Паноптикум. Книга первая. Крах Гракх Александр
Полковник Орокин знал очень многое о Паноптикуме. Ещё он знал настоящую, очищенную от лжи и пропаганды историю возникновения родного государства.
Ровно 150 лет назад, 15 августа 2567 года Эрик, по прозвищу Злой, самопровозгласил себя Первым Императором Акритской метрополии.
Эрик появился на свет в далеком северном городе Борей. Еще будучи юношей, Эрик сколотил банду из таких же как он подростков, слонявшихся по многочисленным катакомбам Борея, вырубленных в скальной породе. Катакомбы и тоннели были похожи на паутину, центром которой являлась армейская военная база подводных лодок, скрытая от глаз неприятеля под толщей грунта. Более трехсот лет назад, накануне падения астероида база ВМФ была в спешке переоборудована в ковчег – убежище. За эти три сотни лет люди, населявшие Борей, деградировали и постепенно утратили уникальные знания, позволявшие им выживать столь длительное время…
Многие не выдерживали жизни под землей. В особенности те, кто ещё помнил восход солнца над горизонтом, пение птиц, ласковый теплый дождь, огромные открытые пространства и другие маленькие радости, которые до планетарной катастрофы казались вполне привычными явлениями, теряющими свой блеск в темпе человеческого бытия. Лишенные всего этого, люди Борея впали в уныние, а их разум, запертый в катакомбах ковчега, начал искать опору в различных верованиях и предрассудках, надеясь, наверное, таким образом перехитрить судьбу. Среди населения стали появляться различные «духовные учителя и пророки», с которыми, по их словам, говорили высшие силы. Имеющие различные названия, эти «высшие силы» были ничем иным, как проявлением психических отклонений, массово возникавших на почве острого суицидального психоза среди населения, постепенно осознающего кошмарность настоящего и бесперспективность будущего.
Хотя новые поколения, никогда не жившие на поверхности земли, намного лучше переносили тяготы подземной жизни, их развитие стопорилось различными «духовными учителями и пророками», которые, порою, собирали вокруг себя целые сообщества своих последователей, а молодёжь, ещё не сформировавшая критическое мышление к окружающему миру, энергично тянулась к «центрам общественной жизни».
Самая многочисленная религиозная секта Борея – «Орден Рыцарей Бога Анубиса», вскоре захватила политические права и казнила всех ученых города, обвинив их в распространении ереси, которая не только оскорбляла религиозные чувства адептов, но и противоречила мировоззренческим догматам их священного писания, написанного основателем ордена. Не будем вдаваться в пересказ психопатического бреда, давно почившего «великого учителя», скажем лишь о центральной линии повествования священных текстов.
Краеугольным камнем был термоядерный реактор, дававший городу энергию. Адепты ордена свято верили в то, что в реакторе спит демон «Анубис», а топливные блоки, которые необходимо было менять раз в год, – это сакральная жертва, которая на это время скрепляет договор между ним и людьми. Обслуживающие реактор люди не имели даже представления о процессах, происходящих в нем. Они лишь знали, что, согласно догматам ордена, раз в год нужно было выполнить определенную процедуру: поменять некоторые блоки реактора на новые, которые с запасом на целое тысячелетие хранились на складе глубоко под землёй.
На службе у фанатиков остались лишь техники, которые разбирались в технологиях и могли обеспечить с помощью них удовлетворение насущных потребностей населения Борея. Но те, кто понимал, как всё это устроено на элементарном уровне, давно уже гнили в затхлых болотах. Их обезглавленные тела скидывали в подземную реку, которая служила естественным коллектором Борея… И вот пришел час расплаты…
Когда отец Эрика умер, во всем городе был траур. И это был не показной траур, когда умирал очередной политик, и всем, собственно говоря, было наплевать – многие не обладали даже базовыми знаниями, чтобы прочесть его имя и фамилию в некрологе. Это был траур по Борею. Все знали, что за трауром рано или поздно придет жестокий голод.
Отец Эрика был последним человеком, который, по крайней мере на уровне узлов машины понимал, как работает органический компилятор. Способный производить из органических отходов вполне съедобную пищу, компилятор исправно насыщал желудки населения Борея, начиная с того этапа, когда современники планетарной катастрофы укрылись в ковчеге до лучших времен. Население больше интересовало не то, как устроена машина, а то, что она производит.
Остановка машины привела к голоду. Некоторые пытались держать носорогих кабанчиков, которых приносили смельчаки, делавшие удачные вылазки в прибрежные леса, но кабанчики плохо размножались в неволе под землей. Кто – то спускался в заброшенные шахты, чтобы собрать побольше насекомых, водящихся там в избытке. Были и случаи каннибализма, но как часто это происходило, история, видимо из гуманистических соображений, тактично умалчивает.
Может, Эрик так бы и остался в истории «одним из тех, кто просто выживал в новых условиях», но однажды судьба свела его с коробейником, которого банда Эрика поймала во время очередной вылазки на поверхность. Не найдя при нем ничего ценного, забрав пару тряпок, Эрик решил прикончить беднягу. Не то чтобы он любил убивать, просто это отрезвляюще действовало на остальных членов банды и помогало держать их в повиновении.
Легенда гласит, что чернокожий старик стал слезно умолять их не делать этого. Он сказал, что обладает «знаниями» и умеет чинить технику, чем, собственно, и зарабатывает на жизнь, скитаясь от поселения к поселению. Эрик сразу понял, кого он только что хотел убить. Поставив коробейника на ноги, он отвел его в мастерскую покойного отца, где все ящики были покрыты толстым слоем пыли. Осмотрев машину, коробейник сразу же принялся за работу. Иногда Эрику казалось, что коробейник просто пытался сохранить себе жизнь, но спустя месяц машина действительно заработала. Контроль над машиной дал Эрику полную власть над городом. Члены других банд стали перебегать на пятый уровень, чтобы присоединиться к банде Эрика, а некоторые группировки в полном составе перешли к нему в подчинение.
Орден Рыцарей бога Анубиса, правивший в Борее, воспротивился тому, что Эрик узурпировал для своих нужд отремонтированный органический компилятор. Они даже грозились прекратить ежегодный ритуал возложения даров спящему богу «Анубису», что по преданию должно было погрузить Борей во тьму.
Эрик, пришедший по «строжайшему приказу» ордена в мэрию, на вопрос – не признаёт ли он себя виновным, ответил тремя выстрелами из револьвера, убив магистра ордена и двух его сподручных. Объявив сидящим в зале мэрии о роспуске ордена, Эрик Злой самопровозгласил себя официальным правителем Борея. Адепт ордена, видимо хотевший что-то возразить, получил пулю в лоб, как только вскочил со стула с возмущенным видом. Судя по тому, что в зале больше не наблюдалось каких – либо попыток поставить под сомнение полномочия Эрика, его власть стала легитимной, тем более что сидящие в зале были окружены кольцом хорошо вооруженных людей.
Квинт – так звали коробейника, по его словам был родом с Акрита. Никто не знал, почему его выгнали оттуда, да и сам он как – то уклончиво отвечал на этот вопрос, но он рассказывал Эрику много интересного о богатом и процветающем городе, где люди не испытывают нужду, так как умеют создавать и контролировать машины. Лежал Акрит где – то на юге, но попасть туда было практически невозможно. По мере того, как поверхность планеты стала более – менее пригодной для жизни, вокруг Акрита стали появляться поселения, которые поддерживали торговые и иные отношения между собой.
