ЭКСПО-58 Коу Джонатан

Подушечки от натоптышей фирмы «Кэллоуэй»

Вернувшись домой, Томас тут же впал в в радостное ожидание новой командировки в Брюссель и тем самым совершил большую ошибку. Сильвия почувствовала это и начала обижаться. Если прежде она радовалась за него и была согласна потерпеть эти несчастные полгода, то теперь она все чаще поджимала губы и грустила.

Прошло несколько недель. В субботу утром, за два дня до его отъезда, малышка Джил так надрывалась в плаче, что Томас едва не лез на стену. Сильвия срочно отправила мужа в аптеку Джексона. Казалось, что их ребенок буквально подсел на эту несчастную укропную воду! В аптеке была очередь, не меньше чем на десять минут. К своему неудовольствию, Томас увидел перед собой Нормана Спаркса, их соседа. Спаркс был холостяком, проживал вместе со своей сестрой и являлся в глазах Томаса вопиющим занудой. Когда Томас с Сильвией только переехали в Тутинг, Спаркс пригласил их на ужин. Сосед сразу не понравился Томасу, и он еле досидел до конца, зарекшись ходить в гости к этому человеку. Ужин проходил в полной тишине. Молчала сестра Спаркса Джудит, пренеприятная особа лет тридцати, да и ее братец тоже как в рот воды набрал. Потом, ровно в девять, Джудит отправилась спать, так и не дождавшись пудинга. Когда она покинула гостиную, Спаркс вдруг начал рассказывать про ее болячки, сетуя на то, что она почти не встает с постели. Эта чрезмерная откровенность окончательно оттолкнула Томаса от соседа, не говоря уж о том, что тот весь вечер пялился на Сильвию. Но Томас не любил конфликтовать с людьми, и поэтому надел на себя маску вежливости. Сталкиваясь со Спарксом на улице, он всегда здоровался с ним — «привет, Спаркс» — и даже мог переброситься с ним через забор парой фраз, если они вдруг оба одновременно выходили погреться на солнышке. Но Томас хорошо запомнил, как тот пожирал взглядом его жену, и такого он уж точно простить не мог.

И на тебе — он встречает этого самого Спаркса в аптеке!

— Привет, Спаркс. Как поживает ваша бедная сестра?

— Не лучше, но и не хуже, — с готовностью подхватил беседу Спаркс. — Из новенького — у нее появились пролежни. Такие красные и мокрые. По всей, извините, ж… И вот уже две недели я растираю ее специальной мазью.

— В самом деле? — произнес Томас упавшим голосом. Весь ужас состоял в том, что вся очередь слышала этот разговор, так что нужно было срочно сворачивать тему. — Ну, вы-то сами отлично выглядите. Надеюсь, хоть с вами-то все в порядке?

— Это еще как посмотреть, — ответил Спаркс с трагической улыбкой. — Я — жертва натоптышей. Ноги, знаете ли. Ужасно неудачный размер обуви.

Томас посмотрел на обувь страдальца, чей размер не показался ему таким уж экстраординарным.

— Что вы говорите! — учтиво посочувствовал Томас.

— У меня размер с тремя четвертями, — прочувствованно объяснил Спаркс. — Восьмой с половиной мне мал, а девятый велик. Вот что с этим поделать? Я представляю из себя редкостный случай, — с гордостью добавил он.

— Понимаю. То жмет, то натирает, — сочувственно проговорил Томас.

— Именно! Это ж как меж молотом и наковальней.

— Почему бы вам не сделать обувь на заказ? — предложил Томас.

Спаркс расхохотался:

— Ну, вы даете! У меня что, печатный станок? Я не могу себе такого позволить. Это нереально. Я с трудом тащу на себе Джуди. А сам спасаюсь мелочевкой, вроде этого, — и он указал на полку, где среди других препаратов были выставлены маленькие коробочки с надписью: «Хэллоуэй. Подушечки от натоптышей».

