По следу Сезанна Мейл Питер

7

В расположенной на Мэдисон-авеню редакции «DQ» царила еще большая, чем обычно, суматоха — сдавался в печать весенний номер. В последнюю минуту все планы Камиллы были совершенно расстроены — «bouleverss» [21], как она выразилась — неким независимым журналистом, который представил в редакцию дивную статью о дизайнерских биде в домах знаменитостей с бесподобными снимками, сделанными молодым и многообещающим парижским фотографом. Никогда еще санитарный фаянс не выглядел так изысканно и скульптурно, а к тому же следовало помнить, что конец зимы — это самое подходящее время для обновления ванных комнат. На редакторском совещании все единодушно согласились, что это совершенно сенсационный материал, истинный прорыв в журнальном деле. И кроме того, подчеркнула Камилла, знаменитые владельцы биде, хоть по понятным причинам и не согласились сфотографироваться рядом с изделиями, тем не менее разрешили использовать в статье свои имена. Такую возможность грех было упустить.

Но весь материал для номера уже собран, а значит, от чего-то придется отказаться. Камилла расхаживала вдоль длинного стола с разложенным на нем макетом. За ней по пятам, как всегда, семенила младшая секретарша с блокнотом наготове, а за их передвижениями тревожно следили художественный редактор, редактор по тканям, редактор по мебели, редактор по аксессуарам и группа юных ассистентов редакторов, похожая на стайку серьезных, одетых в черное эльфов.

Камилла резко остановилась и пожевала нижнюю губу. У нее просто не поднималась рука убрать материал о средневековом павильоне в поместье герцогини Пиньолата-Струффоли в Умбрии или большую статью о том, как удачно перестроил старый женский монастырь в Дордони очаровательный швейцарский миллиардер. Светские последствия такого решения могли быть очень неприятными, а кроме того, оно поставило бы под угрозу приятные приглашения, уже полученные Камиллой на это лето. Наконец она пришла к решению. Жестом феи, орудующей волшебной палочкой, Камилла ткнула ручкой «Монблан» в три страницы макета.

— Мне ужасно жаль, — сказала она, — но иконы в моде всегда, а биде — это такая весенняя тема. Иконы пойдут в следующий номер.

Все присутствующие закивали и принялись записывать что-то в блокноты, художественный редактор, которой предстояло переделать весь макет, возмущенно затрясла кудряшками, и на этом совещание закончилось. Камилла отправилась к себе в кабинет и застала там Ноэля, который с выражением ужаса на лице говорил с кем-то по телефону.

— Бедный, бедный мальчик! — ахал он. — Эти злодеи похитили все, что ты сделал! Я бы на твоем месте обрыдался. Какой кошмар! А, вот и она. Я тебя соединю. — Он поднял глаза на Камиллу. — Ужасная история: Андре обокрали. Думаю, он хочет поплакать у тебя на плече.

Камилла подошла к своему столу и опустилась на стул. Имя Андре пробудило в ней какую-то очень странную эмоцию. Неужели чувство вины? В любом случае говорить с ним ей сейчас совсем не хотелось, но придумывать какую-то причину, чтобы не отвечать, было уже поздно. Телефон подмигивал зловещим красным глазом. Она сняла трубку и приготовилась ужасаться и сочувствовать.

— Дорогуша! Что случилось?!

Андре начал рассказывать, а Камилла под столом сбросила с ноги туфлю. Ушибленный палец болел невыносимо. Почувствовав немедленное облегчение, она задумалась о том, стоит ли мучить себя, втискивая ногу в шпильки от Шанель. Может, стоит перейти на костюм раненого редактора — брюки, разумеется, и уютные бархатные шлепанцы с монограммой? И, возможно, даже трость с рукояткой из слоновой кости. Кажется, сама Коко в последние годы ходила с тростью. Да, определенно трость! Камилла чиркнула на листочке несколько слов.

— Камилла? Ты меня слышишь?

— Конечно, дорогуша. Я потрясена. Какой ужас!

— Ничего, переживу. Хорошо хоть снимки икон им не достались. Тебе понравилось?

