Лабиринты Ехо. Том 1 Фрай Макс

– Поэтому если вам понадобится связаться с сэром Халли или еще с кем-нибудь, скажите охранникам, что хотите отправиться на прогулку, и вас приведут ко мне, в любое время суток. Здесь вы можете делать все, что душе угодно. Мои служащие предупреждены на ваш счет, разумеется.

– Отлично, – кивнул я. – А теперь арестуйте меня, пожалуйста.

Камера № 5-хох-ау показалась мне весьма уютным помещением. Между прочим, на моей исторической родине за такую квартирку пришлось бы выложить пару чемоданов зеленых. А вот уроженцу Ехо, наверное, нелегко было бы смириться с подобной теснотой: всего лишь три «небольших» (по местным меркам крошечных, на мой взгляд огромных) комнаты, все на одном этаже. И еще ванная комната с туалетом этажом ниже, как и положено. Кстати, в ванной было три бассейна для омовения, как и у меня дома. Я начал понимать, почему мой квартирный хозяин так долго не мог сдать свою собственность в аренду. «Вернусь домой, придется установить четвертый бассейн, – решил я. – Нельзя жить как в тюрьме!»

Но, хвала Магистрам, я еще не успел окончательно усвоить столичные привычки, поэтому скромная тюремная камера казалась мне роскошным жилищем. Полчаса спустя я понял, что уже привык здесь находиться.

Я вообще быстро ко всему привыкаю. Стоит с утра перевезти вещи в новый дом, и к вечеру я чувствую себя так, словно жил там с детства. Мне пришло в голову, что через пару дней я, чего доброго, так освоюсь в Холоми, что даже вспомню, за что меня посадили. А потом раскаюсь и твердо решу исправиться.

Итак, я сидел в своей камере и созерцал потолок. Великолепный Лонли-Локли жил какой-то неописуемой жизнью между большим и указательным пальцами моей левой руки. Мне было ужасно интересно, что он при этом чувствует? На всякий случай парень взял с собой свой «рабочий дневник». Сможет ли он скоротать досуг при помощи этой тетрадки, оставалось полной загадкой для нас обоих.

Наконец я решил, что пора спать. Надо бы отдохнуть, поскольку самое интересное, как я полагал, должно было начаться ночью – если оно вообще хоть когда-нибудь начнется, это самое «интересное».

Я по-прежнему боялся, что ничего так и не случится. Интересно, сколько времени мне придется провести в Холоми, чтобы окончательно понять, что семь смертей за три года – прискорбная и идиотская, но все же случайность? Год? Два? Больше?.. Ну ничего, поработают господа Тайные сыщики без нас дюжину дней, сами взвоют! Сэр Джуффин, небось, будет первым, кто решит, что наша с Лонли-Локли командировка чересчур затянулась.

Спал я, тем не менее, превосходно. А когда проснулся, было уже темно. Мне принесли арестантский ужин, подозрительно смахивавший на давешний торжественный завтрак. И чего это мы с Джуффином все время ходим обедать в «Обжору Бунбу»? Там, конечно, здорово, но тюремная кухня, пожалуй, более изысканна. Надо бы завести традицию кутить в Холоми, благо служебное положение позволяет. Или просто проводить здесь Дни Свободы от забот – тихо, уютно, никто не мешает.

Приближалась ночь. Чтобы не терять зря драгоценное время, я попробовал сделать то немногое, что действительно умел делать хорошо, – побеседовать с окружающими меня предметами обстановки, увидеть ту часть прошлого, которую они «запомнили».

Оказалось, что дело дрянь. Все тюремное барахло отвечало на мой вопрошающий зов только волнами сильного страха. Это мы уже видели. В спальне старого Маклука, где точно так же лучилась ужасом маленькая коробочка с бальзамом для умывания. Можно было не сомневаться, я влип в очередную серьезную историю.

Потом явился охранник, пригласил меня якобы на «вечернюю прогулку» и конвоировал на деловое свидание. Один из тюремщиков по имени Ханед Джанира, оказывается, чуть ли не с утра рвался со мною пообщаться, но добряк комендант, оберегая мой покой, велел ему ждать, пока я проснусь.

Господин Джанира носит звание Мастера Утешителя Страждущих. На самом деле, он, как я понял, – что-то вроде тюремного психотерапевта. Регулярно навещает заключенных, спрашивает, как они спали, о чем тревожатся, что хотят передать домой. В Ехо к заключенным относятся чрезвычайно гуманно. Считается, что если уж человек попал в Холоми, он и так влип дальше некуда, а потому подвергать узников каким-то дополнительным неудобствам – бессмысленно и жестоко. В общем, здесь всячески пекутся о душевном комфорте государственных преступников, и это, конечно, правильно.

– Я подумал, сэр Макс, что вам будет интересна информация, которой я владею, – сказал Ханед Джанира после взаимных приветствий.

Он оказался совсем юным пареньком, круглолицым, с тихим мелодичным голосом и на удивление проницательным взглядом узких зеленых глаз.

– В последнее время у нас тут происходят странные вещи, – сообщил он. – Полагаю, именно из-за них вы сюда и прибыли. И мне показалось, что перед началом расследования вам необходимо меня выслушать. Весь день я ждал, что вы меня вызовете, но так и не дождался. И вот, рискуя показаться назойливым, решил проявить инициативу.

– Я слишком много съел за завтраком, сэр Джанира. Так много, что перестал соображать, – повинился я. – На самом-то деле мне бы полагалось обратиться к вам, как только я переступил порог. Но я всю ночь не спал и вот сразу после завтрака свалился. Простите. Спасибо, что сами пригласили меня к разговору.

По выражению лица Ханеда Джаниры я понял, что этот парень теперь готов за меня умереть. Уж не знаю, что его так подкупило – почтительное обращение «сэр», юному «психотерапевту» по рангу не положенное, или легкость, с которой я признаю свои ошибки. Так или иначе, но тропинку к его сердцу я протоптал без особых усилий.

– Ну что вы, сэр Макс. Вы имели полное право отдохнуть прежде, чем приступить к делам. Я лишь хотел объяснить вам причины собственной назойливости. Возможно, моя информация окажется бесполезной, но… Впрочем, слушайте сами. Два дня назад узники из камер 5-сое-ра, 5-тот-хун и 5-ша-пуй, расположенных в непосредственной близости к заинтересовавшей вас камере 5-хох-ау, пожаловались мне на плохой сон. При этом содержание их кошмаров примерно совпадает.

– Могу только посочувствовать беднягам. И что же им приснилось?