Наконец дошла очередь до Спаркса. Изобразив на лице улыбку бабника, что было ужасно смешно, он обратился к молоденькой девушке-провизору:

— А мне, красавица, вон ту красивую упаковочку «Хэллоуэй», пожалуйста. И очередной тюбик той самой мази для нежных мест моей бедной сестрицы.

Когда Томас вышел из аптеки, он был раздосадован, увидев, что Спаркс поджидает его, чтобы вместе отправиться домой. Поневоле пришлось о чем-то говорить. Томасу удалось сменить тему с болячек мисс Спаркс на более уместный разговор о футболе. Когда они уже подходили к дому, вышла еще одна незадача: Сильвия рыхлила землю в палисаднике, чтобы посадить луковицы цветов. Увидев мужа в компании соседа, она выпрямилась, растирая поясницу.

— О, доброе утро, мистер Спаркс. А я как раз чайник поставила. Не хотите ли составить нам компанию?

Скрипя зубами, Томас зашел в дом вслед за женой и незваным гостем. Он прекрасно понимал, что Сильвия сделала это назло. Она быстро расставила чашки с блюдцами. Потом принесла с кухни чайник.

— Знаю-знаю: вы любите покрепче и с сахаром, — сказала она, наполняя чашку для Спаркса. При этом она наклонилась над гостем чуть ниже, чем того требовали приличия. Следует сказать, что Сильвия очень быстро восстановилась после родов, и к ее стройной фигуре добавился пышный бюст, так как она все еще кормила малышку грудью. Сей факт не ускользнул от внимания Спаркса, и он подался вперед, едва ли не засунув нос в ее декольте. Томас просто дрожал от негодования.

— Должен вам сказать, дорогой Фолей, — заметил Спаркс, пока Сильвия отлучилась на кухню, чтобы порезать ореховый торт, — что вы абсолютный болван, если вас интересует мое мнение.

— С чего бы это? — поинтересовался Томас, понимая, что меньше всего его интересует мнение такого соседа.

— Оставлять эту беззащитную женщину одну, без присмотра… Зачем вам сдалась эта Бельгия? На вашем месте я бы не отходил от нее ни на шаг.

Томас положил себе сахар и размешал его, нервно позвякивая ложечкой.

— Ну, сами посудите, шесть месяцев — это ведь так долго. Разве вам не все равно, что она будет скучать?

Вернулась Сильвия с тортом.

— Как мило с вашей стороны, что вы меня поддержали, — сказала она. — Но боюсь, мой муж устроен иначе.

— Я бы даже сказал, что это не по-мужски, — подлил масла в огонь Спаркс.

— Я буду прилетать на выходные. Как можно чаще, — сказал Томас. — Кроме того, мы будем перезваниваться и писать друг другу.

— Да-да, конечно. Мы будем вести страстную переписку, — съязвила Сильвия.

— Как бы то ни было, — с нажимом произнес Спаркс, — мужчина в доме нужен постоянно! Прошу вас, миссис Фолей, если вам потребуется мужчина, я всегда в вашем распоряжении. Только позвоните мне в дверь, и я прибегу по вашему первому зову.

— Ого, мистер Спаркс, что бы все это значило? — лукаво поинтересовалась Сильвия.

Спаркс покраснел до кончиков ушей.

— О, гм… Я всего лишь имел в виду — мало ли что: может, лампочку поменять, подправить полку или что подремонтировать.

— Ах, вот оно что, — Сильвия сделала глоток чая, продолжая улыбаться. — Как это мило с вашей стороны. Правда, дорогой? Мистер Спаркс — настоящий джентльмен.

Томас окинул жену ледяным взглядом и, выдержав паузу, торжественно произнес:

— Кстати, Спаркс признался мне, что он — несчастная жертва натоптышей. Мучается неимоверно. Да я и сам был свидетелем, как он еле дохромал от аптеки до дома.

Но пущенная стрела не достигла своей цели: подобное откровение вовсе не оттолкнуло Сильвию от Спаркса, а даже наоборот. Бросив в сторону соседа взгляд, преисполненный сочувствия, Сильвия воскликнула:

— Боже, какая жалость! Натоптыши ужасно отравляют жизнь. Моя мама годами мучилась из-за этого. И моя бабушка тоже. Это у нас семейное.

— А ваша мама не пробовала вот это? — Спаркс вытащил из кармана коробку с подушечками. — Нужно приложить к болезненной зоне, чтобы дырочка была посередине, и тогда…

Нет, это уж слишком! Томас отправил в рот большой кусок торта и принялся интенсивно жевать, играя желваками.

В прихожей зазвонил телефон, и он был просто счастлив поводу отлучиться! Когда он вернулся в гостиную, тема натоптышей, к счастью, была исчерпана, зато теперь «истинный джентльмен» настоятельно рекомендовал свои услуги уже практически соломенной вдове:

— Без машины вы будете привязаны к дому, — увещевал он. — Так что я всегда могу вас подбросить до магазина, до остановки, куда захотите.

— Неужели, Спаркс, ваша древняя тарахтелка все еще на ходу? — усмехнулся Томас, прекрасно осознавая, что у него-то самого вообще нет машины. — Я думал, она уже давно развалилась.

— А кто звонил? — спросила Сильвия.

— Непонятно. Какой-то треск в трубке.

— О, вчера было тоже самое.

— В самом деле?

— Да. Два раза звонили, и все тот же треск.

Тут мистеру Спарксу пришла пора идти домой — его ждала сестра со своими пролежнями. Томас лично проводил соседа до ворот — он хотел убедиться, что тот не станет торчать под их окнами.

— Боже, какой тупица, — пробормотал Томас, вернувшись в дом. Сильвия стояла в коридоре, приложив к уху телефонную трубку.

— Дорогая, все в порядке?

— Да. Просто я расстроилась из-за телефона.

— Длинный гудок есть?

— Да.

— Самое главное, что работает.

— Просто этот треск появился после того, как приходил монтер.

Томас обернулся на пороге кухни:

— Монтер? Какой еще монтер?

— Он в четверг утром приходил. Сказал, из почтового ведомства. Часа полтора возился с проводами.

— Да? Но почему ты молчала?

Сильвия ничего не ответила. Ведь они оба знали, что почти неделю не разговаривали друг с другом.

— Ты хочешь сказать, — продолжил Томас, — что он просто заявился безо всякого предупреждения?

— Нет, перед этим заходили два господина. И сказали, что пришлют монтера.

— Что еще за два господина?

— Просто два господина. Они были тут в среду.

До Томаса начало медленно доходить, что произошло на самом деле.

— Понятно, — сказал он, помрачнев. — И эти два господина тоже были из почтового ведомства?

— Да. Почему ты спрашиваешь? С какой стати им было врать?

Они вместе прошли на кухню и уселись за столом. Сильвия подробно все рассказала. Как в среду, где-то около трех часов, в дверь позвонили два «милых господина» из почтового ведомства. И сказали, что от жильцов улицы поступают жалобы на плохую связь, отключения во время разговора и прочие неполадки. Два господина интересовались у Сильвии, все ли в порядке с ее домашним телефоном.

— Они только про это спрашивали? Только про телефон?

— Ну да. Я сказала, что ничего такого не замечала. Но они все равно сказали, что пришлют монтера, таков порядок. Да, и еще меня попросили заполнить анкету.

— Анкету?

— Ну да.

— В смысле — имя, фамилия, по какому адресу проживаешь?

— Да. Правда, там были еще вопросы… Довольно странные. Не состою ли я в какой-нибудь политической партии и не езжу ли за границу.

— И все это им было нужно, чтобы просто починить телефон? — язвительно заметил Томас.

— Вот именно, мне это тоже показалось странным.

Сильвия растерянно посмотрела на мужа:

— По-моему, тут что-то не так.

Томас вышел из-за стола:

— Да нет, не думаю. Скорей всего, отлаживают международную связь.

Этот ответ вполне успокоил Сильвию, и лицо ее прибрело прежнюю безмятежность. Иногда Томас находил подобное легковерие жены просто убийственным, но сегодня он был тронут. Он разрешил все сомнения, как настоящий глава семьи. Что же до этой мутной истории с монтером — явно кто-то будет следить за домом во время его отсутствия, но так даже спокойней, если вспомнить про соседа.

Остаток дня прошел мирно, по-семейному. Кстати, миссис Фолей совершила подвиг и отправила Томаса с Сильвией погулять:

— Ты же улетаешь завтра, — сетовала она сыну. — Сходите куда-нибудь вдвоем.

Сначала Сильвия отказалась оставлять ребенка без присмотра, но миссис Фолей все взяла на себя:

— Мне это будет только в радость. К тому же я никогда не ночевала в вашей гостевой комнате.

Итак, Томас с Сильвией сели в метро и доехали до Лестер-Сквер. Свой поход в кино они предварили ужином — погрузились в атмосферу европейской континентальной кухни. Выбрали итальянский ресторанчик, где заказали лазанью под кьянти. Потом начали решать, на какую пойти картину. Томас опять склонялся к итальянской тематике, предложив «Ночи Кабирии» — их как раз прокатывали в кинотеатре «Континентал». Но Сильвия наотрез отказалась — мол, это же фильм о проститутке, категория X!

— Давай пойдем на «Пейтон Плейс[13]», — предложила она.

Этот фильм насоветовала ей миссис Гамильтон с почты, что само по себе уже было не лучшей рекомендацией. Она посмотрела «Пейтон Плейс» аж четыре раза.

— Ой, живут же люди в Америке, — вздыхала миссис Гамильтон, когда Сильвия заходила недавно на почту, чтобы отправить письмо родителям. — Там такие шикарные машины, а дороги какие широченные!.. Дома — картинки… И все это в цвете, представляете? А мужчины, ох, какие там мужчины! Там один актер играет школьного учителя — он весь такой положительный, человек строгих принципов, но вместе с этим… Широкоплеч, носит безукоризненные костюмы… Так и представляешь, как он подхватывает тебя на руки, и… Ах…

Миссис Гамильтон мечтательно закатила глаза, и резиновый штамп в ее руке замер в воздухе на полдороге к конверту. Наконец, она поставила печать и протянула Сильвии сдачу в размере двух шиллингов и шести пенсов.

Томас слушал оживленный пересказ жены за обоюдным поеданием тирамису,[14] но даже это лакомство не подсластило его отношения к миссис Гамильтон и Америке.

Уже много лет назад он составил свое собственное мнение об этой стране и ее людях как о недалеких, вульгарных и имеющих плохие манеры. Он неоднократно наблюдал потуги американцев подать себя всему миру в самых притягательных красках от Technicolor[15] и VistaVision.[16] Но все это скорее походило на лобовую атаку, и Томас оставался равнодушен к американскому кино. Нет, ни за что в жизни он не хотел бы пойти даже на их мелодраму, которая подспудно навязывала бы все тот же ненавистный образ жизни и оттого отдавала пошлятиной! Нужен был компромисс, и Томас с Сильвией пошли на «Погоню за Мрачной Тенью»[17] — английский триллер с Ричардом Тоддом и Энн Бэкстер в главных ролях. Фильм был черно-белый, и, хотя действие разворачивалось на условно испанской вилле, натура явно напоминала милое сердцу графство Хертфордшир. В конце зрителям был уготован неожиданный поворот сюжета, в общем, режиссер неплохо все закольцевал. Выйдя из кинотеатра и сев в поезд метро, Сильвия с Томасом закурили по сигаретке и стали делиться впечатлениями. Оба сошлись на том, что картина — проходная и после нее ничего не остается в голове. Вместо очарования получилось сплошное разочарование. Вечер не удался — он походил на кино с открытым финалом.