Ещё Квинт рассказывал о том времени, когда на земле существовал Паноптикум – «рай на земле для всех людей». Хотя Эрик не совсем понимал, что такое «Паноптикум», он, тем не менее, любил читать книги, которые давал ему Квинт. Особенно ему понравилась энциклопедия об истории Римской Империи, красочные картинки которой порою затмевали воображение Эрика. Отец научил его читать и писать, но чтобы не вступать в «теологическую полемику с орденом», как он сам об этом выражался, особо книгами сына не баловал, дабы не навлечь на него беду.
Но следующим поворотным моментом в данной истории стало то, что согласно документам, которые нашел Квинт, раскапывая муниципальные архивы, под ковчегом была секретная штольня, в которой застрял давно сломанный лифт. Эта штольня вела к складу вооружения, которое было зарезервировано в ковчеге на те времена, которые, как было записано в документах, «с определенной долей вероятности должны наступить вследствие катастрофы такого масштаба». Починив лифт, Квинт, используя какой-то хитроумный прибор, смог разблокировать доступ к складу с оружием.
Когда Эрик и его люди увидели то, что столетиями скрывал этот склад, их ликованию не было предела. Огромные пространства были забиты различным вооружением, боеприпасами, какими-то роботами и прочей техникой, о которой у людей Эрика не было даже малейшего представления. Самопровозглашенный правитель Бореи понял, что имея такое количество вооружения, можно завоевать даже сам Акрит. Однако Квинт его разочаровал – более детальный осмотр показал, что агрегаты многих машин за три сотни лет были испорчены временем и крысами. Квинт поведал о том, что Акрит располагает более современным оружием, чем то, что они обнаружили, да и техникой должны управлять квалифицированные операторы, которых в Борее не было. Но Квинт, получивший к тому времени приставку «Мудрый», не забыл добавить, что на складах хорошо сохранились образцы различного стрелкового оружия, и этого, по его мнению, было вполне достаточно для реализации тех идей, которыми грезил Эрик. Квинт говорил, что знает, как можно проникнуть на Акрит через систему городских коммуникаций, так как когда – то принимал участие в её проектировании.
История умалчивает о том времени, когда многочисленная, хорошо вооруженная группа под предводительством Эрика покинула Борей. Есть косвенные свидетельства того, что Эрик основал город Пир как будущий плацдарм, позволивший собрать дополнительные силы и ресурсы для атаки на Акрит. Спустя примерно два года ему всё же удалось реализовать задуманное, когда Квинт каким – то ведомым одному ему образом сумел отключить систему безопасности одного из коллекторов Акрита, находящегося за периметром города.
Акрит пал… Пал так внезапно, что самоуверенные жители, увидев на улицах грязных, вооруженных людей подумали, «что это какая – то театральная постановка, режиссируемая сэром Гарольдом – главой акритского театра искусств». Но действительность оказалась совсем другая. Вооруженные люди, занявшие стратегически важные объекты города, на которые им ранее указал Квинт, убивали всех, кто пытался оказать сопротивление.
Эрика поразил Акрит. Никогда он еще не видел такого великолепия. Он решил, что этот город будет столицей его, Эрика будущей империи, наподобие Рима времен античности. Под угрозой смерти он запретил грабить и разрушать город. Конечно, многие из его людей шли сюда за наживой, а не за реализацией честолюбивых планов предводителя, однако те, кто выразил эти мысли вслух, были сразу же вздернуты на виселице.
Глава Акрита Парацельс – худой лысый старик с большим родимым пятном на правом виске, явился к завоевателю и преклонил перед ним колено. Парацельс не только управлял городом, но был и одним из ведущих ученных Акрита. Парацельс хорошо знал стоявшего возле Эрика чернокожего старика.
Когда Квинт был гражданином Акрита, он возглавлял немногочисленную политическую группу, которая называла себя «Второй Ренессанс». Эта группа призывала граждан Акрита поделиться технологиями «со всеми культурными очагами», пережившими падение «Анубиса». Они предлагали организовать бесплатные места в академии для одаренных студентов из других немногочисленных городов, возникших в новое время. Однако Парацельс был против, считая, что «технологии дают нам преимущество в выживании, и никто не даст гарантий, что эти технологии не будут использованы против нас». Через некоторое время Квинту предъявили обвинения в том, что он передал результаты научных исследований ученому совету Нанта – города, который конкурировал с Акритом за сферы влияния и ресурсы в североамериканском регионе. Никто доподлинно не знает, был ли Квинт действительно шпионом Нанта, или же был просто проповедником идей просвещения, но тогда его с позором изгнали из Акрита.
Несмотря на то, как с ним обошлись в прошлом, Квинт с радостью обнял Парацельса и рассказал Эрику, какой это великий человек, перечислив все его научные труды наизусть. Да и сам Парацельс, обладая силой слова, расположил к себе Эрика, который сделал его, как и Квинта, своим советником. Чуть позже Эрик женился на внучке Парацельса, укрепив тем самым свои позиции на Акрите.
Объявив себя Первым Императором, Эрик положил начало союзу армии и науки. Как следовало из записей, хранящихся в центральном архиве метрополии – Табуларии, Эрик предложил другим крупным городам потерять свою независимость и стать вассалами Акрита в обмен на технологии. Однако в дальнейшем, под влиянием Парацельса Первый Император внес определенные коррективы. В концепцию «независимость в обмен на технологии» была внесена поправка, согласно которой вводились шесть уровней доступа к информации о технологиях Акрита. Каждому уровню доступа соответствовала своя печать. Под шестую печать попадали технологии, которые, по мнению Парацельса, могли быть использованы против самого Акрита. Сохранение в тайне критических технологий позволило сделать молодую метрополию более управляемой и зависимой от главного полиса.
Но и сам Первый Император Эрик Злой решил внести в законотворчество свою лепту, введя седьмой, наивысший уровень доступа. Согласно предложенной им поправке, все исторические данные, относящиеся к Старым Временам, попадали под гриф «Седьмой печати». Новая история о временах, предшествующих падению астероида на Землю, была идеологически обработана, а местами откровенно фальсифицирована.
Учебник истории нового государства, вышедший через два года после этого события, рассказывал о великом прошлом города Акрита, который был основан самим Римскими Императором Гаем Юлием Цезарем. Акрит, по мнению авторов учебника, стал столицей Римской Империи тогда, когда последнее независимое от империи государство на планете перестало быть таковым. Время, называемое «Imperial Pactum»[3], продлилось около пятисот лет до падения «Анубиса» на планету. Согласно учебнику, это было золотое время человечества, когда Акрит – столица Римской Империи, мудро правила всеми народами мира. Причем грубые искажения истории тактично наслаивались на реальные исторические названия географических мест и собственных имен.
Академические круги Акрита, мягко говоря, удивились новому учебнику истории, который выковал в своих недрах идеологический комитет, названный впоследствии Спектратом. Но Первому Императору учебник очень понравился, и он «из большой любви к науке» сделал новейшую историю обязательным предметом с первых классов обучения.
Новые поколения, ещё будучи детьми, уже знали о том, что после падения астероида Римская Империя распалась на осколки цивилизации, а Акритская метрополия «имеет приоритет права на мировую гегемонию вследствие того, что является законной преемницей Священной Римской Империи». Религия была представлена лишь как культурный феномен, причем с крайне негативным подтекстом, так как, по мнению Эрика Злого, «нужно дать поколениям время, чтобы очиститься от предрассудков, которые убили Борей».
Но как бы академические круги ни удивлялись, высказаться против этого никто не решился, ибо академики вначале думали головой, а уже потом говорили. Конечно, среди них были и те, кто впоследствии пытался тайно передать реальные исторические знания особо доверенным лицам. Но идеологи новой государственной концепции жестко пресекали такие попытки показательными казнями.
Но вернемся к середине нашего повествования. Квинт Мудрый был решительно против поправки, предложенной Парацельсом и «доработанной» Первым Императором. По словам самого Квинта, «данная поправка позволит узурпировать технологии узкой группе лиц, хотя они принадлежат всему разумному человечеству», тем более что «грубое искажение истории не смываемым позором ляжет на всех нас». Не встретив поддержки в лице Первого Императора, Квинт разочаровался в людях, которым он служил. Имея, как советник Императора, «Седьмую печать», он перенес на кристалл памяти данные, хранившиеся на серверах Акрита. Прихватив кристалл, он внезапно куда-то исчез. Его даже не стали искать, так как из всего разнообразия данных он откопировал лишь подлинную историю человечества. Злые языки поговаривали, что он нашел прибежище в Нанте, однако это не соответствовало действительности. Квинт просто исчез. До сих пор неизвестно, куда он ушел, и как сложилась его дальнейшая судьба.
Борей, Пир, Эритея, Иерихон, Тайрин и Сайбург стали первыми крупными городами, присягнувшими на верность Первому Императору. Однако Нант, создав коалицию с Корнуэлом, всячески противодействовал зарождающейся Акритской метрополии. Только сын Эрика, Второй Император Виктор Завоеватель сумел поставить эти города на колени, заставив их силой присоединиться к метрополии. Он же основал приграничный город, названный Виктория, который охранял южные рубежи государства от варварских племен, кочующих в поисках земель, пригодных для выживания.
Со временем, уже к периоду правления Седьмого Императора Константина Большого вопрос о технологиях пропал сам собою, причем некоторые крупные города, такие как Нант, Сайбург и Тайрин создали свои технологические уклады, превосходящие акритский технологический базис по многим параметрам. Но Акритская метрополия от этого не развалилась. К этому времени все города метрополии уже зависели друг от друга, связанные производственными цепочками в едином экономическом пространстве. Кроме того, укреплению единства способствовали идеологические враги Империи, основным из которых стал впоследствии Кайпианский союз.
Управление метрополией перешло из сферы технологий в сферу более гибкой политики в отношении колониальных городов. Элиты, богатые и ведущие роскошный образ жизни в новом мире, не стремились к военному противостоянию с главным полисом, ибо прекрасно понимали, что последствия сепаратизма нарушат их привычный уклад. Элиты приняли правила игры, главный сюжет которой происходил в стенах правительственных зданий.
Точно неизвестно, когда и при каких обстоятельствах всплыл кристалл памяти, который унес с собой Квинт. Этот кристалл, содержащий информацию о подлинной истории человечества, стал краеугольным камнем для группы людей, которые называли себя «Седьмой печатью». Информация о Паноптикуме – обществе справедливости и равных возможностей, которое существовало на Земле в пору, предшествующую Великой катастрофе, полностью противоречила официальной исторической доктрине.
Паноптикум стал символом надежды той части человечества, судьбу которых вершила кучка высокопоставленных бюрократов, решавших все «вопросы на местах» силами и методами Спектрата.
Глава 6. Притаившийся во тьме
Николас Вайс неподвижно сидел на стуле в центре большого зала. Подняв подбородок, он сосредоточенно смотрел перед собой, пытаясь принять мужественный, по его представлениям, вид. Вайс заказал портрет известному художнику Акрита, но определенные трудности, связанные с творческим процессом, уже начинали его раздражать. Пытаясь отвлечься, он начал думать о предстоящей встрече с Аланом Филипсом. События двухнедельной давности, когда Император в пылу гнева выгнал Филипса из зала Сената, навели Николаса на мысль о том, что неплохо было бы воспользоваться сложившейся ситуацией и наладить мосты с этим могущественным человеком, попавшем в опалу. Вайс располагал информацией, которая бы смогла помочь Алану Филипсу вернуть расположение Императора. Взамен Николас попытается установить с Филипсом доверительные отношения для того, чтобы в будущем рассчитывать на его голос за свою кандидатуру. «Смерть старика – вопрос времени, – думал Вайс, – но к таким событиям нужно готовиться заранее». Устав сидеть словно скульптура, Николас, посмотрев на часы, произнес:
– Послушайте, мсье Делакруа, может, вы всё же возьмете какой-нибудь электронный журнал или, к примеру, голографию из справочника Сената? Я устал позировать, да и к тому же у меня важная встреча!
Художник Делакруа, энергично до этого работавший кистью, прервался и с удивлением посмотрел на генерала.
– Нет, нет, сударь!!! Что вы!? Ни одна технология не способна передать виденье художника, – сакрально проговорил мсье Делакруа. – Человеческий глаз способен увидеть лишь определённые градации, а интеллект придать дополнительный смысл…
При этом он выпучил глаза и назидательно поднял правую руку, держащую кисть.
– Интеллект??? Мсье Делакруа, меня беспокоит одно ваше… художественное решение. Знаете, когда это было наброском, меня это как – то не беспокоило, но стоило вам сегодня заявить, что «работа почти готова», я до сих пор нахожусь в ужасе, – Вайс внезапно встал, подошел к картине и указал на одного из персонажей. – Скажите, это я на картине, правильно?
Делакруа, поправив синий берет на голове, сделал возмущенную физиономию. Этот наглец мало того что мешал его работе, так ещё и ставил под сомненье очевидное сходство! Но вспомнив, что он не на экспозиции, художник осёкся и вежливо произнес:
– Да, вы понимаете все совершенно верно, господин Вайс.
– Так, хорошо, это мы выяснили. Скажите, что за прибор у меня в руках на этом полотне, с помощью которого я что-то разглядываю?
– Бинокль, это же очевидно! – с некоторым пафосом ответил художник.
Николас усмехнулся.
– Мсьё Делакруа, в наше время таких биноклей уже нет на вооружении армии. Наступил 2717 год, вы это понимаете!? Они, может, и были, когда Эрик Злой захватил Акрит, но сейчас, хочу вас заверить, такие бинокли лежат на полках музеев… – Вайс, пристально разглядывая картину, указал на лицо персонажа. – А это!? Вы ничего не замечаете?
Делакруа ничего не понимал, чего хочет от него этот человек. «Эх, знал бы, что типаж такой проблемный, не взял бы предоплату, которую к тому же уже спустил на дорогих проституток», – подумал про себя художник, хмуря брови и разглаживая пальцами тонкие усы.
– Делакруа, ответьте! Делакруа, вы вообще меня слушаете!? – обратился к художнику Вайс, в то время как сам Делакруа задержался на мысли о приятной стороне потраченных денег.
– Да, конечно, господин Вайс. Вас что-то не устраивает, но я не могу понять вашу критику в отношении этой работы.
– Критика? Позвольте, мсье, никто вам не говорит о критике.
Я вам заплатил хорошие деньги и теперь имею право говорить как заказчик. Так вот, данная работа не стоит тех денег, которую я за неё заплатил. Вам придется вернуть предоплату, которую вы уже, видимо, потратили, устроив грандиозный кутеж, который показывали по всем новостям, или вернуться к разговору о той картине, которую я вчера видел в вашей мастерской. Как она называется?
