Окраина Литтл Бентли
– Ну вот, видишь… А это помогло бы привлечь клиентуру. Я мог бы помочь связаться с местными певцами. Или поэтами, пишущими в ковбойском жанре. Или, чем черт не шутит, с какими-нибудь клубными актерами, которые до этой части света и не доезжали никогда раньше.
– А тебе это зачем? – спросил Пол.
– Считай это инвестициями, – с улыбкой пожал плечами Грегори.
– Или желанием пресыщенного богатея… Ну хорошо, богатея, по стандартам Макгуэйна. – Пол кивнул и посмотрел на Одда: – Нам бы это не помешало. Стулья и столы можно сдвинуть к восточной стене, а на их месте ты построишь небольшую эстраду…
– Я готов оплатить материалы, – вмешался Грегори. – И вашу работу, – продолжил он, посмотрев на Одда. – Можно купить приличный свет, микрофон и звук.
– Всё в наших руках, – ответил старик.
– Тут есть определенный потенциал, – согласился Пол, и Грегори показалось, что он услышал в голосе друга нотки заинтересованности. – В городе никто не выступает живьем.
– Даже если мы подпишем какой-то местный талант, то к тебе явятся его родственники и друзья, чтобы посмотреть на него. Это по крайней мере. Бери двойную цену и не парься!
– Это может сработать… А вдруг ты спасешь меня от банкротства? – Пол нахмурился и протянул руку Грегори: – Договорились!
Тот хотел было немедленно отправиться в кафе, но перед Полом с Оддом стояло пиво, и ни один из них не торопился уходить. Они взволнованно обсуждали необходимые изменения и способы соединения кафе со сценой – Одд даже попросил у бармена карандаш и стал что-то писать на салфетке.
Через десять минут обсуждения планов, которые с каждой минутой становились все грандиознее, Грегори был вынужден напомнить им, что у них должен быть какой-то бюджет, за который нельзя выходить. Пол встал, извинился и прошел в туалет, который располагался в глубине бара.
Какое-то время Грегори и Одд молча попивали свои напитки.
– А вы давно здесь живете? – поинтересовался Грегори.
– Всю жизнь.
– А вы случайно не знаете, что произошло с Меганами? С теми, кому раньше принадлежал наш дом?
Одд нахмурился.
– Они что, переехали или…
– Они все умерли, – ответил старик.
Грегори моргнул и уставился на него.
– Билл Меган расстрелял всю свою семью. Убил их всех, а потом застрелился сам. – На его следующий вопрос Одд ответил прежде, чем Грегори его задал: – В спальнях. Пока они спали.
Грегори почувствовал, что ему необходимо выпить. Он заказал одно пиво, потом, не останавливаясь, второе и, наконец, третье.
– Так ты живешь в доме Меганов? – переспросил Пол после того, как вернулся из туалета и Одд все ему рассказал. – Смело, – присвистнул он.
– Не знаю, смело это или нет. Я просто ничего об этом не знал.
– И кто же продал тебе этот дом? – с отвращением спросил Одд. – Хотя подожди – сам догадаюсь… Колл. Колл Картрайт.
Грегори кивнул.
– Это противоречит законам штата Аризона. Продавец обязан информировать покупателя о том, что в доме произошло убийство, но Колл продаст собственную сестру людоедам, если только унюхает прибыль, так что меня это не удивляет… – Одд прищурившись посмотрел на собеседника. – Знаешь, ты можешь подать в суд на этого ублюдка. Разорвать контракт. Если ты не хочешь этот дом, то можно…
– Да нет, хочу.
– Почему, черт возьми? – Пол продолжал хмуриться.
– Понимаешь, прежде всего – мы только в него въехали и устроились. Мне не хочется опять заниматься поисками дома, еще раз переезжать и опять переживать весь этот стресс. И потом – в привидения я не верю…
– А кто верит? – поинтересовался Пол. – Но просто как подумаю, что все это происходило там, где спят твои дети, где твоя жена принимает ванну, где вы вместе завтракаете по утрам… Я бы только об этом и думал. Я человек не суеверный, не сомневайся, но это не значит, что я хочу купить холодильник Джеффри Дамера[30] и хранить в нем молоко. Это какое-то извращение.
