Мой дом на Урале Нелюбина Татьяна

2

6 июля 1980

Таня, через каких-то знакомых, и мама, как она говорит, по «своим каналам», сделали всё возможное и невозможное, чтобы меня положили в московскую клинику на операцию. Я прошла все обследования и еду с Таней. Я боюсь. А вдруг, глаза уже не открою? Откажусь. Не знаю, сколько мне ещё осталось, но хоть так, а поживу. Нет, нельзя забывать лето 74-ого, нельзя об этом забывать. А вдруг, вдруг всё будет хорошо, и я стану здоровой?

1 августа 1980

Полежала я в клинике. Страхи оказались напрасными – там такая очередь, аж до 1982 года. Возвращаемся домой. Таня убивается: может, надо было заплатить? Как, сколько, кому? Тошниловка.

3 сентября 1980

Странно. Столько мыслей, а пытаюсь сказать, и ничего не…

13 сентября 1980

Почему меня снова потянуло писать? Всё равно я разучилась излагать свои мысли. А чувства, наверное, никогда не поддадутся чёткой формулировке. Ишь как запутано! Сама не пойму после, что хотела сказать. Раскопала я тут старые письма, и вдруг мне стало интересно. Я ведь не любила Сашу, я это сразу знала, просто хотела любить. Или потом была любовь? Но врала я вдохновенно. Сама себе. Верила?

Сейчас ни во что не верю. Попробую всё-таки членораздельно объяснить. Сашу я смогла бы полюбить и очень сильно. Мне даже казалось, что люблю. Но, видимо, он был прав, говоря мне: «Сидишь здесь одна…» Тогда я обиделась. А сейчас понимаю, что он своим этим необычным чутьем уловил смысл происходящего: первый мотив – одиночество. Он был искренен со мной. «Ты мне так понравилась, я хочу тебя». А я? Поздно поняла. Даже точнее, сразу не поняла, а потом уже было поздно.

Слава богу, золотоволосый подвернулся, помог. Помог понять, что я всё-таки женщина в первую очередь. Господи, что я несу. Ничего не понять. А в голове так всё стройно. До тех пор, пока не начну писать. Мысли тут же путаются, сбиваются, каждая хочет поскорей выйти, а вдруг про неё забудут.

Так сильно, точнее так остро, как той осенью с Сашей, я, наверное, никогда не переживала, да и не буду переживать. Сейчас могу смело сказать, что знай я сразу про его жену, этого бы не случилось. А то ведь у меня вера была – великое дело. Правда, он меня из глубокой спячки вытащил. Видимо, зря. Потом вдруг Женя. Я ведь с тоски готова была и его полюбить. Правда, тешу себя надеждой, что не будь Саши, я бы никогда до такого не дошла. И с Игорем ничего не было бы. Ведь к нему я заходила «по-соседски» (а были, были грешные мысли), ну, а вчера вот оказалась рядом с Ф. Ф. Уважение к нему удерживает от банального изложения.

Попробую по-другому.

Когда это было? Наверное, в 1976 году. Да, в 1976-м. Семинар. Какой-то неуклюжий, неухоженный мужчина в мятом костюме, перепачкан мелом. Женя делал доклад не помню о чём, помню по Натансону. Потом этот мужчина говорит, что решил сменить тему семинара. Предложил доклад Ире. Она кучу отговорок сразу. Он предлагает, а группа ропщет. Он вдруг:

«А вы не можете?»

Я не сразу поняла, что он ко мне обращается. Мне вдруг стало его жалко, ну, думаю, ещё и я откажусь, согласилась. Такая-то книжка, такой-то раздел. А мне разбираться некогда, то одно (беготня по врачам), то другое (сдача, пересдача и досдача зачётов). Раз доклад сорвала. Второй раз. Он не выдержал, отпустил группу, а меня оставил. Стоит у доски, объясняет. Теорема Таубера. Сейчас вот ничего не помню. Обратная теореме Абеля, только с дополнительными условиями. Рассказал в «интегралах». Предложил:

«Попробуйте сами с суммами».

И на следующем занятии у меня от зубов всё отскакивало.

«Хорошо, – говорит. – Только в одном месте вы говорите min, а почему?»

Я ответила.

«У меня к вам, Надя, ещё один вопрос. Вам кто-нибудь помогал или вы сами?»

«Но ведь вы мне та-а-ак всё объяснили…»

«Понятно. Садитесь».

Дальше на его занятиях я просто присутствовала (надеясь на «автомат»).

А Ф. Ф. оказался человеком беспокойным, о чём-то спрашивал группу, теребил. Меня не трогал. Потом у меня случился день рождения, и я собиралась в часовой перерыв к Тане за подарками. А он хотел семинар без перерыва провести. Я сбежала. Староста мне после сказал, что Ф. Ф. спрашивал фамилию девушки, делавшей первый доклад. Всё, думаю, «автомат» накрылся, заставит зачёт сдавать, придётся готовиться. Но сдала всё-таки. Он расписался в зачётке и спросил:

«Вы уже взяли курсовую работу?»

«Нет».

«Когда у вас кончатся каникулы, ко мне подойдите, но не затягивайте. Мне понравилось, как вы работаете».

«А мне понравилось, как вы объясняете».

Я не сказала ему, что ухожу в академку. А он затребовал меня к себе в ИММ[7] – на практику. Об этом мне декан сообщил – потом уже, следующей осенью.

И вот я снова на третьем курсе. Прошло больше года, мы занимались уже в другом помещении, на Тургенева. Я встречаю его на лестнице, и он меня узнаёт, спрашивает про дела. Я говорю, что вновь попала на третий курс, он временно теряет ко мне интерес.

А потом четвертый курс. Я снова встречаю его, говорю:

«Как жаль, что вы у нас ничего не читаете. Не повезло нам».

У меня ещё хорошее настроение, на политэкономию я только собираюсь, вчера у меня был день рождения. Мы поговорили в коридоре, и я забралась в какую-то аудиторию, сижу, готовлюсь. Ох уж эта наука политэкономия. Кому она нужна? Только не мне. Он заходит:

«Если вам нужна моя помощь, я там, на кафедре».

И всё.

Во втором семестре я дождалась, когда он начал читать лекции у заочников, и подошла к нему. Очень мило сообщила, что у него сделаю курсовую в срок, а у других не сделаю. По-моему, от такого заявления он даже потерял на какое-то мгновение дар речи.

«Вы что же, считаете, что я за вас буду работать?»

«Нет, просто у вас я буду работать».

Но он, наверное, так и не понял моей мысли.

А какое было время. После, точнее сейчас уже, он скажет мне, что не заметил, что я болею. Не знаю, может быть, хотел успокоить, а, может, в самом деле, не заметил. Я готовилась к каждой пятнице, даже отговорка для друзей появилась:

«Не могу, у меня завтра – Ф. Ф.».

Пятница – праздник. Даже смешно, что я могла ходить в универ как на праздник. Я на всё стала смотреть по-другому. Конечно, Ф. Ф. – увлечённый человек, но ведь у нас никто не увлёкся. А мне вдруг стало интересно. Я почувствовала к чему-то интерес! Это я? А он говорил:

«Мне нравится, как вы работаете».

Потом:

«Мне нравится, что вы работаете».

А прошлой осенью попросил меня:

«Расскажите о себе».

Мечтательно произнёс:

«Пять детей…»

Дал мне задание.

А мне некогда, у меня любовь.

…как функций от степеней m₁-m_n-

и через V(f_l) число переменных z₁…z_n, входящих в f_l не ниже, чем в 1 степени. Тогда очевидно, что…

Странно. Я ни разу не думала о любви, а помню все его интонации, все слова. Если начать писать, то места не хватит. Но я помню. И, главное, что я его совсем не боялась. Это настолько умный человек, что… В общем, слов нет для описания всех его достоинств. Почему-то я даже не думала, что у него помимо меня куча учеников-учениц, что все они тоже видят в нём все его достоинства, что он со всеми так разговаривает, что они все в него влюблены, как и я. Я даже о жене его ни разу не подумала. Пока мне однажды не сказали что-то вроде такого:

«Зайди к нему домой, заодно с женой познакомишься».

Почему это было так больно слышать? Тогда я впервые как-то осознала что ли, что у него жена, что я у него не одна, что он так со всеми. Какой это был удар. Я даже на какое-то время всё забросила.

А потом поняла, что не могу уже без этого всего. Без его объяснений очевидных вещей, но зато как объясняет! Без его вопросов: «А чему вы улыбаетесь? Я говорю смешные вещи?» (Как можно! Даже подумать об этом – кощунство!) Без его улыбки. И я уже заранее знала, что он скажет, вернее, как он скажет, все интонации. «Надя, ну что вы? Ведь это так просто». И всё становилось просто. Он приходил ко мне во сне, и я рассказывала ему (во сне) о своей неудавшейся жизни, советовалась с ним.

А как он меня отчитал однажды! Попробовал бы кто-нибудь другой так со мной разговаривать. Я ведь не стала бы слушать.

Господи, это нельзя назвать любовью, это не любовь.

Но почему так отчетливо всё это помнится, и почему я сейчас вот пишу о нём, вспоминаю его, и столько радости.

Наверное, я сама наделила его кучей достоинств. Но ведь это прекрасно, что есть вот такой очень хороший человек на свете и что мне посчастливилось с ним встретиться. И теперь я знаю, как себя вести. Я знаю, что из-за вчерашнего ничего не изменилось, ничего не случилось. Просто мой идеальный человек – всё же человек, и у него какие-то проблемы есть, неурядицы, приоткрылся такой какой-то другой человек. Не учитель, а именно человек. Он увидел во мне женщину, как и другие. (А чем он отличается от прочих мужчин?) Ну и что? Всё нормально, всё закономерно. И не надо ничего выдумывать. Пора примириться с мыслью, что я женщина, что у мужчин вызываю желание. И это надо воспринимать не как трагедию, а думать как о высочайшем счастье, что всё это произошло. Именно со мной. Судьбу благодарить.

А ласку, причитающуюся ему, и ту нежность, которую я к нему испытываю, он, даст бог, ещё получит.

29 сентября 1980

У него на шее родинки, созвездие. Куча седых волос. А грудь мохнатая.

По моим подсчётам сегодня он должен выйти на работу. Вспомнит меня?

Я не сошла с ума. Мне очень грустно. Впереди – пустота. Никто больше жизни учить не будет. Никто – это он, он не будет. Попросить у него сейчас помощи? Но это смешно. Я уверена, что найду себе работу. А, может, попросить?

Меня пугает мысль о том, что надо куда-то идти, что-то объяснять.

Я на него сейчас как-то по-другому смотрю. То есть я, конечно, на него не смотрю. Пришла к нему студенточка, он её в койку. И что я переживала? Да он уже и думать обо мне забыл, если вообще думал.

1 октября 1980

Я понимаю, что испытывала к Ф. Ф. чувство глубочайшей благодарности, помимо всего прочего. За всё то, что он сделал для меня. И ведь даже понял, как со мной надо обращаться. Сначала пытался заставить меня что-то сделать:

«Пока не сделаете, не уйдете, у меня времени много».

А у меня-то его ещё больше. А потом:

«Надя, я вас прошу – пишите».

Неужели не повторится такое никогда. Порой даже страшно. Он мне пригрозил:

«Если вы не будете этим заниматься, я отдам вашу задачу кому-нибудь».

«Не отдавайте, мне так не хочется с вами расставаться».

«А что если я как-нибудь приду к тебе в гости?»

«Почему бы нет?»

А сейчас думаю, какие к чёрту гости.

6 октября 1980

Завтра праздник – день конституции. Я имею право на труд.

В пятницу была в универе. Вползаю на шестой этаж. Ф. Ф.

– Здравствуйте, Надя.

– Здравствуйте!

– У меня вот лекция была.

– Я знаю.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Да!

– Я очень рад, что ты… Я очень рад, что ты улыбаешься.

Зашли на кафедру. Он к столу садится. Мне на стул показывает:

– Прошу. Доставайте, что у вас там есть.

– Ничего. Я просто так пришла.

Костюм тот же, свитер, волосы, кажется, подкрасил, седины не видно, загоревший, чуть похудевший. А я боюсь смотреть ему в глаза.

Уже расставаясь:

– Вы как-то говорили… – боюсь поднять глаза. – В общем, приходите как-нибудь ко мне в гости.

– Как-нибудь приду. Ты на выходные домой уезжаешь?

– Нет.

– Как-нибудь зайду.

– И меня не будет дома.

– Ну и что, приду ещё раз.

– Так неинтересно.

– Кому?

– Мне.

– Я приду.

– До свидания.

И что пристала к человеку? Не до меня ему, не до меня.

– Подожди. Если тебе надо будет, я поговорю насчёт работы, и ставка, думаю, найдется.

– Нет, Фёдор Фёдорович, спасибо.

У него куча проблем, а тут ещё я.

– До свидания.

– До свидания.

Разошлись.

12 октября 1980

Я работаю. Точнее ещё нет, но в пятницу там уже была. Ужасно. Ужасно. И ещё раз ужасно.

Скучаю по Ф. Ф. И знаю, что сказка кончилась. Очередная сказка. Ничего не скажу. Жаль. А вообще-то всё сказано. Правда, мысленно, но всё сказано. И всё кончено.

18 октября 1980

Неделю работала. Точнее, неделю мучилась. Задания нет. Сижу читаю. В шесть утра встаю. В семь уже еду. Грустно. В понедельник позвонила Ф.Ф. Сообщила, что работаю, поблагодарила за помощь. Он обрадовался. Мой телефон записал. Я чуть не спросила:

«Зачем он вам?»

Во вторник видела Лилю. Оказывается, она работает нынче в отделе теории приближения функций. У него! Я немного расстроилась, точнее, сначала это было буквально ударом для меня, а сейчас только как факт отображаю.

Мне Ф. Ф. так не хватает сейчас. Наверное, пройдет скоро. По ночам я с ним уже не разговариваю. Видимо, всё сказала. Сегодня он снился мне в моём городе. Господи! Как я устала.

«Тебе надо отдохнуть. Иди сюда».

«Не пойду».

«Иди».

«Не надо».

«Я обижусь».

«Не обижайтесь».

«Ложись сюда».

Голову ему под мышку. Мохнатый. Проснулась. Он улыбается.

От счастья или смущения?

25 октября 1980

Отработала две недели. Примерно во вторник должна приехать Таня. В этот вторник хотела позвонить Лиле и машинально набрала не её номер, а его.

– Как у вас дела, Фёдор Фёдорович?

– Хорошо, а у тебя?

– Тоже хорошо, спасибо.

В общем, поговорили.

– Звони.

– До свидания.

И началась снова бессонница и снова он. Потом чуточку простыла, слабость, спать хочется. Сплю, но снова он. А сегодня даже снилась его жена.

Когда это пройдет? Я устала.

«Как-нибудь зайду» – это значит, не зайдёт никогда. Или так примерно через год, когда кончится осень, кончится зима и станет светлей.

4 ноября 1980

В пятницу получила первую получку. Бешеные деньги – 106 рэ 73 коп. Купила ему медвежонка. Попросила Лилю передать. Вчера весь день как на иголках. А сегодня оказалось, что он будет на работе только после праздников.

Как я по нему соскучилась!

«Надя, только не пропадайте».

А сам взял и пропал.

10 ноября 1980

Господи, как плохо. Почему его нет? Рассердился? Я прямо болею от того, что его нет, голоса его не слышала почти что месяц. За уши от телефона себя оттаскиваю. Даже позвонила. Но взял трубку кто-то из его домашних, позвать не решилась.

Мне кажется, я доставляю ему одни огорчения. Это по неопытности, ну, по глупости что ли, в общем не со зла.

23 ноября 1980

Звонила ему. Он трубку взял. Я растерялась и промолчала. Всю ночь мучилась. Снова позвонила, и так мы с ним хорошо поговорили. Я пригласила его в гости 23-го. А в четверг перед субботой (моим днём рождения) позвонила, он сказал, что если сможет, то придёт. Я поняла, что это вежливая форма отказа. Но всё равно сегодня весь день надеялась. Он, естественно, не пришёл. Вот и всё, мой милый, мой хороший. Больше я, конечно же, не позвоню. Всё ведь ясно. А я-то размечталась.

«Фёдор Фёдорович! Можно сделать Вам подарок с первой получки? Вспоминайте свою нерадивую ученицу. Мне сейчас очень не хватает Вас, Ваших слов: Надя, только не пропадайте».

Дурацкое письмишко, знаю. Он на него не ответил.

«Я ещё не научился читать твои мысли».

«И не научитесь. Для этого нужно с человеком общаться».

«Я как-нибудь позвоню тебе на работу».

«Ну что вы, камни с неба посыпятся».

«Тебе что, нельзя звонить?»

«Почему же, можно».

Кошмар, кошмар. Я подхожу к нему, он отходит. Протягиваю руки – отводит. Прячется от меня.

«Я старый, усталый человек».

Дорогой мой старый усталый человек, знал бы ты, как я устала от этой жизни.

16 декабря 1980

Соскучилась? Не знаю. Как-то вечером позвонила, голос послушала. Неприлично, конечно. А видеть не хочу больше. Разговаривать не о чем. Зачем я вообще к нему привязалась?

«Надя, что бы ни случилось, с тобой – математика останется».

А я не о математике, дорогой Ф. Ф., я в тебя влюблена.

«Но жизнь, Надя, жизнь… Тебе нравится жизнь?»

«Честно?» (Всё равно не поверит). «Нет». (Что хорошего я видела в жизни!)

«Мне тоже не нравится, но у меня есть интересная работа».

«У вас ещё есть семья, какие-то обязанности».

«Да!»

Приехал такой злой тогда, отчитал меня по полной:

«У меня неприятности, а тут ещё ты. Ты всё хочешь сделать по-своему. Тебе надо было родиться мужчиной».

Стоило ли ехать за тридевять земель, чтобы сказать мне всё это.

14 февраля 1981

Да, ничего не было. Уже всё проходит? Сегодня спросила Лилю, как он там поживает.

– Ничего.

– Всё цветёт?

– Цветёт.

– Не распустился.

– Нет, ничего.

Цветёт и цветёт, да всё никак не распустится.

Не надо о нём.

Завтра, то бишь в понедельник пойду на работу. Почти два месяца отсутствовала. Главное – дожить до весны, до тёплой погоды. Там будет легче.

21 февраля 1981

Даже можно сказать, 22-ое. Около двух часов. Не спится, грустно.

Вообще жить грустно. Вспомню иногда о Ф. Ф., становится ещё грустней. Придумываю себе жизнь.

6 марта 1981

Я снова расклеилась и очень не хочу на больничный, надеюсь, что за выходные немножко оклемаюсь.

На работе мы сегодня собрались «полным составом» – 4 человека, а то всю неделю нас было двое, Манников на ЭВМ, а я с расчётами в комнате.

Манников заказал пирожные, всякие маленькие, вкусненькие. Пришёл руководитель с утра, Николай Филиппович, поздравил, ручки пожал, открыточку притащил. А в 12 часов нам было велено собраться наверху, там все мужчины отдела должны были поздравить всех женщин. Мы, конечно, опоздали. Приходим, а там аплодисменты и все выходят. Там тоже давали торты, и мы отправились к постановщикам «пить чай». Не удалось мне посмотреть на своего любимого электронщика. Говорят, там мужчины при костюмах, при галстуках. А на меня Манников в один далеко не прекрасный день так накричал, что мне до сих пор обидно. Я, конечно, не подала виду, хорошо, что я сижу ко всем спиной. По спине не видно ни обиды, ни радости. Вот и спрашивай после этого что-нибудь. Лучше уж Николай Филиппович, он накричит, но потом подойдёт, поможет. А Манникову лучше под дурной настрой не попадаться, а хороший у него бывает редко. Вот так. Все мысли о работе? Да нет. По ночам вижу Ф. Ф. Снова. А голоса не слышала сто лет. Скучаю. Но… Память хорошая, слишком отчетливо всё помню. Грустно. Грустно.

31 мая 1981