Директива Джэнсона Ладлэм Роберт
Посреди джунглей была расположена база. На базе имелся домик с кабинетом. В этом кабинете стоял письменный стол. На столе лежал лист бумаги.
На самом деле это была свежая сводка с координатами целей для заградительного и беспокоящего огня.
Возможный ракетный удар со стороны вьетконговцев[9], пусковая установка будет находиться в точке с координатами А Т384341; время между 02:00 и 03:00 сегодня ночью.
Совещание командиров отрядов Вьетконга, деревня Лок-Нинь, координаты БТ415341, в 22.00 сегодня вечером.
Попытка проникновения разведгруппы вьетконговцев, ниже по течению реки Го-Ной, координаты АТ404052, от 23:00 до 01:00.
Потрепанная папка на столе лейтенанта-коммандера Алана Демареста была заполнена подобными донесениями. Разведка получала их от осведомителей и затем передавала в КВПВ, Командование вооруженного контингента, оказывающего военную помощь Вьетнаму. Как осведомители, так и предоставленная ими информация получали код из буквы и цифры, обозначающий степень достоверности. Почти все донесения были классифицированы как F/6: надежность агента неопределенная; надежность информации неопределенная.
Выражение «надежность неопределенная» было эвфемизмом. Донесения поступали от двойных агентов, от сочувствующих Вьетконгу, от платных осведомителей, а порой просто от крестьян, имевших зуб на соседа и хотевших свести старые счеты, заставив кого-нибудь постороннего разрушить оросительный канал соперника.
— И вот это должно стать основой для постановки целей заградительного и беспокоящего огня! — недовольно буркнул Демарест, обращаясь к Джэнсону и Магуиру. — Но это же чушь собачья! Какой-то очкарик-чарли[10], сидя в Ханое, сочинил этот вздор специально для нас, а затем переправил в КВПВ. Так вот, господа, это пустая трата снарядов. И знаете, почему я в этом уверен? — Схватив тонкий листок, он замахал им, словно флагом. — Потому что на этой бумаге нет крови!
Из крошечных колонок дорогого квадрофонического музыкального комплекса, одной из маленьких слабостей Демареста, доносились негромкие хоралы ХII века.
— Притащите мне вьетконговского «языка», черт побери, — оскалившись, продолжал Демарест. — Нет, лучше притащите их целую дюжину! Если у них будут при себе бумаги, несите и бумаги — заверенные вьетконговской кровью. Докажите мне, что термином «военная разведка» именуется что-то существующее на самом деле.
Вечером того же дня шестеро разведчиков, перекатившись через фибергласовые борта катера, нырнули в теплые неглубокие воды реки Хам-Луонг. Пройдя вброд с четверть мили по отмели, они выбрались на остров в форме груши.
— Возвращайтесь с пленными или не возвращайтесь вовсе, — напутствовал разведчиков командир.
Если им улыбнется удача, они выполнят задачу: остров Нок-Ло контролировали силы Вьетконга. Однако что касается удачи, в последнее время ощущалась ее острая нехватка.
На всех шестерых были простые черные пижамы, как и на их врагах. Ни личных знаков, ни знаков различия, ни указаний на то, что они относятся к «Морским львам» и тем более служат в элитном отряде «дьяволов» Демареста. Два часа разведчики пробирались сквозь густые прибрежные заросли, напряженно выискивая любые признаки присутствия врага — звуки, следы, даже запах острого соуса нуок-чам, которым вьетнамцы щедро поливали свои блюда.
Они разделились на три пары; двое шли впереди, держась друг от друга на расстоянии десяти ярдов, двое замыкали тыл с тяжелым сорокафунтовым пулеметом М-60, готовые обеспечить огневое прикрытие.
Джэнсон был на острие в паре с Хардэвеем, высоким коренастым парнем с темно-коричневой кожей и широко расставленными глазами. Волосы Хардэвей коротко остригал электрической машинкой. Срок его службы истекал через два месяца, и он уже думал только о предстоящем возвращении домой. Месяц назад Хардэвей вырвал из иллюстрированного журнала разворот и разрезал его на пронумерованные квадратики. Каждый день он приклеивал по одной клетке. Когда все они будут приклеены, Хардэвей возьмет склеенную красотку с разворота и поедет домой, к настоящей девчонке. По крайней мере, на это он надеялся.
Но сейчас Хардэвей находился на острове, занятом вьетконговцами, в трехстах ярдах от берега. Подобрав с земли сооружение из резиновой камеры и брезента, он с вопросительным взглядом показал его Джэнсону. Это были «мокроступы». В таких легкие, миниатюрные вьетнамцы скользили по болотам, не оставляя следов. Как давно бросили эту пару?
Джэнсон подал команду остановиться на тридцать секунд. Небольшой отряд застыл на месте. Разведчики напряженно вслушивались, пытаясь уловить малейший необычный звук. Остров Нок-Ло находился в зоне свободного огня, где разрешалось открывать огонь в любое время суток без каких-либо ограничений; поэтому здесь нельзя было скрыться от приглушенных отголосков отдаленной канонады, бухающих с интервалом в полсекунды минометов. На открытых участках, не загороженных тропической растительностью, у самого горизонта были видны мерцающие белые вспышки. Но за тридцать секунд разведчики, казалось, смогли удостовериться, что поблизости все тихо.
— Знаешь, что мне иногда напоминает минометная канонада? — шепотом спросил Хардэвей. — Хлопанье хора в церкви у меня дома. Ну, в ней есть что-то религиозное.
— Магуир бы тебе сказал, что это все от твоей чрезмерной набожности, — тихо ответил Джэнсон.
Хардэвей ему всегда нравился, но сегодня его друг был необычно рассеян.
— Слушай, не зря же ее называют святой церковью. Если будешь у нас в Джэксонвиле, я как-нибудь в воскресенье свожу тебя туда. — Хардэвей закачался, хлопая ладонью по ноге в такт звучащему у него в голове ритму. — Благословенно имя Господне, благо-о-словенно имя Господне...
— Хардэвей, — предостерегающе произнес Джэнсон, кладя руку на пояс с амуницией.
Треск выстрелов дал понять разведчикам, что противник узнал об их присутствии. Им пришлось мгновенно распластаться на земле и приготовиться открыть ответный огонь.
Но Хардэвей был недостаточно расторопен. Из его затылка забил небольшой горячий гейзер. Шатаясь, он прошел еще несколько ярдов, словно спринтер, пересекший финишную черту, и рухнул на землю.
Как только над головами разведчиков засвистели пули, выпущенные из пулемета Магуира, Джэнсон пополз к Хардэвею. Тот был ранен в нижнюю часть шеи, у правого плеча. Приподняв ему голову, Джэнсон со всей силой надавил обеими руками на пульсирующую рану, отчаянно пытаясь остановить фонтан крови.
— Благословенно имя Господне... — слабым голосом прошептал Хардэвей.
Джэнсону никак не удавалось пережать сосуд. Почувствовав, что его рубаха промокла насквозь от чего-то теплого и липкого, он наконец понял, в чем дело. На затылке Хардэвея чернело выходное отверстие пули, в опасной близости от позвоночника, откуда вырывалась струя яркой артериальной крови.
Собрав остатки сил, Хардэвей вдруг стряхнул со своей шеи руки Джэнсона.
— Джэнсон, брось меня. — Он попробовал крикнуть, но из его горла вырвался лишь сдавленный хрип. — Оставьменя!
Хардэвей отполз от него на несколько футов и приподнялся на руках, бессильно раскачивая головой, пытаясь разглядеть на фоне деревьев своих убийц.
И тут же автоматная очередь ударила в его диафрагму, швырнув на землю. Джэнсон увидел, что живот Хардэвея буквально разорван в клочья. О том, чтобы залечить такую рану, не может быть и речи. Один готов. Скольким еще не суждено будет вернуться?
Перекатившись по земле, Джэнсон притаился за кустом терновника.
Проклятье, они попали в засаду!
Вьетконговцы их ждали.
Джэнсон лихорадочно закрутил регулировочное кольцо прицела, настраивая его на густые заросли болотной травы и темнеющие на фоне неба пальмы. По тропинке прямо на него бежали три вьетконговца.
Противник решил ударить в лоб? Нет, быстро решил Джэнсон; скорее всего, шквальный огонь М-60 вынудил вьетконговцев переменить позицию. Через несколько мгновений послышались резкие шлепки пуль, ударяющих в землю рядом с ним.
Джэнсон быстро наводил прицел на все основные ориентиры. Вот она: убогая хижина на сваях, а прямо за ней вьетконговец, целящийся в него из АК-47 китайского производства. Маленький, проворный человечек. Именно он, скорее всего, выпустил очередь, сразившую Хардэвея.
В лунном свете Джэнсон разглядел раскосые глаза вьетконговца, а чуть ниже — дуло «калашникова». Он понял, что они заметили друг друга; недостаток точности «калашников» с лихвой наверстывал скорострельностью. Джэнсон увидел, как вьетконговец упер приклад в плечо, готовясь нажать на спусковой крючок; но и он сам уже поймал его грудь в перекрестие прицела. Через считанные секунды один из них будет мертв.
Вся вселенная сжалась для Джэнсона в три элемента: указательный палец, спусковой крючок, перекрестие прицела. В это мгновение это было все, что он знал, все, что было ему нужно.
Два толчка в плечо — два прицельных выстрела, — и маленький человечек с автоматом в руках повалился вперед. Но сколько их еще осталось?
— Вызволяйте нас отсюда, мать вашу! — связался по рации с базой Джэнсон. — Нам нужно подкрепление. Присылайте моторный катер, все что у вас есть, черт побери. Только живее!
—Секундочку, — ответил радист.
И тотчас же Джэнсон услышал голос командира.
— Как у вас, сынок, все в порядке? — спросил Демарест.
— Сэр, нас ждали! — воскликнул Джэнсон.
После непродолжительной паузы в наушниках снова затрещал голос Демареста:
— Разумеется, ждали.
— Но кактакое могло произойти, сэр?
— Считай это испытанием, сынок. Просто испытанием, которое должно показать, у кого из моих людей кишка тонка. — Джэнсону показалось, он слышит на заднем фоне хоралы. — Ты ведь не собираешься жаловаться мне насчет вьетконговцев, правда? Это же просто толпа подростков-переростков в пижамах.
Несмотря на знойную тропическую духоту, Джэнсон ощутил озноб.
— Сэр, откудаим стало известно?
— Если ты хотел узнать, как хорошо у тебя получается стрелять по бумажным мишеням, ты мог бы оставаться в учебном лагере Литтл-Крик, штат Вирджиния.
— Но Хардэвей...
— Хардэвей оказался слабым, — оборвал его Демарест. — Он не прошел испытание.
Голос Алана Демареста: «Он оказался слабым». Но Джэнсон выдержал испытание. И вот теперь, вздрогнув, он открыл глаза. Самолет коснулся бетонных плит взлетно-посадочной полосы.
Военно-морской флот Индии в течение многих лет объявлял Кэтчолл закрытой базой, входящей в зону безопасности, включающую в себя почти все Никобарские острова. Как только доступ сюда был открыт, Кэтчолл сразу же превратился в крупнейший перевалочный пункт. Транспортные «Геркулесы» то и дело садились и взлетали с этого выжженного солнцем овального клочка земли, затерявшегося в океане. Джэнсон знал, что Кэтчолл — одно из немногих мест на всем земном шаре, где никто и глазом не моргнет, увидев внезапное прибытие военной техники и снаряжения.
К тому же здесь никто и не думал соблюдать строгие формальности контроля границы суверенного государства. Сойдя с самолета, Джэнсон сразу же сел в джип и поехал в небольшой поселок, вытянувшийся вдоль западного берега острова. Его маленький отряд должен был собраться в сборном армейском домике унылого оливкового цвета, сооружении из листов гофрированного алюминия, закрепленных на изогнутых стальных ребрах. Фундамент и пол были бетонные, стены изнутри обшиты древесно-стружечными плитами. Неподалеку стояло другое такое же сборное сооружение, служившее складом. Фонд Свободы имел региональное отделение в Рангуне, поэтому была возможность заранее выслать людей, чтобы подготовить место встречи.
На Кэтчолле мало что изменилось с тех пор, когда Джэнсон использовал остров в качестве опорного пункта при проведении своих операций. Нанятый им армейский домик был одним из многих, имевшихся на острове. В свое время их поставили здесь индийские военные; теперь же они были переоборудованы под коммерческие цели или стояли заброшенные.
Тео Катсарис уже был на месте. Они с Джэнсоном тепло обнялись. Катсарис, по национальности грек, был любимцем Джэнсона. Весьма вероятно, это был самый талантливый специалист из всех, с кем ему доводилось работать. Джэнсона в нем беспокоило лишь одно: терпимость, больше того, аппетит к риску. Вообще-то, Джэнсон за годы службы в войсках специального назначения встречал немало бесшабашных парней, но у них было много общего. Как правило, родом из унылых городишек «Пояса ржавчины»[11], где их родственники и друзья влачили убогое, однообразное существование, они были готовы на все, лишь бы удрать от монотонного вколачивания заклепок — в том числе отправиться еще в один рейд по занятой вьетконговцами территории. Но у Катсариса было все, ради чего стоило жить, и в первую очередь, поразительно красивая жена. Очаровательного грека нельзя было не любить, хотя и жил он лишь сегодняшним днем. Одно только его присутствие поднимало боевой дух; Катсарис распространял вокруг себя солнечную ауру человека, с которым никогда не происходило ничего дурного.
Мануэль Гонвана находился в соседнем ангаре, но, узнав о прибытии Джэнсона, тотчас же поспешил к нему. Бывший полковник мозамбикских ВВС, Гонвана получил образование в Советском Союзе; ему не было равных в полетах на предельно малых высотах над горами, покрытыми тропическими джунглями. Жизнерадостный и аполитичный, он имел большой опыт борьбы с повстанцами, зарывшимися в окопы и укрывшимися в подземных бункерах. И еще в его пользу говорило то, что у него за плечами были сотни боевых вылетов на допотопных погремушках, которые только и могла позволить себе его бедная страна. Американские летчики, в большинстве своем обучавшиеся на новейших электронных тренажерах, привыкли к окружению цифровой авионики стоимостью в несколько миллионов долларов. В результате подсознательное чутье атрофировалось: они стали придатками к сложным машинам, превратившись из летчиков в специалистов информационных технологий. Но в этой операции Джэнсону будет нужен настоящий летчик. Гонвана мог разобрать двигатель «МиГа» швейцарским армейским ножом и голыми руками, потому что ему не раз приходилось это делать. Если у него будут инструменты, ради бога, так даже лучше; если нет — он обойдется без них. А если произойдет что-то чрезвычайное и потребуется аварийная посадка, Гонване к этому тоже не привыкать: при выполнении тех заданий, которые ему поручались, приличная взлетно-посадочная полоса являлась не правилом, а исключением.
Наконец, Джэнсон включил в свой маленький отряд Финна Андрессена, норвежца, бывшего офицера вооруженных сил своей страны, дипломированного специалиста в области геологии, обладавшего врожденным даром чувствовать землю. Андрессен разрабатывал системы безопасности для горнодобывающих компаний по всему миру. Он прибыл через час после Джэнсона, а вскоре вслед за ним появился и Шон Хэнесси, непоколебимый летчик-ирландец, мастер на все руки. В зависимости от собственного темперамента, старые знакомые приветствовали друг друга сердечными объятиями или тихими, сдержанными рукопожатиями.
Джэнсон посвятил своих людей в план нападения, вначале обрисовав его в самых общих чертах, а затем перейдя к подробностям и возможным непредвиденным ситуациям. Солнце тем временем краснело, увеличивалось в размерах и клонилось к горизонту, словно уступая силе тяжести, тащившей его в море. Для пятерых людей оно было гигантским циферблатом, напоминавшим о том, как мало времени у них осталось.
