#Сосед Килина Диана

You're gonna save me from myself, from myself, yes

You're gonna save me from myself

Christina Aguilera «Save me from myself»

– Расмус, это бесполезно. Я уже пробовала, – пожав плечами, я протянула ему чайную ложку и баночку с тёплым детским питанием, – Он не хочет пробовать прикорм.

– Ему уже семь месяцев, и он должен есть другую пишу, кроме молока, – облизав ложку, он поймал мой недовольный взгляд, – Что?

– Что–что, новую держи, – вручив ему ещё один столовый прибор, я устало закатила глаза, – Расмус, ты же куришь. И облизал ложку.

– Блин, – виновато пробормотал он, отворачиваясь, – Ну что, Витька? Это тыква. Вкусная тыква, сладенькая, открывай рот и пробуй.

Витюшка послушно открыл рот, туда благополучно была всунута ложка с приличным количеством детского пюре. Тут же скривившись, сын выплюнул всё обратно, и ярко–оранжевая масса оказалась на Расмусе.

Я с огромным трудом сдержала смех, выхватила у него банку из рук и закрыла её крышкой. Открыла морозилку, и сказала:

– Смотри.

Расмус заглянул в холодильник и тихо присвистнул.

– Да уж.

Весь верхний отдел был заполнен детским питанием – мои тщетные попытки хоть чем–то ещё накормить ребёнка. В целях экономии, я замораживала распечатанные банки. На будущее. Когда–то же Витька должен начать есть, в конце концов.

– Я думаю, в его случае пойдёт только педприкорм, – вздохнула я, – Держи.

Протянув полотенце, я вытерла стульчик для кормления и поцеловала сына в макушку.

– А что такое педприкорм?

– Это со стола. Когда ребёнок начинает интересоваться едой, месяцам к восьми, его начинают кормить тем же, что ест вся семья – в разумных пределах, конечно. Принцип тот же – овощи, фрукты для начала, но они не перемалываются в пюре, а даются кусочками.

– А если подавится? – Расмус недоверчиво прищурился, вытерев лицо и встал, чтобы взять Витюшку на руки.

– У него сейчас шесть зубов. Через месяц уже восемь будет, так что не подавиться. К тому же, ты даёшь маленькими кусочками, а не яблоко целиком, так что… Говорят, так полезнее и лучше для ребёнка.

– Ясно. Значит подождё–ё–ём, – он скривил рожицу, и ребёнок визгливо засмеялся у него на руках, – Кудрявый такой, – Расмус коротко обернулся и подмигнул мне, – Я тоже кудрявый был, на детских фотках.

– Угу, – промычала я, – Чай будешь?

– Буду.

Он ушёл в комнату, забрав ребёнка, а я посмотрела ему вслед и невольно улыбнулась.

За этот месяц никак не могу привыкнуть к тому, что он снова появился в моей жизни. В нашей жизни. Обязанности папы исполнял с трепетом и усердием – менял подгузники, купал Витюшку каждый вечер в ванной, учил его вставать на ножки и ползать не задом–наперёд, а правильно. Я умилялась, что уж сказать, и удивлялась – не думала, что молодой парень может подойти к отцовству с ответственностью.

Начала замечать за собой, что границы возраста стали размываться. Раньше считала, что чем старше – тем лучше, а теперь… Слушала клиенток, которые приходили с детьми на фотосессии и удивлялась – их взрослые мужья практически не уделяли времени собственным детям. А Расмус... Думала, что блажь юношеская – наиграется и забудет, но он, кажется, всё больше входит во вкус. Вчера вообще попросил погулять с ребёнком, но я мягко отказала – не готова отпускать с ним Витюшку, вот никак. Да и мало ли, что у него в голове, столько случаев, когда папашки детей крадут… Побаивалась в общем, да, каюсь. Он же обиделся, но вида старался не подавать.

Заварила чай, поставила на стол две чашки и овсяное печенье. С появлением ребёнка выработалась привычка – не кричать, поэтому тихо пошла в комнату, чтобы позвать Расмуса. У двери, застыла, как вкопанная, услышав приглушённое пение:

Kuula, mis rддgib silmapiir,

Kuula, kui kaugele ta viib,

Kuula, mis tuulel цelda veel,

Kuula… Nььd.[1]

Тихий мужской голос мягко лился по комнате. Выглянув из–за угла, я увидела, как Расмус плавно раскачивается из стороны в сторону с Витюшкой на руках, продолжая напевать на идеальном эстонском одну из самых трогательных песен, которую я когда–либо слышала:

Vaata, kui pimedus on teel,

Oota, neis valgus pьsib veel,

Kuula, kuis hingab sinu maa,

Kuula... Nььd.[2]

Он замолчал, и ребёнок у него на руках захныкал. Я спряталась в коридоре и прикрыла рот рукой, душа в себе слёзы – это было… Так нежно. Так чувственно. Каждое слово было пропитано, пронизано любовью.

Kuula, mis vaikusesse jдi,

Kuula, neid lihtsaid hetki vaid,

Sa kuula, ka sьdamel on hддl.[3]

Я не могу сказать, что у него красивый голос, нет. Но в этом моменте – в моменте, когда отец поёт своему сыну песню, пусть немного нескладно, было поистине что–то трепетное. Это не похоже на то, как я что–то напеваю Витьке перед сном, это – другое. Что–то более ценное. Отступив назад, я вернулась на кухню, решив оставить их наедине и попросту не мешать. Налила себе чай в чашку, взяла печенье и с громким хрустом откусила половину, тут же поморщившись от того, что нашумела.

Когда появился Расмус, моя кружка опустела наполовину, и я приговорила четыре печенья, задумчиво глядя в одну точку.

– Агата, – тихо сказал он, – Он уснул случайно, – виновато покосившись в мою сторону, Расмус сел напротив.

– Ничего страшного, пусть спит, – вяло улыбнувшись, я сделала глоток.

Он хмыкнул, а потом медленно протянул:

– Я думал, ругать будешь. Режим и всё такое.

– Мы не в режимном учреждении, так что не буду, – огрызнулась я, стукнув чашкой по столу.

– Тише ты, – шикнул, и усмехнулся, – Я же шучу.

Вздохнув, я покачала головой и опустила глаза на стол, собирая крошки кончиками пальцев.

– Я отвыкла от твоих шуточек.

– А я отвык от того, что ты такая дерзкая, – подмигнув мне, он широко улыбнулся, – Хорошая квартира. Снимаешь? – оглядев крохотную кухню беглым взглядом, он снова уставился на меня.

– Нет, папа подарил Витьке. А ты? Где обитаешь теперь?

– В маминой живу. В соседнем доме, ну, ты в курсе, – ответил он, развалившись на стуле и потягивая тёплый чай.

– Какая маленькая у нас всё–таки столица, – ухмыльнулась я, – Кто бы мог подумать, что снова будем соседями.

– Да уж, ты явно на это не рассчитывала, – сквозь зубы процедил он, со своим привычным прищуром, – О чём ты только думала? Что я не узнаю? Или сделаю вид, что ничего не понял?

– Если честно, то – да, – я пожала плечами.

– Идиотка, – Расмус покачал головой.

Я ничего не ответила. Взяла свою кружку, поднялась из–за стола и пошла к раковине. Принялась за мытьё скопившейся за день посуды, старательно делая вид, что меня не задели его слова. Когда убирала одну из тарелок, рука Расмуса легла на моё запястье, останавливая.

– Агата, – тихо сказал он за моей спиной, – Прости. Я опять нагрубил…

И я взорвалась.

– Знаешь, ты прав, – резко развернувшись, вскипела я, – Да, я идиотка. Идиотка, потому что не думала о том, что надо предохраняться. Идиотка, потому что не сказала тебе о ребёнке. Идиотка, потому что вообще позволила себе влюбиться в тебя, хотя ничего о тебе не знала. Я непроходимая дура, потому что надеялась, что тебя забуду, но у меня не выходит, – вскинув руками, я отступила на шаг и упёрлась пятой точкой в столешницу, – Хоть ты тресни – не выходит. Что в тебе особенного? Наглый, и глупый, и постоянно издеваешься…

Договорить свой монолог я не успела, потому что его руки сгребли меня в охапку и губы накрыли мои – заставив замолчать. По телу пробежала жаркая волна, ноги подкосились, и я вцепилась в первое, что попалось под руки – его футболку. Сжала ткань пальцами, почувствовав его руку на своём затылке. Всхлипнула, когда он прижал меня к своему телу – по–прежнему сильному и горячему.

Его сердце бешено колотилось под моей ладонью, как будто хотело выпрыгнуть из груди прямиком мне в руки. Я не сдержала стон, когда Расмус сжал мои волосы и потянул голову вниз, заставляя меня открыть глаза и посмотреть на него.

Внимательно изучая моё лицо, он провёл другой рукой вверх по моей талии к рёбрам, задирая майку. Облизав пересохшие губы, я опустила взгляд, следя за его движением – выше, выше и выше, до тех пор, пока прохладный воздух не касается моей кожи. Светлые глаза вспыхнули, уставившись на надпись, которая была под левой грудью, а затем его лицо исказила гримаса боли и рука в моих волосах ослабла.

Большой палец погладил чернила, словно пытаясь стереть их – как будто это было возможно. Расмус наклонился к моему лицу и поднял взгляд, чуть прищурившись. Провёл носом по моей щеке, я вздрогнула от неожиданной ласки.

– Ты скучала? – шепнул чуть слышно, от дыхания пряди волос у моего лица пошевелились.

«Скучала» – чуть не выпалила я, но вовремя прикусила язык.

– Я тоже скучал, Агата. Очень скучал. И я тоже не могу тебя забыть, хотя пытался.

Я зажмурилась, изо всех сил сдерживая себя, чтобы не броситься к нему на шею. Недоверие больно кольнуло грудь – можно ли верить его словам? Обманул ведь однажды – может обмануть и снова.

– Скажи хоть что–нибудь, не молчи, – раздражённо процедил он, обхватывая мои плечи руками и встряхивая меня.

Пришлось прочистить горло, прежде чем заговорить.

– Я не против, если ты будешь помогать с Витькой, – хрипло сказала я, стараясь держать голос ровным, – Но между нами ничего не будет, Расмус. Ты – не тот человек, который мне нужен.

Его брови медленно поползли вверх, собирая тонкие морщинки на лбу. Взгляд стал тяжёлым, недоверчивым. Так же медленно его лицо разгладилось и уголки губ тронула короткая улыбка. Погладив мои плечи руками, он поцеловал меня в лоб, широко улыбнулся и отступил на шаг.

– Как скажешь, – пренебрежительно пожал плечами, продолжая улыбаться, – Я не буду настаивать.

Я почти ненавидела себя в этот момент – и зачем я вообще это сказала? Внутри бились противоречия – хотела, чтобы он настаивал. Хотела, чтобы он не слушал и делал по–своему. Хотела, чтобы прижал к себе, держал крепко и не отпускал. Но в то же время боялась – если обманет вновь, я больше не смогу собраться и жить дальше.

***

My love is tainted by your touch

Cuz some guys have shown me aces

But you've got that royal flush

I know it's crazy everyday

Well tomorrow may be shaky

But you never turn away

Christina Aguilera «Save me from myself»

В декабре выпал первый снег – тонкой плёнкой укрыл посеревшую землю. Поблёскивал на солнце, звонко хрустел под ногами, когда я шагала по дорожке, привычно гуляя с ребёнком в обед.

В руке держала стаканчик горячего кофе с молоком и капелькой мятного сиропа – Витька наконец–то начал есть прикорм, и я сократила кормления днём. Теперь могла позволить себе маленькие кофеиновые радости. Делала второй круг по парку, когда сзади окликнули:

– Девушка!

Я поморщилась от громкого мужского голоса и по привычке покосилась в коляску, надеясь, что Витюшка не проснулся.

– Вы обронили, – сбоку нарисовался высокий мужчина в тонкой флисовой шапочке – из тех, кто спортивничает на турниках и бегает по дорожке.

Протянул мне мою перчатку и улыбнулся, потирая красный от холода нос.

– Наверное, из кармана выпала, – пробормотала я, убрав перчатку в сумку, – Спасибо.

– Не за что, – он пожал плечами, покосился на коляску и произнёс, – Сколько вас вижу, всегда одна гуляете. Вы не замужем?

Отрицательно покачав головой, я шагнула дальше, не зная, о чём с ним разговаривать. Все навыки флирта и вообще общения с противоположным полом за последние полтора года как–то растерялись, сами понимаете.

– Максим, – представился он, – А вы?

– Агата.

– Красивое имя.

– Спасибо.

Какой–то диалог нелепый получается…

– Агата, а вы ходите на свидания? – поинтересовался он с нескрываемым любопытством.

Я что–то промычала и нахмурилась, вцепившись одной рукой в стаканчик. Пожала плечами, поймала его озадаченный взгляд и тихо фыркнула.

– Если честно – не зовут, – ответила серьёзно и тихо рассмеялась, – У меня прицеп есть, как вы видите.

– Да, мужик нынче трусливый пошёл, – с фальшивой грустью протянул он, – Ну, а если позовут, пойдёте?

– Возможно. Всё зависит от свидания и спутника.

– Например, в кино? С попкорном, или конфетами. Ну, знаете, те, что на развес продают.

– На боевик? – я недоверчиво покосилась на него, отметив про себя подтянутые ноги в облегающих лосинах и широкие плечи, которые не скрывала плотная ткань толстовки.

– Нет, на мелодраму. Или комедию. Или, даже мультики, – быстро сказал он.

– Звучит неплохо, – я невольно улыбнулась, – Скорее всего, согласилась бы. Сто лет не была в кино.

– Скажем, в четверг? – спокойно говорит он, широко улыбаясь, – Вечером, часов в шесть?

– С вами?

– Прицепа я не боюсь, так что… – пожав плечами, Максим подмигнул мне, – Да, со мной.

– Я вас совсем не знаю.

– Вы гуляете здесь почти каждый день, всегда берёте в кафе стаканчик с напитком, и у вас очень грустное лицо, но при этом – красивая улыбка, когда вы смотрите на сына. Коляска голубая, – пояснил он, когда моё лицо удивлённо вытянулось, – Я наблюдал за вами весь этот месяц и всё не решался подойти. Спасибо перчатке, – он широко разводит руками в стороны и открыто улыбается.

– Кино в четверг, – протянула я, – Хорошо. Я согласна.

Обменявшись телефонами, мы попрощались почти у моего дома. Максим шагал рядом и рассказывал о своём милом хобби – мопсы. Да, он разводил мопсов. Показывал фотографии щенков и своих собак, а я только улыбалась – забавно. У меня никаких увлечений, кроме фотографии не было, поэтому я просто слушала.

В четверг встретил меня у подъезда, держа в руках большой букет красных роз. Пришлось быстро вернуться обратно и поставить их в вазу, проигнорировав любопытный взгляд матери, которая сидела с Витюшкой.

До центра города добрались на такси – машину, как пояснил Максим, поставить всё равно негде. В кино сходили, попкорн поели, выпили по бокалу вина в итальянском ресторане на первом этаже кинотеатра. Идеальное свидание – не приставал, не отпускал пошлых и сальных шуточек, если бы не одно «Но»…

Мыслями я была в другом месте.

Ладно, буду откровенной – мыслями была с другим мужчиной.

Дело в том, что Расмус держал слово – не настаивал. Проводил свободное время с Витькой, оставался с ним, если мне нужно было работать – к концу осени для фотосессий стала снимать студию, но все наши отношения сводились к: «Привет, как дела?» и всё.

Пока на большом экране мелькали кадры какой–то комедии, даже название не запомнила, я думала о том, можно ли что–то изменить? Можно ли как–то подтолкнуть его к действиям и вообще – нужно ли мне это? Нужно ли это ему?

Тот поцелуй на кухне никак не выходил из головы. Точнее не сам поцелуй, а те ощущения, которые я испытала – трепет, волнение, тяжесть в груди и лёгкость в голове. Они казались такими правильными, и меня разрывало на части от противоречий. В конце концов, в одну и ту же реку дважды не войдёшь, ведь так? Но рискнуть так приятно…

Вечер закончился, я ехала в такси домой, чувствуя незнакомый парфюм. Приятный запах, но мне оказалось привычнее, когда от мужчины пахнёт им – чистым телом и чем–то терпким, мужественным, а не какой–то химией.

– Остановите у этого дома, – попросила таксиста, поймав озадаченный взгляд Максима.

Да, до моего ещё две девятиэтажки, однако…

– Спасибо тебе за вечер, – сказала я, – Всё было замечательно.

– Но? – он понимающе улыбнулся и остановил мою руку, когда я полезла в кошелёк за деньгами.

– Но, – тихо ответила я, открывая дверь.

У подъезда два раза отворачивалась, порываясь уйти. Потом вытащила мобильный и набрала его номер, стуча каблуком по асфальту – нервы совсем ни к чёрту.

– Алло.

– Какой у тебя номер квартиры? – прохрипела в трубку и зажмурилась.

– Пятьдесят первый.

Нажав нужные цифры, я услышала домофонные трели на том конце провода и сказала:

– Открывай.

Дверь запищала и поддалась моей руке. Войдя в подъезд, я снова развернулась, съедаемая страхом, но услышала, как на верхнем этаже открылась дверь.

– Агата? – голос Расмуса прокатился по подъезду, пробежал по коже и волосам, отразившись от стен.

Неловко переступила с ноги на ногу и начала подниматься, игнорируя лифт. На четвёртом этаже застыла за углом, а потом шагнула дальше и вошла в квартиру, пряча взгляд на носках своих туфель.

– С кем Витька? – осторожно спросил Расмус.

– С мамой.

– А ты откуда?

– Со свидания, – сказала и посмотрела на него, тут же снова опустив глаза.

Он замолчал и сжал ладони в кулаки – хрустнули костяшки. Молчал недолго, а затем тихим голосом произнёс:

– И как прошло?

Я пожала плечами, не зная, что ответить. Прикрыла глаза на секунду и шагнула к нему навстречу. Ещё один раз. И ещё, пока не подошла вплотную. Почувствовав его дыхание на своём лице, я медленно выпрямила плечи и заглянула ему в глаза.

– Агата, – предостерегающе шепнул он, чуть хмурясь, – Что ты делае..

Я не дала ему договорить, прижавшись губами к его губам. Руками вцепилась в его плечи, чтобы не упасть, не сорваться в пропасть, если оттолкнёт.

Но он не оттолкнул. Напротив, прижал к себе и жадно поцеловал в ответ, чуть прикусив зубами. Сквозь слои своей одежды я чувствовала, как он дрожит, как перекатываются мышцы на его груди и руках.

И снова я растворилась, как тогда, в самый первый раз. Он сжимал меня в объятиях, неловко стаскивая с меня шерстяное пальто. Толкнул в сторону, развернул лицом к стене и обхватил затылок ладонью, запутываясь пальцами в волосах. Я почувствовала, как дрожат колени, когда он поднимал мою юбку вверх.

В какой–то книге прочитала фразу: «Чистое, неразбавленное желание». Вот что я чувствовала. Вы можете подумать, что в этом нет ничего прекрасного, когда тебя вот так прижимают лицом к шершавым обоям, рвут колготки, отодвигают твои трусики в сторону и одним быстрым движением заполняют, причиняя лёгкий дискомфорт, но мне было плевать. Я громко вскрикнула, попыталась отстраниться, когда почувствовала саднящее ощущение внутри, но он удержал меня за бедро и шумно выдохнул, мощным толчком продвигаясь дальше.

Говорят, что после родов ощущения притупляются. Я вам скажу – чушь полнейшая. В моём случае все ощущения обострились до предела. Колени дрожали так сильно, что он стал держать меня одной рукой под живот – иначе просто упала бы. Двигался быстро, я даже не могла издавать никаких звуков, кроме тихого скуления прямо в стену. Его ладонь, лежащая на моей шее, медленно опустилась вниз по спине и тонкий трикотаж моей водолазки пополз вверх, оголяя кожу. Его пальцы на моей коже – лёгкие, как пёрышки. Его движения внутри меня – жёсткие и глубокие.

Внутри у меня всё сжалось. В животе появилась далёкая, но знакомая тяжесть. Бёдра инстинктивно задвигались навстречу ему, а с губ сорвался громкий, гортанный стон. Руки скользили по обоям с каким–то абстрактным узором, по щекам потекли слезы, когда он надавил на мою поясницу, заставляя прогнуть спину – глубина толчков стала просто невыносимой. Расмус навис надо мной, вскрикнул в моё плечо и упёрся рукой в стену, поставив её возле моего лица. Перед глазами замелькали очертания его сокола на предплечье, и надпись, но разглядеть толком ничего не получалось – всё плыло и кружилось. Он толкнулся в меня ещё несколько раз, резко отстранился и прижался грудью к моим лопаткам, а пульсирующим членом к моей пояснице, продолжая движения бёдрами, правда, уже снаружи. По спине прошла тёплая волна, когда он кончил на мою кожу и я не сдержала ещё один стон.

Медленно моргая, я вглядывалась в рисунки на его руке, до тех пор, пока не увидела кое–что новенькое...

Агата.

На том месте, где раньше было написано «Доверие», теперь было моё имя.

Пришлось прищуриться, чтобы разглядеть под свежими буквами очертания старых – перекрыть полностью не получилось. Моя рука сама потянулась к надписи, кончики пальцев прикоснулись к огромным буквам, и я прикусила губу, когда Расмус за моей спиной вздрогнул.

– Моё имя, – прошептала я, – Ты сделал моё имя.

– Да, – хрипнул он, выпрямляясь и поддерживая меня руками, – Давно уже.

– Я не заметила.

Медленно выпрямившись, я одёрнула юбку и стыдливо залилась краской, стягивая испорченные колготки и сбрасывая туфли. Расмус усмехнулся, быстрым движением натянул свои трусы и поднял джинсы с пола, застегнув ширинку.

– Тебе надо спину вытереть, – он глубоко вздохнул и улыбнулся, – Сейчас.

Скрылся за ближайшей дверью, зажурчала вода. Тут же выключилась, и он вернулся с влажным полотенцем в руках.

– Повернись.

Я послушно выполнила указание и поморщилась от прохлады, когда он стал вытирать мою кожу. Отбросив тряпку в сторону, он прижал меня к себе и уткнулся лицом в мои волосы, вдыхая запах. Зажмурившись, я начала впитывать это ощущение – близости его тела и улыбнулась, когда он коснулся губами моей щеки.

– Чай?

Отрицательно покачав головой, я развернулась в его руках и погладила колючий подбородок. Он улыбнулся – в уголках глаз заиграли тонкие мимические морщинки, и поцеловал кончики моих пальцев.

– Мне домой надо.

– Да, конечно. Я провожу тебя, – он вмиг посерьёзнел и нахмурился, – Поздно ты со свиданий возвращаешься.

– Это было ошибкой, – ехидно бросила я, – Дай мне какие–нибудь штаны, иначе я околею, пока дойдём.

Расмус опустил руки и скрылся в одной из дверей дальше по коридору. Я оглядела прихожую, и с любопытством заглянула в ванную, затем на кухню и в гостиную. Квартира была большой, вполне прилично обставленной и уютной. Интересно, каково жить в трёхкомнатных апартаментах одному – судя по количеству дверей, комнат как раз было столько. Развить эту мысль я не успела, потому что за спиной раздались шаги Расмуса.

Он протянул мне свои джинсы, я быстро расстегнула юбку и влезла в широкие штанины. Пояс низко болтался на бёдрах, низ пришлось немного подкатать, а в целом – ничего. Boyfriend style, сейчас модно.

Я захихикала, увидев своё отражение в зеркале шкафа, я набросила пальто на плечи. Расмус тоже оделся, поднял мою сумочку с пола и протянул мне, другой рукой открывая дверь.

До моего дома шли молча. Я вжималась в тонкую шерсть – на улице поднялся сильный ветер. Волосы окончательно спутались и больно хлестали по лицу, но я улыбалась, как дура. Снова гадала – что же будет дальше? И будет ли?

У подъезда приложила таблетку ключа к домофону, открыла дверь, но Расмус удержал меня за руку, порывисто прижал к себе и поцеловал на прощание. Улыбнулся у моих губ и тихо прошептал:

– Завтра утром приду.

– Буду ждать, – ответила я.

***

Don't ask me why I'm cryin

Cuz when I start to crumble

You know how to keep me smilin

You always save me from myself, from myself, myself

You're gonna save me from myself

Christina Aguilera «Save me from myself»

Как–то завертелось… Не заметила сразу, постепенно начала перебираться к нему. Сначала просто заходила после прогулки, затем стали оставаться с Витькой в большой квартире.

Самым сложным оказалось знакомство с родителями – папа устроил допрос с пристрастиями. Мама тоже недоверчиво косилась на моего избранника – мало того, что моложе на два года, так ещё и разрисован «как газета» – её слова. Я, молча, улыбалась, и ловила испуганные взгляды Расмуса, ободряюще ему улыбаясь.

Витюшка пошёл после Нового года, который встречали втроём – семьёй. Слово было для меня странным, новым и непривычным, но вкусным. Хотелось произносить его вслух, смаковать на языке и наслаждаться.

Расмус по–прежнему работал охранником, мою квартиру мы сдавали. Меня радовало, что он так много времени может проводить с нами – работая всего четыре ночи в неделю, он всё остальное время был дома. К весне встал вопрос о его отъезде на Крит, но я покачала головой и попросила не ехать. Денег нам хватает, а почти полгода разлуки – это слишком. Я с ребёнком работать там не смогу, а отпускать его одного не хотелось – мне думалось, что мы итак потеряли много времени, и казалось, что не успеваем его нагнать.

Он остался.

Первым словом, которое сказал Витька было – «Папа».

– Уснул? – шепнула, когда Расмус вошёл на кухню и обнял меня сзади, прижимая к себе.

– Ага. Кто мастер по укладыванию малышей?

– Ты, ты и только ты, – улыбнулась я, – Сейчас обедать будем.

– А ты и вправду готовишь, – пощекотав меня под ребром, он тихо рассмеялся, когда я недовольно пискнула.

– Давно пора признать, что я – идеальная, – пробормотала я, убирая его настойчивую руку, двигающуюся вверх, к груди.

– Да, мне повезло, – промычал он, откинув мои волосы с плеча и поцеловав изгиб шеи.

Томящее тепло пробежало по коже, я запрокинула голову и шумно выдохнула, когда его рука всё–таки легла на мою грудь сжала её. Другая самым наглым образом отодвинула резинку моих домашних штанов и проскользнула в трусики.

– Что ты делаешь? – скворчащие на сковородке котлеты мгновенно были забыты, когда его ладонь погладила мою плоть сверху–вниз, а затем обратно.

И ещё раз… И ещё… В трусиках стало до неприличия влажно, Расмус удовлетворённо рыкнул и прикусил мою мочку. Скользнул пальцами чуть глубже, я не сдержала стон. Кровь забурлила в венах, застучала в висках.

– Не шуми, – шепнул он на ушко, убирая руки.