Собака Баскервилей. Острие булавки (сборник) Честертон Гилберт

– Случайность? – с сомнением в голосе предположил Гринвуд. – Официант мог забыть его, а в другой комнате просто налил новый.

Отец Браун покачал головой и назидательно произнес:

– В людях нужно разбираться. Люди такого сорта… Кто-то назовет их вульгарными, кто-то – самыми обычными, но все это личные оценки. Я бы сказал, что по большому счету это люди простые. Многие из них – очень хорошие люди, любящие своих жен и обожающие детей. Среди них могут быть и негодяи, такие могут иметь несколько жен, или даже убить несколько жен, и все же в большинстве своем это простые люди. И заметьте, не склонные к алкоголизму (среди герцогов или оксфордских профессоров алкоголиков встречается больше), но когда такой человек попадает на пирушку, он поневоле начинает замечать все вокруг и, если замечает что-нибудь необычное, как правило, тут же громогласно заявляет об этом. Вы разве никогда не замечали, как даже мелочи порой вызывают живейшую реакцию? Пивная пена переливается через край – он кричит: «Эй, эй! Я столько не выпью!» или «О, для меня это честь!» Я это говорю к тому, что для меня невообразимо, чтобы пятеро таких весельчаков сидели за одним столом в отдельной комнате с четырьмя стаканами и это не закончилось бы шумом. Если не вся компания, то хотя бы тот, кто остался обделенным, наверняка поднял бы крик. Он бы не стал, как благовоспитанный джентльмен, ждать, пока у него появиться возможность заказать выпивку позже. Мы с вами наверняка услышали бы крики наподобие: «А я что, крайний?», или «Эй, Джордж, я разве говорил, что записался в Общество трезвенников?», или «Кто-нибудь видит у меня на голове зеленый тюрбан?» Но бармен подобных жалоб не слышал. Короче говоря, я не сомневаюсь, что стакан с остатками виски был оставлен на стойке кем-то другим. Кем-то, о ком мы не подумали раньше.

– У вас кто-то есть на примете? – спросил полицейский.

– Из-за того что управляющий на пару с барменом твердят, что такого человека не было, вы выбрасываете из головы действительно независимые свидетельства. Я имею в виду слова мальчика, который на улице чистил лестницу. Он утверждает, что некий мужчина, вполне вероятно, один из торговцев, который тем не менее почему-то отделился от компании, вошел в гостиницу и вышел почти сразу. Ни управляющий, ни бармен не видели его или говорят, что не видели, хотя ему каким-то образом удалось получить стакан виски. Давайте назовем его для удобства Быстрый. Вы знаете, я нечасто вмешиваюсь в вашу работу, я ведь понимаю, что вы все равно сделаете ее лучше, чем я, как бы мне ни хотелось, чтобы было наоборот. Мне никогда не приходилось пускать в ход все эти полицейские штучки или бегать за преступниками и так далее. Но сейчас впервые в жизни мне захотелось это сделать. Я хочу найти Быстрого, хоть на краю земли; я хочу пустить в ход всю адскую полицейскую машину, чтобы охватить ею, как сетью, все страны и континенты, и в конце концов с превеликим удовольствием поймать Быстрого, потому что он – именно тот человек, который нам нужен.

Гринвуд беспомощно всплеснул руками.

– Ну а что-нибудь кроме его скорости мы о нем знаем? Лицо, фигуру, хоть какие-нибудь внешние особенности?

– На нем было что-то вроде свободного шотландского плаща без рукавов, – сказал отец Браун. – И мальчику он сказал, что к утру ему нужно быть в Эдинбурге. Это все, что мальчишка запомнил. Но я знаю, что ваша организация находила людей, о которых было известно и того меньше.

– Вас, похоже, это дело чем-то зацепило, – несколько озадаченно заметил инспектор.

На лице священника тоже отразилось некоторое недоумение, но его удивление, похоже, было вызвано какими-то собственными мыслями. Какое-то время он сидел молча, задумчиво сдвинув брови, а потом неожиданно произнес:

– Понимаете, очень легко оказаться неправильно понятым. Каждый из нас по-своему важен. Вы важны, я важен. В эту истину труднее всего уверовать. – Инспектор смотрел на него, явно силясь понять. – Мы важны для Бога, и один лишь Господь Бог знает, почему. Но дело в том, что это единственная причина существования полиции. – Полицейского, похоже, не сильно вдохновило подобное небесное оправдание его существования. – Видите ли, в конце концов, закон все же справедлив. Если важен каждый человек, то важно и каждое убийство. То, что было сотворено Им в тайне, не должно погибнуть в тайне. Но… – Последнее слово он выделил особо, как человек, решившийся на важный шаг. – Но, если спуститься на уровень вниз и рассматривать это равенство не с мистической точки зрения, я перестаю понимать, почему некоторые убийства считаются важнее других. Вот вы постоянно говорите «это дело», «это важно». Мне, простому обывателю, премьер-министр не кажется кем-то особенно важным. По меркам человеческой важности, я бы даже сказал, что он вообще не существует. Вы что, думаете, если завтра застрелят его и перестреляют всех остальных политиков, некому будет занять их место и заявить, что ведутся кропотливые поиски преступников и правительство держит расследование под строжайшим контролем? Первые люди современного мира не важны. Не важны даже те, кому на самом деле принадлежит власть. Никто из тех, чьи имена мелькают в газетах, не важен.

Он встал и несильно хлопнул по столу, что случалось с ним крайне редко. Голос его снова изменился.

– Но Рэггли был важен. Он был одним из тех немногих, кто мог спасти Англию. Такие люди, непоколебимые, мрачные, высятся, как старые заброшенные указатели на перекрестках гладкой дороги, ведущей в болото полного упадка. Декан Свифт[37], доктор Джонсон[38], старик Уильям Коббет[39] – все они без исключения считались угрюмыми нелюдимами или безумцами, но друзья любили их, и все они этого заслуживали как никто другой. Разве вы не видели, как старик с сердцем льва простил врага, как умеют прощать только настоящие воины? Он сделал то, о чем говорил тот лектор-трезвенник, он показал нам пример того, каким должно быть христианам. И когда такого человека подло и тайно убивают… Вот тогда я начинаю думать о важности. Это важно настолько, что для поиска нужного нам человека не грех задействовать всю мощь полицейской машины… О, не стоит благодарности. И вот, в кои-то веки, я действительно хочу прибегнуть к вашей помощи.

Итак, несколько удивительных последующих дней и ночей, подобно тому как Наполеон, маленький корсиканец, двигал батареи и дивизии, превращая карту Европы в карту боевых действий, отец Браун, маленький человечек в рясе, бросил в бой все армии, всю боевую технику полицейских сил короны. Полицейские участки и почтовые отделения работали сутки напролет, на улицах останавливали транспорт, перехватывались письма, в сотни мест летели запросы, и все с одной целью: напасть на след безымянного и безликого человека в свободном плаще без рукавов и с билетом до Эдинбурга.

Тем временем работа велась и по другим направлениям. Полный отчет о вскрытии еще не был составлен, а все уже знали, что причиной смерти было отравление. Естественно, в первую очередь под подозрение попала вишневая наливка, что в свою очередь бросило подозрение на гостиницу.

– Скорее всего, это управляющий, – мрачно произнес Гринвуд. – Лично мне он кажется похожим на какого-то мерзкого червяка. Понятно, это может быть и кто-то из обслуги, бармен например. Тоже неприятный тип. Он вполне мог что-то не поделить с Рэггли, при его-то вспыльчивости. Хотя старик отходчив был. Но все равно, как я уже сказал, основная ответственность, а следовательно, и основное подозрение ложится на управляющего.

– Я знал, что подозрение в первую очередь падет на управляющего, – сказал отец Браун. – Как раз по этой причине я его не включил в число подозреваемых. Видите ли, мне кажется, что не только мы догадывались о том, что под подозрение попадут в первую очередь управляющий и работники гостиницы. Именно поэтому я и говорил тогда, что здесь так легко совершить убийство… Впрочем, я думаю, если вы и его проверите, хуже не будет.

Инспектор отправился к управляющему, но вернулся на удивление скоро. Своего друга он застал просматривающим какие-то бумаги, это было нечто вроде досье на Джона Рэггли, в котором описывалась его бурная жизнь.

– Странный вышел допрос, – доложил инспектор. – Я-то думал, что мне придется несколько часов провозиться с этим скользким угрем. У нас ведь на него ничего нет, так что по закону мы и предъявить ему ничего не можем. А он, только меня увидел, заволновался, задергался, будто голову потерял, и давай все выкладывать, даже без моих вопросов. Думаю, он так испугался, что выложил всю правду.

– Я знаю, – кивнул отец Браун. – Он точно так же потерял голову, когда обнаружил мертвого, предположительно отравленного, Рэггли в своей гостинице. И потерял он ее настолько, что не нашел ничего лучшего, кроме как украсить труп турецким кинжалом, чтобы свалить вину на «черномазого», как он бы его назвал. Трусость – вот все, в чем можно его обвинить. Ему бы никогда в жизни не хватило духу воткнуть нож в живого человека. Думаю, он натерпелся страху, даже когда втыкал его в мертвеца. Больше всего он испугался того, что его обвинят в том, чего он не делал, и что он окажется в глупом положении, что, собственно, и произошло.

– Думаю, не мешало бы и с барменом потолковать, – заметил Гринвуд.

– Наверное, – пожал плечами клирик. – Хотя я не думаю, что это кто-то из гостиничных… Наверное, убийца действовал в расчете на то, что именно их станут подозревать в первую очередь… Лучше взгляните на это. Вы видели, что они тут собрали на Рэггли? Интересная жизнь у него была, надо сказать. Хоть роман пиши. Или биографию.

– В делах подобного рода я всегда просматриваю все, что может повлиять на ход следствия. – Инспектор тряхнул головой. – Он был вдовцом, но когда-то из-за жены повздорил с одним человеком, шотландцем, агентом по продаже земельных участков. Рэггли его здорово отделал. Говорят, он ненавидел шотландцев, возможно, это и было причиной… А, я понимаю, почему вы улыбаетесь. Шотландец! А наш подозреваемый собирался в Эдинбург.

– Это тоже вероятно, – заметил отец Браун. – Скорее всего, у него, кроме личных, были и другие причины не любить шотландцев. Как это ни покажется странным, но вся плеяда этих непримиримых тори (ну, или как там они назывались?), я говорю о тех, кто противостоял коммерческому движению среди вигов, все они терпеть не могли шотландцев. Коббет их не любил, доктор Джонсон их не любил, Свифт описывал их акцент с убийственным сарказмом. Даже Шекспира обвиняли в подобном предубеждении. Но предубеждения великих чаще всего основываются на их убеждениях. Так что, я полагаю, в нашем случае тоже была какая-то причина. Ведь Шотландия раньше была краем бедных земледельцев, а потом превратилась в богатый промышленный район. Шотландцы – народ хваткий и трудолюбивый. Они думали, что несут с севера блага промышленного развития, но им просто не было известно, что на юге испокон веков люди жили сельским хозяйством. Их предки тоже были крестьянами, но не цивилизованными… Так что, думаю, спешить с выводами не стоит.

– Вряд ли вы услышите что-то новое от Шекспира или доктора Джонсона, – усмехнулся офицер полиции. – То, что Шекспир думал о шотландцах, вряд ли поможет следствию.

Отец Браун повел бровью, будто новая мысль удивила его.

– А знаете, теперь, когда я об этом подумал, – сказал он, – может статься, что и Шекспир поможет следствию. Шотландцев он упоминал не часто, а вот валлийцев не раз поднимал на смех.

Инспектор испытующе посмотрел на своего друга, поскольку заметил то напряженное выражение лица, которое обычно свидетельствовало о напряженной работе мысли.

– К чему вы клоните? – сказал он. – До сих пор не было повода вести поиски в этом направлении.

– Понимаете, – терпеливо начал объяснять отец Браун, – в самом начале вы говорили о фанатиках. Фанатик может сотворить что угодно, верно? Так, я полагаю, вчера в этом «баре-салоне» мы с вами имели честь лицезреть одного из величайших, одного из самых крикливых и тупоголовых фанатиков наших дней. Если упрямый осел, с одной единственной мыслью в голове, может стать убийцей, то я скорее возложу вину на моего преподобного брата проповедника трезвости Прайс-Джонса, чем на всех факиров Азии. Поверьте, этот его жуткий стакан молока действительно стоял на стойке бара бок о бок с загадочным стаканом виски.

– И вы полагаете, это каким-то образом связано с убийством? – с сомнением в голосе произнес Гринвуд. – Знаете что, я уже не понимаю, шутите вы или говорите серьезно.

И пока он продолжал всматриваться в лицо священника, пытаясь понять смысл того непонятного выражения, которое оно приняло, неожиданно и пронзительно зазвонил стоящий за баром телефон. Подняв крышку стойки, инспектор Гринвуд быстро шагнул внутрь, снял трубку, стал слушать и вдруг издал вопль. Вопль этот был обращен не к его невидимому собеседнику, а ко всей вселенной. После этого он стал прислушиваться еще внимательнее, то и дело возбужденно крича в трубку: «Да-да… Приезжайте немедленно и его везите сюда, если получится… Прекрасная работа… Поздравляю!»