– Всем троим, по их словам, приснился какой-то «маленький полупрозрачный человек». Он вышел из стены, при этом узники испытали неописуемый, как им кажется, ужас. Далее версии немного расходятся. Малеш Пату утверждает, что ему хотят выдавить глаза, а сэр Алараек Васс жаловался, что его «трогали за сердце». Третий же случай довольно забавный. – Джанира потупился. – Заключенный клянется, что ему пытались заклеить задний проход. Больше всего на свете он боится, что в следующем сне эта затея увенчается успехом. Бедняга.

– Да уж, ему не позавидуешь.

Я подумал, что кошмары узников – причудливая смесь реальной опасности и индивидуальных фобий. Что-то нехорошее этот прозрачный мужик наверняка с ними проделывал. А вот интерпретация событий была личным делом каждого. Это понятно. Непонятно другое – откуда вообще взялось это существо, испоганившее их сны? Вроде бы, в Холоми невозможно колдовать. Именно поэтому крепость и стала тюрьмой для любителей запретной магии.

– А как обстоят дела с их здоровьем на самом деле? – спросил я. – Вы показывали ребят знахарю?

– Да, конечно. Подобные жалобы нельзя оставлять без внимания. Тем более, что неприятности начались у троих заключенных одновременно. Эти господа не были знакомы друг с другом прежде, а здесь, в Холоми, как вы понимаете, они не смогли бы сговориться. Да и зачем? – Утешитель Страждущих пожал плечами. – Оказалось, что здоровьем они действительно не могут похвастаться, все трое. Хотя те органы, на которые якобы покушался приснившийся им «прозрачный человек», в полном порядке.

Я с удовольствием отметил, что версия насчет влияния личных фобий на интерпретацию кошмаров не так уж плоха для дилетанта, коим я, безусловно, являюсь.

– А что же у них не так?

– Все трое постепенно утрачивают Искру, – зловещим шепотом поведал Джанира. И многозначительно умолк, давая мне возможность оценить его сообщение.

Я присвистнул. «Утратить Искру» – значит внезапно потерять жизненную силу, ослабеть настолько, что смерть приходит как сон после тяжелого дня, сопротивляться ей невозможно, да и не хочется. По мнению моих компетентных коллег, эта загадочная болезнь – самая большая неприятность, в которую может попасть человек, родившийся в этом Мире.

– Странно, что несчастные слабеют довольно медленно, тогда как обычно человек утрачивает Искру внезапно, без каких-либо тревожных симптомов, – заметил мой собеседник. – Несмотря на это, наши знахари абсолютно уверены в диагнозе. Они говорят, что моих подопечных еще можно спасти. Но лекарства пока не помогают.

– А вы попробуйте вот что. Переведите бедняг в другие помещения, чем дальше от камеры 5-хох-ау, тем лучше. А их камеры пусть побудут пустыми, пока я не разберусь с причиной всех ваших бед. Надеюсь, это возможно?

– Да, конечно, – кивнул Утешитель Страждущих. И робко спросил: – А вы уверены, что поможет?

– Более-менее. Но это нормально, я никогда ни в чем не уверен до конца. В любом случае, попробуйте. И сделайте это прямо сейчас. Возможно, мы с вами спасем несчастных. Не знаю, что они там натворили перед тем, как угодить в Холоми, но ни один человек не заслуживает такого страшного наказания, как кошмарные сны. Говорю вам, как крупный специалист в этом вопросе.

– Вы имеете в виду, что умеете бороться с ночными кошмарами, сэр Макс?

– Ага, – ухмыльнулся я. – По крайней мере, с собственными.

Распрощавшись с господином Джанирой, я отправился обратно в камеру. Ворчал про себя: «Везет мне на страшные сны, как я погляжу!»

И правда, не успел я прийти в себя после кошмаров, навеянных фэтаном из соседнего дома, как тут же угодил в Холоми, где заключенных мучают страшные сны. О заклеенной заднице, например… Впрочем, сам-то я сегодня днем спал великолепно. Но может быть, именно потому, что днем?

Тяжелая дверь камеры закрылась за мной и… исчезла. Здесь, в Холоми, всякая дверь существует только для того, кто находится в коридоре. С точки зрения заключенного ее как бы и вовсе нет. Чудеса!

Теперь я сгорал от нетерпения: появится ли сегодня ночью «прозрачный человек», и что он будет делать, если я не засну? А я был совершенно уверен, что не засну. Слишком уж хорошо успел отдохнуть днем. И что прикажете делать?

Я стал ждать развития событий. Те же, в свою очередь, не слишком спешили развиваться. Ночь не принесла ни одного ответа на мои вопросы, зато была щедра на странные ощущения.

Я не испытывал ни страха, ни тревоги, зато постоянно чувствовал на себе чужой изучающий взгляд, настолько тяжелый, что мне было щекотно. Щекотка раздражала, как заползшая под одежду гусеница. Я уж и ворочался, и чесался, и ванную бегал принимать раза три – бесполезно!

На рассвете все прекратилось, и я завалился спать. Вообще-то, ночью меня осенила одна разумная идея, но ее осуществление вполне могло подождать до обеда. Откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня – мое хобби. С утра до ночи откладывал бы, не щадя живота.

Проснулся я от грохота дверей. Мне принесли еду. Попробовав сырный суп, я начал всерьез обдумывать, какое бы государственное преступление совершить. Отсидеть лет двадцать в таких условиях – ни одна Королевская награда не сравнится с подобным наказанием.

Покончив с супом, я попросился на прогулку, то есть, в кабинет господина коменданта. Пришло время поговорить с Джуффином. Ночью я наконец понял, что известная мне часть истории камеры № 5-хох-ау ограничивается датой первой из семи смертей. С тех пор прошло всего три года. А что происходило здесь раньше? Кто сидел в камере прежде? Вот это я и собирался выяснить. В Ехо с такими вещами надо быть начеку. Что бы ни случилось, рано или поздно непременно выяснится, что пару тысяч лет назад здесь побывал очередной Великий Магистр. И нынешние неприятности – закономерное следствие его былых подвигов. Я решил, что совсем не удивлюсь, если обнаружится какой-нибудь проворовавшийся Магистр, побывавший в камере № 5-хох-ау.

Я не сомневался, что сэр Джуффин знает летопись событий в этом милом местечке. Но отправляя меня в Холоми, он молчал, как рыба – не то из вредности, не то просто ждал, когда я сам додумаюсь задать соответствующий вопрос. В воспитательных целях, конечно, дюжину вурдалаков ему под одеяло!

Ну, положим, я и сам хорош. Вместо того, чтобы педантично собирать информацию, потратил кучу времени и сил на лирические переживания. Так мне и надо, – заключил я, устраиваясь поудобнее в комендантском кресле. И, покончив с самобичеванием, послал зов Джуффину.

«А теперь рассказывайте, с чего все началось, – потребовал я. – Что здесь творилось до 114 дня 112 года? В этой камере сидел какой-нибудь мятежный Великий Магистр, я угадал?»

«Какой ты молодец!» – Джуффин был в восторге от моей сообразительности.

«Не понимаю, за что вы меня хвалите? – проворчал я. – Ну да, вопрос, с которого надо было начинать, я задал сегодня, а не два года спустя. Наверное, для такого идиота, как я, это действительно достижение».

«У меня есть немало знакомых, которым ни двух, ни двухсот лет не хватило бы. Ты злишься на меня, а еще больше на себя самого, но ты действительно молодец».

«Я вас не узнаю, Джуффин. Такие комплименты! Соскучились вы, что ли?»

Я-то, конечно, уже растаял. Какое там, я был счастлив, как свинья, дорвавшаяся до хорошей лужи. Хвалить меня – очень правильная стратегия. Из добросовестно похваленного меня можно свить не одну сотню метров хороших, качественных веревок. Вещь, как известно, в хозяйстве необходимая.

Как бы то ни было, я получил исчерпывающий ответ на свой вопрос и через полчаса снова был дома. То есть, в камере 5-хох-ау.

Сидел, развалившись в мягком арестантском кресле. Переваривал полученную информацию. Разумеется, без очередного безумного Магистра здесь не обошлось, это я как в воду глядел. Махлилгл Аннох, Великий Магистр Ордена Могильной Собаки и один из самых яростных противников перемен, угодил в Холоми еще в разгар Смутных Времен. По словам Джуффина, понадобились совместные усилия дюжины лучших практиков из Ордена Семилистника, чтобы лишить свободы эту во всех отношениях замечательную личность. В то время его побаивались даже Великие Магистры других Орденов, которые, по большому счету, уже давно утратили способность испытывать страх.

Впрочем, не такой уж он был безумец, этот повелитель Ордена Могильной Собаки! Конечно, он шел очень странным путем. Но если верить историческим хроникам, кои я пудами поглощал на досуге, мало кто из Древних Магистров мог похвастаться банальностью избранного пути.

Итак, господина Анноха чрезвычайно занимала проблема жизни после смерти. Не только там, где я родился, но и здесь, в Мире, никто толком не знает ответа на вопрос: а что, собственно, будет с нами, когда мы умрем? Есть лишь невообразимое множество гипотез, туманных, ужасающих и соблазнительных, но ни одна из них не имеет большой ценности для того, кто не приучен принимать чужие слова на веру.

Разумеется, интерес узника камеры 5-хох-ау к бессмертию не был сугубо теоретическим. Тутошние Магистры ребята серьезные и время свое зря не тратят.

Насколько я понял, Магистр Аннох прилагал невероятные усилия, чтобы и после смерти продолжить привычное земное существование в милом его сердцу человеческом теле. Проще говоря, он желал воскреснуть. Я не сомневался, что дядя изобрел некий хитроумный способ вернуться в мир живых. А потом умер. В этой самой камере за номером 5-хох-ау.

Победители вовсе не собирались его убивать. Насколько мне известно, они вообще весьма неохотно убивали своих врагов, полагая, что всякая смерть – событие необратимое. А Орден Семилистника руководствуется теорией, согласно которой необратимых событий должно происходить как можно меньше. Так надо, чтобы Мир стоял крепче, или что-то в этом роде. У меня пока не было времени как следует разобраться в хитросплетениях местной эсхатологии.

Тем не менее Великий Магистр Махлилгл Аннох умер. Это не было самоубийством в привычном смысле слова. Но, думаю, смерть была чем-то вроде лабораторной работы, необходимой для его изысканий.

Тот факт, что стены Холоми – самая непроницаемая преграда для магии любой ступени, не внушал мне особого оптимизма. Напротив, вынуждал предположить, что посмертное существование сэра Анноха ограничено стенами его камеры. Очевидно, сожительство с покойником не слишком благоприятно сказывалось на здоровье соседей мертвого Магистра.

Получается, что заключение в этой камере становилось особой разновидностью смертной казни. Я решил, что это нехорошо. Несправедливо. Заключенный в этом смысле куда более беззащитен, чем обычный горожанин. Он ведь не может по собственной воле сменить место жительства, даже если чувствует, что это нужно сделать немедленно. Не хотел бы я оказаться на их месте. Впрочем, уже оказался.

Ночь я скоротал за чтением очередного тома Энциклопедии Манги Мелифаро, каковая, по счастию, имелась в тюремной библиотеке. Ничего сверхъестественного не произошло, разве что меня снова щекотали чьи-то внимательные глаза. Они были еще более назойливыми, чем вчера. Несколько раз я слышал тихое сухое покашливание, больше похожее на слуховую галлюцинацию, чем на настоящий звук.

Под утро появилось новое странное ощущение. Собственное тело стало казаться твердым, как скорлупа ореха. Настолько твердым, что даже привычную уже щекотку я воспринимал не как прикосновение к коже, а как едва заметное сотрясение окружавшего меня воздуха. Это было не слишком приятно, но я чувствовал, что невидимое существо, следившее за мною всю ночь, довольно еще меньше. Его недовольство отчасти передалось мне – еще немного, и я начал бы укорять себя за то, что не даю обладателю тяжелого взгляда щекотать меня, сколько душе угодно. Экая, дескать, душевная черствость и неуважение к чужим желаниям.

Никакой оригинальности в моих попытках объяснить происходящее не обнаруживалось. «Может быть, это просто мнительность? – раздумывал я. – А возможно, Джуффин наложил на меня некое оберегающее заклятие, а я и не заметил? С него бы сталось! А вдруг положение спасает тот факт, что я – существо из другого Мира, какой-никакой, а инопланетянин?»

В общем, я так устал от всего этого, что уснул, едва дождавшись наступления утра. «Интересно, как течет время для бедняги Лонли-Локли? – подумал я, засыпая. – Скучно ему там, небось. И жрать, наверное, хочется. Во влип мужик!»

Зато мне скучать больше не давали. Не дали мне даже выспаться. Был полдень, когда меня разбудило знакомое ощущение щекотки. Я был потрясен. Неужели это существо, чем бы оно ни было, способно действовать и днем? Хотя – почему, собственно, нет? Все самое страшное, чему я был свидетелем за время своей жизни в Ехо, случалось именно днем. Возможно, уверенность, что кошмары подстерегают нас только по ночам, – глупейшее из человеческих суеверий, родившееся в ту далекую эпоху, когда наши предки окончательно утратили способность ориентироваться в темноте.

Умывшись и выпив кувшин камры, я снова принялся рассуждать. Мои предшественники умирали только по ночам. Совпадение? Или причина еще проще: они умирали по ночам, потому что спали по ночам, как все нормальные люди. А из-за меня местной нечисти приходится менять установившийся режим работы… Ох, я ничего не знал наверняка!

Но больше всего меня сбивала с толку собственная невозмутимость: я почему-то по-прежнему ничего не боялся. Ни того, что уже происходило, ни того, что, теоретически говоря, могло бы случиться. Откуда-то у меня появилась дурацкая уверенность, что ничего плохого со мной не произойдет. Ни здесь, ни в любом другом месте. Вообще никогда. Героизм, граничащий с маразмом. Еще совсем недавно я ничем подобным не страдал. Может быть, секрет храбрости – мой «магический кукиш», надежно припрятанный сэр Лонли-Локли? А может быть, тому, кто мной интересовался, было выгодно иметь дело с недальновидным храбрецом? И он незаметно поднимает мне настроение?

Как бы там ни было, больше в тот день я не заснул. До сумерек наливался камрой и читал возлюбленную свою Энциклопедию, умнея с каждой строчкой.

Уже потом я понял, что события развивались в полном согласии с традициями волшебных сказок. В первую и вторую ночь меня лишь слегка дразнили. А настоящие ужасы, как и положено, откладывались на роковую третью ночь.

Начать с того, что с наступлением сумерек на меня навалилась тяжкая сонная одурь. Это было более чем странно, поскольку на закате я обычно испытываю прилив бодрости – вне зависимости от того, как прошел день. Но сейчас приходилось бороться с сонливостью – без особого успеха.

Я попробовал испугаться, посулив себе красочный набор кошмаров, которые, несомненно, подстерегали меня по ту сторону закрытых век. Бесполезно! Не помогала даже мысль о грандиозном позоре, который ожидает меня в случае провала. Колкости Мелифаро, снисходительные утешения Джуффина и, как апофеоз, презрительно поджатые губки леди Меламори. Не помогло даже это. Блаженная дрема наваливалась на меня, как мягкая подушка, ставшая орудием ласкового душителя. Еще немного, и я бы заснул.

Положение спасла бутылочка с бальзамом Кахара. Счастье, что я догадался взять ее с собой. Выпить пришлось немало. Но я не жалуюсь: бальзам Кахара – не только мощное тонизирующее средство, но и обалденно вкусная штука.

Позже Джуффин объяснил, что, выпив бальзама, я спровоцировал того, кто за мной охотился, на поспешные действия. Дескать, он решил, что если уж я применяю для самозащиты магию всего-то восьмой ступени, меня не стоит считать серьезным противником. Моя кажущаяся беспомощность вынудила таинственное существо принять самое опрометчивое решение за всю свою странную жизнь.

Я не стал спорить с Джуффином. И все-таки мне кажется, что Мертвый Магистр, изрядно обалдевший от одиночества своего призрачного существования, просто не смог больше ждать. Какая уж тут логика? Он хотел взять мою жизнь. И чем раньше, тем лучше. Вероятно, моя Искра, или как это там называется, была той самой порцией, которой ему недоставало. Махлилгл Аннох так долго шел к цели! Капля по капле впитывал силу всех, кто попадал в эту камеру. И однажды оказался настолько силен, что смог забрать первую чужую жизнь, необходимую для того, чтобы вернуть отчасти утраченную собственную. Потом он взял еще одну жизнь, и еще, и еще.

Последняя порция сделала призрак Великого Магистра Махлилгла Анноха настолько могущественным, что он смог проникать даже в сны обитателей соседних камер, надежно защищенных непроницаемыми (для магии живых, но не для него, мертвого) стенами. Он был твердо намерен забрать столько чужих жизней, сколько потребуется, чтобы воскреснуть по-настоящему. И уже стоял на пороге успешного завершения своего эксперимента длиною в целую жизнь. И в целую смерть в придачу. Оставалось добыть всего один глоток таинственного напитка, именуемого здесь «Искрой». И этот соблазнительный «глоток» третью ночь кряду сидел перед жаждущим и не желал засыпать. Конечно, Махлилгл Аннох решил сыграть ва-банк. Я сам на его месте вряд ли поступил бы иначе.

Кроме того, что бы там ни говорил сэр Джуффин Халли, а мой противник был очень близок к успеху. Гораздо ближе, чем я решаюсь себе представить.

Когда в дальнем углу моей тюремной спальни замаячил смутный силуэт незнакомца, я просто оцепенел от ужаса. Вообще-то в моем распоряжении было достаточно информации, чтобы заранее подготовиться к такому повороту событий. Но подготовился я неважно. Совсем хреново подготовился, откровенно говоря.

Словом, я очень испугался и никак не мог взять себя в руки. Хотя сам по себе незнакомец выглядел скорее забавно, чем ужасающе. Призрак Великого Магистра оказался очень маленького роста. Причиной тому было его непропорциональное сложение: крупная голова, мощный мускулистый торс и очень короткие ноги с маленькими, как у ребенка, ступнями. Комическая, в сущности, фигура. Зато загорелое, морщинистое лицо незнакомца производило совсем иное впечатление. Огромные синие глаза, высокий лоб, изумительной лепки нос с тонкими, чуткими ноздрями хищника. Длинные волосы и такая же длинная борода заплетены в многочисленные косы – вероятно, в соответствии с какой-нибудь старинной модой.

«Что ж, непросто следить за модой, сидя в тюрьме. Особенно, если ты призрак», – подумал я. Рассуждение было очень даже в моем духе и доказывало, что все не так плохо.

Но кое-как справившись со страхом, я понял, что случилось кое-что похуже. Мною овладело оцепенение. Я не мог пошевелиться. Стоял, тупо разглядывая пришельца, – только и счастья, что на пол ничком не валился. «Действуй, скотина! – заорал маленький умный паренек, обитающий внутри меня, но, к сожалению, не пользующийся пока особым влиянием среди прочих составляющих моей личности. – Действуй! Все уже началось! Все происходит на самом деле! Шевелись!»

Бесполезно.

Я прекрасно понимал, что от меня требуется. Всего-то – встряхнуть рукой и выпустить Лонли-Локли. Но не мог произвести даже это элементарное действие, необходимое для того, чтобы показать ночному гостю «смертельный кукиш». От меня, кажется, уже ничего не зависело. Я понял, что пропал.

– Твое имя Персет, ты – кусочек жизни. Я искал тебя, – прошептал призрак. – Я шел к тебе по дороге; с одной стороны была тюрьма, с другой – кладбище. И только ветер гудел: «У-у-у»! Но я пришел.

Пришел он, видите ли. Мог бы и помолчать, тоже мне непризнанный поэт-символист. Я подумал, что сдаваться человеку, который при первой же встрече начинает грузить собеседника столь громоздкими речевыми конструкциями, было бы просто нелепо. И решил, что не сдамся. Между прочим, я писал монологи получше, когда мне было всего восемнадцать. Уж не знаю как, но я его одолею!

И тут со мною начали твориться совсем уж странные вещи. Я ощутил, что снова начинаю «твердеть». Мне показалось, что я превратился в маленькое, очень твердое зеленое яблочко – из тех, что могут грызть только семилетние мальчишки, которые, как известно, грызут вообще все, что попадает к ним в рот.

Потом меня посетила и вовсе безумная мысль: я решил, что такой взрослый мужчина, как мой противник, ни за что не станет грызть маленькое твердое кислое яблочко, каковым я теперь являюсь. Это бредовое утверждение казалось мне тогда совершенно очевидным фактом, а потому не требовало доказательств и окончательно вернуло мне уверенность в собственных силах. Честное слово, я напрочь забыл о своей человеческой природе и о свалившихся на меня человеческих же проблемах. Мы, кислые зеленые яблоки, живем своей непостижимой беззаботной жизнью.

Мой гость действительно скривился. У него было лицо человека, уже сутки разгуливающего с полным ртом неспелой хурмы. Призрак изрядно растерялся, и вот в этот-то момент маленькое твердое зеленое яблочко снова стало человеком. А человек обрел способность действовать. Встряхнул рукой, сделал одно-единственное неуловимое движение – этого хватило. В центре тюремной спальни появился сэр Лонли-Локли.

– Ты привел Доперста! – почему-то возмутился Махлилгл Аннох. Можно подумать, что до начала встречи мы с ним оговорили правила боя, а теперь я нарушил гипотетический договор.

– Ты не Персет, – обиженно добавил призрак. Словно бы надеялся, что я устыжусь и уберу сэра Шурфа в платяной шкаф. Думаю, что мертвый Магистр изрядно расслабился за последние годы, общаясь исключительно с беззащитными перепуганными узниками.

– Сам ты не Персет! – огрызнулся я.

Растерянность призрака была нам на руку. Сэру Шурфу требовалось время, чтобы снять испещренные рунами защитные рукавицы. Ну вот, пока мы с мертвым Магистром препирались, Лонли-Локли успел произвести необходимые приготовления. Сияние его смертоносных рук озарило стены камеры, и жизнь тут же показалась мне чертовски простой и приятной штукой. Доброй сказкой с великим множеством хороших концов – выбирай любой, не пожалеешь.

Я и не подозревал тогда, что мои шансы остаться в живых все еще стремятся к нулю.

Виноват, разумеется, был я сам. Поскольку мне никогда прежде не доводилось иметь дело с отставными Великими Магистрами, я легкомысленно решил, что убить его мы всегда успеем. Мое тщеславие требовало доставить это недоразумение природы в Дом у Моста и купеческим жестом швырнуть к ногам Джуффина. Каким образом я намеревался брать в плен призрака – сам не понимаю. Я получил скверное образование, основ метафизики не преподавали ни в средней школе, которую я с грехом пополам закончил, ни в университете, откуда меня, впрочем, спешно выперли. Дурацкой идеей я тут же поделился с коллегой, а сэр Шурф – самое дисциплинированное существо во Вселенной. Согласно его представлениям, я был руководителем операции, следовательно, мои приказы нужно выполнять, не рассуждая. Даже самые нелепые.

Правая, парализующая рука Лонли-Локли не произвела требуемого эффекта. Вместо того, чтобы мирно оцепенеть, призрак начал угрожающе увеличиваться в размерах. В то же время он становился все более прозрачным. Это происходило так быстро, что через какую-то долю секунды его туманная голова уже маячила где-то под потолком.

– Глупый Доперст! – воскликнул Махлилгл Аннох. – Он не может убивать. Уходи, Доперст!

И больше не обращая на Лонли-Локли никакого внимания, туман, почти утративший человеческую форму, потянулся ко мне. Он успел дотронуться до меня. Холодный влажный дряблый кисель – вот что это было. Его прикосновение отдалось горьким привкусом во рту и такой ледяной болью во всем теле, что я до сих пор не понимаю, как остался жив. И даже не потерял сознание. Вместо этого я истошно заорал:

– Мочи его! Мочи!

Грешные Магистры, где была моя голова?!

Словно откуда-то издалека я увидел, как Лонли-Локли соединил свои удивительные руки, скрестил указательные пальцы. Никаких событий за этим многообещающим жестом, однако, не воспоследовало. Минула еще одна томительная секунда. Я ничего не понимал. Почему Шурф его не убивает?! Человекоподобный кисель тем временем угрожающе сгущался вокруг меня.

И тут произошло очередное невероятное событие, ставшее своего рода изюминкой этой феерической ночи. Сияющие кисти Лонли-Локли прочертили в темноте какую-то изумительную кривую. И на нас обрушился водопад. Целые тонны холодной воды поглотили призрачный силуэт. Я по-прежнему не понимал, что происходит, но с удовольствием подставил лицо под освежающие струи. Умывание было как нельзя более кстати.

Но наш противник оказался на редкость живучим существом. Конечно, вода не могла серьезно ему повредить, хотя и послужила причиной очередной метаморфозы. После купания призрак стал стремительно уменьшаться. Только что он был огромным и прозрачным, а спустя мгновение стал маленьким и плотным.

Мои познания в астрономии катастрофически поверхностны, я даже не знаю точно, как называются сверхплотные небесные тела. То что они – «карлики», – это точно. Но вот «белые» или «черные»? Не помню! По крайней мере, наш «карлик» определенно был белым. Крошечная человеческая фигурка, сияющая такой же пронзительной белизной, как устремившиеся к ней руки Лонли-Локли. Несмотря на миниатюрные размеры, выглядел он весьма угрожающе.

– Вы ошиблись, сэр Макс, – невозмутимо заметил мой великолепный напарник. – Вода ему не вредит.

– Я ошибся?! С чего вы вообще взяли, что нужна вода?

– Но вы же сами велели его намочить.

– Грешные Магистры! Шурф! «Мочи» значит – «убей». И чем скорее, тем…

Я осекся. Мне внезапно стало не до разговоров. Маленькое существо мерцало в воздухе совсем близко от моего лица. Что-то оно бормотало. «Заклятие накладывает, сволочь», – равнодушно подумал я. Сопротивляться не было сил.

Белый солнечный свет ослепил меня. Я стоял под раскидистым деревом, и неряшливо одетая белокурая девочка, такая же коротконогая, как сэр Махлилгл Аннох, протягивала мне абрикос. «Прими угощение феи, Персет!» Сам не знаю почему, но я взял и надкусил его. Плод был червивым. Маленькая бледная гусеница проскользнула в мой распахнутый настежь рот, нырнула в уязвимую глубину горла. Я почувствовал ее острые челюсти на нежной слизистой оболочке. Яд разлился по телу, переполняя меня тошнотворной слабостью. Мне, наверное, следовало умереть от боли и отвращения, но слепая ненависть переполнила меня, и я закричал. Я кричал так, что из меня подул ветер, с дерева начали падать листья, и белокурая девочка с исказившимся от ужаса лицом ползла по выгоревшей траве, шипя, как гадюка.

Я выплюнул ядовитую гусеницу под ноги Лонли-Локли, которого не было в том саду, и тогда жуткий солнечный свет стал гаснуть.

Что меня по-настоящему восхищает в нашем Мастере Пресекающем ненужные жизни – это его невозмутимость. Ничем его не проймешь. Пока я блуждал по солнечным полянам кошмара, парень делал дело. Он наконец-то пустил в ход свою смертоносную левую руку – с чего, собственно, и следовало начинать. В таких случаях обходится без технических накладок. Человек ты там, или призрак, или еще Магистры знают кто, а смерть будет легка и неотвратима.

А потом этот изумительный парень натянул защитные рукавицы и с ловкостью профессиональной медсестры влил мне в рот остатки бальзама Кахара.

– Это очень полезно в подобных случаях, сэр Макс, поэтому выпейте. Я сожалею, что неверно понял ваш приказ. Но у нас в Ехо «мочить» значит – «делать мокрым». Поэтому я был уверен, что вы имеете в виду какой-то новый способ уничтожения водой. Мне стоило больших усилий намочить противника. Здесь, в Холоми, даже мне нелегко колдовать. Хотя сэр Джуффин, разумеется, проводил со мной специальный курс обучения.

От бальзама Кахара я не только очухался, но и развеселился – явный признак передозировки.

– Способ уничтожения водой, грешные Магистры! Ох, как же так можно. И почему именно водой? Надо было на него помочиться! Это непременно убило бы его, я уверен. Локи, вы никогда не пробовали мочиться на привидения?..

– Сэр Макс, – с упреком сказал мой спаситель. – Моя фамилия не «Локи», а Лонли-Локли. Прежде вам всегда удавалось произносить ее без ошибок. Мне бы хотелось надеяться, что это умение вернется к вам в ближайшее время.

Бедняга, очевидно, решил, что я такая же беспросветная сволочь, как Мелифаро. Следовало немедленно спасать положение.

– Это была не случайная ошибка, сэр Шурф. Просто я вспомнил одного грозного бога, чье имя созвучно с вашей фамилией. Не обижайтесь, дружище.

– Никогда не слышал о боге по имени Локи, – удивленно признался он. – Ему поклоняются ваши соплеменники?

– По крайней мере, некоторые, – я и бровью не повел. – У нас в Пустых Землях, знаете ли, многобожие. Всяк верит во что горазд, каждый второй кочевник – сам себе верховный жрец, а некоторые ребята вроде меня и вовсе ни во что не верят, зато интересуются всем понемножку.

– Это ведь не тайное знание? – с надеждой спросил Лонли-Локли. – И вы можете мне поведать?..

– Могу, – кивнул я. – Вам – все, что угодно.

Следующие полтора часа я потратил на то, чтобы за холодными остатками отличной тюремной камры подробно изложить сэру Лонли-Локли скандинавскую мифологию, выдавая ее за легенды Пустых Земель.

Надо отдать должное сэру Шурфу, скандинавский эпос пришелся ему по душе. Особенно Один, предводитель богов и мертвых героев, присвоивший мед поэзии. К поэзии Мастер Пресекающий ненужные жизни относился с чрезвычайным уважением, чтобы не сказать – с трепетом.

Вдохновленный не то внезапным совпадением наших литературных пристрастий, не то чрезмерной дозой бальзама Кахара, я хлопнул по спине своего грозного коллегу. Не подумал, что в Соединенном Королевстве такой жест допустим лишь между ближайшими друзьями. На мое счастье, сэр Шурф не возражал против официального установления дружеской близости. Более того, он выглядел весьма польщенным.

Только потом я понял, что абсолютно не представляю, какие обязательства накладывает на меня звание близкого друга сэра Лонли-Локли. Наверняка здесь, в Ехо, существует огромное количество соответствующих диковинных обрядов. Решил, что придется идти на поклон к Джуффину, пусть научит меня, как здесь дружат. А я запишу в тетрадку и стану сверять по ней каждый свой жест. Лишь бы только в ближайшие полчаса человека не обидеть, с меня станется.

Наконец, мы покончили с литературным диспутом и дали о себе знать. Нас тут же выпустили из камеры и отвели в кабинет коменданта. Накормили отличным завтраком, напоили горячей свежей камрой. Это было прекрасно. Окончательно придя в себя, я поспешил удовлетворить мучившее меня любопытство.

– Скажите, Шурф, а как текло время, пока вы были маленьким? То есть я, конечно, не о детстве вас спрашиваю. Я имею в виду то время, когда вы были скрыты от посторонних взглядов в моем кулаке.

– Время? – Лонли-Локли пожал плечами. – Время, сэр Макс, текло как всегда. За эти несколько часов я даже успел проголодаться.

– За несколько часов?!

– Вы хотите сказать, что я ошибся в расчетах?

– Мы провели здесь три дня и три ночи.

– Любопытный эффект, – равнодушно подытожил Лонли-Локли. – Но это и к лучшему. Трое суток – слишком большой промежуток времени для того, кто не захватил с собой бутерброды. Можно сказать, мне повезло, что мое восприятие времени изменилось.

Мне, конечно, хотелось выяснить еще множество подробностей о его существовании в моей пригоршне, но сэр Шурф сказал, что такого рода опыт проще пережить индивидуально, чем усвоить с чужих слов. И великодушно предложил оказать мне эту услугу. Я решил, что потрясений на сегодня, пожалуй, достаточно и дипломатично сменил тему.

С завтраком мы покончили, с гостеприимным сэром Марунархом попрощались. Пора было отправляться в Дом у Моста. Я чувствовал себя превосходно, только тело казалось совершенно невесомым под воздействием непомерной порции бальзама Кахара. Очень хотелось набить карманы камнями, чтобы не взлететь.

– Я не думаю, что вам следует садиться за рычаг, Макс, – заявил Лонли-Локли, усаживаясь в амобилер. – Вы – лучший из всех известных мне возниц, но в прежние времена, когда бальзам Кахара можно было купить в любой лавке, управление амобилером в таком состоянии было строго запрещено.

Пришлось смириться.

– Все-таки вы, жители границ, удивительные существа, – заметил Лонли-Локли, въезжая на деревянный настил парома, курсирующего между островом Холоми и Старым городом. – Я, признаться, пока не уяснил, в чем именно состоит разница, но вы, Макс, разительно отличаетесь от прочих чужестранцев, – он умолк и углубился в свой знаменитый «рабочий дневник». Надо понимать, спешил зарегистрировать свежайшие впечатления.

– Что вы имеете в виду? – осторожно поинтересовался я.

– Не обижайтесь, сэр Макс. Просто существует мнение, будто бальзам Кахара, как и обычные увеселительные напитки, производит угнетающее действие на психику так называемых «варваров» – уж простите мне кажущуюся грубость этого термина. Некоторые знахари полагают, что бальзам Кахара даже опасен для умственного равновесия ваших земляков. Считают, что волшебные напитки могут употреблять лишь уроженцы Угуланда. С вами же ничего подобного не происходит. Напротив, данный напиток изменяет вашу психику гораздо слабее, чем это происходит с представителями так называемых «цивилизованных народов». Именно это я и имел в виду. И еще раз простите, если я допустил бестактность.

– Теперь вы – мой друг, – напомнил я, – и можете говорить все, что заблагорассудится.

Я вздохнул с облегчением. Когда Лонли-Локли заговорил о моих странностях, я было решил, что каким-то образом выдал свое настоящее происхождение, и все конспиративные труды Джуффина пошли прахом. Ан нет, ему, оказывается, удивительно, что я голым на столе после нескольких глотков бальзама Кахара не пляшу. Впрочем, в следующий раз надо будет его порадовать.

Сэр Джуффин Халли был весьма доволен увидеть нас живыми, здоровыми и победившими.

– Я не думаю, что для Магистра Махлилгла Анноха проблема жизни после смерти до сих пор актуальна, – с порога выпалил я. – Если бы мы его убили, когда он был жив, тогда еще всякое могло бы случиться. Но мы-то убили его уже после того, как он умер… Грешные Магистры, что я несу! И почему вы меня не останавливаете?

– Во всяком случае, я совершенно уверен, что его исследования завершены навсегда, – успокоил меня Джуффин.

– Хочется верить, поскольку этот ваш Магистр мне не слишком понравился. Кстати, я очень хотел доставить его вам живым. Ну, насколько его можно считать живым. Но у нас ничего не вышло.

– Магистры с тобой, парень! У вас и не могло ничего выйти.

– Я тоже так считал, – заметил Лонли-Локли. – Но приказ есть приказ.

– Был дурак, исправлюсь, – покаялся я. Рухнул в кресло и вдруг понял, что засыпаю. Пробормотал, закрывая глаза: – Не забудьте рассказать про воду, Шурф. Это было нечто.

Я все еще находился под благотворным воздействием бальзама Кахара, а потому проснулся всего час спустя. Чувствовал себя легким как перышко и на удивление бодрым. Мои коллеги пили камру, заказанную в «Обжоре» и о чем-то тихонько беседовали.

– Ага, оклемался, – обрадовался Джуффин.

Он смотрел на меня с подозрительным энтузиазмом, словно бы я был праздничным пудингом, который дошел, наконец, до нужной кондиции. Только что не облизывался.

Есть он меня все же не стал. Зато устроил медицинское обследование. Впрочем, на обычный медосмотр эта процедура не слишком походила.

Мне было велено стать у стены. Некоторое время Джуффин сверлил меня неподвижными светлыми глазами – не слишком приятное ощущение! Впервые за время нашего знакомства мне стало неуютно под его взглядом. Потом пришлось повернуться лицом к стене, что я с облегчением проделал. Некоторое время шеф изучал мою задницу и ее окрестности. Не удовлетворившись визуальным осмотром, принялся похлопывать меня по спине. Массаж, в отличие от игры в гляделки, мне понравился. Но потом жесткие ладони – раскаленная правая и ледяная левая легли на затылок, и тут мне стало худо. Словно бы я умер, и от меня ничего не осталось. Совсем ничего. И тогда я заорал – не от боли, а чтобы доказать себе и всему миру, что это не так. Ору – следовательно, существую. Идиотская формула, но она работает.

– Расслабься, Макс. – Джуффин заботливо помог мне добраться до ближайшего кресла. – Неприятно, согласен, но уже все.

Хорошее самочувствие вернулось ко мне мгновенно, чего нельзя сказать о душевном равновесии.

– А что это было?

– Ничего особенного. Обычный диалог тела знахаря с телом пациента. Не всем это нравится. Тебе, например, не понравилось, но в таком деле тоже нужна привычка, а у тебя ее нет. Ты готов к новостям?

– Смотря какие новости, – осторожно ответил я. – Они хорошие, плохие или как?

– «Или как». Все зависит от твоего чувства юмора, – многообещающе ухмыльнулся Джуффин.

– Ну, с этим у меня никогда не было особых проблем.

– Сейчас проверим. Видишь ли, сэр Макс, твоя – как бы сказать поточнее… физиология? – несколько изменилась.

– Это как? Я стал женщиной? Или мне больше никогда не придется ходить в уборную? Что вы имеете в виду?

– Да нет, ниже пояса у тебя все в порядке, – расхохотался Джуффин. – Насчет уборной и прочих радостей жизни можешь быть спокоен.

– Уже хорошо.

– Ничего страшного не произошло. Но такие вещи о себе лучше знать, как мне кажется. В общем, ты стал ядовитым.

– Ядовитым? Я?! Вы имеете в виду, что если меня кто-то съест, он умрет? Немедленно сообщите всем городским каннибалам, иначе произойдет непоправимое! – Я хохотал так, словно делал это последний раз в жизни.

– Да нет, есть-то тебя как раз можно. И трогать тоже. Можно даже пользоваться твоей посудой и полотенцем, если кому-то придет такая охота. Существует только одна проблема. Если ты разозлишься или испугаешься, твоя слюна станет ядовитой. Страшнейший яд, между прочим. Убивает мгновенно, просто попав на кожу, – человека, во всяком случае. И этим ядом ты непременно плюнешь в обидчика. Могу тебя заверить, что хорошее воспитание тут не поможет. И сила воли ничего не изменит. Это – не вопрос выбора. Ты плюнешь, даже если примешь решение не плевать. Единственное, что ты можешь сделать, если не захочешь немедленной гибели своего собеседника – плюнуть куда-нибудь в сторону. Так что воспитывай характер, парень. Чтобы не раздражаться по пустякам.

– Все не так уж страшно, – нерешительно возразил я. – Не слишком я злобен. Если бы что-то подобное произошло с генералом Бубутой, над человечеством действительно нависла бы грозная опасность. Конечно, хорошо бы попробовать – хоть разок. Глядишь, пойду в помощники к сэру Шурфу.

– Иногда это не помешает, – серьезно заметил Лонли-Локли, до сих пор сохранявший безмятежно-равнодушный вид. – Сами знаете, сэр Макс, порой на меня наваливается слишком много работы.

– А если вы забудете дома перчатки, не огорчайтесь. Что-что, а уж слюна всегда будет при мне, – великодушно заявил я.

– Но я не могу забыть дома свои перчатки. Как вам такое в голову могло прийти? – изумился Лонли-Локли.

Я понял, что действительно сказал глупость. Некоторые вещи попросту не могут случиться. Солнце никогда не повернет вспять, песок ни при каких обстоятельствах не утолит жажду, а сэр Шурф, отправляясь на службу, не забудет дома свои смертоносные перчатки. Так уж все устроено.

– А что же теперь будет с моей личной жизнью, Джуффин? – вздохнул я. – Ни одна девушка не решится целоваться с таким чудовищем. Может быть, сохраним новость в тайне?

– Объясни девушкам, что целоваться с тобой – занятие вполне безопасное. По крайней мере, когда ты не сердишься. – Джуффин пожал плечами. – А вот что касается тайны… Я не собираюсь созывать по этому поводу пресс-конференцию, но сам знаешь…

– …в Ехо полно дерьмовых ясновидцев, – закончил я.

– Вот-вот.

– А почему со мной вообще такое случилось?

– Когда ты сталкиваешься с магией высокой ступени, она воздействует на тебя несколько иначе, чем на… скажем так, нормальных людей. – Джуффин выразительно покосился на Лонли-Локли.

Сэр Шурф надежен, как скала, помещенная в сейф в Швейцарском банке, но заявлять в его присутствии о том, что я – пришелец из иного Мира, пожалуй, все же не стоило. Впрочем, я уже и так все понял.

– Никогда нельзя заранее узнать, что и как на тебя подействует, – добавил Джуффин. – Помнишь, что случилось в доме моего соседа?

– Но я же совсем недолго был вампиром, – жалобно возразил я. – Через пару часов все стало, как прежде.

– Правильно. Потому что мое заклятие было из тех, что налагаются на короткий срок. А призрак хотел тебя убить. Потому и заклятие у него получилось на славу. Что может быть более продолжительным, чем смерть?

– Утешили, спасибо.

– Привыкай, сэр Макс. Не думаю, что это происшествие – последнее в твоей жизни. Но все к лучшему. В доме Маклука ты стал немного мудрее, теперь в твоем распоряжении оказалось неплохое оружие. Кто знает, что будет дальше?

– Вот именно!

Несколько секунд я искренне пытался себя жалеть, но махнул рукой и снова расхохотался.

– А может быть, меня просто надо сводить к знахарю? Приду, скажу: «Доктор, у меня ядовитая слюна, что делать?» – «Нет проблем! Строгая диета, прогулки перед сном и таблетка аспирина на ночь. Через пятьсот лет все как рукой снимет».

– Аспирин? Что это такое? – внезапно заинтересовался Лонли-Локли.

– О, это воистину магическое средство. Его делают из конского навоза, и оно помогает абсолютно от всего.

– Надо же. А наши исследователи пишут, что на границе очень плохо развито знахарство. Все-таки истина часто оказывается жертвой предрассудков.

Сэр Джуффин Халли схватился за голову.

– Стоп! Я больше не могу смеяться, ибо вывихнул скулу. Последний совет, сэр Макс. Предлагаю считать, что тебе очень повезло. Безобидных и бесполезных привычек у тебя хватает. Самое время обзаводиться опасными. Твое новое приобретение может здорово пригодиться на службе. А если какая-нибудь истеричная барышня откажется с тобой целоваться, ты в нее просто плюнешь, и дело с концом. Ясно?

– Ясно.

– Отлично, – с этими словами он распахнул дверь и принял из рук курьера объемистый сверток. Бросил его мне на колени. – А теперь примерь вот это.

Я развернул пакет. Извлек оттуда черное, расшитое золотом лоохи, черную скабу, такой же тюрбан и пару изумительных сапог. На сапоги я залюбовался особо: их носки изображали стилизованные морды зубастых драконоподобных зверюг, а черные голенища были усеяны крошечными колокольчиками желтого металла. Конечно, у себя на родине я никогда не стал бы обуваться в нечто подобное, но здесь, в Ехо, это было самое то.

– Это подарок?

– Что-то в этом роде. Ты примерь, примерь.

– Спасибо, – и я принялся натягивать сапоги.

Страницы: «« 4567891011 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Римская империя, 52 год нашей эры. Император Клавдий, старый и больной, вот-вот умрет. За его трон б...
В десятый том серии «Золотая библиотека детектива» вошли три новеллы Э. А. По («Сфинкс», «Береника»,...
В этой книге предлагается новый взгляд на экономические аспекты культурной деятельности и культурный...
Книга посвящена истории трансформации управления государственным сектором Великобритании, произошедш...
Принято считать, что существующие различия в экономике, политике и обществе отражают влияние различн...
Что собой представлял самый крупный столичный клад? Как и когда были найдены уникальные юсуповские с...