Психологическое время личности Головаха Евгений

Гипотеза о механизмах прерывности времени

Проблема прерывности человеческого времени с особой остротой отражена в таких словах: «Порвалась дней связующая нить. Как мне обрывки их соединить?». Чтобы ответить на вопрос, поставленный Гамлетом, необходимо определить истоки возможной прерывности времени и найти механизмы, лежащие в основе переживания его непрерывности.

Прерывность и непрерывность легко ассоциируются в сознании с определенными пространственными характеристиками. Мы говорим о прерывной и непрерывной линии, о глубоких обрывах (вспомним «скалу Гибралтара») или о непрерывности водной глади. Если, например, дорога ведет за горизонт, создается впечатление ее непрерывности, на если в поле зрения виден конец дороги, a за ним — места нехоженые, впечатление будет противоположным — прерывающегося пространства.

Используя этот пример, можно провести аналогию между переживанием пространства и времени. Во времени тоже есть своеобразные «маршруты» — от одного события к другому. Они могут быть протяженными, связывающими хронологически отдаленные друг от друга события, или короткими — между событиями, близкими во времени. Приведенная аналогия позволяет в первом приближении сформулировать гипотезу прерывности: чем менее протяженными в хронологическом времени являются актуальные межсобытийные связи, тем более прерывистым переживается время. Для окончательной формулировки необходимо сделать некоторые уточнения и ввести новые понятия.

В биографическом масштабе максимальная протяженность актуальной причинной или целевой связи равна хронологическому интервалу между рождением и смертью, т. е. ожидаемой продолжительности жизни. Поскольку ожидаемая продолжительность жизни у людей разная, мы будем пользоваться показателем «относительной хронологической протяженности связи» (d):

d = t/ОПЖ,

где t — хронологический интервал между двумя связанными друг с другом событиями, ОПЖ — ожидаемая продолжительность жизни (в годах)[24]. Показатель d указывает, насколько протяженна данная связь в сравнении со временем жизни в целом. Он позволяет сделать сопоставимыми связи у людей с различной ожидаемой продолжительностью жизни. Это необходимо потому, например, что для человека, ожидающего прожить 50 лет, связь длиной в 10 лет субъективно столь же протяженна, как связь в 20 лет для ожидающего прожить 100 лет.

Второе уточнение касается того обстоятельства, что одинаковые по протяженности связи могут различаться по своей вероятности, то есть по степени уверенности человека в том, что одно событие является причиной или целью друого. Этим различиям также можно найти пространственный аналог. Маловероятная связь подобна неизведанному пути, а связь с высокой вероятностью — проторенной дороге. И если две дороги равны по протяженности, то более непрерывной будет, видимо, та, которая более изведанна, на которой меньше препятствий, временно или окончательно прерывающих путь. Следовательно, для понимания природы прерывности необходимо учитывать не только протяженность связи, но и степень уверенности (вероятности) в ее наличии.

Исходя из вышесказанного, дадим окончательную формулировку гипотезы прерывности: чем меньше относительная протяженность и вероятность актуальных межсобытийных связей, тем более прерывистым переживается время.

Проверка этой гипотезы осуществлялась на основе каузометрических данных и оценок по шкале «непрерывное — прерывистое», полученных от 30 респондентов основного опроса. Соответствующий гипотезе каузометрический показатель, условно названный нами «сила актуальных межсобытийных связей» (F), подсчитывался по формуле

где d_i — относительная протяженность і–йактуальной связи, а_i — вероятность (вес) i–й актуальной связи, m — количество актуальных связей у данного респондента.

Коэффициент линейной корреляции между «силой связей» и степенью прерывности времени оказался отрицательным и достаточно значимым: —0,47 (р<0,01). Направление корреляции соответствует предполагаемому — прерывность возрастает с уменьшением силы актуальных связей, т. е. их вероятности и относительной протяженности. Теоретическим ожиданиям соответствуют и различия в силе связей у лиц с непрерывным (шкальные оценки 1, 2, 3) и прерывистым (шкальные оценки 5, 6, 7) временем. У тех, кто переживает время непрерывным, сила актуальных связей вдвое больше (F=8,9), чем у тех, для кого время прерывисто (F=4,4).

По нашему мнению, степень прерывности времени является существенным индикатором временной интегрированности личности, ее сознания и жизнедеятельности. Это предположение основано на том, что люди с непрерывным временем, с одной стороны, более цельно и масштабно осмысливают свою жизнь, а с другой — более уверены в том, что события, происходящие в их жизни, не случайны, а детерминированы прошлым и будущим. Возможно, именно такие люди и принадлежат к числу «самоактуализирующихся личностей», которым, согласно исследованиям А. Маслоу, свойственны: приподнятость над мелочами, широкий горизонт, дальняя временная перспектива [Палей, Магун, 1979, 94].

Показательно также, что в клинической практике описан феномен полной прерывности, «остановки времени» у некоторых больных с поражением правого полушария. В переживании этих больных время «как будто прервалось», у них возникает «впечатление перерыва жизни» и при этом «они обычно указывают, что иначе (более слабо) переживают или вовсе не переживают себя и весь окружающий мир» [Брагина, Доброхотова, 1981, 112—113]. С точки зрения «гипотезы прерывности», именно фиксируемая больными утрата актуальных переживаний, а следовательно, распад актуальных связей ведет к полному прерыву времени. Это еще одно свидетельство того, что временная дезинтеграция личности является проявлением резкого снижения силы актуальных межсобытийных связей.

Возвратимся теперь к вопросу Гамлета: «Как нити времени соединить?» Все дальнейшие планы и действия Гамлета являются ответом на этот вопрос, а сам ответ совпадает с тем, который мог бы быть дан в соответствии с гипотезой о прерывности времени. Чтобы время стало непрерывным (соединились его нити), необходимо «повременить», не спешить с реализацией тех целей, уверенность в осуществлении которых еще не созрела. Так, Гамлет, отсрочив главную свою цель (месть за отца) и обретя уверенность в ее достижении, преодолевает мучившее его чувство прерывности времени.

Однако этот способ не единственный и вряд ли является наилучшим во всех ситуациях. Другим способом временной саморегуляции является постановка новых, отдаленных целей, осознание дальних последствий, ясное понимание того, что в казавшемся далеким и почти забытым прошлом скрыты условия и средства осуществления событий будущего. Возникающие при этом «сильные» актуальные связи найдут отражение в переживании непрерывности времени. Высшей формой проявления этой непрерывности является чувство преемственности времени, когда источники и результаты собственных свершений человек видит не только в биографическом, но и в историческом прошлом и будущем.

Выход в исторический масштаб времени предполагает вынесение значимых для человека событий жизни за ее биологические пределы. В этом случае не рождение и смерть являются, с точки зрения самого человека, исходным и завершающим моментами его жизненного пути, а события, происходящие в жизни предшествующих и последующих поколений. Содержание таких личностно значимых «исторических событий» может быть самым разным. У одних это события генеалогического порядка — деяния и заветы прадедов, достижения детей и внуков, у других — вдохновляющие поступки выдающихся людей прошлого или признание и благодарная память потомков. Но в любом случае осознание исторического масштаба своей жизни расширяет временной кругозор личности, насыщает ее психологическое время «сверхсильными», уходящими в историческое прошлое и будущее, но, тем не менее, актуальными связями. Такие связи, соединяя события, разделенные порой столетиями, формируют переживание культурно–исторической значимости собственных идей, действий, поступков. Тем самым смерть перестает быть событием, которое при одной мысли о нем (децентрация!) полностью отсекает все актуальные связи, прерывая психологическое время личности. Это позволяет понять, почему, несмотря на то что с каждым годом смерть все ближе, время может переживаться человеком как непрерывное. Известно, что интерес к истории у большинства людей с возрастом усиливается, возрастает и чувство ответственности перед будущими поколениями. «На склоне своих зрелых лет, когда все мы немножко «мистики», задумываемся над тем, что далеко за «горизонтом» жизни, за самой жизнью» [Шагинян, 1980, 217]. Подтверждается это и психологическими данными, обнаруживающими смену доминирующей индивидуальной временной концепции — «эгоцентрической» на «историоцентрическую» — по мере перехода от юности к зрелости [Cottle, 1976, 105].

Следовательно, именно формирование и осознание удаленных в историческое прошлое и будущее актуальных межсобытийных связей является действенным механизмом, компенсирующим прерывность времени жизни как физического времени и рождающим чувство преемственности, без которого утрачивается необходимая эмоциональная основа смысла индивидуального существования.

ГЛАВА VI

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ ВОЗРАСТ ЛИЧНОСТИ

________________________________________________________________________________

«А разве дивно, братья, старому помолодеть?»

