Патрульные Апокалипсиса Ладлэм Роберт

Глава 3

Чуть светало, и ранняя заря забрезжила на востоке, когда измученный Лэтем поднялся в лифте на пятый этаж. Здесь, на рю дю-Бак, была его квартира. Обычно он пользовался лестницей, считая это полезным для здоровья, но сейчас у него слипались глаза. С двух до половины шестого утра он выполнял дипломатические формальности, а также пытался добиться встречи с Клодом Моро, главой всемогущего тайного ведомства, именуемого Вторым бюро. Снова позвонив Соренсону в Вашингтон, он попросил его связаться, несмотря на поздний час, с шефом французской разведки и убедить его немедленно приехать в американское посольство. Моро оказался лысеющим мужчиной среднего возраста и среднего роста. Он выглядел таким крепышом в своем плотно облегающем костюме, словно большую часть дня занимался тяжелой атлетикой. Чувствуя, что обстоятельства выходят из-под контроля, он беззаботно, с чисто галльским юмором, шутил. А именно такую ситуацию предвещало неожиданное появление разъяренного и испуганного Анри. Брессара, первого секретаря министерства иностранных дел Французской республики.

— Что за чертовщина здесь происходит? — спросил Брессар, войдя в кабинет американского посла и с удивлением увидев там Моро. — Привет, Клод, — сказал он, переходя на французский. — Признаюсь, меня не слишком ошеломило то, что вы здесь.

— En anglais[28], Анри. Мсье Лэтем нас понимает, но посол пока на уровне Берлица[29].

— А, американский дипломатический такт!

— Это я как раз понял, Брессар, — сказал Дэниел Кортленд, посол США, сидевший за своим письменным столом в халате и домашних туфлях, — и я продолжаю изучать ваш язык. Откровенно говоря, я предпочел бы получить назначение в Стокгольм, поскольку свободно владею шведским, но другие решили иначе. Так что придется вам с этим смириться, как и мне — с вами.

— Простите, господин посол. Ночь выдалась тяжелая... Я пытался дозвониться до вас, Дру, но, услышав автоответчик, решил, что вы все еще здесь.

— Я должен был вернуться домой час назад. Но вы-то почему здесь? И почему хотели видеть меня?

— Все изложено в отчете Сюртэ. Я настоял на том, чтобы полиция вызвала спецслужбу...

— А что случилось? — прервал его Моро, приподняв бровь. — Едва ли твоя жена перешла в стан врагов. Кажется, вы расстались друзьями.

— Мне меньше всего хотелось бы, чтобы она была в этом замешана. Люсиль — хитрая стерва, но отнюдь не глупа в отличие от этих людей.

— Каких людей?

— Высадив здесь Дру, я поехал к себе, на авеню Монтень. Как вам известно, мое положение позволяет мне парковать машину перед домом. К моему удивлению, обычное место оказалось занятым, и главное — что особенно возмутило меня — поблизости было несколько свободных мест. Затем я увидел, что в припаркованной машине сидят двое, и шофер разговаривает по телефону. Между тем было два часа ночи, а шоферу, припарковавшему в этом месте машину без правительственного номера или эмблемы Кэ-д'Орсей на ветровом стекле, грозит штраф в пятьсот франков.

— Ты, как всегда, преподносишь событие с дипломатическими увертками и недоговоренностями, — заметил Моро, одобрительно кивнув головой, — но, пожалуйста, Анри, отвлечемся от нанесенного тебе оскорбления и перейдем к тому, что произошло!

— Эти мерзавцы открыли по мне огонь!

— Что? — Лэтем даже подпрыгнул в кресле.

— Вы же слышали! Моя машина, конечно, защищена от таких нападений, поэтому я быстро отвел её назад, а затем врезался в них и прижал их к кромке тротуара.

— А потом? — воскликнул, вставая, посол.

— Двое мужчин выскочили из машины и убежали. Я позвонил в полицию и потребовал оповестить о случившемся Сюртэ.

— Поразительно, — тихо произнес удивленный Лэтем. — Вы врезались в них, когда они открыли огонь?

— У меня же пуленепробиваемое стекло.

— Поверьте, это не стопроцентная гарантия — даже жилеты.

— Разве? — Брессар побледнел.

— Ты совершенно прав, Анри, — сказал Моро. — Твоя бывшая жена провела бы эту операцию более эффективно. А теперь, может, немножко успокоимся и обмозгуем, что дал нам поступок нашего храбреца? У нас есть машина с номерным знаком и, без сомнения, несколько десятков отпечатков пальцев, которые мы немедленно передадим Интерполу. Низкий поклон, Анри Брессар.

— Есть пули, которые могут прошить пуленепробиваемый автомобиль?..

Связь происшедшего с самоубийством Жоделя и последовавшей за ним встречей в доме Виллье была слишком очевидной. Поскольку и Лэтем подвергся нападению, следовало принять определенные меры: сотрудники Второго бюро будут двадцать четыре часа в сутки охранить и Брессара и Лэтема, француза — открыто, Лэтема — незаметно, подчиняясь его указаниям. Машину Второго бюро без опознавательных знаков поставят напротив дома Дру, пока ее не сменит другая. И наконец, Жан-Пьеру Виллье, которого тоже будут охранять, ни под каким видом не разрешат рыскать по злачным кварталам Парижа в поисках дружков его отца.

— Я сам разъясню ему это, — сказал Моро. — Виллье — гордость Франции!.. Вдобавок моя жена убьет меня или заведет любовников, если по моей вине с ним что-то случится.

Подозрения насчет служащих гаража посольства вскоре подтвердились. В ту ночь дежурил никому не известный диспетчер, которого наняли на ночную смену по представленным им рекомендациям. Он исчез через несколько минут после того, как машина с Лэтемом отъехала от подъезда на авеню Габриель. Значит, нацисты завербовали в Париже американца, говорящего по-французски.

В предрассветные часы анализировали сложившуюся ситуацию, решая вопрос о том, на кого обратить главное внимание. Моро и Уэсли Соренсон долго вели переговоры по непрослушиваемой линии. Эти специалисты по разведке глубокого залегания, профессионалы с огромным практическим опытом в самых темных делах, наметили план тайной слежки. Дру одобрил их план. Он тоже был профессионалом, может, и не таким холодно рассудительным, как его брат Гарри, но умеющим еще оперативнее принимать решения и использовать физические возможности. Моро же и Соренсон — мастера по части тайного внедрения — пережили кровавые расправы с разведчиками во времена «холодной войны» и остались целы. Лэтему было чему у них поучиться. Тем более что они определяли план его действий.

Лэтем, как сомнамбула, вышел из лифта и направился к своей квартире. Сунув ключ в замок, он разом очнулся. На месте замка зияла круглая дыра! Замок был вырезан либо лазером, либо мощной миниатюрной ручной пилой. Лэтем толкнул дверь — она отворилась, и глазам его предстал настоящий погром. Он вытащил пистолет и осторожно вошел в квартиру. Обивка мягкой мебели и подушки были вспороты, все было засыпано пухом и перьями; содержимое ящиков валялось на полу. То же он увидел в спальнях, в стенных шкафах, на кухне, в ванной и в кабинете, где был изрезан даже ковер. Его большой письменный стол буквально разрубили на куски — в нем явно искали секретные бумаги. Все было разрушено, уничтожено. Но Дру так устал, что хотел только спать. У него вдруг мелькнула мысль, как глупо было устраивать такой погром: секретные материалы хранились в сейфе в его кабинете, на втором этаже посольства. Враги Жоделя, теперь преследовавшие его, могли бы об этом догадаться.

Его позабавило, когда, пошарив в одном из стенных шкафов, он нашел предмет, оставленный взломщиками. Они наверняка унесли бы его или сломали, поняв, что это такое. В резиновые набалдашники на концах 26-дюймовой стальной палки был встроен механизм, подающий сигнал тревоги. Останавливаясь в гостиницах, Дру всегда упирал палку в дверь и в пол и, повернув набалдашники определенным образом, включал сигнализацию. Стоило попытаться открыть дверь снаружи, как раздался бы такой оглушительный свист, что незваный гость тотчас пустился бы наутек. Дру взял палку и, уперев ее в пол, приставил Другим концом к нижней панели взломанной двери. Затем, включив сигнализацию, прошел в свою разоренную спальню, набросил простыню на разодранный матрас, снял туфли и лег.

Через несколько минут, он уже спал, но очень скоро его разбудил телефонный звонок. Плохо соображая, Лэтем схватил трубку.

— Да?.. Алло?..

— Это Кортленд, Дру. Простите, что звоню в такой поздний час, но дело не терпит отлагательств.

— Что случилось?

— Видите ли, германский посол...

— Он знал про сегодняшнее?

— Абсолютно ничего. Соренсон позвонил ему из Вашингтона и, судя по всему, поднял страшный шум. А вскоре после него то же самое сделал Клод Моро.

— Ну и ну! Но что же все-таки происходит?

— Посол Хайнрих Крейтц будет здесь в девять часов утра. Соренсон и Моро просят вас тоже приехать к этому времени. Не только для того, чтобы подтвердить все изложенное в отчетах. Вы должны выразить категорический протест против нападения на вас.

— Эти два ветерана-разведчика решили взять его в клещи, не так ли?

— Я человек штатский, Дру. Но, право же, не думаю, что Крейтц наш враг.

— Конечно нет, и более того, он человек совестливый. Но даже он не знает всех своих сотрудников в Париже. Ему не мешает поднять волну, а именно этого и хотят Соренсон и Моро.

— Мне иногда кажется, что люди вашей профессии говорят на каком-то особом языке.

— Так оно и есть, господин посол. Это называется затемнением смысла и позволяет впоследствии все отрицать. Я сказал бы, что это — наш lingua franca[30]...

— Для меня это что-то невнятное.

— Я смертельно устал.

— Сколько вам нужно времени, чтобы добраться до посольства?

— Сначала мне надо добраться до гаража, где стоит моя машина...

— Теперь вам предоставлена машина Второго бюро, — прервал его Кортленд.

— Простите, забыл... Значит, в зависимости от перегрузки улиц — минут пятнадцать.

— Сейчас десять минут седьмого. Я попрошу мою секретаршу разбудить вас в половине девятого и буду ждать вас в девять. А пока — немного отдохните.

— Может, мне следует рассказать вам, что произошло... Но посол уже повесил трубку. «Так оно, пожалуй, лучше», — подумал Лэтем. Кортленд пожелал бы узнать подробности, и разговор затянулся бы. Дру снова улегся. Одно только хорошо: теперь неделю, а то и больше — в зависимости от того, сколько займет ремонт квартиры, — он будет жить в очень хорошем отеле, а счет оплатит Вашингтон.

Белый планер спустился к вечеру в долину Братства дозорных. Едва он приземлился, его тотчас оттащили под зеленый камуфляж. Плексигласовые покрытия над передней и задней кабинами для летчиков поднялись: из первой вылез пилот в белоснежном комбинезоне, из второй — пожилой пассажир.

— Kommen[31], — сказал пилот, кивнув на мотоцикл с коляской. — Los! Der Krankenhaus![32]

— Хорошо, — ответил по-немецки мужчина в гражданском костюме и, повернувшись, взял из планера медицинский кожаный чемоданчик. — Полагаю, доктор Крёгер уже здесь, — добавил он, залезая в коляску мотоцикла. Пилот сел за руль и включил мотор.

— Не знаю, майн герр. Я должен доставить вас в клинику, а имена мне не известны.

— Тогда забудьте имя, которое я назвал.

— А я ничего и не слышал, майн герр.

Мотоцикл помчался по одному из затянутых сеткой коридоров и, сделав несколько поворотов, направился на север, в другой конец долины: Там, тоже под сеткой, стоял одноэтажный дом, несколько отличавшийся от других, построенных из крепкого дерева. Этот дом был сложен из шлакоблоков с прокладками из цемента, и с юга к нему примыкал энергокомплекс, откуда непрерывно исходил низкий, мощный гул.

— Мне запрещено входить туда, доктор, — сказал пилот, останавливая мотоцикл перед серой стальной дверью.

— Я знаю, молодой человек, мне объяснили, куда идти. Кстати, я уезжаю завтра утром, с рассветом. Надеюсь, вам это известно.

—Да, майн герр. В этот час самые благоприятные ветры.

— Ну, уж хуже того, что было сегодня, трудно придумать. — Пилот быстро отъехал, а врач подошел к двери, посмотрел на глазки камер наверху и нажал круглую черную кнопку справа от притолоки. — Доктор Ханс Траупман по приказанию генерала фон Шнабе.

Дверь открыл мужчина лет сорока в белой больничной одежде.

— Герр доктор Траупман, как приятно снова вас видеть! — радостно воскликнул он. — Прошло уже несколько лет с тех пор, как вы читали лекции в Нюрнберге. Добро пожаловать!

— Danke. Жаль, что сюда так трудно добираться.

— Уверяю вас, путь через горы вам бы еще меньше понравился. Надо пройти не одну милю, а через каждые две-три сотни метров снег становится все глубже. Секретность недешево обходится... Пойдемте же, выпейте шнапса и передохните несколько минут, а тем временем мы поговорим. Потом вы увидите, как мы продвинулись. Признаюсь:

успехи замечательные!

— Выпьем позже, а поговорим в процессе обследования, — возразил гость. — Мне предстоит долгая беседа с фон Шнабе —не очень приятная перспектива, — я хочу выяснить как можно больше и поскорее. Он спросит о моем мнении и будет считать меня ответственным за это.

— Почему меня не приглашают на эту беседу? — возмущенно спросил молодой врач, когда они уселись в приемном покое.

— Он считает вас, Герхард, человеком слишком пылким. Его восхищает ваш энтузиазм, но он не доверяет ему.

— Господи, да кто же лучше меня знает, как протекает этот процесс? Ведь это мое открытие! При всем моем уважении к вам, Траупман, это моя сфера, а не ваша.

— Мы с вами это знаем, но наш генерал, не имеющий отношения к медицине, не может этого понять. Я — нейрохирург и имею определенную репутацию, как специалист по черепно-мозговым операциям. Мое реноме и заставило его обратиться ко мне, а отнюдь не мой опыт. Итак, скажите... Как я понимаю, вы считаете теоретически возможным изменить мыслительный процесс без применения препаратов или гипноза. Эта теория напоминает научную фантастику на тему парапсихологии, но так же относились не столь давно и к пересадке сердца и печени. Как же все-таки это достигается?

— По сути, вы сами ответили на свой вопрос. — Герхард Крёгер рассмеялся, и глаза его заблестели. — Уберите начальные буквы «транс» из слова «трансплантация» и замените их буквами "и" и "м".

— Имплантация?

— Вы же вставляете стальные пластинки, верно?

— Конечно. Для защиты.

— Я занимаюсь тем же... Вы ведь делали лоботомию, не так ли?

— Конечно. Чтобы ослабить давление электричества.

— Вы произнесли еще одно магическое слово, Ханс. «Электричество» — электрические импульсы, рождающиеся в мозгу. Я произвожу микрорасчеты и вставляю в мозг такую крошечную штучку, что на рентгене она кажется легкой тенью.

— И что же это за штучка?

— Чип компьютера, полностью совпадающий с электрическими импульсами человеческого мозга.

— Что-что?

— Через несколько лет психологическое внушение тех или иных людей уже отойдет в прошлое. Промывание мозгов войдет в историю!

— Вернется?

— Последние двадцать девять месяцев я экспериментировал с тридцатью двумя пациентами — вернее, прооперировал их, причем человек пять, а то и больше, находились на разных стадиях развития...

— Как я понимаю, — прервал его Траупман, — это были пациенты, которых вам поставляли... из тюрем и из других мест.

— Тщательно отобранные, Ханс. Только мужчины выше среднего уровня развития кг образованные. Из тюрем доставляли людей, осужденных за мошенничество, за кражу внутренней информации какой-либо корпорации, за подделку официальных отчетов правительства. Все эти преступления требуют хитрости, опыта и знаний, но не связаны с насилием. Мозг человека, склонного к насилию, как и посредственного, легко запрограммировать. А мне предстояло доказать, что мой метод дает результаты и с людьми более высокого уровня.

— И вы это доказали?

— "Довольно для данного дня"[33], как говорится в Библии.

— Почему так пессимистично, Герхард?

— Потому что есть одна загвоздка. На сегодняшний день имплантат функционирует не менее девяти дней и не более двенадцати.

— А что происходит потом?

— Мозг отторгает его. У пациента быстро развивается мозговое кровотечение, и он умирает.

— То есть мозг распадается?

— Да. Так умерли двадцать шесть моих пациентов, но семеро жили от девяти до двенадцати дней. Я убежден, что с развитием техники микрохирургии мне удастся преодолеть фактор времени. Наступит такой момент — хотя на это могут уйти годы, — когда действие моего чипа будет неограничено. Политические и государственные деятели, исчезнув на несколько дней, превратятся в наших последователей.

— И высчитаете, что при нынешних обстоятельствах мы можем выпустить этого американского агента Лэтема, я правильно вас понял?

— Без сомнения. Да вы сами увидите. Сегодня четвертый день после имплантации, значит, он проживет еще минимум пять, а максимум восемь дней. Поскольку наши люди в Париже, Лондоне и Вашингтоне сообщили, что он нужен им не более чем на двое-трое суток, риск минимальный. А за это время мы узнаем все, что известно нашим врагам о Братстве, а главное, Лэтем направит их поиски в ложное русло.

— Пожалуйста, вернемся назад, — сказал Траупман, чуть сдвинув свой белый пластиковый стул. — Перед тем как мы перейдем к самой процедуре, расскажите, что делает ваш имплантат?

— Вы знакомы с компьютерными чипами, Ханс?

— Очень мало. Я предоставляю заниматься этим моим техникам, так же как и анестезией. У меня достаточно своих забот. Но вы, конечно, посвятите меня в то, чего я не знаю.

— Новейшие микрочипы едва достигают трех сантиметров в длину и десяти миллиметров в ширину, но несут нагрузку в шесть мегабайтов. Этого вполне достаточно, чтобы удержать в памяти компьютера все произведения Гете, Канта и Шопенгауэра. С помощью E-PROM-Бэр-нера мы внедряем информацию в чип, затем включаем ROM — Read Only Memory, и чип реагирует на звуковую инструкцию так же, как компьютер выдает программу, записанную на процессоре. Да, конечно, мозг реагирует не сразу, нужно, чтобы мыслительный процесс приспособился к восприятию, подключился к нужной волне, но это лишь побуждает исследователя верить, что субъект действительно думает и намерен правдиво ответить.

— И вы можете это доказать?

— Идемте, я покажу вам.

Мужчины встали, и Крёгер нажал красную кнопку справа от тяжелой стальной двери. Тотчас появилась медсестра с операционной маской в руке.

— Грета, это знаменитый доктор Ханс Траупман.

— Большая честь снова видеть вас, доктор. Вот ваша маска, — сказала медсестра.

— О, я, конечно же, знаю вас! — воскликнул Траупман. — Вы — Грета Фриш, одна из лучших операционных сестер, с какими мне приходилось работать. Милая, мне сказали, что вы оставили работу, но вы так молоды: я не только огорчился, а просто не поверил.

— Я вышла замуж за этого господина, герр доктор. — Она кивнула на улыбающегося Крёгера.

— Я сомневался, что вы помните ее, Ханс.

— Как же я мог забыть ее? Да разве забывают сестру, которая предвосхищает все ваши желания! По правде говоря, Герхард, теперь я еще больше доверяю вам... Но к чему маска, Грета? Мы же не собираемся оперировать.

— На этот вопрос вам ответит мой муж, майн герр. Я в этом не разбираюсь, сколько бы он ни объяснял.

— Это из-за РОМа, Ханс, из-за Памяти только для чтения. Мы не хотим, чтобы этот пациент запомнил слишком много характерных лиц, а у вас именно такое лицо.

— Это выше и моего понимания, сестра Фриш. Ладно, пошли. Все трое вышли в широкий длинный светло-зеленый коридор с большими квадратными окнами, за которыми были видны уютно обставленные комнаты. В каждой стояла кровать, письменный стол, диван, а также телевизор и радиоприемник. За окнами во внешней стене виднелись луга с высокой травой и весенними цветами.

— Более приятных комнат для пациентов, — заметил Траупман, — я, пожалуй, не видел.

— Радио и телевизор, разумеется, запрограммированы, — сказал Герхард. — Передачи самые невинные, только вечером радио сообщает информацию индивидуально для каждого пациента.

— Скажите же, что мне предстоит увидеть, — попросил нейрохирург.

— Внешне вполне нормального человека Гарри Лэтема, который по-прежнему считает, что одурачил нас. Он отзывается на свое конспиративное имя Александр Лесситер и чрезвычайно благодарен нам.

— За что? — удивился Траупман. — Почему он чувствует к вам благодарность?

— Потому что считает, будто попал в аварию и чудом выжил. Мы взяли одну из наших больших горных машин и весьма убедительно инсценировали аварию — перевернули грузовик, подсунули под него Лэтема и окружили все огневыми вспышками... Вот тут я разрешил использовать наркотические средства и гипноз, чтобы немедленно стереть из его памяти первые минуты пребывания в нашей долине.

— А вы уверены, что они стерты?

Траупман остановился и вперил взгляд в Крёгера.

— Совершенно уверен. Травма, вызванная «аварией», страшные картины происшедшего, а также болевые ощущения, которые мы у него вызвали, блокировали все воспоминания о приезде. Конечно, на всякий случай мы снова прибегли к гипнозу. Он помнит только крики, острую боль и огонь, из которого мы его вытащили.

— Психологически все это должно сработать, — кивнул нейрохирург. — А что же фактор времени? Как вы это ему объяснили?

— Проще простого. Придя в себя, Лэтем обнаружил, что у него забинтована голова. Воздействуя на него легким успокоительным, ему внушали, что он был тяжело ранен, долго находился в коматозном состоянии и за это время перенес три операции. Лэтему сказали, что, не будь его организм таким сильным, я бы не смог его вытащить.

— Отлично сказано. Не сомневаюсь, что он вам очень признателен... А Лэтем знает, где находится?

— О да, этого мы от него не скрываем.

— А как же вы решаетесь его куда-то послать? Ведь он же расскажет, где расположена долина! Они пришлют сюда самолеты, и вас сотрут с лица земли.

— Это не имеет значения: фон Шнабе несомненно скажет вам, что мы перестаем существовать.