— Да, дорогуша, просто божественно. Само совершенство. — Камилла сделала глубокий вдох. Все равно он скоро узнает. — Только знаешь, у нас тут случилось небольшое изменение в планах, потому что поступило слишком много рекламы, и от некоторых материалов пришлось отказаться. Такое несчастье! Так что иконы в этом номере не выйдут. Не могу передать, как я расстроена. На том конце провода установилось мрачное молчание, и Камилла поспешила прервать его, с досадой прикрикнув на воображаемого подчиненного: — Не маячьте здесь! Я уже иду. — И добавила, обращаясь уже к Андре: — Я должна бежать, дорогуша. Поговорим позже. Ciao.

Она повесила трубку, не дав ему шанса ответить, и тут же позвонила секретарше. О чувстве вины было забыто. Камилла обдумывала свой новый гардероб.

Для Андре эта неделя плохо началась и еще хуже продолжилась. Страховая компания, те самые друзья, что познаются в беде, по обычаю всех страховых компаний обращалась с ним будто с ловким мошенником и каждый раз придумывала новую причину, чтобы не платить. Покупка нового оборудования грозила обойтись в несколько тысяч долларов. Камилла не спешила давать ему очередное задание. И, хотя Люси очень старалась, никакая другая работа пока не подворачивалась.

В промежутках между звонками страховщикам Андре продолжал приводить квартиру в порядок. В куче старых журналов ему попался номер «DQ», тот самый, в котором была напечатана статья о доме Денуайе, и от нечего делать он перелистал страницы. Дойдя до фотографии гостиной с висящим над камином Сезанном, он снова ощутил укол любопытства. Картина словно вобрала в себя все краски Прованса и служила главным фокусом комнаты. Где-то она сейчас? По словам Денуайе, в художественной галерее в Каннах. Андре постарался вспомнить, видел ли он там какие-нибудь галереи. Наверняка их не слишком много. Проверить будет нетрудно, и, может, тогда он успокоится. Если картина действительно на выставке, все происшедшее станет совершенно понятным и о нем можно будет забыть.

На следующее утро, встав пораньше, Андре позвонил своему парижскому другу. Две минуты порывшись в Минителе, электронном аналоге телефонного справочника по Франции, тот выдал ему адреса и телефоны всех картинных галерей в Каннах. Одну за другой Андре обзвонил их, и во всех ему сообщили, что ни одного Сезанна у них, к сожалению, нет и никакого месье Денуайе они не знают.

Значит, француз солгал.

— Он соврал мне, Лулу. А зачем ему врать, если он не замешан в какой-то темной истории?

Андре сидел на краешке ее стола и наблюда, как Люси ест яблоко. Дожевав, она помотала головой:

— Андре, это же его картина. Он может делать с ней все, что захочет.

— Но зачем врать? Знаешь, я даже рад. А то я чувствовал себя полным идиотом. А теперь я уверен, что тут что-то нечисто.

Сдаваясь, Люси подняла руки.

— Ну хорошо, может, ты и прав. Но это его проблема, а у нас и своих хватает. — Она протянула ему листок со списком. — Это все издательства, в которые я звонила и спрашивала, нет ли у них работы для тебя. Никто не перезвонил. Кстати, ты поговорил с Камиллой? У нее что-нибудь есть?

Андре отрицательно покачал головой:

— Ты же знаешь, они сдают номер в печать. Она даже разговаривать не может. — Он без особого интереса просмотрел список. — Зато она сообщила мне, что материал с иконами в этот номер не пойдет. Слишком много рекламы. Как видишь, неделька получилась веселая.

Он посмотрел на нее с тоской, словно животное в зоопарке.

— Андре, у каждого может случиться неудачная неделя. Послушай, может, пока купишь новое оборудование? Рано или поздно оно тебе понадобится. — Склонив голову к плечу, она испытующе взглянула на него. — И ради бога, не так мрачно. Хорошо?

Он вышел из офиса и медленно побрел по тротуару. На глаза ему попалась витрина книжного магазина. В ней была выставлена только что вышедшая биография Гогена, толстая и внушительная, а над стопкой книг висела репродукция «Женщины с цветком». Что-то в позе женщины и в ракурсе показалось Андре знакомым: несмотря на разницу в цвете и технике, она казалась отражением другой, более старой и полной женщины с картины Сезанна.

Андре зашел в магазин и перерыл все книги об импрессионистах, пока не нашел то, что искал. Ей была посвящена целая страница: «Женщина с дынями» Поля Сезанна, приблизительно 1873 год. Ранее — собственность Пьера Огюста Ренуара, ныне в частной коллекции. Может, и в коллекции, подумал Андре, а может, и в багажнике старого фургона. Но точно не в галерее в Каннах. Он заплатил за книгу и пошел домой, мысленно готовясь к очередной беседе с мистером Фомой Неверующим, своим заклятым врагом из страховой компании.

Последний бледный свет на небе потух, и верхушки небоскребов Манхэттена погрузились в темноту. Андре запихал в мусорный мешок остатки хлама и налил себе стакан красного вина. Оглядевшись, решил, что квартира еще ни разу не была такой чистой, с тех пор как он в нее переехал. Андре как раз пришел к выводу, что иногда хорошее ограбление может принести даже некоторую пользу, когда зазвонил телефон.

— Слава богу, ты еще не покончил с собой, — засмеялась Люси, и Андре почувствовал, что улыбается. — Я тут думала о твоей загадочной картине. Она тебя еще беспокоит?

— Да… наверное, беспокоит. А что?

— У одного моего приятеля есть галерея, как раз тут за углом. Так вот, если ты хочешь поговорить с кем-нибудь, кто разбирается в этом бизнесе… — Она нерешительно помолчала и закончила: —… мы могли бы заглянуть к нему сегодня вечером.

— Лулу, я бы с удовольствием! Но ты ведь все это уже слышала, тебе не будет скучно?

— А я как раз от скуки и спасаюсь. Тут с Барбадоса явился мой двоюродный брат с женой, и они рвутся познакомить меня со своим другом. Он приехал закупать компьютеры для правительства, первый раз в Нью-Йорке и очень-очень застенчивый. Тебе меня не жалко?

— Заранее никогда не скажешь, Лулу, — наставительно сказал Андре. — У нас, застенчивых парней, имеются скрытые глубины. Заеду за тобой через десять минут. Он быстро принял душ, нашел свежую рубашку, полился одеколоном и, насвистывая, выскочил из квартиры.

Галерея располагалась на втором этаже красивого старого дома на Брум-стрит. Внутри были светлые деревянные полы, потолки из луженого железа, приглушенное освещение и неожиданно молодой владелец.

— Богатый папаша, — объяснила Люси, когда они с Андре поднимались по лестнице. — Но не подумай плохого. Дэвид — славный парень и дело свое знает.

Дэвид помахал им с дальнего конца галереи. Стройный, бледный молодой человек в белой футболке и темном костюме стоял у совершенно пустого стола, зажав между ухом и плечом телефон. Двое других юношей расставляли полотна вдоль голых стен. Из невидимых колонок разносились звуки Кельнского концерта Кита Джаррета.

Дэвид положил трубку и поприветствовал Люси, чмокнув ее в щечку. Андре он мягко пожал руку.

— Извините за беспорядок. — Широким жестом он обвел почти стерильное помещение. — Готовимся к выставке.

Через дверь в задней стене Дэвид провел их во вполне человеческую, неопрятную комнату, в которой стояли только два офисных стула, обшарпанный кожаный диван да компьютер с факсом, втиснутые между стопками альбомов.

— Люси сказала мне, что вы интересуетесь Сезанном. Я тоже, — усмехнулся молодой человек.

Андре еще раз рассказал всю свою историю, и галерейщик выслушал его очень внимательно, не перебивая. Время от времени он теребил пальцами маленькую серебряную сережку в мочке, а когда Андре дошел до того, как обзванивал каннские галереи, его брови медленно поползли вверх.

— Вы, похоже, приняли эту историю близко к сердцу?

— Да, я, конечно, понимаю, что это не мое дело, но почему-то никак не могу забыть о нем.

Молодой человек шумно втянул воздух.

— Я и рад бы вам помочь, но тут, к сожалению, не моя весовая категория. Я у них считаюсь еще сосунком. — Он почесал затылок, задумался, еще раз потрогал сережку. — Так, думаю, вам нужен кто-то… Подождите минутку! — Он развернул стул к компьютеру. — Я знаю, кто вам нужен. — Не переставая говорить, он быстро нажимал на клавиши. — Известный арт-дилер. Друг моего отца. Живет в одном из этих укрепленных замков на Ист-Сикстиз. — Теперь он медленно вел курсором по списку адресов. — Вот — «Пайн Арт», потому что его зовут Пайн. Сайрес Пайн. — Дэвид написал адрес и телефон на листочке. — Я пару раз с ним встречался. Интересный тип. Занимается в основном импрессионистами, связан со всеми крупными коллекционерами.

Дэвид встал, отдал листок Андре и взглянул на часы.

— Извините, но мне надо идти. Завтра открытие выставки. Передавайте привет Сайресу.

На улице Андре взял Люси под руку и почти потащил ее в сторону Западного Бродвея.

— Лулу, ты настоящее сокровище и заслуживаешь всего самого лучшего. У тебя найдется время, чтобы выпить бокал шампанского?

— Вообще-то, нет, — улыбнулась Люси. Ей нравилось, что он опять повеселел.

— Отлично. Тогда пойдем в «Феликс». Я хочу похвастаться там твоим беретом.

Они сидели в самом конце небольшого бара, а вокруг звучала французская речь. Усталый от жизни, терпеливый пес сидел, привязанный к стулу у мужского туалета, и, чуть шевели носом, принюхивался к запахам, доносящимся из кухни. Все, не скрываясь, курили. Андре любил этот ресторан, потому что здесь ему иногда казалось, что он в Париже.

Люси в удивлении крутила головой, пытаясь уловить хоть одно знакомое слово среди тех, что с пулеметной скоростью срывались с языков посетителей.

— Они всегда так разговаривают?

— Всегда. У Чехова в письмах есть одно чудное место: «Француз, пока не достигнет глубокой старости, постоянно пребывает в состоянии возбуждения».

— А когда достигнет?

— Когда достигнет, начинает бегать за девушками. К сожалению, не слишком проворно.

Им принесли шампанское, и Андре поднял бокал:

— Еще раз спасибо, Лулу. Может, все это и пустая трата времени, но я очень хочу узнать, что все-таки происходит с этой картиной.

В сотне кварталов к северу Рудольф Хольц и Камилла тоже пили шампанское. Хольц был доволен прошедшей неделей. Панических звонков от Денуайе больше не поступало, а Сезанн благополучно прибыл в Париж. Добыча грабителей была тщательно проверена, и никаких неприятных сюрпризов в ней не обнаружилось. Слайды и пленки сгорели, а аппаратура ушла через скользкие, но весьма ловкие руки дядюшки Бенни, проживающего в Квинсе.

— Так что волноваться нам не о чем, — заключил Хольц. — Если бы Келли собирался что-то предпринять, мы бы уже знали об этом. Он непременно связался бы с Денуайе.

Камилла пошевелила пальцами в мягком бархатном коконе. Нога больше не болела, но она уже научилась довольно грациозно хромать, и к тому же все восхищались ее тростью.

— Насчет Денуайе не знаю, но в редакцию он звонит каждый день.

— Разумеется, звонит. Ему же нужна работа. — Хольц смахнул пылинку с рукава смокинга. — Но я думаю, тебе пока не стоит иметь с ним дело. Уверен, что ты сможешь найти другого фотографа. — Он поставил бокал. — Нам пора.

У входа уже ждал лимузин, готовый отвезти их через четыре квартала на частный благотворительный обед. Хольц не особенно туда рвался. С этой благотворительностью недолго и разориться. Он еще раз потрогал карман, дабы убедиться, что не забыл дома чековую книжку.

8

Фешенебельные улицы Верхнего Ист-Сайда понравились бы тем, кто считает, что город должен быть укрепленной крепостью, готовой отразить любую атаку. Многоквартирные дома, похожие на гарнизоны, круглосуточно охраняются людьми в форме, да и частные особняки готовы противостоять нападению: в них имеются двери со множеством замков, толстые стальные решетки, хитрые системы сигнализации, портьеры, такие плотные, что кажутся пуленепробиваемыми, и прочие средства самообороны за исключением разве что противопехотных мин и домашних реактивных установок. И все это — в самой безопасной части города! В этих хорошо укрепленных бункерах проживают самые богатые и знаменитые, и расположены они в престижнейшем районе, где недвижимость стоит немыслимых денег.

Сворачивая с Парк-авеню на Шестьдесят третью улицу, Андре пытался представить себе, каково это — жить в доме-крепости. Может, к этому привыкаешь и в конце концов просто перестаешь замечать? Лично ему такая жизнь точно не понравилась бы, но ведь многие считают ее вполне нормальной. Взять, к примеру, Денуайе. Везде, и на Багамах и во Франции, он прячется за высокими баррикадами. Да и Сайрес Пайн, судя по виду его дома, тоже.

Андре стоял перед характерным для этого района четырехэтажным особняком, который был, возможно, чуть пошире остальных и содержался в превосходном состоянии. Широкие каменные ступени, ведущие к двери, были тщательно вычищены и вымыты, сама дверь и решетки, прикрывающие окна первого этажа, — недавно покрыты глянцевой черной краской; медная кнопка звонка так и сверкала на солнце. На фасаде Андре не нашел никаких свидетельств того, что в доме находится коммерческое предприятие, но ведь и бизнес, которым занимался хозяин, вряд ли нуждался в уличной рекламе, зазывающей случайных прохожих.

Андре позвонил и назвал свое имя в переговорное устройство. Ровно через шестьдесят секунд дверь была открыта воздушным существом, которое, по-видимому, по ошибке залетело сюда с Пятой авеню. Стройная девушка выглядела так, точно весь предыдущий день и немало папиных денежек потратила на приобретение своего нынешнего туалета: кашемирового свитерка, шелкового шарфика, очень незатейливой, но шикарной шерстяной юбки и таких туфелек — высокий каблук и тонкая, как лист бумаги, подошва, — которые, точно золото, оцениваются по весу в унциях. Она улыбнулась Андре так, словно ждала его всю жизнь, и мягко предложила:

— Следуйте за мной.

Они пересекли холл с полом, выложенным черно-белой плиткой, и вошли в небольшой кабинет.

— Мистер Пайн сейчас спустится. Можно предложить вам что-нибудь: эспрессо, чай, бокал вина?

Андре, смущенный таким любезным приемом, попросил бокал белого вина. Его телефонный разговор с Пайном получился очень коротким: он только упомянул имя Дэвида и произнес волшебное слово «Сезанн», но о цели своего визита ничего не говорил. Возможно, этот Пайн принял его за потенциального покупателя. Он торопливо одернул пиджак и взглянул на свои ботинки: на фоне темного сверкающего паркета они выглядели неказисто. Стоя на одной ноге, он полировал один пыльный ботинок о штанину, когда барышня вернулась с вином.

— Пожалуйста. — Она еще раз улыбнулась и поставила на столик запотевший хрустальный бокал. — Мистер Пайн заканчивает телефонный разговор. Будьте добры, садитесь и устраивайтесь поудобнее.

Она ушла, закрыв за собой дверь и оставив в воздухе лишь намек на легкий аромат. Андре отказался от попыток начистить ботинки и с интересом оглядел кабинет. Он напоминал тихий уголок в старом и почтенном клубе для джентльменов: скрытые деревянными панелями стены, кресла, обитые слегка потрескавшейся кожей; прекрасный, но выцветший восточный ковер на полу, два низеньких столика XVIII века, слабый запах воска в воздухе. С удивлением Андре отметил отсутствие картин на стенах. Здесь не было вообще ничего, что позволило бы догадаться о роде занятий хозяина. На стене над камином висели две большие черно-белые фотографии, и, чтобы разглядеть их, он подошел поближе.

Снимки заметно пожелтели от старости, а вот изображенные на них люди были, напротив, очень молоды. На левом — группа подростков, одетых в черные строгие пиджаки и крахмальные рубашки с высокими воротниками, демонстрировала камере свои роскошные жилетки. Мальчики стояли, засунув руки в карманы, а их круглые полудетские лица с гладко зачесанными назад волосами были серьезны и чуть высокомерны. Все они смотрели куда-то вдаль, словно перед ними не было никакого фотографа. Внизу снимка имелась надпись: «Итон, 1954».

Молодые люди на второй фотографии держались гораздо непринужденнее. Они явно собрались играть в теннис, на плечах у них висели спортивные свитера, а в руках они держали забавные старомодные ракетки. Все молодые люди были загорелыми, весело улыбались в камеру и щурились на солнце. Надпись гласила: «Гарвард, 1958». Андре старался отыскать на двух фотографиях повторяющееся лицо, когда у него за спиной открылась дверь.

— Я — тот надутый мальчуган слева с брезгливым выражением, точно у него под носом чем-то воняет. Здравствуйте, мистер Келли. Простите, что заставил вас ждать.

Андре обернулся и увидел улыбающееся лицо и протянутую руку Сайреса Пайна.

Это был высокий, чуть сутулящийся мужчина лет шестидесяти с густыми серебристо-седыми волосами, зачесанными назад над широким лбом, с живыми карими глазами и внушительными бровями, в сером твидовом костюме европейского покроя, светло-голубой сорочке и кремовом шелковом галстуке-бабочке. Он казался таким же аккуратным и ухоженным, как и его дом. Рука у него оказалась сухой и крепкой.

— Спасибо, что согласились со мной встретиться, — сказал Андре. — Мне не хотелось бы зря отнимать у вас время.

— Напротив, мне очень приятно познакомиться с приятелем Дэвида. Способный молодой человек. Его отец — мой старый друг. Мы вместе учились в колледже.

Андре оглянулся на фотографии:

— Вы получили интересное образование.

— Моим родителям не сиделось на месте, — засмеялся Пайн. — Никак не могли решить, с какой стороны Атлантики они хотят жить. — Он тоже подошел к фотографиям и указал на одного из теннисистов: — а это я в Гарварде. Видите, больше не морщусь. Наверное, вонь осталась в Англии.

Андре не сразу определил его произношение — изысканный гибрид бостонского и «королевского» английского.

— Но вы ведь англичанин? — уточнил он.

— Ну да, паспорт у меня английский, но я не живу там вот уже сорок лет. — Пайн бросил взгляд на часы. — Мне не хочется вас торопить, но, к сожалению, в моем бизнесе дела решаются в основном за столом и через полчаса у меня назначена встреча за ланчем. Давайте присядем.

Андре сел и наклонился вперед, ближе к собеседнику.

— Вам наверняка знакома «Женщина с дынями» Сезанна?

Пайн кивнул:

— Не слишком близко, хотя я бы не возражал против более интимного знакомства. Но картина не выставлялась на продажу уже лет семьдесят. — Он ухмыльнулся и сразу же стал похож на молодого человека с фотографии. — А вы покупаете или продаете?

Андре усмехнулся в ответ. Пайн ему нравился.

— Ни то ни другое, хотя я бы не возражал. Давайте я расскажу вам все сначала.

Пайн ни разу не перебил его и не задал ни одного вопроса. Ему доводилось слышать подобные истории и раньше: картины сначала куда-то исчезали, а потом начинали ходить смутные, неподтвержденные слухи о том, что их видели в Швейцарии, Саудовской Аравии, Калифорнии или Японии. Он сам участвовал в паре таинственных операций, задуманных для того, чтобы сократить налог на наследство. Обладание картинами стоимостью в миллионы долларов обходится недешево. В наши дни приходится думать о том, где и когда умирать. Рассказ Андре заинтересовал его. В его профессии к таким историям следовало относиться внимательно, недаром торговлю картинами называют бизнесом темных личностей, делающих деньги на ярких красках.

Андре кончил говорить и взял свой бокал.

— Мистер Пайн, могу я задать вам вопрос? Как вы думаете, сколько может стоить такая картина? Хотя бы приблизительно.

— Тот же вопрос я задавал себе, пока вы рассказывали. Начнем с того, что мы знаем наверняка. — Пайн задумчиво потер подбородок. — В прошлом году Музей Гетти приобрел неплохого Сезанна — «Натюрморт с яблоками» — больше чем за тридцать миллионов долларов. Это была официально объявленная цена. Ну а при соблюдении определенных условий — я имею в виду гарантию подлинности и хорошее состояние картины — «Женщина с дынями» будет стоить столько же или больше. То, что она когда-то принадлежала Ренуару, конечно, прибавит ей привлекательности, а также и то, что она очень давно не появлялась на рынке. Коллекционеры любят такие детали, а вот оценить их в денежном выражении довольно трудно. — Он хитро улыбнулся, приподняв брови. — Хотя я бы охотно попытался. Но давайте остановимся на осторожной оценке в тридцать миллионов.

— Merde, — выругался Андре.

— Вот именно, — подтвердил Пайн и встал с кресла. — Оставьте мне свой номер телефона. Я поспрашиваю. Международный рынок произведений искусства — это такая большая деревня, населенная сплетниками. Не сомневаюсь, что кто-нибудь что-нибудь знает. — Брови опять хитро приподнялись. — Если, конечно, тут есть что знать. В дверь осторожно постучали, и на пороге появилась мисс Пятая авеню. — Мистер Пайн, вам пора идти. — Спасибо, Кортни. Я вернусь в половине третьего. Проследите, чтобы все ваши ухажеры к этому времени убрались из дома.

Открывая им дверь, Кортни хихикнула и очень мило порозовела.

Из дома мужчины вышли вместе, и Андре, не удержавшись, сделал Пайну комплимент по поводу его помощницы.

— Одно из преимуществ работы в бизнесе, где внешний вид имеет большое значение, — ответил тот, застегивая пиджак и поправляя запонки. — Вы можете с абсолютно чистой совестью нанимать хорошеньких девушек. И подоходным налогом это не облагается. Я люблю хорошеньких девушек, а вы?

— Когда выпадает такая возможность, — согласился Андре.

Они расстались на углу Шестьдесят третей и Мэдисон. Андре решил, что, раз уж оказался в этом районе, надо заглянуть в редакцию и попытаться увидеться с Камиллой. Последний раз, когда он звонил, она не стала с ним разговаривать, сославшись на занятость, и с тех пор так и не перезвонила. Такое затянувшееся молчание ставило Андре в тупик. Это было так не похоже на Камиллу. Она не любила, когда он работал на кого-то другого, и обычно звонила, даже если у нее не было для него заданий. «Просто чтобы держать тебя в тонусе, дорогуша», как она однажды призналась.

С наступлением тепла Мэдисон-авеню снова наполнилась жизнью и людьми. На ее тротуарах толкались туристы в джинсах, кроссовках и с немного испуганными лицами, точно в каждом прохожем они видели карманника; бизнесмены, кричащие что-то в мобильные телефоны; любительницы бутиков с залакированными волосами, подтянутыми лицами и топорщащимися во все стороны пакетами; попрошайки, молодежь на роликах, зазывалы из массажных салонов, разносчики, торгующие всем — от маковых крендельков до фальшивых «Ролексов» за пятьдесят баксов. Весь этот человеческий муравейник тонул в непрерывной какофонии гудков, сирен, сигналов, в шуршании шин, пневматических выдохах автобусов, визге тормозов и рычании двигателей — в механическом бедламе вечно спешащего куда-то города.

Когда Андре подошел к зданию редакции, как раз начинался полуденный исход на ланч, и по вестибюлю навстречу ему текла человеческая река. Из опасения пропустить Камиллу он не стал садиться в лифт и решил дождаться ее у входа. Стремящиеся на улицу люди наталкивались на него, огибали и бежали дальше. Почему в Нью-Йорке никто не ходит спокойно? Неужели они все опаздывают?

Открылась дверь очередного лифта, и Андре увидел большие черные очки и сияющие волосы главного редактора. Как обычно, она была окружена группой подчиненных, а за плечом у нее маячила голова младшей секретарши. Происходило очередное мобильное совещание. Камилла часто устраивала такие, во-первых, из-за своей вопиющей непунктуальности, а во-вторых, потому что искренне считала, что на ходу думается быстрее и лучше. Эти совещания нередко продолжались и в машине, везущей ее на ланч или в салон «Бергдорф». Они отлично вписывались в образ успешного и крайне занятого редактора, не желающего терять ни минуты на службе любимому Журналу.

А кроме того, такие летучие совещания служили отличным щитом против нежелательных встреч, как случилось и на этот раз. Она, конечно, заметила Андре: не могла его не заметить, их разделяло всего несколько футов, когда он ее окликнул. Одно мгновение она смотрела прямо на него, а потом быстро отвернулась. Надежно скрытая стеной из своих сотрудников, Камилла прошла мимо, а когда, опомнившись, Андре бросился за ней, она уже садилась в поджидающий у дверей автомобиль.

Ошеломленный и рассерженный, он несколько минут смотрел вслед медленно пробирающейся по Мэдисон-авеню машине. Они с Камиллой работали вместе уже больше двух лет. Конечно, они не были близкими друзьями и никогда бы ими не стали, но он относился к ней с симпатией и считал, что это взаимно. Судя по всему, тут он ошибался. Она больше не отвечала на его звонки, не звонила сама, а теперь еще это намеренное оскорбление. Но почему? Что он ей сделал?

Андре подумал было, не зайти ли к Ноэлю, который обычно умел расшифровывать загадочные сигналы, посылаемые Камиллой, но в конце концов гордость взяла верх: если она не хочет его видеть, он не станет за ней бегать. К черту Камиллу и к черту «ГDQ»! На свете есть много других журналов. Он двинулся в сторону Парк-авеню, но по дороге заскочил в бар «Дрейк», чтобы отпраздновать победу гордости над нуждой. А нужда уже нависла над ним, причем нешуточная, как он убедился несколько минут спустя, когда на салфетке сложил столбиком стоимость нового оборудования. Если ребята из страховой компании не пошевелятся — а они определенно не выказывали такого намерения, — то скоро ему придется довольно туго. Значит, надо трудиться. Он поднял бокал и молча произнес тост за свою следующую работу. Люси непременно что-нибудь найдет.

— Ну да, на достойную старость так, конечно, не заработаешь, но это лучше чем ничего. — Люси смотрела на него немного виновато. — В городе какой-то мертвый сезон. Я обзвонила, кажется, всех, кроме «Газеты водопроводчика», и не нашла ничего, кроме каталога.

Люси сморщила носик. Она разрешала своим подопечным фотографам заниматься каталогами только в том случае, когда положение было совсем отчаянным и денег не хватало даже на алименты. — Может, это будет даже интересно. Заранее ведь никогда не знаешь, — пожала она плечами.

Она нашла ему работу в английском журнале и за английский же гонорар, который, понятное дело, был гораздо меньше американского. Но Люси права. Фотографировать гобелены в старинном поместье гораздо приятнее, чем снимать комнату за комнатой под пристальным присмотром арт-директора, который требует, чтобы все интерьеры освещались чуть ли не прожекторами. Андре приходилось делать такую работу в прошлом, и он нисколько не хотел к ней возвращаться.

— Лулу, все прекрасно. Правда. Выбора у меня все равно нет. Когда им надо?

Она заглянула в свои листочки:

— Вчера. Там кризисная ситуация. Все уже было готово, их штатный фотограф приехал туда, а потом упал с лошади и сломал руку.

— Надеюсь, меня они не заставят садиться на лошадь? — испугался Андре. — Что ему на ней понадобилось?

— Откуда мне знать? Надо покрепче сжимать ее коленями, и все будет хорошо.

— Ты жестокая женщина, Лулу. Жаль, что тетя не было со мной сегодня днем.

Он рассказал о встрече с Камиллой, наблюдая за тем, как мрачнеет лицо Люси.

— Так я и стоял в вестибюле, как connard.

— Как кто?

— Как придурок, а она смотрела прямо сквозь меня. И она ведь меня видела, я уверен.

Люси встала из-за стола.

— Андре, она просто стерва. Ты всегда уверял, что она не так уж плоха, и иногда бывает забавной, и знает свое дело, и издает хороший журнал. Может, и так, — Люси поводила у него перед носом пальчиком, — но она все-таки стерва. Когда ты ей нужен, она к тебе липнет, когда не нужен — тебя просто не существует. И почему-то сейчас ты ей не нужен. — Люси сложила руки на груди, склонила набок голову и испытующе посмотрела на него. — Во Франции между вами ничего не произошло?

Андре на минуту задумался, вспомнил вечер в «Золотой голубке» и покачал головой:

— Нет. Ничего.

Люси загадочно улыбнулась:

— Может, в этом-то и проблема.

Под легкими и приветливыми манерами Сайреса Пайна таилось незаурядное честолюбие. Ему поправилось побеждать еще в Итоне, когда он обнаружил, что первенство в спорте или учебе может служить неплохой защитой от многих тягот существования в закрытой школе. И там же, в Итоне, он научился скрывать свое честолюбие, поскольку откровенное стремление к победе считалось среди мальчиков неприличным. Ради победы нельзя было бороться или упорно и много работать — она должна была приходить сама, легко и вроде бы случайно. К тому времени, когда Сайрес закончил Гарвард, его личность и стиль поведения уже сложились: внешне он казался удачливым и беззаботным дилетантом, а на деле ко многому стремился и очень много работал над каждой сделкой.

Удачные сделки в мире искусства — и особенно того высокого искусства, которым только и занимался Пайн, — часто удается заключить тому, кто стал первым обладателем важной информации. Иногда она достается арт-дилеру вроде бы случайно, а на деле является наградой за многолетний полив и возделывание старых связей. Но чаще, для того чтобы ее раздобыть, ему приходится долго и тщательно просеивать через мелкое сито множество слухов и сплетен, неизбежных в бизнесе, где ищут и находят друг друга многие миллионы долларов и несколько сотен картин. И Сайрес Пайн, который любил говорить, что человек, торгующий предметами искусства, должен всегда держать нос по ветру, руку на пульсе, а ухо востро, хорошо знал, что не стоит пренебрегать любым, даже самым нелепым слухом.