы плотно закройте за собой дверь и не забудьте повернуть ключ в замке. На всякий случай. В перископ вашей двери и при наличии такого острого слуха информации о нашей операции у вас и так будет предостаточно.

«Молодые люди» вышли вновь на лестничную площадку и Мюллер уже собирался нажать на звонок соседней двери, но, словно вспомнив что-то, громко прошептал:

– Закройтесь на ключ, мсье Гарнье! – после чего моментально щёлкнул замок в двери старика.

Можно нажимать на кнопку звонка! Первое дело с участием стажёра Франсуа Тома завершилось этим фактом проверки: молодая хозяйка этой квартиры, Анни Бернар, просто ночевала не дома, забыв или не пожелав предупредить об этом свою мать, которая и приехала из Пюжо под Авиньоном самым первым утренним поездом к дочери, обеспокоенная тем, что не смогла пожелать студентке «спокойной ночи» по телефону. Впрочем, та появилась дома через четверть часа, но Мюллер и Тома, удостоверившись, что с мадемуазель всё в порядке, поспешили оставить Бернаров одних, и семейные разборки происходили уже без участия полицейских…

09 ч. 28мин. 22.10.1979 г.

Он опаздывал, а потому ускорил шаг. В папке он нёс проект заключения группы органа партийно-государственного контроля о состоянии хлопчатообрабатывающей отрасли в республике. Он понимал, что опоздание вызовет недовольство заведующего отделом текстильной промышленности в Совете Министров Азербайджанской ССР Валида Мурадовича Ханларова, но ничего не мог поделать – машина сломалась, и ему сначала пришлось докатить автомобиль до тротуара и оставить на произвол судьбы, а потом долго ловить свободное такси.

Город в послевоенное время стал строиться с необычайным размахом. Сохранив в кое-где островки местечек с узкими улицами, Баку размахнулся вширь вдоль моря новыми проспектами, застроившимися красавцами-домами. Не обошлось и без хрущёвок, но это было данью времени. Транспорт мчалась по широким магистралям, обсаженному с обеих сторон молодыми деревьями – зелёных посадок и парков городу всегда не хватало.

В коридоре здания Совета Министров, прямо над ящиком с громадным фикусом, настенные часы показывали половину десятого. Здесь и в дневное время горело много ламп. На стенах висели многочисленные портреты членов ЦК – союзного и республиканского значения. Длинные коридоры из хорошо уложенного паркета мерцали блеском и пахли свежей мастикой. Идти приходилось по какой-то ткани, кажется, это была парусина, покрывающая ковровую дорожку. И хотя этот путь у людей, попадавших сюда впервые, вызывал ощущение чего-то таинственного, сам он не испытывал никакого волнения: эта дорожка тоже привыкла к его нередкому появлению здесь.

В приёмной Ханларова уже сидело несколько человек. Они все ему были знакомы. В обычной жизни Баку представлял собой очень красочную смесь нравов, обычаев и языков, с преобладанием всё же восточного простодушного юмора и шумной театральностью, практически даже пантомимой, в которой многим чувствовалось уютно и достаточно раскрепощено. Если только это не было связано с партийно-государственными отношениями.

– Доброе утро, товарищи!

– Доброе.

– Товарищ Арутюнов, вас Валид Мурадович спрашивал уже. Я сейчас доложу, – строгим голосом и с соответствующим выражением лица немолодая секретарша Алёна Михайловна зашла в кабинет заведующего. Как только за ней закрылась дверь, один из ожидавших подошёл к Арутюнову и хлопнул его по плечу. Этому гиганту даже не пришлось для этого поднимать руку – он просто приподнял её до пояса, потому что удостоенный этого знака почти дружеских отношений был совсем невысок – «метр с кепкой», как тогда говорили.

– Ты чего такой невесёлый, Лёва? Дыши глубже и всё пройдёт! Выскажись, облегчи душу.

