Пасынки отца народов. Квадрология. Книга третья. Какого цвета любовь? Будакиду Валида

– Так Лилия Шалвовна пошла кого-то звать. Придёт, тогда посмотрим.

Папа со вздохом поводил плечами и оставался на стуле ждать, пока Лилия Шалвовна «кого-нибудь приведёт». Так и сидел он на стуле в «Пионерской комнате», пока у Аделаиды не затекали ноги, и она действительно не начала умирать с голоду. Папа явно готов был лопнуть от злости за то, что его дочь не дома и не «пишит матэматику, нэ занимаэца», а ему самому приходится здесь сидеть и дожидаться, пока это всё закончится. Но, самое ужасное было то, что он при всём желании не мог брезгливо сказать: «Пэрэстан это виазат!»

Ставить под сомнение необходимость выпуска нового номера стенгазеты к годовщине Великой Октябрьской Социалистической революции, как любил говорить сам папа, «ужэ плёхо пахнэт!» Посему он, не вставая, сидел на стуле, вместе с Аделаидой, дожидаясь прихода Лилии Шалвовны, ведущей за собой случайно пойманного художника, клятвенно пообещав ему, что если он не пойдёт сейчас же с ней в Пионерскую комнату, то «удовлетворительного поведения» ему в четверти-то не видать!

Обожала Аделаида и «Коммунистические субботники», это когда отменяли уроки, и они всей школой мыли стёкла, красили парты, убирали двор, чинили забор. Конечно, было ужасно жаль, что делались именно «субботники», а не «понедельники», потому что в субботу всегда были лёгкие уроки. Субботники были для неё настоящим праздником! Иногда даже в школьном радиоузле включали музыку, и она со страшным шипением и помехами разносилась по двору, подбадривая лентяев, демонстративно играющих на открытой площадке в баскетбол вместо прополки школьного огорода. Вот тогда под «Взвейтесь кострами, синие ночи!» работать становилось особенно весело!

А ни с чем не сравнимый «локоть товарища» по сбору макулатуры?! Они с «товарищем» ходили по знакомым и незнакомым, можно было звонить в любые двери и разговаривать со всеми, не стесняясь, что о них плохо подумают. Им открывали чужие люди, и тётьки, и дядьки, и они с гордостью просили ненужные, старые журналы и газеты, потому что «между классами соревнование», кто больше принесёт бумаги. Они тащили эти тяжеленные кипы, поминутно останавливаясь, чтоб передохнуть, болтая и смеясь всю дорогу. И на них на улице оборачивались, и Аделаида гордо и с вызовом смотрела на любопытных. Некоторые дети, чтоб добавить килограммов своему классу, выносили из дома целые библиотеки, пока их родители были на работе. Всю бумагу со всех классов взвешивали, сваливали кучей в школьном дворе, потом приезжал грузовик и всё это увозил. На следующий день на «линейке» Лилия Шалвовна объявляла результаты соревнования и при всей школе поздравляла победителей.

Макулатуру собирали исключительно русские школы. Макулатура не смогла бы заставить родителей из национальных школ позволить своей дочери таскаться как неприкаянной по улицам и звонить в чужие двери. Аделаида это знала точно, потому что Кощейка очень удивилась её желанию забрать у них все старые газеты. Она подумала, что бывшая подруга шутит, но даже когда Аделаида забрала весь этот тюк, никак не могда понять – зачем в русской школе национальные газеты?!

Вот и пусть сидят по домам, как крысы! Всё равно их наша Советская власть вытащит оттуда! Всё равно наша Партия, наше Советское государство признает только тех людей, для которых общая польза выше личной выгоды. Всё равно ощущение «я» перейдёт в ощущение «мы», каждый поймёт и почувствует верность долгу и ответственность перед обществом. Как там писал Багрицкий? «О себе не думай, думай о друзьях!» И женщины и девочки тоже не будут принадлежать папе, старшим братья, дядьям и мамам, как у них в Городе, они станут принадлежать нашему Советскому государству как к высшей и самой мощной форме личности! Что там мама говорит? Люди, окружающие меня – источник опасности? «При каждой неудаче давать умейте сдачи, иначе вам удачи не видать!» Ха-ха-ха! И что мама скажет про линию Партии? Про то, что у нас у всех единое сознание, едная воля! Она скажет: «люди не достойны уважения и любви»?! Скажет, что моего «ногтя никто не стоит»?!

Мы создадим человека будущего – вот на таких массовых мероприятиях, собраниях, торжествах, шествиях преображается сама сущность человека, он покоряется и дисциплинируется. Наше Советское государство захватит его полностью, будет контролировать его дух, волю, сердце, разум и формировать в его сознании высокие стремления! Как там написано в газетах? «Первая обязанность каждого гражданина государства – трудиться духовно и физически ради общего блага! Ведомые и вожди должны совместно трудиться для выполнения производственных задач на благо народа и государства». Как красиво! Аж плакать хочется! А что говорит мама: «Ты должна быть лучше всех!» Да, я буду лучше всех, вот похудею и буду, потому что я буду человеком будущего, отдающим всю жизнь на благо государства! И все должны так жить! И в их Городе и мужчины и женщины тоже… А то, понимаешь ли… что они все делают? Даже не знают, что такое макулатура!

Собирали и металлолом. Ржавый рельс тащить было не в пример труднее, чем связки книг, но ведь тащили же! И радовались пыли, грязи и порванной одежде. Потому, что все знали, если у туфли отлетела подошва во время сбора металлолома, тебя не имеют права дома ругать, потому что ты выполнял ответственное

Комсомольское задание. Чувство полнейшей свободы, вседозволенности, безнаказанности, внимание к их персоне лично пьянило всех участников. Аделаида с товарищами считали себя ни дать, ни взять именинниками, полноправными хозяевами этой Земли. Это были те редкие дни, когда они себя ощущали сильными, значимыми и наравне со взрослыми…

Только одна проблема в эти дни мешала Аделаиде быть бесконечно счастливой. Надо было вечно думать, что надеть. Во двор, в школу и даже в театр можно было как-то приноровиться. Но в чём именно собирать металлолом, она не знала. Вообще у неё была ещё одна мечта: ещё она мечтала об одежде, про которую не надо ни думать, ни выбирать, что лезет и что не лезет, ни гладить, просто открыть гардероб, вытащить оттуда вещь и натянуть на себя! Просто взять и просто надеть! Задача на данный момент практически неразрешимая. Потому что официально существовали только школьная форма и «дворовая одежда». «Дворовая» была очень удобная, но совсем некрасивая. Зашитая, заштопанная, без нескольких пуговиц. В ней Аделаида была копия Махновец, который только что вынес награбленные трофеи из хаты, где они хранились в старом деревянном сундуке с железными застёжками. Ничего! Вот когда ей будет семнадцать лет, это произойдёт. Она будет, танцевать и кружиться на глазах всего зала. Она будет в узких брючках и приталенной кофте. Можно даже с вышивкой по воротнику. Или с аппликацией. Это будет чуть позже, уже мало осталось ждать, а пока, чтоб выйти через двор даже в гастроном, надо что-то из одежды почистить, погладить и всё равно выглядеть как дурак в «элегантном» платье, сшитом у портнихи, с заказными пуговицами, сделанными из той же ткани в Доме Быта. Стоять в этом платье в рыхлой очереди за хлебом, и стоять боком, потому что сзади пристраиваются разные уродливые дядьки. Они трутся об тебя чем-то, а когда поворачиваешься, то очень внимательно смотрят куда-то вдаль, делая вид, что напряжённо рассматривают прохожих на другой стороне улицы. Как сходишь за хлебом – надо снова переодеться, потому что мама говорит, что «без старого у тебя никогда не будет и нового!» То есть – в чём ходят по улице, дома не носят. А чтоб было и удобно, и не жарко, и не давило, и не мялось и не «жалко» – такое Аделаида себе даже представить не могла! Поэтому поход за хлебом, в принципе, приравнивался к походу в театр, а поход в театр – к военным действиям. Хорошо было только в школьной форме. Однако в школьной форме на общественные мероприятия не пойдёшь. Некоторые одноклассники ходили, но это те, которые были «плохими учениками» и из «таких» семей.

Металлолом надо собирать в штанах, потому что надо нагибаться и присаживаться, а когда нагибаешься, всё видно. Никаких штанов, кроме спортивных, у неё не было. Она и на физкультуру до шестого класса носила спортивные штаны прямо под платье. В шестом классе пришла Линоида и заставила всех не только снять школьные платья, из-под которых торчали синие спортивные штаны, но и надеть мужские трусы и майки. Когда в каком-то классе проходил урок физкультуры во дворе, за решёткой, отделяющей школьный двор от улицы, собиралась толпа зевак в кепках и папиросами в углах рта. Они стояли и рассматривали девочек не менее внимательно, чем совершенно развратное кино «Фантомас». На субботник по сбору металлолома многие девчонки надевали старые штаны своих братьев. На Аделаиду Сёмкины поднимались только до колен. В обтягивающих спортивных не придёшь. Школьное платье пачкать нельзя, а своих ни старых, ни новых штанов, чтоб спокойно собрать металлолом, не было. Зато Ирка, у которой три рубля уже выросли до пяти, обещала прийти в «бриджах».

– А я приду в бриджах! – вызывающе выступала она на весь класс. – Вот возьму и приду! Вот увидите!

Что такое эти самые загадочные «бриджи», Аделаида не знала. Помнила что-то из журнала «Бурда», но живьём не видела. Раз уж Ирка столько раз грозилась и всё никак не приходила, значит, что-то неприличное? Бриджи Аделаида представляла себе каким-то верхом развязности, чем-то вроде «дэкольтэ», только ниже пояса. Наконец настал день, когда Ирка появилась в тех самых обещанных «бриджах». У Аделаиды захватило дух!

Да, они надевались на задницу и были декольтированы, но не сверху, как ожидала Аделаида, а снизу. Ярко-морковного цвета потрясающие штаны, у которых ниже колен вообще ничего не было! Да ещё и с маленькими разрезиками по бокам, в которых видна Иркина ровная кожа, покрытая светлым пушком! Все поняли, почему Ирка столько обещала в них прийти и не приходила: страшно вульгарно, полноги видно, но… но до ужаса красиво! Ирка старательно делала вид, что ничего не происходит, и, перебирая своими длиннющими ногами, так и ходила по школьному двору, светясь оранжевой попой и белыми кедами. И от неё невозможно было оторвать глаз! Такое Аделаида видела только в кино, или когда ездила отдыхать на море. Но чтоб вот так запросто, надеть короткие штаны и майку и от дома до школы по улице прийти на субботник?! Ирку никто не дразнил и не показывал на неё пальцем, хотя на весь Город навряд ли бы нашлись хоть ещё одни штаны такого цвета! На неё смотрели и прохожие за школьной оградой, переходили на другую сторону, когда она тащила по улице железяку, машины притормаживали, и водители провожали её взглядом. Это был вызов всему обществу.

В Городе люди знали себе цену. Они свято чтили законы и обычаи. Их кровно оскорбляло всё, что не входило в привычный жизненный уклад. Например, провожали взглядами и репликами Аделаиду потому, что она была непривычной взгляду, и всех, на ком было надето что-либо «неправильное». Например: девушка в юбке до колен, а не до земли; девушка в ярком платье, а не в сером или чёрном. Вид русской командировочной в брюках вообще являлся провокацией и приравнивался к хождению без кожи. Если б эту командировочную затащили в кусты прямо в центре города, около площади Ленина, то считалось бы, что это она «своим видом спровоцировала бедного человека». Для мужчин были другие «обычаи». Мужчина обязан был передвигаться или пешком, или на машине. Если на велосипеде, то вполне мог получить камнем в лоб. Сзади велосипеда бежала толпа мальчишек и пыталась его догнать, чтоб в колёса воткнуть палку, или железку, или просто схватить за багажник, чтоб резко велосипед остановить. Если не получалось, они пробегали между домами по дворам и выскакивали наперерез, чтоб ещё раз попытать счастья – сбить велосипедиста. Все знали, что «наши мужчины» на велосипед не сядут. Значит – или приезжий, или «дурак». Так что ж им за дурака будет?!