Сын охотника на медведей. Тропа войны. Зверобой (сборник) Майн Рид Томас

Глава I

Дары памяти

Родина кактусов и агавы – дом Монтесумы и Малинче… Никогда не сотрутся эти воспоминания из моей памяти! Могут пролететь года, ослабеть руки и состариться разум, но до тех пор, пока не охладеет сердце, не забуду! Ни за что в этом мире не позволил бы своей душе окунуться в воды Леты. Благослови Господь память!

Прекрасные земли Анауака! Мой дух взлетает на легких крыльях фантазии, и я снова стою на тех берегах! Подстегиваю своего благородного жеребца, мчащегося по широким равнинам, и его радостное ржание говорит о том, что он тоже вдохновлен этим видом. Отдыхаю в тени пальмы и наслаждаюсь вином. Взбираюсь по скалам из кварца, которые богаты белым серебром и желтым золотом. Пересекаю поля лавы, жесткие и окаменелые, покрытые такими же жесткими растениями – акациями, кактусами, юкками и замиями. Продираюсь через ряды гигантских алоэ, чей сок поддерживает меня на протяжении всего пути. Стою на границе бесконечных снегов, наступая на альпийский лишайник; далеко внизу, в глубоком ущелье, подмечаю похожие на перья листья пальмы, листву апельсинового дерева, будто покрытую воском, и банановые рощи! Ах, как бы я хотел вновь взглянуть на эти яркие картины, так бледно отпечатавшиеся на холсте моей памяти!

Земля Монтесумы! У меня есть и другие картины, врезавшиеся в память куда сильнее, чем эти мирные пейзажи, – эпизоды войны. По твоим полям я путешествовал как захватчик, с мечом в руке, и сейчас, спустя столько лет, многие воспоминания о солдатской жизни накатывают на меня с такой ясностью, будто это было вчера.

Бивуак! Я сижу у лагерного костра; меня окружают бородатые лица и военная форма. Свет пылающего костра сливается с блеском оружия и снаряжения: седел, ружей, пистолетов, разбросанных по земле или свисающих с веток соседних деревьев. Привязанные кони выглядят огромными в темноте, их очертания смутно вырисовываются на фоне мрачного леса. Изогнутые ветви стоящей неподалеку одинокой пальмы кажутся седыми в тусклом свете костра. Тот же свет разливается над огромным органным кактусом, над агавами и бромелиями, над серебристой тилландсией, ниспадающей с высоких деревьев подобно тоге.

Поведана сказка, спета песня, по кругу от одного к другому бродят шутки, и вот уже эхом разносится по лесу хриплый смех солдат, пугая сидящего на ветке попугая и волка, рыскающего в поисках добычи. Каждый, кто поет, и шутит, и смеется… все они мало думают о завтрашнем дне.

Перестрелка! Тишина утра разбита вдребезги. В лесу совсем тихо, а белый свет едва касается верхушек деревьев. В воздухе звенит выстрел: это предупреждение от часового, который мчится к стражникам. Враг приближается! «По коням!» – четко и ясно приказывает звук горна. Сонные солдаты вскакивают, хватают винтовки, пистолеты и сабли и бегут через тлеющие угли, пока пепел не поднимается облачком в воздух. Кони фыркают и ржут; спустя мгновение они уже обузданы, запряжены и оседланы, а отряд скачет вперед по лесной дороге.

Враг в поле зрения – это отряд партизан, разодетых в алые, фиолетовые и золотые серапе. Блестящие наконечники копий и вымпела, кажется, почти достигают вершин деревьев.

Горн дает сигнал к атаке, и радостный клич воинов заглушает остальные звуки. Мы встречаем наших смуглых врагов лицом к лицу; на удары копьями отвечаем выстрелами из пистолетов; наши сабли звенят от резких ударов, но кони, фыркая, отступают и не дают нам поубивать друг друга. Мы устремляемся вперед и наступаем снова, недрогнувшей рукой поражая противников. Мы сражаемся без угрызений совести – мы сражаемся за свободу!

Поле боя! Сомкнутые ряды, рев пушек и грохот барабанов, дикие ноты горна, воинственный клич солдат, сражения плечом к плечу с соратниками, рукопашный бой, падающий противник и его предсмертный хрип, поражение, отступление, хриплое «ура!» победе! Хорошо помню это, но не могу описать.

Земли Анауака! Помнит она и другое, совершенно отличное – сцены нежной любви и бурной страсти. С раздором покончено – больше не бьют в военные барабаны и не дуют в горн; конь устало стоит в своем стойле, а захватчик бездельничает на захваченных землях. Любовь теперь победитель, и суровый солдат в плену нежной страсти.

Прекрасный край! Храню эти сладостные воспоминания для тех, кто не встретит на тех полях цветов. Однако не все мои воспоминания так прекрасны. Приятные и болезненные, радостные и грустные, они сжимают мое сердце в тисках бесконечных мук. Но печаль от грустных воспоминаний со временем утихает, а счастливые мгновения каждый раз будто сияют ярче. В беседках, как и в любом другом месте, розы, должно быть, усеяны шипами, но в приглушенном свете моей памяти я не вижу колючек, лишь прекрасные цветы.

Глава II

Пограничное мексиканское село

На берегу реки Браво-дель-Норте расположено небольшое мексиканское селение с тремя каменными зданиями: оригинальной старинной церковью в мавро-итальянском стиле, домами священника и судьи. Эти постройки окаймляют с трех сторон большую четырехугольную площадь, четвертая сторона которой занята лавками и жилищами простолюдинов. Жилища эти построены из крупных необожженных кирпичей, некоторые из них выбелены, но в основном они имеют грязно-коричневый мрачный цвет. Двери в домах тяжелые, вроде тюремных, а окна, не имеющие ни рам, ни стекол, снабжены железными прутьями для защиты от воров.

От площади идут узкие, пыльные, немощеные переулки. Даже на окраине села разбросаны более живописные постройки из древовидной юкки, ветви которой служат балками, а листья – крышей жилища. В этих долинах живут бедные поденщики, потомки побежденного племени. Все постройки села имеют окаймленные перилами плоские крыши, на которых любители цветов устраивают настоящие воздушные сады. Приятно отдыхать здесь прохладным вечером, наблюдая за тем, что происходит на улице…

Когда солнце садится и приходит вечерняя прохлада, приятно подняться на плоскую крышу, чтобы отдохнуть от дневных забот и жары. Это просто место, чтобы насладиться сигарой, стаканом хереса или более крепкого напитка, если вам такое по вкусу. В вечернем воздухе тянет дымком, отсюда вы можете видеть все, что происходит внизу. Но сами остаетесь незамеченными.

Стоя на крыше дома судьи, самой высокой во всем селе, я любовался раскинувшейся перед моим взором картиной богатой тропической растительности. Тут были кактусы, юкки, агавы. Село окружали поля кукурузы, за которыми виднелись рощи акаций, мимоз и других деревьев. Близкое соседство вышеописанного села объясняется тем, что жители его занимаются не земледелием, а скотоводством. Они пасут на лесных прогалинах андалузских лошадей и испанский скот. Берега реки Браво-дель-Норте часто становятся свидетелями столкновений между местными жителями, аборигенами американской пустыни и бледнолицыми потомками испанцев. Столкновения эти случаются и в настоящее время, из-за чего местные жители селятся в городах или деревнях, а одиноко стоящие дома совершенно разрушены. Правда, встречаются асьенды, то есть помещичьи усадьбы, но они окружены высокими стенами и скорее похожи на крепости.

Однако возвратимся к моим наблюдениям. К западу от села виднеется извилина реки, огибающей холм, увенчанный белыми стенами асьенды. Высокие декоративные башенки, колокольня, блеск стекол в окнах – архитектура дома носит отпечаток изящества и благородства. Из-за стены выглядывает красивая зелень тропических растений. Очарованный прелестной картиной, я горю желанием проникнуть туда, за эту стену…

Внезапно раздавшийся звук рожка прерывает мои мечты, и я обращаю свой взор на площадь, где происходит что-то необычное.

Посреди площади вокруг колодца движутся люди. Около стен пробирается какой-то человек, бросая по сторонам свирепые, и в то же время испуганные взгляды. Подойдя к одной из хижин, он быстро и как бы с радостью скрывается за дверью.

В нескольких местах я замечаю небольшие группы людей, одетых так же, как и скрывшийся человек, – в полосатые покрывала и лакированные шляпы. В их взглядах заметно такое же беспокойство. Говорят они шепотом и, против обыкновения, почти не жестикулируют.

Большинство женщин находится в домах, и только бедные индианки сидят на площади. Это торговки. Товары их разложены перед ними на циновках из тонкого пальмового листа, в то время как другой пальмовый лист, в виде зонтика, защищает продавщицу и товары от жаркого солнца. Эти женщины, одеждой и внешностью напоминающие цыганок, беззаботно смеются и болтают, предлагая покупателям фрукты и овощи.

Иногда по площади проходят молодые красивые девушки в ярких юбках, вышитых рубашках без рукавов и маленьких атласных туфлях. На голову и плечи они иногда набрасывают яркую накидку, которая чаще остается на плечах. У них не такой обеспокоенный вид, как у мужчин, они даже иногда улыбаются и отвечают на грубые шутки, отпускаемые на незнакомом языке людьми, стоящими у колодца. Мексиканские девушки так же храбры, как любезны и красивы.

Но что это за странные незнакомцы у колодца? Они не принадлежат к местному населению, что бросается в глаза, но в настоящее время они здесь хозяева. Их число, уверенность, их громкие разговоры друг с другом свидетельствуют, что они чувствуют себя хозяевами положения. Кто они такие?

По виду они совершенно не походят один на другого. Одинаково у них лишь оружие: нож, кольт на бедре и ружье. Одежда отличается крайним разнообразием. По всему видно, что эти люди – их восемьдесят человек – принадлежат к различным расам. Многие из них родом из Кентукки, Теннесси, Огайо, Индианы и Иллинойса. Это охотники-фермеры с западных склонов Аллеганских гор, лодочники с Миссисипи и исследователи Арканзаса и Миссури, путешественники, плантаторы, французские креолы из Луизианы. Есть среди них и пришельцы из городов «Великого Запада»: шотландцы, англичане, французы, швейцарцы, поляки. Все они составляют один из отрядов американской армии, называющихся «рейнджерами». Я их командир. Не могу не сказать, что моя команда, несмотря на свой пестрый вид, перещеголяет многие другие своей отвагой, силой и военными способностями. Большинство этих людей носят длинные бороды и волосы, покрыты слоем пыли и с виду похожи на разбойников. Но в груди каждого из них бьется благородное сердце, полное патриотизма.

Главной целью некоторых из них является борьба за освобождение как можно большего количества племен, но есть и такие, которые жаждут только мести. К последним принадлежат, главным образом, техасцы, не забывающие предательского убийства Голиада и резни краснокожих при Аламо. Только у меня одного не было определенной цели при поступлении в отряд. Я сделал это из любви к приключениям, а отчасти, может быть, к власти и славе. У меня нет ни друзей, ни семьи, ни родины (так как мой народ более не представляет нации), и я не чувствую в себе никакого патриотизма.

Мои люди поставили своих лошадей за церковную ограду, привязав одних к деревьям, других – к железным перекладинам окон, а мой вороной остался стоять около колодца посреди площади.

Мы прибыли в это село менее часа тому назад и никого тут не знаем. Это первый американский отряд, появившийся здесь, несмотря на то что война на берегах реки длится уже несколько месяцев. Мы были присланы сюда не столько для действий против мексиканцев, сколько для того, чтобы защитить их от нашего общего врага, команчей, которые выступили в поход большой армией. Говорят, что они опустошают селения вверх по реке, убивают мужчин, увозят женщин, детей и имущество. Правда, мы прибыли, чтобы победить мексиканцев, но, побеждая, должны охранять их.

Глава III

Пленница

В то время как я размышлял обо всем этом, раздался конский топот. Нагнувшись через перила, я увидел юного всадника удивительной красоты. Он был очень смугл, без бороды и усов. С его плеч на круп лошади спускался красивый плащ, а на голове была легкая шляпа с большими полями, украшенная золотом. Лошадь под ним была настоящей андалузской породы.

Всадник мчался быстро, но, увидев меня на крыше, невольно сдержал свою лошадь.

В эту минуту часовой, выскочив из засады, потребовал, чтобы юноша остановился. Но тот не обратил на это требование никакого внимания, пришпорил лошадь, продолжая свой путь по другой дороге. Я вовремя остановил часового, иначе он уложил бы на месте и всадника, и лошадь.

Жаль было убивать такого красавца – лучше взять его в плен живым. Я мгновенно соскочил с крыши, схватил поводья своего быстрого коня и поскакал. Моя лошадь была значительно быстрее других, и я знал, что смогу догнать всадника.

Соскочить с крыши и сесть на коня было делом двух минут, а еще через две минуты я был уже в поле, преследуя всадника, который, очевидно, намеревался лесом обогнуть село у мексиканской границы.

Сначала я думал, что мне не догнать юношу, но тут я заметил ряд агав, росших поперек дороги. Ветви этих растений так переплелись между собой, что, казалось, проехать не было никакой возможности. В этот момент юноша увидел, что я его догоняю, пришпорил коня и вломился в самую середину чащи. Слышно было, как под копытами лошади захрустели крепкие листья агавы. Медлить было нельзя, и я нырнул в заросли следом за ним.

Когда я, весь исцарапанный, выбрался оттуда, то увидел, что расстояние между мной и юным всадником немного уменьшилось. Дальше пришлось ехать полем, и юноша вновь значительно опередил меня. Но вот на его пути явилось новое препятствие – широкая канава. «Тут ему придется повернуть вправо или влево – и он будет в моих руках», – подумал я. Но юноша легко перескочил через воду, а я, конечно, последовал его примеру. За канавой тянулась саванна, на ее просторах паслись быки и буйволы, сильно задержавшие бег моей лошади. Между тем конь красивого всадника, привыкший к такому постоянному лавированию, несся все дальше и дальше. Вдали виднелся лес, и я боялся, что в чаще потеряю юношу из вида. Но вернуться в село без пленника я не имел права: ведь это я не дал часовому выстрелить, а тот мог оказаться шпионом.

Воодушевленный этой мыслью, я пришпорил коня и, нагнав всадника, выхватил пистолет.

– Стой! – закричал я. – Или я выстрелю!

Ответа не последовало.

– Стой! – снова крикнул я. – Иначе я убью тебя!

И в этот раз полное молчание стало мне ответом. Находясь как раз позади незнакомого и отчаянного всадника, я мог легко выстрелить в него, но смутное подозрение удержало мою руку.

Тогда я решил прицелиться в лошадь и, воспользовавшись удобным моментом, выстрелил в животное. Конь упал вместе с седоком, но юноша мгновенно вскочил на ноги. Когда я подъехал к нему с пистолетом в руке, он стоял, сложив на груди руки, и, глядя мне прямо в глаза, спокойно произнес по-испански:

– Друг, не убивай меня, я женщина.

Эти слова не особенно поразили меня – отчасти я был подготовлен к ним. Во время нашей дикой скачки я стал подозревать, что преследуемый мною шпион – женщина. Из-под развевающейся мантии как-то раз мелькнули бархатный лиф и крошечный красный сапог с золотой шпорой. Волосы были мягкими, шелковистыми, но не черными, как у индейцев, а темно-каштановыми. Черты лица этого «юноши» на близком расстоянии поражали тонкостью, не встречающейся даже у самых красивых мужчин.

Повторю: слова красавицы не удивили меня, но я был поражен ее как ее спокойствием, так и спокойным тоном. С грустью опустилась она на колени и, целуя свою лошадь, проговорила: «Бедный мой конь!»

– Вы женщина? – спросил я, притворяясь удивленным.

Но она даже не взглянула на меня, продолжая причитать над убитой лошадью.

– Вы женщина? – снова повторил я, в своем смущении не зная, что сказать.

– Да, сеньор, я женщина. Что вам угодно от меня?

С этими словами она встала, не обнаруживая ни малейшего страха. Ответ ее оказался настолько неожиданным, что я разразился смехом.

– Вам весело, сеньор, но вы огорчили меня, убив моего любимца.

Не скоро я забуду взгляд, брошенный ею на меня в эту минуту. В нем, как в зеркале, отразилось все: горе, гнев, презрение, вызов…

– Сеньорита, – отвечал я, – я глубоко сожалею, что обстоятельства принудили меня так поступить. Могло быть еще хуже.

– Что могло быть хуже этого? – спросила она, перебивая меня.

– Я мог выстрелить в вас.

– Это не было бы хуже! – воскликнула она. – Я любила эту лошадь не меньше жизни, не меньше, чем люблю родного отца!

Она снова обняла коня, поцеловала его, закрыла ему веки и гордо встала передо мной.

Я не знал, что делать. Предложить деньги показалось мне глупым и неделикатным, и я решил, что нужно предложить взамен павшего коня одну из наших крупных американских лошадей. Я знал, что за них богатые мексиканцы часто платят баснословные деньги.

– Как, – гордо воскликнула она, – вы предлагаете мне другую лошадь! Взгляните сюда, – она указала на равнину, – тут тысяча лошадей, и все они мои! Разве мне нужна лошадь?

– Да, но это местные лошади, а я предлагаю…

– Я не отдала бы своего любимца за всех ваших лошадей вместе взятых. Ни одна из них не может сравниться с ним.

– Ни одна, сеньорита? – многозначительно произнес я, глядя на своего коня.

Она тоже окинула его долгим взглядом и, хотя не произнесла ни слова, по-видимому, смогла по достоинству оценить моего Моро.

– Да, вы правы, – наконец сказала она, – лошадь у вас действительно хороша.

У меня мелькнула мысль: «Неужели ей захочется получить именно мою лошадь?» Я почувствовал, что ни в чем, даже в малости, не смогу отказать этой гордой красавице.

В это время, к счастью, подъехали мои солдаты и, таким образом, прервали наш разговор. Их появление, видимо, обеспокоило девушку, но я приказал своим людям повернуть обратно и вновь остался вдвоем со своей пленницей.

Как только солдаты удалились, красавица спросила меня:

– Это техасцы?

– Не все, – ответил я.

– Вы их предводитель?

– Да.

– Капитан?

– Капитан.

– Господин капитан, я ваша пленница?

Вопрос застал меня врасплох, и я не знал, что ответить. Если она шпион, то, отпустив ее, я могу навлечь на себя большие неприятности. С другой стороны, назвав ее своей пленницей, я мог вызвать ее гнев. Хотя, это совершенно ясно, мне, напротив, хотелось с ней подружиться.

Видя мое колебание, она второй раз спросила меня:

– Я ваша пленница?

– Сеньорита, мне кажется, я сам пленен вами…

Девушка внимательно взглянула на меня большими лучистыми глазами. Мне показалось, что она осталась довольна моим ответом.

– Это пустая любезность. Свободна я или нет? – спросила она решительно.

– Сеньорита, – сказал я, приблизившись к ней и серьезно глядя в ее красивые глаза. – Дайте мне слово, что вы не шпион, – и вы будете свободны. Мне нужно лишь ваше честное слово.

Она разразилась смехом.

– Я шпион? Да вы шутите, капитан?

– Надеюсь, сеньорита, что вы не шутите. Итак, значит, вы не шпион?

– Ничего подобного! – воскликнула девушка, продолжая смеяться.

– Так почему же вы спасались бегством от нас?

– Да разве вы не техасцы?! Не обижайтесь, но у мексиканцев они пользуются самой дурной репутацией!

– Но ведь вы рисковали своей жизнью!

– Да, теперь вижу, что рисковала, но тогда не осознавала этого. Я не предполагала, что в вашем отряде найдется ездок, способный догнать меня! Вы один смогли это сделать!

Мы смущенно взглянули друг на друга, и мне показалось, что в ее взгляде вместо прежнего гнева мелькнула искорка нежности и, пожалуй, толика уважения.

Несколько минут мы оба молчали.

– Сеньорита, – произнес я наконец. – Шпион вы или нет, я вас не задерживаю. Вы свободны. Я беру ответственность на себя.

– Благодарю вас, сеньор! В награду за великодушие я сейчас успокою вас. Читайте.

И она передала мне сложенную бумагу. Это был пропуск, выданный главнокомандующим на имя доньи Айсолины де Варгас.

– Как видите, капитан, – заметила она, смеясь, – документ удостоверяет, что я вовсе не была вашей пленницей.

– Зачем же поступать так неосторожно? Бегством вы возбудили всеобщее подозрение и вызвали преследование. Преследование могло закончиться для вас куда печальнее. Тем более, что с пропуском вам нечего было бояться.

– Из осторожности я поостереглась показывать пропуск. Я не была уверена, что вы американцы. И, кроме того, я боялась, как бы мои бумаги не попали в руки наших друзей, которых мы боимся больше, чем врагов. Вы слишком хорошо говорите по-испански. Если бы вы закричали «стой» на своем родном языке, я бы тотчас же остановилась и тем самым спасла бы, может быть, своего бедного любимца…

Она снова встала на колени и, обняв лошадь, заплакала.

– Бедный мой товарищ! Сколько раз спасал ты меня от опасности! А теперь я должна сидеть дома. Без тебя я не рискну носиться по прерии. Тот, кто убил тебя, лишил меня крыльев!

– Сеньорита, – снова сказал я. – У нас в отряде есть прекрасные лошади…

– Для меня ни одна из них не имеет цены.

– Вы не всех видели.

– Всех до единой. Впрочем… одна мне нравится. Вот она! Красавица.

Бархатный взгляд девичьих глаз остановился на моем красавце Моро. Я вздрогнул. Она, заметив мое смущение, молча ждала ответа.

– Сеньорита, – с трудом проговорил я, – этот конь – мой любимый, испытанный друг. Если вы желаете забрать его… он ваш.

– Спасибо, – спокойно ответила она. – Посмотрим, каков он. Дайте мне лассо с моего седла.

От волнения я не мог говорить и начинал уже ненавидеть красавицу. Легко взлетев в седло, она помчалась к отделившемуся от стада буйволу, ловко накинула на него лассо и повалила животное на землю.

– Чудный конь! – воскликнула Айсолина, возвратившись ко мне. – С ним я, пожалуй, скоро позабуду своего прежнего товарища! Ведь эта лошадь моя?

– Да, если вы этого желаете, – ответил я не в силах скрыть огорчение. Я чувствовал, что у меня отнимают моего лучшего друга.

– Но я этого не желаю, – решительно ответила она и засмеялась. – Я знаю ваши мысли и вполне способна оценить ваше самопожертвование. Оставьте себе вашего коня. Прощайте.

– Разве вы не позволите мне проводить вас домой?

– Нет, благодарю вас. Я уже дома. Вот мой дом, вернее дом моего отца. – Она указала на заинтересовавшую меня асьенду.

– Помните, капитан, что вы мой враг и я не имею права ни принять вашей любезности, ни оказать вам гостеприимство. За нами могут следить. Боже мой, вот идет Иджурра, мой двоюродный брат! Уходите скорее! Прощайте!

Мне пришлось спешно проститься и уехать. Приблизившись к лесу, я из любопытства оглянулся. Иджурра что-то сердито выговаривал Айсолине, указывая на какую-то бумагу. Увидев это, я хотел вернуться к ним и узнать, в чем дело, но девушка, решительно отвернувшись, поспешила по направлению к своему жилищу, и мне ничего не оставалось, как вернуться в село.

Глава IV

Дон Рамон

Это происшествие произвело на меня такое впечатление, что я всю ночь видел во сне то погоню за Айсолиной, то мрачное лицо Иджурры.

Разбуженный утренним рожком, я вначале не мог понять, было это приключение сном или действительностью. Я старался спокойно все обдумать и серьезно приняться за дела, но образ решительной амазонки Айсолины все время стоял у меня перед глазами. Она не была моей первой любовью, ведь мне было уже почти тридцать лет, но я вполне сознавал, что страстно влюбился. Я вспомнил, как быстро мы расстались, и думал о том, что никакой надежды на новое свидание нет. Надо было придумать какой-нибудь план для возобновления знакомства с Айсолиной. Мое положение как командира неприятельского отряда в данном случае создавало большие затруднения. Отвергнув массу промелькнувших в моей голове планов, я вспомнил, что ее лассо осталось у меня по-прежнему привязанным к седлу Моро, и решил лично доставить его Айсолине.

В это время на площади показался конный драгун: он искал меня. Когда ему указали, где я, он объявил, что прислан от командующего с бумагой. Развернув приказ-бумагу, я прочел следующее:

«Главная квартира оккупационной армии. Июль 1846 г.

Капитан, возьмите достаточное количество солдат и направьтесь к жилищу дона Рамона де Варгаса. Там вы найдете пять тысяч быков, которых доставите в американскую армию и передадите главнокомандующему. Прилагаемая записка объяснит вам, как вы должны действовать.

Старший адъютант».

Прочтя это, я уже не думал о лассо, но представлял себе, как решительно въеду в ворота асьенды со спокойствием и правами желанного гостя. Я уже видел себя сидящим с доном Рамоном де Варгасом за рюмкой хереса. Старик представит меня дочери, сам пойдет следить за выдачей фуража, а мы останемся вдвоем с Айсолиной… А Иджурра тоже будет там? Я и забыл про него! Мысль о нем несколько омрачила мое настроение.

Не теряя времени, я приказал пятидесяти солдатам быть наготове.

Прежде чем самому собраться, я решил прочесть записку, присланную вместе с приказом. К моему удивлению, она была написана по-испански и заключала в себе следующее:

«Пять тысяч быков готовы для вас, согласно уговору, но я не могу выдать их добровольно. Они должны быть отняты у меня словно бы силой. Определенная доля решительности или грубости со стороны ваших солдат будет не лишней. Мои пастухи к вашим услугам, но я не могу сам приказать им. Вы должны принудить их выдать быков.

Рамон де Варгас».

Эта записка была адресована главному комиссару американской армии. Ее смысл, вполне ясный для меня, разбивал в прах все мои прекрасные мечты. Какая уж тут дружеская беседа с доном Рамоном и его прекрасной дочерью, если я должен как бы силой ворваться в их жилище, наброситься на слуг и требовать от хозяина дома пять быков! Хорошее мнение составит обо мне Айсолина!

Но, обдумав все, я сообразил, что она, вероятно, посвящена в тайну этого дела и мне вряд ли удастся увидеть ее. Раздался сигнал, и я с пятьюдесятью солдатами и двумя лейтенантами выехал из села.

Через двадцать минут мы приблизились к воротам дома дона Рамона. Они были наглухо заперты, так же глухо были закрыты ставни на окнах. Нигде не видно было ни души.

Один из лейтенантов подошел к воротам и начал стучать в них рукоятью пистолета.

– Откройте! – крикнул он.

Ответа не было.

Пришлось еще трижды стучать в ворота, пока наконец со двора не раздался слабый голос:

– Кто здесь?

– Отоприте!

– Хорошо.

– Скорей, мы честные люди.

Ворота отворились, и лейтенант бросился на дрожащего привратника, схватил его за куртку и, угрожая оружием, велел звать хозяина.

– Сеньор, – проговорил привратник, – дон сказал, что не хочет никого принимать.

– Не хочет?! Так пойди и скажи ему, что он должен принять.

– Да, дружище, – сказал я спокойно, боясь, что привратник из страха не передаст поручение, – скажи своему хозяину, что американский офицер пришел по делу и должен видеть его сейчас же.

Привратник ушел, а мы, не дожидаясь его возвращения, въехали во двор.

Фасад дома со стороны двора, вымощенного кирпичом, был украшен фресками, верандами и стеклянными оконными рамами до самой земли. Посреди двора красовался фонтан, а над бассейном склонились апельсиновые деревья. С трех сторон двора дом окружала веранда, украшенная широкими занавесями, за которыми скрывались от любопытного глаза и сама веранда, и окна дома, выходившие туда. Только в одном месте, у входа, драпировки были раздвинуты. Около дома не было ни души, только на скотном дворе виднелись рабочие, погонщики быков и женщины, занятые своим делом.

Я внимательно рассматривал веранду и крышу дома, отыскивая глазами объект моей любви. Дом был одноэтажный, так что с седла я мог видеть крышу, украшенную редкими по красоте цветами. Лейтенант Уитли и я молча сидели на лошадях, ожидая возвращения привратника.

В это время рабочие и погонщики вышли из ворот и с удивлением начали рассматривать неожиданных гостей.

Вскоре вернулся привратник и сказал, что дон Рамон сейчас выйдет к нам.

Действительно, минуту спустя одна из занавесей веранды раздвинулась, и из-за нее показался высокий старик, поразивший нас своим решительным и энергичным видом. Над его большими блестящими глазами темнели широкие черные брови, а волосы на голове белели как снег. Он был в панковой куртке и широких шароварах той же материи с темно-синим кушаком. На голове его красовалась дорогая шляпа из травы гваякола, а в руке еще дымилась сигара.

В общем, несмотря на умышленно суровое выражение, лицо дона Рамона было умное и симпатичное.

– Вы дон Рамон де Варгас? – спросил я, подъехав ближе к старику.

– Да, – ответил он недовольным тоном.

– Я офицер американской армии. – Я говорил громко и, разумеется, по-испански, чтобы рабочие могли понять мои слова. – Меня прислали сюда, чтобы заключить с вами контракт на снабжение армии мясом. У меня с собой приказ главнокомандующего.

– У меня нет быков для продажи! – прервал меня дон Рамон громким гневным голосом. – И я не хочу никакого дела иметь с американской армией.

– В таком случае, – возразил я, – мне придется взять фураж без вашего согласия. Вам заплатят за это, но я обязан выполнить данное мне приказание. Кроме того, ваши погонщики должны сопровождать нас и пригнать скот в лагерь американской армии.

Я подал знак солдатам, и они стали сгонять испуганных погонщиков для исполнения приказа.

– Я протестую против подобного грабежа! – закричал дон Рамон. – Это противозаконно. Я потребую удовлетворения от вашего правительства.

– Вам заплатят, дон Рамон, – промолвил я, делая вид, что стараюсь его успокоить.

– Как мне принять плату от разбойников, от…

– Успокойтесь, – воскликнул Уитли, – придержите язык, а то лишитесь чего-нибудь более дорогого, чем ваши быки. Не забывайте, с кем вы разговариваете!

– Техасцы! Разбойники! Негодяи! – прошипел старик так серьезно, что Уитли, наверное, выхватил бы револьвер, если бы я не шепнул ему несколько слов.

– Чтоб ему пусто было, – проворчал Уитли про себя. – Я думал, что он всерьез.

Затем, обращаясь к испанцу, сказал:

– Не кипятитесь. Вы получите свои доллары. Но советую вам быть осторожнее в выражениях…

Дон Рамон, не дослушав его, сердито задернул занавеску и так, что я один только мог его слышать, прошептал:

– Прощайте, капитан.

Глава V

Записочка

Страницы: «« « ... 1314151617181920 » ... »»