– Имперский ответ в Антарктике, – произнес Делакруа, вспоминая вчерашние попытки Вайса выкупить озвученную работу.
– Вот. Я хочу у вас её приобрести за те деньги, которые я вам обещал за эту картину, которую вы уже испортили, – Николас показал пальцем на полотно, стоявшее на треноге перед художником.
Для Делакруа это был плевок в лицо.
– Господин Вайс, картина «Имперский ответ в Антарктике» была написана по заказу жены викария Виктории, как подарок Императору на день его коронации. Кристина Руфо уже видела работу и распорядилась прислать рабочих для её погрузки. Правда, она пока ничего не заплатила, – уточнил Делакруа и, помолчав, добавил, – …но я уверен в порядочности этой барышни, она, знаете ли, очень воспитанная.
Вайс поднял глаза кверху. Убрав рукой волосы со лба, он шумно выдохнул.
– Мсьё Делакруа, может, к нам следует пригласить Филипса? Возможно, он увидит в ваших произведениях признаки символизма «Седьмой печати»?
Филипс… Нет, с этим господином Делакруа не хотел бы больше встречаться, тем более в качестве цензурируемого лица. Спектрат спокойно мог отобрать лицензию художника, а это табу на профессию, которой ты учился десятки лет. Без лицензии тебя нигде не примут, не предоставят экспозицию, не сделают телесюжет и даже не пригласят в какую-нибудь дешевую рекламу про престарелых ветеранов, которые, играя на зеленых лужайках в гольф, призывают молодежь вербоваться на контрактную службу.
В молодости Делакруа поработал в одной рекламной конторе в качестве «артиста, одобренного комитетом Цензоров». В рекламе он изображал подростка, который вышел с аттестатом из школы и, проходя мимо пансионата, увидел играющих в гольф стариков. Он поворачивался и на камеру произносил следующие слова: «Я знаю своё будущее, а ты?». Далее бежала строка: «Служба по контракту в акритской армии. Первым пятерым позвонившим гарантия службы в имперском батальоне. Телефон 8888–00–8888». Конечно, никаких мест в имперском батальоне, который базировался в столице, не было. Это была, как говорила его тогдашняя любовь Люсьен, «маркетинговая уловка». Звонивший попадал на автоответчик, который сообщал ему о том, что к нему уже едут, и перечислял вещи, которые могут понадобиться контрактнику на призывной комиссии. И через 72 часа желающие послужить вдыхали зловонные запахи гниющих джунглей на учебных полигонах Южной Америки. Уйти было можно и ранее пятилетнего срока, но то большее, что ждало отказника в метрополии – это тяжелая физическая работа либо на рудниках, либо на поселениях. Хорошо, что матушка отговорила его от службы в армии, подарив ему на юбилей лицензию художника, за которую она заплатила хорошую взятку.
– Нет, с Филипсом мне бы не хотелось встречаться, но, сударь, прошу вас быть милосердным – удвойте хотя бы цену! – немного подумав, залепетал Делакруа.
– Эта цена была вчера. Вчера двойная цена вас, видите ли, не устроила. Сегодня цена другая. Меньше в два раза. Я думаю, нужно брать, пока дают. Тем более что после этих художеств, – Вайс указал на картину, – я разочаровался в вас как в творце. Делакруа, принесите мне «Имперский ответ в Антарктике» из своей мастерской, а вместо изображения Императора, нарисуйте мой героический профиль. И мы квиты. Да, кажется я совсем заболтался тут с вами – меня ведь ждет встреча!
Не выслушав ответа художника, Вайс вышел из зала, с шумом захлопнул за собой дверь.
Делакруа был зол сам на себя. Тем не менее, он парой мазков исправил бинокль, изображенный на картине, на кое-что непотребное, упиравшееся прямо в лоб ненавистному персонажу. Ухмыльнувшись, он тут же закрасил пошлый коллаж, при этом предусмотрительно посмотрев по сторонам. Если бы он знал, что у этого проблемного типажа какие – то дела с главой Спектрата Аланом Филипсом, он бы просто отказался работать.
Собирая свои художественные принадлежности, мсье Делакруа невольно содрогнулся от воспоминаний опыта работы с этим ужасным человеком…
Однажды, сам Алан Филипс заказал художнику картину. Таким людям, конечно, не отказывают. Делакруа тогда приехал в его загородный особняк, обнесенный высоким металлическим забором, вдоль которого ходили хорошо вооруженные патрули, держащие на поводках больших клыкастых псов, лающих в сторону художника, когда тот проходил мимо. Судя по системе безопасности, это был не особняк, а какая – то маленькая крепость. «Как форт», – Делакруа вспомнил названия поселений, которые основывали римские легионеры, высадившиеся на берегах континента, названного ими потом Америкой в честь римского генерала Америго Веспуччи, прозванного «Мореплавателем». Уроки истории в школе были для Делакруа всегда интересны. Позже увлечение историей найдёт отражение во многих его картинах, посвященных знаменитым победам Акритской метрополии.
Но мсье Делакруа имел и свой собственный стиль в искусстве. Особенно популярна стала его картина, названная «Соцветие патриотов». Делакруа, создавая фокус сверху, запечатлел детей, сидящих вокруг костра, который символизировал центр цветка. Дети кидали в костер шпионские листовки, на которых большими буквами было написано: «ВАС ОБМАНЫВАЮТ». Сам шпион, в черных очках и шляпе, был мертв и лежал подле сидящих, играя в композиции роль стебля. Откинутый подол его плаща символизировал лист цветка, а дети, протягивающие к костру листовки, были его лепестками…
– Не однозначно, – сказал Император, увидев его картину на экспозиции, посвященной бомбардировке Даутсона.
Маленькие глазки Делакруа тревожно забегали.
– Ваше Императорское Величество, – с придыханием заговорил художник. – Мне просто необходимо знать ваше мнение о картине в целях дальнейшего самосовершенствования…
– Делакруа, вам не интересно моё мнение. Вам интересно то, что я скажу о вас прессе, которая толпится в соседней комнате, жадно поглядывая, когда ей дадут команду, – Император перевел взор с художника на картину. – Деликатно закрасьте на листовках слова «ВАС ОБМАНЫВАЮТ». Знаете, если бы я не знал вас лично, мсьё Делакруа, я бы подумал, что это какая – то провокация художников – авангардистов.
Император, смотря на трясущегося Делакруа, негромко рассмеялся.
– Делакруа, вы повесили в центре Акрита прокламацию государства, с которым мы находимся в состоянии войны… Вы понимаете это? – Император многозначительно посмотрел на художника.
– Я все понял, – услужливо закивал художник, который после этого случая стал избегать в своих работах каких – либо надписей…
…Но вернемся к истории о том, как Делакруа приехал к Филипсу создавать очередной шедевр. Художник почему-то вспомнил о той неловкой ситуации с прокламациями, когда подходил к железным воротам особняка, принадлежащего главе Спектрата. Справа от ворот стояла довольно высокая башня, ощетинившаяся оружием и камерами. Обыскав художника, охрана пустила его за высокий забор.
Перед особняком, на зеленой лужайке под ветвистым деревом стоял стеклянный столик. На столике находились чайный сервиз и шоколадный торт, который был уже изрядно подъеден. За столиком сидел человек небольшого роста в дорогих очках с круглыми линзами в черной оправе. На вид ему было лет пятьдесят. Историки говорили, что Филипс, Император и полковник Орокин, создали Триумвират, свергнув Восьмого Императора Тиберия Предателя. Хотя статуя Восьмого Императора и стояла в Сенате, перед ней никогда не зажигали свечи и не возлагали цветы.