Слово о полку Игореве

Чтобы узнать возраст человека, можно задать ему два вопроса, ничем, на первый взгляд, не отличающихся по смыслу: «Сколько Вам лет?» и «Каков Ваш возраст?» Но если в первом случае будет получен однозначный количественный ответ (при условии, что человеку известна дата его рождения и нет никаких оснований ее скрывать), то во втором правомерен встречный вопрос: «Какой возраст: хронологический, биологический, социальный, психологический?»

Постановка, такого вопроса обусловлена принятым в современной науке полиизмерительным подходом к изучению возраста как дифференцированной меры времени человеческой жизни. Такой подход предполагает отдельное измерение биологического, социального и психологического возраста, поскольку хронологический возраст является «скудным индексом каждого из этих трех измерений» [Neugarten, Hagestad, 1976, 36].

При дифференцированном измерении возраста в биологическом, социальном и психологическом аспектах прежде всего возникает проблема множественности нормативных критериев, в соответствии с которыми возможно получение интегративных возрастных показателей. Наиболее остро эта проблема встает при исследовании психологического возраста [Кон, 1978б, 80]. Значительные трудности в данной области связаны с тем, что измерение психологического возраста в его современном понимании как интегративного показателя психического развития индивида требует комплексного исследования возрастной динамики психических функций, поиска критериев сопоставления отдельных показателей, полученных при изучении различных уровней психической деятельности. В настоящее время в психологической науке нет достаточно надежных критериев сопоставления отдельных показателей психологического возраста. По данным специальных исследований, это в значительной степени обусловлено гетерохронностью (разновременностью) функциональных и личностных изменений на протяжении жизни индивида, причем гетерохронность имеет как внутриличностный, так и межличностный характер [Ананьев, 1980, 198].

Конкретное методическое решение находят лишь частные вопросы измерения психологического возраста. Здесь прежде всего должны быть названы тесты умственного (интеллектуального) возраста, которые позволяют определить коэффициент умственного развития индивида, оценивающий различия между умственным и хронологическим возрастами [Психологическая диагностика, 1981, 41]. Наиболее известными методами измерения умственного возраста являются шкалы Стэнфорд–Бинэ и Векслера, нашедшие широкое применение в практике. В 20—30–х годах в советской психологии разрабатывались конкретные методы измерения так называемого педагогического возраста, мерой которого служил средний уровень знаний школьника определенного хронологического возраста [Блонский, 1934, 53—54].

В настоящее время исследования психологического возраста актуализируются в связи с разработкой проблемы жизненного пути личности и необходимостью психологического обоснования возрастной периодизации индивидуальной жизни.

1. Самооценка возраста

При постановке проблемы возраста, которая принята в психологии, практически неисследованным остается вопрос о субъективном отношении человека к собственному возрасту, о том, каким образом объективная хронологическая мера времени жизни трансформируется в самооценку возраста, определяемую в сознании личности на основе обобщенного отражения особенностей жизненного пути в целом и его отдельных этапов. Чем, например, можно объяснить тот факт, что пожилой человек чувствует себя молодым? «Я была молода в свои восемьдесят пять лет, — пишет М. Шагинян. — Я была так молода, что казалась самой себе моложе прежних двадцати лет» [1980, 692]. Какой механизм лежит в основе того, что хронологический возраст иногда полностью утрачивает значение во внутреннем мире человека, когда в шестьдесят он чувствует себя тридцатилетним и, живя этим чувством сам, не находит внутренних различий в ощущении возраста между шестидесятилетними и тридцатилетними [Сноу, 1981, 156]. Но преждевременно психологически состарившиеся люди могут и в тридцать лет ощущать себя шестидесятилетними.

Во внутреннем чувстве возраста есть много нюансов, которые связаны с переживанием времени. Время может казаться безвозвратно утраченным, и тогда возникает ощущение, будто «жил меньше своего возраста» [Гранин, 1975, 107]. И часто мы оцениваем возраст человека, ориентируясь не на количество лет, которые он прожил, а на собственное внутреннее ощущение, основанное на представлениях о его личностных качествах. Иллюстрацией такого рода оценок может служить следующий литературный пример: «Похвастал я старостью, а ты, оказывается, старее меня умом на десять лет» [Чехов, 1978, 279].

Таким образом, наряду с известными измерениями возраста существует также и особый аспект, связанный с его, субъективной оценкой, предполагающей действие глубинных механизмов обобщения временных отношений. Можно, предположить, что человек оценивает себя моложе или, старше хронологического возраста, исходя из более серьезных оснований, чем просто желание видеть себя в том возрасте, который кажется ему наиболее привлекательным, хотя и этот фактор необходимо учитывать. Какие же механизмы лежат в основе субъективных оценок возраста?

Прежде чем ответить на этот вопрос, проведем следующий мысленный эксперимент. Представьте себе ситуацию, в которой Вы неожиданно для себя узнаете, что возраст, зафиксированный в паспорте, свидетельстве о рождении или какихлибо иных документах, неверен, причем неизвестно, в какую сторону произошла ошибка — моложе Вы в самом деле или старше[25]. Представив себя в подобной ситуации, попытайтесь (ориентируясь на внутреннее ощущение своего возраста) ответить на вопрос: «Сколько Вам лет в действительности?» С уверенностью можно предположить, что Ваш истинный, «календарный возраст» далеко не всегда будет совпадать с оценкой, подсказанной внутренним чувством.

Для подтверждения данного предположения приведем результаты реального исследования, в котором приняли участие 83 человека с высшим образованием в возрасте от 21 до 44 лет (женщин — 40, мужчин — 43). Все они должны были провести на себе описанный мысленный эксперимент: представить, что не знают своего истинного календарного возраста, и ответить на вопрос: «Сколько Вам лет?», после чего сообщить экспериментатору год своего рождения.

Результаты показали, что лишь у 24 % опрошенных субъективная оценка возраста полностью совпадала с возрастом, определяемым по дате рождения, или отличалась от него с незначительной разностью (± 1 год). Большинство же опрошенных (55 %) считали себя более молодыми, чем это было в действительности; у 21 % опрошенных оценки возраста оказались завышенными, то есть они чувствовали себя старше. Средняя абсолютная разность между субъективной оценкой и реальным возрастом составила 4,2 года при разбросе от 21 года в сторону занижения своего возраста до завышения на 11 лет.

Здесь прежде всего привлекает внимание тот факт, что, оказавшись в ситуации, когда истинный хронологический возраст неизвестен (даже условно), большинство наших испытуемых значительно помолодели, то есть их собственная оценка возраста была ниже его действительного значения. О том, что заниженная самооценка возраста — реальный фактор сознания и поведения человека, свидетельствует следующее интересное наблюдение: «Разрабатывая рыночную стратегию и тактику по реализации модели «Мустанг», компания «Форд мотор» в качестве сегментационной базы избрала возраст покупателей. Модель предназначалась для молодежи, желающей приобрести недорогой спортивный автомобиль. Однако выпустив машину на рынок, администрация фирмы к своему удивлению обнаружила, что модель пользуется спросом у покупателей всех возрастов. Сам собой напрашивается вывод: объектом целевого маркетинга в этом случае должны быть не покупатели, молодые по возрасту, а «психологически молодые» люди» [Капустина, 1981, 99—100].

В нашем исследовании была обнаружена определенная тенденция, которая может быть обозначена как феномен консервации возраста и состоит в следующем. При отсутствии половых различий в адекватности самооценок отчетливо проявились различия между испытуемыми, принадлежащими к разным возрастным группам. Во–первых, с возрастом значительно увеличивается число лиц, оценивающих себя более молодыми, чем в действительности. Так, в группе до 30 лет таких оказалось 47 %, а в группе 30 и более лет — 73 %. Во–вторых, степень занижения собственного возраста в самооценках также значительно увеличивается: в группе до 30 лет средняя величина занижения возраста составила 3,6 года, а в группе свыше 30 лет — 8,3 года.

Приведенные данные свидетельствуют о несовпадении субъективной оценки и действительного возраста. В силу значимости этих различий и выраженной тенденции возрастной консервации это несовпадение не может быть интерпретировано как результат случайных ошибок. Какими же факторами оно может быть обусловлено?

Во–первых, можно предположить существование у человека некоторого «счетчика» годовых циклов психофизиологической активности[26], на основании показаний которого формируются оценки собственного возраста. Идею подобного механизма можно проиллюстрировать таким примером. Если бы существовало дерево, обладающее самосознанием, то оно легко могло бы определить свой астрономический возраст по количеству зафиксированных в его стволе годовых колец. Заметим однако, что подобная оценка могла бы быть абсолютно точной только в том парадоксальном случае, когда дерево уже спилено, но тем не менее еще способно к непосредственному подсчету числа колец на собственном срезе. Эта аллегория позволяет понять, почему, даже в случае наличия у человека некоего биологического счетчика циклов годовой активности, показания этого счетчика не могли бы осознаваться с абсолютной точностью, ибо такое осознание предполагает принятие позиции внешнего наблюдателя по отношению к собственным внутренним процессам — наблюдателя, абсолютно независимого от содержания этих процессов. Поскольку это невозможно, то оценка показаний подобного биосчетчика всегда будет происходить с погрешностью, которая, возможно, и проявляется в несовпадении самооценок возраста и его объективной величины.

Второе возможное объяснение этого несовпадения может быть найдено в социальных факторах, обусловливающих оценку личностью собственного возраста. Таким фактором может выступить существующая в обществе система возрастно–ролевых ожиданий, предъявляемых к достижению личностью определенного статуса, соответствующего тому или иному возрасту[27]. С этой точки зрения самооценка возраста является результатом сопоставления личностью своих наличных достижений в различных сферах жизнедеятельности с предъявляемыми к ней возрастно–ролевыми ожиданиями. В случае, если достижения человека опережают социальные ожидания по отношению к нему, он будет чувствовать себя старше истинного возраста; если же человек достиг меньшего, чем от него ждут в данном возрасте, то он будет чувствовать себя моложе.

Таблица 15. Самооценка возраста в группах холостых (незамужних) и женатых (замужних)

Действие этого механизма может быть проиллюстрировано результатами описанного выше исследования. Была подобрана однородная по профессиональному статусу группа молодых инженеров (41 человек), первый год после окончания вуза работающих на одном и том же предприятии. Опрашиваемые были приблизительно одного возраста 23—25 лет. Этот возраст является в настоящее время в нашей стране модальным возрастом вступления в брак [Харчев, 1980, 204], а следовательно, люди этого возраста испытывают определенные возрастно–ролевые ожидания к достижению ими соответствующего семейного статуса — вступления в брак и создания собственной семьи. В табл. 15 представлены результаты самооценки возраста у лиц с разным семейным статусом.

Как видим, в группе лиц, не достигших семейного статуса, соответствующего возрастно–ролевым ожиданиям (холостые и незамужние), доминируют заниженные оценки возраста (63 %). В группе женатых и замужних таких оказалось лишь 21 %, большинство же оценивают себя соответственно своему возрасту или несколько старше.

Таким образом, рассогласование между реальным возрастом человека и его самооценкой может объясняться закономерностями трансформации социально–временных отношений в жизнедеятельности личности.

До сих пор речь шла о внеличностных (биологических и социальных) объективных факторах формирования самооценок возраста. Но эти факторы не единственные, так как они определяют возраст лишь как меру прожитого времени жизни, меру прошлого. Однако время жизни личности — это не только прожитые годы, но и те, что предстоит прожить в будущем, представление о которых может выступать субъективным фактором, воздействующим на самооценку возраста. Каков же механизм этого воздействия?

Изменим условия предложенного выше мысленного эксперимента. Как и прежде, истинная дата рождения неизвестна, однако пусть читатель представит, что ему точна известно, сколько всего лет (от рождения до смерти) будет им прожито. В этом случае, дав какуюлибо оценку своего возраста, он не только определит сколько лет уже прожито, но и сколько лет проживет в будущем.

Здесь мы оперируем понятием ожидаемая продолжительность жизни, которая включает в себя два слагаемых: прожитые годы как меру прошлого, и предстоящие годы как меру будущего. Теперь самооценка возраста выступает соотношением прошлого и будущего, т. е. мерой реализованности времени жизни. К примеру, если ожидаемая продолжительность жизни 70 лет, а самооценка возраста — 35 лет, то в последней отражена и степень реализованности, равная , то есть половине времени жизни. И здесь то, как человек относится к своему будущему, сколько лет он предполагает еще прожить, будет отражено и в оценке возраста как меры прошлого. Обращаясь вновь к мысленному эксперименту, можно проиллюстрировать это утверждение следующим образом. У двух человек с одинаковой ожидаемой продолжительностью жизни в 70 лет, но предполагающих в будущем прожить соответственно 30 и 25 лет, самооценка возраста будетравна 40 годам у первого и 45 у второго.

Эти рассуждения не так далеки от реальности, как могло бы показаться на первый взгляд. Во–первых, ожидаемая продолжительность жизни является действительным феноменом человеческого сознания. В исследовании, о котором уже шла речь выше, на вопрос: «Как Вы думаете, сколько лет вероятнее всего Вы проживете?» от всех опрошенных были получены ответы в диапазоне от 50 до 88 лет при средней оценке в 69,3 года (дисперсия — 9,4). Заметим, что эта средняя оценка почти полностью соответствует реальной средней продолжительности жизни в нашей стране [Урланис, 1978, 274]. Следовательно, ожидаемая продолжительность жизни представляет собой не произвольный мысленный конструкт, а отражает объективную картину продолжительности жизни. В исследовании не было обнаружено значимых возрастных различий: опрашиваемые в возрасте до 30 лет ожидали прожить в среднем 69 лет, а в возрасте 30 лет и старше — 69,4 года, что свидетельствует о независимости ожидаемой продолжительности жизни от возрастных различий в нашей выборке.

Учитывая этот факт, попытаемся объяснить феномен консервации возраста влиянием на самооценку возраста представлений личности о времени жизни в будущем. Напомним, что консервация возраста проявилась в более выраженной тенденции к занижению своего возраста в старшей возрастной группе в сравнении с младшей. Люди от 30 лет и более оценивали себя намного моложе (в среднем на 8,3 года) реального возраста, а у лиц до 30 лет занижение самооценки было более чем вдвое меньше, фактически это означает стремление к сохранению нерастраченным резерва будущего времени, что при неизменной верхней границе жизни может быть сделано только за счет принесения в жертву своего прошлого, т. е. уменьшения числа прожитых лет. Тем самым занижение самооценки возраста может быть обусловлено таким субъективным фактором, как стремление человека в условиях ограниченного общего времени жизни и объективно уменьшающегося с каждым прожитым годом будущего времени, притормозить реальный процесс его исчерпывания, заимствуя из неопределенного прошлого некоторое количество лет и как бы передавая их в фонд будущего.

Противоположная тенденция обнаруживается у престарелых малограмотных лиц, которые не могут точно определитьсвой возраст и в этой ситуации склонны его завышать. Данный феномен в демографии получил название «старческое кокетство» [Урланис, 1968, 24], а в геронтологии — «социальное долгожительство» [Крупник, 1982, 67].

Почему же на разных этапах жизни имеют место противоположно направленные тенденции в оценках возраста? Дело в том, что ранняя зрелость — это возраст, когда человек полон планов и, имея высокий жизненный потенциал, стремится к их реализации, следовательно, будущее приобретает здесь исключительную ценность. В связи с этим приведем мнение Г. Томэ, который характеризует обобщенного представителя данной возрастной группы — молодого взрослого «как возможно наиболее компетентного представителя вида «человек»» [1978, 187]. В старости же большинство жизненных планов уже реализовано или утратило свою актуальность, а наиболее продуктивные периоды жизни остались в прошлом. Поэтому именно прошлое приобретает для человека наибольшую ценность. «Если юноши все измеряют надеждой, то старики — прошлым» [Скалигер, 1980, 66]. Эта мысль подтверждается исследованием возрастной динамики эмоциональных процессов: в старости «ослабление аффективной жизни лишает красочности и яркости новые впечатления, отсюда — привязанность к прошлому, власть воспоминаний» [Трауготт, 1972, 311].

В результате доминирования ценности будущего в ранней зрелости и прошлого в старости происходит как бы «перекачивание» времени жизни из менее ценной его составляющей в более ценную. Как видим, направление этого субъективного перераспределения времени непосредственно связано со степенью реализованности времени на разных этапах жизни.

До сих пор мы пользовались понятием «реализованность» как мерой, устанавливающей соотношение лишь хронологического прошлого и будущего, т. е. количества прожитых и предполагаемых человеком лет жизни, показав, как это соотношение может влиять на самооценку возраста. Однако уже здесь мы вынуждены были прибегнуть к анализу ценностей прошлого и будущего, а следовательно, не только их чисто количественного соотношения, но и качественного содержания осуществленных и ожидающих своего осуществления жизненных планов и стремлений. И в последнем аспекте реализованность предстает в ином временном представлении — как реализованность собственно психологического времени, поскольку психологическое время рождается лишь там, где чистая хронология наполняется действиями, планами, воспоминаниями, т. е. событиями человеческой жизни.

Степень реализованности психологического времени является интегральным субъективным фактором формирования самооценки возраста. Здесь находят отражение и представления личности о наиболее вероятной для нее продолжительности жизни, и о числе прожитых и предстоящих лет, и, наконец, событийное содержание личного прошлого, настоящего и будущего. Наиболее простым способом реализованность психологического времени личности можно определить, задав вопрос: «Если все событийное содержание Вашей жизни (прошлого, настоящего, будущего) условно принять за 100 °/о, то какой процент этого содержания реализован Вами к сегодняшнему дню?» Подобный вопрос мы задавали 83 нашим респондентам. Ответы варьировали от 10 до 90 % при средней оценке 41 %. Коэффициент линейной корреляции между самооценками возраста и реализованности был равен: +0,47 (p<0,01). Наличие значимой положительной связи подтверждает мысль о том, что самооценка возраста и реализованность психологического времени находятся в функциональной зависимости. Вместе с тем невысокое значение коэффициента корреляции свидетельствует о том, что обе эти самооценки не могут быть сведены друг к другу, а следовательно, в основе формирования самооценки реализованности лежат собственные механизмы. Остановимся на их анализе более подробно.

2. Психологический возраст как мера реализованности психологического времени личности

Реализованность психологического времени определяется соотношением психологического прошлого, настоящего и будущего. Единицы измерения реализованности полностью производны от понимания сущности психологического времени, единиц его анализа и измерения. Здесь сразу же становится очевидной невозможность сведения психологического времени и, в частности, психологического прошлого личности к чисто хронологическим единицам. Это становится тем более явным, чем значительнее личность, чем более весомый вклад в историю и культуру она вносит. Это часто отмечают создатели биографий выдающихся исторических личностей. Так, один из биографов. В. И. Вернадского пишет: «Измерять длительность человеческой жизни годами, все равно, что книгу — страницами, живописное полотно — квадратными метрами, скульптуру — килограммами. Тут счет другой и ценится иное: сделанное, пережитое, продуманное» [Баландин, 1979, 29].

Однако и чисто событийные единицы не всегда оказываются адекватными для измерения реализованности психологического времени. Жизнь наполнена событиями от первого й до последнего вздоха, и потому подсчет числа событий ненамного будет отличаться от подсчета прожитых лет. Лишь принимая во внимание значимость событий для самой личности, мы сможем вплотную приблизиться к возможности измерения реализованности ее психологического времени. Тогдато психологическое время и предстанет в собственном облике, не смешиваясь ни с хронологическим, пи с какимлибо иным. «В жизни человека внешнее и внутреннее время лишь условно совпадают; единственно полнота переживаний служит мерилом душе; по–своему, не как равнодушный календарь, отсчитывает она изнутри череду уходящих часов… Вот почему в прожитой жизни идут в счет лишь напряженные, волнующие мгновения, вот почему единственно в них и через них поддается она верному описанию» [Цвейг, 1960, 22]. Таким образом, адекватные единицы измерения реализованности психологического времени могут быть найдены лишь при учете значимости событий для личности.

На языке причинно–целевой концепции личная значимость события — это степень его включенности в межсобытийную сеть. Как было показано в предыдущих главах, единицей измерения значимости выступает причинная или целевая связь данного события с другими событиями жизни, а мерой реализованности события — удельный вес реализованных связей в поле данного события. Теперь же, говоря о реализованности психологического времени, мы перейдем от анализа отдельных событий на более высокий уровень — анализ целостной субъективной картины жизненного пути личности. Здесь межсобытийная связь предстает не только единицей значимости и реализованности события, но и единицей психологического времени в масштабах всей жизни, подобно тому как секунды и минуты являются единицами хронологического времени. Но в отличие от последних межсобытийная связь становится единицей времени, лишь будучи отраженной в человеческой психике. Именно в этом смысле «время — это мы сами… Каждый из нас, маленькие Хроносы, живем сделанным, созданным, почувствованным, переживаемым, а не часами и годами» [Шагинян, 1980, 371].

Три типа единиц психологического времени — реализованные, актуальные и потенциальные связи — лежат в основе формирования психологического прошлого, настоящего и будущего личности. Так, если бы мы смогли учесть все представленные в психике человека межсобытийные связи, то тем самым мы определили бы общую насыщенность его психологического времени. При этом сумма реализованных связей соответствовала бы насыщенности его психологического прошлого, сумма актуальных связей — насыщенности настоящего, а потенциальных — будущего. Реализованность психологического времени была бы равна удельному весу реализованных связей в сумме всех межсобытийных связей, то есть являлась бы относительной мерой психологического прошлого.

Переходя теперь с языка механизмов психологического времени на язык его феноменологии, можно предположить, что реализованность психологического времени осознается человеком в форме особого переживания своего «внутреннего» возраста, который в отличие от хронологического, биологического и социального может быть назван психологическим возрастом лчности. Прежде чем рассмотреть его подробнее, необходимо сделать некоторые замечания.

Понятие «психологический возраст», как указывалось, нередко упоминается в научной литературе. Однако чаще всего оно ассоциируется с возрастом психических или психофизиологических функций, наиболее ярким примером чего является «интеллектуальный возраст», определяемый путем сравнения результатов решения человеком различных тестов со средними результатами в данной возрастной (хронологической) группе. Такое понимание возраста, несмотря на свою распространенность, представляется теоретически некорректным. Дело в том, что понятие возраста имеет вполне определенную временную нагрузку, являясь характеристикой длительности существования той или иной системы [Аскин, 1966, 88; Ананьев, 1980, 186] и выступая по существу мерой ее прошлого. Поэтому понятие возраста производно от понятия «время» и не может быть определено без понимания того, о каком времени идет речь и что выступает единицей измерения этого времени. Применительно к хронологическому возрасту дело обстоит просто. Так, когда речь идет о возрасте в 30 лет, то это значит лишь то, что в течение своей жизни человек совершил вместе с Землей 30 оборотов вокруг Солнца. Но определить тот же интеллектуальный возраст как действительно временную характеристику уже невозможно, ибо о каком времени идет речь, мерой какого прошлого является этот возраст — совершенно непонятно. Этот «возраст», точно так же, как и любой другой «функциональный возраст», есть лишь статистическая характеристика положения индивида в общем выборочном распределении, но отнюдь не его временная характеристика. Использование понятия возраста теоретически оправдано лишь в том случае, если оно носит именно временной смысл с возможностью измерения соответствующих ему единиц времени.

Что же касается вводимого нами понятия «психологический возраст личности», то этот возраст — мера психологического прошлого личности, подобно тому как хронологический возраст — мера его хронологического прошлого. Специфические особенности психологического возраста таковы. Во–первых, психологический возраст — это характеристика человека как индивидуальности и измеряется в ее «внутренней системе отсчета» (как интраиндивидуальная переменная), а не путем интериндивидуальных сопоставлений. Для того чтобы определить психологический возраст личности, достаточно знать лишь ее собственные особенности психологического времени. Во–вторых, психологический возраст принципиально обратим, то есть человек не только стареет в психологическом времени, но и может молодеть в нем за счет увеличения психологического будущего или уменьшения прошлого. В–третьих, психологический возраст многомерен. Он может не совпадать в разных сферах жизнедеятельности. К примеру, человек может чувствовать себя почти полностью реализовавшимся в семейной сфере и одновременно ощущать нереализованность в профессиональной.

Указанным характеристикам можно найти немало жизненных иллюстраций. Не останавливаясь на них, перейдем к описанию возможных способов диагностики реализованности психологического времени и психологического возраста личности.

1. Каузометрические показатели. Рассмотрим конкретный пример. Пусть, выделив 15 наиболее важных событий своей жизни и указав их даты, респондент провел причинный и целевой анализ межсобытийных отношений, результаты которого представлены в следующей каузоматрице (табл. 16). В каузоматрице цифрой 1 обозначены указанные респондентом причинные и целевые связи. Зная дату опроса — между 11 и 12 событиями — нетрудно определить, к какому типу принадлежит каждая связь. Реализованные связи указаны в левом верхнем прямоугольнике каузоматрицы, где содержатся элементы, соответствующие отношениям событий хронологического прошлого (1—11). Всего имеется 10 реализованных связей.

Таблица 16. Пример каузоматрицы для расчета показателя реализованности психологического времени

В правом нижнем прямоугольнике указано 6 потенциальных связей между событиями хронологического будущего (12—15). Актуальные связи содержатся в правом верхнем и левом нижнем прямоугольниках каузоматрицы, всего таких связей 14. Зная число разных типов связей, рассчитываем степень реализованности психологического времени (R) данного человека:

где r, а, р — количество реализованных, актуальных, потенциальных связей.

Таким образом, психологическое время у данного человека реализовано на ¹/₃. Каузометрический показатель диагностирует глубинные слои психологического времени, которые далеко не всегда могут адекватно осознаваться самой личностью[28]. Более осознаваемые уровни реализованности можно диагностировать с помощью ряда оперативных методик.

2. Оценивание пятилетних интервалов. Опрашиваемый должен оценить каждый пятилетний интервал всей своей жизни по степени насыщенности значимыми событиями (по 10–балльной шкале). Показатель реализованности определяется через соотношение суммарной степени насыщенности прожитой жизни к ожидаемой личностью степени насыщенности событиями жизни в целом.

Например, опрашиваемому 35 лет, считает, что проживет 65 лет. Оценка насыщенности пятилетий приведена в табл. 17. Суммарная насыщенность первых семи пятилетий (до 35 лет) равна 48 баллам, насыщенность всей жизни — 77 баллам, реализованность равна 62% (48/77).

3. Дихотомическое шкалирование жизненного пути. Опрашиваемый мысленно представляет себе основные события своей прошлой, настоящей и предполагаемой будущей жизни. После этого он должен разделить всю свою жизнь на две субъективно равноценные половины (по значимости и насыщенности) и найти то событие, которое является как бы вехой, отделяющей первую половину жизни от второй (это событие может уже произойти, а может лишь ожидаться в будущем). Данному событию соответствует точка 1/2 на субъективной шкале времени жизни. Аналогичным образом опрашиваемый делит пополам первую и вторую половины жизни, а полученные интервалы затем еще раз делит пополам. В итоге мы получаем от опрашиваемого 7 значимых событий его жизни, которым соответствуют точки 1/8, 2/8, 3/8, 4/8, 5/8, 6/8, 7/8 субъективной шкалы времени жизни от рождения (точка 0) до смерти (точка 1,0). Опрашиваемый может формулировать эти события в явном виде, а может лишь обозначить их условными терминами или символами, сохранив содержание в тайне. Каждому из названных событий опрашиваемый подбирает дату, когда оно произошло или предположительно произойдет [Кроник, 1981].

Таблица 17. Пример оценивания насыщенности пятилетних интервалов

На базе полученных данных (точка субъективной шкалы, дата события) вычисляется степень реализованности психологического времени. В простейшем случае, если опрашиваемый в качестве первого события (точка 1/2) назвал «сегодня» или «эксперимент», то реализованность равна 50 %. Если же «егодняшнее» событие названо не было, то оно локализуется на шкале психологического времени с помощью метода графической интерполяции между двумя ближайшими из указанных событиями. Точка локализации соответствует реализованности психологического времени. Для примера проанализируем протокол дихотомического шкалирования (табл. 18), полученный в ходе опроса одного из респондентов (возраст — 35 лет, всего ожидает прожить 75 лет). В качестве события, разделяющего жизнь пополам, он назвал «40–летие сознательной жизни (от первого воспоминания)». Затем указал события «университет» и «внук», которые, по его мнению, делят пополам соответственно первую (от рождения до «40–летия») и вторую (от «40–летия» до смерти) половины его жизни. Образовавшиеся интервалы в свою очередь были разделены пополам следующими событиями: «армия» (1/8), «дом» (3/8), «книга» (5/8), «пенсия» (7/8). После датировки всех событий оказалось, что ближайшими к опросу (1981, III) событиями являются «университет» и «дом», которым соответствуют точки 2/8 и 3/8 на шкале реализованности. Следовательно, к моменту опроса степень реализованности психологического времени находится в пределах от 25 до 37,5 %. Чтобы определить ее более точно, представим результаты опроса в форме индивидуального графика (рис. 18), который показывает зависимость реализованности от реального или предполагаемого возраста респондента при осуществлении различных событий. На рисунке показано, как, основываясь на форме этой зависимости и зная возраст респондента в момент опроса t, можно графически определить степень реализованности его психологического времени R. Для этого из точки t нужно поднять перпендикуляр до пересечения с прямой, соединяющей два ближайших к опросу события, и определить соответствующее точке пересечения значение R. В рассматриваемом примере реализованность равна 34 %.

Таблица 18. Пример дихотомического шкалирования жизненного пути

4. Самооценка реализованности. Этот способ диагностики наиболее простой. Он выявляет осознаваемую личностью оценку своей реализованности с помощью уже упоминаемого выше вопроса: «Если все событийное содержание Вашей жизни (Вашего прошлого, настоящего, будущего) условно принять за 100 %, то какой процент этого содержания реализован Вами к сегодняшнему дню?»

Описанные четыре методики определяют реализованность психологического времени личности на разных уровнях его осознания. Поэтому результаты, полученные при использовании разных методик, не обязательно должны полностью совпасть друг с другом. Вместе с тем они должны быть и достаточно близки, поскольку измеряют один и тот же психологический феномен. В табл. 19 приведены коэффициенты корреляции, показателей реализованности, полученные нами при валидизации этих методик на выборке 30 человек. Последовательность–применения методик была следующей: вначале проводился каузометрический опрос, затем — оценивание пятилетних интервалов, после него — дихотомическое шкалирование и, наконец, — самооценка реализованности.

Рис. 18. Пример графического представления результатов дихотомического шкалирования жизненного пути:

t — возраст опрашиваемого в момент опроса, R — реализованность психологического времени опрашиваемого в момент опроса.

Как видим, разные методики дают достаточно согласованные результаты. Отметим наличие значимых корреляций каузометрического показателя реализованности со всеми остальными. Это свидетельствует о том, что в основе переживания реализованности действительно лежат временные характеристики субъективной структуры межсобытийных отношений. Привлекает внимание "и достаточно высокая согласованность осознанных самооценок с показателями менее осознаваемых уровней. Это не значит, однако, что самооценкам реализованности можно всегда полностью доверять, не прибегая к их дополнительному контролю. Дело в том, что в нашем исследовании человек оценивал свою реализованность после длительного и тщательного анализа своей жизни, что могло обусловить высокие коэффициенты корреляции осознаваемых и неосознаваемых оценок. Если же самооценке не предшествует предварительный самоанализ, то она может оказаться и неадекватной.

Таблица 19. Коэффициенты линейной корреляции показателей реализованности психологического времени

* — p< 0,05; ** — p< 0,01.

На основе каждой из четырех методик помимо показателей реализованности могут быть определены показатели психологического возраста личности. Для этого необходимо выяснить ожидаемую личностью продолжительность ее жизни, задав соответствующий вопрос: «Как Вы думаете, сколько лет Вы вероятнее всего проживете?» Показатель психологического возраста будет равен:

Например, если у человека, ожидающего прожить 75 лет, реализованность психологического времени по той или иной методике оказалась равной 33 %, то его психологический возраст можно найти таким образом: 75x0,33=25 лет. Психологический возраст будет тем выше, чем меньше человек ожидает прожить, и чем более реализовалось его психологическое время.

В табл. 20 приведены коэффициенты корреляции показателей психологического возраста, вычисленных на базе разных методик, с прямой самооценкой возраста в условиях мысленного эксперимента.

Приведенные данные свидетельствуют о том, что с самооценкой возраста коррелируют лишь более осознанные показатели психологического возраста. Что же касается наиболее глубинного — каузометрического показателя, то он весьма слабо коррелирует с самооценкой возраста. Учитывая тесные связи показателей психологического возраста друг с другом, вместе с тем можно предполагать, что влияние «каузометрического» возраста все же имеется, но оно; опосредовано процессами осознания. И лишь осознанная оценка психологического возраста является фактором формирования самооценки возраста в целом.

Таблица 20. Коэффициенты линейной корреляции показателей психологического возраста с самооценкой возраста

** — p< 0,01

Методы измерения психологического возраста личности позволяют определить количественные показатели субъективной реализованности жизни, на основе которых возможна качественная интерпретация соотношения психологического и хронологического возраста. Если по данным измерений человек чувствует себя значительно моложе своего хронологического возраста, это свидетельствует о том, что его представления о будущем чрезмерно оптимистичны, поскольку его планы и ожидания рассчитаны на больший диапазон хронологического времени, чем тот, которым он располагает в действительности. И наоборот, когда психологический возраст значительно превышает хронологический, это свидетельствует о неоправданном пессимизме, так как годы и десятилетия будущего оказываются «пустыми», незаполненными планами, надеждами, стремлениями. Поэтому выведенные показатели, на наш взгляд, с одной стороны, могут найти применение в психологической диагностике таких личностных характеристик, как уровень оптимизма — пессимизма, а с другой — могут способствовать рациональному планированию личностью времени в биографическом масштабе, его освоению и содержательному использованию.

3. Механизмы психовозрастной саморегуляции

«Как и большинство людей, Лосев не задумывался над природой времени. С годами ему все больше не хватало времени, ощущал он это не как нехватку его, а как обилие дел, все большую занятость. Зависело ли это от него самого и можно ли было бы повлиять на время своей жизни, то есть както увеличить его, — этого он не знал. Время было для него вместилищем всяких дел, а не временем его собственной жизни. Он не умел оторваться от сиюминутности, отстраниться, представить, как это все будет выглядеть через год, другой, и сейчас впервые ощутил, как это тяжело». Приведенная выдержка из романа Д. Гранина «Картина» [1980, 129] с предельной обнаженностью показывает глубокую внутреннюю потребность личности во временной саморегуляции, а также некоторые возможные способы этой саморегуляции. «Отстраниться», «оторваться» от «сиюминутности», «представить, как это будет выглядеть через год, другой» — все это не что иное, как примеры временных децентраций в биографическом масштабе, о которых уже шла речь в предыдущей главе. Однако благодаря механизмам децентраций происходит не только изменение реализованности и потенциальности отдельных событий, а соответственно и оценок их удаленности, но и изменение удельного веса психологического прошлого, настоящего и будущего в целостной субъективной картине жизненного пути и, тем самым — изменение психологического возраста личности.

Потребность в изменении своего психологического возраста возникает всякий раз, когда по какимлибо причинам человек недоволен своим наличным хронологическим возрастом. А такое бывает не так уж и редко. В детстве и юности он хочет казаться старше своих лет, а в ранней зрелости все с большей ностальгией начинает оглядываться на годы своей юности, старея же, мечтает о зрелых годах. Психологический возраст как мера субъективной реализованности психологического времени личности дает возможность в любом хронологическом возрасте выйти за пределы его «фатальной» определенности, изменить свое положение в возрастной градации. Возможности эти, однако, не безграничны. С одной стороны, в юности еще слишком мал отрезок хронологического прошлого для полной реализации значимых жизненных линий (причинно–целевых связей), а с другой — по мере старения все более исчерпываются резервы будущего, что ограничивает возможность насыщения его перспективными линиями. Об этом, в частности, свидетельствуют эмпирические данные, полученные в исследованиях возрастной динамики жизненной перспективы [Kastenbaum, 1966]. Указанные факторы накладывают объективные ограничения на возможность чрезмерного «отрыва» психологического возраста от хронологического.

Вместе с тем благодаря механизмам временной децентрации иногда удается «перехитрить» хронологический возраст, казалось бы, с неизбежностью прибавляющий одни год жизни за другим. Дело в том, что психологический возраст личности зависит не только от соотношения прошлого настоящего и будущего, не только от ожидаемой продолжительности жизни, но и от локализации личного временного центра на оси хронологического времени. И если при прочих равных условиях временной центр смещен в прошлое,, то тем самым уменьшается удельный вес психологического прошлого, а следовательно, и психологический возраст личности. Поэтому «жить в прошлом» — одно из средств компенсации процессов биологического и социального старения. Человек, уходящий в воспоминания прежних лет, актуализируя реализованные связи и события, одновременно молодеет в ощущении своего возраста. Характерное обоснование давал, к примеру, Эпикур необходимости занятия философией: «Для того чтобы, старея, быть молоду благами вследствие благодарного воспоминания о прошедшем» [Антология…, 1969, 354—355]. Механизм компенсации старения путем временных децентраций отчетливо проявляется в болезненном состоянии, когда человек пытается найти убежище в прошлом, все чаще возвращаясь к воспоминаниям детских лет [Харди, 1981, 80].

К иным эффектам приводят устойчивые децентраций в будущее. В этом случае удельный вес психологического прошлого увеличивается и, как это ни парадоксально, «живя в будущем», человек должен чувствовать себя старше, чем «живя в настоящем». Неадекватная «взрослость» подростка может быть объяснена именно тем, что, переполненный планами и надеждами, он весь устремлен в будущее, мысленно переживает их свершение и поэтому воспринимает долгий путь к намеченным целям уже почти реализованным.

Если при временной децентраций изменяется только точка обзора, с которой человек рассматривает свою жизнь, занимая при этом позицию пассивного наблюдателя, «не вмешивающегося» ни в содержание событий, ни в структуру межсобытийных связей, то активное творческое отношение к собственной жизни предполагает другой путь психовозрастной саморегуляции, который может быть назван реконструкцией субъективной картины жизненного пути личности. В том, что человек сам является творцом своего возраста, был убежден еще Монтень, который писал, что «мера жизни не в ее длительности, а в том, как вы использовали ее: иной прожил долго, да пожил мало; не мешкайте, пока пребываете здесь. Ваша воля, а не количество прожитых лет определяет продолжительность вашей жизни" [1979, т. 1, 89]. В единстве воли и знания личности о структуре собственного психологического времени заключен источник активной саморегуляции возраста.

Поскольку психологический возраст определяется прежде всего долей реализованных межсобытийных связей в их общей структуре, он может быть изменен личностью благодаря реконструкции этих связей — пересмотру будущей жизненной перспективы и переосмыслению роли прошлых событий, их влияния на настоящее и будущее. Так, психологическая «старость» может наступить для человека и в сравнительно молодом возрасте, когда он большинство наиболее значимых событий относит к прошлому и не видит в них причин и средств реализации значимых событий в будущем. В этом случае прошлое становится замкнутой, самодовлеющей системой, оторванной от будущего человека, его жизненной перспективы, а сам человек психологически увеличивает свой возраст, преждевременно приближаясь к старости, если не по хронологическому и биологическому возрасту, то по крайней мере по субъективному самоощущению. Как показывает проведенное нами исследование, измерение психологического возраста выполняет определенную психотерапевтическую функцию, помогая некоторым лицам осознать пессимистический характер их отношения к собственному времени жизни, преобладание в нем реализованных отношений по сравнению с актуальными и потенциальными. И здесь исключительно важно, чтобы, исходя из полученных данных о своем психологическом возрасте, человек мог сознательно изменять соотношение ретроспктивных и перспективных элементов в субъективной картине жизненного пути, реконструируя причинно–целевые связи между событиями жизни так, чтобы они осознавались реальными условиями и предпосылками будущих достижений.

Но забвение прошлого и не имеющее глубоких оснований произвольное насыщение событиями будущего, мечты и радужные надежды, не подкрепленные реальными детерминантами в прошлом, означают психологический «инфантилизм», своеобразное детство в зрелости. Неадекватность такой психовозрастной позиции обусловлена тем, что у человека создается иллюзия неограниченности будущего, не соответствующая реальным возможностям индивидуального жизнеосуществления. Необходимо, чтобы человек ясно осознавал, что будущее как возможность превращается в действительность лишь в той мере, в какой оно было подготовлено всей прошлой деятельностью, теми событиями, которые становятся причинами и средствами, порождающими актуальные связи в структуре психологического времени. В этом случае реконструкция субъективной картины жизненного пути должна быть направлена на глубокое переосмысление самого событийного содержания будущего, чтобы среди этих событий в первую очередь были выделены те, которые действительно являются реальными ориентирами развития личности.

Исходя из вышесказанного, можно предположить, что наиболее адекватным направлением реконструкции, сознательно осуществляемой личностью, является приведение психологического возраста в определенное соответствие с хронологическим, что является существенной предпосылкой рационального использования личностью времени ее жизни. При этом следует учитывать, что речь в данном случае идет о зрелом этапе человеческой жизни. Что касается детства, пожилого и старого возраста, то здесь возможны иные механизмы рациональной регуляции психологического возраста, связанные со спецификой психологической организации личности на данных этапах жизни. Этот вопрос требует дальнейших специальных исследований.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

________________________________________________________________________________

Построение «теории личности «во времени» в противовес чисто структурным ее описаниям, абстрагированным от реального временного протекания ее жизненного цикла», остается одной из важнейших задач современного человекознания [Ананьев, 1977, 222]. Такая теория может быть создана лишь в ходе комплексного исследования, предполагающего анализ жизненного пути личности с учетом хронологического, биологического, социально–исторического и психологического времени. Жизненный путь, представляющий собой «временную разверстку» личности, проходит в ее изменяющемся жизненном мире, который в отличие от четырехмерного пространственно–временного континуума физического мира имеет гораздо большее число измерений, ни одним из которых нельзя пренебречь без ущерба для полноты анализа. Предпринятое в данной монографии исследование одного из наименее изученных измерений жизненного мира личности — ее психологического времени — является необходимым звеном в построении диахронной теории личности.

Траектория движения человека в его жизненном мире, его реальный жизненный путь обусловлены множеством объективных и субъективных факторов, существенное место среди которых занимает субъективная картина жизненного пути личности. Человек как развитая индивидуальность со своими ценностями, жизненными программами и ориентациями — не «бытие, брошенное в мир», а, скорее, человек, творящий свой жизненный путь и идущий по нему. Как писал А. Блок, «первым и главным признаком того, что данный писатель не есть величина случайная и временная, — является чувство пути… Только наличностью пути определяется внутренний «такт» писателя, его ритм» [1963, 369—370]. С полным основанием эти слова могут быть отнесены к любой личности, являющейся творцом своей жизни.

Важнейшим компонентом субъективной картины жизненного пути выступают представления личности о характере детерминационных отношений между происшедшими, происходящими и предстоящими событиями ее жизни. Отражаясь в сознании человека, эти отношения образуют сложную субъективную структуру межсобытийных связей, в которой то или иное событие может быть представлено либо как причина или следствие других событий, либо как их цель или средство.

Согласно предложенной в монографии причинно–целевой концепции психологического времени, основные свойстве последнего определяются особенностями субъективно» структуры межсобытийных (причинных и целевых) отношений. Единицей анализа и измерения психологического времени является межсобытийная связь. При этом единицей психологического прошлого выступает реализованная связь между двумя событиями хронологического прошлого, единицей психологического настоящего — актуальная связь между событиями хронологического прошлого и будущего, единицей психологического будущего — потенциальная связь событий хронологического будущего.

Основным методом исследования психологического времени в рамках причинно–целевой концепции является метод каузометрического опроса, на основе которого могут быть описаны основные характеристики субъективной картины жизненного пути личности. Этот метод позволяет определить наиболее значимые события жизни личности и степень адекватности их осознания, выделить основные сферы жизнедеятельности в их взаимосвязи, вскрыть индивидуальную специфику временных представлений личности о ее прошлом, настоящем, будущем. Возможности его применения не ограничиваются, на наш взгляд, решением тех задач, которые были поставлены в данном исследовании. Наиболее общей сферой применения каузометрии может стать прикладная психология личности, целью которой явилось бы оказание консультативной и психотерапевтической помощи человеку в осмыслении и решении им своих жизненных проблем. Это необходимо прежде всего потому, что субъективная картина жизненного пути выступает одним из существенных факторов психологической регуляции образа жизни личности. Особую роль в развитии образа жизни играют представления личности о будущем — ее цели в планы, стремления и надежды. Наличие четкой я осознанной жизненной перспективы дает человеку мощные стимулы к творчеству, рождает оптимистическое мироощущение. А узкая и односторонняя перспектива заранее обрекает человека на ограниченный диапазон жизненных проявлений, что чревато преждевременным «психологическим старением», в результате которого у личности исчезает интерес к будущему как полю самореализации. В связи с этим среди задач формирования и регуляции образа жизни существенную роль приобретает целенаправленная и научно обоснованная работа по формированию долговременных, содержательных и социально–значимых жизненных ориентаций.

Одной из возможных форм этой работы могло бы стать создание исследовательско–консультативной психологической службы по вопросам формирования и коррекции жизненной перспективы, а затем и по вопросам жизненного пути личности в целом. В задачи такой службы входило бы: 1) проведение массовых обследований молодежи на различных этапах формирования жизненной перспективы и прежде всего в период принятия ответственных жизненных решений (выбор профессии, поступление в учебное заведение, вступление в брак и т. п.); 2) выявление в ходе обследования лиц с деформированной жизненной перспективой и проведение с ними специальной психолого–педагогической и психотерапевтической работы, направленной на создание социально–значимых и реально достижимых жизненных программ, учитывающих интересы и возможности самой личности, ее индивидуально–психологические особенности; 3) оказание консультативной помощи людям, обращающимся за поддержкой и советом в трудные, иногда критические периоды своей жизни, когда происходит «ломка» сформировавшихся ранее планов и представлений о будущем; 4) проведение специальной социально–психологической подготовки лиц, вступающих в брак, и молодоженов с целью согласования их долговременных жизненных планов и перспектив; 5) широкая пропаганда конкретных образцов творческого отношения к собственной жизни, наиболее продуктивных, социально–ценных и приносящих максимальное внутреннее удовлетворение «вариантов» жизненного пути на примерах биографий современников, исторических личностей, персонажей художественных произведений.

Для решения исследовательских и диагностических задач могут быть использованы как известные в психологии биографические методы, так и техника каузометрии. Задачи формирования жизненной перспективы могут быть решены на основе данных, полученных при диагностике, с дальнейшим применением специально адаптированных методов социально–психологического тренинга. Кроме того, представляется необходимой разработка конкретных приемов и исследовательской техники моделирования значимых жизненных ситуаций, воспроизведение которых в условиях формирующего эксперимента позволило бы в определенной мере осуществлять контроль устойчивости выработанных жизненных ориентаций.

Эффект от деятельности подобной службы не ограничивался бы лишь помощью тому или иному человеку в решении им своих актуальных жизненных проблем. Поскольку речь идет о формировании представлений личности о своей жизни в целом, формы социальной отдачи службы могут быть весьма отдаленными и существенными: а) повышение творческой активности и продуктивности людей в избранных ими сферах деятельности; б) уменьшение стихийных и бессмысленных форм времяпрепровождения, ведущих к «застою» и деградации в развитии личности; в) стабилизация молодых семей на основе своевременного согласования жизненных планов и ориентаций супругов; г) расширение и обогащение жизненной перспективы личности и сближение ее в связи с этим с перспективой прогрессивного развития общества в целом.

Вопрос о масштабах и конкретных формах организации службы по формированию жизненной перспективы личности требует проведения специального социального эксперимента с участием психологов, социологов, представителей других отраслей современного человекознания.

Завершая изложение, меньше всего хотелось бы видеть завершенным само исследование. Проблема психологического времени всегда остается открытой, и, если удалось определить новые аспекты ее теоретического и эмпирического исследования, если понятия, гипотезы и методы причинно–целевой концепции дадут стимул к новым поискам, мы будем считать задачу данной книги выполненной.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

________________________________________________________________________________

Маркс К. Заработная плата, цена и прибыль. — Маркс К., Энгельс .Соч. 2–е изд., т. 16, с. 103—155.

Маркс К. Экономические рукописи 1857—1859 годов. — Там же, т. 46, ч. 1, с. 3—559.

Материалы XXVI съезда КПСС—М.: Политиздат, 1981. — 223 с.

Материалы Пленума ЦК КПСС, 22 ноября 1982 г. — М.: Политиздат, 1982. — 30 с.

Аарелайд А. Категория времени в современной науке и проблема человеческого времени. — Изв. АН ЭССР. Обществ. науки, 1978, 27, № 3, с. 268—280.

Абрамсон М. Л. От Данте к Альберти. — М.: Наука, 1979. —174 с.

Абульханова–Славская К. А. Диалектика человеческой жизни (Соотношение философского, методологического и конкретно–научного подходов к проблеме индивида). — М.: Мысль, 1977. — 224 с.

Абульханова–Славская К. А. Деятельность и психология личности. — М.: Наука, 1980. —336 с.

Александров А. Д. Философское содержание и значение теории относительности. — В кн.: Философские проблемы современного естествознания. М.: Изд–во АН СССР, 1959, с. 93—136.

Ананьев Б. Г. О проблемах современного человекознания. — М.: Наука, 1977. — 380 с.

Ананьев Б. Г. Избранные психологические труды. М.: Педагогика, 1980. —Т. 1. 230 с.

Антология мировой философии: В 4–х т. — М.: Мысль, 1969. — Т. 1. 576 с.

Ариес Ф. Возрасты жизни. — В кн.: Философия и методология истории. М.: Прогресс, 1977, с. 216—244.

Аристотель. Метафизика. — М.; Л.: Соцэкгиз, 1934. —347 с.

Асеев В. Г. Значимость и временная стратегия поведения. — Психол. журн., 1981, № 6, с. 28—37.

Аскин Я. Ф. Проблема времени. — М.: Мысль, 1966. — 200 с.

Аскин Я. Ф. Философский детерминизм и научное познание. — M.: Мысль, 1977. — 188 с.

Багрова Н. Д. Фактор времени в восприятии человеком. — Л.: Наука, 1980. —96 с.

Баландин Р. К. Вернадский: жизнь, мысль, бессмертие. — М.: Знание, 1979. — 176 с.

Бассин . В. О «силе «Я» и «психологической защите». — Вопр. философии, 1969, № 2, с. 118—125.

Бахтин M. M. Формы времени и хронотопа в романе. — В кн.: Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Худож. лит., 1975, с. 234—407.

Башкирова Г. Б. «Сызнова бы начать…» — В кн.: Пути в незнаемое. (Писатели рассказывают о науке. М.: Сов писатель, 1976, с. 157— 192. Вып. 12).

Бергсон А. Воспоминание настоящего. — Собр. соч.: В 5–ти т. — Пг., 1915, т. 4, с. 79—120.

Бергсон А. Две памяти. — В кн.: Хрестоматия по общей психологии: Психология памяти. М.: Изд–во Моск. ун–та, 1979, с. 61—75.

Блок А. А. Душа писателя. — Собр. соч.: В 8–ми т. — М.; Л.: Гослитиздат, 1963, т. 5, с. 367—371.

Блок M. Апология истории. — М.: Наука, 1973. — 232 с.

Блонский П. Н. Педология. — М.: Учпедгиз, 1934. — 356 с.

Богомолов Ю. А. Проблемы времени в художественном телевидении. — М.: Искусство, 1977. — 127 с.

Болгов В. И. Категория времени в социальном измерении и планировании и проблема экономии времени. — Социал. исслед. 1970, вып. 6, с. 7—71.

Борисовский Г. Б. Парадоксальность искусства и точные методы его исследования. — В кн.: Искусство и точные науки. М.: Наука, 1979, с. 88—112.

Брагина H. H., Доброхотова Т. А. Функциональные асимметрии человека. — М.. Медицина, 1981. — 288 с.

Бродель Ф. История и общественные науки: Ист. длительность. — В кн.: Философия и методология истории М.: Наука, 1977, с. 115—142.

Вернадский В. И. Время. Из рукописного наследства В. И. Вернадского. — Вопр. философии, 1966. № 12, с. 101 — 112.

Гайденко В. П. Тема судьбы и представление о времени в древнегреческом мировоззрении. — Там же, 1969, № 9, с. 88—98.

Гайденко П. П. Проблема времени в онтологии М. Хайдеггера. — Там же, 1965, № 12, с. 109—120.

Гайденко П. П. Категория времени в буржуазной европейской философии истории XX века. — В кн.: Философские проблемы исторической науки. М.: Наука, 1969, с. 225—262.

Гегель Г. Философия духа. — М.: Госполитиздат, 1956. — 371 с. — (Соч.; Т. 3).

Гей Н. К. Время и пространство в структуре произведения. — В кн.: Контекст — 1974: Лит. — теорет. исслед. М.: Наука, 1975, с. 213—228.

Гете И. Из моей жизни: Поэзия и правда. — М., 1969. — 606 с.

Головаха Е. И., Кроник А. А. Жизненный путь и среда обитания человека. — В кн.: Психология и архитектура. Таллин: Тал. пед. ин–т, 1983, с. 191—193.

Головаха . И., Кроник А. А. К исследованию мотивации жизненного пути личности: техника «каузометрии». — В кн.. Мотивация личности. М.: НИИ общ. педагогики АПН СССР, 1982а, с. 99—108.

Головаха Є. І., Кронік О. О. Психологічний час і життєвий шлях особи. — Філос. думка, 1983, № 1, с 59—61.

Головаха Е. И., Кроник А. А. Пути организации психологической службы по вопросам формирования жизненной перспективы личности. — В кн.: Актуальные вопросы организации научных исследований проблем коммунистического воспитания молодежи. М.: ВКШ при ЦК ВЛКСМ, 1982б, с. 119—121.

Гончаров И. А. Обломов. — M.: Худож. лит., 1963. —527 с.

Горький М. Часы.—Собр. соч.: В 30–ти т. М.: Гослитиздат, 1949, т. 2, с. 426—430.

Гранин Д. А. Картина.—Новый мир, 1980, № 2, с. 85—176.

Гранин Д. А. Выбор цели.—Л.: Сов. писатель, 1975. — 344 с.

Гримак Л. П. Моделирование состояний человека в гипнозе. — М.: Наука, 1978. — 272 с.

Грузенберг С. О. Гений и творчество. Л.: Изд–во П. П. Сойкина, 1924. — 254 с.

Грушин Б. А. Очерки логики исторического исследовани. — М.: Высш. шк., 1961. — 214 с.

Грюнбаум А. Философские проблемы пространства и времени. — М.: Прогресс, 1969. — 590 с.

Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства. — М.: Наука, 1970. — 431 с.

Гуревич А. Я. Об исторической закономерности. — В кн.: Философские проблемы исторической науки. М.: Наука, 1969, с. 51—79.

Гуревич А. Я. Представления о времени в средневековой Европе. — В кн.: История и психология. М.: Наука, 1971, с. 159—198.

Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. — М.: Искусство, 1972. —318 с.

Гюйо М. Происхождение идеи времени. — Спб.: Знание, 1899. — 372 с.

Джемс У. Психология. — 5–е изд.—Спб.: Риккер, 1905. — 408 с.

Дильтей В. Понимающая психология. — В кн.: Хрестоматия по истории психологии. М.: Изд–во Моск. ун–та, 1980, с. 258—285.

Достоевский Ф. М. Идиот.—М.: Правда, 1982. — 368 с. — (Собр. соч.: В 12–ти т.; т. 6).

Дуэль И. И. Каждой гранью! — М.: Знание, 1981. — 192 с.

Дхаммапада. — М.: Наука, 1960. — 160 с. Ежегодник рукописного отдела Пушкинского дома на 1975 г.—Л.: Наука, 1977.— 270 с.

Елизарьев Э. А. Время общества. Философский и социально–экономический аспект. — Новосибирск: Наука, 1969. — 192 с.

Есипчук H. M. Историческая реальность как предмет познания. — Киев: Наук. думка, 1978. — 143 с.

Есперсен О. Философия грамматики. — М.: Изд–во иностр. лит., 1958. — 404 с.

Жане П. Эволюция памяти и понятие времени. — В кн.: Хрестоматия по общей психологии: Психология памяти. М.: Изд–во Моск. ун–та, 1979, с. 85—92.

Жаров А. М. Проблема времени, структура становления и неопределенность. — Вопр. философии, 1980, № 1, с. 88—98.

Зборовский Г. Е. Пространство и время как формы социального бытия. — Свердловск.: Юрид. ин–т, 1974. — 222 с.

Зейгарник Б. Ф. Теория личности К. Левина. — М.: Изд–во Моск. ун–та, 1981. —117 с.

Зинченко В. П., Мамардашвили М. К. Проблема объективного метода в психологии.—Вопр. философии, 1977, № 7, с. 109—121.

Иванов В. В. Категория времени в искусстве и культуре XX века. — В кн.: Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. Л.: Наука, 1974, с. 39—67.

Иванов В. П. Человеческая деятельность — познание — искусство. — Киев:Наук. думка, 1977.—251 с.

Каган М. С. Время как философская проблема. — Вопр. философии, 1982, № 10, с. 117—124.

Кант И. Всеобщая естественная история и теория неба. — Соч.: В 6–ти т. М.: Мысль, 1963, т. 1, с. 115—262.

КантИ. Критика чистого разума. — Соч.: В 6–ти т. М.: Мысль, 1964 т. 3, с. 69—799.

Кант И. Антропология с прагматической точки зрения. — Соч.: В 6–ти т. М.: Мысль, 1966, т. 6, с. 335—588.

Капустина Н. Е. Теория и практика маркетинга в США. — М.: Экономика, 1981. — 160 с.

Катинас Г. С. Моисеева Н. И. Биологические ритмы и их адаптационная динамика. — В кн.: Экологическая физиология человека: адаптация человека к различным климато–географическим условиям. Л.: Наука, 1980, с. 468—515.

Клименко А. П. Существительные со значением времени в современном русском языке: Автореф. дис….канд. филол. наук. — Минск, 1965. — 19 с.

Ковалев В. И. Психологические особенности личностной организации времени жизни: Автореф. дис….канд. психол. наук. — М., 1979. — 25 с.

Кон И. С. Открытие «Я».— М.: Политиздат, 1978а. — 367 с.

Кон И. С. Возрастные категории в науках о человеке и обществе. — Социол. исслед., 1978б, № 3, с. 76—86.

Коробейникова Л. М. Восприятие времени в зависимости от сложности деятельности. — В кн.: Сенсорные и сенсомоторные процессы. М.: Педагогика, 1972, с. 225—236.

Косыгин Ю. ., Сомин Ю. С., Соловьев В. А. Философские проблемы геологического времени. — Вопр. философии, 1974, № 2, с. 96—104.

Кримський С. Б. Культурно–історичні передумови функціонування категорії абсолютного. —Філос. думка, 1980, № 4, с 45—54.

Кроник А. А. К вопросу о диагностике «психологического возраста» личности. — В кн.: Психолого–педагогические аспекты формирования личности в учебно–воспитательном процессе. Киев: НИИ психологии МП УССР, 1981, с. 15—16.