После этого он вышел из-за стойки с таким сияющим видом, будто к нему вернулась молодость, плюхнулся на свое прежнее место, уперся руками в колени, посмотрел на друга и сказал:

– Отец Браун, я не понимаю, как вам это удается. Похоже, вы знали, что он убийца еще до того, как все остальные поняли, что он был человеком. Ведь он был никем, ничем, всего лишь маленьким расхождением в показаниях. Никто в гостинице его не видел, и даже мальчишка на лестнице не мог ничего сказать о нем с уверенностью. Он был не более чем тенью сомнения, основанного на лишнем грязном стакане. Но мы взяли его, и это именно тот человек, которого мы искали.

Отец Браун переменился в лице и встал, машинально собирая наверняка бесценные для будущих биографов мистера Рэггли бумаги, да так и замер, глядя на сыщика. Возможно, Гринвуд решил, что его друг не верит, поэтому поспешил добавить:

– Да-да, мы взяли Быстрого! И знаете, он и в самом деле оказался таким шустрым, что не дай Бог. Особенно, когда решил сделать ноги. Мне сказали, его задержали на рыболовном судне, он плыл на Оркнейские острова[40]. Но это точно тот, кто нам нужен. Шотландский агент, занимающийся земельными участками, любовник жены Рэггли. Это тот человек, который пил шотландский виски здесь в баре, а потом умчался на поезд до Эдинбурга. Если бы не вы, никто бы о нем и не вспомнил.

– Но я имел в виду… – растерянно пролепетал отец Браун и в этот самый миг с улицы донесся грохот и скрежет останавливающихся у гостиницы тяжелых машин, и в бар вбежали двое-трое полицейских из подчиненных Гринвуда. Один из них, после того как начальник предложил ему сесть, опустился на стул с видом одновременно счастливым и усталым и, бросив на отца Брауна восхищенный взгляд, произнес:

– Убийца в наших руках, сэр! Наконец-то. Можно не сомневаться, он это. Этот дьявол чуть и меня на тот свет не отправил, когда мы его брали. Мне приходилось и раньше буйных задерживать, но таких – никогда! Представляете, в живот мне двинул так, будто лошадь лягнула, а потом чуть не ушел от пятерых наших. Уф, на этот раз настоящего душегуба взяли, инспектор, сразу видно!

– Где он? – спросил отец Браун, ошеломленно глядя на полицейского.

– Снаружи, в машине. В наручниках. И я бы не советовал вам приближаться к нему. Пусть лучше там посидит… Пока.

Отец Браун беспомощно рухнул на стул, точно его вдруг покинули силы, а листки, которые он до этого нервно сжимал в руках, разлетелись вокруг и медленно опустились на пол хлопьями снега. Он сник с лица и весь скукожился, как проколотый воздушный шар.

– Ох… Ох, – повторял он, словно не было таких слов, которые были бы в силах передать его состояние. – Ох… Опять то же самое.

– Если вы хотите сказать, что вы в очередной раз поймали преступника, – начал было Гринвуд, но священник издал слабый протестующий вскрик, похожий на шипение выдохшейся газировки.

– Я хочу сказать, – промямлил он, – что всегда так происходит, и я правда не знаю почему. Я говорю одно, а люди слышат в моих словах совсем другое.

– Господи Боже мой, да что опять не так? – не выдержал Гринвуд.

– Вот я говорю какие-то слова, – произнес отец Браун надломленным голосом, – а все вокруг придают им какое-то несусветно важное значение. Однажды мне на глаза попалось разбитое зеркало, я возьми и скажи: «Что-то случилось», и все вокруг тут же ответили: «Да, да, вы правы, тут двое подрались, и один выбежал в сад» и так далее. «Что-то случилось» и «Двое подрались» – для меня вещи никак не связанные, хотя я и прочитал множество старинных книг по логике. Ну и вот! Опять то же самое. Теперь все вы, похоже, уверены, что этот человек – убийца. Но я же ни разу не назвал его убийцей. Я ведь только говорил, что нам нужно найти его. А нам правда нужно найти его. Он мне очень нужен, но не как убийца, а как то единственное, чего нам не хватало в этом деле, – свидетель!

Все, кто был в комнате, смотрели на него, но то были настороженные взгляды людей, пытающихся ухватить суть нового неожиданного поворота. Среди напряженной тишины снова раздался голос отца Брауна:

– С первой же минуты, когда я оказался здесь, в этом большом пустом баре или салоне, мне стало понятно, что во всем этом деле главное – пустота, одиночество, здесь слишком легко остаться одному. Одним словом – отсутствие свидетелей. Войдя сюда, мы заметили лишь то, что в баре не было ни управляющего, ни бармена. Но когда они бывали в баре? Есть ли смысл составлять графики, если кто угодно в любое время может оказаться где угодно? Без свидетеля все наши старания были бы бессмысленны. Я подозреваю, что за какую-то минуту до нашего прихода в баре находился бармен или кто-нибудь еще. От него шотландец и получил свой шотландский виски. Совершенно точно это было не при нас. Но мы не можем утверждать, что вишневую наливку несчастного Рэггли отравил кто-то из гостиницы до тех пор, пока не установим точно, кто находился в баре и в какое время. Вся эта путаница, наверное, из-за меня случилась, но я хочу, чтобы вы еще кое-что для меня сделали. Я хочу, чтобы вы собрали всех, кто находился в этом помещении (думаю, их еще можно найти, разве только азиат уехал в свою Азию), потом сняли с бедного шотландца наручники и привели сюда, чтобы он наконец рассказал нам, кто подал ему виски, кто был в баре при нем и все остальное. Он – единственный человек, показания которого охватывают именно тот промежуток времени, когда было совершено убийство, и я не вижу ни малейших причин сомневаться в его словах.

– Подождите, подождите, – воскликнул Гринвуд. – Но так ведь все равно мы возвращаемся к служителям гостиницы, а мне казалось, вы сказали, что управляющий не мог быть убийцей. Что же, выходит, это бармен?

– Не знаю, – сокрушенно промолвил священник. – Я ничего не знаю о бармене. Я ничего не могу утверждать даже об управляющем. Я могу только подозревать, что управляющий что-то замышлял, даже если убил не он. Но что я знаю наверняка, это то, что есть один-единственный свидетель, который мог что-то видеть. Именно поэтому я и направил всех ваших ищеек по его следу.

Когда все, кто был в гостинице в то роковое утро, вновь собрались в баре, перед всей этой компанией наконец предстал и загадочный шотландец. Он оказался действительно фигурой внушительной: высокий здоровяк с нескладной походкой, продолговатым насмешливым лицом с резкими чертами и пучками рыжих косматых волос. На нем был не только безрукавный плащ, но и шотландская шерстяная шапка с ленточками. Понятное дело, арест его не мог обрадовать, тем паче, что по нему сразу было видно: этот человек не из тех, кто будет протягивать руки для наручников, он готов отстаивать свою свободу, даже с кулаками. Неудивительно, что он мог повздорить с таким задирой, как Рэггли. Неудивительно даже то, что полицейские (еще бы, при таком-то отпоре!) приняли его за типичного убийцу. Тем не менее сам шотландец уверял, что он – уважаемый фермер из Абердиншира, что зовут его Джеймс Грант, и каким-то образом не только отец Браун, но и инспектор Гринвуд, человек, что ни говори, рассудительный и опытный, очень скоро убедились в том, что свирепость его в действительности была негодованием невиновного, а не яростью преступника.

– Нам от вас, мистер Грант, – официальным голосом, без лишних церемоний сказал инспектор, – нужны всего лишь ваши показания относительно одного очень важного вопроса. Поверьте, мне искренне жаль, что возникло подобное недоразумение, но я не сомневаюсь, вы с радостью послужите правосудию. Итак, вы зашли в этот бар, как только он открылся, в половине шестого, и заказали стакан виски. Мы хотим узнать, кто в это время находился в баре из служителей гостиницы: управляющий, бармен, может, кто-нибудь из официантов. Попытайтесь вспомнить, осмотритесь вокруг и скажите мне, есть ли среди присутствующих тот, кто налил вам виски.

– Ну да, есть, – мрачно усмехнулся мистер Грант, окинув цепким взглядом собравшихся. – Я его где хочешь узнаю. Как же такого верзилу не заметить? В вашей забегаловке все такие важные?

Взгляд инспектора остался таким же тяжелым и сосредоточенным, голос – таким же бесцветным и монотонным. Лицо отца Брауна не выражало ничего, но на лица многих других наползла туча. Бармена нельзя было назвать высоким, а важным – и подавно. Управляющий был и вовсе коротышкой.

– Нам требуется только установить личность того, кто подал вам виски, – казенным голосом повторил инспектор. – Разумеется, нам он известен, мы лишь хотим проверить, укажете ли вы на того же человека. Так кто это был? – и он выжидающе замолчал.

– Что тут устанавливать, вот он, – устало сказал шотландец и махнул рукой. И с этим взмахом богатырь Джукс, предводитель коммивояжеров, воспрянул, точно вставший на дыбы трубящий слон, и в следующее мгновение на нем, как собаки на диком звере, повисли трое полицейских.

– Все это было достаточно просто, – сказал отец Браун своему другу, когда они снова остались одни. – Как я уже говорил, первое, о чем я подумал, зайдя в пустой бар, если бармен вот так оставляет свое рабочее место без присмотра, ничего не стоит вам, мне или кому угодно зайти за стойку и подмешать яд в любую из бутылок. Безусловно, отравитель думающий скорее подменит обычную бутылку на отравленную (Джукс так и поступил), потому что на это нужны считанные секунды. Ему устроить это было несложно – он ведь торгует вином, поэтому запросто мог принести с собой фляжку с заранее подготовленной вишневой наливкой нужного сорта, не вызвав ни у кого подозрения. Конечно же, для осуществления подобного плана нужно было учесть определенные обстоятельства, но тут ему просто повезло. Травить пиво или вино, которое пьет множество людей, – дело неблагодарное. Но, если известно, что человек пьет исключительно какой-то определенный напиток, который кроме него не пьет никто (в нашем случае это вишневая наливка), дело упрощается в тысячу раз. Это все равно что отравить его у него дома, только намного безопаснее. Ведь на кого в первую очередь падает подозрение? На работников гостиницы или на того, кто как-то с ней связан. Вычислить, что это сделано кем-то из десятков посетителей, побывавших в баре, невозможно, даже если такая мысль и придет в голову сыщикам. Это почти идеальное убийство. Ни установить личность убийцы, ни доказать его вину практически невозможно.

– Но зачем вообще это убийство понадобилось? – спросил его друг.

Отец Браун встал и с серьезным видом начал собирать бумаги, которые выронил в минуту отчаяния.

– Позвольте напомнить вам то, – вдруг улыбнулся он, – что в свое время войдет в биографию «Жизнь и сочинения покойного Джона Рэггли», – его собственные слова. Здесь, в этом баре, он сказал, что собирается обнародовать какие-то скандальные факты, касающиеся гостиницы. А речь шла о незаконном сговоре между владельцами заведения и продавцом спиртных напитков, которые получали нелегальные доходы от того, что здесь продавались напитки только одного поставщика. Довольно несложная схема, и в наши дни такое происходит сплошь и рядом. Это ведь не фирменный паб, так что все это можно назвать мошенничеством, в котором управляющий наживался за счет как клиентов, так и тех, на кого работал. Мошенничество считается преступлением, поэтому коварный Джукс, улучив минуту, когда в баре никого не было (что случалось достаточно часто), зашел за стойку бара, чтобы подменить бутылку. И надо же такому случиться, что именно в эту секунду в бар ворвался шотландец в плаще и потребовал виски. Джукс принял единственно правильное решение, он притворился барменом и обслужил клиента. Ему очень повезло, что клиент торопился и быстро покинул бар.

– Зато не повезло, что после шотландца туда явились вы, – подхватил Гринвуд. – А скажите, если вы говорите, что сразу же почуяли что-то неладное, неужели вы с самого начала подозревали Джукса?

– Я скажу так: у него был богатый голос, – непонятно ответил отец Браун, но тут же пояснил: – Вернее, голос богача. И я спросил себя: с какой стати такому человеку, как Джукс, разговаривать таким голосом, если его друзья, честные торговцы, все были людьми довольно небогатыми. Но, думаю, о том, что он – мошенник, я все же догадался, увидев у него на галстуке булавку с огромным сверкающим камнем.

– Потому что камень фальшивый? – неуверенно спросил Гринвуд.

– Нет, потому что он настоящий, – ответил отец Браун.

Страницы: «« ... 56789101112

Читать бесплатно другие книги:

В учебном пособии предпринята попытка представить возможно в более полном и при этом в системном вар...
В предлагаемой читателю книге (второе издание) изложен опыт духовного осмысления ценностей человека ...
Книга представляет современные научные воззрения в области природы, формирования и развития речи, об...
Учебное пособие подготовлено в соответствии с Государственным образовательным стандартом высшего про...
В основу психотерапии посттравматических расстройств личности Дональд Калшед кладет идею о том, что ...
Во 2-ом переработанном и дополненном издании книги российского ученого, специалиста в области провед...