Возле столика стояло современное инвалидное кресло, в котором сидела хорошо одетая старушка. Она была очень пожилой женщиной, безучастно смотревшей прямо перед собой в одну точку. Иногда её правая рука немного подергивалась, а голова запрокидывалась назад.
– Мама, это мсье Делакруа, я вам о нем рассказывал, – сказал Филипс, обращаясь к старушке и, повернув голову к художнику, добавил, – Мсьё Делакруа, это моя мама Шарлотта. Она все понимает, но плохо контролирует своё тело. Около семи лет назад моя мама пострадала в результате террористического акта. Это было спланированное покушение, целью которого должен был стать я. Террористическое движение «Седьмая печать» – это ещё и моя личная вендетта. Теперь вы меня понимаете? Я не такой, как думают обо мне люди, я такой же гражданин, как и они. Но перейдём к делу, Делакруа. Я видел ваши работы и хочу, чтобы вы изобразили меня как обычного усталого гражданина, который, открыв бутылочку хорошего пивка, заваливается на диван в пятницу вечером. И именно в пятницу, так как моё лицо должно быть одухотворено осознанием двух предстоящих выходных. Я думаю, с завтрашнего вечера можно начинать…
Следующий вечер показался художнику немного странным. Филипс встретил его, лежа на диване. На нем был пластиковый фартук и резиновые перчатки, натянутые по локоть. Фартук, перчатки и диван были покрыты следами крови. Вокруг были раскиданы пустые пивные бутылки, но сам хозяин дома был абсолютно трезв. Увидев художника, Филипс улыбнулся. Встав, он протянул Делакруа правую руку, одетую в окровавленную перчатку. Художник остолбенел.
– Сударь, что с вами? – с ужасом спросил Делакруа.
– А что со мной не так? – с серьёзной озабоченностью спросил Филипс, оглядывая самого себя.
– Ваша одежда… И этот фартук… Он что, в крови?! – крайне удивленно спросил Делакруа, делая робкую попытку сделать шаг в сторону выхода.
– Конечно!!! – воскликнул Филипс и искренне удивился. – Вы думаете, что защищать родину – это приятная работа? Я только что отпахал 12 часов в карцере одной из тюрем Спектрата и чертовски устал. Нет уж, пусть те, кто называет меня «Мясником», увидят, во что их спокойствие и стабильность обходятся мне и моей семье. Кстати, мама тоже выразила желание позировать! Я схожу за ней, а вы пока располагайтесь…
Когда Филипс вышел, Делакруа пребывал в шоке. Ему было страшно. Реально страшно. Ему казалось, что он попал в какую – то иную реальность, где Филипс не «щит империи», как вещали средства массовой информации, а чертов шизик… «Нет, он не шизик, а ярко выраженный психопат, – подумал тогда Делакруа и начал лихорадочно соображать, как покинуть убежище этого маньяка. – Особняк обнесен высоким забором и очень хорошо охраняется, так что…»
– Делакруа! Делакруа, милейший! – вдруг раздался голос Филипса за дверьми. – Помогите мне, откройте дверь…
Художник на время подумал о том, что неплохо было бы защёлкнуть замок и вызвать… «Кого вызвать!!? Что следовало вызвать, так это ковровую бомбардировку этого проклятого места…» Однако он вовремя опомнился и открыл дверь. Коляска, в которой сидела мать главы Спектрата, автоматически заехала в дом и подъехала к дивану, уронив пару бутылок из – под пива, стоящих на полу. Старушка, одетая во всё белое, застывшим взглядом смотрела прямо перед собой.
– Делакруа, что-то вы даже треногу ещё не поставили!? Не скромничайте, вы – режиссер. Дерзайте! – воскликнул Филипс.
Заботливо поправив на старушке белую шляпку, он присел на диван. Филипс везде, к чему бы ни прикасался, оставлял пятна крови – на ручках коляски, на диване, на шляпке своей матери. «Бедная Шарлотта, как она со всем этим справляется?» – подумал художник, ставя треногу…
…Шарлота с этим не справлялась. Она к этому уже настолько привыкла, что если бы могла говорить, спокойно бы рассказала о своём единственном сыне, который уже давно сошел с ума…
Нет, Алан не всегда был такой. В детстве он был хорошим послушным ребенком, которого любили баловать родители. Он показывал неплохие результаты в школе и даже занял первое место по стрельбе из лука. Но высшей идеей его жизни была армия. Отец, занимавшийся поставками датчиков слежения для нужд военной промышленности, был против службы сына. Однако как только Алану исполнилось шестнадцать лет, он подписал контракт и попал в гарнизон близ Сан-Паулу, где подружился с Уэйном Орокином – таким же, как и он, новобранцем.
Когда армейский пятилетний контракт Алана подошел к концу, их пути с Уэйном разошлись. Филипс пошел в «дембельский дозор» – последний патруль из Сан-Пауло до соседней военной базы, откуда их должна была забрать авиация на большую землю. Орокин, пожелав удачи другу, остался в Сан-Пауло в ожидании следующего «дембельского дозора».
Переход отрядом из десяти человек во всеоружии занимал около трех суток. Во вторую ночь отряд разбил палатку возле тихого озера под скалистым валуном. Филипс, одухотворенный будущими событиями на Акрите, где его будут встречать как героя, совершенно расслабился. Сидя у кромки озера, он, позабыв инструктаж по безопасности, начал наслаждаться сладкими плодами какого – то дерева, росшего на берегу.
Вдруг что-то забурлило на поверхности воды, и Филипс насторожился. Увидев свечение на дне озера, он забежал за скальный валун и разбудил всех своих сослуживцев.
– Одевайтесь, берите оружие… Там что-то есть, – тихо прошептал Филипс, загружая ленту в крупнокалиберный пулемет. – Какая – то живность из местной фауны, скорее всего, судя по свечению, это краснобокая зубатка. Они собираются в стаи, так что нужно быть внимательными и, рассредоточившись, удерживать периметр до утра.
Договорив, он обвязался пулеметной лентой и, молча, ушел в джунгли. Остальные, переглянувшись между собой, последовали его примеру.
Когда Филипс увидел первую зубатку, хищно смотревшую на него, он даже улыбнулся. Но когда зубатки начали обступать его со всех сторон, Филипс, понимая, что эту ночь он не переживет, истошно заорал, обращаясь к болотистым тварям:
– Сюда! Я здесь! Сюда идите…
Солдаты из его отряда, подумав, что Алану требуется помощь, двинулись на звук его голоса. Многие из них даже не успели осознать того, что по ним заработал крупнокалиберный пулемет, разрывая их тела в клочья… Филипс тем временем отстреливался от несуществующих зубаток до последнего патрона, пока не потерял сознание от действия сильнейшего галлюциногена, который он употребил в пищу возле озера.
Первое, что увидел Алан, когда пришел в себя, так это гранату, которую он сжимал двумя руками, лежа под каким – то бревном в одних штанах. Весь в порезах, окровавленный, он попытался сориентироваться на незнакомой местности. Поняв, что заблудился, Алан интуитивно выбрал направление и побрёл через густые заросли.
На следующий день его пленили партизаны. Филипс провел два года в джунглях в качестве военнопленного. Его постоянно перевозили с места на место, били и морили голодом. Наконец его обменяли на какого – то родственника местного князька.