Разбившись на пары, они стали оттачивать план в мельчайших деталях, приводя замысел в соответствие с действительностью. Склонившись над складной деревянной скамейкой, Гонвана и Андрессен просматривали карты морских течений и воздушных потоков. Джэнсон и Катсарис изучали пластилиновый макет Штеенпалейс, Каменного дворца.
Тем временем Шон Хэнесси, слушая остальных, подтягивался, используя в качестве перекладины торчащий брус каркаса домика; это было одним из немногих развлечений, доступных ему в тюрьме «Уормвуд-Скрабс». Джэнсон озабоченно посмотрел на ирландца: как он, выдержит? Впрочем, не было никаких причин опасаться за него. Несмотря на бледность, Хэнесси казался здоровее, чем прежде. Джэнсон устроил ему короткое испытание и остался доволен физическим состоянием ирландца.
— Несомненно, ты сознаешь, — обратился к Джэнсону Андрессен, отрываясь от карт, — что только в Каменном дворце находится не меньше ста человек. Ты уверен, что у нас достаточно людей?
— Более чем достаточно, — ответил Джэнсон. — Если бы мне были нужны пятьсот гуркхов, я бы непременно их затребовал. Если бы можно было обойтись меньшим количеством народу, я не стал бы никого беспокоить напрасно. Чем меньше людей, тем меньше непредвиденных осложнений.
Отставив пластилиновую модель, Джэнсон перешел к исследованию подробных чертежей. Ему было известно, что эти чертежи дались огромным трудом. Их составили за последние сорок часов лучшие архитекторы и инженеры, собранные Фондом Свободы. В распоряжении специалистов были подробные описания тех, кому приходилось бывать во дворце, многочисленные старые фотографии и даже свежие снимки со спутников. Кроме того, были изучены архивы голландского колониального владычества. Люди Новака заверили Джэнсона, что считают план «вполне достоверным» в большинстве деталей. Но они также предупредили, что некоторые места, в основном относящиеся к мало используемым частям строения отображены с «меньшей степенью достоверности», а отдельные детали являются «предположительными» и «приблизительными».
«Малодостоверно». «Приблизительно». Увы, Джэнсону слишком часто приходилось слышать эти слова.
Однако какой у него выбор? Карты и модель — это все, что v них есть. Резиденция голландского генерал-губернатора была переделана из крепости, построенной на скале, поднявшейся на триста футов над уровнем моря. Стены из известняка толщиной пять футов должны были выдерживать попадания ядер португальских линейных кораблей минувших веков. Над обращенными к морю стенами возвышались башни, с которых можно было вести огонь по неприятельским шхунам и корветам.
Все те, кого собрал Джэнсон в сборном домике, прекрасно понимали, что поставлено на карту. Понимали, с какими препятствиями им придется столкнуться, чтобы остановить машину, приведенную в действие Халифом. И не будет никакого смысла в том, что они добавят к жизни Петера Новака свои собственные.
Пришла пора сделать последние наставления. Джэнсон встал; переполнявшее его возбуждение не позволяло ему усидеть на месте.
— Так, Андрессен, — сказал он, — давай поговорим об особенностях рельефа.
Рыжебородый норвежец развернул большие листы карт и провел длинным пальцем вдоль горного массива с самой высокой точкой, пиком Пикуру Такала, достигающим почти десяти тысяч футов, а затем по плато, выложенному глинистым сланцем и гнейсом. Указав на муссоны, дующие с северо-запада, Андрессен похлопал ладонью по крупномасштабной карте Адамовой горы.
— Эта территория освоена совсем недавно. Нам вряд ли придется столкнуться с совершенными системами охраны и наблюдения. Но подходы ко дворцу защищены самой природой.
— Рекомендуемый маршрут подлета?
— Над джунглями Никалы, если Буревестник не возражает.
Это было заслуженное прозвище Гонваны, отмечающее его умение вести самолет, почти касаясь земли, как летает над гребнями волн буревестник.
— Буревестник не возражает, — ответил Гонвана, приоткрывая рот и в зловещей усмешке демонстрируя зубы цвета слоновой кости.
— Далее, — продолжал Андрессен, — если мы сможем продержаться приблизительно четыре часа, нам практически гарантирована сплошная облачность. Что, естественно, очень желательно с точки зрения обеспечения секретности.
— Ты имеешь в виду прыжок с большой высоты сквозь сплошную облачность? — спросил Хэнесси. — Вслепую?
— Прыжок веры, — подтвердил норвежец. — Это как религия. Как объятия Господа Бога.
— Бегорра, я считал, мы коммандос, а не самоубийцы, — выругался Хэнесси. — Скажи мне, Пол, и какой дурак, черт побери, согласится выполнить этот прыжок?
Ирландец с искренним беспокойством обвел взглядом своих товарищей.
Джэнсон посмотрел на Катсариса.
— Ты, — сказал он греку. — И я.
Некоторое время Катсарис молча смотрел на него.
— Это я как-нибудь переживу, — наконец сказал он.
— Твоими бы устами, — усмехнулся Хэнесси.
Глава четвертая
Укладка парашюта — своего рода ритуал, священнодействие. К тому времени как новичок покидает лагерь подготовки парашютистов, этот обряд уже успевает укорениться в нем так же прочно, как привычка чистить зубы и мыть руки.
Укладывать свои парашюты Джэнсон и Катсарис удалились в соседний ангар. Первым делом они расстелили купола и стропы на просторном бетонном полу и попрыскали силиконовой смазкой на вытяжное кольцо, карабины и пряжки. Следующие действия выполнялись автоматически. Купол был сшит из черного нейлона, обладающего нулевой пористостью. Плюхнувшись на сложенный парашют, Джэнсон принялся кататься по складкам, выдавливая из них воздух. Затем он распрямил управляющие стропы и обхваты и сложил сплющенный купол, обеспечивая его последовательное раскрытие, следя за тем, чтобы стропы находились с внешней стороны складок. После чего, наконец, Джэнсон убрал парашют в черный ранец и, выдавив оставшийся воздух через наружный шов, вставил защелку в кольцо.
Катсарис своими ловкими, проворными пальцами управился вдвое быстрее.
— Предлагаю бегло осмотреть оружие, — предложил он, поворачиваясь к Джэнсону. — Предлагаю заглянуть на барахолку.
Неписаный закон отряда — каждый боец готов рисковать своей жизнью, чтобы помочь товарищу. Особое значение имеет безоговорочное равенство всех; любое предпочтение может привести к катастрофическим последствиям. Поэтому, когда его люди собирались вместе, Джэнсон говорил с ними резко и при этом дружелюбно. Но даже среди элиты есть своя элита — и даже в самом внутреннем круге совершенства есть избранный, золотой мальчик.
В свое время, почти тридцать лет назад, таким человеком был сам Джэнсон. Уже через пару недель после того, как он попал в учебный лагерь «Морских львов» в Литтл-Крике, Алан Демарест выделил его из всех новобранцев и перевел в отряд отборных, живших по особо строгому распорядку и все свое время посвящавших совершенствованию боевых навыков. Этот отряд редел и редел — один за другим товарищи Джэнсона, не выдержавшие жесточайшего режима подготовки, отсеивались, — пока в конце концов Демарест не оставил его одного для интенсивных занятий один на один.
Твои пальцы — это оружие! Ничем их не стесняй. Половина способностей воина заключена в его руках.
Не нажимай на вену, нажимай на нерв! Запомни все болевые точки так, чтобы ты мог находить их пальцами, а не глазами. Не смотри — чувствуй!
Я заметил твою каску над краем окопа. Ты мертв, мать твою!
Не видишь выхода? Не спеши, взгляни на вещи по-другому. Ты должен увидеть двух белых лебедей вместо одного черного. Увидеть кусок пирога вместо пирога, от которого отрезали кусок. Сложи куб Некера[12] внутрь, а не наружу. Стремись к целостности натуры, мальчик. Это сделает тебя свободным. Само по себе одно оружие тут ничего не решит. Пошевели мозгами, чтобы выпутаться из этой дыры.
Да! Преврати того, кто на тебя охотится, в твою добычу! Молодец!
И вот так один легендарный воин сотворил другого. В свою очередь, Джэнсон, несколько лет назад впервые встретив Тео Катсариса, сразу все почувствовал — просто почувствовал,как когда-то раскусил его Демарест.
Однако каким бы одаренным ни был Катсарис, никакие боевые навыки не могли заменить узы преданности, закаленные временем; дружба Джэнсона с Катсарисом выходила далеко за рамки совместной операции. Их объединяли общие воспоминания и взаимные обязательства. Они говорили друг с другом с прямотой и искренностью, но только когда оставались наедине.
Джэнсон и Катсарис прошли в дальний угол склада, куда сложили оружие, доставленное несколько часов назад Фондом Свободы. Катсарис принялся быстро разбирать и собирать отобранные пистолеты, автоматы и пулеметы, убеждаясь, что все детали смазаны, но не чересчур обильно: сгорающая при стрельбе избыточная смазка образует облачка дыма, что может выдать местонахождение стрелка, как зрительно, так и по запаху. Некачественно сбалансированные стволы слишком быстро перегреваются. Все петельные соединения должны ходить туго, но не слишком. Магазины должны легко вставать на место, но при этом надежно держаться. Складывающиеся приклады, как, например, у пистолета-пулемета МП-5К, должны складываться без усилий.
— Тебе не надо объяснять, почему я на это пошел, — сказал Джэнсон.
— По двум причинам, — ответил Катсарис. — Однако, хотя это спорно, именно по этим причинам ты не должен был соглашаться.
Пока он говорил, его руки непрерывно двигались, и позвякивание и лязг оружейной стали образовывали своеобразный ритмический контрапункт разговора.
— Ну а ты на моем месте?
— Поступил бы точно так же, — сказал Катсарис. Почувствовав запах излишне обильной смазки, он поднес к носу ствольную коробку карабина. — Военное крыло Харакат аль-Мукаама аль-Исламийя успело завоевать себе дурную репутацию тем, что никогда не возвращает похищенную собственность.
«Похищенная собственность» — заложники, особенно те, кто подозревается в связях с американской разведкой. Несколько лет назад в ливанском городе Бааклине Джэнсона захватили исламские экстремисты. Первоначально они, приняв о легенду за чистую монету, решили, что к ним в руки попал американский бизнесмен, однако последовавшая за похищением реакция, причем на самом высоком уровне, зародила у них подозрения. Переговоры быстро зашли в тупик, что повлекло обострение внутренней борьбы между различными группировками экстремистов. И лишь своевременное вмешательство третьей силы, Фонда Свободы, заставило их изменить свои планы. Пробыв в плену двенадцать дней, Джэнсон был совершенно неожиданно выпущен на свободу.
— Мы даже не можем сказать, принимал ли Новак личное участие, вообще был ли в курсе событий, — продолжал Катсарис. — Но это его фонд. Следовательно, мы обязаны этому человеку твоей жизнью. И вот к тебе приходит эта дама и говорит, что пришла пора расплатиться за Бааклину. Тебе ничего не оставалось, кроме как согласиться.
— С тобой я всегда чувствую себя раскрытой книгой, — улыбнулся Джэнсон, и в уголках его глаз появилась паутинка морщинок.
— Да, зашифрованная никому не известным ключом. Скажи мне вот что. Как часто ты вспоминаешь Хелен?
Карие глаза профессионального солдата наполнились удивительной теплотой.
— Каждый день, — ответил Джэнсон.
— Она была просто волшебной, правда? Всегда казалась такой свободной.
— У нее был свободный дух, — сказал Джэнсон. — Моя полная противоположность.
Катсарис сунул щетку с мягкими нейлоновыми волосками в ствол автоматической винтовки, проверяя его на наличие царапин, нагара и других скрытых дефектов, затем посмотрел Джэнсону прямо в глаза.
— Пол, ты как-то сказал мне одну мудрую вещь. Много лет назад. Сейчас я собираюсь повторить ее тебе. — Он положил другу руку на плечо. — Мести не существует.До крайней мере, на этом свете. Это все чушь из романов. В нашем мире есть нападения и ответные удары, и снова ответные удары. Ну а чистенькая месть, отмывающая все пятна с сердца, — это вымысел, ее не существует.
— Знаю.
— Пол, Хелен нет в живых. — Значит, вот почему она не отвечает на мои звонки.
Такой мрачной шуткой Джэнсон попытался скрыть мир своей боли, но не слишком успешно.
Не отводя взгляда, Катсарис крепче сжал его плечо.
— Ее не вернуть назад ничем — ничем.Делай с кагамскими фанатиками что хочешь, но не забывай об этом.
— С тех пор минуло уже пять лет, — тихо промолвил Джэнсон.
— Ты ощущаешьэти пять лет?
Ответ был произнесен едва слышным шепотом.
— Мне кажется, это было только вчера.
Не так командир разговаривает со своими подчиненными. Так человек говорит с тем, ближе кого у него никого нет на всем белом свете, с тем, кто никогда не солжет. Джэнсон шумно вздохнул.
— Ты опасаешься, что я обезумею от жажды мести и обрушу гнев Господень на террористов, убивших мою жену.
— Нет, — сказал Катсарис. — Я боюсь, что где-то глубоко в подсознании ты считаешь, что сотрешь все написанное, почтишь память Хелен тем, что сам падешь от их руки.
Джэнсон возбужденно покачал головой, но у него мелькнула мысль, нет ли правды в словах Катсариса.
— Мы не собираемся умирать сегодня, — произнес он. Оба прекрасно понимали, что это лишь ритуальная фраза, призванная укрепить уверенность в собственных силах, а не отражение реальной вероятности.
— По иронии судьбы, Хелен искренне сочувствовала кагамцам, — помолчав, сказал Джэнсон. — Конечно, не террористам, не ФОКу, а простым людям, помимо своей воли оказавшимся втянутыми в этот кровавый водоворот. Если бы она не погибла, то сейчас наверняка была бы рядом с Новаком, пытаясь достичь какого-либо мирного соглашения. Нет спору, Халиф является архиманипулятором, но он существует потому, что на Ануре чересчур много настоящих страданий, которыми можно манипулировать.
— Если мы направляемся туда для того, чтобы осуществить социальную перестройку общества, нас снабдили не тем оборудованием. — Тео провел кончиком большого пальца по лезвию ножа, проверяя, насколько оно острое. — К тому же Петер Новак уже попробовал, и вот куда это его завело. Нас ждет чистая игра «пришел-ушел». Проникновение и освобождение.
Джэнсон кивнул.
— Если все пойдет как предусмотрено, мы проведем на Ануре в общей сложности сто минут. С другой стороны, если мы собираемся встречаться с этими людьми, возможно, будет очень кстати знать, кто они такие.
— Если дело дойдет до этого, — мрачно пошутил Катсарис, — это будет означать, что к черту пошло все, что только могло пойти.
— Я ничего не имею против того, чтобы прокатиться на этой крошке, — с восхищением причмокнул Гонвана.
Он, Джэнсон и Хэнесси стояли в темном ангаре, давая глазам привыкнуть к полумраку после ослепительного солнечного света.
Самолет-амфибия «БА-609», оснащенный пропеллерами с изменяемым углом, сменил снятый с вооружения «Оспрей»; подобно своему предшественнику, он мог, как вертолет, осуществлять вертикальный взлет и посадку, а затем, поднявшись в воздух и переведя лопасти в горизонтальное положение, летать как обычный самолет. Компании «Белл» и «Аугуста», признанные производители авиационной техники, сделали фюзеляж данного образца не из стали, а из особо прочной литой резины. В результате получился исключительно легкий летательный аппарат, способный пролететь на литре горючего значительно больше, чем любая серийная модель, — вчетверо больше. От его универсальности в большой степени зависел успешный исход операции.
Гонвана погладил матовую поверхность фюзеляжа.
— Красавец!
— И невидимка, если боги будут на нашей стороне, — добавил Джэнсон.
— Я помолюсь своим предкам, — весело заявил Гонвана.
Закоренелый атеист, обучавшийся в Москве, он был невосприимчив к любым формам религии, как к туземным, так и к принесенным миссионерами.
—Бак наполнен доверху. Если ты не слишком растолстел с тех пор, как мы работали вместе в последний раз, как раз хватит, чтобы слетать туда и вернуться назад.
— Слушай, горючего будет в обрез. — Глаза мозамбикца стали серьезными.
— У нас нет другого выхода. Не я выбирал время, не я выбирал место. Можно сказать, всю музыку заказывает ФОК. А я просто пытаюсь импровизировать, как могу. Сейчас мы обсуждаем не тщательно продуманный и взвешенный план. Скорее что-то вроде: «Эй, братва, давайте-ка устроим хорошее представление».
— Мики Руни и Джуди Гарленд[13] на сеновале, — угрюмо вставил Хэнесси.
— Да еще с вагоном взрывчатки.
Северное побережье Ануры изгибается подобно огромному серпу с глубокой впадиной посредине. Восточная долька, в основном покрытая джунглями, практически безлюдна. Гонвана вел самолет на бреющем полете над джунглями Никалы. Оказавшись над морем, «БА-609» круто взмыл вверх, задрав нос под углом сорок градусов.
Несмотря на непрерывные повороты, наборы высоты и снижения, Гонвана вел самолет необычайно плавно. Опытный летчик словно предчувствовал воздушные течения и заранее предпринимал соответствующие меры. Пропеллеры, переведенные в горизонтальное положение, издавали ровный шум, нечто среднее между жужжанием и ревом.
Андрессен и Хэнесси, став частью экипажа, находились в кабине вместе с Гонваной, обеспечивая навигационную поддержку: двое парашютистов, отделенные от них переборкой, сидели жестких скамьях в хвостовой части самолета. Предоставленные сами себе, Катсарис и Джэнсон в последний раз проверяли снаряжение и просто разговаривали друг с другом.
Через полчаса полета Катсарис, сверившись со своими противоударными часами «Брайтлинг», проглотил стомиллиграммовую таблетку провигила. Это средство было призвано перестроить суточные ритмы его организма, обеспечив остроту чувств в ночной период, избежав при этом ощущения чрезмерной самоуверенности, неизбежного при использовании обычных амфитаминов. До места назначения оставалось еще больше двух часов полета. Максимальный эффект от провигила будет как раз во время проведения операции. Затем Катсарис принял еще одну маленькую таблетку, прохолинергик, препятствующий потоотделению.
Он указал на две толстые черные алюминиевые трубки, которые Джэнсон держал у уха.
— Ты действительно полагаешь, что это поможет?
— Не сомневаюсь, — ответил тот. — Только бы газовая смесь не испарилась. Энергия из этих малышек буквально бьет ключом. Совсем как из тебя.
Катсарис протянул ему упаковку провигила.
— Не хочешь таблетку?
Джэнсон покачал головой. Катсарис знает, что делает, но Джэнсону было прекрасно известно, что одни и те же препараты оказывают разное побочное действие на разных людей, поэтому он категорически отказывался принимать незнакомое средство.
— Тео, расскажи, — сказал Джэнсон, отстраняя таблетки и снова доставая чертежи, — как поживает твоя милая?
Теперь, когда они остались вдвоем, он снова обращался к своему другу по имени.
— Милая? Она знает, что ты ее так зовешь?
— Слушай, я познакомился с ней раньше тебя. Красавица Марина!
Катсарис рассмеялся.
— Ты даже не представляешь себе,какая она красивая. Мало ли, что вы с ней встречались, — это было давно. А сейчас Марина прямо-таки лучится красотой!
Он произнес последнее слово с особым выражением.
— Подожди-ка, — встрепенулся Джэнсон. — Неужели она...
— Ну, еще на ранней стадии. Только первый триместр. По утрам легкое недомогание. А в остальном у нее все просто замечательно.
У Джэнсона мелькнуло перед глазами лицо Хелен, и его сердце словно стиснула гигантская рука.
— А мы ведь правда красивая пара, да? — с деланым самодовольством похвастался Катсарис.
Однако он был прав на все сто. Тео и Марина Катсарисы принадлежали к любимцам Господа. Оба отличались безукоризненными пропорциями телосложения, какие можно встретить только среди уроженцев Средиземноморья. Джэнсон вспомнил неделю, проведенную у них дома в Миконосе, — в особенности тот день, когда они встретили заносчивую директрису парижского салона моды, охотившуюся на непреходящую красоту миниатюрных купальников, белого песка и лазурного моря. Француженка решила, что Тео и Марина фотомодели, и захотела узнать у них, в каком рекламном агентстве они работают. Она видела перед собой лишь ровные белоснежные зубы, гладкую оливковую кожу, блестящие черные волосы — и то, что такие внешние данные не оказались востребованы каким-либо коммерческим предприятием, показалось ей вопиющим расточительством природных богатств.
— Значит, ты скоро станешь отцом, — сказал Джэнсон. Тепло, нахлынувшее на него при этом известии, быстро остыло.
— Похоже, ты не слишком рад, — заметил Катсарис. Джэнсон ответил не сразу.
— Ты должен был меня предупредить.
— Зачем? — небрежно бросил Тео. — Это же Марина беременна, а не я.
— Ты сам все прекрасно понимаешь.
— Честное слово, мы собирались сообщить тебе в самое ближайшее время. Больше того, мы надеялись, что ты станешь крестным отцом.
Голос Джэнсона наполнился чуть ли не злостью.
— Ты должен был меня предупредить заранее. Тео пожал плечами.
— Ты считаешь, что будущему папочке нельзя рисковать. А я считаю, Пол, что ты напрасно беспокоишься. Меня еще не убили. Слушай, я прекрасно сознаю, на какой риск иду.
— Я самне знаю, на какой риск мы идем, черт побери! Вот в чем дело. От нас мало что зависит.
— Ты не хочешь, чтобы мой малыш остался сиротой. И знаешь что — я тоже этого не хочу. Я собираюсь стать отцом, и эта мысль меня бесконечно радует. Но это событие никак не повлияет на мой образ жизни. На то, кто я такой. Марина это понимает. И ты понимаешь — именно поэтому ты и пригласил меня.
— Сомневаюсь, что я пригласил бы тебя, если бы догадывался...
— Я имел в виду не этот раз. Я говорил о прошлом. Об Эпидаврусе.
Это случилось всего восемь лет назад, когда подразделение греческой армии в количестве двадцати человек проводило занятия в полевых условиях под наблюдением Отдела консульских операций. Цель занятий состояла в том, чтобы научить греков эффективно бороться с контрабандой стрелковым оружием, осуществляемой греческими торговыми судами. Для учений был выбран наугад корабль, находящийся в нескольких милях от берега в районе Эпидавруса. Однако по прихоти судьбы оказалось, что этот корабль битком набит наркотиками. Что хуже, на борту находился турецкий наркобарон в сопровождении хорошо вооруженной личной охраны. Невезение плюс недопонимание привели к тому, что события стремительно приняли самый дурной оборот. Не имеющие боевого опыта люди обеих сторон запаниковали: наблюдатели из отдела Кон-Оп могли все видеть и слышать — с помощью цифрового телескопа и прослушивающих устройств, закрепленных на скафандрах аквалангистов, — сознавая с мучительной болью, что они находятся слишком далеко и не могут вмешаться, не поставив под угрозу жизнь греческих солдат.
Джэнсон, следивший за происходящим с борта небольшого фрегата, стоящего на якоре в полумиле от турецкого судна, с ужасом наблюдал за катастрофическим разворотом событий; больше всего ему запомнились двадцать насыщенных напряженностью секунд, в течение которых все могло повернуть в ту или в другую сторону. Две группы вооруженных людей, приблизительно равные по численности, застыли друг напротив друга. Каждый был готов выстрелить первым, чтобы максимально повысить свои шансы остаться в живых. Но как только в дело вступит автоматическое оружие, уцелевшие люди противоположной стороны не будут иметь другого выхода, кроме как открыть ответный огонь. Эта самоубийственная «честная схватка» запросто могла привести к полному уничтожению всех участвовавших в ней. В то же время не было никакой надежды на то, что телохранители-турки пойдут на попятную: их товарищи сочли бы такой поступок предательским отречением, за которое может быть только одно наказание — смерть.
— Не стреляйте! — вдруг крикнул молодой грек.
Он положил свое оружие на палубу, однако его движения выдавали не страх, а презрение. Джэнсону был хорошо слышен его голос, доносившийся из наушников с металлическим призвуком.
— Кретины! Болваны! Идиоты! Мы работаем на вас!Турки разразились громким хохотом, однако эта фраза была настолько странной, что они потребовали разъяснений. Разъяснение последовало тотчас же — смесь вымысла с действительностью, блестящим образом сочиненная на ходу, изложенная спокойно и уверенно. Молодой грек упомянул имя могущественного турецкого наркомагната Орхама Мюрата, к картелю которого принадлежал находившийся на борту корабля торговец. Он объяснил, что командование поручило их отряду досматривать подозрительные суда, но Мюрат щедро платит им за то, чтобы его корабли пропускали беспрепятственно.
— Это щедрый, очень щедрый человек, — говорил греческий офицер, и в его голосе звучали почтительность и алчность. — Мои дети не перестают благодарить его за то, что едят три раза в день. Что нам платит правительство? Ха!
Остальные греки сначала молчали, но их поведение было истолковано как трусость и смущение. Затем они начали кивать, осознав, что командир лжет ради их же блага. Опустив оружие, они стояли потупясь, всем своим видом показывая, что с их стороны не исходит угрозы.
— Если ты лжешь... — прорычал предводитель турецких телохранителей.
— Мы только просим вас ни в коем случае не говорить о случившемся по радио — наше начальство прослушивает переговоры всех судов, находящихся в территориальных водах, а ваши шифры нам известны.
— Ложь! -рявкнул седовласый турок.
Это был сам наркобарон, поднявшийся на палубу.
— Поверьте, я говорю правду! Нам помогли американские специалисты. Если вы хотите передать о случившемся по радио, то лучше сразу расстреляйте нас, потому что, когда мы вернемся, нас и так казнят за предательство. Больше того, умоляюв этом случае расстрелять нас, прямо здесь и сейчас. В этом случае командование решит, что мы погибли геройской смертью, и наши семьи получат пенсию. Ну а насчет того, насколько щедр будет Орхам Мюрат к вашимвдовам и детям, когда узнает, что вы сорвали операцию, на проведение которой он потратил столько времени и денег, — это уж вы сами решайте.
Наступила долгая, напряженная тишина. Ее нарушил торговец.
— Твои россказни нелепы! Если ваше командование прослушивает все наши переговоры...
Читать бесплатно другие книги:
