Патрульные Апокалипсиса Ладлэм Роберт

— Яговорил с ними час назад, мсье Виллье. Я сказал им все, что мог, не утаив, что в Германии пробуждается нацизм. Они считают, что решение должны принимать вы. Они также надеются, что вы отомстите за своих настоящих родителей. Что еще вам сказать?

— Итак, я прекращаю спектакли и, ничего не сказав публично, становлюсь мишенью для нацистов, как и моя дорогая жена. Вы об этом нас просите?

— Повторяю: вы никогда, ни на секундуне останетесь без нашей защиты. Наши люди будут всюду — на улицах, на крышах домов, в бронированных машинах, в ресторанах. Их будет больше, чем нужно для вашей безопасности. Нам необходимо схватить всего одного мейхельмёрдена, чтобы выяснить, кто ими руководит. Существуют препараты, а также и другие средства, которые заставят убийцу заговорить.

— Вам ни разу не удалось никого из них поймать? — спросила Жизель.

— Нет, удалось. Несколько месяцев назад мы захватили двоих, но они повесились в своих камерах, прежде чем мы успели ввести им препараты. Так поступают все психопаты-фанатики. Смерть — их профессия, даже собственная смерть.

Уэсли Соренсон, шеф отдела консульских операций, изучал в Вашингтоне секретные списки, присланные из Лондона.

— Даже не верится, — сказал он. — Это просто невероятно!

— И мне тоже, — согласился молодой начальник аппарата Соренсона. — Но едва ли можно от этого отмахнуться. Имена эти пришли от Шмеля, единственного агента, сумевшего проникнуть в Братство. Ведь для этого мы его туда и посылали; и он выполнил задание.

— Но Бог ты мой, многие из этого списка вне всяких подозрений, а список к тому же неполный — некоторые фамилии из него изъяты! Два сенатора, шесть конгрессменов, главы четырех крупнейших корпораций, полдюжины известных людей из средств массовой информации, кого мы каждый день видим по телевидению, слышим по радио, читаем в газетах... Вот, смотри:двое ведущих, женщина, помогающая вести программу, и трое комментаторов...

— Толстяка я бы не исключил, — заметил начальник аппарата. — Он нападает без разбора на все, что осталось от гунна Атиллы.

— Да нет, едва ли, уж слишком явный. Третьеразрядный умишко, минимум образования; да, он так и пышет злобой, но это не настоящий нацист. Просто шут гороховый с хорошо подвешенным языком.

— Имена поступили из долины Братства, сэр. Не откуда-то еще.

— Боже, да тут же член кабинета министров.

—Этот, признаюсь, меня сразил, — сказал начальник отдела консульских операций. — Он же чистейший доморощенный кукурузник, в нем нет и жилки политика... Однако такие люди умеют лихо обманывать. Если верить расследованиям по выявлению нелояльных, в конгрессе в конце тридцатых были нацисты, а в пятидесятых — засилье коммунистов.

— В основном все эти подозрения оказались чистейшей ерундой, молодой человек, — горячо возразил Соренсон.

— Я знаю, сэр, но ведь некоторые дела провели успешно.

— И сколько таких? Если не ошибаюсь, — а я точно помнюцифры, — этот мерзавец Гувер и мошенник Маккарти «выявили» девятнадцать тысяч семьсот человек. А после того как все вопли умолкли, вынесли всего четыреприговора! Четыре из почти двадцати тысяч! Как результат — это просто ноль, а ведь с какой силой раскачивали лодку в конгрессе и сколько ухлопали денег налогоплательщиков! Так что, пожалуйста,не напоминай мне эти добрые старые времена. Я был тогда примерно твоего возраста, правда, не такой умный, и потерял немало друзей из-за этого безумия.

— Простите, мистер Соренсон. Я ведь не...

— Знаю, знаю, — перебил его шеф отдела консульских операций, — откуда тебе понять, какую боль причинили мне те времена. Это-то меня и беспокоит.

— Не понимаю вас, сэр.

— А если у нас начнутся оголтелые преследования? Гарри Лэтем, вероятно, единственный гениальный агент ЦРУ, суперинтеллект, который не проведешь, но эти списки — с другой планеты... Или нет? Господи, этого не может быть!

—Чего, мистер Соренсон?

— Дело в том, что все эти люди приблизительно одного возраста: около пятидесяти, пятидесяти с небольшим, нескольким — шестьдесят с небольшим.

— Ну и что?

— Много лет назад, когда я только поступил в Управление, дошел слух из Бремерхавена, со старой базы подводных лодок в Гельголандской бухте, будто фанатики «третьего рейха», зная, что война проиграна ими, разработали определенную стратегию, чтобы окопаться. Эта операция называлась «Дети — ростки будущего»: специально отобранных детей тайно рассылали по семьям всей Европы и Америки; там их готовили к тому, чтобы они могли занять руководящие посты в мире финансов и политики. Конечной целью этой операции было подготовить условия, способствующие появлению... «четвертого рейха».

— Но это же безумие, сэр!

— Это не было полностью опровергнуто. Сотни две наших агентов совместно с военной разведкой и британской МИ-6 в течение двух лет проверяли каждый след. Это не дало результатов. Если такая операция и была задумана, она кончилась, не успев начаться. Ничто не доказывало, что ее вообще начали.

— Но сейчас у вас появились сомнения, мистер Соренсон?

— К несчастью, да, Пол. Я стараюсь обуздать воображение, которое только и спасало меня, когда я работал нелегалом. Но сейчас я не нелегал и не в той ситуации, когда ночью кто-то подстерегает меня в темном проулке. Я должен видеть всю картину при ярком дневном свете, и у меня нет оснований верить в существование операции «Дети — ростки будущего».

— Так почему бы не плюнуть на все эти данные и не спрятать этот список подальше?

— Я не могу так поступить, потому что Гарри Лэтем доставил его с огромным трудом. Назначь на завтра совещание с участием госсекретаря и директора Управления — либо в Госдепартаменте, либо в Лэнгли. Как пасынок, я приму то, что они решат.

Дру Лэтем сидел за своим столом на втором этаже американского посольства и допивал третью чашку кофе. В дверь постучали, и, не дождавшись ответа, в кабинет вошла взволнованная Карин де Фрис.

— Я слышала, что произошло! — воскликнула она. — Не сомневаюсь, что это были вы.

— Доброе утро, — сказал Дру, — или уже полдень? Я обрадовался бы вам еще больше, если бы вы захватили с собой скотч.

— Все газеты пишут об этом! — продолжала Карин, бросив на стол дневной выпуск «Экспресс». — Бандит пытался ограбить постояльца «Мёриса», ворвался, стреляя, к нему в номер и был убит охранником.

— А эти ребята быстро сделали это достоянием общественности, не так ли? Ну а охрана — лучшей не пожелаешь.

— Перестаньте, Дру! Вы же сами мне говорили, что живете в «Мёрисе». А когда я позвонила в полицию округа, там несколько смутились и сказали, что никакой информации дать не могут.

— Еще бы, все в Париже дорожат деньгами, которые приносит туризм. Да так и должно быть; подобного рода вещи случаются только со мной.

— Значит, это все-таки были вы!

— Вы ведь так и сказали. Да, я.

— И вы в порядке?

— По-моему, этот вопрос вы тоже задавали: да, я в порядке. Я все еще напуган до смерти — забудьте последние два слова, — но я здесь: живу, дышу и передвигаюсь. Хотите пойти пообедать — в любое место, кроме рекомендованного вами в прошлый раз?

— Я буду занята еще сорок пять минут.

— Готов подождать. Я только что освободился после разговорам послом Кортлендом и его коллегой, германским послом Крейтцем. Они, наверное, все еще беседуют, а я уже был не в состоянии выносить их фальшивые реверансы.

— Кое в чем вы очень напоминаете брата. Он терпеть не может начальства.

— Должен поправить вас: только такого, которое не знает, о чем говорит. Кстати, Гарри прилетает из Лондона завтра или послезавтра. Вы хотите с ним встретиться?

— Еще бы! Я обожаюГарри!

— Второе очко в пользу моего брата.

— Простите?

— Он болван.

— Не понимаю.

— Он такой высокий интеллектуал, что к нему не подступишься, с ним невозможно разговаривать.

— О да, я помню. У нас были удивительно интересные беседы о бурных вспышках религиозности — от Египта, Афин и Рима и до средних веков.

— Третье очко в пользу Гарри. Так где мы обедаем?

— Там, где вы предлагали вчера, в пивной на авеню Габриель.

— Нас наверняка увидят там.

— Сейчас это уже не важно. Я говорила с полковником. Он все понимает. По его словам, «никто от этого не вспотеет».

— А что еще сказал Витковски?

— Ну... — Де Фрис опустила голову. — Что вы не похожи на вашего брата.

— В каком смысле?

— Это не важно, Дру.

— Напротив.

— Ну, вы не такой эрудит, как он...

—Гарри явно ударил по подлецам... Итак, обедаем через час, о'кей?

— Я закажу столик: меня там знают. — Карин де Фрис вышла из кабинета, гораздо тише, чем в прошлый раз, прикрыв дверь. На столе Лэтема зазвонил телефон. Звонил посол Кортленд.

— Да, сэр, в чем дело?

— Крейтц только что ушел. Мне жаль, Лэтем, что вас не было и вы не слышали того, что он говорил. Ваш брат не просто разворошил осиное гнездо — он раздолбал его к чертовой матери.

— О чем это вы?

— Из соображений безопасности Крейтц все равно не мог бы сказать об этом при вас. Это настолько секретно, что даже мне пришлось просить допуска.

— Вам?

—Поскольку Хайнрих взломал печать Бонна, а Гарри — ваш брат и прилетает сюда завтра, высокие чины в разведке, видимо, решили, что нет смысла держать меня в стороне.

— Что же такого сделал Гарри — нашел Гитлера и Мартина Бормана в южно-американском баре для голубых?

— Хотел бы я, чтобы это оказалось столь незначительным. Проведя операцию, ваш брат выявил списки тех, кто поддерживает неонацистов в боннском правительстве, среди германских промышленников, а также в США, Франции и Англии.

— Молодец, старина Гарри! — воскликнул Лэтем. — Никогда ничего не делал наполовину! Черт подери, я горжусь им!

— Вы, очевидно, не поняли, Дру. Некоторые из этих имен, даже многие, принадлежат самым известным людям в наших странах, людям с отличной репутацией. Это так неожиданно!

— Если их выявил Гарри, значит, так оно и есть. Никто на свете не мог бы перевербовать моего брата.

— Мне так и говорили.

— Так в чем же проблема? Преследуйте мерзавцев! Глубокая конспирация исчисляется не неделями, не месяцами и даже не годами. Это могут быть десятилетия — стратегов любой разведки.

— Но все это так трудно понять...

— А вы не пытайтесь!Действуйте!

— Хайнрих Крейтц решительно отклоняет четырех человек из боннского списка — трех мужчин и женщину.

— Он что, считает себя всеведущим Господом Богом?

— В них есть еврейская кровь, их родственники погибли в лагерях — в Аушвице и в Берген-Белзене.

— Откуда ему это известно?

— Им сейчас за шестьдесят, но все они учились у него в начальной школе, и он всех их, рискуя жизнью, уберег от министерства арийских исследований.

— Вполне возможно, его провели. Из двух моих встреч с ним я вынес впечатление, что его очень легко провести.

— Это от образованности. Как многие ученые, он нерешителен и чересчур разговорчив, но при всем том это блестящий ум. Он человек проницательный и с огромным опытом.

— Последнее относится и к Гарри. Он не мог доставить ложную информацию.

— Говорят, в вашингтонском списке есть имена, которые ставят в, тупик. Соренсон считает их невероятными.

— Столь же невероятным казалось, что Чарльз Линдберг, молодой пилот «Духа святого Людовика», на стороне Геринга. Ведь только потом он понял, что все они — носители зла, и тогда стал сражаться на нашей стороне.

— Едва ли такое сравнение уместно.

— Может, и нет. Я просто хотел привести пример.

— Предположим, ваш брат прав. Пусть наполовину или на четверть... или даже еще меньше.

—Он же доставил имена, господин посол. Никто этого раньше не сделал или не смог сделать, поэтому полагаю, вы должны действовать так, как если бы они были bona fides[40], пока не будет доказано обратное.

— Вы хотите сказать, если я правильно вас понял, что надо считать их виновными, пока не будет доказано обратное?

— Мы обсуждаем не процедуру законности, а говорим о возрождении самой страшной чумы, какую знал мир, включая бубонную! Времени для рассуждений о законности нет, — мы должны остановить их сейчас.

— Именно так когда-то говорили про коммунистов, но оказалось, что подавляющее большинство тех, кто слыл таковыми в нашей стране, не имели с ними ничего общего.

— Это же совсем другое! Здесь речь идет о Дахау, Аушвице и Белзене! Неонацисты не ведут подрывную работу изнутри; как нацисты в тридцатые годы; они уже держаливласть в руках, они помнят, как ее добывали. Страхом.Вооруженные бандиты с грязными мордами, коротко остриженные, в джинсах начнут бродить по нашим улицам; затем появится форма и сапоги, как у шульцефайн, первых подонков Гитлера... и начнется безумие! Мы должны остановитьих!

— Имея в активе только эти списки? — мягко спросил Кортленд. — Имена людей столь уважаемых, что никому и в голову не придет заподозрить их в подобном безумии? Как к этому приступить? Как?

— Вам помогут такие, как я, господин посол, люди, умеющие отличать оболочку от сущности и добираться до правды.

— Это имеет весьма неприятный запашок, Лэтем. Чьей правды?

— Правды с большой буквы, Кортленд.

— Простите?

— Простите меня... мистерКортленд, господин посол! Время дипломатических — даже этических -ухищрений миновало. Я мог бы лежать уже бездыханным трупом в моей постели в «Мёрисе». Эти мерзавцы играют не в бейсбол, и свои взрывающиеся мячи посылают из оружия.

— Кажется, я понимаю, из чего вы исходите...

— Попытайтесь пожить такой жизнью, как я, сэр. Попытайтесь представить себе, что ваша посольская кровать разлетается в щепки, а вы вжались в стену и думаете, куда попадет очередная очередь — в лицо, в горло или в грудь. Это — война, тайная война, согласен, но несомненно война.

— С чего же вы начнете?

— У меня есть с чего начать, но я хотел бы получить список Гарри по Франции, а пока мы с Моро займемся тем, кто у нас на примете.

— Второе бюро еще не допущено к списку французских коллаборационистов.

— Что?!

—Вы же слышали. Так все же, с чего вы начнете?

— С установления имени человека, нанявшего машину, которую наш знаменитый, хоть и малость рехнувшийся актер опознал севернее Нового моста.

— Моро дал его вам?

— Конечно. Машина на авеню Монтень, на которую наткнулся Брессар, была поставлена там специально. Она из Марселя, но проследить, кто ее арендовал, очень сложно — на это уйдут недели. А моего человека мы держим: сегодня в четыре часа он будет у себя на службе. И мы его сломаем, даже если придется зажать в тиски его яйца.

— Вы не можете работать с Моро.

— Что это значит? Почему?

—Он в списке Гарри.