ЭКСПО-58 Коу Джонатан
У входа внизу его поприветствовал швейцар в ливрее и указал на скоростной лифт, шахтой для которого служила опорная колонна Атомиума.
Томас вошел в лифт и нажал кнопку. Кабина взмыла вверх. Поскольку потолок был стеклянным, создавалось впечатление, будто ты стремительно улетаешь в небо! У Томаса даже заложило уши, как у астронавта. Наконец, лифт с мягким шипением плавно остановился и раскрыл двери, ведущие прямо в ресторан.
На входе стоял работник британского посольства со списком приглашенных.
— Добрый вечер. Вы — мистер… (работник посольства сверился с записям)… мистер Фолли?
— Фолей.
— В самом деле? Вы уверены?
— Абсолютно.
— Отлично. Чик… — мужчина вычеркнул имя Томаса, засчитав его присутствие. — А я — Саймон Хебблетвейт, руководитель аппарата сэра Джона. Вы уже знакомы с сэром Джоном?
— Не совсем. Мы просто… я был на его совещании в Лондоне.
— Ну что ж, очень рад, что вы откликнулись на наше приглашение. Видите ли, в самый последний момент отпал кто-то из господ от «Бритиш Индастриз». Было бы жаль, если бы место пустовало.
— В самом деле — действительно жаль.
— Выбирайте напитки. Советую вам начать с шампанского — его осталось всего несколько бутылок, а потом останется только дешевое местное вино.
Томас взял с подноса у подошедшей официантки бокал с шампанским и оглядел зал: народ стоял, разбившись на группки — вклиниваться в посторонний разговор было бы плохим тоном. Поэтому Томас отошел в сторонку, поближе к панорамному окну. Ему было все равно, что его пригласили в самый последний момент и что никому до него не было тут никакого дела. Зато он мог целую вечность стоять у окна, попивая шампанское и разглядывая раскинувшийся внизу необыкновенный город — ультрасовременный, сверкающий и такой манящий. Создавалось полное ощущение, что ты смотришь сверху на будущее, при этом находясь на недостижимой высоте. Да, в эту минуту Томас ощущал себя почти что демиургом вселенной!..
Потом всех попросили рассаживаться, и Томас занял положенное ему место за столиком для четверых. Похоже, по случаю банкета было забронировано все огромное помещение ресторана. Столик, за который пригласили Томаса, хоть и располагался у панорамного окна (впрочем, как и все остальные столики), но был бесконечно далек от ВИП-зоны, где восседал сэр Джон Болфор со своими приближенными. Зато рядом с Томасом оказался Джеймс Гарднер, создатель Британского павильона — это соседство, с одной стороны, льстило самолюбию, но с другой, памятуя прошлый опыт, несколько шокировало. Также за столиком Томаса сидели: некий Роджер Брейнтри, представившийся секретарем советника по торговым делам при британском посольстве в Брюсселе, и высокая, с прямой спиной и мягким говором бельгийка Ильке Шеерс. Ильке занимала какой-то пост (она так и не объяснила толком — какой именно) в комитете по разработке музыкального контента от каждой из стран-участниц.
— Итак, дамы и господа, — мистер Гарднер поднял бокал. — Давайте выпьем за ЭКСПО-58. Ведь мы справились с нашей задачей, не так ли? И вот мы здесь, пора-пора, осталось навести последний марафет, в четверг — открытие. Лично я считаю, что мы сотворили настоящее чудо и имеем полное право гордиться собою.
— За ЭКСПО-58, — повторил Томас.
— И за Великобританию, — любезно добавила мисс Шеерс. — Ваш вклад в общее дело я нахожу особенно выдающимся.
Все приступили к еде. Первое блюдо состояло из креветок с луком, приправленных каким-то жидким сероватым гарниром, названия для которого Томас так и не смог подыскать. Хотя было довольно вкусно. Роджер Брейнтри полностью сконцентрировался на своей тарелке, быстро и деловито поглощая ее содержимое. И когда мисс Шеерс обратилась к нему с вопросом, отреагировал так, словно эту тарелку у него собираются отнять.
— Мистер Брейнтри, вы будете присутствовать в четверг на церемонии открытия? — поинтересовалась мисс Шеерс.
— Нет, постараюсь как-нибудь отвертеться, — ответил Брейнтри, не переставая жевать.
Мисс Шеерс слегка поморщилась:
— Как можно пропускать такое историческое событие? Разве вам не хочется много лет спустя рассказать эту историю своим внукам?
— А для вас это так важно?
— Разумеется. Это редкостная возможность. Увидеть его величество! Он будет выступать с речью.
Хмыкнув, Роджер Брейнтри подцепил вилкой очередную креветку.
— Ведь вы же британец, — прибавила мисс Шеерс. — Мне казалось, что британцы любят помпезные, праздничные зрелища.
— Ну, этого нам с лихвой хватает и дома.
— Да, но этот день, мистер Брейнтри, — разве вы не находите его уникальным, совершенно неповторимым? Здесь собралось столько стран — а ведь совсем недавно мы воевали друг против друга. Представляете? А теперь Америка и Советский Союз будут стоять плечом к плечу. Какой колоссальный обмен опытом, и, наконец, чувство сопричастности общему будущему, одному на всех.
Сначала Роджер Брейнтри ничего не ответил. Затем, промокнув губы салфеткой, изрек:
— У вас слишком европейский взгляд на вещи.
— Но разве британцы — не часть Европы?
— Это так, но мы более обстоятельны во всем по сравнению с нашими континентальными союзниками. Простите, вы не могли бы передать мне хлеб?
Между тем Томас с мистером Гарднером отлично поладили. Дома, в ЦУИ, его все побаивались, но, как оказалось, совершенно напрасно. Поначалу Томас называл его «сэр», но Гарднер категорически отказался от всякого официоза.
— Помилуйте, ну мы же с вами не в Уайтхолле, — сказал он, уже в который раз подливая себе в бокал вина. Он приветственно поднял его, — впрочем, и на этот раз обойдясь без тоста, — и сделал большой глоток.
— Ну-с, и как поживает ваш паб?
— Собственно, он не совсем чтобы мой…
— О, бросьте вы эти свои английские церемонии.
— Ну, ладно. Все складывается как нельзя лучше. Мы готовы — правда, кое-чего еще недостает. Например, должны были доставить один из якорей «Виктории»,[22] но вышла какая-то заминка.
— Я полагаю, речь идет о копии?
— Разумеется. Якорь изготавливали в Вулверхэмптоне, и мы, если честно, с ним намучались. Как вы знаете, мы будем выставлять в интерьере много исторических вещей.
— Ну да, ну да. Ох, и любим же мы свое имперское прошлое! И все же — вы молодец, внесли в это действо свежую ноту. Обошлись, слава богу, без соломенных крыш и прочей староанглийской бутафории. Представляю, как вам пришлось побороться. Я тоже сцепился тут рогами кое с кем… Потому что надо же понимать, что происходит вокруг нас, — Гарднер кивнул в сторону окна с видом на ярко освещенный проспект, ведущий к Porte Benelux — Воротам Бенелюкса. — Бельгийцы вообще народ без тормозов и подзадоривают остальных. Все здесь просто суперсовременно. Неудивительно, что старина Брейнтри не в восторге от этого.
Следует сказать, что к этому моменту мистер Брейнтри уже откланялся, сославшись на договоренность о важной встрече. Мисс Шеерс, в свою очередь, мило извинившись, пересела к другой компании.
— Вы же видели, как мучился этот бедняга, пытаясь изобразить хоть какую-то радость на лице, — продолжал Гарднер. — Словно камень в гору катил. Грустно и весьма характерно. Вот с какими людьми мне пришлось столкнуться во время работы! Ох, это чертово британское неприятие всего современного, яркого. Они же все мхом поросли. Вы уж не обижайтесь — иначе почему, вы думаете, они отсадили меня сюда, подальше от бравого сэра Джона и его Невеселых Друзей?[23] Для них я всего лишь дизайнер, сумасшедший творец. А я вам говорю, — продолжал Гарднер, все больше и больше распаляясь, — что мы отстали от бельгийцев уже лет на тридцать! Возьмите хотя бы этот ресторанчик. Немного навороченный, местами с перебором, и все же — удивительно красивое местечко, вы не согласны? Так вот — его спроектировал англичанин, родом из Уимблдона, между прочим. Разве ему дали бы построить нечто подобное, останься он в Англии? Нет, британцы категорически не верят в прогресс. Вот поэтому всякие там Роджеры Брейнтри не желают иметь со мной никакого дела. Они будут вежливо кивать, все замечательно, но ни одному моему слову не поверят, не воспримут ни одной идеи. А все потому, что во мне они видят угрозу системе, которая исправно служила им на протяжении сотен и сотен лет. Так что, в отличие от таких вот, я буду присутствовать в четверг на церемонии открытия. Буду стоять там, со снисходительной английской улыбкой на лице. Потому что и дураку понятно, что скажет король: человечество, мол, стоит на перепутье, и перед нами только две дороги: первая ведет к миру, а вторая — к уничтожению друг друга. А что еще он может сказать? Впрочем, неважно. Важно, что мы здесь. И через много лет нам будет что рассказать.
Эмоциональный монолог Гарднера перебила официантка — она принесла блюдо с нарезкой всевозможных сыров. Гарднер подхватил ножом пару кусочков и аккуратно положил их Томасу на тарелку:
— Эх, я многое отдал бы сейчас, чтобы отведать острого, с кисловатым привкусом сыра чеддер или уэнслидейл,[24] — сказал он, грустно вздохнув. — Вы пробовали местный сыр? Это ж все равно что жевать восковую свечку.
Мы оперируем информацией
Утром в четверг 17 апреля 1958 года Всемирную брюссельскую выставку открывал Его Величество Король Бельгии Бодуэн Альберт Карл Леопольд Аксель Мария Густав. Проехав через Porte Royale, Королевские ворота, его кортеж, включающий премьер-министра и членов королевской фамилии, медленно проследовал по Avenue de la Dynastie — проспекту Династии — под восторженные крики толпы, в которой затесался и наш Томас Фолей, а вместе с ним — и Тони Баттресс. Сие знаменательное событие было отмечено пролетом в небе аэропланов, выстроившихся в форме латинской буквы «B» и раскрашенных в цвета национального флага.
Сильвии, смотревшей церемонию дома по черно-белому телевизору, оставалось принять на веру слова диктора, комментировавшего данное событие, из ряда вон выходящее хотя бы потому, что его передавали в прямой трансляции, с самого раннего утра, хотя местное лондонское ITV обычно начинало телевещание несколькими часами позднее. Сильвия ни на минуту не отлучалась от телевизора, жадно, с нарастающим нетерпением пытаясь найти в толпе своего мужа. Посадив малышку Джил на колени, она катала ее «на лошадке», без конца повторяя: «Ну, где там наш папочка? Смотри, где наш папочка?» Но маленькое дитя завороженно смотрело на экран как на бессмысленный калейдоскоп, в котором выкладывались узоры из черно-белых стеклышек. Когда церемония была в самом разгаре, к Сильвии заглянул Норман Спаркс. Он даже специально взял выходной, чтобы не пропустить передачу и посмотреть ее дома, но что-то там случилось с вертикальной разверткой, и теперь он просил временно приютить его. Сильвия сразу же сбагрила ребенка Спарксу и побежала на кухню ставить чайник. Спаркс утютюкал и показывал девочке «козу», словно всю жизнь нянькался с детьми. Малышка Джил довольно гулила.
Доехав до конца Avenue de la Dynastie, Его Величество Король Бодуэн вышел из машины и проследовал вместе со свитой в Церемониальный зал. Часы пробили десять, и он выступил с речью. Корольрассказал о своем взгляде на сегодняшние исторические процессы. Человечество стоит на перепутье, и перед нами только две дороги. Первая ведет к миру, а вторая — к уничтожению друг друга. Его Величество, конечно же, предлагал сворачивать на первую дорогу. Обсуждая позднее речь суверена, все согласились, что это были прекрасные, мудрые и памятные слова. Очень скоро данная речь была выпущена на виниловых пластинках (скорость проигрывания — 45 оборотов в минуту) и роздана всем девушкам-хостес, работающим на выставке.
Итак, король закончил выступление, но толпа не расходилась. «Британия» должна была открыться в полдень, и Томас с трудом проталкивался сквозь толпу, чтобы добраться до места. Он убил целых полчаса, пытаясь преодолеть расстояние в каких-то несчастных пятьдесят метров.
Теренс Росситер был уже на месте — стоял за барной стойкой, натирая до блеска бокалы, а в зале хлопотала высокая жилистая девушка лет двадцати пяти — платиновая блондинка с тяжелым взглядом, выражавшим всю мировую скорбь на свете. Поздоровавшись с Росситером, Томас спросил, как зовут его племянницу.
— О, нет, это не Рут. Рут собиралась прилететь, но прямо на днях ей подвернулась работа секретарши. С хорошим окладом и недалеко от дома. Ей, конечно, хорошо, а мне — головная боль, ведь нужно было срочно найти человека на ее место. Я хотел опубликовать объявление, но мисс Нотт сама нашлась — через знакомых. Конечно же, я ее взял. Не каждая девушка согласится лететь в Бельгию на полгода, да еще когда на сборы дается всего несколько дней.
Росситер обернулся и окликнул официантку:
— Шерли! Иди-ка, познакомься с нашим главным хозяином.
Платиновая блондинка проследовала через зал шиммиобразной походкой, усугубленной чересчур высокими каблуками. Подойдя к Томасу, она поздоровалась с ним.
— Это мистер Фолей из Центрального управления информации, — пояснил Росситер. — Он будет присматривать за нами, чтобы мы не совершили в нашем питейном заведении ничего, похожего на измену родине.
— Оч-чень приятно, — произнесла Шерли, окинув Томаса долгим взглядом, преисполненным неприязни.
— Взаимно, — ответствовал Томас.
Посчитав разговор исчерпанным, Шерли направилась обратно к столикам, бросив один-единственный взгляд через плечо.
— Ну, как там Его Величество? Окончил свои разглагольствования? — поинтересовался Росситер.
— О, да. Вы даже не поприветствовали его кортеж?
— Конечно, нет. Я — подданный Ее Величества Королевы Англии. Что мне их бельгийский король? — категорично произнес Росситер, не переставая полировать бокалы.
Томас хотел было предложить свою помощь, но тут увидел на полке за спиной Росситера стопку пригласительных на сегодняшний вечер. Томас самолично, еще в Лондоне, составлял текст приглашения, выбирал дизайн, относил макет в типографию. Весь тираж должен был поступить в Брюссельский офис Британского Совета, поэтому Томас был так удивлен.
— Мистер Росситер, простите, а откуда у вас пригласительные?
— А, это. Мне их принес на прошлой неделе мистер Картер, тут штук сорок-пятьдесят. Он сказал, что можно раздать всем желающим. Я отдал несколько штук нашим работникам, а себе не взял ни одного.
— Хорошо. Прекрасно. Тогда я… — Томас провел пальцем по стопке пригласительных, — … тогда я возьму парочку на всякий случай.
Один пригласительный Томас припас для Тони Баттресса, а второй, сразу же на следующий день, вложил в конверт и оставил на ресепшн в Главный зал, где сосредоточивалась вся переписка между работниками выставки. Конверт был адресован Аннеке, и текст на карточке гласил: «Очень надеюсь, что вы придете. С искренним расположением, мистер Фолей». Оставив послание, Томас засомневался: не слишком ли он бесцеремонен, ведь его с Аннеке связывал всего лишь один день знакомства?..
Пятничный вечер в «Британии» собрал так много гостей, что к десяти вечера Шерли и все остальные работники буквально валились с ног. Томас с мистером Картером стояли возле барной стойки, терпеливо ожидая, когда их обслужат. Гости в зале громко и оживленно разговаривали на разных языках, и от этого голова еще больше шла кругом. После того как Шерли принесла еще две кружки горького пива «Британия», бочонок оказался пуст, и пришлось срочно просить мистера Росситера, чтобы тот подключал шланг к следующему бочонку. Этот процесс занял довольно много времени — по большей части из-за того, что хозяин заведения вот уже несколько часов кряду не отказывал себе ни в чем. Взгляд его остекленел, а руки плохо слушались.
— О, блин, — тихо воскликнул кто-то слева от Томаса. — Неужели в Англии все такие заторможенные?
— Простите, — сухо ответил через плечо Томас, — просто никто не ожидал такого наплыва народу.
— И что? Знаете ли — я ну очень хочу пить и меня ну очень достало стоять тут и терпеть невежливость этой нерасторопной блондинки.
Томас обернулся, чтобы повнимательнее рассмотреть скандалиста. Судя по наглым заявочкам, наверняка американец! Это был молодой человек лет около тридцати, с короткой стрижкой под «бобрик», очки в роговой оправе. Он стоял возле стойки, размахивая пачкой бельгийских франков перед вконец издерганной Шерли. Н-да, это был верх наглости. Пиджак с широким кроем плеч, накрахмаленная рубашка и узкий галстук. Американец как пить дать!
— Вы позволите взглянуть на ваш пригласительный?
— Что?! — переспросил нахал, повернувшись к Томасу.
— Видите ли, ресторан переполнен, и персонал сбивается с ног, потому что многие заявились без пригласительных.
— Да неужели? — американец снова повернулся к Шерли и свистнул, подзывая ее как собачку.
— Я полагаю, что вы работаете в американском павильоне? — поинтересовался Томас.
— Вы правильно полагаете.
— И в каком качестве, позвольте спросить?
— Отлично, сейчас покажу вам свою визитку. Нет, в конце концов… — американец порылся в кармане пиджака, — вот этого будет довольно? Похоже на пригласительный? Видите? «Эдвард Лонгман, научный сотрудник павильона США».
Буквально на секунду сунув пригласительный под нос Томасу, американец тотчас же убрал его в карман.
Томас сконфуженно притих.
— Послушайте, старина, мне ужасно жаль, что я…
— Какой я вам старина, приятель? Мне двадцать семь. Правда, боюсь, мне стукнет все тридцать к тому времени, когда меня все-таки тут обслужат.
Шерли уже поставила две кружки горького пива для Томаса с Картером.
— Лучше обслужите этого господина, — попросил Томас, протягивая Шерли двадцатифранковую банкноту. — А потом устройте себе перерыв минут на пятнадцать.
— Да не могу, — возразила Шерли. — У нас клиенты.
— И тем не менее! Вы выглядите очень уставшей.
— Но тогда мистер Росситер…
— Мистер Росситер не посмеет. И подсаживайтесь за наш столик — вон там, в углу.
— Ладно. Спасибо, мистер Фолей, — расплылась в улыбке Шерли.
Томас задержался еще немного, чтобы поболтать с Картером, пытаясь подключить к разговору Эдварда Лонгмана, но тот лишь фыркал и выпускал колючки. В конце концов, распрощавшись с Картером, Томас пошел к себе за столик, где его ждал Тони Баттресс. Даже Шерли успела опередить Томаса, пока он разводил политесы с этим американцем. Шерли взяла себе газировки «горький лимон», ну а Тони уже находился на стадии третьей пинты. Он отпускал идиотские шуточки, сам же над ними и смеялся, хорохорился перед Шерли и глядел на нее пьяным и влюбленным взглядом.
Увидев Томаса, он воскликнул:
— О, Томас, здорово. Курево есть?
Томас достал пачку «Player’s Navy Cut» и пустил ее по кругу.
— Над чем смеемся? — спросил он у Тони.
— Да вот, девушка назвала свое имя… Долго пытался понять…
Шерли отстраненно курила, словно слышала эту шутку про собственное имя уже тыщу раз.
— Ну и как, дошло?
— А до вас еще не дошло? Шерли. Шерли Нотт. Surely not.[25] Прикиньте?
— А… — улыбнулся Томас. — Мне даже в голову такое не приходило.
— Неужели вас никогда не подкалывали по поводу вашего имени? — поинтересовался Тони у Шерли.
— Нет, никогда. Даже обидно.
Уловив в голосе Шерли нотки сарказма, Тони произнес:
— Простите, я не хотел вас обидеть. Но это и впрямь забавно.
Шерли вдруг потянулась к Тони, в одно мгновение преобразившись в кокетливую кошечку:
— Да ладно, птенчик, у тебя такие красивые глаза. За такие глаза многое можно простить мужчине.
Тони покраснел, смущенно отстранившись.
— И чем конкретно вы тут занимаетесь? Ну, в смысле, на вашей выставке? — поинтересовалась Шерли.
— Ну, я в команде сотрудников британского павильона. А обязанности — чисто технические.
— Технические? А это как?
Если интерес был притворным, то Шерли была отличной притворщицей. Тони хотел было рассказать о своей работе поподробней, как вдруг над их столом раздался мужской голос — мелодичный, но весьма настойчивый:
— Простите, вы мистер Фолей?
Все трое разом подняли головы. Возле них стоял высокий черноволосый мужчина, подтянутый, спортивного телосложения. Одет он был в светло-серый костюм, в одной руке держал стакан с пивом, а в другой — картофельные чипсы Salt’n’Shake. Мужчина улыбался, обнажив два ряда ослепительно белоснежных зубов. Даже Томас понимал, что перед ними — красавец, такой, что туши свет.
Томас поднялся с места и растерянно поздоровался с незнакомцем.
— Да-а, я Томас Фолей. Простите… а с кем я имею честь…
— Я — Черский, Андрей Черский. Впрочем, уверен, что мое имя вам ни о чем не говорит. Вот визитка.
Шрифт на карточке был русский, но кроме того, что перед ним действительно Андрей Черский, Томас больше ничего не почерпнул о незнакомце.
— Вы позволите к вам присоединиться? — спросил Черский.
— Да, конечно.
Черский присел за стол, и тут же к ним подошел мистер Росситер.
— А ты что тут делаешь? — сказал он, обращаясь к Шерли.
— Мистер Фолей сказал, что я могу…
— Мне плевать, что он там тебе сказал. Ты что, не видишь — мы носимся как взмыленные? А ну марш обратно за стойку.
Обиженно насупившись, Шерли поднялась со своего места. Перед тем как уйти, они протянула руку Тони Баттрессу со словами:
— Очень было приятно с вами пообщаться. Обещайте, что наведаетесь к нам еще.
— Конечно!
Шерли кивком попрощалась с Томасом, а также с мистером Черским, окинув его кратким, оценивающим взглядом. Когда она уходила, пробираясь сквозь толпу посетителей, все трое мужчин глядели ей вслед, но особенно Тони.
— Какая все-таки… милая девушка, — сказал себя под нос мистер Черский и сделал первый глоток пива. — Вы уж простите, что я так навязался, но мне не терпелось познакомиться с вами прямо сегодня.
— Отчего же такая спешка? — удивился Томас.
— Я вам сейчас все объясню. Я журналист и редактор. Приехал сюда на полгода в рамках работы советского павильона. Буду выпускать еженедельный журнал для гостей выставки. Немного просветительский, немного развлекательный. И называется наш журнал… Ну, догадаться, думаю, не трудно: «Спутник», — Черский улыбнулся. — Понимаю, не самое оригинальное название. Но иногда правильный выбор — именно тот, что лежит на поверхности.
Черский замолк на минуту, разглядывая пакет с чипсами и явно заинтригованный надписью.
— Солт-эн-снейк… — завороженно прочитал он. — Простите, а что означает это «n»? Я вроде неплохо знаю английский, но тут я споткнулся.
— «N» — краткая форма «and», — пояснил Томас.
— А для чего? Из экономии типографской краски?
— Нет, просто… Ну, как бы вам объяснить: краткая форма — она более облегченная, ближе к разговорному стилю.
— Понятно. Что-то вроде игры.
Черский разодрал пакет, взял одну чипсину, но и ее он стал разглядывать с непритворным интересом.
— То есть это нужно просто положить в рот и съесть?
— Собственно, да.
Вдруг Томас вспомнил, что не представил мужчин друг другу и быстро исправил эту оплошность. Черский же, протянув пакет новым знакомым и предлагая угоститься, занялся чипсиной, аккуратно откусив самый краешек.
— И как такое может нравиться англичанам? Нечто абсолютно безвкусное и низкокалорийное.
— Но это всего лишь чипсы.
— К тому же вы едите их без соли, — добавил Тони.
— Да? А где она?
— Там у вас в пакетике, на самом дне, должен быть другой крошечный пакетик-саше — такой, синего цвета.
Мистер Черский порыскал рукой на дне пакета и извлек оттуда соль. С надеждой поглядывая на свою «группу поддержки», Черский аккуратно вскрыл саше, заглянул внутрь — действительно, соль! — и высыпал ее на оставшиеся чипсы.
— Потрясающе. И совершенно ожидаемо — ведь англичане такие рачительные. Именно этот дух рачительности и помог вам в свое время завоевать весь мир. — Черский аккуратно положил пакет к себе в бумажник. — Покажу коллегам. А потом отошлю племяннику по почте.
— Вы хотели рассказать про ваш журнал, — подсказал Томас.
— Да, конечно. Могу показать вам первый выпуск.
Черский вытащил из внутреннего кармана свернутый лист бумаги большого формата, расправил его и положил на стол. Это был, скорее уж, не журнал, а газетенка на четырех страницах — впрочем, умещавших изрядное количество статей, набранных мелким компактным шрифтом. Многие из них, естественно, были посвящены прославлению последних советских достижений в области запуска спутников, встречалась информация о научных открытиях и достижениях горнодобывающей промышленности. Также имелась небольшая статья о советском кино.
— Так вы выпускаете журнал на английском? — спросил Томас.
— Разумеется — и на французском тоже, на голландском, немецком и русском языках. У нас в Брюссельском посольстве хороший штат опытных переводчиков. Прошу, — Черский подвинул макет в сторону Томаса. — Я хочу вам это подарить.
— Правда? Весьма любезно с вашей стороны.
— Но в обмен на это, — продолжил Черский, сопровождая свои слова обворожительной улыбкой, — я бы напросился к вам на консультацию. Я так понимаю, что вы — от лондонского Центрального управления информации. Мы в России очень уважаем вашу организацию. И можем только мечтать о том уровне пропаганды, которого вы достигли. Все так… изящно и ненавязчиво. Нам есть чему поучиться у вас.
— Так, минуточку, — возразил Томас. — Деятельность ЦУИ — что угодно, кроме пропаганды.
— В самом деле? А что же это такое, по-вашему?
— Ну, если следовать названию нашей организации, мы оперируем информацией.
— Да, но не все так просто. В своих публикациях или на выставках вы отбираете определенную часть информации, что-то при этом отсекая. И преподносите ее тоже определенным образом. Такая избирательность всегда носит политический характер. Точно так же поступаем и мы. Разве не за этим мы приехали в Брюссель? На ярмарку идей, которые и попытаемся продать друг другу.
— Нет, конечно, нет. Я категорически против такой постановки вопроса!
— Хорошо. У меня есть полгода, чтобы убедить вас в обратном. Так вы согласитесь помочь мне?
— Каким же образом?
— Я прекрасно понимаю, что вы будете очень заняты во время выставки. И я даже не смогу особо отблагодарить вас. Но вы окажете мне неоценимую услугу, если согласитесь почитать наши статьи. Может, у вас возникнут какие-нибудь идеи насчет того, как их можно улучшить. Пара-другая дружеских встреч стала бы для меня неоценимым подарком.
— Что ж, — ответил Томас, весьма польщенный такой просьбой, — дружеские встречи — это всегда прекрасно.
— Так вы согласны? — мистер Черский улыбнулся самой лучезарной улыбкой из своего арсенала. — Тогда, может быть… Может, нам стоит проводить наши встречи прямо здесь, в этом прекрасном заведении?
— Почему бы и нет? По-моему, замечательная идея.
— Мистер Фолей, это такая честь для меня…
— Ну что вы, что вы, я тоже весьма, весьма рад. Разве не для этого мы приехали сюда? Для такого вот дружеского обмена мнениями?
— Вы совершенно правы. И позвольте мне загладить свою вину — я был несколько циничен в своих комментариях. Впереди полгода работы, и нам нельзя быть циничными. Год тысяча девятьсот пятьдесят восьмой должен пройти совершенно под другим знаком.
— Истинно так, — согласился Томас.
— За тысяча девятьсот пятьдесят восьмой! — произнес Тони, подняв кружку с пивом.
— За тысяча девятьсот пятьдесят восьмой! — вторили Томас с Черским, и все чокнулись, щедро отпив за этот тост.
Вдруг чья-то легкая рука легла Томасу на плечо. Тот поднял голову и увидел Аннеке. Томас вскочил и повернулся к ней лицом. Он был так рад и смущен, что не нашел никакого способа поприветствовать Аннеке, кроме как крепко пожать ее руку.
— Как здорово, что вы пришли, — Томас чувствовал, с каким любопытством смотрят на него Черский с Тони. Аннеке была в своей униформе, и она промокла до нитки, а на ее светлых волосах жемчужинами сверкали дождевые капли.
— Боже, неужели на улице ливень?
— Да, а вы даже не заметили?
— Нет. Прошу вас, присаживайтесь к нам.
— Спасибо, было очень мило с вашей стороны прислать мне приглашение. Но я не могу остаться.
— Почему?
— Я только закончила работу. И через десять минут за мной приедет отец, он будет ждать меня возле Porte de L’Esplanade.[26] Я просто заскочила, чтобы поблагодарить вас.
Набравшись смелости, Томас взял девушку за руку:
— Давайте я провожу вас, хотя бы немного.
— Очень мило с вашей стороны.
Они вышли на улицу, покинув гудящую, как улей, «Британию».
— Ну что, праздник удался?
— Думаю, что да. Во всяком случае, от гостей нет отбою.
— Я от многих сегодня слышала хорошие отзывы — и о вашем павильоне, и о пабе тоже.
— Правда? Что ж, это хорошо.
Дождь хлынул с удвоенной силой, и Томас с Аннеке спрятались под деревом возле искусственного озера.
— Поскольку я сегодня не смогла остаться, у меня к вам встречное предложение, — сказала Аннеке. — Я свободна вечером в понедельник, и мы с подругой Кларой хотим сходить в парк аттракционов. Можете к нам присоединиться.
— С огромной радостью. Было бы здорово!
— Можете привести с собой друга, если хотите.
— Отлично, я позову Тони, своего соседа по комнате.
— Вот и хорошо.
Аннеке вскинула голову и улыбнулась. Томас был очарован. Он так давно не виделся с Аннеке, и сегодня она казалась еще прекрасней, чем прежде, несмотря на свою нелепую униформу. Одновременно с этим Томас вдруг подумал, что, наверное, стоило бы рассказать ей, что он женат…
— Я так обрадовалась, когда получила приглашение, — сказала Аннеке. — Я, правда, боялась, что вы про меня забудете. Ведь вы наверняка уже пообщались с другими девушками из нашего эшелона.
Томас подумал, что если они задержатся под этим деревом еще дольше, разговор может приобрести опасный поворот.
— Вот уж заладил этот дождь, — сказал он. — Мне не хочется, чтобы ваш отец беспокоился. Сейчас бы зонтик…
Вдруг из темноты высунулась рука с зонтом:
— Пожал-те.