Вернувшись на Акрит, Алан был представлен Восьмому Императору Тиберию, который наградил его почестями ветерана и предложил занять место в солдатском комитете при Сенате, после того как Алан пройдет полугодичный период реабилитации. Тиберий намекнул Филипсу – ему нужны будут «свои люди» в комитете, чтобы иметь представление о настроениях, царящих в армейской среде. Император Тиберий был выходцем из академических кругов и на тот момент проводил в жизнь непопулярные у военных реформы…
Но вернемся к Филипсу. Вернее, к воспоминаниям его матери Шарлотты, которая безучастно наблюдала за тем, как художник Делакруа рисует её безумного сына. Первый сигнал, что с Аланом что-то не так, она получила спустя неделю, когда тот вернулся из плена…
Ранним утром, выйдя из загородного особняка, расположенного у озера, она увидела Алана, копающегося на берегу.
– Привет! Чем занимаешься? – спросила тогда Шарлотта, когда подошла к сыну.
– Делаю систему безопасности, – озабоченно произнес Алан, пытаясь скрутить несколько проводов.
– Алан, но…
– Мама, мы не можем знать точно, что там обитает, – резко перебив Шарлотту, Алан посмотрел в сторону озера.
Сердце матери учащенно заколотилось, а в голове появились неприятные мысли. Пытаясь себя успокоить, Шарлотта осторожно произнесла:
– Дорогой, это озеро безопасно. Мы с твоим отцом всегда думаем о безопасности в первую очередь…
Алан замотал головой и резко встал в полный рост, отчего Шарлотта даже сделала шаг назад.
– Мама, те парни из моего отряда тоже думали, что они в безопасности. Когда краснобокие зубатки придут сюда, останется только отстреливаться. Кстати, в доме есть оружие? – внезапно спросил Алан с таким видом, как будто что-то вспомнил.
– Не знаю, может, наверху у отца есть пневморужьё – он иногда стреляет чешуйчатых воронцов…
– Мама, что ты говоришь? – закричал Алан в бешенстве. – Ты говоришь о безопасности, а у нас в доме нет даже ни одного порядочного ствола? Что это вообще за блядство?
От таких слов сына Шарлотта оцепенела. Она не вынесет армейского жаргона в своём доме, но, глядя в вопрошающие и одновременно бешеные глаза своего сына, решила не высказываться по этому поводу.
Дальше всё пошло только хуже. На следующий день Алан привёз откуда-то два ящика стрелкового оружия. Когда Шарлотта зашла в свою комнату, она увидела заботливо уложенную пару дамских пистолетов на своей подушке. «Он действительно рехнулся после плена, – с болью подумала Шарлотта. – Обязательно нужно будет показать его доктору Грэму».
Когда доктор Грэм впервые увидел Алана, тот ходил по комнате и что-то искал. Заглянув под половик, проведя рукой под подоконником, он подошел к доктору Грэму и указал на то, что находиться здесь небезопасно.
«Синдром войны», – констатировал доктор Грэм, когда покидал особняк Филипсов после обильного ужина. – Лечение, которое предлагает страховка ветерана – не эффективна.
Глаза Шарлотты, услышавшей вердикт доктора, наполнились влагой.
– Зигфрид, неужели нет способов помочь моему сыну? Мы заплатим любые деньги, – Шарлотта умоляющим взглядом посмотрела на доктора Грэма и, достав платок, смахнула с лица материнские слезы.
Зигфрид задумался.
– Шарлотта, я как друг семьи могу дать рекомендацию, но… в общем данная методика не совсем законна, и могут быть побочные эффекты. У меня есть знакомые специалисты, способные с помощью хирургического вмешательства помочь Алану, но гарантий того, что операция пройдет успешно, никто не даст…
Когда Алан кинул на участок соседей боевую гранату, Шарлотта всё же решила обратиться к специалистам доктора Грэма, уговорив при этом мужа. Сына отвезли в неизвестном направлении, а спустя неделю доставили обратно. Алан часто вспоминал свой первый день после хирургического вмешательства в неокортекс головного мозга…
– Алан, мы провели сложнейшую операцию, чтобы вернуть вас к нормальной жизни. Вы понимаете, о чем я вам говорю? – спросил доктор Грэм, снимая повязку с лысой головы своего пациента.
– Да, доктор. Я все понимаю. У вас есть конфеты?
Доктор Грэм внимательно посмотрел на Алана. На секунду он даже усомнился в результатах операции и, осмотрев зрачки Филипса, спросил:
– Зачем вам конфеты Алан?
– Просто… Я очень голоден… И мне почему-то охота сладкого…
Ответ Алана вписывался в концепцию работы, проведенной доктором Грэмом. Мозг пациента после «доработки» специалистами доктора стал потреблять в два раза больше энергии, чем до хирургического вмешательства, поэтому данный ответ удовлетворил Зигфрида.
– Алан, я немедленно распоряжусь, чтобы вам сделали высококалорийный обед, – произнес Грэм, улыбнувшись.
Через пару дней выяснилось, что Алан не может уснуть. Ему в принципе и не хотелось спать, но новый образ жизни никак не укладывался в голове. С этим вопросом он обратился к доктору Грэму на плановом осмотре.
– Интересно, – задумался доктор. – Такое я впервые встречаю в своей практике. Вы говорите, что не испытываете даже утомляемости?
– Абсолютно, доктор! Я не спал две ночи, но чувствую себя отлично. Кроме того, за эти две ночи и два дня я прочитал целый том «Истории Акритской метрополии». Но самое удивительное в том, что я могу вам наизусть рассказать любой отрывок из этого семисотстраничного фолианта! Вот, доктор, проверьте!
С этими словами, он протянул электронную книгу доктору. Грэм, полистав её, недоверчиво произнёс:
– Страница 387, третий абзац.
– «Когда Третий Император Лонгин Реформатор взошел на престол, он реализовал проект земельной реформы. Вся земля, ранее де – факто принадлежавшая государству, перешла в частные руки простых граждан. Параллельно этому процессу земельные участки были разбиты на санитарные категории, – быстро проговорил Алан, разглядывая, как лицо Грэма начинает выражать удивление. – Высшая категория означала допустимую концентрацию вредных веществ в почве, что позволяло обладателям таких земель выращивать сельскохозяйственные культуры на открытом грунте. Реформа ускорила миграцию из крупных городов, что явилось причиной появления множества мелких фермерских поселений вокруг крупных городских образо…
– Феноменально, Алан! – прервал его доктор Грэм. – Мы не только вас вернули к жизни, но и сделали из вас настоящего гения! Думаю, вопрос о сне мы снимем медикаментозными средствами, а пока, Алан, извините, мне необходимо записать мои мысли по этому поводу. Возможно, я на пороге величайшего научного открытия…
Но научное открытие сорвалось, когда последующей ночью Грэма разбудил звонок.
– Доктор Грэм, у нас проблемы, срочно приезжайте, – услышал он знакомый голос своего ассистента.
Когда доктор приехал в лабораторию, он увидел беспорядок и следы крови в коридоре.
– Согласно вашим назначениям, доктор Грэм, – торопливо начал говорить испуганный ассистент, – мы дали Алану снотворное. Он уснул, а мы пошли пить чай в ординаторскую. Где – то примерно через час в коридоре послышались крики. Когда мы выглянули, то увидели, что Алан колошматил табуретом по бездыханному телу сиделки. Совместно с санитарами, мы скрутили Алана и поместили в спецблок для буйных пациентов…
Немедленно последовав к спецблоку, где содержался Алан, доктор Грэм заглянул в глазок. В углу комнаты, обитой матрасами, сидел Филипс, больничная пижама которого была измазана кровью. Он пристально смотрел на дверь. Его глаза были широко открыты, а лицо выражало неподдельный ужас. Закрыв глазок, Грэм ушел в свой кабинет и принялся делать какие – то записи. Нет, смерть сиделки не вызвала у доктора каких – либо эмоций. Будучи от природы экспериментатором, он видел и более ужасные вещи. Больше всего его беспокоило то, что Алан являлся отпрыском богатой и уважаемой семьи, которая могла поднять скандал, грозивший Зигфриду потерей статуса. «Возможно, стоит ввести Алану смертельную инъекцию, дабы упрятать результат этого эксперимента подальше в землю», – подумал тогда доктор Грэм.
Но утро рассеяло его опасения, когда ассистент вызвал Зигфрида в спецблок.
– Доктор Грэм!? Кто-нибудь меня слышит!? – доктор услышал крики Алана, как только оказался в коридоре спецблока.
– Откройте, кто-нибудь! – кричал Алан и колотил руками по железной двери.
– Алан, с вами всё в порядке? – поинтересовался доктор, заглядывая в глазок.
– Доктор Грэм, – облегченно вздохнул Алан. – Что, черт побери, происходит? Я проснулся в этом помещении без окон и… у меня следы крови на пижаме!? У меня, что, было кровотечение?
Доктор Грэм подал знак санитарам, чтобы те открыли дверь.
– Алан, голубчик, – промолвил доктор, – пройдемте ко мне в кабинет.
Кабинет доктора был похож на кунсткамеру, в которой, помимо заспиртованной органики, стояли стеллажи с медицинскими справочниками. Доктор Грэм усадил Алана на стул и показал ночную запись, сделанную камерами в коридоре больницы. Алан с ужасом смотрел на происходящее. К виду крови он был вполне привычен, а карательные рейды, в которых Алан участвовал ещё во время службы, наверное бы не оставили равнодушным самого доктора Грэма… Но это… Он абсолютно ничего не помнил. К тому же, та неистовая злоба, с которой он выколачивал последние остатки жизни из бедной сиделки, даже его самого немного пугала. Вдруг Алан подумал о родителях… «А как же они? А что, если это случится дома, и он будет не осознавать происходящее…» Ему стало дурно от этих мыслей.
Доктор Грэм выключил запись и многозначительно произнес:
– Алан, пусть это останется между нами. Тело мы утилизируем, но твои родители ничего не должны узнать. Я ещё не совсем понимаю механизм произошедшего, но вполне могу предположить, что это связано со сном, в который мы тебя ввели медикаментозными средствами. И не распространяйся, что ты не можешь спать – создавай хотя бы видимость сна для других, ты понимаешь меня?
– Доктор, а если я всё же захочу спать? – с ужасом спросил Алан, вопрошающе посмотрев на Грэма.
– Тогда немедленно звони мне, – ответил доктор и положил свою руку на плечо молодого Филипса…
Когда Алан вновь оказался дома, Шарлотта не могла налюбоваться сыном и слёзно благодарила доктора Грэма за то, что тот вернул её сына к нормальной жизни. Алан снова стал активным, перестал быть раздражительным и со смехом вспоминал тот случай со злополучной гранатой. У него появились какие – то дела в солдатском комитете, и он стал часто отлучаться на заседания в Сенате, где, как рассказывал, встречался со своими старыми товарищами по службе. Он стал обычным молодым парнем, который, отработав свой первый армейский пятилетний контракт, делал карьеру в стенах Сената.
Шарлотту распирала гордость за сына, когда тот после свержения Тиберия Предателя стал одним из трех членов Триумвирата, а затем, после коронации на престол Мартина Вуда, занял должность главы Спектрата – это была величайшая честь для их семьи! «Главная опора Императора!» – хвасталась Шарлотта своим завистливым подругам.
Однако она даже не догадывалась о том, что происходило, когда наступала ночь. Алан закрывал на ключ свою дверь и задергивал занавески. Затем он садился на стул и тихо, не двигаясь, ждал наступления рассвета. Он не спал… Алан не спал с тех пор, когда ему сделали операцию в лаборатории доктора Грэма.
Однажды племянница Шарлотты София как – то обмолвилась, что люди называют Алана, занимающего пост главы Спектрата, «Мясником» – за его методы. Тогда Шарлотта не придала этому значения, кузина всегда любила преувеличивать. Но когда муж бросил на стол электронную газету с огромным заголовком «Филипс по прозвищу «Мясник» просит Сенат окончательно развязать ему руки», она все – таки решилась поговорить об этом во время вечернего ужина.
Алан жадно ел мясной бифштекс и рассказывал, как он и полковник Орокин дебатировали в Сенате.
– …на что Орокин мне возразил какой-то либеральной идеей о «гражданских свободах». Какой абсурд. И это говорит мой друг, который сражался со мной в одном строю. Я разочарован Уэйном, не ожидал от него подобного, – закончил Алан, задумчиво уставившись на бифштекс.
Шарлотта, взглядом получившая от мужа разрешение, спросила:
– Алан?
Алан не отреагировал на обращение, уставившись немигающим взором на бифштекс с кровью. Шарлотта ещё раз взглянула на мужа и более громким голосом повторила:
– Алан?
Шарлотта уже, было, хотела встать, как сын внезапно поднял глаза на неё и произнес:
– Да, мам, я тебя слышу. Ты повторяешься… – Алан улыбнулся.
Шарлотта, собравшись с духом, стала расспрашивать его о том, как он себя чувствует, так много работая?
– Отлично, мам, – сказал Алан, пытаясь отрезать кусок мяса. – Я занимаюсь надводными лыжами с викарием Пира. На Большом Медвежьем озере отличная природа, и мне это хорошо помогает. Но больше всего удовлетворения я нахожу в процессе своей работы…
– Алан, сегодня в «Акритских новостях» писали, – осторожно начала Шарлотта, поглядывая на мужа, – что Спектрат обвиняют в похищениях и пытках людей без ордера, это правда?
Алан безразличным взором уставился на мать. Неизвестно, сколько бы продлилась эта неловкая пауза, если бы из – за стола не встал отец.
– Сын, – строго произнес он, – если это правда, и ты действительно устраиваешь террор среди населения, я не хочу с тобой сидеть за одним столом.
Шарлотта с ужасом посмотрела на мужа. Тот выжидающе стоял, всем своим видом требуя ответа на поставленный вопрос.
– Папа, ты это о чем? – с неподдельным удивлением спросил Алан, предварительно перед этим посмотрев на мать. – Какой террор, где это пишут?
– Вот, в «Акритских новостях», – отец положил перед ним электронную газету.
– Папа, «Акритские новости» это газета, владелец которой является моим оппонентом в Сенате! – Алан с сожалением покачал головой. – Там писали про «террор в общем», или действительно есть какие – либо факты? Отец, это очередная газетная утка моих политических противников, не более…
– Тут пишут о том, что люди видели, как Спектраторы расправились с одним из учёных акритской академии прямо на глазах у многочисленных студентов, – неуверенно произнес отец.