На следующее утро миссис Фолей уехала домой в Лезерхед, и весь оставшийся день Томас с Сильвией пытались быть хорошими мужем и женой. Сильвия наглаживала Томасу рубашки, жилетки и нижнее белье и складывала их в чемодан. Сам же Томас, придвинув кресло поближе к гладильной доске, пытался читать вслух воскресную газету, которая пестрила историями о господине Хрущеве, требующем от Америки отозвать испытания ядерного оружия в тихоокеанской зоне. Но Сильвии все это было неинтересно. Она грустила, а когда они собрались пить чай, то по рассеянности забыла намазать тост маслом, просто положив на него сардины. И, опять же, — за столом она только и говорила, что про свое дерево сумах, которое посадила за домом: уже середина апреля, а ветки до сих пор остаются голыми!

— А что, если у него уже вообще никогда не вырастут листья? — вдруг сказала она. — И теперь ни одно дерево сумах не покроется листьями — ни в одном саду, ни у кого на всем белом свете?

Томас никак не мог взять в толк — то ли у Сильвии какие-то свои, собственные страхи, то ли она так отреагировала на все эти статьи о ядерном оружии. Но одно было очевидно: его жена ужасно подавлена, и оба они бессильны что-либо исправить за такой короткий срок.

Мотель «ЭКСПО»

Ближе к полудню, на подлете к аэропорту Мельсбрек, самолет начал заходить на посадку. Все ниже и ниже они пролетали над пригородом Брюсселя, где-то на северо-западе. Томас потянулся к иллюминатору, пытаясь разглядеть сквозь табачный дым в салоне хоть какие-то очертания выставки. Но нет — наверное, они подлетали с другой стороны. Внизу проплывали бесконечные поля, похожие на неровные заплатки, состроченные стежками изгородей и речушек. Вот появилась милая и ухоженная деревушка, а за нею, что было очень странно, вдруг потянулась череда длинных, одноэтажных бараков. Они стояли группами, в четыре ряда, и между ними черным крестом была прочерчена дорога. Томас насчитал сорок рядов таких бараков, разбросанных по голому безжизненному ландшафту, как будто специально выделенному под это странное поселение. Все это можно было бы принять за лагерь для военнопленных, но это были новые, свежие постройки. К тому же Томас не был уверен, что во время войны на территории Бельгии размещали военнопленных.

Однако самолет летел дальше, и поселение исчезло из виду.

Прибыв в аэропорт, Томас дождался своего багажа (два пухлых чемодана) и последовал в зал прибытия. Его встречала девушка-хостес, но на этот раз — не Аннеке. Девушка просто сопроводила Томаса до такси и сказала водителю, куда ехать.

Добирались гораздо медленней, чем в предыдущий раз. Водитель по-французски рассказывал Томасу, что за последние пару месяцев пробки на дорогах становились все длиннее и длиннее, а теперь, когда до открытия выставки остается всего три дня, стало совсем уж невыносимо. Томас рассеянно поддакивал, без особого желания поддерживать разговор. В конверте, который вручила ему девушка-хостес, были указаны координаты, где ему предстоит расположиться. «Мотель ЭКСПО, модуль 419». Томасу сообщалось также, что он будет проживать вместе со своим соотечественником — мистером Эй Джей Баттрессом. Томас попытался не строить никаких предположений, хотя сама формулировка «модуль 419» навевала мысли о спартанских условиях и тесноте.

Минут через двадцать по левую сторону дороги из-за деревьев показались сверкающие шары Атомиума: казалось, на спадающем за горизонт сером вечереющем небе взошло сразу несколько полных серебристых лун. Грусть как рукой сняло. Уже завтра Томас окажется там, под сенью Атомиума! Сама эта мысль наэлектризовывала, как вспышка. Этот огромный монумент символизировал самые большие ожидания Томаса! Он представлял, как на несколько месяцев окажется внутри сложного часового механизма, способного запустить стрелки совершенно иного исторического процесса. И разве возможно усмирить это чувство ликования? Как тут не отдалиться от той, другой жизни, которую он временно отверг, но в которой по-прежнему пребывает его Сильвия? Эта мысль словно делила все его существо пополам.

Еще через десять минут такси свернуло с главной дороги, двигаясь в сторону небольшой деревни Веммель, насчитывающей несколько десятков добротных домиков из красного кирпича. За деревней тянулись луга с мирно пасущимися козами и овцами и снующими повсюду курами. Вся эта живность жила своею безмятежной, преисполненной лености жизнью, и откуда им было знать, что прямо за поворотом назревают великие события?

Миновав деревню, такси свернуло налево. Проехав еще минуту-другую по извилистой и тенистой тополиной аллее, машина остановилась у большого жилого комплекса с длинными домами-времянками. Томас сразу узнал этот «лагерь для военнопленных», хоть и видел его только из окна самолета. Он уже пожалел о таком сравнении.

Поднялся шлагбаум, машина подъехала к небольшому деревянному домику, внутри которого располагался ресепшн. Томас вошел внутрь и увидел сидящего за столом смурного юношу, в котором угадывалось явное сходство с молодым Джозефом Сталиным.

— Здравствуйте, здравствуйте, мистер Фолей, и добро пожаловать в наш мотель «ЭКСПО Веммель»! Мы тут завершаем последние недоделки, но, думаю, вам у нас понравится. Завтракать вы можете в столовой, с семи до девяти. К вашим услугам — прачечная и часовня. Службы будут проводиться по воскресеньям — на английском и других языках. В полночь мы закрываемся. Если вдруг приедете позже — жмите на звонок, вас впустят. Гостям оставаться на ночь запрещено. Вот, пожалуйста, ваш ключ.

Как объяснил «Сталин», модуль 419 располагался в самом конце комплекса. Томас еле тащил свои чемоданы, с трудом лавируя между снующими повсюду строителями. Уже наносился на штакетник последний слой бледно-голубой краски; некоторые рабочие, взобравшись на стремянки, крепили к карнизам яркие тенты, чтобы хоть как-то расцветить эти угрюмые, мрачные постройки из шлакобетона. Откуда-то сбоку выскочил парень с тачкой, с верхом заполненной влажным красновато-бурым грунтом, и чуть не проехался колесом по ноге Томаса. Другой строитель как раз прибивал к двери табличку с цифрой 412, и Томасу теперь легко было ориентироваться.

…Он зашел внутрь и прикрыл за собой дверь. Все звуки улицы сразу исчезли. Томас оглядел комнату: похоже, сосед уже вселился, потому что на одной кровати лежал чемодан. Томас присел на свободную кровать — ту, что ближе к окну, и вздохнул. Спать есть где, мебель тоже имеется: вдоль стены — большой гардероб, стол с приставленным к нему стулом. Есть и небольшая ванная с душевой кабинкой, раковиной и унитазом. Том вернулся в комнату и снова сел на кровать. Через слуховое окно в потолке проглядывало солнце, отбрасывая на линолеум мягкое квадратное пятно света. Кровати были без одеял, подушек и постельного белья — просто прикрыты тонкими стегаными покрывалами. Кажется, у них, континентальных европейцев, это называлось словом duvet. За окном раздавались приглушенные голоса рабочих, но внутри дома стояла полная тишина. Похоже, никто из других соседей еще не вселился.

Томас прилег на кровать, взъерошил волосы, подложив руки под голову. Ну вот, путешествие закончено, он на месте. Что дальше?

Ну да, он распакует чемоданы, разложит все по полкам. Потом возьмет такси и поедет проведать «Британию». Затем нужно будет где-то поужинать, желательно — не в одиночестве. Сейчас полпятого, на час позднее, чем в Лондоне. Томас попытался представить, что из еды приготовит себе Сильвия. И она наверняка будет обедать на кухне. В полном одиночестве.

Он не жалел о своем решении. Конечно, Сильвии придется нелегко, но все-таки она не совсем одна, а с ребенком. Томас поднакопит впечатлений и напишет им через пару дней. Или даже раньше…

Томас проснулся от шорохов и шума воды в ванной и недовольно заворочался в кровати.

— Простите, приятель. Я, кажется, прервал ваш шоколадный сон.

Томас открыл глаза. За окном уже темнело. Он приподнялся на локте и всмотрелся в незнакомца. Тот стоял в дверях ванной и улыбался — мужчина с волнистыми светлыми волосами и в классическом джемпере с острым вырезом. Похоже, они с Томасом были ровесники. Незнакомец уже успел засунуть в рот курительную трубку, но еще не разжег ее.

— Устали с дороги? — поинтересовался незнакомец.

Томас сел, спустив ноги с кровати:

— Ох, простите. Прилег на минутку, и вот нате…

— Я — Баттресс, ваш сосед, — сказал незнакомец, протягивая руку.

— Фолей.

Они обменялись рукопожатием.

— Но можете звать меня просто Тони, — прибавил сосед. — Нам тут обитать вдвоем.

— Разумеется. А я — Томас.

— Отлично. Не возражаете, если я закурю?

— Конечно-конечно. У меня и самого уже рука тянется к сигарете.

— Вот и отлично. Значит, поймем друг друга.

Тони разжег свою трубку, а Томас закурил сигарету. Через минуту табачный дым начал обживать новое пристанище.

— Ну-с, — задумчиво затянувшись, произнес Томас, — как вам сие местечко? Даже близко не шале от Фреда Понтина, да?[18]

— И не говорите. Скорее уж — замок Колдиц.[19]

— Именно так я и подумал, когда мы заходили на посадку. Созерцал всю эту красоту из самолета.

— Нормально долетели?

— Вполне. А вы?

— Могло быть и хуже.

Тони открыл чемодан и начал выкладывать вещи на кровать.

— Ну, и чем вы будете заниматься на этой распрекрасной выставке? Если, конечно, не секрет.

— В Лондоне я числюсь в Центральном управлении информации. Меня послали, чтобы приглядывать за работой паба. То есть за «Британией».

— Ха! Целых полгода пиво будет литься у вас рекой. Отлично устроились!

— Пожалуй. А вы?

— Боюсь, у меня не такое тепленькое местечко. — Тони взял часть вещей и перешел к гардеробу. — Послушайте, дружище, вы не будете возражать, если мои полки будут слева, а ваши — справа? Мне так привычнее. Иначе я могу ненароком схватить ваши носки.

— Как вам будет угодно.

— А рубашки повесим на одну штангу, тем более, что она и так одна. Мир, дружба, так сказать.

— Отлично.

— Я рад. Уверен, мы с вами поладим.

Не прерывая беседы, Тони начал раскладывать по полкам свои пожитки: носки, нижнее белье, галстуки, запонки и прочее и прочее. Поскольку он проделывал все это, засунув голову в шкаф, голос его звучал немного приглушенно. Как из шкафа.

— Что до меня, — продолжил Тони, — я откомандирован сюда Королевской ассоциацией. Звучит по-королевски, это да, но я всего лишь научный консультант нашего павильона. Можете себе такое вообразить?

— Почему бы и нет? Просто я не очень в этом разбираюсь.

Тони высунулся из гардероба, прикидывая, что еще можно туда положить.

— Павильон напичкан огромным количествам самого современного оборудования. Но главный брильянт в короне, так сказать, это аппарат ZETA.

Томас навострил уши. Он прекрасно помнил ту интригу и напряженную паузу на комитетском заседании, когда сэр Джон случайно упомянул проект ZETA, но его заткнули. И сейчас, когда эта аббревиатура снова всплыла в разговоре, Томас решил действовать аккуратно:

— Ну, да. Я что-то читал об этом в газетах несколько месяцев назад…

— Все началось в январе. Это была настоящая бомба.

— И для чего же нужен этот аппарат?

— Для чего он нужен, спрашиваете? Ну, говоря обыденным языком, это такая офигенно мощная печь. Ее хотят разогнать до ста миллионов градусов по Цельсию.

Томас присвистнул:

— Настоящее пекло.

— Да. Правда, пока ее предел — три миллиона градусов.

— Ого. Вполне достаточно, чтобы, решив испечь пастуший пирог, достать оттуда горстку пепла.

— Точно. Хотя предназначение печи — вовсе не шуточное. Видите ли, при таких температурах нейтрон лопается как мыльный пузырь. И происходит ядерный синтез. Такое открытие для ученых — это как обретение чаши Грааля. Ведь тогда все вопросы энергетики будут решаться на раз.

— Неужели такое возможно? И у них получится?

— Кое-кто говорит, что уже получилось. Досточтимый сэр Джон Кокрофт, возглавляющий этот проект, уже объявил прессе, что девяносто процентов пути в этом направлении пройдено. Отсюда вся эта январская шумиха в прессе. Не сомневаюсь, что и янки, и русские тоже бьются над этим, но, похоже, сильно отстают. Механизм работы этой штуковины хранится в строгой тайне. И в павильоне будет демонстрироваться всего лишь его реконструкция, а не оригинал. Но все индикаторы должны мигать и отключаться как положено и в нужный момент, чтобы публика была довольна. Забавное совпадение, скажу я вам: у вас — свой муляж, у меня — свой. Слушайте, да мы с вами оба фокусники, а?

Тони тихо рассмеялся, а потом стал шарить по карманам, вытащив, наконец, небольшой и слегка помятый белый конвертик.

— Вот, кстати, едва не забыл. Джозеф Сталин — ну, тот, что сидит на проходной, — просил передать это вам. Думаю, это какое-то приглашение.

Британцы — это часть Европы

Приглашение было отпечатано на гербовой бумаге Британского посольства в Брюсселе:

Уважаемый мистер Фолли,

Специальный Уполномоченный Комиссар имеет удовольствие пригласить вас на скромный прием, который состоится в ресторане Атомиума вечером 15 апреля, в честь грядущего открытия Британского павильона. Напитки — 18.45, ужин — 19.30, дресс-код — пиджачная пара.

Просим письменно уведомить нас, если вы не сможете прийти.

С уважением, м-р С. Хебблетвейт, руководитель аппарата сэра Джона Болфора.

И хотя фамилия была переврана (ибо мистер Фолли переводится как мистер Глупость), Томас даже не заметил этого, и еще много лет вспоминал об этом приглашении как об одном из главных событий своей жизни.

Было уже почти темно, когда он вошел на территорию парка ЭКСПО через Portes des Attractions[20] и протянул охраннику свой новехонький пропуск делегата (жаль — тот больше никогда его не спрашивал). Минуя по левую руку пока еще неработающий парк аттракционов, Томас пересек Place de Belgique,[21] а затем свернул направо. Здесь тоже царила тишина: высоко над головой зависли пустые кабинки фуникулера: их ребра серебристо поблескивали при свете фонарей, выполненных в футуристическом стиле. Впереди возвышался Атомиум. У Томаса перехватило дыхание: каждый атом серебристо сиял изнутри благодаря крестообразной точечной подсветке — они сияли на фоне космического неба. Впечатление было колоссальным — словно какие-то неведомые инопланетяне в далекой-предалекой галактике справляли свое веселое, инопланетное рождество. Томас устремил взгляд на самый верхний атом — его свечение было желтым, более теплым и домашним. Именно там и находился ресторан. Томасу казалось, словно у него выросли крылья…