Арутюнов, переложив толстую папку из одной руки в другой, со вздохом закинул голову наверх, чтобы дотянуться взглядом до глаз гиганта и произнёс:

– Я бы высказался, но ты же знаешь: болтун – находка для шпиона.

– А я больше всего боюсь молчунов.

Вышедшая секретарша прервала их беседу:

– Товарищ Арутюнов, проходите.

Лёва, человек невысокий и отнюдь не худощавый, поправил галстук, посмотрел скорбным взглядом на свою папку и направился по ковровой дорожке в кабинет, где на пороге поздоровался и направился поближе к столу, за которым восседал его хозяин.

– Присаживайся, Левон Сергеевич, – он жестом указал Арутюнову на стул поближе к себе. – Ты чего так задержался? Мне пришлось даже планёрку перенести на час.

– Извините, Валид Мурадович, машина сломалась. Бросил на улице и уже на такси к вам.

– Ты же её полгода как купил? Ладно, аллах с ней, с машиной. У нас всё могут испортить. Рассказывай, как твои ревизоры поработали? Есть успехи у наших хлопкопереработчиков?

– Работа была непростой, Валид Мурадович. Есть и передовики, есть и отстающие. Сами знаете, проблем в отрасли много. Вот здесь папка со всеми выкладками. Практически всё готово, посмотрите и если одобрите, то мои товарищи все подпишут.

– Погоди, – Ханларов посмотрел на него, будто что-то вспоминая и перебирая документы из открытой папки. – У вас же проверка должна была быть завершена только через две недели?

– Всё верно, только я решил не кататься по всем предприятиям полным составом, а разбил сотрудников по группам. Каждая группа получила свой список объектов, а я объезжал их всех по всей республике. Группировал результаты самостоятельно. И потому видел всё как есть, а не как должно быть.

– Знаю, знаю, – пробурчал Ханларов. – В твоих отчётах в двух предложениях всегда найдётся место для десятка партийных оргвыводов и трёх уголовных дел. У нас в республике каждый четвёртый гектар под хлопком и всё это доверили тебе проверять. Я по цифрам пробегусь в полглаза, а ты пока опиши мне общую обстановку.

Лёва вытер платком пот со лба. При такой жаре даже два вентилятора не спасали:

– В республике на сегодняшний день триста восемьдесят пять колхозов и сто сорок шесть совхозов занимаются хлопководством. За последние два года увеличилось число за счёт новых оросительных каналов, новые рукава протянули от Верхнеширванского, Верхнекарабахского и Самур-Апшеронского.

– Что с главными экономическими показателями?

– Хлопок даёт в каждом хозяйстве от 45 до 85 процентов денежных доходов. По республике – средняя цифра 55 процентов. Основная масса их, как и раньше, находятся в Кура-Араксинской низменности и Приараксинском районе, включая Нахичеванскую Автономию.

– Урожайность?

– По документам – около 16 центнеров с гектара.

– А в действительности?

– Вот это самоё интересное. Там где председатели занимаются приписками – на пару центнеров меньше; а там, где они продают его «налево» – на пару центнеров больше. Кому в какую игру больше нравится играть.

– Значит, первые приписками воруют государственные деньги за чистый воздух, а вторые воруют хлопок и получают наличку? Тебе что заказать, чтобы принесли: чай или минералку холодную? – спросил заведующий, готовясь нажать на селектор связи.

– Лучше чай, Валид Мурадович, а то выйду от вас на улицу – с меня вся минералка скатится потом.

– Алёна Михайловна, принесите нам холодной минералочки и чай. Подождите, – крикнул Ханларов и переспросил у Лёвы. – Чёрный, зелёный чай?

– Чёрный, Валид Мурадович.

– Слышала? Чёрный.

– Да, Валид Мурадович, минутку.

Заведующий отключил селектор и продолжил шелестеть документами:

– Это что за таблица?

– А, эта… В одной из групп у меня новый сотрудник, до этого работал в каком-то институте, хороший специалист. Он самостоятельно произвёл расчёты, из которых видно, что производство хлопкового волокна в среднем по республике обходится в несколько раз дороже, чем искусственные, синтетические и даже вискозное штапельное – с меньшими капитальными затратами. Даже строительство заводов по производству шерстеподобного волокна нитрона обходится дешевле, чем создание хлопководческих совхозов и хлопкоочистительных заводов.

– Ну, это мы с тобой и без всяких занюханных специалистов знали. Что тут удивительного?

– Там на следующей странице он приводит расчёты: если колхозы и совхозы будут свозить сырье не по присылаемым разнарядкам, а по предлагаемой им схеме, то республика сэкономит за месяц перевозки урожая хлопка несколько составов топлива и за счёт этого снизится и его себестоимость раза в полтора.

– Серьёзно, ты проверял? Как такое может быть?

– Средний пробег транспорта с хлопком по республике от поля до завода – семьдесят километров. По его предложению – будет около пятнадцати. Из Нахичевани даже через соседнюю Армению везут хлопок на наши заводы.

– Ну, знаешь ли, умник нашёлся! Вам надо было ревизировать на местах, а не ссорить меня с Госпланом и Министерством транспорта! Пощупай его, что за человек этот твой умник, а то насчитает нам на нашу голову, а потом ещё кляузами забросает в Москву.

– Хорошо.

В дверях показалась левая рука с большим подносом с чаем, бутылкой минералки, запотевшей от холода, розетками с мёдом и другими сладостями, затем грудь, а потом и вся Алёна Михайловна. У неё была великолепная грудь, и можно было сказать, что она именно ей проложила себе дорогу в жизни из первой в карьере приёмной к кабинету Валида Мурадовича во все его остальные. Ей недавно исполнилось сорок четыре, и она каждый день, учитывая занятость заведующего, оставалась с ним допоздна для любой надобности.

– Спасибо, дорогая. Поухаживай за нами, – с удовольствием посмотрел на неё заведующий, проводив взглядом её до самого выхода из кабинета.

– Лёва, будешь в таком кресле как у меня, не забудь совета старика: в приёмной должна сидеть прежде всего хорошая хозяйка, а не любовница! Хотя одно другому не мешает, – улыбнулся Ханларов. – Или, у вас, армян, может другое мнение?

Арутюнов решил скромно отмолчаться.

– А это что за список в конце у тебя? – заведующий помахал листом, на котором рукой Лёвы были написаны фамилии, против каждой из которой стояли какие-то цифры.

– Это списки председателей колхозов, которые явно продавали хлопок без документов на заводы. Под чертой – фамилии директоров заводов, которые такой хлопок покупали за наличные. Я бы продолжил этот список руководителями текстильных фабрик, аптек, верёвочных артелей и подпольных цехов, куда поступал их товар дальше, но передо мной такая задача не ставилась. А цифры – это «левак» в тоннах.

– Ага! – заведующий долго изучал этот последний лист, потом поднял глаза на Арутюнова. – Сам считал?

– Свёл воедино всё сам. Я отдельно сделал подробный расчёт для директора хлопкоочистительного в Кировабаде.

– Это кто у нас там? – Ханларов стал искать на столе телефонный справочник для внутреннего пользования, но Лёва его опередил.

– Аббасов Фархат Джевдетович.

– Да, как же, помню, уважаемый в своём городе человек, ко мне приезжал года три назад, просил о чём-то для завода, уже не помню. Его и грамотами не раз награждали, даже кажется орденом. Ладно, не важно. И что на твои выкладки ответил этот Фархат?

– Он для начала поюлил, но когда я его прижал к стенке сравнениями показателей за три последние года, расчётами и письменными объяснительными руководителей некоторых колхозов и совхозов, которые я решил пока не прикладывать к этой папке, он попросил меня дать ему тот список, что у вас на столе и ещё пояснить ему, в каких пропорциях пересчитать указанные там суммы. Он пообещал всех руководителей из списка объехать сам и встретиться затем со мной. Я и решил показать всё это вам пораньше, чтобы вы могли принять решение по списку.