– Папа, ну что значит «люди видели»? Где эти люди, которые должны были заявить в полицию, как сознательные граждане? Где их имена и фамилии? Стандартный политический приём, когда за заголовком «Филипс Мясник» на первой полосе через месяц после суда о клевете последует опровержение, но фамилия Филипс уже будет отождествляться с приставкой «Мясник». Папа, мои противники не брезгуют черным пиаром, и мне очень жаль, что ты поверил этим ушатам грязи, которые они выливают на нашу фамилию… Отец, неужели я – ветеран и слуга государства, способен на террор своих сограждан? – Алан гордо и вопросительно посмотрел на стоящего отца.
Немного выждав, отец снова сел за стол, проклиная газетчиков. Он подобрел и разговорился с сыном о перспективах своего нового инженерного проекта, а в конце разговора признался, что был сегодня действительно в идиотском положении перед Аланом, о чем сильно сожалеет.
– Пустяки, отец, – по-доброму сказал Алан. – Я уже сам в шутку называю своего помощника «Мясорубкой».
Отец, оценив шутку, посмеялся вместе с Аланом.
На следующий день отец уехал по работе в столицу, поцеловав на прощанье жену. Больше никто его не видел… Он просто исчез… А следом закрыли «Акритские новости», «за распространение сведений, порочащих честь и достоинство государственных мужей». Шарлотта даже видела по первому государственному каналу репортаж из здания Цитадели Закона, где бывший главный редактор «Акритских новостей» давал признательные показания в том, что делал заказные репортажи, порочащие государственных служащих, на деньги иностранных агентов, работающих на Кайпианский союз. Его вроде казнили – Шарлотта тогда особо не следила за этим процессом, так как все её мысли занимал бесследно пропавший муж.
– Мама, – успокаивал её тогда Алан, – я клянусь, что найду отца! Я его найду, ты слышишь?
Шарлотта иногда задумывалась о том, нет ли связи между пропажей мужа и тем ужином, но вслух этого она не говорила, потому что при воспоминаниях об отце на глазах Алана наворачивались скупые мужские слезы.
Спустя пару лет после исчезновения мужа, сын сообщил Шарлотте о том, что они переезжают в новый особняк. Тогда Шарлотта и представить себе не могла, что это будет начало абсолютно новой жизни…
– Алан, зачем это всё? – удивленно спросила тогда Шарлотта, впервые сделав шаг за железные ворота, которые громко захлопнулись за её спиной, отчего она даже немного вздрогнула.
– Да что же это такое, – проигнорировал её вопрос Алан, – ворота так громко хлопают. Мне кажется, нужно их заменить, ты так не считаешь?
Но мать Алана была далеко не в восторге – весь этот укреплённый и хорошо охраняемый особняк был похож на тюрьму с улучшенными условиями содержания.
– Алан? – мать с беспокойством посмотрела на сына. – Мы что, будем здесь жить!?
– Да, мама, теперь это наш дом, и он полностью защищен… Полностью, ты слышишь? – Алан поставил руки на пояс и удовлетворительно покачал головой, осматривая особняк. – Тут, под спецучастком пятиметровый фундамент. Ты ещё дома не была, пойдем, покажу…
– Алан, – остановила его мать, – мне нужно ещё заехать к тетке, может, посмотрим особняк чуть позже, нам ведь всё равно здесь жить?
Шарлотта натянуто улыбнулась. Выйдя за этот забор, она уж точно никогда в жизни не вернётся обратно. Дикий страх от этого места привел её сознание в ясный ум, и она окончательно поняла, в какое чудовище превратился её сын. Находясь внутри периметра этого ужасного места, Шарлотта осознала, как сама себя обманывала. «Доктор Грэм не вылечил моего сына – он как будто… как будто надел на того маску нормальности, отчего шизофреник, сидящий под этой маской, стал не только более умен и осторожен, но и превратился в государственного служащего, у которого в руках почти безграничная власть. Только Император обладает правом вето на постановления Спектрата. Но именно такой глава Спектрата, как Алан Филипс и нужен был Императору как рычаг давления на викариев, акритскую академию и всех остальных граждан…» – Шарлотта тогда настолько ужаснулась от этой мысли, что у неё пересохло во рту. Алан, внимательно посмотрев на мать, произнес:
– Мама, обещаю, завтра тебя увезут к тёте Клэр. Я сегодня приготовился к новоселью – нас ждет чай, пряники и художественный фильм, как ты думаешь, про кого? – Алан, улыбнувшись, вопросительно посмотрел на Шарлотту.
– Я не знаю, Алан… – в замешательстве проговорила мать.
– Про меня, мама, – Алан улыбнулся ещё шире. – Нам выделили хорошие деньги на культурное просвещение Спектраторов. Некоторые политики заявили о том, что мои люди, якобы, своим поведением в общественных местах наносят урон престижу органов власти. Так вот, Император выделил мне немалую сумму на культпросвет Спектрата, так что мы теперь снимаем собственное кино и делаем его даже в проекции. Пойдем!
С этими словами он взял мать под ручку и повел её в особняк. Бережно усадив Шарлотту на новый диван, Алан включил проектор. На экране появился логотип Спектрата в виде глаза на вершине пирамиды, а внизу, под логотипом побежала строка: «Одобрено комитетом Цензоров. Ограничений для личного просмотра не имеется. Просмотр рекомендован с 5+».
Фильм назывался коротко и незатейливо – «Опасные джунгли». Голос за кадром сообщил, что эти события основаны на армейских мемуарах славного патриота метрополии – Алана Филипса, главы Спектрата, щита родины. Далее сюжет рассказывал о том, как отряд Филипса в дембельском дозоре нарвался на стаю краснобоких зубаток. Судя по декорациям, бюджет фильма был вполне впечатляющий. Актер, игравший молодого Алана, после того как голыми руками завалил с десяток зубаток, принялся до конца фильма крошить джунгли из крупнокалиберного пулемета. Нет, там была и сюжетная линия, но состояла она в основном из того, что актер – Алан ввязался в неравный бой с зубатками, с целью отвлечь их на себя, пока трое его товарищей спасались бегством. Одна из зубаток оторвала главному герою нижнюю часть туловища и тут же её проглотила. Еще минут десять фильма верхняя половина киношного Алана ползла куда-то, отстреливая последний боекомплект. Когда он вылез на поляну, перемещаясь с помощью одних рук, у него был только нож, который актер– Алан держал в зубах. На полянке лежал ящик с большой красной кнопкой.
Но неожиданно между главным героем и заветным ящиком появилась зубатка. Причем она была раз в пять больше своих сородичей, которые ранее, по сюжету фильма, нападали на актера – Алана. Видимо, по задумке сценариста, это была финальная Мега – зубатка. Но то, что случилось дальше, даже Шарлотту, которая была в молодости актрисой и снималась во второсортных телефильмах, привело в состояние величайшего удивления, граничащего с отвращением. Укороченный наполовину актер – Алан закричал: «За империю» и с помощью одних рук быстро забрался на стоящее рядом дерево, оставляя на его стволе обильные кровяные выделения. Раскачавшись, половина героя прыгнула на Мега – зубатку. Оказавшись у неё на шее, актер – Алан попытался ударить её ножом. Зубатка дернулась, и нож выскользнул из окровавленных рук. Но герой не сдался. Он достал собственную кишку и проворно намотал на шею Мега – зубатки, сделав при этом пару гимнастических кульбитов…
Шарлотта не смогла смотреть дальше этот отвратительный фильм и, отвернувшись, уставилась в сервант. У неё потемнело в глазах.
Читать бесплатно другие книги:
