Девушка из дома на набережной Кентон Ольга

Глава 9

Ночью раздался звонок в дверь. Что-то в последнее время эти неожиданные звонки стали слишком частыми, подумала Лара. В какую-то секунду она готова была броситься к двери, думая, что это Стас, который передумал уезжать и решил остаться с ней. «Надолго ли? – пронеслась мысль, но Лара тут же охладила себя разумным объяснением, почему он мог вернуться. – Наверное, рейс отменили. Ну и пусть, ещё один день, – оправдала она себя. – Прожгу всё, а потом буду собирать себя по кусочкам».

Кто-то продолжал настойчиво звонить в дверь. И Лара поняла, что, скорее всего, ошиблась, Стас никогда так не сделает – ему не свойственны эти безумные порывы, когда не разум, а эмоции берут верх. Он всегда с лёгкостью уезжал и с такой же лёгкостью возвращался, как будто и не было ничего.

«Так кто же это? – недоумевала Лара. – Почти три часа ночи. Не жди ничего хорошего, подруга». Она накинула халат и направилась к двери. Посмотрев в глазок и увидев, кто стоит за дверью, подумала: «Может, не открывать?» Но это была плохая идея, потому что «она наверняка видела свет в окнах».

– Мама! Какими судьбами?! – воскликнула Лара, пытаясь сделать вид, что появление Елены Петровны – приятная неожиданность.

На пороге стояла женщина в белоснежном норковом жакете, чёрных брюках-капри и высоких чёрных лаковых сапогах на тонкой шпильке, подчёркивающих стройность ног. В одной руке она держала тёмно-коричневый чемодан с монограммой «Louis Vuitton», а в другой – сигарету.

– Привет, Лар! – сказала Елена Петровна, улыбнувшись и послав дочери воздушный поцелуй. – Я к тебе – поругалась с Марком.

– Мама, заходи, – пригласила Лара, когда Елена Петровна уже почти зашла в коридор. Женщина поставила чемодан возле стены и начала расстёгивать жакет, не выпуская из пальцев сигарету. – Ну почему, когда ты поссоришься с очередным любовником, прибегаешь ко мне? Чем тебе плох твой дом?

– Ах, Лара, дочка, в Швейцарии так скучно. И потом… эта квартира тоже мой дом. Я жила здесь с твоим отцом. Впрочем, сейчас не об этом. Ты знаешь, они вообще там не пьют, эти старушки. Играют в бридж и смотрят на меня с презрением. Я не могу сидеть два часа на одном и том же месте, ну разве что на… Ну ты понимаешь, о чём я.

Лара неприятно поморщилась.

– Не будь занудой, тебе уже не пятнадцать, я могу с тобой шутить на подобные темы.

Лара следила, как Елена Петровна уверенной походкой прошла по коридору, мельком заглянула в спальню, затем в гостиную, там присела на диван и критическим взглядом окинула комнату, словно пытаясь понять, а одна ли Лара.

– Ни сигареты, а говно какое-то, – Елена Петровна достала карманную пепельницу, потушила сигарету, но тут же закурила новую, – купила целый блок в Шереметьево. Слушай, ну и таможенники у вас… раньше у меня был дипломатический паспорт и меня проводили через специальный коридор, без каких-либо досмотров. А сегодня кошмар, очереди, дети орут… и всем плевать на то, что я устала.

– Мама, ты только о российской таможне хотела поговорить? У тебя ещё какие-то проблемы? Тебя лишили привилегий в спа или гольф-клубе?

– Лара, ну что ты так сразу с порога… Лучше дай мне водки с мартини.

– Мама, ты приезжаешь ко мне в три часа ночи и просишь, чтобы я тебе готовила коктейль, пока ты наберёшься храбрости сообщить, что у тебя случилось.

– Лара, не будь такой. У тебя тоже проблемы, дочка?

– А у кого их нет? – отрезала Лара и отправилась на кухню делать коктейль.

Принеся коктейль, Лара подала бокал матери и, внимательно посмотрев на неё, села в кресло напротив.

– Ты опять блондинка.

– Да, ты же знаешь, это мой натуральный цвет.

– Мам, я с трудом помню, что ещё натурального у тебя осталось. Ты опять делала подтяжку на лице?

– Да, совсем немного. Ты же знаешь, в Швейцарии отличные пластические хирурги, всё делают идеально.

– Ты мне это говорила десять лет назад, и тогда всё было действительно идеально, а сейчас ты похожа на куклу Барби. Ты подсела на эти подтяжки, как на наркотик.

– Нет, Лар, что ты… Я делаю их так, от случая к случаю, когда вижу, что время приходит.

– По-моему, оно у тебя приходит каждые полгода. Я от тебя получаю по двадцать е-майлов в неделю о новинках пластической хирургии и косметологии, и каждый раз ты уверяешь меня, что всё это безопасно и работает долгие годы. Так почему ты делаешь их часто? Тебе некуда девать деньги бывшего мужа? Отдай их мне.

– Если бы некуда было их девать… ага.

– Что? – Лара уловила во взгляде матери тот страх и нерешительность, который появлялся всегда, когда у Елены Петровны случалось что-то, чего она не могла предвидеть и изменить. – Что случилось, мама?

– Лара, я не хочу об этом говорить сейчас. Я же с дороги, устала. Давай лучше пойдём спать, а завтра я тебе всё расскажу.

– Завтра у меня куча работы, и слушать тебя не будет времени, так что выкладывай всё сейчас – или жди до следующих выходных.

– Нет, в следующие выходные уже будет поздно.

– Что! – строго сказала Лара, словно приказывая матери говорить всё немедленно.

– Ты понимаешь, Марк решил открыть собственный бизнес, ну и ему понадобились деньги. Он взял кредит в банке под залог моего дома… то есть я взяла кредит на своё имя под залог дома.

– Мама, ну как ты могла так поступить? Что за глупости в твоём возрасте?

– Но Марк показал мне бизнес-план. Его проект должен был окупиться очень быстро. Он обещал мне вернуть всё деньги, даже с процентами. Мы ведь живём вместе… то есть жили.

– Что значит «жили»? Ты его выгнала?

– Нет, он сам уехал. Оставил мне письмо, в котором просит его не винить, что он не может мне смотреть в глаза после того, как разорил меня.

– Как это «разорил»?

– Банк потребовал деньги назад. Естественно, у Марка их не было, у меня на счетах тоже не так много. В общем, они продали дом с аукциона, плюс мне пришлось продать несколько картин Влада, которые он коллекционировал. Ты же знаешь, мой бывший муж всегда покупал дорогие картины. Уже несколько раз они меня спасали – вот и сейчас.

– Боже мой, мама, как это могло случиться? Как?!

– Вот так, дочка. У меня почти ничего не осталось.

– Кошмар, какой кошмар! И где этот идиот теперь?

– Не говори о нём так – всё-таки он меня любил.

– Да твой Марк проходимец. Я уверена, что он проделал какую-то аферу и забрал все денежки. Он обыкновенный альфонс и аферист.

– Нет, не может быть, я в нём уверена. Мы прожили вместе три чудесных года.

– На твои деньги. Да так, что ты лишилась дома. Где ты теперь будешь жить?

– У меня осталась московская квартира – та маленькая, двухкомнатная на Смоленской.

– Эта конура…

– Дело даже не в этом, понимаешь… – Мать сделала паузу. – Оказалось, что у Марка остались незакрытыми многие кредиты, а все они были на моё имя – я просто не в силах за них заплатить. Я звонила кое-кому из старых друзей, но они не хотят меня слышать.

– Ещё бы! Ты со всеми своими мужиками обращалась как с игрушками и бросала их беспощадно. Удивляюсь вообще, как ты ещё с Владом так долго жила, тем более что он был в курсе относительно твоих похождений.

– Лара, хватит корить меня. У меня одна жизнь, и я хочу прожить её так, как мне хочется. Я довольно настрадалась в детстве, чтобы отказывать себе в чём-то в зрелом возрасте. Ты, моя дочь, вместо того чтобы помочь мне и посочувствовать, говоришь, что вся моя жизнь была сплошной ошибкой. А она такой не была – она просто была другой.

– Как ты могла получать удовольствие от того, что жила с одним мужчиной и параллельно спала с другим, а то и с третьим? В чём прелесть, мама?

– Ха-ха, – рассмеялась Елена Петровна. – Я спала только с теми, за кем не была замужем. – Но, заметив недовольное лицо Лары, перестала смеяться и добавила серьёзно: – Окажешься в моей ситуации – поймёшь.

– Не очень бы хотелось. Предпочитаю оставаться в неведении.

– Не строй из себя святую!

– Когда дело доходит до серьёзных чувств, надо сразу решать, с кем ты хочешь быть, и не разрываться на части.

– А если это невозможно? Влад давал мне всё: любовь, деньги, нужные связи. А с другими у меня был отличный секс.

– Мама, не хочу слышать об этом. Теперь ты сама видишь, к чему всё это привело.

– Хочешь сказать, что я сама во всём виновата?

– Да. Кто же ещё, как не ты?

– Я жертва обстоятельств.

– Ты жертва собственных жертв и своих же страстей и пороков.

– Такие громкие слова. Бред. Лара, скажи, где мне достать денег?

– Не знаю. Заведи срочно нового богатого любовника. Ты приехала по адресу – в Москве их много. Только одна проблема: шестидесятилетние тут не котируются, это не в моде. Хотя тебе, мама, под силу всё изменить. Не удивлюсь, если через полгода наши олигархи побросают своих молодых любовниц и переключатся на старушек – вот будет забавно.

– А ты стала жестокой.

– Забавно, только недавно слышала это от Стаса.

– Неужели Стас приезжал в Москву? – с сарказмом поинтересовалась Елена Петровна.

– Да. – Лара поняла, что лучше было этого не говорить, потому что Елена Петровна знала, что это больное место Лары.

– И после этого ты говорила всю эту проповедь, Лара. Да чем ты лучше? Ты бежишь к своему Стасу каждый раз, когда он приезжает в Москву, спишь с ним, и он уезжает, удовлетворённый, а ты сидишь оплёванная. Почему ты не можешь сказать ему «нет»? Он женится на другой, а ты всё равно будешь спать с ним.

– Он не женится, мама, ты знаешь.

– А если? И тебе будет плевать, женат он или нет. А сама выйдешь замуж, станешь делать то же самое, ещё с большим наслаждением: «Ах, я не вышла за Стаса замуж, я отдала свою руку другому, но зато его я люблю». Ты же не Татьяна Ларина!

– Мама, прошу тебя, перестань, мне и так больно.

– Тебе больно? А мне не больно слышать подобные упреки от единственной дочери? Я прошу у тебя помощи, совета, сочувствия и готова посочувствовать тебе, а что слышу?

Услышав все эти слова, Елена Петровна на какой-то момент вернулась в то время, когда с Ларой у неё имелись разногласия. Она всё ещё не могла смириться с тем, что Лара живёт сейчас своей собственной, взрослой жизнью и теперь они на равных.

– Лара, Лара… – Она посмотрела на дочь. – Ведь я желаю тебе только добра.

– Добра? Мама, я помню, что произошло в последний раз, когда ты мне желала добра. Теперь благодаря этому я не могу иметь детей!

Мать взглянула на неё.

– Ты всё ещё помнишь это?

– Всё ещё?! Я всё ещё это помню?! Ты схватила меня за руку и привела к своему врачу, даже не спросив меня, хочу ли я делать аборт. А я не хотела!

– Что же ты тогда мне не сказала об этом? Всё-таки тебе шестнадцать лет было…

– Вот именно, шестнадцать! Кого мне было тогда ещё слушать, как не тебя. Ничего не объясняя, ты всё решила за меня, посчитав, что так будет лучше для нас обеих.

– Но так было лучше. Что бы ты делала одна с ребёнком на руках?

– Родила бы его для себя.

– В качестве чего, игрушки? В шестнадцать лет девочки понятия не имеют, что такое ребёнок. А это бессонные ночи, кормление, страх…

– Но и счастье же, мам. Неужели, ты не была рада моему появлению?

– У меня был твой отец. – Елена Петровна задумалась. Где-то она понимала, что рассуждать так неправильно, особенно спустя годы, как Юрия не стало. Ведь сейчас Лара – единственное, кто напоминал о нём. Иногда Ларе стоило засмотреться в сторону, задуматься – и она становилась во всём похожей на отца. Не внешностью, а именно этой глубиной сосредоточенностью. После смерти Юрия, Елена Петровна долго не могла понять, что делать в жизни, в том числе, что теперь делать с ребёнком. Ни с малышкой, доченькой, Ларочкой, звёздочкой, как её называли дома, а именно с ребёнком. Лара была долгожданной для отца. Материнский инстинкт у Елены Петровны не отсутствовал, но был потухшим. Начал расцветать к концу первого года жизни Лары, но со смертью мужа – исчез и никогда не вернулся. Елена Петровна растила Лару ни как дочь, а как человека, живущего с ней под одной крышей, который по воле случая, зависит от неё. Поэтому и понять восторг Лары по поводу незапланированной беременности не могла. Елена Петровна ни думала о каком-то другом более правильном разрешении лариной проблемы, чем аборт. Сейчас? Лара явно дала понять, что жалеет об этом, и, видимо, держит на неё обиду. По своей натуре, Елена Петровна не любила оправдываться в содеянном, но в этой ситуации, даже не представляла, как это сделать. Поэтому и не нашла ничего другого, кроме, как сказать, – А Стас на тебе никогда бы не женился!

– К чёрту мама, мне всё это надоело! Я, конечно, не могу тебя сейчас ночью выгнать на улицу, но, пожалуйста, завтра утром, когда поеду на работу, перебирайся к себе на Смоленскую. Наши отношения прекрасны только на расстоянии.

– Лара, это и моя квартира! Здесь жили твоя бабушка и твой отец!

– Мама, не надо патетики! Эта квартира ходила по рукам от одной семьи к другой. Я купила её на свои собственные деньги.

– А как же мои долги? – Елена Петровна умоляюще посмотрела на Лару. – Мне больше не у кого просить помощи.

– Сколько тебе нужно?

– Видишь ли, – Елена Петровна потёрла ладонями, недовольно взглянув на старый маникюр, Маркуша и я особенно не считали деньги. К тому же, Швейцария, ты же знаешь, как там всё дорого. Ещё я недавно подарила Марку новую гоночную машину, они дороже стоят, чем обычные. Но тут Елена Петровна заметила нетерпеливый почти рассерженный взгляд Лары и поняла, что эта преамбула ни к чему.

– И где же сейчас эта машина?

– Он на ней уехал.

– Мама! – Лара картинно схватилась за голову, как будто собиралась рвать на себе волосы. – Чёрт возьми, что за наивность, что за глупость, как ты могла?! Сколько всего вместе?

– Ну, ещё кое-какие счета – всего где-то около полумиллиона евро, может, чуть больше.

– Ну почему, почему ты вечно попадаешь в подобные истории? Мама, чёрт возьми, то я тебя вытаскиваю из больниц, то отыскиваю твоих любовников на курортах с другими девицами, теперь я должна искать для тебя деньги. У меня нет такой суммы наличными, у меня вообще нет свободных денег.

– А твой бизнес? Ты же хорошо зарабатываешь.

– Мама, а ты думаешь, что мне тоже надо на что-то жить, платить зарплату сотрудникам?

– Да, но ты могла бы, к примеру, продать пару своих машин.

– Мама, я могу продать хоть все свои машины, но нужной суммы не наберу.

– Лара, меня в тюрьму посадят…

Лара посмотрела на мать, ей стало жалко её.

– Боже мой, мама, ну что мне делать. Ладно, оставайся ночевать, завтра что-нибудь попытаюсь придумать. Мы можем оплатить хотя бы половину?

– Не знаю. Я им уже это двадцать раз обещала – вряд ли они теперь будут так долго ждать. Я вообще с трудом выбралась в Россию, они не хотели меня выпускать, но я сказала, что у меня дочь умирает, мне нужно её навестить.

– Спасибо, мама, лучше этого придумать было нельзя.

– Должна же была я как-то выкрутиться. Лара… – Елена Петровна жалобно взглянула на дочь, но тут же отвела взгляд, поскольку знала, что собирается спросить дочь о невозможном. – А может, продать эту квартиру?

– Никогда!

Лара развернулась и ушла к себе в спальню.

Глава 10

Кофе в семье Рубик был настоящим ритуалом. Лара помнит его въедливый запах, распространяющийся по дому, цепляющийся за всё его уголки и застревающий между мебелью, проникающий в шкафы с одеждой и даже в коробку с голландским шоколадом, который папа привозил ей из командировок. Да, именно с исчезновением отца из жизни Лары и связан этот навязчивый запах кофе.

Елена Петровна всегда относилась к чаю с мещанской брезгливостью, пила его, садясь за стол с мужем, когда тот возвращался с работы или из очередной армейской командировки. Уж очень любил Юрий Борисович стол, покрытый белой узорчатой скатертью, хрустальные вазочки с домашней выпечкой и конфетами, салатницы, наполненные до краёв оливье и винегретом, но больше всего – чай. Горячий, обжигающий губы чай, пахнущий ароматным букетом трав: чабрецом, мятой, малиной. Елена Петровна всегда заваривала к приходу мужа большой чайник и ждала. Это было какое-то безоблачное, словно картинное счастье.

Но однажды вместо появления мужа в квартире раздался телефонный звонок. Лара из своих детских воспоминаний не помнит ничего, кроме резкого движения матери: вот она кладёт трубку, поворачивается, смотрит на дочь, играющую в углу, и одной рукой со всей силы кидает фарфоровый чайник в стену, который тут же разбивается вдребезги, ошпаривает стены и стул кипятком. В ту минуту Елена Петровна не соображала того, что делает, она ощущала только горячую обжигающую боль и гнев, это было какое-то машинальное движение, как крик о помощи, как злость на весь мир, на мужа, которого в одно мгновение не стало, на собственную жизнь.

И всё…

После этого Елена Петровна никогда не пила чай – только кофе и алкоголь. Другие виды напитков тоже не признавала: заставить её выпить сок или, того хуже, воду было невозможно.

Странно, но и у Лары закрепилось это недопонимание чая. Как его пить? А китайская и японская традиции – что-то там переливать, заваривать, ошпаривать… С чаем она была даже не на «вы». Она его просто не знала. Чай был персоной нон-грата в её доме.

И это понедельничное утро началось с чашки горячего кофе, которое Лара приготовила в кофеварке, не забыв сделать такой же для матери. Елена Петровна только просыпалась, когда Лара уже сидела в рабочей комнате, просматривала электронную почту и параллельно обдумывала, к кому она может обратиться за помощью.

Елена Петровна появилась в дверях комнаты в изящном шёлковом пеньюаре. Она посмотрела на Лару и, поняв, что та занята и не обращает на неё внимания, проговорила сонным голосом: «Нигде так хорошо не спится, как дома, Лар. С добрым утром! Работаешь уже?»

– Да, мам, дел очень много.

– Только восемь утра.

– Москва в понедельник просыпается рано.

– Лар, а кофе есть?

– На кухне ждёт тебя в подогреваемом кофейнике. В холодильнике йогурты и фрукты, колбаса, сыр, мюсли – в шкафу. Завтракай чем хочешь.

– Спасибо, дорогая. Какая ты заботливая. Я потом душ приму, ладно?

– Да, мам.

Елена Петровна отравилась на кухню, где начала греметь тарелками, чашками. Почему-то у неё ничего не находилось и не открывалось. Она несколько раз отвлекала Лару, просила помочь ей открыть то банку с сахаром, то варенье. В довершение всего Лара услышала, как мать включила на полную громкость телевизор на телеканале с утренним ток-шоу. Затем последовали долгие приготовления к ванным процедурам, когда Елена Петровна то и дело спрашивала у Лары, есть ли у неё крем для тела, шампунь её любимого бренда, интересовалась, а что это за баночки на полках, «а можно ли это попробовать?». «Да, мам, бери что хочешь, – холодно ответила Лара, недовольная, что её отвлекают. Её раздражало не только то, что Елена Петровна приехала к ней среди ночи, свалила на неё финансовые проблемы, но ещё и то, что теперь, когда Лара пыталась их разрешить, мать позволяла себе беспокоить её по таким пустякам. Елена Петровна напоминала ей маленького ребёнка, который совершил серьёзный проступок и знает, что будет наказан, но, как многие дети, забывает об этом уже на следующий день и погружается в совершенно другие будничные проблемы и радости, а когда всё же приходит наказание, это становится для него полной неожиданностью.

Лара не любила в матери этого поверхностного отношения к жизни, беспечной лёгкости, словно проблемы должны были решаться сами собой. Она знала, что Елена Петровна привыкла перекладывать любые заботы на плечи других, но чаще это были её мужчины. И только в последние годы, когда количество мужчин вокруг матери стало сокращаться с невероятной скоростью, а с ними же стали медленно таять средства к существованию, она вспомнила о Ларе и начала её тормошить по самым разным вопросам. Лара, пусть не всегда довольная, но всё же помогала матери, успокаивая себя тем, что бывший муж оставил Елене Петровне дом в личное пользование и положил на счёт большую сумму денег, которую, если расходовать разумно, должно было хватить на всю оставшуюся жизнь.

Но что такое «разумно», Елена Петровна давно забыла. Она привыкла жить в роскоши, привыкла к дорогим вещам, экстравагантным покупкам, хорошему отдыху, привыкла не считать деньги и не заглядывать в графу «цена». И когда на неё свалилась такая неприятность, как «долги и погашение кредитов», Елена Петровна действительно не знала, что с этим делать. Единственную возможность к спасению нужно было искать у Лары.

Спустя два часа Елена Петровна вышла из ванны, благоухающая и довольная собой, и снова заглянула к Ларе. На Елене Петровне были темно-синие прямые брюки, элегантный твидовый жакет, по которым виднелся тонкий хлопковый джемпер. Её короткие белокурые волосы были завиты, а на лице сделан аккуратный макияж. И действительно, сложно было представить, что Елене Петровне давно минуло сорок пять и даже пятьдесят лет. Она выглядела молодо и свежо.

Стоя в дверях, Елена Петровна закурила.

– Ну как, Лар? Какие новости?

– Никаких, мам. Обзвонила своих знакомых – никто не может дать такую большую сумму: скоро Новый год, многим предстоят большие расходы.

– Что же делать?

– Буду продолжать звонить, мам.

– А я пойду посмотрю телевизор, дочка, – давно ничего русского не смотрела. Кстати, я выбросила несколько твоих флаконов, там совсем мало оставалось.

– О’кей, – вздохнула Лара.

Елена Петровна не заметила недовольства дочери, а та решила, что сейчас не стоит ругаться с матерью в очередной раз на ту же самую тему. Но как только Елена Петровна ушла в гостиную, Лара со злостью встала и пошла в ванную, где в мусорном ведре обнаружила две почти наполовину полных пластиковых бутылки с шампунем и гелем для душа. Лара поставила их обратно на полку, зная, что завтра мать снова отправит бутылки в мусорное ведро, присоединив к ним парочку других.

Выбрасывать наполовину использованные вещи, косметику, духи, есть только полбутерброда, выпивать полбокала вина, выкуривать половину сигареты было неизменной привычкой Елены Петровны. И если еда и напитки волновали Лару мало, хотя и здесь ей было неприятно обнаруживать надкусанные конфеты или печенье в вазочке со сладостями, то всё, что касалось личных вещей, косметики, вызывало у неё раздражение и злость. Она понимала, что это не просто дурная привычка, а какая-то болезненная, извращённая форма психологического восприятия жизни, но не знала, что с этим поделать, как с этим бороться, как помочь Елене Петровне.

А мама ничего преступного и неприличного в этом не замечала. Такую привычку она приобрела ещё в детстве. В скудно отапливаемой комнате барака, где Лена жила с мамой, ничего целого, кроме двух раскладушек, не было. Всё остальное какое-то рваное, кусковое. Занималась Лена за маленьким столом, сделанном из двух сбитых деревянных ящиков и поставленной на них крышки. Единственный стул был весь поломанный, ножки приходилось связывать верёвками, чтобы не разваливались, а сиденье было подбито из соломы и сшитых лоскутков.

Скромный гардероб и немного белья Лариса Сергеевна хранила в маленьком чемоданчике, который ей достался от соседки – старой немки, отсидевшей срок в лагере и вышедшей на волю. Старушка доживала свои последние дни и раздавала скромные пожитки всем, кого любила и уважала. А Ларису Сергеевну она любила в первую очередь, так как та не раз лечила её в лагере и часто освобождала от непосильных работ, отправляла в больницу. Поэтому и отдала ей самое ценное из того, что было.

«Да куда мне? Вроде не уезжаем», – пыталась отказаться Лариса Сергеевна. «Уедешь, поверь мне», – сказала немка, поставила чемодан на пол и вышла. Так несколько лет маленький чемоданчик прослужил шкафом для мамы и дочери, а потом с ним уезжали в столицу. В него же Лариса Сергеевна складывала небольшие кусочки мыла, а то и вовсе обмылки. Она очень любила душистое, блестящее перламутровым блеском мыло и, хоть в Сибири такого не было, мечтала о нём, собирая остатки гостовского хозяйственного и хвойного.

И когда они с Леной вернулись в Москву, мыло стало болезненной любовью Ларисы Сергеевны – она покупала его повсюду, будто коллекционер. В узком коридоре московской квартиры рядом с дверью стояло низкое зеркальное трюмо с двумя ящиками, битком набитыми мылом: детское, «Тик-так», женское туалетное, в тёмно-синей упаковке, в белой с красивыми нежно-розовыми лепестками роз – каких только видов и сортов там не было. Стоило открыть дверцу, и тебя волной обдавал стойкий мыльный запах.

В небольшом уголке барачной комнаты рядом с узким окном стояла ещё одна сколоченная фанерная тумба, в которой хранилась еда. Но и там никогда не было ничего целого – какие-то объедки, огрызки, початая буханка хлеба, полбидона молока. Елена Петровна помнит, как, вернувшись в столицу, она покупала булку «московскую» и съедала её по дороге домой, смакуя и в то же время жалея, что нарушает её идеальную целостность. «Наешься от пуза, – говорила Елена Петровна, изредка вспоминая своё московское детство, – а такая тоска берёт. Думаешь: нет, надо было оставить половинку, вечером поесть. Стала откладывать, но хлеб засыхал, и приходилось выбрасывать, поэтому я больше ничего не храню никогда».

***

Этим же утром Константин Гринёв проснулся и посмотрел на часы. Было почти девять утра. Он потянулся и мечтательно подумал, что наконец-то сегодня вся его жизнь изменится. Ему предстояли пробы на роль в полнометражном фильме. Почти месяц прошёл с той встречи в клубе, когда Лара договорилась о пробах для Кости, но постоянно что-то срывалось: то режиссёр уехал отдыхать на две недели, то он был занят другими проектами, то Лара уехала в командировку. Костя сильно из-за этого не переживал, с лёгкостью находя чем заняться: вместо того, чтобы ехать в институт, звонил Фиолету и Даниилу, как и во время учёбы в «Щуке», договаривался о встрече в староарбатских кофейнях. Новый институт, преподаватели, студенты – всё его раздражало, он был только рад найти причины не ходить туда.

С Ларой он встречался несколько раз, но назвать эти встречи деловыми было нельзя. Они развлекались: ходили в ночные клубы, на всевозможные презентации, которыми кишит Москва, ужинали в ресторанах. Но вот недавно Лара позвонила и сообщила, что наконец-то договорилась о пробах для него.

Костя присел в кровати и посмотрел в окно. Затем встал, открыл форточку и закурил. Он сидел на постели и смотрел на часы. Ему нужно было выйти из дома через двадцать минут.

Костя прислушался. Поначалу ему показалось, что в квартире никого нет. Он вышел в коридор и прошёл на кухню, где совершенно неожиданно застал отца. Тот пил кофе и курил. Костя радостно подбежал к отцу, обнял его.

– Привет! Ты когда с гастролей вернулся?

– Привет, Костя, – ответил отец – мужчина лет сорока пяти, но на вид ещё очень молодой, с загорелой кожей. – Да вот только пару часов назад приехал. Ну как твои дела? Мать сказала, что ты познакомился с Ларой Рубик. Как твои успехи?

– Пока рано судить. Сегодня пойду на пробы.

– Здорово. – Отец был явно рад успехам сына. – А что за фильм?

Но в тот момент, когда Костя собрался рассказать отцу о фильме, о Ларе, о том, как наконец-то всё стало классно в его жизни, раздался звонок мобильного телефона отца. Он взглянул на экран, взял телефон и, сказав сыну «извини», ушёл к себе в спальню. И только там ответил.

Костя остался сидеть на стуле. Но любопытство взяло верх, и он прокрался на цыпочках к двери спальни и прислушался. Оттуда доносился смех отца: «Да, котёнок, скоро увидимся… Нет, я один. Сын дома, скоро уйдёт… Она… Не знаю, работает всю неделю… Нет я её не видел, только что приехал… Да, давай через пару часиков созвонимся, когда я буду ближе к тебе, пообедаем вместе… И я тебя целую… – Снова смех. – Конечно, я очень скучал… Пока…»

Костя быстро вернулся на кухню. Отец, направляясь в ванную, посмотрел на него.

– Ну ты как, уже уезжаешь?

– А что?

– Во сколько у тебя пробы-то?

– Да прям сейчас. – Костя вспылил. – Уже ушёл я.

– Ты что так нервничаешь? Переживаешь, что ли?

– Да. – Костя ушёл к себе в комнату и хлопнул дверью.

Там он сел на диван, посмотрел на разбросанные по полу вещи. Потом открыл ящик стола, достал все деньги, которые Лара дала ему ещё месяц назад. Из этой суммы за эти недели он почти ничего не потратил. Костя позвонил Даниилу и попросил за ним заехать.

Едва Лара положила трубку, получив очередной вежливый отказ, как зазвонил телефон.

– Алло.

– Привет, Ларочка, – сказал мужской голос. – Это Герман. А твой герой-то не приехал.

– Как не приехал?

– Мы его прождали до полдвенадцатого. Я почти два часа потерял. Он не позвонил, ничего не сказал. Может, конечно, с ним что-то случилось. Ты узнай. Но Лар… – Герман замолчал, раздумывая, говорить или нет, но всё же сказал. – Пожалуйста, в следующий раз давай серьёзнее. У меня всё срывается.

– Герман, прости ради Бога. Ты же знаешь, со мной такое редко бывает. Наверное, с ним что-то случилось. Я всё выясню. Тебе кого-нибудь прислать на замену? Я сейчас девочкам позвоню, они в базе данных поищут, кто у них с таким же типажом.

– Нет, Лара, спасибо. Я уже позвонил во ВГИК, мне Вадим должен пару своих студентов отправить.

– Хорошо. Прости ещё раз.

Лара положила трубку. «Где черти носят этого Гамлета? Где он?!» – зло прокричала она мысленно.

Лара набрала номер мобильного Кости. Вначале никто не ответил. Она позвонила снова.

– Костя! – Ларин голос звучал грубо и раздражённо. – Ты где? С тобой всё в порядке?

– Я? – еле ворочая языком, спросил Костя.

– Что ты себе позволяешь, чёрт тебя побери? Ты меня подставляешь перед людьми, с которыми я уже долго работаю. Говори, где ты!

– Я… э… Лара, у меня тут…

– Ты что, пьяный?

– Нет, Лара… – В это время Костя полулежал на диване, держа бутылку виски. – Я у друга на Новом Арбате завис.

– Я могу приехать?

– Приехать?

Лара услышала голоса, гомонившие, чтобы она непременно приезжала. Кто-то прокричал адрес.

– Я буду через двадцать минут.

Ларе открыл Фиолет. Церемонно раскланявшись перед ней, он протянул худую ладонь и сказал: «Позвольте представиться…» Оттолкнув его, Лара вошла в квартиру. Было сильно накурено, чувствовался запах гашиша. Костя сидел на голубом кожаном диване рядом с Даниилом, оба курили кальян и пили виски.

– Ларочка, – сказал Костя, – познакомься, это мои друзья – Даниил и Фиолет.

Лара подошла к Косте и влепила ему пощечину. От неожиданности друзья застыли на месте. «Это точно не Юля…» – прошептал Фиолет.

– Чтоб я тебя больше никогда не видела, понял? Можешь засунуть свой контракт куда хочешь. Какое тебе кино? Тебе лучше «дурь» покурить с друзьями и напиться, да?!

– Лара, – умоляюще произнёс Костя, – прости меня. Я подонок, я ничтожество. Я свинья.