– Кстати, именно из-за этого последние владельцы оттуда съехали, – добавил Одд. – Они стали слышать звуки.
– Звуки?
– Не знаю, что это было – то ли их воображение, то ли еще что-то, – но они говорили, что посреди ночи раздавались какие-то звуки и голоса. То ли это были настоящие привидения, то ли их воображение играло с ними эти шутки, но они так и не смогли там остаться… – Старик помолчал. – Иногда демоны в голове много страшнее демонов настоящих.
– Мы ничего такого не слышали, – парировал Грегори.
– Пока, – улыбнулся Одд. – Только пока.
– Хм… Признаюсь, что это не совсем то, что мне хотелось бы услышать, и мне было бы гораздо спокойнее, если б никто мне об этом не сказал. Но я не собираюсь паниковать, дергаться и уничтожать свою собственную жизнь из-за этих глупостей. Черт возьми, в любом старом доме были свои покойники.
– И тем не менее… – сказал Пол.
– Тогда держи это про себя, – посоветовал Одд. – Не говори своим близким. Это мой тебе настоятельный совет. Меньше знаешь – крепче спишь.
Грегори кивнул и вспомнил, как его мать благословляла дом, чтобы изгнать из него злых духов, прежде чем они вошли внутрь.
– Может быть, – задумчиво произнес он. – Может быть, вы и правы…
II
Молоканская община устроила вечеринку и барбекю с шашлыком и стейками по случаю окончания лета. Грегори общался с людьми, которых не видел целую вечность, – в основном это были родители его школьных друзей, единственные русские, еще живущие в этом городке. Его мать была на седьмом небе от счастья. Все время в центре внимания, она смеялась счастливым смехом и громко разговаривала. Такой оживленной Джулия ее никогда не видела.
Сама Джулия чувствовала себя немного не у дел. Она улыбалась, болтала и притворялась, что ей хорошо, но правда состояла в том, что она никогда не любила подобные сборища, а неписаное правило молокан гласило, что любой сговор, помолвка, свадьба, похороны или вечер, устраиваемый или самим членом общины, или в его честь, должен посещаться всеми членами братства. Против этого Джулия всегда внутренне возражала. Даже будучи еще ребенком в Лос-Анджелесе, она не получала удовольствия от подобных сборищ и всегда старалась их избежать, а сейчас, в самом захолустье Аризоны, среди людей, которых она совсем не знала и с которыми не собиралась общаться в будущем, все это было особенно неприятно.
Детям все это тоже не очень нравилось. Других детей или тинейджеров на встрече не было, поэтому Саша, Адам и Тео держались вместе, стоя на самом краю небольшого двора. Держа еду на бумажных тарелках и общаясь друг с другом, они с тоскою поглядывали на свободу, лежащую за оградой молельного дома. Кроме того, что большинство участников были стариками, они еще и говорили только по-русски, и Джулия ясно видела, что ее дети измучились и ждут не дождутся, когда же это все закончится. Особенно Саша.
Она понимала, что они должны были чувствовать – она сама ощущала себя точно так же, – но сегодняшний день был не их днем, это был день матери Грегори, и самое малое, что они могли для нее сделать, – это быть вежливыми и терпеть. Через несколько часов все должно закончиться.
Посреди двора, на одиноком столике для пикника, стоял громадный медный самовар. Джулия подошла к нему, чтобы налить себе чая. Она помнила, как, будучи ребенком, строила мост через чашку, используя кубики сахара, расставляя их в ряд и закрепляя сахарным же клином, а потом растворяла его, поливая горячим чаем. Это было почти обязательным умением для всех русских детей, и она научила этому своих собственных, хотя они не очень любили чай, и радость от этого умения очень быстро сошла на нет.
Грегори подошел, потерся об нее плечом и тоже налил себе чай.
– Все в порядке? – спросил он.
– Все прекрасно, – ответила Джулия.
– Мы смотаемся, как только люди начнут расходиться, – рассмеялся Грегори.
– Да все в порядке. – Она покачала головой. – Пусть твоя мать наслаждается.
– Уверена?
– Я готова держаться до самого конца. Все, что угодно, ради единства семьи.
– Спасибо тебе. – Грегори быстро поцеловал ее. – С меня причитается.
– Вечером можешь расплатиться, – улыбнулась Джулия.
– С удовольствием, – ответил он с улыбкой, слегка сжав ее за плечи.
Грегори допил чашку, налил себе новую и пригласил жену познакомиться с Семеном Конвовым, лучшим другом своего отца. Она прошла вместе с ним через двор к тополю, под которым стояла группа стариков, наслаждавшихся шашлыком. Последовали представления, несколько вежливых вопросов, а потом разговор перешел на дела общины, и Джулия, извинившись, вернулась к самовару. Пить ей больше не хотелось, но самовар был расположен в самом центре происходившего, и с этой точки она легко могла наблюдать за всеми участниками вечера. Женщина увидела трех старух, стоявших группой у изгороди. Разговаривая, они прикрывали рты ладонями, и было ясно, что они сплетничают. Еще она увидела старика с бородой до пояса, который был, по-видимому, пьян и громко критиковал и русское, и американское правительство за воображаемый урон, причиненный ему и его семье. Группа мужчин, собравшись возле барбекю, о чем-то спорила, но Джулия не могла понять о чем.
Из дверей молельного дома выплыла мать Грегори в сопровождении Якова Петровина. Эти двое спустились по ступенькам, прошли мимо барбекю, и все это время Джулия наблюдала, как проповедник увивается вокруг ее свекрови. Хотя она и говорила Грегори, что у него паранойя, но сейчас стала пересматривать свое отношение к происходящему. А ведь Грегори прав, подумала она. Проповедник действительно запал на его мать и сейчас делает отчаянные попытки вновь разжечь огонь тех отношений, которые прекратились много-много лет назад.
Джулия понимала, что должен был ощущать Грегори, но со своей стороны считала это очень милым, когда старики опять вступали в романтические отношения в столь позднее время. Хотя в этом присутствовала и какая-то грусть. Было видно, что в жизни Якова Петровина так никого и не было и что возвращение ее свекрови было для него недостижимой мечтой, неожиданно ставшей реальностью.
Как раз в этот момент мать Грегори взглянула на свою невестку. Их взгляды встретились, и обе немедленно в смущении отвели глаза в сторону.
Наконец вечеринка подошла к концу. Пары стали уходить, пьяных проводили к машинам и развезли по домам, а остатки еды отнесли в молельный дом.
Джулия и Грегори стояли вместе с детьми и прощались с уходившими, благодаря их за этот прием в честь их возвращения в Макгуэйн. Они были вежливы, и все остальные были вежливы с ними, но в том, как с ними общались, чувствовалась сдержанность, и было заметно некоторое расстояние, которое существовало между ними и членами общины. Джулия и раньше заметила это, но сначала отнесла это на счет своей собственной нелюбви к подобного рода мероприятиям, но теперь ей стало понятно, что молокане города Макгуэйна вели себя… несколько таинственно.
Да, именно. Они вели себя так, будто что-то знали или участвовали в каком-то заговоре, о чем не имели права рассказывать ни ей, ни членам ее семьи. Джулия знала, что молокане по сути своей любят все таинственное. Это выглядело естественно для представителей меньшинства, подвергавшегося гонениям. Ее собственная семья всегда с опаской и подозрением отвечала на вопросы относительно их вероисповедания или этнической принадлежности. Но здесь это было нечто другое. Здесь присутствовала еще какая-то особенность, характерная только для этих людей и этого места, и, хотя скорее всего в этом не было ничего особенного или опасного, она тем не менее чувствовала себя тревожно.
Грегори пошел за матерью. Та была занята тем, что договаривалась с несколькими пожилыми женщинами собраться вместе и приготовить хлеб и lapsha, и Джулия обрадовалась этому. Может быть, это положит конец ее ежедневным уборкам в доме, да и вообще ей совсем не помешает начать выходить и встречаться со старыми друзьями…
Джулия пыталась оценить прошедший вечер именно с этой точки зрения, но она так и не смогла избавиться от других мыслей и промолчала всю дорогу домой.
III
Джолин начала кричать в полночь.
Эти звуки вырвали Харлана из его сна. Он уселся в постели рядом с женой и спросил, мгновенно проснувшись:
– Что, уже началось? Уже пора?
Даже ответить ему она не смогла – просто продолжала кричать. Это был высокий, не прекращающийся ни на секунду животный крик – Харлан никогда не слышал ничего подобного, – и в этом крике не было ни пауз, ни ритма. Он понял, что что-то идет не так. При схватках не должно быть так больно, и в них должна быть какая-то периодичность, они должны усиливаться и стихать, боль не должна быть такой неотступной и безжалостной.
Джолин каталась по кровати, и ее тело извивалось и изгибалось в агонии, жилы на шее сильно напряглись. Он, протянув руку, попытался до нее дотронуться, попытался пощупать ее лоб, но ее резкие, беспорядочные движения не позволили ему сделать этого. Тогда Харлан стянул с нее измятое и перекрученное одеяло – и увидел то, чего боялся увидеть больше всего на свете.
Кровь.
Как пробка из бутылки, он вылетел из кровати и из спальни, схватил телефон в холле, набрал 911[31], прокричал свой адрес и потребовал немедленно прислать «Скорую помощь». Разъединившись, опять схватился за трубку и набрал телефон Линды. Откуда, черт побери, у Джолин появилась эта дурацкая идея о том, что повитуха лучше врача, а роды в «естественных условиях» безопаснее, чем роды в клинике? И почему он оказался таким идиотом, что согласился на все это? Женщины часто умирали при родах в этих «естественных условиях». Для многих будущих матерей такие роды оказались смертельным опытом.
Не успел он набрать номер Линды, как услышал, что та уже колотит во входную дверь. Скорее всего она услышала крики Джолин и сама бросилась к ним домой. Харлан бросил трубку и побежал открывать.
Даже не взглянув на него, повитуха бросилась через холл в спальню.
Все простыни были красными. Джолин широко раскинула ноги, но ее половые органы были скрыты непрерывно льющейся кровью. Харлану показалось, что где-то далеко раздаются звуки сирены.
– Мне нужны полотенца и горячая вода! – приказала Линда. – Немедленно!
Харлан бросился в ванную, открыл горячую воду, схватил плоский розовый контейнер, в котором его жена обычно руками стирала свое нижнее белье, наполнил контейнер водой, сорвал пару полотенец с вешалки и поспешил назад в спальню.
Линда схватила полотенце, намочила его в воде и стала протирать промежность Джолин. Ему показалось, что среди крови он увидел какой-то круглый объект, выпирающий из ее вагины.
– Это ребенок, – подтвердила Линда.
Она поменяла положение и заслонила от Харлана его жену. Так было даже лучше. Он до боли вонзил ногти в ладони, совсем не желая видеть что-то сверх того, что уже увидел. Его сердце отчаянно колотилось, и в голове мелькали мысли, одна страшнее другой.
Джолин продолжала кричать. За все это время ее крик не прекратился ни на секунду, а когда Линда протянула руки и стала что-то делать у нее в промежности, крики стали еще громче. Харлан думал, что страшнее ее первого крика ничего быть не может, но он ошибался, и теперь неприкрытая агония, звучавшая в ее голосе и нечеловеческие страдания, скручивающие ее тело, разрывали ему сердце и наполняли ужасом его душу.
– О боже, – произнесла Линда, и, хотя голос ее прозвучал совсем негромко и ее восклицание скорее напоминало короткий глубокий вдох, Харлан хорошо услышал ее сквозь крики жены.
– В чем дело? – требовательно спросил он.
Повитуха схватила оба полотенца, быстро замотала ими руки, а потом схватилась за что-то между ног Джолин и резко потянула.
То, что она вытащила, было живо всего секунду, но он увидел, как в эту секунду оно дернулось, и услышал какой-то вскрик.
С белым как бумага лицом Линда отступила на шаг и уронила младенца.
Харлан уставился на кровать. Там, в крови, лежал маленький кактус-сагуаро – на его колючках виднелись кусочки вагинальной плоти, а сквозь красный слой крови проглядывала зеленая кожица растения. У кактуса было лицо, застывшее в отвратительной, скорченной гримасе.
Линда выбежала из комнаты.
Снаружи завывала сирена. Красные блики пробивались сквозь шторы в спальне, и Харлан ясно слышал статический треск в переносных рациях и голоса парамедиков, выкрикивающих указания.
Джолин прекратила кричать и приподнялась на локтях, издавая какое-то полубезумное кудахтанье. Кровь все еще продолжала идти и медленно покрывала неподвижное тело младенца-кактуса.
– Это твой сын, – произнесла женщина. – Это твой сын!
Ее смех становился все выше и громче, пока не достиг уровня ее предыдущих криков. Хохотала она так же безостановочно, как раньше кричала.
Харлан сильно ударил жену по лицу и выбежал в ванную, где его вырвало.
Глава 5
I
Саша была рада началу занятий в школе.
Переезд в Макгуэйн оказался полным кошмаром – и дня не проходило без того, чтобы она не пожалела о том, что не выполнила своей угрозы и не сбежала из дома. Девушка могла бы найти работу и снять комнату. Может быть, семья Эми приютила бы ее на несколько недель, пока она не устроилась бы… Ведь она уже не ребенок. Она учится в последнем классе, ей скоро будет восемнадцать, и по всем стандартам она уже взрослая и вполне могла бы жить своей собственной жизнью, без родителей…
И ей бы это вполне удалось.
Но Саша была «послушной девочкой», и проблема заключалась в том, что у нее не хватало силы воли, чтобы не послушаться родителей. В мыслях она всегда думала о своей жизни как о чем-то, что будет развиваться по заранее предопределенным канонам. Она поступит в колледж, потом с помощью родителей найдет себе квартиру, встретит своего суженого, получит хорошую работу, выйдет замуж и будет жить да поживать в Ньюпорт-Бич, Брентвуде[32] или где-то в этом роде. Будущее казалось ей совершенно стабильным, и этот неожиданный переезд застал ее врасплох. Она была к нему совершенно не готова и не знала, как на него реагировать.
И вот сейчас Саша оказалась в самой подмышке Америки, посреди идиотской пустыни, в городе, который вполне мог бы сойти за город-призрак…
Черт бы побрал все эти лотереи!
Но вот наконец начались занятия, и она сможет встретиться со своими одногодками. И хотя они вполне могут оказаться полной деревенщиной и никакое общение с ними не сможет исправить роковой ошибки ее родителей, это должно несколько смягчить эффект от переезда.
В Калифорнии Саша всегда была на хорошем счету в школе и всегда имела «правильных» друзей. Из какого-то протеста или из желания отомстить родителям в Аризоне она стала общаться с совсем другими учениками – неудачниками, курильщиками марихуаны, потаскушками, то есть с людьми, которые тусовались на Туркуоз-стрит, за физкультурным залом. С одной стороны, это было практично – группа, состоящая из неудачников, была менее организована, и в нее было легче войти. А с другой стороны, чисто эмоционально Саша сейчас чувствовала себя ближе к отверженным. Новоприобретенная ненависть к пай-девочкам и мальчикам изменила ее взгляды на жизнь, и сейчас девушка с презрением наблюдала за учительскими любимчиками, к которым и сама не так давно принадлежала.
Она захлопнула свой шкаф, прошла через толпу учеников на улицу и направилась в сторону физкультурного зала. Большинство учеников гасили сигареты и готовились разойтись по классам, но Шери Армстронг стояла, прислонившись к стене, и копалась в своей сумке, не проявляя ни малейшего желания идти на занятия.
Саша искала именно Шери и поэтому подошла к ней.
– Идешь на физру? – спросила она.
– Это еще зачем? – фыркнула ее подружка. – Чтобы эта лесбиянка-училка любовалась на меня, пока я переодеваюсь? Да ни за что.
Саша попыталась улыбнуться. Идея идти на занятия одной, без подружки, ей не нравилась, и, хотя она понимала, что должна торопиться, если хочет успеть на занятия, девушка заколебалась.
Она посмотрела на Шери, которая продолжала равнодушно копаться в содержимом своей сумки. Раньше Саша никогда не прогуливала занятий, но она ненавидела физподготовку, и уж если начинать, то лучше всего именно с нее.
Наконец Шери нашла то, что искала, и выудила из сумки пачку сигарет.
Прозвенел звонок, и мимо них пролетела стайка опоздавших, которые торопились в аудитории.
Шери постучала пачкой по ладони и выудила сигарету.
– Закуришь?
Саша колебалась всего секунду, а потом подошла к подруге и тоже оперлась спиной о стену зала, протягивая руку.
– Конечно, – ответила она.
II
Джулия все еще никак не могла привыкнуть к их новому дому.
Она лежала с открытыми глазами в кровати и прислушивалась к чуть слышному жужжанию электрического будильника, который стоял на столике. Больше никаких звуков в доме не было, но этот звук неправильно работающего прибора многократно усиливался общей тишиной, и Джулия таращилась в темноту, стараясь от него отключиться. Она все никак не могла привыкнуть к здешней тишине, к отсутствию транспорта и ночных звуков, поэтому чуть слышный звук будильника выводил ее из себя больше, чем какофония Южной Калифорнии.
Этот звук никак не позволял ей снова заснуть.
Звук – и то, что ее мочевой пузырь был полон.
Но она боялась встать и пройти в туалет.
Джулия почувствовала стыд. В конце концов, она же мать. Это она должна успокаивать детей и объяснять им, что монстров и привидений не существует, что мир одинаков как днем, так и ночью и что в темноте никто не прячется.
А она не может заставить поверить в это саму себя.
Джулия никак не могла понять, что в доме было такого, что так выбивало ее из колеи, что вызывало у нее в душе этот ужас, – но это существовало и не отпускало ее ни на один день с момента их прибытия. Наоборот, это ощущение становилось все сильнее. С посудой больше ничего не случалось, никаких необычных вещей не наблюдалось, но, несмотря на это, она была не в состоянии избавиться от своих ощущений и объяснить их культурным шоком или эмоциональным напряжением, как бы ни старалась.
Именно поэтому Джулия без сна лежала среди ночи, боясь пройти в туалет.
В их доме что, живут привидения?
Она возвращалась к этой мысли снова и снова.
Джулия никогда не была суеверной, и даже в существовании Бога она не была полностью уверена. Все, что находилось за пределами реального мира, было для нее сплошной теорией и относилось больше к области фантазий, чем к реальным фактам. Но это ее отношение менялось, и, хотя месяц назад она бы в это ни за что не поверила, сейчас на полном серьезе думала, что в их доме живет какой-то призрак или дух.
Дух или призрак? И она это серьезно?
Джулия вздохнула. Может быть, все это действительно от стресса?
Вечером они долго беседовали с Грегори, лежа в постели. Эти моменты были единственными, когда у них появлялась возможность на личную жизнь. Поэтому они прижимались друг к другу и обменивались мыслями и ощущениями, которые не хотели обсуждать в присутствии матери Грегори или детей.
Когда муж начал рассказывать о кафе и о том, что хочет превратить его в ночное заведение, в котором будут выступать артисты, которые раньше никогда не добирались до этого отдаленного уголка, Джулия тоже захотела чем-то заняться.
– Хочешь помочь мне с акустической системой? – спросил Грегори.
– Нет, я больше думаю о волонтерстве, – ответила она с улыбкой.
– А я думал, что ты хочешь…
– К этому я еще приду, – быстро ответила Джулия. – Мне нужно… мне нужно какое-то время на акклиматизацию.
– Волонтерство? Постой-ка… И наверняка в библиотеке.
– Или в школе у Тео, – ответила она, защищаясь.
Грегори покашлял.
– Я хочу быть дома, когда дети возвращаются из школы.
– Как хочешь, милая, – кивнул Грегори, продолжая улыбаться. Затем притянул ее поближе и поцеловал в лоб.
Подобное пренебрежение с его стороны расстроило Джулию, и она прекратила разговор, дав ему еще немного порассуждать о кафе, прежде чем они занялись любовью и заснули.
Или, скорее, заснул он.
Она все еще бодрствовала.
И теперь ей надо было в туалет.
Джулия продолжала лежать в кровати с широко открытыми глазами, прежде чем собрала достаточно мужества, чтобы встать и пройти через холл. При этом она «совершенно случайно» разбудила Грегори, чтобы он смог услышать, если что-нибудь случится. После этого прошло еще сорок пять минут, прежде чем, окончательно измученная, она погрузилась в сон.
Утром за завтраком мать Грегори говорила об ангелах.
Она рассказывала Тео и Адаму, как ее ангел-хранитель не дал ей упасть с огромного валуна в заросли кактусов, – дети между ложками овсяных хлопьев внимательно слушали ее, и было видно, что они верят каждому ее слову. Это происходило уже не в первый раз, и Джулии не очень нравилось, что в ее доме так много разговоров на религиозные темы, но она хорошо понимала, что если ее свекровь решит жить с ними, то ей придется к этому привыкнуть. Они с Грегори обменялись взглядами, и муж смиренно пожал плечами.
Да и кто она такая, чтобы иметь свое мнение? Вполне возможно, что ангелы действительно существуют. Совершенно обособленная раса, живущая на совсем другом, более высоком уровне… В это ведь верит множество людей. Но будут ли ангелы настолько заинтересованы в отдельных людях, чтобы следить за каждым их шагом? В этом не было никакой логики, но, может быть, ангелы тоже садятся в кружок и обсуждают влияние тех или иных своих поступков на людей, совсем как люди обсуждают окружающую природу и животных? Для такой высокоразвитой расы люди могут быть просто домашними животными, как низшие формы жизни, и, возможно, вмешательство ангелов в жизнь людей сродни спасению людьми лесов красного дерева или защите естественных водно-болотных угодий?
Спустившаяся сверху Саша налила себе стакан апельсинового сока, быстро выпила и объявила:
– Я пошла.
– Тебе нужен хороший завтрак, – нахмурилась ее бабушка. – Завтрак надо есть.
– Времени нету. – Девочка вышла из кухни и прошла в гостиную. – Увидимся после обеда!
– Давайте, – сказал Грегори Адаму и Тео, отодвигая стул и вставая из-за стола. – Пора собираться.
– А почему ты возишь нас на машине? – спросил Адам. – Почему я не могу ходить в школу пешком, как Саша?
– Потому что Саша учится уже в последнем классе. Иди чисти зубы и собирайся.
– Плохо, – покачала головой мать Грегори. – Завтрак надо есть.
– Я не хочу чистить зубы, – объявила Тео.
Джулия отодвинула стул, на котором сидела девочка, подняла ее в воздух и опустила на пол.
– И все-таки тебе придется это сделать. Поторапливайся, если не хочешь опоздать.
Через десять минут дети были уже в машине, и Джулия помахала им рукой, когда Грегори отъехал от дома. Затем повернулась и направилась в дом, где ее свекровь уже убрала все со стола и готовилась мыть посуду.
Джулия взяла свою чашку и пригубила чуть теплый кофе. Затем села за стол и просмотрела сначала кулинарную колонку, а потом первую страницу «Лос-Анджелес таймс», которую прислали им вчера по почте. У них выработалась своего рода рутина: она готовила завтрак, а мать Грегори мыла после завтрака посуду. Обед они со свекровью готовили по очереди, а муж с детьми по очереди мыли посуду. Это значило, что на ее долю выпадало только мытье посуды после ланча.
Такими были их новые домашние правила, которые нравились Джулии гораздо больше, чем предыдущие.
Со стороны дороги послышался звук тарахтящего пикапа, который проехал мимо. Джулия оторвала глаза от газеты и посмотрела на свою свекровь. Они были одни, женщина только что рассуждала об ангелах, и момент показался Джулии подходящим для того, чтобы обсудить то, что мучило ее последнее время. Она посидела несколько секунд, допила свой кофе, а затем отнесла чашку к мойке. Поставив чашку в мыльную воду, прочистила горло и спросила:
– А вы верите в привидения?
Мать Грегори посмотрела на нее, но повременила с ответом. Она сполоснула тарелку, которую только что вымыла, и поставила ее на сушку.
– А почему ты спрашиваешь? – спросила она наконец.
Джулия поняла, что это ее шанс. Она вполне могла облегчить душу и рассказать старой женщине обо всем, что ее беспокоило и о чем она думала в последнее время. Но ее американское воспитание не позволяло ей отбросить условности, и, ненавидя саму себя, она ответила:
– Просто интересно.
Агафья кивнула, как будто ожидала именно такого ответа, и посмотрела на Джулию.
– Случаются разные вещи, – произнесла она серьезным тоном. Задумавшись, помолчала. – Папа, прежде чем умереть, видел своего брата Джорджа. А Джордж умер очень давно, когда ему было всего десять лет от роду. Он был в бедной, оборванной одежде. Папа лежал в постели, а брат Джордж вошел в комнату, протянул ему ключ и исчез. Умирая, папа сказал маме: «Он дал мне ключ. Дверь открыта. Я умру». И умер. Он сказал, что брат Джордж совсем не изменился – все та же оборванная одежда… Так что такие вещи случаются.
Джулия почувствовала холодок, хотя она видела, что свекровь пыталась рассказать эту сказку как успокаивающую, а не пугающую.
Такие вещи случаются.
Джулия подумала о неприятном полумраке в доме, и о напряжении, которое она испытывает с момента их приезда сюда, и о коробке с посудой, которая в совершенно пустой комнате упала с места, на которое ее никто не ставил…
Неожиданно послышался звук их машины, подъехавшей к дому, и Джулия испуганно дернулась. Мать Грегори взглянула на невестку еще раз, и на лице у нее появилось понимающее выражение. Оно говорило о том, что свекровь знает, о чем думает жена ее сына и почему она заговорила о призраках.
Джулия в смущении отвернулась.
– Привет, – сказал Грегори, войдя на кухню и бросив ключи на стойку. – О чем беседуем?
– Призраки, потусторонняя жизнь – ничего нового. – И опять Джулия с отвращением прислушалась к легкомысленному тону своего голоса.
– Я рассказала ей о папе. О том, как он перед смертью видел брата Джорджа.
Грегори вылил себе в чашку остатки кофе.
– А как насчет мужа тети Маши? Ведь он умер, когда она была еще молодой, правильно?
По лицу его матери прошло облако.
– Это было плохо.
– И тем не менее это произошло. Расскажи Джулии. Это интересно.
Грегори улыбнулся жене, а она вдруг возненавидела это самодовольное, полное превосходства выражение на его лице, которое, она это знала, очень часто появлялось и на ее собственном. Впервые в жизни Джулия увидела происходящее глазами родителей и подумала, что мать Грегори была удивительно терпелива с ними и с этим их интеллектуальным снобизмом, гораздо терпеливее, чем была бы сама Джулия.
Она нежно тронула свою свекровь за руку:
– Расскажите.
Старуха вздохнула и согласно кивнула. Затем вытерла руки и прошла вслед за Джулией к столу, где они уселись каждый по отдельности, как вершины треугольника, лицом друг к другу.
– Муж Маши, Билл, он, понимаешь, умер, когда ему было тридцать, и она очень тяжело это переживала. Плакала каждый божий день. Просто с ума сходила. А потом сказала, что в задней комнате какой-то шум. Постоянный шум. Но там никого не было. А потом она позвала папу и сказала, что видела Билла в черном костюме. Когда она это сказала, папа сказал: «Нам надо помолиться». – Свекровь крепко сжала перед собой руки. – Вот так. И они помолились, и больше она его не видела. Он никогда ей не снился и не появлялся. Просто исчез.
– Это был призрак? – уточнила Джулия.
– Нет. Не призрак. Призраков не бывает.
– Помню, отец говорил мне: «Если смогу, то вернусь и все тебе расскажу», – заметил Грегори, потягивая кофе.
– Он никогда не вернется, – уверенно произнесла его мать.
– Значит, призраков не бывает? – спросила Джулия. – И мертвые не могут вернуться?
– Иногда возвращаются… в виде ангелов. Тогда сразу понимаешь, что это не дьявол.
– Значит, когда мертвые возвращаются, то это злые духи?
– Да. Понимаешь, когда человек умирает, он всегда кого-то видит, – кивнула старая женщина. – Мой папа видел брата Джорджа. А когда умирал отец моей бабушки, он сказал: «Вот твоя мать у моих ног». – «Где?» – «Да вот же». – Женщина напряженно нагнулась вперед. – Он ее видел. Никто не видел – а она там была. Когда умираешь, с тобой всегда кто-то есть. Ты умираешь не один, но другие этого не видят.
– А что, если нормальный человек увидит призрака? Не тот, который умирает, а нормальный?
– Призрак – это ерунда.
Читать бесплатно другие книги:
