Мой дом на Урале Нелюбина Татьяна
29 июня 1981
Наш Манников мне нравится всё больше и больше. Вчера он на ЭВМ посадил меня около себя:
– Я посмотрел твою программу.
– Где вы её посмотрели? – я покраснела как рак. – Это нехорошо.
– Случайно. Здесь валялась. Совершенно случайно. Зачем ты открываешь файл по этой системе?
– Я? Нет. Я открываю его как последовательный. Вы что-то перепутали. Вот посмотрите.
– Учишь вас учишь, а вы ничего знать не хотите.
– Да вы что. Я как губочка всё впитываю.
Пообщались. А сегодня я попросила посмотреть его программы. Он показал. Объяснял. Я никак не могла одного места понять, он, наверное, здорово посмеялся про себя, но я сразу сказала, что у меня бывает такое, я тупею очень резко. Он несколько раз объяснял. Но ничего, благосклонно, здорово не ругался.
Вечером за мной зашла Таня. Всё посмотрела. Её потрясли размеры нашей ЭВМ. Я ей составила синусоиды благоприятных и неблагоприятных для творчества и любви периодов. Она удивилась:
– Всё совпадает!
Таня разводится с Серёжей. У неё сейчас трудное время.
8 августа 1981
Наконец-то суббота! Вчера Манников довёл меня до слёз. Потом извинялся:
– Надя, извини ради бога.
Покраснел как свекла.
Сегодня звонил Женя, он, оказывается, всю неделю звонил, не мог дозвониться. Может, и Ф.Ф. звонил, не мог дозвониться? Позвоню сама. А что я ему скажу? Что у меня лимон высох? Который его к чаю дожидается.
4 сентября 1981
Много же времени прошло. Ф. Ф. давно вернулся из отпуска. Я не звоню. Тоже скоро в отпуск уйду. Теперь я человек независимый. На работе, кроме любимого электронщика, появился любимый начальник ЭВМ. Почему я его раньше не замечала? Сейчас мы друг другу светимся. Ах, как мне нравится, когда он рядом сидит. Большой. Улыбается. Нравится мне его на «вы» называть. Выговаривать: «Владимир Германович». А он сбивается с «ты» на «вы». Но теперь, наверное, уже чётко знает, что мы с ним на «вы». Девочки, операторы, с ним по-простому. Ещё у нас есть наладчики. Я покривлю душой, если скажу, что мне наш наладчик Паша не нравится. Нравится, только у него какой-то очень тяжёлый взгляд. Но в более тесном кругу, когда праздновали день рождения Тамары, он оказался гораздо приятнее.
Я чувствую себя сейчас вообще (без комплексов) привлекательной. Хотя никого не привлекаю. Говорю Паше:
– Наверное, мы вам очень надоели, и вы не хотите нас видеть (ЭВМ весь день барахлила).
– Нет. Наоборот. Очень хочу.
– Кстати, мы так и не познакомились. Меня зовут Надя.
– А меня Паша.
– Я почему-то так и подумала.
– Почему?
– Вас зовут «П. И. Леонов». Я и прикинула, какое есть имя на буковку П. Ну не Панкрат же. И почему-то не Петя.
13 сентября 1981
Итак, я в отпуске. В заслуженном, заработанном.
До свидания, любимый начальник машины, до свидания, любимый оператор Манников, до свидания, любимый наладчик Паша, до свидания, любимый электронщик Николай Филипыч, очень похожий на Ф. Ф. Ой, как подумаю, что целый месяц мне не будет улыбаться начальник машины… грустно становится.
Да, год назад я вышла в жизнь. Как много я узнала. Как много изменилось.
И всё совсем не так, как хотелось бы. Но никакой трагедии в этом нет. Живу без его поддержки. Так ли она мне нужна оказалась? Нет. Только в начале было тяжело. Мне нравится на работе. Люблю ходить на машину. Люблю видеть там высокую фигуру начальника, его большие глаза, которые, наверное, всё-таки подмигивают мне.
Люблю хмурого Манникова. Не могу сказать, что люблю работу, но люблю бывать на работе, видеть своих сотрудников. Лену Огневу. А уж Владимир Германович – какая лапушка, даже вообразить трудно. И самое главное достоинство мужчин с работы, что это всё сотрудники мои, что быть ничего не может.
