Психологическое время личности Головаха Евгений

Рис. 4. Возможная субъективная структура межсобытийных связей (обозначения те же, что на рис. 3).

Подобная структура связей отражает возможное видение распространенной жизненной ситуации: знакомство привело к регистрации брака — s_1,2, который был заключен для того, чтобы в будущем родился ребенок — s_3,2. Ребенок родился потому, что произошло знакомство — s_1,3 и был зарегистрирован брак — s_2,3. Сравним эту структуру межсобытийных связей с полной структурой всех связей, изображенной на рис. 3. В структуре на рис. 4 отсутствуют две целевые связи (s_2,1 и s_3,1). Это говорит о том, что при знакомстве первоначально не предполагалось ни заключение брака, ни рождение ребенка. Следовательно, в субъективной картине межсобытийных связей можно выделить одну реализованную связь — s_1,2 и три актуальных — s_2,3, s_3,2, s_1,3.

Мы подходим к ключевому моменту наших рассуждений. Несмотря на то что события 1 и 2 принадлежат хронологическому прошлому, они еще не утратили своей актуальности, поскольку связанное с ними событие 3 находится в хронологическом будущем. Чтобы определить степень актуальности конкретного события для личности, необходимо рассмотреть структуру его связей, которую будем называть полем события.

Поле элементарного события — это множество всех причинных и целевых связей, которые данное событие, с точки зрения самой личности, имеет с другими элементарными событиями. Основными количественными характеристиками поля являются его насыщенность, актуальность, реализованность и потенциальность.

Насыщенность поля — это общее количество входящих в него причинных и целевых связей.

Актуальность, реализованность, потенциальность поля — это соответственно доли актуальных, реализованных или потенциальных связей в общей насыщенности поля.

Возвратимся к рассматриваемому примеру. На рис. 4 отражены лишь фрагменты полей элементарных событий 1, 2, 3. Однако для лучшего понимания предлагаемых ниже гипотез предположим, что на рисунке представлено полное поле каждого события, т. е., с точки зрения субъекта, нет больше событий, которые находятся в дополнительных причинно–целевых связях с событиями 1, 2, 3. Тогда поле события 1 включает в себя лишь причинные связи s_1,2 и s_1,3, которыми данное событие связано с событиями 2 и 3. Связь s_1,2 является реализованной, а связь s_1,3 — актуальной. Следовательно, насыщенность поля события 1 равна двум связям, а его актуальность — , или 50 %.

Поле события 2 включает реализованную причинную связь s_1,2, актуальную причинную связь s_2,3 и актуальную целевую связь s_3,2. Следовательно, насыщенность этого поля равна трем связям, а актуальность — ²/₃, или 67%.

Что касается поля события 3, то его насыщенность равна трем связям, а актуальность — 100 %.

События 1, 2 являются элементами составного события K, а все их связи (s_1,2, s_1,3, s_2,3, s_3,2) образуют поле этого составного события. Насыщенность данного поля равна четырем связям, а актуальность — 75 %.

Вспомним теперь о парадоксальной ситуации отнесения к психологическому настоящему событий, целиком принадлежащих хронологическому прошлому или будущему. На основе проведенного анализа сформулируем гипотезы, позволяющие объяснить эти факты.

1. Чем выше степень актуальности события, тем выше вероятность отнесения события к психологическому настоящему.

2. Чем выше степень реализованности события, тем выше вероятность отнесения события к психологическому прошлому.

3. Чем выше степень потенциальности события, тем выше вероятность отнесения события к психологическому будущему.

С точки зрения первой гипотезы понятно, что событие K (замужество), актуальность которого равна в рассмотренном примере 75 °/о, имеет большую вероятность отнесения к психологическому настоящему, чем к прошлому. В еще большей мере понятно, почему возможно отнесение к настоящему будущего события 3 (рождение ребенка), поле которого имеет максимальную актуальность (100%).

Для более полной иллюстрации всех сформулированных гипотез рассмотрим еще один пример структуры межсобытийных связей (рис. 5). Согласно выдвинутым гипотезам к психологическому настоящему с большей вероятностью будут отнесены события 3 и 1 (A₃ = 67%, A₁= = 60 %). Событие же 2, несмотря на то что хронологически оно произошло позже, чем событие 1, должно быть отнесено к прошлому, поскольку утратило актуальность и имеет максимальную реализованность (R₂ = 100 %). В психологическое будущее, вероятнее всего, попадут события 5 и 4, потенциальность которых равна соответственно 100 и 67%.

Рис. 5. Структура межсобытийных связей:

1, 2, 3, 4, 5 — элементарные события;

А — актуальность, R — реализованность, Р — потенциальность.

Для проверки первой из сформулированных гипотез — о связи между психологическим настоящим и актуальностью событий — мы провели следующий эксперимент.

28 испытуемым — инженерам в возрасте от 22 до 31 года (16 мужчин, 12 женщин) — предлагался стандартный список из 10 событий. Список был составлен на основании предварительных опросов, проведенных на подобном контингенте лиц. В него входили наиболее типичные события, спонтанно упоминаемые всеми или большинством опрошенных: 1 — первая любовь, 2 — самая интересная встреча в жизни, 3 — переход на новое место работы, 4 — окончание института, 5 — рождение первого ребенка, 6 — самое серьезное разочарование, 7 — получение собственной квартиры, 8 — женитьба, замужество, 9 — повышение в должности, 10 — начало работы. Список был, по возможности, сбалансирован так, что включал три события (1, 4, 10), принадлежащие хронологическому прошлому, три события (3, 7, 9), принадлежащие, вероятнее всего, хронологическому будуему, и четыре события (2, 5, 6, 8), отнесенность которых в хронологическое прошлое или будущее не могла быть определена экспериментатором априори, у каждого из испытуемых она могла быть своя.

Эксперимент проводился в форме группового опроса и включал пять этапов.

Первый этап. Получив список, испытуемый отмечал четыре события, которые он мог бы назвать «событиями своего настоящего». Как и прежде, понятие «настоящее» не определялось, и каждый мог вкладывать в него собственный смысл. Что касается понятия «событие», то экспериментатор подчеркивал, что речь идет об элементарных событиях, т. е. о конкретных, относительно мгновенных изменениях в жизни, а не о какихлибо длительных периодах.

Второй этап. Испытуемый указывал точную (для прошлых) или предполагаемую (для будущих) хронологическую дату (год, месяц) каждого события. После этого события переписывались в хронологической последовательности от первого (1) до последнего (10).

Третий этап. По отношению к последнему событию (10) испытуемый указывал в списке те предшествующие события, которые, с его точки зрения, являются причинами последнего. Число возможных событий–причин не лимитировалось. Испытуемый указывал все события, относительно которых он мог бы сказать: «Данное событие —• одна из причин события 10». Аналогичным образом указывались причины событий 9, 8, 7, 6, 5, 4, 3, 2. В результате такого «причинного анализа» выявлялись представления индивида о причинно–следственных отношениях между событиями его жизни.

Четвертый этап. По отношению к хронологически первому событию (1) испытуемый должен был указать в списке те последующие события, которые являются, с его точки зрении, целью (или одной из целей) данного. Число возможных выборов не лимитировалось, и испытуемый указывал все события, относительно которых он мог сказать: «Данное событие — одна из целей события 1». Аналогично указывались цели событий 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9. Проведение «целевого анализа» позволяло выявить представления индивида о межсобытийных- отношениях типа «цель — средство».

Пятый этап. Испытуемый, как и в начале эксперимента, должен был отметить четыре события, которые он мог бы назвать «событиями своего настоящего». Экспериментатор указывал, что эти события могут отличаться от ранее названных, и что испытуемый должен отметить именно те события, которые ему кажутся «настоящими» в данный момент.

На основании полученных ответов 280 анализируемых событий (по 10 от каждого из 28 респондентов) были разделены на три группы: в первую группу вошли 93 события, названные «настоящими» и в начале, и в конце эксперимента; во вторую — 32 события, названные «настоящими» лишь в одном случае; в третью— 158 событий, ни разу не включенных в число «настоящих». Для каждой группы вычислялась средняя актуальность входящих в нее событий. Исходными данными для определения актуальности служили ответы респондентов относительно датировки событий и причинно–целевых отношений между ними. Как и предполагалось, при переходе от третьей группы событий ко второй и первой, средняя актуальность событий существенно возрастает — от 30 % до 42 и 45 % (различия крайних групп значимы при р<0,001). Таким образом, гипотеза о связи между актуальностью события и вероятностью его отнесения к психологическому настоящему подтвердилась.

Исследование обнаружило еще один важный факт, свидетельствующий о несостоятельности квантовой интерпретации психологического настоящего. Если бы «квант настоящего», задаваемый индивидуальными особенностями личности либо начальной и конечной датами реализующегося составного события, действительно существовал, то события психологического настоящего непосредственно следовали бы друг за другом, образовывая некоторую сплошную, целостную цепочку «настоящих» событий. Другими словами, согласно квантовому подходу любое элементарное событие, находящееся в хронологическом интервале между двумя другими элементарными событиями психологического настоящего, также должно принадлежать психологическому настоящему. В действительности это было не так.

У большинства опрошенных события их настоящего хронологически следовали не друг за другом, а чередовались с событиями «ненастоящего». Гипотетические «кванты» оказывались как бы «пористыми» — между событиями настоящего нередко находилось несколько событий, к настоящему не принадлежащих. Это явление, которое мы назвали феноменом парциального настоящего (от латинского partialis — частичный), может быть выражено в разной степени в зависимости от того, из скольких отдельных «частей» (порций) состоит психологическое настоящее личности. В условиях проведенного эксперимента максимальная дробность настоящего равна четырем (каждое из 4 событий «настоящего» отделено друг от друга «ненастоящими» событиями); минимальная дробность равна единице (события настоящего следуют друг за другом, как и предполагается квантовым подходом).

Феномен парциального настоящего имел место у большинства респондентов как в начале эксперимента — при анализе событий, названных «настоящими» до их датировки, так и в конце эксперимента — при анализе событий, названных «настоящими» после их датировки, хронологического упорядочивания и причинно–целевого анализа (табл. 2). Датировка и хронологическое упорядочивание привели к небольшому увеличению случаев квантового настоящего, однако общее число лиц с квантовым и парциальным настоящим значимо не изменилось. Это особенно примечательно, так как свидетельствует, что феномен парциального настоящего обусловлен не просто возможным отсутствием осознанных хронологических датировок, а причинами иного рода.

Таблица 2. Дробность психологического настоящего на различных этапах эксперимента

Дополнительные данные, подтверждающие реальность феномена парциального настоящего, были получены в исследовании, проведенном на 45 испытуемых (21 мужчина и 24 женщины в возрасте от 22 до 32 лет) по следующей методике: испытуемые называли 10 наиболее важных событий своей жизни, датировали их и относили к прошлому, настоящему или будущему. Количество событий, относимых к настоящему, в данном случае не лимитировалось. Всего испытуемыми было названо от 1 до 6 событий настоящего, в среднем — 3,4. Лишь у 22 из 45 человек события настоящего хронологически следовали друг за другом, у остальных они чередовались с событиями прошлого и будущего. События настоящего при этом располагались в самых различных точках хронологической оси, порой на многие годы отстоящих от момента проведения исследования, тогда как события прошлого и будущего могли располагаться в непосредственной близости к данному моменту.

С точки зрения причинно–целевой концепции в обнаруженном феномене нет ничего неожиданного, поскольку принадлежность события к психологическому настоящему зависит не от хронологической локализации, а от удельного веса актуальных связей в поле данного события. Естественно, что актуальность хронологически более отдаленных событий может быть выше актуальности событий менее отдаленных. Это и приводит к возникновению парциального настоящего, к чередованию «настоящих» и «ненастоящих» событий, к парадоксам типа «прошлое после настоящего» или «будущее до настоящего».

Причинно–целевой подход позволяет преодолеть многие трудности, с которыми сталкиваются квантовый и событийный подходы. Прежде всего это касается вопроса о единице измерения психологического времени личности. Напомним, что при квантовом подходе таковй является относительно константный для индивида интервал физического времени, а при событийном — событие, длительность которого (разность между конечной и начальной датами) определяет диапазон психологического настоящего. Согласиться с таким пониманием единицы психологического времени не позволяют экспериментальные факты, которые свидетельствуют, во–первых, об отсутствии какихлибо индивидуально–устойчивых хронологических границ психологического настоящего в биографическом масштабе, во–вторых — о возможности отнесения в психологическое настоящее событий, и начало и конец которых принадлежат хронологическому прошлому или будущему, в–третьих — о парциальности психологического настоящего. Первый и третий из этих фактов противоречат квантовому подходу, второй — событийному.

Согласно же причинно–целевому подходу, единицей психологического времени является не интервал физического времени, не событие само по себе, а межсобытийная связь типа «причина — следствие» или «цель — средство». При этом единицей психологического прошлого выступает реализованная связь между двумя событиями хронологического прошлого, единицей психологического настоящего — актуальная связь между событиями хронологического прошлого и будущего, единицей психологического будущего — потенциальная связь событий хронологического будущего. При таком подходе вопрос о поиске устойчивых «квантов» психологического настоящего попросту снимается как не имеющий смысла, поскольку в причинно–целевых отношениях могут находиться события, сколь угодно далеко отстоящие друг от друга в хронологическом времени. Становится понятной и возможность принадлежности к настоящему событий, казалось бы полностью принадлежащих прошлому или будущему.

Такое понимание единицы психологического времени предъявляет определенные требования к методам его эмпирического исследования. Во–первых, исследование психологического времени в биографическом масштабе должно основываться на диагностике и анализе представлений личности о причинно–целевых зависимостях между элементарными событиями своей жизни, т. е. на исследовании субъективной картины ее жизненного пути. Во–вторых, выявляемая в ходе диагностики субъективная картина жизненного пути должна быть достаточно репрезентативной по отношению к реально имеющейся у личности и адекватно отражать наиболее существенные характеристики структуры межсобытийных связей. В–третьих, процедура диагностики должна быть достаточно оперативной и стандартизованной, а полученные данные — надежными, чтобы быстро и точно выявлять субъективную картину жизненного пути того или иного человека в форме, сопоставимой с результатами других людей.

В соответствии с данными требованиями нами был разработан специальный метод — каузометрия, особенности которого описаны в следующей главе.

ГЛАВА III

КАУЗОМЕТРИЯ — МЕТОД ИССЛЕДОВАНИЯ СУБЪЕКТИВНОЙ КАРТИНЫ ЖИЗНЕННОГО ПУТИ И ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ВРЕМЕНИ ЛИЧНОСТИ

________________________________________________________________________________

«Теперь жизнь представляется мне в виде капелек времени, которые бегут–тикают одна за другой, как часы, как вода, их можно сосчитать, как монетки».

X. Онетти, «Бездна»

Метод, рассмотрению которого посвящена данная глава, разработан в ходе операционализации основных понятий причинно–целевой концепции психологического времени. Предлагаемое название происходит от латинских слов causa (причина[10]) и metrum (измерение, мера) и отражает непосредственную диагностическую задачу — выявить представления личности о характере причинных и целевых связей между событиями ее жизни. Каузометрию можно отнести к классу биографических методов, имеющих давние традиции в истории психологической науки [Рыбников, 1930; Логинова, 1975]. Однако в отличие от традиционных биографических методов, направленных лишь на ретроспективное описание происшедших в жизни событий, цель каузометрии состоит в диагностике целостной субъективной картины жизненного пути, включающей в себя как происшедшие, так и предстоящие, ожидаемые и планируемые человеком события.

1. Процедура опроса

Каузометрический опрос проводится в индивидуальной форме, занимает 40—60 минут и состоит из следующих этапов: биографическая разминка; формирование списка событий; датировка событий; причинный анализ межсобытийных отношений; целевой анализ межсобытийных отношений; обозначение сфер принадлежности событий. Рассмотрим содержание каждого этапа.

Биографическая разминка

Исследователь (интервьюер) знакомится с обследуемым (респондентом), пытается установить с ним достаточно доверительные отношения, пробудить интерес к исследованию, активизировать процесс осмысления им своего жизненного пути, стимулируя размышления о личном прошлом, настоящем, будущем.

Говорить о жизни одновременно и легко, и не просто. С одной стороны, нет, казалось бы, ничего ближе и доступнее человеку, чем собственная жизнь, с другой же — эта жизнь всегда нечто сокровенное и далеко не с каждым можно и хочется говорить о ней. Для преодоления эффекта «защиты биографии» [Логинова, 1975] существует немало способов — от психоаналитической беседы до приема «встречной откровенности» [Психодиагностические методы…, 1976, 223]. Подобные приемы не всегда, однако, представляются корректными с этической точки зрения.

Одна из особенностей каузометрии состоит, как мы увидим, в том, что, давая возможность исследовать жизненный путь, она не предполагает в качестве обязательного условия снятие «защиты биографии» и достижение полной откровенности личности. Необходим лишь некоторый «минимум доверия», достаточный для того, чтобы в присутствии исследователя просто подумать о своей жизни. Именно этот «минимум» следует завоевать в ходе разминки.

Необходимо заинтересовать опрашиваемого в возможных результатах исследования. Важно объяснить опрашиваемому, что в исследовании он выступает не столько в роли испытуемого, сколько в роли эксперта по вопросам собственной жизни. В ходе исследования он в синтетическом и целостном виде сможет осмыслить свою жизнь, прошлое и будущее, сделав картину более ясной, чем она есть сейчас. Опыт работы с каузометрией показывает, что наряду с диагностической метод может выполнять и формирующую функцию, помогая человеку адекватнее оценить пройденные этапы жизненного пути, лучше осознать собственные планы и намерения.

Если имеется возможность, биографическую разминку лучше проводить за день–два до основного исследования, чтобы у опрашиваемого сформировалась готовность к участию в исследовании и чтобы он имел возможность внутренне подготовиться к нему, самостоятельно подумав над своим прошлым и будущим. Приведем ориентировочный текст инструкции биографической разминки, которым мы пользовались в исследовании.

«Меня зовут (…). Я представитель Института философии АН УССР. Провожу исследование того, как разные люди воспринимают свое прошлое, настоящее и будущее, как они переживают и оценивают время своей жизни. Исследование имеет чисто научные цели. Для участия в нем нам нужны люди зрелого возраста, имеющие определенный жизненный опыт, склонные к раздумьям над собственной жизнью, способные трезво ее оценивать. Прошу Вас помочь в этой интересной и важной работе. Если Вы не возражаете, я хотел бы встретиться с Вами в удобное для Вас время, для интервью, которое займет у нас около часа. Вам предстоит выступить в несколько необычной роли — эксперта по вопросам собственной жизни и проанализировать разные события своей жизни. При этом Вам не нужно будет сообщать мне ничего, о чем Вы не хотели бы рассказывать. Меня интересуют прежде всего лишь некоторые формальные особенности того, каким Вы видите свое прошлое, настоящее и будущее. Участие в исследовании может оказаться полезным и для Вас. Вы сможете детально и без спешки заняться анализом своей жизни, в результате чего Вам будет легче найти решение собственных жизненных проблем».

После получения согласия на участие в исследовании опрашиваемому предлагается выполнить пдготовительное задание — так называемый «циклический тест времени» [Cottle, 1976, 85].

Инструкция. «С помощью трех кругов попробуйте изобразить на бумаге свои представления о времени. Круги обозначают прошлое, настоящее и будущее. Расположите эти круги так, чтобы они выражали Ваши переживания взаимосвязи Вашего личного прошлого, настоящего и будущего. Вы можете использовать круги разной величины. Обозначьте, какой круг соответствует прошлому, какой — настоящему, какой — будущему».

Помимо самого поверхностного описания структуры временных представлений личности, этот тест выполняет также разминочную функцию: вводит человека в ситуацию исследования, выполняя роль «пускового толчка» для размышлений над собственной жизнью как целым.

Формирование списка событий

Цель данного этапа — сформировать исходный достаточно полный список наиболее важных, с точки зрения опрашиваемого, элементарных событий его жизни, включая события хронологического прошлого и будущего. В нашем исследовании список состоял из 15 событий. Такое число событий образует 210 межсобытийных отношений (n²— n), что, как будет показано ниже, является вполне репрезентативным для характеристики всей структуры межсобытийных отношений в жизни человека, доступно для их анализа с помощью техники попарных сравнений, а также позволяет осуществить количественную обработку получаемых в исследовании данных, удовлетворяющую статистическим критериям надежности. Удлинение списка событий представляется нецелесообразным, поскольку делает последующую работу опрашиваемого слишком длительной и утомительной, вследствие чего снижается надежность первичной информации. Уменьшение же списка резко снижает репрезентативность выявляемой структуры межсобытийных отношений и тем самым — надежность выводов, полученных после обработки первичной информации.

Формирование списка событий начинается с детального объяснения значения понятия «событие».

Инструкция. «Итак, приступим к основной части нашей беседы. В ходе ее Вам нужно будет проанализировать некоторые события Вашей жизни. Чтобы мы правильно понимали друг друга, давайте договоримся о значении самого слова «событие». Событием мы будем считать любое изменение в Вашей жизни. Это может быть изменение в природе или в обществе, в Вашем внутреннем мире (мыслях, чувствах, ценностях), в Вашем состоянии здоровья, наконец, в Вашем поведении, действиях и поступках на работе, в семье, в общении с друзьями и т. п. Итак, любое изменение — это событие. Причем, говоря «событие», мы всегда будем подразумевать некоторое конкретное изменение, происходящее мгновенно или достаточно быстро. Такие конкретные изменения будем называть элементарными событиями или просто событиями. Если же речь будет идти о какомлибо длительном периоде жизни, то в этом случае элементарным событием будет либо качало данного периода, либо его конец».

После того как интервьюер убедился в том, что опрашиваемый понимает слово «событие» как элементарное изменение в жизни, он просит опрашиваемого выделить и обозначить на отдельных карточках 15 наиболее важных событий его жизни. Для облегчения работы опрашиваемого и последующего контроля надежности метода не следует сразу просить выделить все 15 событий. Лучше вначале попросить указать пять самых важных событий, затем — еще пять и, наконец, — последние пять.

Инструкция. «Представьте себе всю свою жизнь. Попытайтесь увидеть ее целиком — от рождения и до смерти. В Вашей жизни было много событий, много еще впереди. Попробуйте найти (для самого себя) пять самых важных, по Вашему мнению, событий своей жизни. Учитывайте, что это могут быть и уже прошедшие события и те, которые Вы ожидаете в будущем. Постарайтесь также учесть изменения в самых разных сферах. (Можно напомнить, что это могут быть изменения в природе, обществе, внутреннем мире, здоровье, семье, работе, общении и т. п.). Название каждого события запишите на отдельной карточке; формулировка названия может быть любой. Вы можете написать само содержание события или, если Вам удобнее, обозначить его какимлибо условным словом, символом, рисунком. Главное требование — чтобы Вы сами хорошо помнили, какое событие обозначено на той или иной карточке, поскольку Вам еще нужно будет работать с ними».

Опрашиваемому предлагается пять пронумерованных карточек (№ 1—5), на которых он пишет названия событий в той последовательности, в которой они приходят ему в голову. Затем интервьюер предлагает следующие пять карточек (№ 6—10) и просит написать на них еще пять самых важных событий. И наконец, предлагается написать еще пять событий на карточках № 11—15.

Благодаря нумерации карточек можно легко восстановить последовательность написания событий, что пригодится при обработке и анализе данных.

Датировка

Опрашиваемый должен указать на карточках реальную или предполагаемую дату каждого события.

Инструкция. «Укажите, пожалуйста, максимально точную дату (год, месяц, если возможно, число) каждого выделенного Вами события. Если событие уже произошло, вспомните, когда именно. Если речь идет о 6удy–щем событии, поставьте на карточке предполагаемую дату. Учтите, что каждое написанное Вами событие должно быть тем или иным конкретным изменением. Поэтому каждое событие должно иметь лишь одну дату, соответствующую тому, когда это изменение произошло или произойдет. В том случае, если написанное Вами событие обозначает некоторый длительный период, имеющий начало и конец, подумайте еще раз, что конкретно Вы имели в виду, выделяя данное событие — его начало или конец, — и укажите соответствующую (начальную или конечную) дату. Можете также изменить формулировку данного события на более конкретную с тем, чтобы в дальнейшем Вы легко могли его вспомнить».

Если опрашиваемый затрудняется датировать будущие события, интервьюер может предложить следующее: «Исходите из того, что данное событие действительно произойдет, независимо от того, хочется Вам этого или нет. А теперь попробуйте отгадать, когда именно?»

После датировки всех событий опрашиваемый упорядочивает их в хронологической последовательности, проставляя около каждого события соответствующий хронологический номер. Интервьюер вместе с опрашиваемым должен обязательно проверить точность хронологической нумерации. Если два события имеют одну и ту же дату, необходимо либо уточнить их, либо выяснить, какое событие произошло раньше, а какое позже. Событий с одинаковыми датами и хронологическими номерами быть не должно.

Датировка событий помимо своей основной функции выполняет существенную методическую роль. В ходе датировки внимание опрашиваемого еще раз обращается на то, чтобы каждое событие было элементарным. Кроме того, если в дальнейшем опрашиваемый случайно забудет, какое именно событие обозначено тем или иным условным символом, он сможет вспомнить это, зная конкретную дату события.

Причинный анализ

Предшествующие этапы были лишь подготовительными к анализу межсобытийных отношений, являющемуся главной целью каузометрического исследования. Этот анализ начинается с выявления представлений опрашиваемого о причинно–следственных зависимостях между событиями его жизни. Перед проведением причинного анализа карточки складываются так, чтобы последнее событие (15) находилось сверху, а первое (1) — снизу. Опрашиваемый откладывает верхнюю карточку в сторону (рис. 6а) и начинает анализировать все имеющиеся отношения последнего 15 события со всеми 14 предшествующими.

Инструкция. «Мы переходим к главному этапу исследования. Вам нужно будет подумать над каждым событием и ответить на вопрос: Почему оно произошло или произойдет? Начнем с события 15. Оно имеет много причин, некоторые из которых, возможно, содержатся среди названных Вами и предшествовавших ему во времени событий. Можете ли Вы, к примеру, согласиться с утверждением, что событие 15 произойдет потому, что было (будет) событие 14»? Речь идет не о том, что событие 14— единственная причина события 15, а лишь о том, что между ними существует причинно–следственная связь. Меня интересует при этом только Ваше личное мнене, субъективное представление о наличии или отсутствии отношения «причина — следствие» между событиями 14 и 15. Отвечать нужно «да», если причинно–следственная связь есть, или «нет» — если таковая отсутствует».

Рис. 6. Расположение карточек с событиями при причинном анализе:

а — перед анализом причин события 15; б — после ответа на первый вопрос; в — перед анализом причин события 14.

Ответив, респондент откладывает карточку № 14, как это показано на рис. 6б, и переходит к ответу на следующий вопрос: «Является ли событие 13 одной из причин события 15»? Точно так же анализируются отношения события 15 со всеми остальными событиями, вплоть до 1–го.

После того как респондент проанализировал все отношения события 15, он переходит к анализу отношений события 14 с предыдущими. Аналогичным образом он анализирует затем причины событий 13, 12, …, 2. Каждый последующий цикл причинного анализа требует все меньших усилий, поскольку число анализируемых отношений уменьшается. В результате на каждый новый цикл затрачивается все меньше времени, и респондент легко втягивается в ситуацию исследования.

Таблица 3. Образец протокола причинного и целевого анализа

Для регистрации ответов интервьюер пользуется протоколом, образец которого представлен в табл. 3. По строкам и столбцам этой матрицы располагаются хронологически упорядоченные события, представленные соответствующими номерами. Для регистрации результатов причинного анализа отводится треугольная часть матрицы, которая расположена над главной диагональю — клетки 1,1; …15,15. В этом случае столбцы матрицы содержат события–следствия, а строки — события–причины. Ответы фиксируются в соответствующих клетках матрицы знаком «+», когда есть причинно–следственная связь, или знаком «0» — когда ее нет. Например, +, стоящий на пересечении 13 строки и 15 столбца, обозначает, что событие 13 является, по мнению опрашиваемого, причиной события 15; 0, располагаемый клеткой выше, свидетельствует об отсутствии причинно–следственной связи между событиями 12 и 15. В 14 столбце + обозначаются все причины события 14, в 13 — причины события 13 и т. д. Диагональные клетки матрицы (связь события с самим собой) остаются пустыми.

Целевой анализ

На этом этапе выясняются представления опрашиваемого о наличии между событиями его жизни связей типа цель — средство. Для целевого анализа карточки с событиями составляются так, чтобы сверху находилось событие 1, а снизу — 15. После небольшого отдыха начинается анализ целей события № 1.

Инструкция. «Только что Вы проанализировали возможные причинно–следственные отношения в Вашей жизни. Однако между событиями существуют отношения и другого типа — одно событие может выступать целью или средством по отношению к другому. Сейчас Вам нужно будет рассмотреть каждую пару событий и ответить на вопрос, является ли одно из них целью, а другое средством достижения этой цели.

Начнем с события 1. Отложите, пожалуйста, в сторону соответствующую карточку и подумайте над тем, для чего это событие произошло, какие цели Вы преследовали, совершая его. Конечно, по отношению к некоторым событиям этот вопрос может не иметь смысла, однако в ряде случаев он вполне оправдан. Можете ли Вы, к примеру, согласиться с утверждением, что «одной из целей события 1 было событие 2» или, другими словами, что «первое событие произошло для того, чтобы смогло произойти второе»?

Отвечать можно только «да» или «нет», причем в зависимости от того, что представляется Вам более верным с сегодняшней точки зрения. Если, к примеру, в момент свершения события 1 Вы не считали его средством достижения события 2, а теперь, оглядываясь назад, видите, что оно все же было целью, в которой ранее Вы не могли или не хотели себе признаться, то в этом случае следует давать ответ «да», т. е. «событие 2 — одна из целей события 1».

Ответив, респондент откладывает карточку с событием 2 в сторону и переходит к ответу на вопрос «является ли событие 3 одной из целей события 1?» Аналогичным образом анализируются отношения события 1 с событиями 4, 5….. 15.

Окончив целевой анализ события 1, респондент переходит к анализу события 2. Он рассматривает отношения этого события со всеми последующими, отвечая каждый раз на вопрос: «Являются они целями события 2 или нет?» Подобным же образом анализируются цели событий 3, 4, …, 14. Как и в ходе причинного анализа, интервьюер должен следить за тем, чтобы ни одно из отношений не было пропущено.

Ответы фиксируются интервьюером в части протокола, расположенной под главной диагональю (см. табл. 3). Теперь столбцы матрицы соответствуют событиям–средствам, а строки — событиям–целям. Ответы обозначаются «+», если есть связь цель — средство, или «0», если ее нет. Например, + , стоящий на пересечении 4 строки и 1 столбца, обозначает, что событие 4 является целью события 1, а стоящий клеткой ниже 0 свидетельствует, что событие 5 не является целью события 1.

Обозначение сфер принадлежности

Поскольку смысл событий опрашиваемый мог сохранить в тайне, обозначая его любым, понятным лишь одному ему условным символом, содержательная сторона жизненного пути может оказаться для исследователя полностью утраченной. Чтобы этого не произошло, после окончания причинного и целевого анализов респондента просят указать, к какой сфере жизни принадлежит то или иное событие.

Инструкция. «Наша беседа подходит к концу. Благодарю Вас за участие. Ваши ответы для нас очень важны, надеюсь, что они не очень Вас затруднили. Для анализа результатов всего исследования, в котором кроме Вас принимают участие много других людей разных возрастов и профессий, нам необходимо иметь также некоторые сведения о самих событиях. Просмотрите, пожалуйста, карточки и на каждой из них укажите, к какой сфере жизни принадлежит соответствующее событие».

В зависимости от целей исследователя респонденту может быть предложена та или иная классификация событий. Мы пользовались следующей: О — изменение в обществе, П — в природе, Ц — в мыслях, чувствах, ценностях, 3 — в состоянии своего здоровья, С — в семье и быту, Р — изменения, связанные с работой, образованием, общественной деятельностью, Д — изменения в сфере досуга, общения, хобби. Ознакомившись с предложенной классификацией[11], опрашиваемый указывал на каждой карточке буквенный код сферы, желательно одной, к которой принадлежит данное событие. В случае затруднения он мог написать обозначения нескольких сфер, обязательно указав на первом месте ту, которая является ведущей.

После обозначения сфер принадлежности интервьюер переносит в протокол информацию о дате и сфере каждого события или, если опрашиваемый не возражает, берет у него сами карточки. Интервьюер может выяснить также интересующие его объективные биографические сведения. На этом процедура опроса завершается.

Опыт проведения каузометрических опросов позволяет дать несколько практических советов.

1. Для опроса следует выбирать тихое, спокойное место, не связанное у опрашиваемого с какимилибо ассоциациями, задающими определенное направление его размышлениям над жизнью. Поэтому лучше не проводить опрос дома у опрашиваемого или у него на работе, а выбрать нейтральное помещение.

2. Во время опроса опрашиваемый выступает в роли эксперта по вопросам собственной жизни, в которых нет никого более компетентного, чем он сам. Интервьюер должен приложить максимум усилий для того, чтобы опрашиваемый именно так понял свою роль в исследовании.

3. Интервьюеру необходимо занимать нейтральную, но вместе с тем доброжелательную позицию и воздерживаться от оценочных суждений. Обсуждение неизбежно возникающих в ходе опроса жизненных ситуаций и проблем следует отложить до завершения опроса, иначе оно может внести искажения в ответы опрашиваемого.

4. Среди выделенных событий могут оказаться и весьма неприятные, анализ которых вызовет внутреннее сопротивление опрашиваемого, вплоть до нежелания его продолжать. В этом случае интервьюеру необходимо в максимально корректной форме убедить опрашиваемого в том, что он может поставить себя «выше ситуации», напомнив ему, что сейчас он выступает в роли эксперта, которому необходимо трезво оценить отношения в своей жизни. Не следует опасаться отрицательных последствий, напротив, — объективация опрашиваемым представлений о своей жизни может выполнить даже психотерапевтическую роль и помочь человеку лучше справиться с жизненными трудностями.

2. Надежность первичной информации

Итак, в ходе опроса интервьюер получил от опрашиваемого сведения о сферах принадлежности, реальных и предполагаемых датах наиболее важных событий его жизни, о характере межсобытийных отношений. Насколько надежна полученная информация? Отражает ли она относительно устойчивые представления человека об особенностях своего жизненного пути или случайные, подверженные ситуативным влияниям мнения и оценки? Насколько полно в этой информации представлена субъективная картина жизненного пути личности?

Устойчивость

Вопрос об устойчивости имеетдва аспекта: первый касается устойчивости сформированного респондентом списка событий, второй — устойчивости его суждений о характере межсобытийных отношений. Первый аспект имеет отношение к содержательной стороне жизненного пути, косвенно он будет рассмотрен несколько ниже при анализе репрезентативности результатов исследования. Второй в большей мере связан с формальной стороной жизненного пути и имеет непосредственное отношение к возможности использования метода для диагностики механизмов психологическою времени. Рассмотрим его более подробно.

Для определения степени устойчивости суждений респондента о характере межсобытийных отношений с каждым участником исследования (30 человек от 28 до 42 лет) проводился повторный опрос на следующий (иногда второй–третий) день[12]. Респонденту возвращались карточки с указанными им событиями (карточки хранились у интервьюера в запечатанном, если того желал респондент, конверте) с просьбой еще раз проанализировать причины и цели каждого события. Процедура причинного и целевого анализа была идентична первоначальной. Ответы фиксировались интервьюером в прежнем протоколе, но так, чтобы первоначальные ответы самому интервьюеру видны не были. Последнее было предпринято, чтобы избежать артефактов, связанных с «эффектом предубежденности экспериментатора» [Шихирев, 1979, 179].

Сразу же после окончания второго опроса интервьюер сравнивал первоначальные и повторные ответы и проводил еще один, на этот раз избирательный опрос, в ходе которого респондент анализировал лишь те межсобытийные отношения, по поводу которых были даны противоречивые ответы. Его просили еще раз ответить, есть ли между соответствующими событиями причинная (целевая) связь.

На основании результатов такой тройной проверки для каждого респондента вычислялись две группы показателей устойчивости (воспроизводимости) ответов:

а) первичная устойчивость — процент ответов, совпадающих при сравнении результатов второго опроса с первым;

б) вторичная устойчивость — процент ответов, совпадающих при сравнении результатов третьего, избирательного опроса с первым, т. е. то, как часто в спорных случаях окончательные (третьи) ответы совпадали с первоначальными.

В каждую из названных групп входило по три показателя, соответствующих первичной или вторичной воспроизводимости первоначальных данных: отдельно причинного, целевого анализа, их обоих вместе. В итоге для каждого респондента было получено шесть показателей устойчивости. Характеристики их распределения в исследуемой выборке из 30 человек приведены в табл. 4 (во всех случаях распределение значимо не отличалось от нормального).

Таблица 4. Статистические характеристики показателей устойчивости исходных данных каузометрического опроса

Приведенные результаты свидетельствуют о высокой степени устойчивости первоначальных суждений респондентов. В среднем лишь в 12 % случаев повторные ответы отличались от первоначальных. Первичная воспроизводимость ответов при целевом анализе несколько выше, чем при причинном. Это указывает на то, что отношения «цель — средство», как правило, больше осмысливаются, чем отношения «причина — следствие».

В случае рассогласования между первоначальными и повторными ответами предпочтение чаще отдается повторному (около 60 % случаев) ; это имеет место и в причинном, и в целевом анализе. Если учесть, однако, что третий опрос проводился сразу же после второго, и сделать поправку на лучшую сохранность в памяти респондента его вторых ответов в сравнении с первыми, то приведенные данные свидетельствуют, скорее, о том, что в случае одинаковой сохранности ответов предпочтение отдавалось бы любому из них приблизительно с равной вероятностью. Следовательно, можно сделать вывод, что представления человека о межсобытийных отношениях носят вероятностный характер, т. е. ответы «нет связи», «есть связь» — это лишь полюсы непрерывного континуума от полной уверенности в отсутствии причинных или целевых зависимостей (вероятность ответа «да» равна нулю) через «зону сомнений» до полной уверенности в их наличии.

Данный вывод имеет принципиальное значение. Он коренным образом меняет саму интерпретацию показателей устойчивости, превращая их из меры надежности первичной информации в способ измерения субъективной вероятности («веса», интенсивности) каузальных связей. Поэтому, если первичная воспроизводимость конкретного ответа оказывается низкой, это указывает не столько на его невысокую надежность, сколько на среднюю степень субъективной интенсивности соответствующей связи. Например, если респондент, анализируя отношение между i–м и j–м событиями, в первом случае назвал ie событие причиной j–го, а во втором и третьем не назвал, то субъективная интенсивность, «вес» причинной связи s_ij = ¹/₃ = 0,33. В случае, когда связь указана в первом и третьем опросе, s_ij = = ²/₃ = 0,67.

Основываясь в дальнейшем на таком понимании устойчивости ответов, рассмотрим вопрос об их репрезентативности.

Репрезентативность

В идеале, полученные в ходе опроса ответы должны с максимальной полнотой отражать представления личности о своем жизненном пути — событиях жизни и отношениях между ними. Этот идеал, конечно же, недостижим. В жизни происходит множество разных событий — прошлых и будущих, больших и малых, внешних и внутренних — и учесть все их невозможно не только практически, но и теоретически. Вместе с тем для диагностики механизмов психологического времени в биографическом масштабе такой исчерпывающий учет всех жизненных событий не является обязательным. Если исходить из того, что психологическое время является отражением причинных и целевых связей между событиями, то основным условием надежности диагноза выступает полнота учета именно этих связей, а не событий самих по себе. Поэтому главное — чтобы в опросе были учтены события, имеющие причинные и целевые связи; события же, не имеющие таких связей, могут быть упущены без особого ущерба для диагноза.

Более того, могут быть упущены также события, имеющие небольшое число связей с другими событиями. Необходимо лишь, чтобы выявленная в опросе картина причинно–целевых отношений в наиболее существенных чертах соответствовала полной структуре межсобытийных отношений, имеющих место с точки зрения опрошенного. Это требование является требованием репрезентативности исходных данных опроса.

Стремясь сделать результаты опроса достаточно репрезентативными, мы сталкиваемся с парадоксальной ситуацией: в опросе должны быть учтены лишь те события, которые имеют достаточно много связей с другими событиями, но такие события, включенные в причинно–целевую сеть, могут быть выявлены лишь после анализа результатов самого опроса. Может показаться, что эти трудности преодолимы путем проведения широкого пилотажного исследования, выявления наиболее взаимосвязанных событий и последующей стандартизации списка событий, предлагаемого в диагностическом исследовании. Это вполне возможный путь, однако он дает частичное решение, обоснованность которого широко варьирует применительно к жизни каждого конкретного человека. Представления люей о характере отношений даже между одними и теми же событиями весьма индивидуальны, и события, связанные, с точки зрения одного человека, как причина и следствие или как цель и средство, с позиции другого человека и в его жизни, могут не иметь друг с другом никаких зависимостей.

Можно предложить другой способ достижения репрезентативности, который в отличие от вышеизложенного применим к результатам опроса каждого конкретного респондента и направлен на обеспечение их «априорной» репрезентативности. Этот способ основан на предположении, что степень включенности события в субъективную сеть межсобытийных связей отражается в сознании человека в форме переживания им значимости данного события. Иными словами, чем больше связей имеет данное событие, тем более значимо оно с точки зрения самой личности. И чем более значимо событие для человека, тем в большей мере, с его точки зрения, оно влияет на другие события или зависит от них, выступая по отношению к ним причиной или следствием, целью или средством. Незначимые же события — это такие, которые слабо связаны с другими событиями, порой являются даже изолированными, случайными, или, пользуясь выражением M. M. Бахтина, «авантюрными» [1975, 237].

Если сформулированная гипотеза о прямой зависимости субъективной значимости события от степени его включенности в межсобытийную сеть верна, то решить задачу репрезентативности методически не так сложно. Нужно лишь, чтобы опрашиваемый называл при формировании списка событий наиболее значимые, с его точки зрения, события своей жизни. Тем самым он будет выявлять наиболее включенные в межсобытийную сеть события, т. е. как бы «вытаскивать» наиболее «густые», насыщенные связями узлы этой сети. Благодаря этому полученная в опросе система межсобытийных связей окажется достаточно репрезентативной, несмотря на сравнительно небольшое число событий.

Правомерность подобного подхода к определению репрезентативности была проверена следующим образом.

Напомним, что во время опроса респондент называл не все 15 событий сразу, а блоками — по 5 событий в каждом. Причем в первый блок входили наиболее важные события его жизни, во второй — следующие 5 событий, и наконец, в третий — последние 5 из наиболее важных событий. Тем самым субъективная значимость событий в первой пятерке была выше, чем во второй, а во второй — выше, чем в третьей.

Чтобы установить иерархию событий по значимости внутри каждого блока, мы просили респондента после написания первых пяти событий расположить их по степени важности в его жизни с его собственной точки зрения. Аналогичным образом респондент проводил ранжирование событий двух следующих пятерок. В итоге была получена иерархия всех 15 событий по степени их субъективной значимости у каждого респондента в отдельности.

Степень включенности события в систему межсобытийных связей определялась на основе данных, полученных в ходе первоначального, повторного и третьего опросов. Для каждого респондента была составлена итоговая каузоматрица (табл. 7), в клетках которой записаны вероятности причинной или целевой связи между соответствующими событиями.

Мерой включенности i–го события в сеть является относительная сумма элементов і–го столбца и i–й строки матрицы. Так, если и в первом и во втором опросах респондент считает рассматриваемое событие следствием и целью всех предшествующих, а также причиной и средством всех последующих, то степень включенности данного события будет максимальной и равна 100 %. Если же событие ни разу не называлось в числе причин, следствий, целей или средств, то его включенность равна нулю. Промежуточные между 0 и 100 значения соответствуют разной степени включенности (в %)·

Итак, для каждого человека мы имели две ранжировки событий: по степени субъективной значимости и по степени включенности в межсобытийную сеть. Согласно предложенной выше гипотезе обе ранжировки должны совпасть, т. е. самые значимые события должны быть наиболее включенными. Мерой их сходства может служить коэффициент ранговой корреляции Кендэла, который мы вычислили для каждого респондента в отдельности.

Результаты проверки оказались следующими: у 7 респондентов из 30 субъективная значимость и включенность были достоверно связаны друг с другом (р<0,05), у 18 — корреляции слабо положительны, у 5 — обнаружена даже слабая тенденция к отрицательной связи. Особенно примечательны два респондента: у первого иерархия событий по значимости почти полностью совпадает с их иерархией по включенности ( = 0,74, р<0,001), а у второго с ростом включенности значимость событий имеет тенденцию к снижению ( = —0,33, р<0,10). Попытаемся разобраться в возможных причинах неполной подтверждаемости исходной гипотезы.

Ожидая получить высокие положительные корреляции во всех индивидуальных случаях, мы неявно предполагали соблюдение двух весьма «жестких» условий: во–первых, что опрашиваемый абсолютно адекватно осознает реальную личную значимость событий; во–вторых, что он искренне отвечает интервьюеру, какие события для него более важны, а какие — менее. Что касается второго условия, то его можно считать в основном соблюденным, поскольку содержание событий респондент мог сохранить в тайне, благодаря чему возможное влияние «социальной желательности» на оценку значимости событий было существенно ослаблено, если не полностью сведено к нулю. Косвенно это подтверждается отсутствием значимых различий в средних коэффициентах корреляции у мужчин ( = 0,23) и женщин ( = 0,17), что при влиянии «социальной желательности» могло бы иметь место хотя бы в силу того, что интервьюером во всех случаях являлся мужчина [Рабочая книга социолога, 1977, 415].

Соблюдено ли было первое условие? Можно ли с уверенностью утверждать, что человек во всех случаях отдает себе отчет в том, какие события для него реально более значимы, а какие — менее? Конечно же, нет. С того времени как в психологии возникла проблема бессознательного, стало очевидным, что реальная значимость событий для человека и осознаваемая далеко не всегда совпадают. Более того, в результате действия различных механизмов «психологической защиты» реальная значимость нередко «сопротивляется» попыткам ее осознания личностью, а сама личность — возможностям этого осознания [Бассин, 1969, 124—125; Соколова, 1980, 28—37]. Поэтому даже будучи мерой субъективной значимости, включенность события в межсобытийную сеть являлась бы ею лишь на неосознанном уровне, следовательно, попытки обнаружить во всех случаях высокие положительные корреляции включенности с осознанными оценками важности события заранее были обречены на неудачу[13].

На правомерность такого объяснения указывают результаты небольшого интервью, проведенного с каждым респондентом после завершения каузометрического опроса. В интервью выяснялось отношение к гипотетическим «психологическим часам», дающим возможность постоянного внешнего контроля (со стороны самого человека) степени реализованности своей жизни, определялось наличие потребности в этом контроле, наличие или отсутствие «внутреннего сопротивления» по отношению к нему.

Инструкция. «Представьте себе, что изобретен прибор, назовем его «психологическими часами», глядя на который Вы всегда можете узнать, насколько реализовались Ваши жизненные ожидания и планы, все, что Вы ждете от жизни, и все, что считаете возможным получить от нее. Стрелка этих своеобразных часов покажет 100 %, если все ожидаемое уже реализовалось, 0 % — если еще ничто не реализовалось, и любое промежуточное значение в зависимости от степени реализации. В отличие от обычных часов в этих часах ход стрелки был бы обратим. К примеру, если у Вас вдруг произойдет переоценка ценностей, если вы разочаруетесь в сделанном или расширите свои планы и ожидания, стрелка «поползет» назад и покажет, что Вы реализовались сейчас меньше, чем ранее.

Таблица 5. Ответы, полученные в интервью «Часы»

В момент достижения всех Ваших главных целей она бы резко «прыгнула» вперед — к отметке близкой 100 %. Словом, часы меняли бы свои показания в зависимости от Ваших ожиданий и оценок, а также Ваших реальных достижений. Хотели бы Вы иметь такие часы? Почему?»

Анализ ответов позволил выделить две полярные группы. В первую группу (9 человек) вошли лица, которые либо считали, что такие средства самоконтроля были бы для них крайне полезны и могли бы помочь в поисках оптимального стиля жизни, либо, без сопротивления отнесясь к самой идее использования средств внешнего самоконтроля, считали, что лично они уже обладают чемто подобным в своем внутреннем мире или попросту в них не нуждаются. Во вторую группу (13 человек) вошли те, кто независимо от наличия или отсутствия потребности в самоконтроле не хотели бы отдавать себе постоянный отчет в степени реализованности своей жизни, мотивируя это, как правило, тем, что «лучше этого вовсе не знать». В табл. 5 приведены ответы представителей каждой из выделенных групп; рядом с каждым ответом стоит индивидуальное значение коэффициента корреляции между включенностью события в межсобытийную сеть и оценкой важности события со стороны данного человека.

Сравнение коэффициентов корреляции у представителей разных групп обнаруживает весьма существенные различия. В первой группе 4 из 9 корреляций оказались статистически достоверными, во второй — лишь 2 из 13. Средний коэффициент корреляции в первой группе +0,38, во второй группе +0,13 (разница в средних значима при р<0,05). Анализ содержания ответов представителей второй группы обнаруживает четко выраженную тенденцию к достаточно сильной «психологической защите» по отношению к жизненной информации, которая может оказаться неприятной или привести к нежелательным последствиям. Все это подтверждает мысль о том, что причиной низких коэффициентов корреляции в индивидуальных случаях, действительно, может являться неадекватное осознание человеком реальной значимости событий своей жизни.

Это не значит, однако, что первоначальная гипотеза о зависимости между включенностью и значимостью события обречена на недоказуемость. Ее можно проверить и другим способом, при использовании которого уравновешиваются и нейтрализются индивидуальные различия в точности осознания, а зависимость между значимостью и включенностью проявляется как бы в «очищенном» от влияния побочных, искажающих факторов виде.

Из всех названных в ходе опроса событий были взяты лишь те, которые при ранжировке по значимости оказывались на первом месте (30 событий — по одному у каждого респондента). Для этих событий вычислялся средний показатель включенности в межсобытийную сеть. Аналогично определялись средние показатели включенности следующих по значимости событий: вторых, третьих, четвертых… и т. д., вплоть до пятнадцатого. Общая зависимость средней включенности события от его рангового места в субъективной иерархии значимости изображена на рис. 7. На этот раз картина почти полностью совпадает с теоретически ожидаемой. Коэффициент корреляции между включенностью и значимостью достигает очень высокого уровня: = 0,79 при р<0,001 (корреляция по Спирмену равна 0,90). Если вспомнить смысл показателя , то согласно полученному значению в 89,5 % случаев более значимое из любых двух событий оказывается и более включенным в межсобытийную сеть[14]. Наличие столь тесной связи подтверждается и результатами сравнения средней включенности в трех группах событий: занимающих в иерархии значимости места с 1 по 5, с 6 по 10, с 11 по 15.

Рис. 7. Средние показатели включенности в межсобытийную сеть () событий разной степени субъективной значимости (z).

Средние показатели включенности равны соответственно 0,31, 0,26, 0,23 (различия в средних между крайними группами достоверны на 0,1 %-ном уровне).

Обратим внимание также на тот факт, что зависимость средней включенности от рангового места события хорошо аппроксимируется уравнением линейной регрессии. Анализ уравнения показывает, что при сохранении линейной зависимости уже 36–е по значимости событие будет иметь нулевую включенность, т. е. окажется «авантюрным», не связанным с другими событиями ( = 0,0 при z = 35,8). А это значит, что увеличение числа событий сверх 35 не добавит ни одной даже самой слабой причинной или целевой связи, и структура межсобытийных связей окажется полностью исчерпанной. Таким образом, если бы опрос проводился на базе списка из 35 событий, то в нем были бы представлены практически все причинные и целевые связи.

Принимая это во внимание, рассчитаем среднюю степень репрезентативности картины межсобытийных связей, выявляемой при анализе списка из 15 событий в случае соблюдения условия линейности. Она будет равна удельному весу суммы обнаруженных при опросе связей в общем количестве связей, которые могут быть обнаружены при анализе 35 событий. Как показано на рис. 7, репрезентативность равна 67 %, т. е. при анализе 15 событий выявляется ²/₃ всех причинных и целевых связей, имеющих место, по мнению человека, между событиями его жизни. Эти связи, отражая основные «линии жизни» человека и являясь как бы «каркасом» его субъективной картины жизненного пути, позволяют достаточно точно судить об общих свойствах структуры межсобытийных связей.

Данный вывод имеет статистический характер и непосредственно относится лишь к исследуемой выборке в целом. Он ограничен также тем, что сделан в предположении сохранения линейной зависимости между включенностью и значимостью при дальнейшем увеличении списка событий. Посмотрим, насколько он применим к каждому респонденту в отдельности независимо от соблюдения условия линейности.

С помощью специальной программы обработки[15] на ЭВМ был проведен анализ изменения числа связей по мере увеличения длины списка событий. На первом цикле подсчитывалась сумма причинных и целевых связей (с учетом их вероятностей), имеющих место между двумя наиболее важными, с точки зрения того или иного респондента, событиями. На втором цикле определялась сумма связей между тремя наиболее важными событиями, на следующем — между четырьмя, и т. д., вплоть до подсчета суммы связей между всеми пятнадцатью событиями. После этого сумма связей между всеми пятнадцатью событиями принималась за 100 % и по отношению к ней вычислялся удельный вес связей, полученных на каждом из предшествующих циклов (нормировка была предпринята для того, чтобы сделать более сопоставимыми результаты отдельных респондентов).

Рис. 8. Пример изменения количества межсобытийных связей по мере увеличения числа значимых событий в подматрицах разной размерности.

Приведем конкретный пример. На рис. 8 отражено изменение количества межсобытийных связей по мере увеличения числа значимых событий у одного из респондентов. Между двумя наиболее важными событиями связей не оказались. Добавление третьего по важности события привело к возникновению двух разных по вероятности связей с уже имеющимися двумя событиями. Четвертое по важности событие не дало дополнительных связей с более важными, а дальнейшее увеличение числа событий с 5 до 10 каждый раз приводило к их появлению. Но уже начиная с одиннадцатого события, последующее удлинение списка ни к чему не привело — сумма связей осталась прежней. Не исключено, конечно, что за пределами списка еще существуют менее значимые события, способные дать дополнительные связи; однако, глядя на рисунок, вряд ли можно согласиться с мыслью, что их добавление приведет к существенным изменениям.

Мы привели этот пример как наиболее выразительную иллюстрацию случая почти полной репрезентативности исходных данных каузометрического опроса. О ней можно говорить в том случае, когда 100 %-ная насыщенность каузоматрицы причинными и целевыми связями достигается уже при учете не всех пятнадцати событий, а хотя бы четырнадцати. Таких случаев было у нас 6 из 30 возможных. Общая же картина распределения индивидуальных показателей сходства подматриц из 14 событий с полными каузоматрицами представлена в табл. 6. Распределение скошено и имеет сильно выраженную моду в районе 95 — 100 %, указывающую что у 14 человек насыщенность подматрицы либо полностью совпадает с насыщенностью всей каузоматрицы (6 человек), либо отличается от последней не более чем на 5 % (8 человек). Следовательно, почти для половины респондентов можно говорить об очень высокой репрезентативности полученных от них данных. В отношении остальных остается довольствоваться лишь средним показателем репрезентативности, рассчитанным выше на основе анализа уравнения линейной регрессии.

Таблица 6. Распределение индивидуальных показателей «сходство полной каузоматрицы с подматрицей из 14 событий»

Завершая рассмотрение вопроса о репрезентативности, наметим некоторые возможные пути ее дальнейшего повышения.

Во–первых, опрос может проводиться на основе стандартизированного списка событий с возможностями внесения корректив (замен, добавлений, удалений) со стороны респондента. Такая процедура может ослабить эффект «психологической защиты», если в список включить выявленные в ходе предварительного пилотажа «незамечаемые» события — такие, включенность которых в межсобытийную сеть высокая, а осознанная оценка значимости низкая.

Во–вторых, решающее значение представляет проведение методических экспериментов с более длинными списками событий (вплоть до 30—35). Чтобы уменьшить число возникающих при этом парных сравнений, одна группа испытуемых должна проводить лишь причинный анализ, а другая — лишь целевой. В результате сравнения стеени насыщенности каузоматриц разной размерности можно будет выяснить точную репрезентативность данных в каждом из видов анализа в отдельности и определить оптимальную для разных целей длину списка событий.

В–третьих, процедура причинного и целевого анализа может быть не сплошной, а выборочной, при которой респондент должен анализировать лишь некоторые межсобытийные отношения. При разработке принципов выборочного опроса и конкретных планов его проведения помощь может оказать предложенный В. И. Паниотто [1980] метод множественных сравнений, который позволяет осуществить парные сравнения большого числа объектов (80 и более). Адаптация этого метода к каузометрическому опросу могла бы намного расширить возможности последнего.

3. Представление результатов

Результаты опроса могут быть представлены двумя способами: таблицей межсобытийных отношений (каузоматрицей) и графом межсобытийных связей (каузограммой). С обеими мы имели возможность бегло познакомиться ранее, теперь же рассмотрим их более подробно.

Каузоматрица — это таблица межсобытийных отношений, которая составляется на основе обобщения протоколов причинного и целевого анализов в одном или нескольких опросах. По строкам и столбцам этой таблицы располагаются упорядоченные в хронологической последовательности события так, что первая строка и первый столбец соответствуют первому событию, а последняя строка и столбец — последнему событию.

Элементами каузоматрицы являются показатели причинной или целевой связи между i–м и j–м событием, которые обозначаются символом s_ij. В том случае, когда с респондентом проводится лишь один опрос, показатель s_ij принимает значение либо 0 (связи нет), либо 1 (связь есть), а сама каузоматрица идентична протоколу опроса. Когда же на базе тождественного списка событий проводится несколько (2—3) опросов, показатель s_ij· представляет собой относительные частоты соответствующих связей. В нашем исследовании им присваивались значения:

0,0 — отсутствие связи и в первом, и во втором опросах (в третий, выборочный опрос анализ данного отношения не включался);

0,33 — наличие связи лишь в одном из первых двух опросов и ее отсутствие в третьем;

0,67 — наличие связи лишь в одном из первых двух опросов и ее наличие в третьем;

1,0 — наличие связи и в первом, и во втором опросах (в третий опрос анализ данного отношения не включался).

Веса (частоты) причинной связи записываются в клетках, расположенных над главной диагональю матрицы. Событие, обозначающее i–ю строку, является в данном случае возможной причиной всех последующих событий; событие, расположенное в j–м столбце, выступает возможным следствием всех предшествующих. Элемент s_ij обозначает уверенность опрашиваемого в том, что i–е событие является причиной j–го, а j–е событие — следствием і–го.

В клетках матрицы, расположенных под главной диагональю, записываются веса целевой связи. Событие, обозначающее строку, выступает теперь возможной целью всех предшествующих, а «событие–столбец» — возможным средством всех последующих. Элемент s_ij, соответствует уверенности опрашиваемого в том, что j–е событие является средством достижения і–го, а і–есобытие — целью j–го.

Пример 1. В табл. 7 приведена каузоматрица, полученная от одного из респондентов в результате тройного причинного и целевого анализа. Рассмотрим одно из будущих событий, пусть это будет «творческая работа» (№ 11). По мнению респондента, она наступит вследствие «женитьбы» (s_1,11 = l), «работы в редакции» (s_2,11 = l), «поступления в университет» (s_3,11 = 0,67) и «окончания университета» (s_9,11 = l); сама же послужит одной из причин «перемены места жительства» (s_11,13 = 0,33), «совместной творческой работы» (s_11,14 = l) и «материального благополучия семьи» (s_11,15 = l). Для того чтобы «творческая работа» началась, были «работа в редакции» (s_11,2 = l) и «поступление в университет» (s_11,3 = l), ожидается «получение комнаты» (s_11,8 = 0,67) и «окончание университета» (s_11,9 = =1). В свою очередь «творческая работа» станет средством достижения «уравновешенности» (s_12,11 = 0,67), «совместной творческой работы» (s_14,11 = 1) и «материального благополучия семьи» (s_15,11 = l). Аналогичным образом можно описать связи любого другого события.

Каузоматрица удобна для вторичной обработки данных и вычисления различных эмпирических индексов, К ней могут быть применены методы матричного анализа с их реализацией на ЭВМ. Вместе с тем каузоматрице недостает простоты и наглядности, что успешно преодолевается путем построения каузограмм.

Каузограмма — это графическое изображение межсобытийных отношений, общей структуры причинных и целевых связей, выявленных в ходе каузометрического опроса[16]. Она содержит наглядную информацию о значимости (реальной и осознаваемой) событий, об их хронологической последовательности и локализации во времени жизни, об отношениях между событиями.

Перед построением каузограммы вычисляется степень включенности каждого события в межсобытийную сеть. Включенность i–го события (_i) равна сумме элементов і–го столбца и i–йстроки каузоматрицы, деленной на теоретически максимально возможную сумму элементов:

где n — число событий; s_ij, s_ji— вероятности межсобытийных связей.

После этого на листе бумаги откладываются координатные оси: горизонтальная ось указывает дату каждого события, вертикальная — степень его включенности в межсобытийную сеть. Каждое событие отображается на плоскости кружком, в середине которого записывается номер данного события. События, связанные друг с другом как причина и следствие, соединяются стрелкой, идущей из прошлого в будущее: причина следствие. События, связанные друг с другом как средство и цель, соединяются стрелкой, идущей из будущего в прошлое: средство цель.

Рис. 9. Каузограмма (соответствующую каузоматрицу см. в табл. 7).

Пример 2. Выше изображена каузограмма (рис. 9), отражающая субъективную структуру межсобытийных отношений, имеющих место с точки зрения респондента, каузоматрица которого представлена в табл. 7[17]. Анализируя теперь событие «творческая работа» (№ 11), можно легко найти основные причины данного события (№ 1, 2, 9), его следствия (№ 14, 15), средства (№ 2, 3, 9) и цели (№ 14, 15).

Таблица 7. Пример каузоматрицы

При построении каузограммы в реальном масштабе хронологического времени возникают трудности, связанные с тем, что даты нескольких событий и их включенность могут быть очень близки друг к другу. Эти трудности снимаются при построении стандартной каузограммы, в которой по горизонтальной оси равномерно располагаются хронологические номера событий, а по вертикальной — их ранговые номера в иерархии включенности. Информация о точной дате и степени включенности записывается рядом с хронологическими и ранговыми номерами. В середине кружка записывается название или сфера принадлежности соответствующего события.

Рис. 10. Пример стандартной каузограммы.

Пример 3. На рис. 10 изображена стандартная каузограмма структуры межсобытийных связей у одного из респондентов. В ней четко выделяются три автономные группы событий: «внутренний мир — Ц и работа — Р», «семья — С», «семья и здоровье — СЗ». Эти группы строго иерархизированы; субъективная значимость резко снижается от первой к третьей. Имеются также два «авантюрных события (12 и 15), не связанные ни с одним из Других.

Стандартная каузограмма легче для построения и удобнее для сравнения результатов разных людей. Ею лучше пользоваться в случае, когда основной интерес представляет лишь структура межсобытийных связей, а не расположение событий и связей в реальном масштабе хронологического времени. Каузограммы могут стать более наглядными, если причинные и целевые связи обозначать разным цветом, яркость которого зависит от вероятности соответствующей связи; события же обозначать геометрическими фигурами (круг, треугольник, квадрат) в зависимости от ведущей сферы принадлежности.

После построения каузоматрицы и каузограммы вычисляются количественные показатели, позволяющие диагностировать особенности субъективной картины жизненного пути у обследуемого человека. В частности, отдельные события могут быть описаны и сопоставлены в аспекте их общей и актуальной значимости для личности, принадлежности к психологическому прошлому, настоящему и будущему, «стартовой» или «финишной» роли в жизни. Некоторые из этих показателей мы рассмотрим в следующих главах при анализе различных феноменов психологического времени личности.

ГЛАВА IV

УДАЛЕННОСТЬ СОБЫТИЙ В ПСИХОЛОГИЧЕСКОМ ВРЕМЕНИ

________________________________________________________________________________

«Мне было десять лет в ту пору, а кажется, это было совсем недавно… С того дня прошло тридцать с лишним лет!»

Дзюн Таками, «Прожилки на листьях»

После путешествия по методическим лабиринтам каузометрии вернемся к теории и продолжим поиски тех механизмов, которые порождают многочисленные парадоксы психологического настоящего, прошлого и будущего, делая давно минувшее близким и недавним, а только вчерашнее — «канувшим в лету», приближая далекое будущее столь близко, что оно становится неотличимым от сегодня и сейчас. Теперь мы обладаем не только теоретическими догадками, но и средствами их эмпирической проверки, вселяющими надежду, что ключи к тайнам психологического времени всетаки будут подобраны. Теперь мы сможем вступить в его владения и как бы изнутри увидеть сложную механику возникновения того, что именуется концептуальным осмыслением и переживанием времени. И первое, что попытаемся выяснить — это механизмы оценки человеком временной удаленности событий.

Лексика, которой мы постоянно пользуемся при оценке удаленности тех или иных событий от данного момента, являющегося исходной точкой отсчета, многообразна. В русском языке насчитываются десятки слов и словосочетаний для обозначения различных оттенков и направлений временной удаленности: полузабытые «намедни» и «давеча», сказочные «незапамятные времена» и постоянно употребляемые «давно» и «недавно», «скоро» и «нескоро» со всеми переходами от одного к другому. Мы так привыкли к этим словам, что редко обращаем внимание на логические парадоксы, встречающиеся при пользовании ими. А такие парадоксы возникают почти на каждом шагу. Предвкушая желанную встречу, мы говорим, что скоро увидимся, и тем же «скоро» обозначаем приближающуюся зиму, хотя встреча состоится через день, а до зимы — почти месяц. Не смущаясь собственной нелогичностью, мы говорим, что расстались совсем недавно, а весна кончилась очень давно, а ведь в астрономическом времени и то и другое произошло одновременно. Вспомним цветаевское: «Встретились мы с ним, как если бы расстались вчера. Живя не временем, времени не боишься. Время не в счет; вот все мое отношение к времени» [Ежегодник…, 1977, 184]. Да, мы не боимся его настолько, что позволяем себе не только приближать и удалять его, но даже произвольно переставлять местами предшествующее и последующее, порою говоря о первом — недавно, а о втором — давно.

Что все это? Прихоть воображения, игра фантазии, недостаток логики, издержки эмоциональности или особые временные отношения, имеющие такое же право на статус реальности, как и отношения в хронологическом времени? Поискам ответов на этот вопрос посвящена данная глава.

1. Функции временной лексики

Наличие того очевидного эмпирического факта, что временная лексика реально используется самым различным, порой противоречивым образом, позволяет выделить в ней две самостоятельные функции: во–первых, традиционно отмечаемую и общепринятую в языкознании функцию ориентировки в хронологическом времени, во–вторых, функцию ориентировки во времени психологическом. Выполняя обе эти функции, одно и то же слово, обозначающее то или иное временное отношение, является полисемичным по своему значению, то есть имеет различные, несводимые друг к другу смысловые оттенки. Даже такое слово, как «завтра», может обозначать и «день следующий за сегодняшним» [Ушаков, 1935, 909], и гораздо более удаленный и неопределенный отрезок времени, когда речь идет, к примеру, о «завтра» науки. Но если эту полисемию еще можно объяснить влиянием контекста, задающего различные временные масштабы, то большинство наречий времени типа: давно, недавно, нескоро… являются уже «доконтекстно размытыми», т. е. относительно их в принципе нельзя выделить строго очерченные границы хронологического времени, которые соответствуют данным словам.

Многозначность естественной временной лексики создает немало трудностей во взаимопонимании между людьми, без достижения которого невозможна эффективная совместная деятельность, структурированная и протекающая в хронологическом времени. Это привело к необходимости создания «строгих» языков времени, включающих в свой состав однозначно понимаемые термины, основанные на выделении и возможности измерения разномасштабных единиц хронологического времени: секунда, минута, час, сутки, неделя, год и т. д. [Клименко, 1965]. Благодаря этому ориентация во времени упростилась и у разных людей стала более согласованной. На фоне столь ясных лексических средств временной ориентации остается загадочным, почему все же сохранилась нестрогая временная лексика, вносящая, казалось бы, только путаницу в осознание личностью временных отношений, помехи в общение и совместную деятельность.

Проще всего было бы предположить, что естественный язык времени со всеми своими «давно» и «недавно», «только что» и «вскоре», «теперь» и «сейчас» — это не успевший изжить себя архаизм, словесный рудимент, некогда необходимый, но уже бесполезный, или в лучшем случае — недостаточно надежное и точное средство оценки времени, которым приходится иногда пользоваться в силу отсутствия более точной информации или более надежных измерительных средств.

Это было бы действительно так, если бы хронологическое время было единственной временной реальностью. Но поскольку кроме него существует еще время психологическое, единицы измерения которого не сводимы к часам и минутам, человеку могут стать необходимы иные средства временной ориентации, способные отобразить разнообразие свойств этого времени. Такая необходимость возникает всякий раз, когда мы задумываемся не о том, что вокруг, а о том, что внутри, когда остаемся наедине со своим прошлым и будущим, и чувствуем это прошлое либо безвозвратно потерянным, либо «вратами к… будущему достижению» [Рерих, 1979, 341]. И именно здесь естественный язык времени оказывается как нельзя более кстати, позволяя осознать и выразить то что на языке хронологических терминов было бы бессмыслицей или логическим абсурдом. Да и дела нет до кажущегося комуто абсурда, если полтора года действительно «так похожи на полтораста», если «прошлое и давно пережитое наскакивает на сегодняшний и даже завтрашний день», если кажешься сам себе «моложе прежних лет», если чувствуешь «время как собственную жизнь, как дыхание, поднимающееся и опускающееся» [Шагинян, 1980, 403, 297, 692, 371]. Естественный язык времени подчиняет собственным законам язык строгой хронологии, создает на его основе неожиданные, парадоксальные и вместе с тем интуитивно понятные временные образы, являющиеся зачастую единственно возможным средством выражения реальности психологического времени. Ему не хватает собственного материала, и он не только трансформирует хронологические термины, но и переплавляет в формы времени любые попавшиеся под руку, чемто близкие ему реалии, узнает себя в них и тогда время видится то «галопирующим всадником» или «господином с тросточкой», то «безбрежным океаном» или «снующим челноком», или даже «окровавленным убийцей» [Knapp, 1960]. Метафоры времени многообразны, но и их не всегда хватает для передачи всего того, что переживается человеком.

Мы удовлетворяемся, как правило, удачно найденным словом или временным образом, не отдавая себе отчет о природе самого переживания, воплощенного в этих формах. Подгоняемые минутной стрелкой и листками календаря, мы торопимся успеть за «бегом времени», упуская зачастую «свой час» в этой погоне, надеясь, что он никуда не уйдет, что его еще можно вернуть, но обнаруживая вдруг, что уже поздно, и то, что казалось рядом, так и не родилось или умерло в далеком прошлом. Психологическое время мстит за себя, за то, что мы не замечаем его, за то, что часто изменяем ему, слишком увлекаясь часами и минутами. Остановимся, чтобы все же прислушаться к его словам, научиться понимать его язык, ибо у «исследуемой реальности есть еще и язык в самом широком смысле этого слова, и она никоим образом не дана познанию вне его» [Зинченко, Мамардашвили, 1977, 111].

Лексическая шкала удаленности

Понятие «временная удаленность события» содержит указание на то, что данное событие отделено от какоголибо другого события, являющегося точкой отсчета, некоторым, большим или меньшим, интервалом времени. В случае, если отношения между событиями анализируются в хронологическом времени, речь будет идти о хронологической удаленности, при анализе психологического времени — о психологической удаленности. Частным случаем удаленности является отношение между рассматриваемым событием и событием, происходящим «сейчас», в некоторый подвижный, меняющий свою локализацию «данный момент времени»; преимущественно этот вид удаленности анализируется ниже.

Для передачи различных градаций удаленности естественный язык обладает богатыми лексическими средствами. Простейшими из них являются наречия времени — своего рода «метки» на шкале субъективной удаленности событий в прошлое или будущее. Два базисных слова — давно и скоро, — используемые в разных сочетаниях с другими словами, задают лексическую шкалу от «очень давно» до «очень нескоро», границы которой могут быть расширены путем еще больших степеней (очень–очень…), а внутренние градации конкретизированы (рис. 11).

Лексика удаленности не имеет однозначно очерченных хронологических границ; более того, даже точка отсчета —· сейчас — на практике означает промежуток времени иногда со значительной длительностью, сильно меняющейся в зависимости от обстоятельств [Есперсен, 1958, 302]. Тем не менее мы интуитивно чувствуем ее временную нагрузку, благодаря чему постоянно пользуемся ею, причем не только наедине с собой, но и в общении с другими людьми. Несмотря на отсутствие конвенциально закрепленных хронологических границ, мы в принципе понимаем смысл, вкладываемый другим человеком в слова: давно и недавно, скоро и сейчас. И чем ближе нам этот человек, чем сильнее его жизнь переплетена с нашей, тем прозрачней нам этот смысл, тем меньше ошибок мы совершаем в его прочтении.