Берендей Денисова Ольга

Вот тут-то Берендей искренне пожалел о том, что взял с собой Юльку, которая одиноко стояла на дороге и расслышала не все, о чем они говорили.

- Юль, - позвал он.

Она встрепенулась.

- Ты сможешь идти с нами по лесу, или тебя отвести домой?

- Смогу! - она обрадовалась. Напряжение между ними исчезло.

Берендей вернулся к канаве и помог ей перебраться к лесу.

- Егор, это что, правда медведь? - спросила она тихо.

- Правда, - кивнул Берендей.

- Мы же здесь вчера проходили. Всего-то ничего не дошли… Он мог и вчера быть здесь?

Берендею передернуло плечи.

- Мог, - коротко и зло ответил он.

- Слушай, и что бы мы сделали, если бы его встретили? - похоже, она не осознавала всей серьезности ситуации. И Берендею это понравилось. Он боялся, а она - нет.

- Ну, я бы геройски погиб, защищая тебя. А тебя бы он съел… - рассмеялся он. И на этот раз Юлька рассмеялась вместе с ним.

Они пролезли сквозь густой кустарник и оказались в лесу. Там снега действительно было меньше: по колено, не выше. И следы на самом деле были видны отчетливей - их не так сильно присыпало снегом.

- А человек может убежать от медведя? - спросил Семен.

- Нет, - ответил Берендей мрачно.

- Точно?

- По снегу медведь бегает значительно хуже, но и человеку по снегу бежать нелегко. Смотрите: вот следы человека, медведь бежит не прямо за ним, а чуть в стороне. Я думаю, он его обгоняет.

Берендей подошел поближе к следам медведя. Они уходили глубоко в снег, и сверху их сильно запорошило. Но он смог определить ширину лапы: около тридцати сантиметров. Берендей подозвал Семена и молча указал ему на хороший отпечаток. Семен присвистнул: похоже, он перестал сомневаться в том, что это настоящий медведь.

Они прошли вперед еще метров сто. Берендею было привычно ходить по заснеженному лесу, остальные же порядком устали.

- Быстро вы выдохлись, - усмехнулся он, ни к кому конкретно не обращаясь. - Смотрите. Вот здесь медведь остановился. Он переминался с ноги на ногу. Он ждал. А вот следы человека. Он увидел медведя, который его караулил, и свернул в сторону.

Берендей прошел еще несколько шагов - ему нередко случалось ходить по следам, и он всегда считал это занятие увлекательным, вроде чтения детектива. Но никогда еще ему не приходилось идти по следу убитого человека. Человека, убитого зверем.

- А здесь медведь его настиг… - почти шепотом сказал он, только сейчас до конца осознав, что это означает.

Он осторожно разгреб руками снег и уловил еле слышный запах крови, а потом и увидел красные пятна, пропитавшие снег. Кровь не побурела в снегу, и от этого стало особенно страшно. Семен остановился над ним, ни слова не говоря; потом подошли Вован и Юлька.

- Он… Медведь убил его? - спросила Юлька, запинаясь.

Никто ей не ответил. Берендей представил себе снежную ночь и человека, в отчаянье бегущего в лес, по глубокому снегу. Он хорошо мог себе это представить, потому что сам в ту же ночь бежал через лес, спасаясь от неведомой опасности. Только он отлично знал лес. И мог долго держать хороший темп. И он был берендеем. А этот несчастный мальчик - нет. Каким ужасом он был охвачен, если успел пробежать эти сто метров? Берендей представил бера, который из темноты поднялся на задние лапы навстречу человеку. Бера, который наверняка был под три метра ростом…

- Пошли дальше, - Берендей поднялся.

- Куда? - не понял Семен.

- Медведь потащил его тело в лес. Посмотрите, это же видно. Возможно, он унес тело не очень далеко. Да и лесок этот, похоже, небольшой.

- Да, - подтвердила Юлька, - метров пятьсот в поперечнике. А дальше вырублено все, там коттеджный поселок строить собираются.

Они двинулись дальше по следу. Юлька не показывала вида, что очень устала: ей было тяжелей других, она проваливалась в снег выше колена. Берендей взял ее за руку, но больше ничем помочь не мог.

Он шел и думал: как же ему самому удалось уйти? И как бер посмел напасть на берендея? Человек не может бегать быстрей медведя, это невозможно. Да, в лесу было много снега, и бер, особенно тяжелый бер, не мог бежать по нему быстро. Но и Берендей не бил рекордов. Единственное, что могло его спасти, так это то, что он петлял, постоянно менял направление. Возможно, он интуитивно чувствовал засады, которые ему устраивал медведь, и обходил их. Бер - не человек, хотя и человек не всегда может поменять привычную, но проигрышную тактику. И бежали они долго. Возможно, бер выдохся, петляя за ним по лесу. По прямой от того места, где Берендей почувствовал опасность, до Юлькиного поселка было десять километров. А со всеми петлями и бесконечными поворотами - и двенадцать. Да, тяжелый бер мог устать. И пошел искать более легкую добычу? Берендей не слышал погони - он только чувствовал ее, чувствовал дыхание за спиной. Возможно, последние минут десять-двадцать его никто не догонял.

Они шли медленно и долго, пока не оказались на просеке. Нет ничего хуже, чем ходить по просеке: зачастую большие бревна вывозят бульдозером, а мелкие стволы и ветви оставляют на земле. Да и пни здесь еще не раскорчевали. Юлька чуть не плакала, но шла и не жаловалась. Берендей раза два помогал ей перебираться через тонкие висевшие над землей бревна. Он мог бы нести ее, и с удовольствием, но постеснялся.

Следы здесь едва просматривались, снега нападало гораздо больше, чем в лесу.

И тут Берендей увидел. Он знал, что должен увидеть, и увидел.

Собаки, шедшие гуськом позади своего хозяина, подняли головы и начали лаять, подвывая, словно волчицы.

- Юль, остановись здесь, - сказал он и положил руку ей на плечо.

Она кивнула. Берендей махнул рукой, указав Семену на шалаш, сложенный из валежника. Но он лишь издали походил на шалаш: подойдя ближе, все увидели, что валежник навален высокой островерхой кучей. Берендей откинул засохшие сосновые ветви.

- Ванька… - тут же прошептал Семен.

Тело лежало лицом вниз, и затылок был размозжен так, что сделал голову похожей на блин. Обе ноги выше колена медведь обглодал до костей.

- Это точно он? - спросил Берендей. Он не часто видел мертвых, но они не вызывали у него приступов тошноты, как у обычных людей: он, как зверь, испытывал небывалую тоску при виде мертвого тела. Так собаки воют, если чуют мертвеца. И они выли, подняв морды к небу. Негромко, тягуче и страшно.

Но вид этого тела заставил Берендея содрогнуться. Он был бером, но при этом не понимал, как можно есть человеческую плоть. Его внутренняя гармония дала трещину и рассыпалась на глазах, как стена от взрыва превращается в песок. До этого он всегда разбирался в мотивах зверя, а в этот раз натолкнулся на то, чего постичь не мог. Желудок сжался в комок, и от запаха крови поплыла голова.

- Да. Это его одежда, - Семен нагнулся и дотронулся до закоченевшей руки, - и печатка на руке его.

Берендей удивился, как легко Семен прикасается к телу.

- Что смотришь? - раздраженно бросил ему Семен. - Мент я. Повидал такого…

Он перевернул тело лицом вверх. Лицо было съедено, и обглоданный череп блеснул на солнце белыми, ровными зубами.

- Да уж… - Семен качнул головой. - Что я отцу-то его скажу?

- Тело нельзя здесь оставлять, - сказал Берендей, - медведь может вернуться, и вернуться в ближайшее время.

- Напрасно ты девчонку взял, - ответил на это Семен.

Берендей и сам давно это понял. Как только догадался, что это бер.

Он вернулся к Юльке.

- Не ходи туда и не смотри, даже если тебе очень любопытно, - он ласково взял ее за руку, и она кивнула.

- Садись, - Берендей очистил толстый пень от снега. - Нет, садись сюда лицом. И отдыхай. Я минут сорок могу провозиться.

- А что ты будешь делать? - с испугом спросила Юлька.

- Волокушу.

- Зачем? - удивилась она, но поняла до того, как он ответил. И побелела.

- Ничего не бойся, - он погладил ее по щеке.

- Тебе помочь? - спросила она.

- Не надо. Отдыхай. Я бы понес тебя домой, но, боюсь, не смогу. Так что набирайся сил.

Чем больше старый берендей Макар Степанович узнавал людей, тем сильней любил животных. Люди, которых он встречал, по большей части были браконьерами. Они приходили, чтобы убивать. И иногда Макару Степановичу казалось, что весь мир людей состоит из браконьеров, которые не знают других удовольствий, кроме этой кровавой забавы. Ведь не ради куска хлеба приезжали они в лес, не за теплой одеждой, а только ради своего тщеславия и желания доказать что-то друг другу.

Всю жизнь он работал лесником в карельских лесах. Менялась власть, переползала туда-сюда граница. При царе была Россия, стала Финляндия, потом снова Россия, только теперь уже советская. Потом она опять перестала быть советской, а Макар Степанович так и жил на своем тихом кордоне. И лишь двадцать лет назад должность его стала называться «государственный инспектор», потому что лес, в котором он жил, получил статус заповедника. Макару Степановичу выдали оружие, которого он до этого ни разу в жизни не держал в руках.

- Да зачем оно мне? У меня только зверье, а зверь меня не тронет, - объяснял он начальству.

- Бери, Макар, - похлопал его по плечу директор заповедника. Он уважал Макара Степановича и наверняка догадывался, сколько ему лет. - Не от зверя, от лихих людей пригодится.

Теперь его задача состояла в том, чтобы на территорию его обхода вообще не ступала нога человека, и Макар Степанович был весьма этому рад.

Заповедник находился в пограничной зоне, посторонним и так было трудновато в него попасть, но время от времени в лесу все равно появлялись браконьеры: в первую очередь, сами пограничники и их высокое начальство. Но Макар Степанович оставался принципиальным и бескомпромиссным. Деньги ему не очень-то и требовались, угроз он не боялся. И его обход в конце концов оставили в покое.

Приближалась старость. Берендеи до последнего дня сохраняют силу и здоровье, а их Макару Степановичу было не занимать. Но за всю жизнь он так и не собрался завести сына, все время откладывая это на потом. Не чувствовал он себя готовым к воспитанию мальчика: его пугала ответственность. Он только мечтал о том, как у него будет сын, и как он станет его растить, чему научит и какой опыт передаст. Но тогда придется перебираться поближе к людям, иначе маленький берендей вырастет зверенышем. Мальчик должен учиться в школе, общаться со сверстниками. Читать книги и смотреть телевизор, которого никогда у Макара Степановича не было.

Шли годы, ему стукнуло сто двадцать лет, а он так и не мог решиться. Сколько еще ему осталось? Успеет ли он вырастить ребенка? Или оставит его малолетним сиротой, не успев передать того, что должен?

Макар Степанович понимал, что тянуть больше нельзя. Наследник для берендея - это не только отрада в старости: это ответственность перед родом. И однажды в начале лета, когда у медведиц начался гон, он обернулся и отправился искать подругу.

У него был выбор. Едва лес получил статус заповедника, число хищников в нем резко возросло, и медведей в том числе. Оказавшись на верхушке пищевой пирамиды, они жировали и плодились. Медведь - хозяин леса; кроме охотника, ничто не может ему угрожать, разве что другой медведь. Если лето было голодным, их подкармливали, так что на зиму все они исправно залегали в берлогу. Медведицы рожали по два, по три медвежонка, и пока места всем хватало.

Макар Степанович выбрал молодую и крупную самку. За нее дрались два здоровых бера, но Макар Степанович прогнал их - они берендею не соперники.

Почти месяц они любили друг друга, с нежностью и вниманием, на которое способны только звери. И лишь в начале сентября Макар Степанович убедился, что его подруга понесла.

Он почти все время оставался бером, ходил за ней по пятам, оберегая от возможной опасности, так что она стала на него огрызаться и прогонять. Тогда он начал присматривать за ней издали, чтобы не тревожить. Он сам выбрал место для берлоги, но медведице это место не понравилось: ей было видней, где лучше родить медвежонка, и Макар Степанович оставил ее в покое.

Когда она залегла в спячку, он продолжал кружить вокруг нее, то бером, то человеком с ружьем. Но все вокруг оставалось спокойным: ни один зверь не смел перейти дорогу берендею. А то, что в чреве медведица носит берендея, животные чувствовали издали.

Медвежонок родился в конце февраля. Маленький, с редким пушком, беспомощный и слепой. Медведица не желала допускать отца к своему отпрыску, но на этот раз Макар Степанович настоял на своем. Ведь она была зверем, а он берендеем.

Никогда еще он не знал такой нежности и такой любви. Его сердце млело и обливалось теплой волной, когда он брал сына на руки. И жалел, что не решился родить его раньше. Все его страхи перед переездом померкли, неуверенность пропала - ради мальчика он готов был на все.

Малыш оборачивался каждую минуту. Едва насытившись, превращался в озорного человечка, гукающего, хватающего ручонками пальцы отца и шкуру матери. А рассердившись на холод или проголодавшись, тут же становился медвежонком, прятался в материнскую шерсть и искал сосок.

Макар Степанович назвал его Степаном, в честь своего отца.

Медвежонок рос быстро и вскоре обогнал человечка. И в размерах, и в ловкости, и в силе. Первые три года берендей живет с матерью, в отличие от обычных медвежат, которые редко остаются с медведицей больше двух зим. За эти три года мать учит его быть медведем. А потом отец забирает маленького берендея, чтобы сделать человеком.

В конце апреля медведица вывела малыша из берлоги. Ему не понравилось оборачиваться на холодной земле, он еще не умел сидеть, поэтому быстро привык к тому, что пока будет только медвежонком. Макар снова ходил за ними по пятам: медвежонок уязвим. Конечно, мать защитит его, но может случиться всякое.

Лето выдалось теплое и сытое. Медвежонок рос и креп, человечек пока не очень. Впрочем, по медвежьим меркам берендеи растут медленно: обычный бер становится взрослым годам к двенадцати, а берендей - только к тридцати-тридцати пяти.

Степушка быстро понял, что оборачиваться хорошо на руках у отца, узнавал его, улыбался и гулил. Макар Степанович разговаривал с ним как со взрослым и верил, что сынок его понимает. Он не торопил время - за долгую жизнь привык не спешить, но, глядя на ребенка, все время пытался представить, как он будет расти. Как сделает первые шаги, как скажет первое слово, как пойдет в школу, в форме и с портфелем. Макар Степанович не знал, что форму давно отменили, а вместо портфелей носят сумки или рюкзаки.

К осени медведица рано начала искать берлогу - она достаточно жировала и устала от воспитания отпрыска. Ей хотелось отдыха и покоя. Снова потянулась зима, и снова Макар Степанович ходил вокруг берлоги, и снова в темноте тетешкал ребенка, пытаясь в его «агу» разобрать осмысленные слова.

В апреле Степушка пошел, а к августу хорошо говорил «папа», «мама» и «дай». Макар Степанович старался не мешать воспитанию медвежонка, но с мальчиком нужно было разговаривать, поэтому он все чаще забирал его у матери и водил по лесу человечком. Он купил ему одежду, потому что приближалась осень. Еще одну зиму он проведет рядом с матерью, а к следующей осени переедет жить к отцу насовсем.

За окном давно стемнело, когда кортеж из трех машин наконец выехал за ворота. В доме остались только Юлька с мамой, Людмила и Берендей. Людмила еще хлюпала носом, и Юлька не совсем пришла в себя после возвращения из леса. Впрочем, Берендей тоже: он и не предполагал, как это может быть тяжело и страшно. Стоило закрыть глаза, как ему тут же виделся оскаленный белыми зубами череп.

Из леса они вышли совсем не такими, какими туда вошли: Берендей уже не боялся прикасаться к Юльке, а она не смущалась от этих прикосновений. И даже сама однажды провела пальцами по его щеке, когда перевязывала ему руку. Ожог был серьезный и изрядно болел. На морозе это не чувствовалось, а в тепле сразу дало о себе знать. Юлька совсем не умела накладывать повязки, но Берендей жалел о том, что ожог всего один. Она не задавала ему глупых вопросов, не ахала и не сокрушалась. Только молча провела пальцами по щеке. И он готов был сто раз обжечься, порезаться, сломать шею, лишь бы она сделала это снова. У нее были мягкие теплые пальцы с нежными подушечками. И щека долго помнила прикосновение.

- А давайте выпьем, - предложила Юлькина мама, выходя на кухню, - выпьем водки.

- Согласен, - ответил Берендей.

- И я тоже, - кивнула Юлька.

- А тебе не станет плохо? - он посмотрел на нее с улыбкой.

- Я немножко. Мне надо прийти в себя. Не могу больше об этом вспоминать.

Берендей сжал ее пальцы.

Юлькина мама позвала Людмилу, и они быстро накрыли стол. На этот раз Антонине Алексеевне не пришлось хитрить с местами за столом - Берендей и Юлька сели рядом, как будто так и должно было быть.

- Разливай, Егор. Поминальную рюмку должен мужчина наливать, - сказала Людмила.

- Да, - подтвердила Юлькина мама, - помянем несчастного мальчика. Я тут одна его совсем не знала. А вы все, так или иначе, к нему причастны.

Да, теперь и Берендей был к нему причастен. Воспоминание о волокуше с телом, которую он тащил через лес, больно ударило по нервам: всю дорогу ему казалось, что покойник поднялся, сидит на волокуше и смотрит на него выеденными глазами. И Берендей боялся оглянуться, чтобы не увидеть этого на самом деле.

Он не смог вместе с Семеном сообщить о смерти Ивана его отцу - малодушно спрятался с Юлькой в ее комнате. Большой босс принял известие о смерти сына неожиданно достойно и мужественно - наверное, он пережил ее тогда, когда Семен нашел его машину. Берендей слышал, как он позвонил жене и просто сказал в трубку: «Ирэна, Иван погиб. Мы выезжаем».

Берендей опрокинул в себя полную граненую стопку и не стал закусывать. Водка действовала на него сильней, чем на людей, - как на всякого зверя. Он не любил быть пьяным, но тут посчитал, что это не помешает.

Юлька закашлялась, и Берендей легко стукнул ее по спине.

- Ну что, тебе легче, Егор? - спросила Антонина Алексеевна.

Он кивнул. И с чего она взяла, что ему тяжело? Неужели это так заметно? Для Юльки, например, это было куда страшней…

Они налили по второй и снова выпили не чокаясь. На этот раз Берендей закусил остатками Юлькиного салата - хмель быстро закружил ему голову.

- У вас есть ставни? - спросил он Антонину Алексеевну.

- У нас жалюзи, а что? - удивилась она.

- Он придет. Он придет сюда по нашему следу. Мы забрали его добычу.

Берендей и сам удивился, почему не подумал об этом раньше, когда здесь было много людей и Вован с пистолетом.

- Медведь? - прошептала Юлька.

- Да, - ответил Берендей. Он чуть не сказал «бер». Назвать его бером вслух было все равно, что позвать. Отец никогда этого не боялся. И Берендей тоже. До сегодняшнего дня.

- Покажите мне, как их закрывать, я закрою.

- Да, пожалуй, ты прав, - согласилась Антонина Алексеевна, - только мы пойдем с тобой вдвоем. Они закрываются с улицы.

- Мы пойдем все вместе, - сказала Юлька и поднялась.

- А это без разницы - вдвоем или вчетвером, - успокоил их Берендей, - медведю все равно, сколько нас. Вчетвером мы будем - он убьет четверых. Без оружия мы ничего не сможем сделать. Поэтому я пойду один.

- Нет, - Юлька покачала головой.

- Это не обсуждается, - мягко ответил ей Берендей.

Антонина Алексеевна выдала ему одиннадцать замков - по количеству окон на первом этаже. На втором этаже окна закрывались изнутри.

На улице было темно и жутко.

Однажды отец валялся на диване и читал принесенную из школьной библиотеки книжку.

- Смотри, Егор, как здорово написано: «Мужчина должен один на один встречать ночь».

- Да, бать, мне это тоже понравилось, - ответил Берендей, не отрываясь от тетради по алгебре.

- Когда будешь растить своего медвежонка, всегда об этом помни. А то я сто тридцать лет прожил, а этого не знал.

- Да ладно! А то ты меня не так растил!

- Может, и так. Только красиво сказать не мог.

Берендей с раннего детства, как только отец забрал его у матери, один на один встречал ночь. Когда-то у него были детские страхи, но он их почти не помнил.

А теперь он стоял с ночью один на один и не умел встретить ее достойно: медвежонок не хотел спускаться с крыльца, медвежонок хотел вернуться в дом и захлопнуть дверь. Покрепче.

Берендей осмотрелся. Смешно уверять себя в том, что бера здесь нет, - это не ночные страхи в темной комнате. Он может быть за много километров отсюда, а может стоять за забором.

Берендей спустился на две ступеньки. Чем быстрей он закроет окна, тем скорее вернется в дом.

Он выдохнул и пошел к окну, стараясь развернуть плечи и выпрямить спину. Семи смертям не бывать… Когда закрылись жалюзи на окне кухни, свет погас, как будто сверху его накрыла тень. Тень бера.

Вытереть пот со лба. Достать из кармана замок. Ничего не случилось. Из окна кухни всего лишь перестала светить лампа.

Берендей поднялся на цыпочки и защелкнул замок. Оглядываться не хотелось. Интересно, ему только кажется, что кто-то смотрит в спину, или это действительно так? Он повернулся: за спиной никого не было. Следующим было окно «красной» комнаты, там свет не горел. Берендей защелкнул замок и направился к восточной стороне дома, но едва приблизившись к повороту, замер: ему показалось, что он слышит чье-то дыхание. Он прислушался и перестал дышать: нет, это всего лишь ночные страхи. Он должен сперва почувствовать запах. Гораздо раньше, чем услышать дыхание. Берендей повернул за угол.

Ну и что будет, если он встретит бера? Бер его убьет, и этим все кончится. Быстро. И ничего с этим поделать нельзя: ни убежать, ни защититься. Так что, сколько ни готовься к встрече, это не поможет. Берендей приподнялся, но рука дрогнула, и замок полетел вниз. Он выругался про себя: у стены снега намело выше колена, пришлось шарить в сугробе в поисках замка. Хорошо, что он успел заметить, куда замок падал, иначе можно было спокойно дожидаться весны.

Закрыв окна по восточной и северной сторонам, Берендей подошел к Юлькиной комнате. На крыльце, которое вело на веранду, горела лампочка, и на снег падала отчетливая тень: большая, очертаниями напоминавшая зверя. Берендей прижался к стене и перестал дышать. А потом вспомнил, что на крыльце стоит ватрушка, на которой сегодня утром катались с горки Андрей и девчонки. Он стиснул кулаки - да что же это такое! Отец не учил его ничего не бояться: он учил его преодолевать страх. Страх не должен влиять на поступки, нельзя под действием страха принимать решения.

Берендей закрыл Юлькино окно и подошел к окну веранды.

- Егор, - услышал он Юлькин голос на заднем крыльце.

Он обошел веранду и сердито спросил:

- Зачем ты вышла?

- Я просто тут постою. Я смогу сразу спрятаться за дверь, ты не бойся.

- Юлька. Уйди. Пожалуйста. Медведь ходит бесшумно. Совершенно бесшумно, ты понимаешь, о чем я говорю?

Он снова чуть не назвал его бером.

- Да, понимаю. Но я все равно тут постою.

Берендей недовольно покачал головой, но страх прошел: перестали дрожать руки и мерещиться тени. Он не сумел встретить ночь один на один и теперь поминутно заглядывал за угол, чтобы увидеть Юльку на крыльце. Но дело пошло быстрей. Когда щелкнул последний замок, Берендей постарался не бежать к крыльцу. Юлька скользнула в дом перед ним.

- А теперь еще водки, - улыбнулась Антонина Алексеевна. И улыбка ее была скорей радостной, чем ироничной.

- Двери заперты? - спросил Берендей, усаживаясь за стол рядом с Юлькой.

- Да, и жалюзи наверху я тоже закрыла.

Берендей разлил водку и поднял рюмку.

- А теперь выпьем за знакомство, - предложила Юлькина мама, - хватит поминок и страхов.

Берендей кивнул. Наверное, это было его лучшее знакомство за всю жизнь. Он покосился на Юльку и был готов поверить, что и она считает так же.

Людмила и Юлька ушли шептаться в Юлькину комнату.

- Девчонкам надо поболтать, - Антонина Алексеевна подмигнула Берендею, - они, считай, пять дней не виделись.

- Почему? - Берендей был пьян, и ему это не нравилось.

- Ну, потому что они не могли остаться наедине и поговорить. Это все равно, что не видеться. Для них. Слушай, я не спрашивала тебя, мне как-то неудобно было… А как ты здесь очутился? Я ведь с самого начала знала, что ты тут случайно, мне Игорь Николаевич еще вчера вечером рассказал про какого-то неизвестного Егора. Я, признаться, очень боялась. Но посмотрела на тебя - оказалось, ты хороший парень.

- А я все удивлялся, почему вы не выгнали меня сразу.

- С чего это я должна была тебя сразу выгнать?

- Я… проходимец. А у вас приличная семья, хорошие друзья…

- Проходимец? А я бы сказала по-другому: «путник». Правда, совсем по-другому звучит? А смысл, между прочим, одинаковый. По-моему, впустить в дом путника - это нормально. Ты бы впустил путника?

- Да.

- Вот поэтому мне и в голову не приходило тебя выгонять. И все же, как ты здесь оказался?

Берендей вздохнул. Хмель развязывал ему язык, и он запросто мог болтнуть лишнего.

- Хорошо. Вам я расскажу. Только не говорите об этом Юльке. Обещаете?

- Обещаю.

- Я обходил лес - я часто обхожу лес. Вот этот лес, который за окном кухни. Он кончается здесь, а начинается около моего дома, километров семнадцать отсюда по дороге. И за мной кто-то погнался, я не видел, кто: я просто убегал. И добежал до вашего дома. Кстати, я и ватником вашим без спросу пользуюсь, потому что свой скинул в лесу.

- Ватниками здесь все без спросу пользуются. Ну и…?

- Когда вышел из леса, увидел ребят и салют. Хотел напроситься в компанию, но никто не заметил, что я со стороны пришел. Наверное, потому что в свитере был. Вот и все.

- Слушай, так сколько же ты пробежал?

- Километров десять.

- Ты можешь пробежать десять километров по снегу? В лесу?

«Ну вот, - подумал Берендей, - уже начал болтать лишнее».

- Могу. Я с детства в лесу живу.

Она восхищенно покачала головой:

- Это здорово… Ты думаешь, за тобой гнался медведь?

- Вообще-то я сомневаюсь. Я ведь его не видел, только слышал. Дело в том, что человек не может бежать быстрей медведя. А я, выходит, бежал быстрей.

Он снова чуть не назвал его бером.

- Выходит. Ты спать еще не собираешься?

- Да нет, - Берендей смутился. - Можно мне у вас помыться? Я… покойника тащил, мне до сих пор кажется, что он… Что от меня мертвецом пахнет.

- Мог бы не спрашивать. А я пойду спать. Когда молодой была, как Юлька, могла ночь напролет гулять. А сейчас уже не могу.

Она поднялась и потянулась.

- Там полотенца висят, любое бери, я чистые повесила.

Берендей кивнул.

- Ну что, спокойной ночи? - она улыбнулась. Как будто потрепала его по волосам.

- Спокойной ночи, - ответил он.

Берендей зашел в ванную и хотел открыть воду, когда услышал за перегородкой отчетливые голоса.

- Да ты что? С ума сошла? Ты видела, во что он одет? - это явно говорила Людмила.

Берендей замер. Надо было немедленно включить воду, за шумом воды он не услышит их голосов. Но рука не желала этого делать.

- Ну и во что?

- У него джинсы за пятьсот рублей, и свитер, небось, самовяз.

- Людка, таких джинсов не бывает.

- Ага, ты слишком хорошо живешь, поэтому не знаешь. На любом вещевом рынке.

- А самовяз сейчас в моде, между прочим.

- Он в моде, когда тебе его за пять тысяч под заказ связали. А когда бабушка три старых распустила и новый сделала, это, прости меня, совсем другое.

- Людка, ты говоришь такую ерунду! Ну при чем здесь деньги! Ну при чем здесь стоимость одежды!

- А он и как мужик мне не нравится. Мне нравятся брутальные мужчины. Вроде Ивана, царство ему небесное.

- Это Иван брутальный? Да он в жизни сам копейки не заработал.

- А при чем здесь деньги? Я про внешность говорю. А зарабатывать ему и не надо, у его папаши денег на десять жизней накоплено.

- Ой, Людка, как я влюблена!

Берендей открыл воду - это было слишком. Достаточно для того, чтобы почувствовать себя подлецом. Он больше никогда не будет пить. Но, черт возьми, он услышал это! И будь что будет. И пусть приходит бер, и пусть она ему не пара, и пусть они завтра расстанутся и больше не увидятся никогда. Но он будет знать, что она тоже… Он не смел даже мысленно произнести того слова, которое с легкостью сказала она.

Когда он вышел из ванной, девчонки сидели на кухне и пили чай. Он подошел к ним, наклонился к Людмиле и тихо, чтобы не услышала Юлька, шепнул ей на ухо:

- Мои джинсы стоят восемьсот рублей.

Людмила смутилась, но Берендей улыбнулся ей и подмигнул.

- Юль, можно тебя на минутку? - спросил он и, повернувшись к Людмиле, добавил: - Я верну ее через пять минут, обещаю.

В окна гостиной не сочился синий свет далеких фонарей, как это было вчера, но елка все так же поблескивала в углу, отыскивая в темноте случайные капли света.

- Смотри, здорово, правда? - Берендей забыл, что она не так хорошо видит в темноте, как он сам.

Она почему-то дрожала, когда он легко приобнял ее за плечо.