Берендей Денисова Ольга

- Так получилось, - Берендей потупил глаза.

- Знаю я, как это получается! Вчера утром подрался, а сегодня что случилось?

- Да так… случайно… Я не хотел.

- Ну, если бы ты еще и хотел!

Берендей не стал говорить ей про рваную пятку. Не такая уж и серьезная рана на ней была, он даже не хромал. Почти. Но Галина Павловна заметила сама, когда закончила его перевязывать и он собрался выйти из кабинета.

- А ну-ка стой, - велела она. - Иди обратно. И снимай сапоги.

Совсем не хотелось рассказывать о ночных приключениях, но Галина Павловна поняла и не стала расспрашивать: сама размотала оставшиеся с ночи бинты.

- Снегом терли?

Берендей кивнул. Ноги были ободраны, и без повязки ссадины неприятно саднили.

- Надо шерстью растирать, запомни на будущее. Быстрей согреешь. И ссадин будет меньше.

Она осмотрела рану на пятке и покачала головой. Но не спросила, как ему это удалось.

- Ой, парень! Ну что ж ты все время в какие-то приключения попадаешь! Вот не удивлюсь, если тебя завтра ко мне на «скорой» привезут!

- Не привезут. Я, в случае чего, сам приду, - улыбнулся Егор.

Галина Павловна наложила на пятку два шва, смазала ссадины зеленкой и сделала аккуратную и крепкую повязку.

- Все. И постарайся сделать так, чтобы я больше тебя не шила. Понял?

Берендей кивнул: до приезда ОМОНа он надеялся с Заклятым не встречаться.

В вестибюле он присел на скамейку и достал телефон: от Юльки пришла СМСка, только он не остановился по дороге, чтобы ее прочитать.

«До нашей встречи осталось 25 часов» - увидел он и рассмеялся. Глянул на часы и написал ответ: «22».

Юлька наверняка еще сидела на экзамене, поэтому извещения о доставке он не получил.

Берендей заехал к Михалычу, вернуть ружье. Пришлось еще раз рассказывать про вчерашнюю охоту, а ему хотелось домой: он чувствовал себя разбитым и усталым.

Но, едва добравшись до дома, он пожалел, что не задержался в поселке и не дождался, пока Юлька освободится.

Он затопил печку и сел у огня. На этот раз от его печали не осталось и следа. Он даже не вспомнил об отце, как это обычно бывало. Он думал про Юльку. «Как жаль, что мы здесь не одни». Что ему теперь делать? Как он должен поступить? Вчера, пока они сидели в кафе, у него не было никаких сомнений. А что изменилось теперь?

Думать о ней было и страшно, и хорошо. Печка давно погасла, а Берендей забыл закрыть трубу. За окном началась метель: утробно выл ветер и стучал снегом в стекло. Часы на стене показывали пять. Наверняка Юлька уже сдала экзамен. Он мог бы поехать и позвонить ей. И Берендей вдруг отчетливо понял, что если позвонит ей, то от его сомнений не останется и следа. И как только он ее увидит, он тоже не будет сомневаться. Потому что не сможет рассуждать. Потому что потеряет голову. И ничто не сможет ни удержать его, ни заставить одуматься.

Нет, он не станет сегодня звонить. Слишком тяжело будет положить трубку. Он встретит ее завтра. Он встретит ее и привезет сюда, как и обещал. И будь что будет.

Нужно всего-навсего дождаться завтрашнего утра.

И едва Берендей принял решение, как понял, что безмерно счастлив. Он поднялся, уткнулся лбом в дверной косяк, постучал кулаками в стену и зарычал от этого счастья. Как бер.

Он всю ночь провалялся в кровати, не раздеваясь, и предавался слишком смелым мечтаниям, чтобы признаться в них даже самому себе. Заснул он только под утро, и ему снилась Юлька, стоящая на пороге его комнаты.

Леонид хотел есть. Он не ел ничего с ночи на седьмое января. При воспоминании о берендее из горла сам собой вырывался рык: почему ни одна пуля не причинила ему вреда, а выстрелы берендея едва не покалечили? Колени до сих пор ныли, а простреленная рука шевелилась с трудом.

Раны заживали быстро. Так быстро, что Леонид удивлялся. После схватки с толстяком он не надеялся подняться, но едва услышав, что к нему валит шумная толпа охотников, встал и ушел. Хромая и спотыкаясь, но ушел. Они не стали его догонять, хотя и могли. Да они испугались, увидев, что он может подняться!

Целую ночь и целый день ему пришлось зализывать раны, сидя в своем убежище под вывороченным деревом. И Леонид рычал от злости, вспоминая берендея: мало того, что тот не дал ему сожрать пацана из машины, - он осмелился еще и прийти на охоту! Как будто одной ему было мало! Надо же, какой отчаянный! Да просто дурак. Дурак и мальчишка. Даже если его выстрелы причиняют Леониду вред, берендей все равно не может его убить. А раны хоть и болят, но заживают быстро. На глазах.

Очень хотелось есть… Голод сводил его с ума, заглушал боль, перевешивал здравый смысл, осторожность и логику.

В ночь на девятое Леонид вылез из норы, но в Белицы не пошел - слишком далеко, он еще не оправился для этого. Прошел по краю поселка, но одинокие прохожие почему-то не появлялись. Праздники подходили к концу, а слухи о людоеде расползлись быстро.

Даже ни одного пьяницы не встретилось ему за несколько часов слежки! Колени заныли, и Леонид поспешил вернуться в берлогу. Он еще не мог так долго стоять на ногах. К утру он должен поправиться. Иначе, чего доброго, подохнет с голоду! Утром люди будут не так осторожны.

Леонид снова долго зализывал открывшиеся раны, почти до рассвета. Пока наконец не уснул. Ему снилось, что он нашел мертвого толстяка на месте вчерашней схватки и хочет подойти к его телу. У него изо рта бежала слюна, он чувствовал запах пищи, а ноги отказывались нести его вперед, подгибались, и он падал в снег. Но вожделение было столь сильным, что он полз вперед, загребая снег под себя и толкаясь вперед здоровой рукой. Он полз и представлял, как вонзит зубы в жирное, мягкое мясо. И оно будет таять во рту, и кровь быстрей побежит по жилам, и прекратится эта надоевшая боль в желудке. И раны заживут совсем, им требуется совсем немного мяса - живительного, сочного, - чтобы зажить. Но когда до цели оставалось немногим более метра, на его пути вставал берендей со своей двустволкой и целился в голову. И Леонид просыпался от ужаса и отчаянья. Но засыпал снова, и снова полз вперед, и снова натыкался на берендея.

Было около одиннадцати утра, когда кошмар доконал его окончательно, и он с ревом вскочил на ноги, разрушив теплую снежную крышу своего убежища. Раны почти не болели, только от резких, неосторожных движений слегка покалывало колени. Дыра на руке затянулась и поросла шерстью, лишь на подушечке, на месте выхода пули, осталась кривая розовая вмятина. И кожа на этом месте еще не огрубела.

Голод. Голод тут же заявил о себе, едва Леонид прошел несколько шагов. В поселок! Он должен поесть во что бы то ни стало! Пусть его увидят - люди ничего с ним сделать не смогут. Им потребуется взвод автоматчиков, чтобы уложить его! Главное - действовать быстро. Ему нечего бояться!

Он вышел на дорогу недалеко от кольца автобуса. Вокруг никого не было, здесь он мог встретить только берендея. Но почему-то совсем не хотелось встречаться с берендеем, особенно с вооруженным. Леонид рыкнул от злости и побежал по дороге. Рано или поздно он увидит людей. И кого-нибудь да догонит. Бегать по дороге гораздо легче, чем по снегу в лесу.

Утро было пасмурным. Потеплело до минус пяти. Берендей проснулся слишком рано: до Юлькиного приезда оставалось целых три часа. Но он не мог больше лежать в постели, поэтому собрался и выехал гораздо раньше, чем было нужно: решил сходить в магазин на станции и купить каких-нибудь вкусностей, чтобы она не думала, что у него есть только борщ и сушки.

Потом ему в голову пришло, что девушкам принято дарить подарки. До прихода электрички оставалось полтора часа, и он зашел в универмаг. Но что можно подарить девушке, он не знал. Лидии Петровне он дарил исключительно полезные вещи, которые она сама себе позволить не могла: пуховые платки, электрочайник, чайный сервиз… Не дарить же Юльке сервиз или чайник! Он бы купил ей колечко, но боялся промахнуться с размером.

Пришла СМСка: «Я уже еду». Берендей улыбнулся.

И колечки, и сережки отпали: в универмаге продавалась только дешевая бижутерия. Он хотел пройти мимо множества крошечных игрушек-статуэток - это было так несерьезно! - но случайно увидел забавную фигурку, будто кто-то специально сделал такую для него. На зеленой траве сидела маленькая девочка, а ее за плечо обнимал медвежонок. У девочки были темные кудри и синие глаза. И вообще она была очень похожа на Юльку.

Он хотел купить две: одну себе, другую Юльке, но фигурка была только одна. Он бережно спрятал ее за пазуху. Юлька, конечно, не поймет. И он, конечно, ничего ей не объяснит.

Берендей пошатался по магазинам еще немного, поминутно глядя на часы, и вышел на платформу минут за десять до прихода электрички, в надежде, что она придет раньше.

Разумеется, этого не случилось. Электричка опоздала минуты на три - и они показались Берендею бесконечными.

Юлька вышла на платформу и огляделась. Он махнул ей рукой, и она бегом бросилась к нему. У Берендея от счастья захватило дух и дрогнули колени. Он поймал ее в объятья и поцеловал сразу, на глазах у толпы, спешащей по платформе. Десять дней назад он и представить себе не мог, каким огромным может быть счастье! Он всегда был счастлив, с самого детства, и привык к этому, как привыкают к воздуху, которым дышат. Но сейчас… Сейчас он пил это счастье большими глотками, торопясь, захлебываясь, боясь пролить хоть каплю, но все равно проливая. Как будто мог не успеть. Как будто в любую секунду это счастье могло кончиться, а он так и не сможет им насытиться.

Они сели на мотоцикл, и Берендей рванул с места, чтобы она вцепилась в него покрепче и засмеялась. И она смеялась, и прижималась к его спине щекой, - он чувствовал тепло ее лица. Не проехав и трети пути, он остановился, заглушил мотор и обернулся к ней.

- Что? - спросила она.

- Я давно тебя не видел, - ответил он с улыбкой и поцеловал ее. А потом поехал дальше.

Он увидел Заклятого через мгновение после того, как почувствовал, что его счастью осталось жить считанные секунды. Заклятый бежал по дороге навстречу им. Бежал не таясь, так же, как ходил по лесу. Только в лесу он был один, а сейчас бежал по многолюдному поселку. Он был еще очень далеко, метрах в пятистах от Берендея, а между ними на автобусной остановке стояли люди. Много людей, человек пятнадцать. Берендей разглядел среди них продавщицу Катю, у которой купил мобильный телефон, и Михалыча с Лидией Петровной, и еще несколько знакомых лиц. Две женщины из города: они приезжали в детский сад, он как-то встречался с ними летом.

Берендей притормозил и жестко сказал:

- Быстро слезай. Быстро! И беги отсюда, беги в любой дом.

Юлька не видела Заклятого, потому что сидела у него за спиной.

- Почему?

- Бегом, - ответил он.

Она послушалась и слезла, глянув на него с недоумением.

Берендей не мог ни показать ей Заклятого, ни что-то объяснить - едва она оказалась на земле, он тут же нажал на газ.

Бер бегает быстро, но не быстрей мотоцикла. Берендей проехал мимо остановки и затормозил шагах в ста от Заклятого. Затормозил с визгом и разворотом. И только тогда на остановке заметили медведя.

Кто-то закричал. Кто-то один, и этот одинокий крик испугал Берендея больше, чем появление Заклятого. Он оглянулся к людям и крикнул:

- Бегите! Бегите быстрей!

Кто-то послушался, а кто-то остался стоять, как будто не понял, что происходит.

«Сейчас он отшвырнет меня в сторону одним ударом лапы, - отчетливо понял Берендей. - Может быть, опять промахнется, а может быть - убьет».

Он снова оглянулся, надеясь, что они бегут и ему нужно всего несколько секунд удерживать медведя-оборотня, чтобы они успели укрыться. Ну хотя бы в ближайшем дворе. Но вместо этого он увидел Юльку, которая со всех ног неслась в его сторону. И Михалыча, которого за рукав держала Лидия Петровна. И кричала:

- Не пущу, старый хрыч! Не смей!

Берендей поставил ноги пошире, чтобы устоять, и понял, что не устоит. Заклятый катился на него, как бульдозер, и смёл бы с пути, даже не поднимая лапы. Как однажды ночью опрокинул его забор.

«Никогда не связывайся с заклятым…»

«Никогда не оборачивайся зимой…»

«Никогда не оборачивайся при людях…»

А что остается? Он и на секунду не задержит Заклятого. И нет оружия, даже разводного ключа. Он весит в десять раз меньше огромного бера. Что ему еще остается?

Он вдохнул поглубже и… обернулся.

В нос ударил ветер. Как всегда, когда он оборачивался. Но на этот раз Берендей не чувствовал других запахов, кроме запаха Заклятого.

Сила и восторг. Мощь и одуряющее счастье. Как всегда в первую секунду. И он взревел в полную силу развернувшихся легких и развел лапы в стороны, обнимая весь мир.

Юлька увидела медведя, едва Егор отъехал от нее. И все поняла. Как он мог подумать, что она побежит спасаться?! Как он мог представить себе, что она бросит его?! Слезы потекли по щекам от обиды. От обиды и страха. Она побежала за ним со всех ног, больше всего боясь поскользнуться и опоздать.

Она видела, как он развернул мотоцикл и выскочил из седла. Огромный медведь несся на него со скоростью поезда. Это была гора мяса, и, если бы Юлька не видела этого, она бы не поверила, что эта туша может так быстро передвигаться. А перед медведем стоял Егор - совсем маленькая фигурка на фоне лохматой громадины. И Юлька лишь сейчас заметила, что он и вправду совсем мальчик. Он только кажется взрослым, потому что старше ее на четыре года.

И когда расстояние между ним и медведем сократилось до двадцати шагов, она увидела, как его фигурка вдруг стала расти вверх и вширь. И поняла, что это не Егор - другой медведь встал на пути чудовища. И рык его был низким и торжествующим. От испуга она закричала и с разгона упала на колени. И кричала не она одна.

Зверь не вступает в схватку с тем, кто заведомо его сильней. Это закон природы, условие выживания вида. Восторг мгновенно сменился страхом и необходимостью бежать, едва Берендей увидел Заклятого глазами бера: звериный инстинкт. Если бы он был человеком, то стиснул бы зубы. Поэтому снова заревел, подбадривая себя, собирая все человеческое, что в нем осталось.

Заклятый не ожидал. Он затормозил, не догадавшись воспользоваться преимуществом набранной скорости. А напрасно. Он остановился, тоже поднялся на задние лапы и заревел, нависая над Берендеем. Он был выше почти на метр. Он был тяжелей в три раза.

Но теперь появился шанс. Очень сомнительный шанс. Надо сделать так, чтобы смешалась их кровь. И тогда… и тогда он убьет Заклятого. Едва Заклятый потеряет над ним власть, он его убьет. С наслаждением.

И они сцепились. Не было никаких мыслей о тактике - только инстинкты. Животное желание победы любой ценой. Злоба на злобу.

Михалыч остановился на полпути и застыл с открытым ртом. Он понимал, что не успевает на помощь Егору, но все равно бежал. И только увидев, что Егора больше нет и на его месте стоит медведь, замер.

Два медведя, совершив ритуальную демонстрацию роста и силы, сошлись. И тут же оказались в едином буром клубке, где нельзя определить, кто есть кто, хотя они сильно отличались по цвету: большой медведь был много темнее молодого. Рык разносился далеко по лесу, кровь и клочья шерсти разлетались в стороны от движущегося клубка. Клацали зубы. Михалыч слышал, как рвется плоть. Два лесных гиганта, два хозяина тайги… Бой их был страшным и величественным, и Михалыч отступил на шаг, не смея дышать от восхищения и ужаса. Они поднимались в полный рост, будто обнимая друг друга, и снова в могучих объятьях катились по снегу, и снег под ними окрасился в багровое. Их рев заглушал крики вокруг и вызывал животное желание бежать, спасаться, прятаться - только бы не оказаться на пути рычащего клубка зубов и когтей.

И не было видно, кто побеждает, хотя было понятно, кто победит: молодой медведь не мог состязаться с большим. Слишком велика разница.

Они снова поднялись на задние лапы, и Михалыч увидел, что большой медведь взял молодого в тиски, но молодой сдался не сразу: разворачивал плечи в стороны, пытаясь освободиться, упирался лапами в грудь противнику. Но большой смял его сопротивление, смял, как сухой лист в кулаке. Вместо рыка Михалыч услышал хрип молодого.

По морщинистым щекам побежали слезы.

Берендей понял, что зажат. И понял, что это конец: ему не хватит силы противиться железным объятьям Заклятого. Хрустнули кости. Легкие, стиснутые его лапами, не могли втянуть воздух, из пасти закапала кровь.

Настоящий берендей умирает медведем. В последний миг перед смертью он обязательно оборачивается: он должен уйти из жизни так же, как вошел в нее. А заклятый наоборот: родившись человеком, в смерти человеком и остается.

Берендей в последний раз вонзил клыки в грудь Заклятого: если их кровь еще не перемешалась, то теперь уж перемешается наверняка. Последний шанс? Берендей приготовился умереть, но какая разница, умрет он человеком или бером? У медвежонка не осталось шансов, он хрипит и задыхается, у него горлом идет кровь. Если он превратится в человека, хватка на секунду ослабнет. Потому что человеком он меньше, чем бер.

Берендей вернулся в человеческий облик и вывалился вниз, прокатился между задних лап Заклятого и растянулся на дороге.

Заклятый не понял, почему жертва ускользнула, и немедленно повернулся с ревом разочарования и злости. Берендей инстинктивно приподнялся на локтях, пытаясь отодвинуться от наступавшего на него зверя. Воздуха в легких не было - он хотел и не мог ничего сказать. Надо было выпрямиться, но он распластался на утоптанном снегу, скользил и подняться не успевал.

Вдох. Маленький, короткий вдох. От боли потемнело в глазах. Он не может дышать, ему больно дышать! Но одного маленького вдоха должно хватить, чтобы сказать одно слово.

Берендей разжал слипавшиеся от крови губы, нащупал на груди оберег и шепнул:

- Оборотись…

Или тетрадь, оставленная далеким предком, соврала ему? Или кровь их так и не перемешалась? Бер поднял лапу, и Берендей, как ни старался принять смерть легко и бесстрашно, зажмурился.

На снегу сидел человек. В ватнике и теплых штанах. Сидел и не понимал, что произошло.

Берендей подумал, что надо добавить: «на пять минут». Потому что пяти минут ему хватит, чтобы обернуться и убить его. Но для этого надо сделать еще один маленький вдох. Обернуться и убить. У зверя болевой порог выше, чем у человека, ему хватит на это сил. Он вспомнил труп Ивана, его белые зубы на солнце. Вспомнил мальчишек - боевиков Семена. Вспомнил, как разбушевавшийся зверь крушил их одного за одним, и каждый удар был смертельным. Как он откусил голову Илье и выплюнул ее на снег. Вспомнил Черныша и его раздавленный череп. Обернуться и убить. Он не видел разницы между Заклятым-человеком и Заклятым-бером, в отличие от Михалыча, который легко стрелял в медведей и не мог убить человека. И Берендей понял, что власти над ним Заклятый больше не имеет и что рука не дрогнет на курке ружья. Или лапа, разбивающая его голову, как тыкву. «На пять минут», надо добавить «на пять минут»…

Берендей сделал маленький вдох, боясь потерять сознание. Потому что тогда Заклятый обернется, и все будет напрасно. Сделал вдох и выдохнул:

- Навсегда…

Как будто шевельнулось что-то в воздухе. Что-то изменилось безвозвратно. Что-то оказалось навсегда потерянным.

В легкие пошел кислород. И невидимый бер исчез. Остался человек. Жалкий… Стоящий на четвереньках.

- Убирайся, - Берендей поднялся на локте повыше, преодолевая боль. - Убирайся, или я убью тебя. Это мой лес…

Юлька сидела на снегу, зажав рот руками. Она видела, как из объятий большого медведя выпал Егор. Выпал и перекатился медведю за спину, а тот повернулся и пошел в его сторону. Юлька хотела закрыть глаза, когда медведь поднял лапу. Она поняла, что медведь метит в голову и что после этого удара Егора уже не будет. Но глаза не закрывались. И она видела, как на месте медведя оказался человек - в самый последний миг. Человек не дотянулся рукой до Егора и упал на четвереньки, потеряв равновесие. Егор хотел подняться, она видела это и закричала, чтобы он этого не делал. Только голос отказал ей.

Егор что-то сказал, и от его слов до Юльки дошла волна теплого воздуха, как будто она почувствовала его выдох.

Егор снова начал подниматься, и Юлька обмерла и на этот раз вскрикнула, зажимая рот еще крепче, как будто хотела затолкать звук обратно в горло. А Егор что-то говорил. Недолго. И человек, стоящий перед ним на четвереньках, встал: медленно, осторожно. Огляделся по сторонам, как будто удивляясь. Сделал несколько робких шагов. И побежал назад по дороге, шатаясь и петляя: туда, откуда появился.

Леонид огляделся по сторонам. Что-то произошло. Что-то сломалось в нем безвозвратно. Он стоит в нелепой позе, а на него глазеют люди, но всё еще боятся подойти.

А мальчишку он, похоже, убил… Зачем? Вот он лежит перед ним и захлебывается своей кровью. Разве не об этом Леонид мечтал? Разве не к этому стремился? Для чего же ему это понадобилось?

Мальчишка еще что-то говорит? Да он его пугает! Смешной. Леониду стало его жаль, искренне жаль. И не нужен ему этот лес! Этот неуютный, снежный лес, где так тяжело ходить и так холодно спать, куда вовсе не хочется возвращаться!

Он огляделся еще раз… Надо уходить. Пока люди не пришли в себя и не поняли, что он наделал. Он медленно поднялся и оглянулся еще раз. Никто не шевелился, никто не пытался его задержать… Он шагнул в сторону леса. Потом еще раз и еще. И побежал. Укрыться в лесу, дойти до следующей станции, сесть в электричку и вернуться домой! Домой!

У него на глазах выступили слезы. Домой! К горячей ванне, полной белой пены. К уютному креслу перед телевизором. К светлой кухне со свистящим чайником. К мягкой постели с чистым бельем. Домой!

Юлька как будто пришла в себя и вскочила на ноги. И одновременно с ней с места сорвался Михалыч. Он стоял ближе к Егору, но она обогнала его. Поскользнулась и упала, растянувшись во весь рост на дороге. И еле успела подставить руку, когда локоть Егора подогнулся и он едва не рухнул головой на дорогу.

Михалыч подбежал вплотную и присел на колени.

Подходили люди. Из тех, что стояли на остановке, и те, кто появился позже. Защелкали крышки телефонов, и запищали клавиши. Кто-то сказал в трубку: «Тяжело ранен», и Юльке стало очень страшно от этих слов. Потом были слова «медведь поломал», и это прозвучало еще страшней.

- Егорка, - позвал Михалыч, - Егорка…

Егор кивнул веками.

- Ты не умирай, Егорка, слышишь? Щас доктор приедет.

И была «скорая помощь» с мигалками и сиреной, и грубые равнодушные врачи, и носилки, и кислородная подушка, а Юлька смотрела на струйку алой пенистой крови, стекавшую из угла рта Егора, и боялась даже надеяться - чтобы своей надеждой не искушать злую судьбу.

Их не пустили туда, куда понесли Егора. Но Михалыч, не раз в больнице бывавший, потащил Юльку через вестибюль на второй этаж, к дверям оперблока.

Он кидался ко всякому выходившему из этих дверей, но от него только отмахивались, не говоря ни слова. Юлька сжалась в уголке на кушетке, не смея даже расплакаться, - пока в дверях не появилась маленькая седая женщина в белом халате. Юлька удивилась, увидев ее руку, державшую дверь открытой. Огромная рука. Совсем не подходящая для такого миниатюрного тела.

- Кто с Егором приехал? - громко спросила женщина, оглядывая коридор.

Михалыч вскочил:

- Это мы, мы с Егором…

Женщина кивнула и подошла поближе.

- Позвоночник цел. Это главное, - спокойно начала она, как будто говорила о разбитой чашке, а не о живом человеке. - Грудная клетка раздавлена, состояние критическое. Его сейчас готовят к операции. Операция предстоит долгая, поэтому можете не ждать.

- Нет уж, - сказал Михалыч, - мы подождем. Только не прогоняйте.

Она кивнула, как будто другого и не ждала, и хотела уйти, но потом повернулась к Юльке:

- Тебя Юлей зовут?

Юлька кивнула, сглотнув слюну.

- Егор просил тебе передать, - женщина вынула из кармана пластмассовую фигурку.

Юлька подставила обе руки, сложив ладони лодочкой, - на зеленой траве медвежонок обнимал синеглазую девочку с темными локонами и розовыми щеками.

И Юлька разревелась. Неприлично, как маленькая. Егор купил ей игрушку, он хотел подарить ее до того, как она увидела, что он превращается в медведя. Может быть, она бы никогда и не узнала, что он тоже умеет превращаться в медведя. И тогда эта игрушка была бы лишь забавной, милой вещицей. Для нее. И она бы не угадала, что он хотел ей этим сказать. Он хотел подарить ей игрушку… Юлька рыдала в голос, и люди, сидевшие в коридоре, оглядывались на нее с неодобрением. Пока из какого-то кабинета не вышла медсестра и не влила ей в рот мензурку с чем-то успокоительным. Юлька поперхнулась и успокоилась, уткнувшись в могучую грудь Михалыча. А он поглаживал ее по голове и шептал что-то ласковое.

Берендей просыпался медленно и тяжело. Долго не понимал, кто он и где находится. Чувствовал, что дышит еле-еле, но не задыхается. Боль успокоилась, притаилась до первого движения, готовая зажать в тиски, как в медвежьи лапы.

Медвежьи лапы… Память возвращалась постепенно и нехотя. Берендей ехал встречать Юльку. Он вез ее на мотоцикле домой. И потом она стояла на пороге его комнаты, смущенная, растерянная и счастливая…

Нет. Не стояла. Это ему приснилось. И он так и не сказал ей того, что хотел. Он так долго подбирал слова, чтобы это сказать. И наконец слова нашлись. Может быть, кто-нибудь когда-то и говорил их девушке, но Берендею казалось, что он будет первым, кто произнесет их вслух. Но не произнес.

Как жаль…

Почему? Почему он так и не сказал ей ничего, почему не доехал до дома?

Память обрушила на него воспоминание внезапно, придавив к кровати всей своей тяжестью. Заклятый. Хруст костей и кровь в горле. И боль, настолько сильная, что кроме нее ничего в мире больше не существует.

Он обернулся, когда на него смотрели люди, много людей. И Юлька.

Он отпустил Заклятого, но не чувствовал ни вины, ни сожаления. Пусть его идет. Заклятый больше не хозяин в его лесу. По крайней мере, Берендей доказал себе, что может если не победить, то хотя бы без страха выйти ему навстречу. И лес, его собственный лес, снова станет для него домом. Он может не стыдиться перед отцом, он сделал то, что должен был сделать. Это придало ему сил.

Берендей приоткрыл глаза. Было темно. Над ним нависал белый потолок, освещенный с одного угла. Он покосился в сторону: в углу горела лампа, и там кто-то спал. Наверное, женщина. Ее сонное сопение иногда прерывалось тихим шепотом - ей снились хорошие сны.

А с другой стороны на стуле сидел Михалыч и держал его за руку.

- Проснулся? - шепотом спросил он.

Берендей хотел ответить, но Михалыч приложил палец к губам.

- Меня выгонят сразу, если ты начнешь говорить. У тебя тут капельница, кислород. Вдруг чего сломается?

Берендей улыбнулся.

- Ну вот, - зашептал Михалыч, - значит живой.

Михалыч помолчал.

- Хороший ты парень, Егорка. Мы, знаешь, все договорились, кто там на остановке стоял, что никому про тебя не расскажем. Ну, сплетни, конечно, пойдут. Ну да как без сплетен. Мы тебе самых хороших лекарств купим, нам докторша и список дала. А еще мы тебе собаку решили подарить.

Берендей хотел возразить, но Михалыч его остановил:

- Знаю, знаю. Сам будешь щенка выбирать. Но мы тебе такой помет найдем, все охотники лопнут от зависти.

Берендей хотел спросить про Юльку, но побоялся. Что ему сможет ответить Михалыч?

А Михалыч помолчал еще немного и добавил:

- Я-то про тебя думал, что ты Илье Иванычу приемный сын. Я же один знал, верней, догадывался, сколько ему лет. Я еще до войны его видел. И помнил. Он думал, если уехал на двадцать лет, так никто и не вспомнит про него? А я вот помнил. Это если ему не меньше пятидесяти было перед войной, то через семьдесят лет сколько получается? То-то… И что медведем он оборачивается, я знал. Видел однажды. Но я никому не говорил, ты не бойся. Это ж Тайна, я понимаю. Но я думал, ты не можешь. Ну если ему сто лет было, когда он тебя привел, да не младенца, а большого карапуза… Думали, усыновил мальчика… А ты, оказывается, родная ему кровь, берендеева.

Запах бедной сельской больницы сводил Юльку с ума. Нехороший, еле слышный запах формалина, как в покойницкой. Почему здесь пахнет формалином, этого же быть не должно? Из приоткрытых дверей палат доносились звуки - кашель, всхлипы, иногда стоны. Тяжелые, дрожащие вздохи и чей-то храп. Свет горел только в самом конце коридора, на сестринском посту, и все должны были спать, но то и дело кто-то шаркающей походкой проходил мимо. Душно и тоскливо. Болезни и смерть. Она никуда отсюда не уедет, потому что не может представить себе, что Егор останется здесь один, без нее.

Юлька лежала на кушетке в коридоре, положив голову маме на колени. Мама обнимала ее за плечи, но Юльке все равно было зябко. Как хорошо, что приехала мама! И как хорошо, что не стала забирать ее домой. Заснуть Юлька не могла, сколько ни старалась. Время от времени она разжимала ладонь, смотрела на игрушку и целовала медвежонка, обнимающего синеглазую девочку, так похожую на нее.

Ее не пустили к Егору, как Михалыча. Галина Павловна, женщина с большими руками, которая оперировала Егора, сказала, что ему нельзя волноваться. Ему надо лежать спокойно и молчать. Не меньше трех дней. Но Юлька все равно не уехала, она не могла уехать, не увидев его, не убедившись в том, что он жив и ему больше ничего не угрожает. Мама сама поговорила с Галиной Павловной, и им с Юлькой разрешили остаться. Потому что персонала в больнице не хватает, а кто-то должен за ним ухаживать. Ухаживать за ним разрешили маме, а не Юльке; Михалычу Галина Павловна не доверяла (похоже, она вообще не доверяла мужчинам). Но Михалычу она позволила войти к Егору, а Юльке - нет.

Что это? Кто-то говорит?

Юлька приподнялась, чтобы прислушаться.

Да! Это говорит Михалыч! Он говорит с Егором, не может же он говорить сам с собой вслух! Юлька вскочила на ноги.

- Ты куда? - шепотом спросила мама.

Юлька приложила палец к губам.

- Я только посмотрю, я тихонько, - еле слышно ответила она, скинула негнущиеся больничные тапки и на цыпочках подкралась к двери послеоперационной палаты.

Юлька знала, что в палате дежурит медсестра, и не надеялась проскочить туда незаметно. Дверь была плотно закрыта, и она осторожно нажала на разболтанную дверную ручку. Раздался щелчок, и Юлька в ужасе присела, втянув голову в плечи. Но звук утонул в десятке других, почти неслышных, но ясно различимых. Кто-то снова шаркал по коридору в сторону поста, скрипя половицами. Кто-то кашлянул. И ничего не изменилось.

Дверь приоткрылась с тихим скрипом: на столе медсестры горела лампа, а сама она спала, положив голову на руки и сладко посапывая. Юлька задержала дыхание. Ну что может случиться, если она войдет на минутку? Она только скажет ему, что она здесь, рядом, и что не оставит его одного. В этом душном и тоскливом месте, где живут болезни и смерть.

Лампа на столе давала не много света, но Юлька сразу увидела высокую железную кровать и Михалыча, сидевшего рядом на стуле.

Юлька неслышно подошла ближе и наконец увидела его. Она дала себе слово, что не будет плакать больше. Галина Павловна так и сказала: «Чтобы я не видела около Егора мокрых носов!» Юлька хотела улыбнуться, но у нее не получилось, едва она глянула на его лицо. Черные провалы щек и глаз. Нитка спекшихся губ вокруг приоткрытого рта. Как будто от его лица вообще ничего не осталось. Она сглотнула комок, вставший в горле, и сделала еще два шага навстречу.

Он увидел ее. Увидел и захотел приподняться, а на лице его было удивление, и страх, и недоверие. Юлька испугалась и протянула вперед руку, как будто останавливая его. Михалыч оглянулся в недоумении, но Егор перевел на него умоляющий взгляд, и Михалыч не посмел ему отказать - уступил Юльке место и отошел в сторону.

Юлька робко опустилась на стул, решая, можно взять его за руку или этим она сделает ему больно. Но не выдержала и дотронулась до его руки кончиками пальцев.

Егор смотрел все еще удивленно, как будто не верил, что на самом деле видит ее. Юлька раскрыла ладонь, в которой сжимала игрушку, и приподняла ее так, чтобы ему было видно.

- Ты самый красивый на свете медведь… - прошептала она. - Самый сильный и самый отважный…

Лицо его осветилось и немного разгладилось, как будто ему стало легче. Как будто то, что мучило его, отпустило и ушло в сторону. Егор глянул на Юльку задумчиво и улыбнулся своей замечательной тихой улыбкой.