#Сосед Килина Диана
Иногда, очень редко, если тосковала – водила пальцем по чернилам и вспоминала его прикосновения и такие же чернила на смуглой коже. Слёзы со временем высохли, осталась только горечь – такая же острая, как запах его тела.
Больно тоже уже не было. Боль постепенно прошла, когда родила сына – на её месте появилось чувство благодарности. Пусть предал, пусть обманул, пусть использовал – но подарил кое–что, оставил после себя напоследок что–то светлое и чистое.
***
Now and then I think of all the times you screwed me over
But had me believing it was always something that I'd done
And I don't wanna live that way
Reading into every word you say
You said that you could let it go
And I wouldn't catch you hung up on somebody
That you used to know...
Gotye feat. Kimbra «Somebody that I used to know»
Дома время летело не так быстро и спешно, как на острове. Папа нашёл мне квартиру в городе, чтобы я не моталась туда–сюда с ребёнком на электричке и маршрутке. Хотела оформить кредит, пока доходы позволяют и банк предлагает, но он мягко осадил и воспользовался отложенными на чёрный день средствами. Я не знала, как его благодарить, гадкие воспоминания о прошлом с Андрусом не отпускали – казалось, что снова стала содержанкой и живу за чужой счёт. Но отец был не преклонён, и сказал, что это не для меня, а для Витьки. А, поскольку, на несовершеннолетнего по закону оформить недвижимость нельзя, он оформляет её на ближайшего родственника – его мать.
Надавил на больное место – я сдалась. Для себя не хотела ничего, но для сына… В общем, въехала в июле в небольшую однушку неподалёку от поликлиники и обустроенного парка с гравийными дорожками. Коммунальные были небольшими, ходила с сыном на разные занятия: гимнастику для малышей, бассейн, в детские комнаты – могла позволить.
Много фотографировала его – родители подарили профессиональный агрегат с хорошим объективом. Наряжала в разные наряды, укладывала в плетёные корзинки с овечьей шкурой – стены в комнате постепенно увешала фотографиями сына. В августе ему исполнилось четыре месяца: отмечали скромно, в семейном кругу – я, мама и папа.
– Агуш, ты совсем никуда не ходишь, – тихо обронила мама, когда мы мыли посуду, – Может быть, я останусь у тебя как–нибудь на ночь, а ты сходишь с подружками, развеешься.
– Да ну, мам, как ты себе это представляешь, – отмахнулась я, вытирая тарелку, – Витька ещё на грудном, ночью его кормить надо каждые три часа. Тем более, сейчас зубки лезут, он капризничает…
– Ну, с тобой я как–то справилась двадцать шесть лет назад, – она с укором посмотрела на меня, – И с внуком справлюсь. Тем более, – она подала мне ещё одну тарелку и начала потирать мыльной губкой следующую, – Ты не обольщайся и не рассчитывай гулять всю ночь. Но до двенадцати–часу сходить можешь.
Я пожала плечами и не придала значения её словам. Но тут, за спиной раздалось улюлюканье Витюшки, а затем голос отца:
– Агата, мама права. Ты молодая совсем, хватит сидеть в четырёх стенах. Если боишься, то мы вдвоём можем посидеть с Витькой. Как вернёшься, домой поедем.
– Папа! Ну ты–то не начинай, – я закатила глаза и начала протирать тарелку полотенцем быстрее, раздражаясь.
– А что – папа? – он хлопнул глазами и улыбнулся, подходя ко мне, – Давай дочка, позволь старикам вспомнить молодость, – отец подмигнул мне и поцеловал в лоб.
Я фыркнула и уставилась на Витюшку, который активно жестикулировал у деда на руках и издавал какие–то булькающие звуки. Посмотрела на маму, пожала плечами и отложила сухую тарелку на полку.
– Ладно, уговорили. Позвоню Таське, спрошу у неё, куда можно сходить.
Вот так, через неделю, я оказалась в душном помещении ночного клуба. Раньше здесь было веселее – благодаря алкоголю и сигаретам в курилке, а сейчас всё казалось слишком громким, резким и ярким.
Таисия моему звонку образовалась. Мы с ней продолжали общаться, правда, не так близко и часто, как раньше. Пару раз гуляли в парке: я толкала коляску, а она шла рядом, соблазняя меня ароматом кофе из бумажного стаканчика – мне кофеин нельзя, Витька плохо засыпает, если я пью бодрящие напитки. Она совсем не представляет, как обращаться с детьми и очень осторожничает с младенцем, даже побаивается – я её понимаю, в принципе. Поэтому, когда я предложила куда–нибудь выбраться на пару часиков, радостно провизжала в трубку и достала два пригласительных на одну из самых популярных вечеринок города.
Без допинга танцевать не хотелось, я просто стояла в углу у бара и улыбалась знакомым лицам – бывшим одноклассникам и однокурсникам. Таська кидалась мне на шею, румяная от выпитого и весёлая, тянула на танцплощадку, но я отнекивалась.
– Я хочу попить, – сказала я ей на ухо, – Иди, танцуй, я попозже подойду.
– Ладно, но ты обещала! – она подмигнула мне, и плавно покачивая бёдрами, направилась под свет стробоскопов.
Я направилась к бару и встала в очередь, пытаясь никого не задеть руками – не люблю, когда меня касаются чужие люди и сама стараюсь так не делать. Бармен неторопливо обслуживал клиентов, что не сравнится с уровнем в Греции – там ребята были шустрыми, и все делали быстро, готовя по три–четыре коктейля за раз. Толпа медленно двигалась, и я вместе с ней. Когда подошла моя очередь, я наклонилась вперёд, и тут же удивлённо застыла, ощутив чью–то ладонь у себя на пояснице.
– Девушке пина коладу, я оплачу, – произнёс до боли знакомый голос.
Моя голова медленно повернулась и кровь резко отхлынула от лица к тому месту, где хозяйничала его рука.
– Здравствуй, Агата, – произнёс Андрус с усмешкой, – Неожиданно.
– Здравствуй, Андрус, – ответила я и снова отвернулась, крича бармену, – Мне просто воды.
Тот удивлённо моргнул, отставив ром в сторону. Махнул головой на холодильник с напитками, вопросительно вскинув брови. Я кивнула, достала из клатча банковскую карточку и протянула её, когда на стойке передо мной выросла стеклянная бутылка с открытой крышкой и трубочкой в горлышке.
– С каких пор ты не пьёшь? – Андрус подошёл ближе, я шагнула в сторону.
Он заблокировал меня одной рукой, положив её на стойку.
– Тебя это не касается, – отрезала я, прикладываясь к бутылке, вытащив трубочку и бросив её на столешницу, – Какими судьбами? Ищешь себе очередную девочку без мозгов?
Он громко рассмеялся, запрокинув голову, и придвинулся ко мне вплотную. С ухмылкой, не покидающей его губы, он мягко погладил мою щёку и наклонился к моему уху:
– Я, правда, соскучился.
Прозвучало искренне, но проблема в том, что мне уже всё равно. Я–то не соскучилась.
– Сочувствую, – я отклонилась назад, – Отойди, меня подруга ждёт.
– У тебя изменился номер? – он не отступал, продолжая держать лицо в непосредственной и неприличной близости от моего, – Я пытался тебе дозвониться.
– Да, изменился, – ответила я, ловко увернувшись, когда он наклонился ещё ниже.
Его губы мазнули по моей щеке, а у меня к горлу подступила тошнота – как я вообще могла питать к нему какие–то чувства? Как я вообще могла его хотеть?
Да, он хорошо выглядит, обаятельно улыбается, но… Он же старый! От него даже воняет ветхостью, и дорогой парфюм не скрывает это.
– Не оставишь? – прошептал он мне в ухо, продолжая удерживать одной рукой, а другую положив на мой локоть.
– Нет, – огрызнулась я, – Убери руки.
– Какая ты грозная цаца стала, – Андрус поцокал языком и посмотрел на меня с прищуром, – А если не уберу, что будет?
Он демонстративно положил ладонь на мою талию и придвинул меня к себе. Меня обдало жаром его тела, этим приторным ароматом итальянских духов, ненавязчивым запахом ментолового освежителя для рта – всё стало чужим. Чуждым. Мерзким и отвратительным.
Я окинула из–за его плеча зал взглядом, в поисках охранника или Таськи, но людей было слишком много и все они двигались, ходили туда–сюда. Пальцы стиснули холодную бутылку, и мне не пришло в голову ничего лучше, как…
– Ты что, охренела! – взревел он, когда я окатила его водой.
Быстро отскочив в сторону, я рванула на танцпол в поисках Таси. Найдя её в толпе, я потащила её в сторону и сбивчиво затараторила ей на ухо:
– Тая, здесь Андрус. Я облила его водой, он ко мне пристаёт, и… Ой.
Мой взгляд устремился на знакомую фигуру, которая двигалась в нашу сторону, вытирая капли с лица бумажной салфеткой. Его глаза метали молнии и не отрывались от моего лица – скрыться мне не удалось.
– Вот блин, – пробормотала я, когда он быстрым шагом настиг нас, отодвинул Таисию в сторону и схватил меня за локоть, выталкивая с танцплощадки.
– Агата, это уже перебор, – прорычал он, – Что я тебе сделал? Неужели, мы не можем всё забыть и начать сначала?
– Ты в своём уме, Андрус? – взвизгнула я, – Между нами всё кончено и начинать нечего.
– Это из–за Расмуса? Что, – он окинул меня брезгливым взглядом, – Решила найти помоложе и даже не стала долго искать – сбагрила себе моего сына, – он плевался ядом, а я пыталась хоть как–то отодвинуться, – Запудрила пацану мозги, до него теперь не достучишься.
Он начал трясти меня, я выронила бутылку, и она разбилась под моими ногами. Кричал мне в лицо, раскрасневшись от ярости – видно было даже в приглушённом свете.
– Да отцепись ты от меня! – завизжала я, – Не нужен мне ни ты, ни твой отпрыск. Оставь меня в покое!
Его оттащили от меня две сильных руки – Таисия вовремя подозвала охранника. Люди расступились в сторону, а я с отвращением смотрела на своего бывшего любовника, который поправлял мокрый пиджак и резко отвечал секьюрити. Бросив злобный взгляд в мою сторону, Андрус выпрямил спину, развернулся и пошёл широким размашистым шагом, расталкивая толпу плечами.
– Ну и шоу, – промычала Таська, – Он в состоянии алкогольного бесстрашия, да?
Устало вздохнув, я вытащила из сумочки телефон и посмотрела на часы.
– Тая, я поеду домой, уже полдвенадцатого, – сказала я подруге, проигнорировав её вопрос.
Та понимающе кивнула, бросив на меня короткий взгляд, и снова начала вглядываться в толпу.
– Я тебя провожу.
– Хорошо.
Мы вдвоём направились на выход, кивнув охраннику, который теперь ошивался поблизости – на всякий случай. Верхней одежды у нас не было, поэтому мы быстро оказались на улице. Тася закурила, а я вызвала такси к ближайшей гостинице – к самому клубу на машине не подъехать. С непривычки глаза начали сами собой закрываться – захотелось спать. Витька у меня просыпается рано – часов в шесть–семь утра, поэтому я обычно ложусь вместе с ним в девять. С огромным трудом стоя на ногах, я обняла подругу на прощание и побрела, лавируя между столиками на террасе, к прибывшей машине.
У подъезда, расплатившись с таксистом, я устало потёрла глаза, размазав тушь по лицу, и поднялась к себе. Наспех приняв душ, я устроилась рядом с мамой на диване – навеяло воспоминания о детстве, когда папа уезжал в командировки, а я тайком прокрадывалась к ней под бок по ночам. Мы недолго пошептались о какой–то ерунде, как тогда, много–много лет назад, а потом Витюшка заворочался и захныкал. Взяв его из кроватки, я положила сына рядышком, вдохнула его запах и с улыбкой на лице заснула, забыв все события прошедшего вечера.
***
But you didn't have to cut me off
Make out like it never happened
And that we were nothing
And I don't even need your love
But you treat me like a stranger
And that feels so rough
Gotye feat. Kimbra «Somebody that I used to know»
– Агата, у тебя такие красивые фотографии Виктора стоят в фейсбуке, – сказала моя знакомая – Лия.
Мы вместе с детьми ходим на гимнастику для мам и малышей и стали понемногу общаться после занятий в раздевалке. У неё тоже мальчик, ровесник Витьки.
Вообще, это интересная тенденция: когда становишься мамой, круг общения резко меняется. Старые связи исчезают, а вместо них появляются новые – такие же повёрнутые на материнстве женщины, как и ты.
– Ты к какому фотографу ходишь? – продолжила она, пытаясь надеть на своего дёргающегося карапуза ползунки.
– Ни к какому. Я сама снимаю.
– Да? – она, кажется, искренне удивлена, – Интересно. А других нет желания поснимать?
Пожав плечами, я подняла Витьку и посадила его в эрго–рюкзак, застегнув застёжку на шее.
– Не думала об этом. А что? – честно ответила я.
– Просто у тебя здорово получается. Я тоже так хочу, думала обратиться туда же, куда и ты, – Лия улыбнулась, наконец–то справившись с одеждой своего ребёнка.
– Хочешь, поснимаю. Мне не сложно.
– Хочу, – она закивала головой, подхватила большую сумку, детёныша, и мы вдвоём пошли на выход, – А где?
– Я всё дома делаю. Я тебе сейчас скину свой адрес сообщением, подумай, когда тебе удобнее и приходите. Поболтаем и пофоткаем, – Застегнув слинго–куртку, я поправила капюшон на голове у сына и улыбнулась ей, набирая текст в телефоне, – Вот, лови.
Её мобильный прожужжал в сумке, и Лия широко улыбнулась.
– А если завтра?
– Давай завтра. Ладно, я пойду, а то Витюшке жарко. Позвони вечером, – крикнула на ходу, открывая дверь поликлиники.
– Хорошо, – услышала в ответ.
Так я начала снимать детей. Лия оказалась завсегдатаем мамского форума, и к концу сентября у меня появилась толпа желающих на фотосессии. Денег я не брала, точнее – не называла сумму, каждый оставлял столько, сколько считал нужным. Фотографировала дома, благо разных аксессуаров и мелочей у меня было в избытке, к тому же белая стена в комнате служила отличным фоном. В октябре собралось приличное портфолио и пришлось создавать отдельную страницу на фейсбуке – от желающих не было отбоя, и я просто не успевала отвечать на все сообщения.
Агата – фотограф. Смешно сказать, но… Мне это нравилось.
Я любила сына и, честно говоря, начала любить детей, когда родила. Они казались мне чем–то волшебным, таинственным, загадочным. И эту загадку хотелось запечатлеть, а потом разгадывать, изучая снимок. Именно поэтому я постоянно фотографировала Витюшку – он менялся так быстро, что толком не успевала за ним, и радовалась тому, что, хотя бы камера успевает.
Осень в этом году выдалась тёплая. Гуляла в обед с коляской, наслаждаясь сладким какао из стаканчика – недалеко от парка было кафе, куда я забегала за ароматным напитком. Гравий приятно шуршал под размеренными шагами, листва на деревьях начала желтеть – красивое время. Сын спал в коляске, а я собирала яркие листья, думая о том, что неплохо было бы поискать на рынке пару тыкв – чтобы сфотографировать Витю в соответствующем антураже, он как раз начал сидеть, и можно было бы сделать интересные кадры.
Глаза слепило солнце, я надела солнечные очки, которые всегда лежали в сумочке с памперсами и влажными салфетками. Пошла по дорожке дальше, сложив собранные листья в корзину коляски. Бросила взгляд на спортивную площадку – появилось новое лицо, раньше на турниках не видела.
Сердце пропустило пару ударов, когда спортсмен начал разминаться, поворачиваясь из стороны в сторону. Узнала знакомый профиль и застыла, не моргая. Сглотнула и быстрым шагом пошла вперёд, отвернувшись – только бы не заметил.
Карма – злая сука. Через пару минут услышала за спиной быстрые и торопливые шаги, а потом он поравнялся со мной.
– Агата? – произнёс удивлённо.
Хорошо, что козырёк опушён низко и ребёнка не видно.
– Привет, Расмус, – вяло улыбнувшись, сказала я.
– А что ты здесь делаешь? – он удивлённо вскинул бровь, и вытащил наушники, убрав их в карман толстовки, – Поздравляю, – порывисто кивнул на коляску и нахмурился.
– Живу неподалёку. Спасибо, – отчеканила я, – Вернулся из Греции? – вопрос прозвучал слишком язвительно, и мне пришлось прикрыть глаза на секунду, чтобы успокоиться.
– Да, сезон закончился. Мальчик или девочка? – не унимался он, продолжая разглядывать детский транспорт.
– Мальчик.
– Как зовут?
– Виктор.
– Сколько ему? – серьёзно спросил он.
– Полгода, – машинально ответила я и тут же прикусила язык.
Лицо зажгло – щёки покраснели. Боялась даже посмотреть в его сторону; знала, что наткнусь на задумчивый взгляд.
Расмус замолчал – надолго. Темп не сбавлял, по–прежнему шёл рядом. Тишина в буквальном смысле стала гнетущей.
Сейчас подсчитает и капец…
– Агата, – он положил руку на моё плечо и сжал его, вынуждая меня остановиться, – Что за херня? Он что, мой? – спросил полушёпотом.
Я запрокинула голову, радуясь, что глаза скрывают тёмные стёкла – не увидит в них слёзы. Выдохнула, повернулась и ответила, нагло соврав:
– Нет.
Он сверлил меня глазами, а потом резко сдёрнул мои очки и наклонился, заглядывая в лицо.
– Дубль два. Он мой?
– Нет, – соврала я снова, чуть не увереннее – лгать прямо в светлые глаза было труднее.
– Кто отец? – Расмус усмехнулся, – Костя? – самодовольна улыбка расплылась по его лицу – загоняет в угол.
Не нужно быть великим математиком, чтобы посчитать сроки беременности и понять, что я не могла залететь на Крите. Моя легенда рушилась как карточный домик под его пристальным взглядом, и я устало покачала головой, а потом тихо сказала:
– Расмус, мы расстались. Просто забудь, и…
– Хрен тебе, я теперь забуду, – он повысил голос, – Говори правду.
– Тише, разбудишь, – шикнула я, покосившись на коляску и по инерции начав качать её рукой, – Здесь не время и не место.
– Назови время и место, – отрезал он, прищурившись.
– Мне надо подумать, – попыталась отвертеться я.
– Агата, – прорычал Расмус.
– Я тебе позвоню, – я выхватила у него их руки свои солнечные очки, надела их и вяло улыбнулась, – У меня много работы и времени не так много, так что…
– Я провожу вас.
Да чтоб тебя!
Мысленно я взвыла, но понимала, что теперь не отвертишься. Пришлось маршировать с притворно гордым видом по дорожке, всей кожей ощущая злость Расмуса – его фактически трясло.
Гадала, в каком из домов по соседству он живёт. Ирония судьбы, хотя… Это Таллинн, детка. Здесь бывшего можно встретить везде: в магазине, в клубе, в больнице, спортзале. В парке. Иногда у меня такое ощущение, что он может оказаться в соседней с твоей кабинке туалета, честное слово.
Скорее всего, именно поэтому я старалась никуда не высовываться. Надеялась, что не увижу. Облом.
Впереди замаячил угол моего дома, я попыталась избавиться от «хвоста», но тщетно. Расмус упорно шёл со мной до самого подъезда – молча. У железной двери прищурился, подошёл близко–близко и тихо сказал куда–то в район уха:
– Если ты не позвонишь, буду караулить. Ты должна мне всё объяснить, Агата.
Мне ничего не оставалось, кроме как кивнуть.
Номер спрашивать было бессмысленно – я до сих пор помнила его наизусть. Он не изменился, я знаю, потому что иногда звонила ему, засекретив свой, и слушала длинные гудки – Расмус никогда не отвечал неизвестному абоненту.
***
You didn't have to stoop so low
Have your friends collect your records
And then change your number
I guess that I don't need that though
Now you're just somebody that I used to know
Gotye feat. Kimbra «Somebody that I used to know»
Собиралась на встречу долго. Неделю. Даже чуть больше. Искала подходящее время, искала отговорки, но мой сосед был упёртым – это факт, и я это знала.
В общем, отправила маму гулять в парк с коляской, а сама пошла в то самое кафе, где обычно брала себе какао. Расмус ждал у входа, куря сигарету. Увидев меня, он быстро затянулся и выбросил окурок в урну.
Я поздоровалась первой, он кивнул в ответ и открыл стеклянную дверь, пропуская меня вперёд. Выбрал дальний столик у окна с видом на частные дома, и помог снять шерстяное пальто. Водрузив верхнюю одежду на вешалку, он сел напротив и положил руки на стол, сцепив пальцы в замок.
– Я жду, – бросил нетерпеливо, не отрывая глаз от моего лица, – Может ты объяснишь мне, как так получилось, что у меня есть сын и я ничего об этом не знаю?
– У тебя нет сына, – спокойно ответила я, и улыбнулась подходящей к столику официантке, – Мне как обычно, только в чашку.
Девушка улыбнулась в ответ и кивнула. Перевела взгляд на моего спутника, тот заказал чёрный кофе.
– Почему ты мне не сказала?
– Потому что не хотела.
– Я имею право знать о таких вещах.
– Расмус, чего ты хочешь от меня? – устало вздохнув, я потёрла лицо ладонью и зажмурилась, – У Витюшки в графе отец стоит прочерк. Мне ничего от тебя не нужно. Я не буду требовать алименты или содержание. Давай просто посидим как старые знакомые; ты выпьешь свой кофе; я – свой какао, и разойдёмся, как в море корабли, оставив это недоразумение в прошлом.
– Ты совсем ебанутая? – прохрипел он, сжав руки в кулаки и тут же убрав их под стол, – Я хочу растить своего ребёнка.
Тут я закатила глаза и улыбнулась.
– Тебе придётся доказывать, что ты его отец, Расмус. Через суд. Проводить анализ ДНК. Это долго, очень долго, дорого и большой геморрой. Тебе всего двадцать четыре – оно тебе надо?
– Надо. Это принципиально, – он тряхнул головой и замолчал, когда официантка принесла наш заказ, – Ребёнок должен расти в полной семье, – упёрто произнёс он, делая глоток кофе.
– Ты рос в полной семье. И что в итоге?
– Моя семья не в счёт, – огрызнулся он.
– Я в любом случае не буду с тобой жить, так что…
– У мальчика должен быть отец.
– У моего, – я специально сделала ударение на этом слове, – Моего сына есть дед. Он отлично заменяет ему отца, поверь.
– Этого недостаточно. Я его отец.
Сказал так уверенно, что я опешила. Посмотрела на него пристально, словно заново. Изучая знакомые черты лица, только ставшие чуть более резкими.
– Я. Его. Отец, – чётко повторил он, наклонившись над столом.
В этой фразе было столько упрямства… Столько силы. Уверенности. Мужественности. На глаза набежали слёзы, я быстро моргнула и отвернулась к окну, делая большой глоток, чтобы успокоиться.
Правильно ли я поступаю, лишая сына отцовской любви? И есть ли она вообще – эта отцовская любовь? Я никогда не спрашивала у Расмуса, что произошло в их семье, мне не хотелось знать подробности. Он ненавидел Андруса, и этим всё было сказано. Но я никогда не пыталась понять причины этой ненависти.
– Что произошло у вас? – тихо сказала, не поворачивая головы – разглядывала кроны деревьев и крыши домов вдалеке, – Расскажи. В конце концов, ты меня втянул в это.
Я рискнула повернуться и взглянуть на него. Расмус качнул головой и прикрыл глаза, сжал свою чашку пальцами – костяшки побелели. Сделал глоток и повернулся – пригвоздил к месту взглядом.
– Я встречался с девушкой, ещё со школы. С десятого класса, но она была младше на год. Собирался делать ей предложение, – ему было тяжело говорить, фразы были короткими и сбивчивыми, но он продолжил, – Хотел сделать сюрприз и приехал вечером к её дому с букетом розовых лилий – её любимых. Она должна была вернуться от репетитора по английскому – готовилась к госэкзамену. Ждал возле подъезда, как дурак, – Расмус коротко усмехнулся, его взгляд стал рассеянным, – Просто хотел отдать цветы и пойти домой. Порадовать её. Но она вернулась домой не одна, а на машине. За рулём сидел мой папаша.
Он замолчал и прикрыл глаза. Сделал ещё один глоток, прочистил горло и тихо заговорил снова:
– Я стоял под деревом, в тени, так что меня не было видно. Зато я видел всё прекрасно. Отчётливо. Как он облизывал её, лапал своими руками, что–то говорил на ухо. Не знаю, как сдержался тогда, но помню, что цветы просто согнулись в моей руке – с такой силой сжал. Она вышла из машины и быстро пробежала в подъезд, а отец уехал. Я вернулся домой следом за ним, и увидел, как он обнимает мать, даже не переодевшись. Грязными руками, сальными, со следами измены на ладонях.
Расмус поёжился, посмотрел на меня глазами полными боли.
– Тогда мы подрались. Впервые в жизни и по–взрослому. Маме стало плохо, но мы не заметили этого. А когда поняли, то было уже поздно.
Кровь отхлынула от моего лица и желудок сжался в тугой комок. Я догадывалась, что он скажет дальше, но услышав это, пожалела о своём вопросе.
– Остановка сердца. Когда врачи приехали домой, она была мертва уже семь минут. Я пытался её реанимировать, но моих знаний не хватило – только поступил на медицинский. Так что скорая увозила её не в больницу, а прямиком в морг.
– Ты винишь его? – сипло спросила я.
– Я виню себя, Агата. В этом моя проблема – я виню себя. Я пытался переложить ответственность на него, я пытался мстить, но на деле виноват только я. И, если смерть мамы уже не исправить, – он пожал плечами, – То есть вещи, которые ещё можно изменить.
– Например?
Расмус не ответил сразу – помолчал. Долго, словно подыскивая нужные слова. Он не умел красиво говорить, он вообще мало говорил, поэтому, после затянувшейся паузы, он был, как всегда, краток:
– Мы. Я хочу ещё один шанс для нас.
Наверное, я дура. Непроходимая тупица.
Но я решила дать ему этот шанс.
Зов крови
It's not so easy loving me
It gets so complicated
All the things you've gotta be
Everything's changin
But you're the truth
I'm amazed by all your patience
Everything I put you through
When I'm about to fall
Somehow you're always waitin
With your open arms to catch me