Школа Козлов Владимир

Азаренок сидит в углу, на скамейке. Черная короткая юбка – чуть жопу закрывает – черные колготки и синяя кофта. На пацанов вообще не смотрит – типа, она не с ними.

– На хуя тебе с малыми связываться? – говорит Косой.

– Тихо ты, это свой пацан. Пусть засадит ей. Ты ж еще мальчик, да?

– Какой, блядь, мальчик?

– Ладно, не психуй, а то конь откусит хуй. Не сцы – у нее триппера нет, это точно знаем. Если хочешь – ебани сначала.

Куля дает мне бутылку чернила, я отхлебываю из горла. Он говорит:

– Ну, давай, смелей. А мы посмотрим.

Я тусуюсь, не знаю, что делать. С любой другой бабой – всегда пожалуйста, а с этой дурой – ну ее на хер. Она не только на хер пошлет, но и въебать может. Я, само собой, дам сдачи, но все равно как-то коряво при пацанах.

– Ну что ты сцышь? Она тебя не укусит, только если за хуй.

Подхожу. Азаренок на меня не смотрит. По роже размазана помада, глаза мутные. Сейчас скажет – иди отсюда, малый, – вот будет перед пацанами неудобняк.

– Давай, становись раком, – командует ей Куля.

Азаренок поворачивается ко мне жопой, берется руками за скамейку. У меня уже стояк, я задираю ей юбку и тяну трусы с колготками вниз. Жопа и ноги у нее слизкие, все в малофье, а трусы вымазаны говном. Вокруг пизды – густой черный волосняк.

– Засаживай, что ты целишься? – орет Куля.

Остальные ржут.

Я расстегиваю ширинку и засаживаю. Начинаю двигать хуем туда-сюда и чувствую, что сейчас спущу. Дергаю еще пару раз и спускаю. Вытаскиваю хуй – он весь липкий, а вытереть нечем. Ладно, херня. Прячу его в трусы, застегиваю ширинку.

– Что-то ты быстро, – говорит Косой. – Ладно, не сцы, все хоккей.

Азаренок подтягивает трусы – типа, все как надо, – поправляет юбку и садится на скамейку.

– Дайте еще чернила, а, пацаны?

Голос у нее грубый – как у пацана.

Куля сует ей бутылку – в ней с полстакана. Она допивает чернило и швыряет бутылку в детскую качалку. Бутылка разбивается, Азаренок ржет.

– Ты что, охуела? – орет Куля. – Щас этот мудак прибегит, – ну, сторож, там – начнет мозги ебать.

– Ну, это… я пошел, – говорю я.

– Подожди, – Косой хватает меня за куртку. – Бабки есть?

– Нету.

– Точно нету?

– Точно.

– Ладно, иди.

***

Поднимаюсь по лестнице. В пакете – две бутылки пива: взял в гастрономе, на всякий пожарный. Продавщица залупилась, не хотела продавать: типа, можно только с двадцати одного года. Обычно мне дают без базара, особенно на Рабочем. А так попросил мужика – он купил без вопросов.

Наверху щелкает замок, открывается дверь.

– Лена, ты куда?

– Гулять.

– Надолго?

– Не знаю. Все, пока, мам.

Дверь хлопает. Я уже между четвертым и пятым.

– Привет.

– Привет. А что у тебя в сумке?

– Так. Пиво.

– А-а-а.

Спускаемся, выходим из подъезда.

– Пошли в лесопарк, – говорит Ленка.

– Ну, пошли.

Вообще, я хотел сводить ее в кино, но в лесопарк, так в лесопарк. Он называется Печерский, в нем – озеро и дурдом, «Печерск».

Идем дворами. На скамейках чешут языками сморщенные старики и старухи. В песочницах возятся малые, молотят друг друга пластмассовыми совками и ведерками. Мужики дрочатся около гаражей со своими машинами.

В лесопарке наоборот пусто. Мы садимся на скамейку. Я спрашиваю:

– Пиво будешь?

Она мотает головой.

– Что, вообще не пьешь пиво?

– Не люблю. Я однажды много выпила на свадьбе у брата, и мне утром было плохо. Тогда мама купила мне бутылку пива, я выпила, а оно – еще хуже. Вот после того я как-то пиво не очень…

– А брат с вами живет?

– Нет, у тещи.

– А сколько ему?

– Двадцать пять. А у тебя есть кто-нибудь, брат или сестра?

– Нету.

Я открываю бутылку зажигалкой, пробка летит в траву. Отпиваю, потом срываю с бутылки бумажку и складываю так, чтобы из «Жигулевского» получилось «хуевское», показываю Ленке. Она смеется. Я говорю:

– Мы так баловались, когда малые были. Пива тогда еще не пили, само собой. Только бутылки собирали, чтобы сдать и купить лимонада.

Делаю еще глоток. Пиво – ничего, только что теплое. Я говорю:

– Вообще, в Могилеве вкусное пиво.

Ленка пожимает плечами.

– Я не разбираюсь.

– Не, по натуре, мне пацан один говорил. У него батька – водила, везде ездит, по всему Союзу, и отовсюду привозит пиво, а пацан у него берет по бутылке и пробует. Правда, я его давно не видел – он переехал: квартиру получили.

– Нет, я лучше лимонада, чем пива. Крем-сода. И еще есть такой лимонад – «Байкал». Брат в Москве покупал, когда на север на шабашку ездил.

Допиваю пиво, открываю вторую.

– А у тебя что – всегда кто-то дома, как сегодня?

– Не всегда, но часто. Мама работает на «Химволокно», диспетчером. У нее график – сутки через трое.

По дорожке идет старуха с псиной на поводке.

– Ты собак любишь? – спрашивает Ленка.

– Так, не знаю.

– А котов?

– Ну, так.

– А все-таки, кого больше – собак или котов?

– Ну, котов, наверно, больше. А ты?

– Я и тех, и тех.

Я допиваю пиво.

– Ну что, пойдем?

– Пойдем. Давай погуляем по лесопарку.

Мы сворачиваем с асфальта и идем по узким стежкам, попадаем в глубь леса и упираемся в ручей.

– Придется идти назад, – говорит Ленка. – Здесь мы не пройдем.

– Могу перенести, если хочешь.

– Ты что – серьезно? Уронишь, я – тяжелая.

– Ну сколько ты весишь?

– Не скажу.

– Ну и не надо.

Я снимаю кроссовки, потом – носки, сую носки в кроссовки и даю Ленке подержать. Закатываю штаны и беру ее на руки. Она и правда тяжелая, но я прикидываюсь, типа, все нормально. Вода холодная, но это ерунда. Я перехожу ручей и ставлю Ленку на землю. Она улыбается.

После этого гуляем еще по Мир-2, потом переходим по горбатому мосту к площади Победы.

Уже темнеет. Ленка говорит:

– Пошли сядем. Там есть одна скамейка ничего – если только никто не занял.

Скамейка и правда ничего: в глубине, за деревьями – с проспекта вообще не видно, кто на ней сидит и что делает. Я спрашиваю:

– Откуда ты эту скамейку знаешь?

Ленка не отвечает, только улыбается.

Мы садимся. Под ногами валяются бычки, горелые спички и бумажка от печенья «К чаю».

Ленка трогает мой бицепс – он у меня так, ничего особенного, надо будет подкачаться в «конторе». Она спрашивает:

– Ты когда-нибудь спортом занимался?

– Так, мало. Записался в седьмом классе в бокс – на «Спартаке», на Пионерах, – но походил недолго… Выгнали меня, короче.

– За что? Плохо получалось?

– Не, получалось нормально. Выгнали за поведение. Пацаны сделали подлянку тренеру – принесли хлопушку, разобрали, и ту фигню, которая внутри, подложили под стул. Он сел – она стрельнула. А я ближе всех стоял.

– И что, он сразу на тебя подумал?

– Не, не только на меня. Он и других раскалывал, но никто не признался. Вот он меня и выгнал.

– А ты знал, кто подложил?

– Ясный пень, знал.

– И тот пацан не признался, что это он?

– Нет, конечно. Он что, дурной? Его не засекли – и хорошо.

– А я на плавание в Дом спорта два года ходила – пятый и шестой класс. Потом бросила – на соревнования надо было ездить по республике, все такое, – а мне лень было.

Я задираю голову, смотрю на черные ветки и небо. Обнимаю Ленку за плечи – она не сопротивляется, поворачивается ко мне и смотрит, ничего не говорит. Я опускаю руку ниже, провожу по грудям. Они маленькие и мягкие. Двигаюсь дальше, вниз, сую руку под кофту. Нащупываю одну грудь в лифчике, засаживаю туда пальцы. У меня давно уже стояк, все трусы мокрые. Я сжимаю грудь, вожу по ней рукой. А всего метров пятьдесят от нас – проспект, и там ходят всякие уроды, а другие уроды едут на машинах и троллейбусах, и никто не знает, что мы тут делаем.

Опять задираю голову – между ветками блестят звезды. Я придвигаюсь к Ленке, чтобы поцеловаться. Я еще ни разу не целовался и не знаю, как надо. Втыкаю свои губы в ее и лижу их, присасываюсь. Она тоже сосет мои губы, засаживает язык ко мне в рот, водит им во все стороны. Я присасываюсь сильней, потом отодвигаюсь.

Ленка смотрит на меня и улыбается. Моя рука еще у нее в лифчике. Я наклоняюсь, присасываюсь к ее шее и сосу со всей силы, чтоб сделать засос – это я умею с шестого класса, только делали тогда пацанам, а не бабам. Она отодвигается, на шее – красное пятно.

Я убираю руку с грудей, сую под юбку и двигаюсь по ноге вверх, до трусов. Вожу рукой по ляжке, потом сую ее в трусы сзади и трогаю жопу, двигаюсь вниз, нащупываю волосы. Она хватает своей рукой мою, останавливает.

Я вытаскиваю из кармана пачку «Космоса» – специально купил самые дорогие сигареты, за семьдесят копеек, чтоб зарисоваться. Ленка говорит:

– Дай и мне сигарету.

– Ты что, куришь?

– Иногда.

Я достаю две сигареты, прикуриваю зажигалкой ей, потом себе. Она затягивается, выпускает дым. Я обнимаю ее за плечи, и мы так сидим и курим, потом выкидываем бычки в траву.

Ленка тихо, почти что шепотом, говорит:

– Все, пошли, уже поздно.

Мы встаем и идем по горбатому мосту к ее дому, поднимаемся по лестнице на площадку между вторым и третьим.

– Давай посидим, – говорю я.

Садимся на выступ под окном, начинаем сосаться. Я тоже сую язык к ней в рот, вожу по ее языку. Потом задираю кофту, трогаю груди, вытаскиваю одну из лифчика, наклоняюсь и ставлю на ней засос.

Внизу хлопает дверь подъезда. Ленка резко отстраняется и шепчет:

– Ой, блядь.

Щелкает замок – видно, на первом этаже. Мы сосемся еще, потом Ленка поднимается и говорит:

– Все. Мне надо идти. Давай встретимся в четверг.

– В семь?

– Да. Я буду ждать тебя около дома. Не с той стороны, где «Спорттовары», а с другой.

– Ладно, пока.

Она идет вверх, я – вниз.

Уже полпервого, троллейбусы не ходят, и я иду домой пешком – через Мир-1, мимо таксопарка и по Челюскинцев.

Машин нет. Моргает желтый светофор. На остановке у завода Куйбышева спит бухой мужик. Рядом – перевернутая чугунная мусорка, из нее высыпались на тротуар пачки от сигарет и бычки. Из труб завода выходит дым – почти белый на черном небе.

Классно сегодня погуляли с Ленкой. Нормальная она баба. Мне вообще редко кто из баб нравился, только одна с восьмого «б», когда я в седьмом был. Но я никому про нее не говорил и сам к ней не подкатывал – сцал, малый еще был. И записочек не писал, как Йоган одной пиле, тоже с восьмого «б». Я эти записочки передавал, а у Йогана с ней так ничего и не вышло, прокинула она его. Потом, летом, после седьмого, мы с Батоном встретили на Днепре ту бабу, за которой я, типа, бегал. Она там загорала с подругой – ту я не знал, она не с нашей школы. Обе – в открытых купальниках. У нее груди ничего, красивые, а у подруги – не очень, острые какие-то. Мы подвалили.

– А можно с вами посидеть на подстилке? А то у нас не на чем: приехали на великах, ничего с собой не взяли.

– Ладно, садитесь.

У них была колода карт, и мы стали резаться в дурня, по парам: я с Батоном, и они вдвоем. И мы все время дули, потому что Батон – тупорылый, вообще не соображает. У нас сигарет не было, а у баб – пачка «Столичных». И я у этой, с восьмого «б», попросил сигарету.

– А ты знаешь, что хер, завернутый в газету, заменяет сигарету?

Я тогда начал ее лупить по плечу – не сильно, но так, чтоб поставить синяк – «на память». А она лахала – типа, ей нравилось. А сигарету все равно дала – одну на двоих с Батоном. Я подкурил, а она спросила:

– А вы за Рабочий лазите?

– Само собой.

– Врете вы все, маленькие вы еще.

Я ей тогда руку заломил, повалил – и начал молотить по спине. Не со всей силы, само собой. А она только лахала и ногами брыкалась, хотела попасть по яйцам, но не попала.

Мы их довезли на великах до Рабочего – на рамах. Она придвинулась ко мне, и я трогал ее груди, когда рулил – типа, случайно.

Потом я ее не видел до сентября, до школы. А в школу пришли – она деловая такая: девятый класс, что ты, что ты. Понадевали с подругами красные колготки и короткие платья, деловые – не подколоться. Я раз поздоровался, а она не ответила, притворилась, что не знает.

***

Дома родоки не спят, хоть уже два часа ночи. Только захожу в комнату – мамаша начинает орать:

– Ну наконец-то! Где ты ходишь?

– Гуляю.

– А сколько времени, ты не знаешь?

– Я взрослый человек. Мне шестнадцать лет.

– Когда будешь жить отдельно, тогда и будешь взрослый человек. А пока живешь с нами…

Батька молчит – сидит на диване и смотрит на нас. Мамаша поворачивается к нему.

– Ну, скажи ему хоть что-нибудь. Может, он тебя послушает. Если он мать ни во что не ставит, то, может, хоть ты, отец, повоздействуешь.

– А что я скажу? Сын дома – живой, здоровый. Все нормально – что тут еще сказать?

Он немного датый – не в жопу пьяный, а так, чуть-чуть.

– С тебя толку никакого. Ладно, ложимся спать. Из-за вас вечно не выспишься. Завтра опять будет сердце болеть.

***

Встаю поздно, почти в двенадцать. Захожу в туалет посцать, потом – на кухню завтракать. Вся кухня заставлена банками с огурцами – родоки вчера закатывали. У нас уже вся квартира забита всякими закатками: огурцы, помидоры, клубника, клубничное варенье. Даже ставить некуда: банки стоят в комнате под столом и под кроватью.

Достаю из холодильника пакет молока, отрезаю ножом уголок. Сосу молоко, жую черный хлеб. Вкусно.

До вечера делать нечего, по телевизору – одно говно. Я копаюсь в стенке, в мамашиных ящиках, достаю книжку «Здоровье женщины», обернутую в газету. Я ее первый раз нашел года три назад – там есть картинки голых беременных баб, и потому мамаша ее от меня прятала. Я тогда ее всю пересмотрел, а потом, когда начал дрочить, доставал иногда и дрочил на эти картинки, когда ничего другого не было. Последний раз – наверно, классе в восьмом. Снимаю газетную обертку, чтоб посмотреть обложку. Под газетой – несколько сложенных пополам тетрадных листков. На них мамашиным почерком переписаны частушки.

  • Увези меня на БАМ
  • Я тебе на рельсах дам
  • Там не ходят поезда
  • Зато работает п…а

И так – на всех листках, вместо матов – «п… а», «х..», «е…ь». А частушки, в основном, говно. Некоторые я знаю – слышал в школе и на районе. Не знал, что мамаша таким увлекается.

В шестом классе я случайно засек, как батька с мамашей ебутся. Ночью проснулся – сцать захотел. Слезаю с кровати, слышу: диван скрипит. Выхожу из-за шкафа, где моя кровать стоит, – батька лежит на мамаше, трусы с жопы стянуты, у нее ночнушка задрана, а больше ничего не видно: темно. Я тогда уже все знал про это, но сам, конечно, не видел. Я тусанулся, само собой, – малый был. Сцать не пошел, залез назад на кровать, лег и слушаю. Батька дышит тяжело, диван скрипит. А я уже терпеть не могу, усцываюсь. Потом все стихло, и батька захрапел. Я тогда тихонько, бочком, на цыпочках – в туалет. Сцал – и тащился, такое облегчение было – вообще.

А после того ни разу не засек их за этим делом. Я сплю крепко, редко просыпаюсь, а может, они и перестали. Пацаны говорят, если много пить, как батька, то перестает стоять.

***

Гуляем с Ленкой по городу. Спускаемся к Днепру – не на «детский» пляж, где я малый купался с родоками, а на большой, «взрослый». Сегодня холодно, и на пляже никого нет. Торчат в песке ржавые грибки и деревянные раздевалки, тяп-ляп помазанные голубой краской. На «детском» пляже в раздевалках всегда воняло сцулями, особенно вечером, когда заходил переодеть плавки на трусы и песок под ногами был мокрый – противно даже на него становиться: вдруг это не вода, а сцули?

По Днепру плывет катер, тянет за собой длиннющую баржу с песком. За баржей расходятся волны, на них качаются бычки, пачки от сигарет и куски зеленого от воды пенопласта.

Мы заходим в раздевалку. Сцулями воняет, но не сильно – можно сказать, почти не воняет. Мы сосемся, я лезу к Ленке под куртку – она сегодня в ветровке – нащупываю грудь.

– Смотри, ты мне память оставил, – говорит она, оттягивает воротник и показывает засос на шее. Он уже начал желтеть.

Я спрашиваю:

– Мамаша видела?

Она мотает головой.

– Зачем ей это видеть?

Мы сосемся еще, потом выходим из раздевалки и садимся на скамейку под грибком. Ленка говорит:

– Сергей, а у тебя есть твоя фотография?

– Ну, есть, а зачем тебе?

– Просто так. Принеси мне, а я тебе свою принесу, а?

– Ладно.

На той стороне Днепра, около берега малые пацаны в закатанных до колен спортивных штанах ловят мальков. – Твои вопили, что ты поздно пришла?

– Ага. Достали уже. Ну их на фиг. Скорей бы закончить школу и уйти от них.

– А куда ты после школы уйдешь?

– Замуж. – Она хохочет. – Возьмешь меня?

– Ладно.

С пляжа идем в «Пингвин» есть мороженое. На обоих этажах – и на первом, где коктейли, и на втором, где мороженое, – толпится народ.

Я спрашиваю:

– Ты что будешь, мороженое или коктейль?

– Мороженое.

Поднимаемся на второй, становимся в хвост очереди. Впереди нас, в основном, пацаны с бабами на стреле и малые со своими родоками.

– Сколько себя помню, здесь очереди, – говорит Ленка. – Когда я маленькая была, мы по выходным ходили сюда вчетвером: я, мама, папа и брат. Сначала на первый этаж – по коктейлю с пирожным-корзиночкой, потом на второй – по сто пятьдесят с сиропом. Для меня это такой праздник был. А ты со своими ходил сюда?

– Редко, раза два – после пляжа. Помню, раз пошли с пляжа в музей – его потом на ремонт закрыли, он и сейчас вроде еще закрыт, – потом в парк Горького. Там тогда еще карусели всякие были. Я катался на них, потом – в «Пингвин». Я малый коктейль любил – вообще, как не знаю что. Это сейчас уже по венику – лучше пива забомбить.

Подходит очередь, я беру два по сто пятьдесят с сиропом, в железных вазочках. Ленка ждет за столиком около перил – какие-то пацан с бабой поднялись, и она заняла места. С нашего столика видна вся очередь на первом этаже, и витрина с пирожными, и большие железные аппараты для коктейлей. На аппаратах написано «Воронеж».

Мы съедаем мороженое, потом идем пешком к Ленкиному дому.

Около подъезда она говорит:

– В эту пятницу у меня никого не будет дома. Можешь прийти.

– Короче говоря, ты приглашаешь меня в гости, да?

– Ну, можно и так.

– Хорошо. Во сколько?

– Часа в два.

– Ладно. Зайти с тобой в подъезд?

– Не надо. До пятницы. Пока.

– Пока.

Она идет в подъезд, я – на остановку. У закрытой двери «Спорттоваров» стоят три пацана. Один орет:

– Э, ты! Иди сюда!

Я играю под дурачка – типа, не услышал или это они не мне.

– Э, кому сказано?

Я иду быстрее. Пацаны кидаются ко мне. Я рву ноги к мосту.

– Ну-ка, стоять! – орут они. Я не останавливаюсь и не оборачиваюсь.

– Ты погиб! – орут пацаны. – Еще раз тебя здесь увидим – ты погиб. Считай себя коммунистом.

Поворачиваю голову – они остановились и махают мне кулаками. Я показываю им «отсосите».

***

Сижу на остановке, жду троллейбус, чтобы ехать к Ленке. Подходит Коля-алкаш.

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Напрасно Димон затеял бессмысленную гонку с крутыми пацанами из «лексуса». Разве не с этого момента ...
Один из лучших романов Г. Л. Олди, написанный на стыке альтернативной истории, фэнтези и утопии-анти...
Великие сражения и могущественная магия древних богов Скандинавии, герои и чудовища, путешествия меж...
Один из лучших романов Г. Л. Олди, написанный на стыке альтернативной истории, фэнтези и утопии-анти...
Он страшен в гневе и неистов в любви. Он может страдать и ненавидеть. Он может все, только не может ...