3
5 февраля 1982
Завтра мой младший братик Коля и его друг Вова улетают в Москву. Каникулы кончились. Мне очень грустно. Плакать хочется. Но что поделать? Коля пошёл к Васе в общежитие. Мы с Вовой остались вдвоём. Он собирался к родственникам на Вторчермет. И я (!), несмотря на холод (!!!), сказала, что провожу его. Конечно же, у сапога полетел замок, и мы провозились. Я начала нервничать. Человеку надо ехать, я навязалась да ещё и собраться не могу. Он один раз заикнулся, что, пожалуй, поедет. Но потом мы с ним говорили о природе, о погоде. Он описывал, как у них, в его родных украинских краях, красиво. И тут, уже с превосходством, заметил:
– Ты просто нигде не была.
Это я-то? Да я в Киргизии родилась! Да мы с родителями пол-Союза исколесили, сколько городов понастроили!
Так мы и возились с моим сапогом. Я уж не стала про многочисленные санатории в Крыму и на Кавказе рассказывать, за меня это сделала мама:
– Я свою семью каждое лето на море вожу!
Мгновенно сапог был починен, Вова и я пошли.
В троллейбусе я его развлекала историями всякими, как глупенькая болтливая девчонка.
Вдруг спохватилась:
– Тебе неинтересно? Я замолчу.
– Нет, отчего же. Рассказывай.
– А как ты обратно со Вторчермета поедешь? Скучно будет одному. Ну ничего, меня вспомнишь, может, станет повеселей.
Доехали мы с ним до Фрунзе, оттуда пешком до автовокзала пошли. Он ушки у шапки опустил.
– Вов, давай зайдем в гастроном на секундочку, погреемся.
Зашли.
– Удивляюсь я себе, – говорю.
– Что ты удивляешься?
– Да так… – А сама думаю: «Зачем? Такая холодина, как меня сюда занесло? А сейчас ещё домой ехать».
Вышли из гастронома. Дорогу перешли. Спрашиваю:
– Всё?
– Да. Вот остановка.
– Да.
Постояли ещё, помёрзли.
– Ты иди, – говорит.
– Я подожду ещё. Если автобуса долго не будет, брошу тебя здесь и пойду.
– Не бросай.
– Не брошу.
Подошёл автобус, я помахала ему и побежала добираться до дому. А днём я подарила ему собачку: «Её зовут Тотошка». Зачем я всё это пишу? Зачем? Мне очень грустно, очень больно, почему он такой маленький, точнее, почему я взрослая. Ему, как и Коле, 22 года. В принципе возраст солидный, я в это время замуж собиралась, Таня Аньку выкармливала.
Замуж! Вспоминать не хочется. А здесь такой чистый, хороший мальчик.
Он поздно вечером вернулся. Мама уже спала, Коли ещё не было. Я сидела на тахте, он – на раскладушке, читал Хэма. Мы, конечно, болтали. И мне вдруг показалось, что он подшучивает надо мной.
– Ты надо мной подсмеиваешься?
– Нет. Я совершенно серьёзен.
– Ты поглядываешь на меня с хитрецой.
– Я не поглядываю, я гляжу.
Меня в жар бросило. Отвернулась.
– Вов, ты это, ты соберись, а то утром суматоха будет.
– А что мне собирать? – Покидал что-то в свой дипломат.
– Ты ничего не забыл?
– Нет.
– Забыл.
– Что?
– Не вспомнишь – я обижусь.
Вспомнил. Он Тотошку забыл. Тотошка стоял на тумбочке.
Я потом ему всю ночь вышивала букву «В» на платке.
6 февраля 1982
Утром пошла их провожать. Мама поцеловала сначала Колю, потом Вову три раза. Вышли, ждём троллейбус.
Он, как обычно, руки в карманах, голову втянул. Я развязала ему бантик на шапке, опустила ушки.
– А то гастронома здесь нет, не погреемся.
Потом:
– Не обижай моего Тотошку.
– Не обижу. Он теперь мой.
Что-то мы ещё говорили. А у меня одна мысль в голове: «Это уже всё. Уже всё».
Коля:
– Надюша, тебе плакать нельзя, у тебя глаза накрашены.
– А я и не плачу.
Подъехал троллейбус. Они там, а я осталась.
Водителя ещё нет.
– Вова, – говорю, – выйди. А то я сама зайду.
Он вышел.
– Давай я тебя поцелую.
В одну щёку целую, в другую.
Он:
– А ещё раз?
Я чмокаю его куда-то возле уха.
– Ой, сколько родинок, – говорю.
– Вот ещё одна, – он показывает, справа над губой.
Целую. Приходит водитель. Я целую Вову в губы, я их даже не чувствую.
– Это всё, всё, всё.
Он краснеет. Вот стоят они вместе с Колей. Колю я не вижу, а он улыбается смущённо. Всё.
7 февраля 1982
Они уехали. Я не выдержала, разревелась, юркнула в подъезд и продолжала лить слёзы. Только успокоюсь, и снова вдруг нахлынет. Коле наказала, чтобы он сводил Вову в «Фотографию» и не забыл состроить ему рожицу, пусть Вова, когда «птичка вылетит», развеселился.
Пришла домой – тоска. Было у меня три братика, а тут ещё один прибавился.
23 февраля 1982
Поздравили наших мужчин. Коле и Вове послала подарочки, может, уже получили.
1 марта 1982
Сижу на больничном. Тоскливо. Летом снова в московскую клинику. Почти 2 года прошло. Прооперируют, не прооперируют, мне уже всё равно. Я срослась со своей болезнью, как и она со мной.
8 марта 1982
Приходили с работы, принесли мне мимозы – приятно. Коля прислал фотографии, не забыл мой наказ – они улыбаются. Такие красивые. У Вовы на личике родинки, я все изучила. Вспомнила, как он мыл посуду, закатал рукава, родинки на руке обнаружились. А рука мужская.
16 сентября 1982
Я в Москве. 2-ого октября уезжаю, с 4-ого – на работу. Про клинику писать неохота – всё то же. Таня плачет, я её утешаю. Познакомилась с её Большой Любовью. Сегодня они, тайком от всех, поженились. Что будет, не знаю. Тихо отметили такое событие – Зигфрид, Таня, её подруга с мужем, я, Анька, Коля и Вова.
17 сентября 1982
Я спросила Таню:
– Мы с Вовой поедем к нему?
«Благословит», поеду. А нет… всё равно поеду.
Она смеется:
– Конечно!
На следующий день мы вернулись, она спрашивает:
– Когда свадьба, дорогие?
Она в шутку спросила, а мы всерьёз подали заявление.
Но я сначала сказала, куда нам торопиться. Он знает, что я больна, но я не знаю, знает ли он, как. Но он всё равно повёл меня в загс.
3 октября 1982
Маме ничего не говорю, боязно. Она может с улыбкой сказать: «Конспираторы!» Но может и тако-о-ое устроить!.. А у Вовы с его родителями очень непростые отношения.
Как он там без меня?
Ему сейчас, я знаю, гораздо хуже, чем мне – я помню, как он уехал, а я осталась, и всё, абсолютно всё напоминало о нём, а мы тогда были просто знакомы.
Не буду наводить грусть, напишу, как доехала, как встретили и т. д.
Села я в 14 вагон. Поезд поехал, я вздохнула и потащилась вперёд. А вокруг сочувственные взгляды, типа: «Ну что же вы? В последнюю минуту запрыгиваете». Но сочувственных действий не встретила, пока не протащилась пол-вагона. Тут какой-то дедок встал передо мной:
– Девушка, вам куда? Не наша ли соседка будете?
– Не ваша, – говорю, – грустно. Мои соседи в 10 вагоне.
– В 10? – он даже присвистнул. – Вы вот что. Вы пока сумку здесь оставьте, вот наше купе. Отнесёте чемодан и вернётесь за сумкой. Я посторожу, не волнуйтесь.
Пошла я дальше с чемоданом, а он тяжёлый, бедного Вову вспомнила не один раз, как он нёс эти тяжести? Вагон трясёт, и опять все сочувствуют. Но желающих помочь… в общем, не помню как, помню, что дошла. Смотрю, купе двухместные, мягкие, проводница глядит с подозрением, непонятно только – на меня или на чемоданишко. И кричит куда-то:
– А вот вам и соседка!
Заходит здоровый парень, думаю про себя: «Слава богу, что Вова не видит». Он ревнивый. Дальше следует обряд знакомства, он что-то говорит, а у меня одна мысль: «Сумка». Снимаю пальто, сажусь, дух перевожу и иду к сердобольному дедку.
На обратном пути зато у меня не было отбоя от желающих помочь, они, видимо, думали, что сумка легче, чем чемодан. Но тут уж я строила из себя гордую и независимую, пока не шлепнулась прямо в руки какому-то дядечке. Он и доставил меня на место. На следующий день зашёл навестить.
Принесли бельё, принесли чай, мой сосед пропал, я перекусила. Не плакала. Просто Вовочку вспоминала. И тут явился мой сосед. Не про ёжиков же с ним разговаривать. Интеллигентно осведомились друг у друга о книжках. Вдруг врывается какая-то девица:
– Генка, пошли в картишки перекинемся.
Он ко мне:
– Пойдёмте в карты поиграем.
– Я не умею.
– Мы вас научим.
– Нет. Спасибо. Я устала сильно, и мне хочется отдохнуть.
– Ну и прекрасно. Ты иди, – он ей говорит. – Я вообще тоже не выспался.
Я-то думала, что он сейчас уйдёт, а уж я полежу, отдохну, Вовочку вспомню. И вспомнила Экзюпери: ты навсегда в ответе за всех, кого приручил.
12 октября 1982
Здравствуй, Вовочка!
Я начала сочинять письмо сразу же, как поезд тронулся. Думала о тебе, думала, думала. Придумывала ласковые имена, сочиняла ласковые слова. И поняла, что действительно за ночь можно сочинить «Я помню чудное мгновенье». Вовочка, ты единственный в целом свете. Я вспоминаю тебя, и меня переполняет нежность. Мне всё-всё в тебе нравится, ты самый красивый, самый умный, самый хороший, самый ласковый, самый нежный, ну в общем самый-самый. Это даже не поддаётся описанию, это сидит где-то внутри меня. Наверное, такую же безграничную нежность вызывает у матери ребёнок. Очень хочется обнять тебя, целовать твои глаза, губы, руки, всего тебя. Люблю тебя. Люблю в тебе и мужа, и ребёнка. Лапушка мой, просыпаюсь утром, а тебя нет. Ты просыпаешься – меня нет. Как же так?
Лапушка, мы созданы не для семейной жизни, а для совместной жизни.
9 ноября 1982
Вовочка, я люблю тебя. Просыпаюсь утром с этой мыслью. Днём, среди сереньких будней, суеты, потока людей, потока информации, вдруг является светлая мысль: Ведь я люблю, где-то ходит мой муж, в такой же суете, толкотне, но мой муж, мой любимый человек.
А по ночам мы ходим по моему городу. Я тебе рассказывала, что мне часто снятся места, в которых я вроде никогда и не была наяву. Мы идём по улице, и я знаю, что за следующим домом будет церквушечка, а за ней будто бы совсем другой город – светлый. Солнечный, зелёный, с большими каменными домами, а за тем розовым домом мы снова попадём в прежний город – узкие тёмные улочки с маленькими домами, а дальше будет зелёный сад и будет тепло, будет лето, а в маленьком городе была зима.
Вот так мы по ночам гуляем с тобой по всем временам года, шагаем из осени в весну, из зимы в лето. Где-то ты всё время теряешься, или это я теряюсь. Но каждую ночь тебя вдруг не оказывается рядом, и я никак не могу понять, в каком месте, в каком времени года мы потерялись, и не могу вспомнить, простились ли мы? Если да, то на сколько, ждёшь ли ты меня где-то и когда?
Наступает ночь, и мы снова бродим по этому городу. Иногда мы там живём. Всегда в разных местах. Бывает даже, что в одной и той же квартире, но не в одной комнате. И всё это я уже знаю, всё это мне знакомо.
Вовочка, мои руки соскучились по тебе, им надо ласкать тебя, где же ты?
22 ноября 1982
Вовочка, любимый мой Вовочка. Получила я ещё одно твоё письмо и письмо от твоей мамы. Солнышко ты моё, я написала тебе уже всё, что я думаю по поводу квартиры. Видишь, как у нас с тобой получается. Ты там, я…
25 ноября 1982
Милый мой, почему ты пишешь, что я перестала тебе писать? Солнышко, я пишу тебе, я стараюсь каждый день писать, не всегда получается, но за выходные одно письмо я всё равно пишу. Я тебе хочу написать такое большое-пребольшое письмо, очередное объяснение в любви. Вовочка, я пишу тебе, я пишу тебе каждый день почти, мне уже даже стыдно.
28 ноября 1982
Два месяца, положенные на размышление, пролетели быстро. 6-ого декабря регистрация. Не верится, что мы скоро увидимся, теперь уже наяву. Беру недельный отпуск за свой счёт, четыре дня на дорогу, чтобы вместе побыть, останется всего ничего. Могла бы взять больничный, но не хочу.
12 декабря 1982
Я снова дома и снова пишу. Меня встретил Вася и спросил, как мне в моём новом «окольцованном» положении? А я спросила, неужели заметил? Конечно, ответил Вася, слепым нужно быть, чтобы не заметить. Я думала, он о моём излучении, нет, лучении говорит, а он – о колечке.
Смеётся:
– А я и о том, и о другом.
Какой он красивый, наш Вася. Добрый, умный, а главное – наблюдательный.
– Как мама? – спрашиваю.
– Побушевала и успокоилась. Что ты, маму не знаешь? Беляшей напекла.
– Ну… пошли!
17 декабря 1982
Здравствуй, дражайший супруг мой Владимир!
Не устали Вы ещё, любезный, письма получать от жены своей? Просьбу Вашу писать Вам по пол-листочка как понимать? Устаёте читать наши каракули? Глазоньки Ваши – наши любимые – поберечь хотите? Читать не успеваете или ещё как?
Но уж прости меня грешную – не получается у меня по поллистка. По три – самое малое. Я, если тебе один день не напишу, как-то себя не очень хорошо чувствую. Но у меня была такая сумасшедшая неделя, которая чуть не закончилась плачевно для меня, точнее, для кольца, которое Вы соизволили мне на пальчик безымянный своею ласковой ручкой надеть. Я его чуть не потеряла. Но нашла! Два дня после этого ходила и напевала: «Сронила колечко со правой руки», и ещё, как назло, Зыкина сегодня эту песню запела. И вообще, держите Вы меня в строгости, муж мой любимый. Не знаешь случайно, почему я так тебя боюсь? Вязала тебе жилетик, а потом вдруг поняла, что тебе не понравится. Ты ведь такой аккуратист. Распустила, начала снова. А я никогда ничего не распускаю, все идеи приходят по ходу работы, а тут вяжу, и мне нравится, в общем, пролила кучу слёз, взяла себя в руки, вяжу – но теперь боюсь, что не успею к твоему дню рождения. И мне совсем страшно. Конечно, я могу ещё раз позвонить и узнать, но опять же таки боюсь приставать к тебе с такими пустяками. В общем-то не смертельно, конечно, знаю, что если тебе не понравится, ты скажешь честно, просто очень жаль своих трудов, я ведь достала хорошей шерсти. Чего не сделаешь ради любимого мужа. Ничего, потом можно будет перевязать. Конечно, эти мои проблемы смешны по сравнению с мировым прогрессом, но это мои проблемы. Извини, пожалуйста, что я тебе об этом пишу.
Смотрели с мамой «12 стульев», телевизионный фильм. Я его раньше не видела. Замечательный фильм. На протяжении всех четырёх серий смеялась над каждой фразой, а потом вдруг стало очень грустно.
А мама купила отличный материал на шторы: «Вам на новоселье». А мне, знаешь, начинает нравится жизнь по отдельности. Вроде бы как замужем и вроде бы как свободный человек. Я уже привыкаю к этому. Хорошо любить на расстоянии. Главное, писать, что любишь, скучаешь, и ничего больше не надо.
19 декабря 1982
Здравствуй, Вовочка!
Ты получаешь мои письма?
Сны мне снятся не очень приятные. Я никак встретиться с тобой не могу, ты всё время уходишь.
Завтра – празднуем на работе. День рождения у сотрудника. Зачем-то я согласилась торт купить, всем идти специально, а мне по пути. Тешу себя тем, что могу на целых полчаса дольше поспать. Правда, без меня не смогут сделать злополучный АСКИД, а время на машине с 9 часов, но это можно будет перенести. Надеюсь, наши догадаются договориться с операторами. У меня зато великая радость – я скорректировала свои программы с учётом буквы в индексе, но до конца всё проверить не могу, так как жду от Рохлиной контрольного примера. Надо мной смеются, разве, говорят, не знаешь, где стоят телетайпы, как они включаются, как набивать, что набивать, Рохлину-то долго можно ждать. Но я жду.
Сейчас по телевизору был фильм «Служили два товарища». Хороший фильм. К сожалению, я пропустила начало и потом смотрела не очень внимательно, но фильм всё равно чудный. А в программе «Время» рассказывали про наш Верх-Исетский завод. Пустячок, а приятно.
Папа напечатал фотографии – Таня и Аня приехали. Я спросила про наши, папа сказал, что теперь мы на очереди первые. Правда, я уже долго стою первая на очереди. Но надежды не теряю. Так что фотографии мы когда-нибудь где-нибудь как-нибудь получим.
Ну что тебе ещё написать? Нашла бы что сказать, если бы ты был рядом.
20 декабря 1982
Таня всё рассказала. Была большая разборка. «Какой такой иностранец?!» – кричала мама. А папа сказал: «ГДР – дружественная нам страна».
23 декабря 1982
Лапонька моя, здравствуй!
Я перестала тебе писать. Было очень много работы.
Как ты там живёшь, Вовочка?
Я скучаю без тебя. Старею без тебя. Плохо без тебя. Нельзя мне грустные письма писать. Но знаешь, грустно мне почему-то.
Вроде бы всё хорошо. Систему мы сдали, правда, с некоторыми оговорками, сразу идут переделки и прочая. Но главное, что сдали в срок. А то не очень приятно сознавать, что из-за меня премии могут лишить. Разговоры-то ходят давно, что премии мы и в этом квартале лишимся.
Погода не очень-то плохая.
24 декабря 1982
Вовочка, любимый мой, здравствуй!
И опять от тебя нет письма. Я бежала домой с работы, почему-то казалось, что будет письмо, а его опять нет. Грустно. Те твои письма я совсем зачитала, почти до дыр. Уж и не знаю, что тебе писать. Снова тебе в любви объясняться? Тебе это, наверное, уже надоело. Ничего новенького.
Лапонька, ну правда, я так тебя люблю. Так скучаю без тебя. Каждый день жду десяти часов, когда тебе можно будет позвонить. Засекут меня когда-нибудь на работе, но я не могу не слышать твоего голоса. Со страхом жду Нового года. Обычные дни ещё ничего проходят, работы очень много, отвлекаюсь как-то. А Новый год есть Новый год. Плохо мне будет без любимого мужа. Солнышко, я бы приехала к тебе, но самолёт, да и ты не очень-то приглашаешь. Ещё целых семь дней, а мне уже плохо, прямо чувствую, как будет тошно в сам Новый год.
Вовочка, ну почему так плохо без тебя? Меня в секторе пытаются растормошить, приобщить, я вообще-то член редколлегии, но ничего не могут добиться.
Требуют ещё от нас с Огневой АСКИД. Сегодня с утра мы вводили перфоленты, но не учли некоторых ситуаций, и программа сработала не совсем верно. Манников опять сказал нам с Огневой всё, что думает о нас, о системе и прочем, ещё он внёс большие изменения в нашу программу, ещё ему нужно скорректировать свою программу перекодировки, а машина на профилактике. От нас требуют, чтобы в пятницу всё уже было готово. Мы вечером с Огневой машину обманывали, и мы её обманули. Если так пойдёт и дальше, то очень может быть, что к пятнице мы добьёмся больших результатов.
27 декабря 1982
Читать бесплатно другие книги:
