Распознавание образов Гибсон Уильям
Таки хмурится и достает плоскую старомодную ручку. Кейс с готовностью придвигает ему салфетку, на которой нарисована карта Роппонджи. Покопавшись в мини-компьютере, он находит номер и начинает писать на уголке салфетки. Кейс следит, как на бумаге возникают расплывающиеся цифры – три группы по четыре. 8304 6805 2235. Как номер на квитанции почтовой службы «Федекс».
Она забирает салфетку. Таки прячет ручку в карман.
Кейс шарит в багажном изделии, которое она заранее расстегнула, и отдает ему конверт с фотографией.
– Кейко просила передать вам это.
Таки начинает возиться с конвертом, его руки дрожат. Того и гляди, ненароком разорвет. Наконец фотография появляется на свет. Таки смотрит на нее не отрываясь. Его глаза наполняются слезами.
Это уж слишком.
– Извините, Таки. – Кейс наугад указывает в направлении предполагаемого туалета. – Я сейчас вернусь.
Она сжимает в кулаке салфетку и встает, оставив куртку и сумку на спинке стула. Бармен знаками показывает, куда идти. Узенький коридор заканчивается, наверное, самым мерзким из всех виденных японских туалетов: бетонная ступенька с дырой, как в старые времена. Нестерпимо воняет смесью дезинфицирующего средства и мочи. Но по крайней мере здесь можно хоть на время укрыться от Таки.
Кейс делает глубокий вздох – и тут же жалеет об этом. В руке салфетка с номером. Чернила расплылись на волокнистой бумаге, цифры уже едва различимы. На электросушилке кто-то оставил шариковую ручку; Кейс берет ее. На пыльной металлической поверхности остается блестящий след. Для пробы она проводит тонкую синюю линию на желтой девственно-чистой стене.
Переписав цифры на левую ладонь, она кладет ручку обратно. Смятая салфетка исчезает в черном отверстии. После некоторого колебания. Кейс присаживается над дыркой – раз уж она здесь. Конечно, ей не первый раз приходится пользоваться таким туалетом. Но хочется верить, что последний.
Вернувшись, она обнаруживает, что Таки нет. На стойке лежат две смятые купюры – рядом с бутылкой, недопитым стаканом и обрывками конверта. Она смотрит на бармена, который, кажется, не замечает ее присутствия.
На экране телевизора жукообразные супергерои на обтекаемых мотоциклах несутся по нарисованному городу.
– Он получил утку в лицо на скорости двести пятьдесят узлов, – говорит Кейс бармену, надевая куртку и цепляя сумку на плечо.
Бармен угрюмо кивает.
Снаружи никаких следов Таки. Как и следовало ожидать. Она смотрит по сторонам, прикидывая, где лучше поймать такси до гостиницы.
– Вы не знаете, какой это бар?
Кейс поворачивается и видит гладкое, загорелое европейское лицо, очень неприятное. Она опускает глаза: блестящий нейлон, черная кожа, туфли с омерзительными квадратными носами. Клон «Прады».
Сзади ее кто-то обхватывает – поверх локтей, так что нельзя пошевелить руками.
Что-то сейчас случится, думает она. Что-то случится...
Когда Кейс переехала в жить в Нью-Йорк, отец настоял, чтобы она взяла несколько уроков самообороны у пухлого ироничного шотландца по имени Банни. Кейс пыталась возражать, что Нью-Йорк уже давно перестал быть тем рассадником бандитизма, каким его помнит Уин. И действительно, уровень преступности значительно снизился. Но отец не отставал; в конце концов она решила, что легче взять эти шесть уроков, чем спорить.
По словам отца, Банни раньше служил в британском спецназе. Однако на все расспросы ирландец отвечал, что работал врачом, так как всегда был слишком толстым для оперативных задач. Он был ровесником ее отца, предпочитал шерстяные кофты и мягкие рубашки и сразу же заявил, что научит ее драться, как дерутся в барах простые парни. Кейс важно кивнула в ответ, подумав, что если когда-нибудь на нее полезет литературная богема, околачивающаяся в баре «Белая лошадь», то ей будет чем их удивить. И вот, пока некоторые из ее друзей занимались таиландским боксом, она выучила несколько очень простых движений, пользующихся популярностью в британских тюрьмах строгого режима.
Любимым выражением Банни было «поднять переполох». Он произносил его с неизменным удовольствием, выгибая бровь песчаного цвета. За все время жизни в Манхэттене Кейс ни разу не попала в ситуацию, когда эти навыки могли бы ей пригодиться.
И вот сейчас, пока клон «Прады» теребит «липучку» на ремне, пытаясь сорвать у нее с плеча сумку, голос Банни четко объясняет, что надо делать. Она вытягивает руки, хватается за кожаные лацканы вражеского пиджака. И резко дергает на себя. Второй налетчик, пытаясь ее удержать, невольно помогает. Ее лоб с размаху врезается в переносицу «Прады».
Во время тренировок она никогда не доводила этот прием до конца – у Банни не было в запасе лишнего носа – и поэтому совершенно не готова ни к вспышке боли, ни к нестерпимо интимному звуку ломающейся переносицы.
«Прада» оседает мертвым грузом, кожаные лацканы выскальзывают из рук. Голос Банни напоминает, что теперь надо сделать шаг назад, чтобы вывести второго противника из равновесия, а потом посмотреть вниз, найти его ногу (черный мужской ботинок с тем же безобразным квадратным носом) и изо всех сил наступить на нее каблуком. Вот так! Взрыв истошного визга над самым ухом.
А теперь вырваться и бежать.
Этим рефреном – вырваться и бежать – Банни заканчивал практически каждый урок. Кейс бежит во все лопатки, сумка с лэптопом нещадно колотит по бедру, освещенный перекресток все ближе.
На дороге вдруг вырастает серебристый мотороллер, визжат тормоза, и человек в зеркальном шлеме открывает забрало.
Это Бун Чу.
Кейс словно бы погрузилась в какую-то прозрачную жидкость – чистейший адреналиновый сон.
Бун Чу открывает рот, его губы шевелятся, однако слов не слышно. Подхватив юбку, повинуясь хрустальной логике сна, Кейс запрыгивает на заднее сиденье мотороллера. Рука Буна делает круговое движение, их резко швыряет вперед, две черные фигуры выдергиваются из кадра. В сознании остается лишь застывший образ: первый балансирует на одной ноге, помогая второму подняться.
У Кейс перед глазами прыгает эмблема британских ВВС. Она обхватывает Буна руками, чтобы не упасть. Ей приходит в голову, что это он проехал сегодня под окнами «Старбакса». И вчера, на перекрестке в Кабукичо. Они стремительно несутся по узкому проходу, мимо двух рядов припаркованных машин. Полированные дверцы сверкают, как медузы в неоновом море.
Мотороллер пролетает на желтый свет и закладывает головокружительный левый поворот. Кейс едва успевает вспомнить, что на виражах надо наклоняться вместе с машиной. И вообще, она никогда не любила мотоциклов. Они мчатся по довольно фешенебельной прямой улице; мимо мелькает вывеска бара: «Сахарные каблучки».
Бун протягивает назад голубой металлический шлем, на котором нарисованы два глаза в обрамлении языков пламени. Кейс кое-как нахлобучивает его, но не может справиться с застежкой. Шлем пахнет табаком.
Ее лоб саднит.
Чуть сбавив ход, мотороллер сворачивает налево, в узкий переулок, куда въезд машинам запрещен. Это один из токийских спальных районов – с обеих сторон мелькают фасады миниатюрных домиков вперемешку с яркими кластерами торговых автоматов. Проносится светящийся плакат: парализованная улыбка Билли Прайона, в руке бутылка «Биккли».
Она даже не знала, что мотороллеры могут ездить так быстро; наверное, это против правил.
Бун останавливается на пересечении с более широкой улицей. Он откидывает ногой подпорку и слезает, одновременно снимая шлем. Два японских паренька с холодными глазами выбрасывают сигареты. Бун передает одному из них шлем и расстегивает куртку.
Кейс слезает с мотороллера, одергивает юбку.
– Как ты здесь оказался? – спрашивает она, как будто ничего особенного не произошло.
Бун снимает у нее с головы шлем и отдает второму пареньку.
– Отдай ему куртку.
Скосив глаза, Кейс смотрит на дырку, заклеенную изолентой. Затем снимает куртку и протягивает ее парню, который поправляет на голове голубой шлем – растопыренные пальцы перекрывают изображение пылающих глаз, одной фаланги не хватает. Парень надевает «Баз Риксон», застегивает молнию и запрыгивает на мотороллер, на пассажирское место. Его напарник, одетый в куртку и шлем Буна, садится за руль. Захлопнув зеркальное забрало, он поднимает большой палец. Бун отвечает тем же жестом. Они уезжают.
– У тебя кровь на лбу, – говорит Бун.
– Это чужая, – отвечает Кейс и трогает лоб. Под пальцами скользит что-то липкое. – Наверное, у меня сотрясение. Похоже, вот-вот стошнит. Или в обморок упаду.
– Ничего страшного. Я же здесь, с тобой.
– Куда они поехали?
Фонарный столб, вокруг которого навален пестрый городской мусор, раздваивается и начинает зыбко дрожать, через секунду снова приходит в фокус.
– Назад. Посмотреть, что делают те двое.
– Они похожи на нас.
– Правильно, так и задумано.
– А если те двое их поймают?
– Ну, тогда я им не завидую. Но ты их так отделала – вряд ли захотят кого-нибудь ловить.
– Бун.
– Что?
– Что ты здесь делаешь?
– Слежу за ними. Пока они следят за тобой.
– За кем – «за ними»?
– Еще не знаю. Думаю, они итальянцы. Тебе удалось достать номер? Ты занесла его в лэптоп?
Она не отвечает.
18
Хонго
Кейс прижимает к шишке холодную банку с тоником. Почти вся пачка местных салфеток ушла на то, чтобы отмыть кровь со лба.
Такси протискивается по узкой улочке. Мимо плывут одинаковые бетонные здания с неравномерными выступами кондиционеров и мотоциклы, укрытые серыми чехлами.
Бун Чу произносит по-японски какую-то фразу – но не водителю, а в микрофон гарнитуры мобильника. Потом оглядывается назад, на дорогу, и еще что-то говорит.
– Они их нашли? – спрашивает Кейс.
– Нет.
– А куда делся Таки?
– Вышел из бара, свернул налево. Очень спешил. Это он должен был дать тебе номер?
Кейс борется с искушением посмотреть, остался ли номер на ладони. Сейчас в этой руке влажная банка. Что, если чернила расплылись?
– Когда ты здесь появился? – Она имеет в виду Японию.
– Одновременно с тобой. Я летел эконом-классом.
– Зачем?
– За нами следили. Помнишь, как мы вышли из ресторана в Камден-тауне?
Она молча смотрит на него.
– Молодой парень, брюнет, в черной куртке. Шел за нами до канала, потом наблюдал из-за шлюза, снимал на камеру. А может, это был бинокль. Потом проводил нас до метро, а когда мы разделились, пошел за мной. Я от него оторвался в галерее на Ковент-Гарден: он не успел на лифт.
Кейс вспоминает, как впервые прочитала Конан Дойла. «Знак четырех», человек на деревянной ноге.
– А потом ты стал следить за мной?
Бун снова говорит по-японски в микрофон. Затем поворачивается к ней.
– Думаю, нам пора подбить кое-какие итоги. Давай начнем сначала. Мы с тобой работаем на Бигенда. А на кого работают те, кто за нами следит? Если на кого-то другого, то...
– То что?
– Понятия не имею. Вчера я проехал мимо этой парочки, и они говорили по-итальянски. Ты в это время гуляла по веселому району.
– О чем они говорили?
– Я не знаю итальянского.
Кейс опускает банку с тоником и спрашивает:
– Куда мы сейчас?
– Мотороллер пока что едет за нами. Они следят, чтобы не увязался кто-нибудь еще. Если хвоста нет, мы поедем на квартиру к моему другу.
– Тех двоих не нашли?
– Нет. Тот, которого ты боднула, наверное, сейчас в больнице. Приклеивает нос на место. – Бун поднимает бровь. – Это тебя на факультете маркетинга так научили?
– Нет.
– А может, это были сотрудники «Синего муравья»? Представь, ты только что сломала нос какому-нибудь ассистенту режиссера.
– В следующий раз, когда тебя станет грабить ассистент режиссера, можешь тоже сломать ему нос. Я знаю одно: итальянцы, если они работают в Токио, не станут одеваться в паленую албанскую «Праду».
Такси едет по извилистому шоссе, петляет среди перелесков и каких-то древних стен. Это императорский дворец. Кейс думает о тропинках неземной красоты, которые она представляла, глядя из окна гостиницы. Обернувшись, чтобы посмотреть на мотороллер, она морщится от боли в шее: растянута какая-то мышца. Стены и перелески живописны и бесстрастны. Хранят свою тайну.
– Они хотели отнять у тебя сумку? В которой лэптоп «Синего муравья»?
– Там еще кошелек, телефон...
Телефон в сумке, словно услышав свое имя, тут же начинает звонить. Кейс нашаривает его и отвечает:
– Алле?
– Капюшончик на проводе. Помнишь такого?
– Слушай, тут возникли проблемы.
– Ну что ж. – Она слышит, как он вздыхает там, у себя в Чикаго. – Я все равно разучился спать.
– Короче, мы с ним встретились, – сообщает она.
Может ли Бун слышать, что говорит Капюшончик? Гуляя по городу, она увеличила громкость до предела, чтобы не мешал уличный шум, и теперь об этом жалеет.
– Да уж знаю. Он даже до дома не смог дотерпеть. Зашел в ближайшее интернет-кафе и начал изливать Кейко свою любовь.
– Слушай, нам обязательно надо поговорить, но только не сейчас. Извини!
– Понимаю. Он сказал, что отдал тебе номер, и я просто волновался. Напиши мне! – Капюшончик вешает трубку.
– Твой друг? – Бун Чу берет у нее банку с тоником и отпивает глоток.
– Да, фрагментщик из Чикаго. Они с приятелем нашли Таки.
– Так ты достала номер?
Теперь уже некуда деваться. Сейчас она должна либо соврать, потому что Буну доверять нельзя, либо сказать правду, потому что она ему все же доверяет.
Протянув руку, Кейс показывает ладонь с написанным синими чернилами номером.
– Ты не вводила его в компьютер, не отсылала по имэйлу?
– Нет.
– Хорошо.
– Почему?
– Потому что мне надо посмотреть твой лэптоп.
Бун просит водителя остановиться. Этот район, говорит он, называется Хонго; здесь поблизости находится Токийский университет. Они расплачиваются, выходят из машины. Такси уезжает. Тут же подруливает серебристый мотороллер.
– Могу я забрать свою куртку?
Бун обращается по-японски к заднему парню. Тот расстегивает куртку и протягивает ее Кейс, не слезая с мотороллера. Лицо под огненноглазым шлемом разъезжается в неприятной улыбочке. Бун достает из сумки на поясе белый конверт, отдает водителю. Тот кивает, прячет его во внутренний карман куртки и дает газ. Мотороллер рычит мотором и уезжает.
«Баз Риксон» едва заметно пахнет тигровым бальзамом. Кейс бросает банку из-под тоника в эргономичную урну и следует за Буном, трогая пульсирующий лоб.
Минуту спустя она в изумлении останавливается перед трехэтажной дощатой структурой, которая словно бы парит над узкой улицей и выглядит настолько зыбкой и старой, что, кажется, вот-вот развалится. Слово «дощатая» не совсем точно; скорее, это похоже на рейки гигантских жалюзи. Кейс еще никогда не видела в Токио ничего более древнего, тем более в таком буднично неухоженном состоянии.
Потрепанные коричневые пальмы косо торчат по обеим сторонам входной двери, украшенной сверху традиционным японским козырьком, а чуть в глубине дополняют картину две гипсовые колонны, подпирающие пустоту. Верхушка одной из них как будто обглодана гигантским червем. Кейс оглядывается на Буна.
– Что это за место?
– Довоенный жилой дом. Они почти все сгорели во время войны, от зажигательных бомб. Здесь семьдесят квартир. Общие туалеты в коридоре, общественная баня за углом.
В балкончики вмонтированы кронштейны, очевидно, для проветривания постелей. Кейс и Бун заходят внутрь, минуют густые металлические заросли велосипедов, взбираются на три широкие бетонные ступени и попадают в небольшое фойе, которое выстелено блестящим бирюзовым линолеумом. В воздухе висят незнакомые кухонные запахи.
Они поднимаются на второй этаж по сумрачной деревянной лестнице. Коридор здесь настолько узкий, что приходится идти гуськом. На потолке пульсирует одинокая неоновая трубка. Бун останавливается, звенят ключи. Он открывает дверь, щелкает выключателем и отступает, пропуская Кейс вперед. Она заходит в квартиру и тотчас же вспоминает отца: как тот объяснял дежавю с точки зрения неврологии.
Помещение тускло освещено большими стеклянными лампами, внутри которых тлеют оранжевые нити. Лампочки Эдисона. Необычный и в то же время смутно знакомый свет – непрактичный и волшебный. Мебель внутри приземистая и потрепанная, как само здание, и это создает странное ощущение уюта.
Бун заходит следом и запирает замок. Входная дверь выкрашена белым; неброская, современная. Кейс замечает на столе открытый красно-коричневый чемоданчик Буна. Рядом разложены телефоны и лэптоп с поднятой крышкой.
– Чья это квартира?
– Моей подруги Марисы. Она модельер, работает с тканями. Сейчас в Мадриде.
Он проходит на загроможденную кухню и включает другую лампу, гораздо более яркую и белую. На столике стоит розовая рисоварка «Санио», а рядом какой-то белый пластиковый агрегат, из которого выходит прозрачная трубка. Посудомоечная машина?
– Я поставлю чай, – говорит Бун, наливая воду в чайник.
Кейс подходит к подъемному бумажному окну с матовыми стеклянными вкладышами. Сквозь полупрозрачное стекло видны покатые крыши соседних зданий, местами поросшие какой-то зеленью, которую она вначале принимает за мох, но потом догадывается, что это нечто похожее на кудзу[20], почти как на ферме Уина в Теннесси. Скорее всего это и есть настоящее кудзу – ведь здесь его родина.
Крыши забраны гофрированным железом; свет соседних окон выхватывает квадраты коричневой бугристой ржавчины. Большое темное насекомое пересекает световой поток в стробоскопическом полете.
– Удивительное место, – говорит Кейс.
– Таких осталось очень мало. – Бун гремит банками в поисках чая.
Она приоткрывает окно. Сзади доносится свист закипевшего чайника.
– Ты знаешь Доротею Бенедитти?
– Нет, – отвечает он.
– Она работает в фирме «Хайнц и Пфафф». Графика, рекламный дизайн. Ведет все проекты, связанные с «Синим муравьем». Я думаю, она наняла каких-то людей, чтобы обыскать квартиру Дэмиена. И они что-то нахимичили с компьютером.
– Откуда ты знаешь?
Кейс подходит к широкой нише в стене. Должно быть, раньше здесь хранилось постельное белье. Сейчас ниша приспособлена под платяной шкаф, на западный образец. На деревянной перекладине висят плечики с женской одеждой. Ей вдруг становится неловко; будь у шкафа дверь, она бы ее прикрыла.
– Они позвонили из квартиры, с домашнего телефона. Я нажала повторный набор и попала на ее автоответчик...
Кейс рассказывает ему всю историю: Доротея, прожженная куртка, азиатские шлюхи. Они сидят на татами, скрестив ноги, и пьют зеленый чай из керамического чайника. Яркий кухонный светильник выключен. Выслушав ее рассказ, Бун задумчиво говорит:
– Значит, наши итальянцы могут и не иметь отношения к Бигенду. Или к фрагментам. Ведь в квартиру они вломились еще до этого.
– Я бы не стала говорить – «вломились». Ничего же не сломано. Я вообще не знаю, как они проникли внутрь.
– Открыли замок пистолетом-отмычкой, если это профессионалы. Ты бы вообще ничего не заметила, если бы они не трогали телефон и компьютер. Кстати, это совсем не профессионально. Ну ладно, оставим это на их совести. Значит, Бигенд говорит, что Доротея в Париже занималась промышленным шпионажем?
– Да. Но по его теории, она на меня взъелась из-за места в «Синем муравье». Решила, что мне собираются предложить должность, на которую она сама метила. Директор лондонского филиала.
– А ты ему не рассказывала про куртку, про квартиру?
– Нет.
– Интересно. А эти парни говорили по-итальянски. Может, они местные, а может, их послали вслед за нами. На нашем рейсе их точно не было. А здесь я их засек в первый же день. Поездил за ними, пока они следили за тобой. Трудно сказать, как хорошо они знают город. У них была машина с японским водителем.
Кейс вглядывается в его лицо, освещенное красноватым светом лампочек Эдисона.
– Доротея про меня кое-что знает. Очень интимную вещь, что-то вроде фобии. Об этом известно только моим родителям, психиатру, еще нескольким друзьям.
– Ты мне расскажешь?
– У меня аллергия. На определенные торговые знаки.
– Торговые знаки?
– Да, еще с детства. Это обратная сторона медали. Цена, которую я плачу за способность предсказывать реакцию рынка на ту или иную эмблему. – Кейс с раздражением чувствует, что ее лицо краснеет.
– Можешь привести пример?
– Мишлен. Есть и другие. Некоторые появились совсем недавно... Вообще, мне неприятно об этом говорить.
– Я понимаю. – Бун кивает. – Спасибо, что рассказала. И ты думаешь, Доротея об этом знает?
– Да, я уверена.
Она рассказывает ему о второй встрече, о нарисованном Бибендаме и о кукле, подвешенной к дверной ручке.
Он хмурится, молчит, подливает себе чая. Потом произносит:
– Я думаю, ты права.
– В каком смысле?
– Ну смотри: она о тебе знает что-то очень личное, чего просто так не узнаешь. А она узнала. Значит, кто-то вложился в это дело, затратил ресурсы на сбор информации. Она показала тебе картинку. И подвесила куклу на дверь. Ну, или кто-то подвесил, по ее приказу. Получается, тебя хотели прогнать, заставить вернуться домой. Но ты не вернулась. А тут появился я, мы прилетели в Японию, и... В общем, полагаю, эти двое работают на нее.
– С какой целью?
– Ну, этого мы уже не узнаем. Разве что поймаем их и заставим все рассказать. Но где их найдешь? Да и вряд ли они что-то знают. Интересно, на кого работает сама Доротея... Можно я взгляну на твой лэптоп?
Кейс дотягивается до сумки, открывает ее, вынимает «Айбук» и протягивает Буну. Он кладет его на стол рядом со своим компьютером, достает из чемодана скрученный кабель.
– Не обращай внимания. Я могу и говорить, и одновременно делать...
– Делать что?
– Хочу посмотреть, не стоит ли у тебя жучок, который перехватывает нажатия клавиш.
– Ты сможешь его найти?
– Ну, в наши дни ни в чем нельзя быть уверенным. – Бун соединяет кабелем оба компьютера, потом вставляет в свой лэптоп лазерный диск. – После прошлого сентября многие концепции безопасности пришлось пересмотреть. Если бы ФБР посадило в твой компьютер какого-нибудь стандартного жучка, я бы, наверное, смог его отловить. Если нестандартного – совсем другая история. А ведь есть еще другие, кроме ФБР.
– При чем здесь ФБР?
– Это я так, для примера. Сейчас такое время, самые разные люди делают самые разные вещи. Причем не только американцы. И не только государственные службы. И это проявляется во всем. – Он стрекочет пальцами по клавиатуре, смотрит на экран.
– Чья это квартира?
– Марисы, я уже говорил.
– А кто такая Мариса?
Бун поднимает голову, смотрит на нее.
– Моя бывшая подружка.
Кейс так сразу и подумала. И почему-то это было неприятное чувство. Хотя какое ей дело?
– Теперь мы просто друзья, – добавляет Бун и склоняется над компьютером.
Кейс поднимает вверх левую ладонь, показывая написанный на ней номер.
– А что будем делать с этим?
Он поднимает глаза от экрана, замечает ее руку, улыбается с облегчением.
– А, с этим! Ну, сначала я найду фирму, которая поставила водяной знак. Если это фирма. Потом попытаюсь что-нибудь из них выжать. Если они помечают каждый клип – значит, должен быть какой-то контракт, заказчик. А это уже шаг к автору фрагментов.
– Разве такая информация доступна?
– Нет, конечно. Но это не значит, что ее нельзя добыть.
Он возвращается к работе. Кейс прихлебывает чай и оглядывает небольшую квартиру в восемь татами[21], наполненную янтарным светом эдисоновых ламп, и мысли ее помимо воли возвращаются к женщине, которая здесь живет.
На лбу у Кейс шишка; образ милашки Фанни, должно быть, превратился черт знает во что. Она думает, что надо встать, найти освещенное зеркало, осмотреть повреждения, – но остается сидеть.
Это не усталость: она не хочет спать, не чувствует временной разницы. И эффект зазеркалья ни при чем. Синдром отсутствия души, похоже, перешел в новую, более глубокую стадию, когда взвинченный уровень серотонина становится нормой.
19
Мистика
Ночной охранник в гостинице – более молодой и неприступный вариант Беата Такеши, японского актера, чьи экзистенциальные гангстерские фильмы сводили с ума двух последних парней Кейс. Угрожающе стройный, застегнутый на все пуговицы, в безупречном костюме. Он провожает Кейс сначала к лифту, потом до дверей номера.
Она солгала дежурному администратору, сказала, что забыла ключ в номере, и теперь этот суровый молодой человек подходит вместе с ней к двери, достает свой ключ – настоящий, металлический, надежно прикрепленный к поясу – и отпирает замок. Войдя внутрь, включает свет и делает приглашающий жест.
– Спасибо. Вы не могли бы подождать, пока я найду свой ключ?
На самом деле ключ лежит наготове, в кармане «Баз Риксона», но она сначала заходит в ванную, затем ищет в платяном шкафу, заглядывает за мебель – и замечает серую сумку с эмблемой «Синего муравья», стоящую у спинки кровати. Кейс опускается на колени, чтобы заглянуть под кровать, и обнаруживает, что это такая модель, под которой нет зазора. Выпрямившись, она показывает охраннику ключ: магнитную пластиковую карточку.
– Вот, нашла! Спасибо, что подождали.
Охранник кланяется, выходит и закрывает за собой дверь. Кейс запирает замок и накидывает цепочку. Потом на всякий случай придвигает к двери большое черное кресло. Усилие отдается болью в шее. Борясь с желанием упасть, свернуться калачиком и отключиться, она подходит к кровати и осматривает серую сумку. Внутри лежит новенький, аккуратно сложенный «Баз Риксон» модели «МА-1», завернутый в черную салфетку. Сегодняшнее утро было, кажется, так давно!
Кейс вновь чувствует запах «тигрового бальзама» – это пахнет старая куртка. Уложив обновку обратно в серую сумку, она снимает с плеча багажное изделие и раздевается.
Читать бесплатно другие книги:
