Вечность длиною в день Даневская Ирина

Имена героев и события этой книги вымышлены, все совпадения имён и событий с реальными случайны.

© Невская И. Н., 2012

Марина

Ночь приближалась очень быстро, и Сергей чувствовал её приближение. Здесь, в горах, всё совсем не так, как в Москве. Звёзды кажутся намного ближе, и их много, рассыпаны как горох по небу.

Сергей сладко потянулся и закрыл глаза. Марина… Он глубоко вздохнул, вспоминая пьянящий запах, который исходил от её тела и волос, – чуть пряный, с горчинкой, похожий на аромат какого-то горного цветка.

Что же сегодня было такого, отчего душа – в рай? Марина… Они всю ночь были вместе в маленьком закутке у сестры-хозяйки и целовались. Целовались взахлёб, с каким-то чувством обреченности. Его завтра выписывают, и он уезжает в часть. Они целовались и мечтали, вернее, мечтал он, а она слушала.

Сергей говорил, что после вывода войск они будут вместе и обязательно поженятся. Он был уверен, что родители поймут его. Ну и что же, что она старше. Разница ведь небольшая, всего каких-то девять лет: ему двадцать три, а ей тридцать два. Ну и что же, что у неё двенадцатилетняя дочь осталась в Союзе. Он сумеет с ней подружиться, станет ей отцом и другом. Всё это ерунда. Главное, что они будут вместе…

Вот уже несколько недель, как они любили друг друга. Они чувствовали, что так должно было случиться, всё шло к этому. И хотя у него была Вероника… Нет, она, конечно, есть, но для него она была, потому что теперь есть Марина. Вероника ничего не решала, он вычеркнул её из своей жизни.

Марина… Разве мог он предположить ещё две недели назад, что с ним произойдет такое…

Этот бой начался внезапно. Они шли по тихому аулу. Шли осторожно, с автоматами наперевес. И вдруг появились они, враги, открыли огонь, скрываясь за крайней мазанкой. И пуля, которая просто отрикошетила, уложила Сергея в госпиталь на пару недель.

Он лежал на кровати и думал о том, как же ему не повезло. Пацаны сейчас там, а он здесь, и почти здоров. Отлёживается.

– Да брось ты, Серёга, – успокаивал его Лёшка Скворцов, красивый и статный темноволосый лейтенант с большими карими глазами, в которых плескалась лукавая искринка. С Лёшкой они стали братишками еще в училище. – Ты не понимаешь, какая везуха тебе прёт. За счастье в госпитале отдохнуть, почти как на гражданке, в санатории. Жаль, только танцев нет, но зато сестрички здесь… – Лешка присвистнул от восхищения и зашептал Сергею прямо в ухо: – Особенно вон та, рыженькая.

Она вошла в палату стремительно, похожая на ангела в своем белом халате, и Сергея будто током пронзило. То же самое почувствовала и Марина, когда подошла к нему. Она не выглядела на свои тридцать два. Никто и не догадывался о её возрасте, думая, что она сопливая девчонка. Худенькая, стройная, с «офигительной» фигурой, как сказал всё тот же Лёшка, с симпатичными рыжими кудряшками, которые непослушно выбивались из-под шапочки, и этими необыкновенными глазами. Ни у кого еще Сергей не видел таких глаз: её глаза, пронзительно-зелёные, как у кошки, и безумно красивые, прожигали насквозь. Она посмотрела на Сергея – и у него захватило дух.

Когда он впервые увидел Веронику, с ним ничего подобного не произошло: так, какое-то мальчишеское волнение, и только. А Марина… С ней всё было по-другому. Даже их первая ночь. Ничего такого до Марины он не испытывал. Вероника, конечно, не в счёт. Да что Вероника! Сколько их перебывало у него за время учёбы, Сергей устал считать. Он со своей внешностью был для девчонок мечтой: высокий, широкоплечий, со светлыми волосами и чайного цвета глазами, к тому же будущий офицер.

Сергею очень шла форма. Когда он приезжал домой, то любил покрасоваться перед девчонками. Ему льстило, что они млели от одного его взгляда. Вероника жутко ревновала, крепко вцепившись в него, не желая отпускать ни на минуту. С Вероникой Сергей всегда расставался легко, потому что это была не любовь, а просто юношеское влечение.

Марина… Её по праву считали самой красивой медсестрой в госпитале. Все любовались ею, с трудом отводя глаза, потому что истинная красота всегда притягивает. Но она выбрала его, Сергея Стрельцова, молодого лейтенанта, юнца, который толком и пороха не успел понюхать: в первом же бою ранили. Ему страшно завидовали, а он, не обращая внимания на смешки и шуточки, летал на седьмом небе от счастья.

Любовь их началась внезапно. Они сами даже не успели опомниться и не сразу осознали. Той ночью, самой первой их ночью, они вместе много раз умирали и рождались вновь. И ни он, ни она тогда не знали, что судьба отпустила им так мало…

А сегодняшней ночью они, как всегда, измученные сладостной пыткой, долго лежали в обнимку на скомканных и влажных от пота простынях. Он говорил, а она слушала. И так им было хорошо вдвоём, что не хотелось отрываться друг от друга. Это была их последняя ночь.

– Как бы мне хотелось, чтобы наша любовь длилась вечность, как бы мне хотелось этого, Серёжа, – сказала она на прощанье…

Его завтра выписывают, а она остается здесь, в госпитале. Их будут разделять целых двадцать километров. Сосед по палате Пашка сказал, что это чепуха.

– Подумаешь, каких-то двадцать километров, не в разных же концах страны.

Нет, всё же Пашка не понимал: для него, Сергея, двадцать километров – это уже разные планеты. И можно ли теперь вообще жить без Марины?

«В самом деле, – думал Сергей, – двадцать километров – это же не двести». Он успокаивал себя, но тревожное чувство никак не проходило. Он долго ворочался на скрипучей кровати, но уснуть смог только к рассвету. Утром она прибежала к нему.

– Прости, Серёжа, я не смогу тебя проводить. Мне снова заступать. Галка на аэродром поехала, – сказала Марина, поглаживая его по голове.

Он вздохнул. Конечно, ничего не поделаешь, ведь кому-то надо быть в операционной, пока Галка, молоденькая пухленькая и веселая девчушка, сопровождала на аэродром груз для «чёрного тюльпана». Отвоевались, пацаны. Он судорожно сглотнул: никак не мог привыкнуть к смертям. Да и разве ж к ним можно привыкнуть? «Чёрный тюльпан» – самолет-гробовщик, никто не застрахован от него, все прекрасно это понимали. Но всё-таки надеялись на лучшее: на то, как вернутся домой, обнимут родных и любимых; на то, как полной грудью вдохнут запах родины; на то, как увидят первые шаги своих детей; на то, как дети будут жить без войны.

Нельзя привыкнуть к мысли, что убьют. Однако «чёрные тюльпаны» методично выполняли свою работу. Двадцатилетние пацаны возвращались домой в цинковых гробах. Сколько горя и боли там, дома. Но если б только там знали, что гораздо больнее тем, кто оставался здесь и провожал «тюльпаны», застывая от горя и осознания того, что ничего уже нельзя исправить и изменить.

Начальник отделения, седой усатый полковник, отдал Сергею выписку и пожелал здоровья. Лёшка приехал, как обещал. Он болтал без умолку, возвращая Сергея к привычной жизни.

– Ты чего такой? – спросил он, глядя на удручённого друга.

– Да так, – отмахнулся Сергей.

– Марина? – догадался вездесущий Лёшка. Тот в ответ лишь кивнул.

– Да, кстати, это тебе, – сказал Скворцов, протягивая письмо.

Сергей мельком взглянул и, узнав почерк Вероники, тут же спрятал письмо в карман, не читая. Лёшка удивленно посмотрел на друга и усмехнулся:

– Ну, ты даёшь!

Конечно, он прекрасно всё понял и больше к этой теме не возвращался, тактично переведя разговор на другое.

В части во время отсутствия Сергея ничего не изменилось. Всё было так же, как и до его ранения. Но Сергей чувствовал, что теперь жизнь для него разделилась на две половинки: до Марины и после.

– Салам! – приветствовали его мужики.

По поводу возвращения Сергея они устроили торжественную встречу. Но, странное дело, несмотря на количество выпитого, никто из них не опьянел. Близость смерти не давала пьянеть и расслабляться, сколько ни пей. Сергея даже водка не прошибла, он так и не смог справиться со своей тоской…

Марина привычно укладывала перевязочный материал в биксы, постоянно путая, где должны быть ватные тампоны, а где бинты.

– Маринка, не переживай ты так, – успокаивала её Машка, нескладная высокая и некрасивая девица, прозванная в госпитале Гренадёршей. – Мало, что ли, мужиков? Вон сколько красавчиков томится.

– Да разве дело в красоте? – не соглашалась с подругой Марина. – Понимаешь, Машка, со мной такого ещё никогда не было. Увидела его – и всё. Умерла сразу же. Это судьба моя.

– Ой, – Гренадёрша хихикнула, – это они, когда рядом с нами, – судьба наша, а как отъезжают, ну, хоть на километр, сразу забывают. Да у них у всех в Союзе то жёны, то любимые. Только у нас всё же преимущество есть.

– Это какое же?

– Здесь мы им и жены, и любимые.

– Да что ты плетёшь! – возмутилась Марина. – Машка, что ты, в самом деле? Здесь госпиталь… да и вообще… Не могу я так легко мужиков менять.

Гренадёрша засмеялась, обняла Марину и сказала, вздохнув:

– Ой, подруженька, побудешь здесь с моё, попривыкнешь. Знаешь, почему я здесь? – Машка, хитро прищурившись, посмотрела на Марину и продолжила: – Там, в Союзе, на меня никто и не смотрел. Я не ты: рожей да кожей не вышла. Сначала как дура ждала неземной любви, этакого сказочного принца, а когда поняла, что хренотень это всё, ничего я не дождусь, сюда попросилась. А здесь… – она усмехнулась и сказала, поглаживая себя по груди, – а здесь никто на мою рожу не смотрит, не до этого им. Они другое во мне оценили.

Марина сердито дернула плечами, высвобождаясь из крепких тисков подруги, но та не обиделась, а лишь раскатисто заржала.

– Твой Серёга тоже мужик и ничем от остальных козлов не отличается. У них у всех одно на уме. Может, ты и не встретишься с ним больше.

– Ты что? – испугалась Марина. – Обалдела? Он не козёл вовсе. Вот выведут нас, и мы поженимся.

Гренадёрша философски покачала головой и сказала:

– Ну, мы, бабы, дуры. Поженитесь, говоришь? Это он тебе наобещал? Можешь не отвечать, сама знаю, что он. Лапшу на уши повесил, а ты и слопала, дурочка. Удивляюсь я тебе, Маринка, вроде и замужем была, дочка есть, а ума не нажила.

– Врёшь ты все, – повернувшись к подруге, процедила Марина, – мой Сергей, он не такой. Я знаю. Я чувствую, что он любит меня. И я его тоже люблю.

– Ну-ну, – недоверчиво произнесла Гренадёрша, – время покажет, кто из нас прав.

– Нет, Машка, – ответила Марина, с волнением обращаясь к подруге, – ты не права и никогда не будешь.

Гренадёрша повернулась к Марине всем телом и с ухмылочкой сказала:

– Слушай, подруга, создаётся впечатление, что тебя, кроме мужа и Серёги, больше никто так и не о…

Смачное словцо, которое привычно раскатилось эхом по операционной, заставило Марину покраснеть. В госпитале она всего два месяца, но так и не привыкла к тому, что здесь матерятся все, даже медсестры. Она понимала, что ни в коем случае нельзя отличаться от остальных, это считалось плохим тоном, но до сих пор так и не смогла перебороть себя, разговаривая с ранеными ласково и подчёркнуто вежливо.

– Я вообще… по-настоящему стала женщиной только благодаря Серёже, – Марине с трудом дались эти слова.

– Ой, как всё у нас запущено, – рухнув от удивления на кушетку, проговорила Гренадёрша, а потом улыбнулась и сказала: – Счастливая ты, Маринка, завидую я тебе страшной завистью. Я замечала: мужики, когда с тобой разговаривают, готовы тебе руки целовать, а меня – облапать. Тебе везёт, ты красивая.

Неожиданно она всхлипнула, и из её глаз покатились крупные слёзы. Но Машка как будто не ощущала их и не вытирала, продолжая признаваться Марине:

– Я думала, что приеду сюда, и всё изменится. Но ничего не изменилось. Неужели я не заслужила любви? Это, – она махнула рукой куда-то в сторону, – тоже не любовь. Маринка, я е… с этими козлами, но ведь баба во мне… бабы во мне нет, ничего я не чувствую-у-у-у.

Гренадёрша завыла в полный голос, истерично повизгивая. Марина села рядом с подругой и, прижав её голову к своей груди, стала успокаивать:

– Ну что ты, Машенька, что ты. Придёт и к тебе любовь, обязательно придёт. Просто не время сейчас. Я тоже думала, что так и проживу без неё. Сашка, муж, ведь только тело моё любил, а на душу мою ему было наплевать. Впрочем, как и на всё остальное. А вот Серёжа не такой. Я нашла, и ты найдешь. Обязательно найдешь. Вон Пашка, знаешь, как смотрит на тебя, когда ты мимо идёшь?

– Как? Как же он смотрит? – всхлипнула Машка. – Я ему только и нужна, что…

– Нет, ты не права. Мужчина так смотрит, когда любит, – ответила Марина.

– Скажешь тоже…

Они сидели так очень долго, обнявшись. Марина гладила Машку по голове, и та, постепенно затихая, перестала плакать. Уж и вечерние тени поползли по операционной, а они продолжали сидеть, раскрывая друг перед другом свои души. И были они, такие разные внешне, близки друг другу, как сёстры. Даже больше, чем сёстры, потому что объединяла их война.

А на войне всё по-другому. Мир совсем не такой, каким представлялся там, где её нет. Люди на войне тоже становились другими, они иначе понимали жизнь и ценили каждый её миг гораздо больше, чем те, кто оставался по другую сторону.

Пашка уж в который раз мерил шагами маленький коридорчик перед операционной. Он слышал за дверью голоса женщин, долетавших оттуда, но войти не решался. «Что она там, чёрт побери, делает? – думал он, злясь на Машку. – Ну, Гренадёрша, мать её… Обещала после отбоя, а сама…»

Пашка нетерпеливо покусывал губы и горел неутолимым, всевозрастающим огнём желания. Но в тот вечер Гренадёрша так и не пришла. Пашка, бесполезно прождав, вынужден был уйти, чтобы не навлечь на себя подозрения, хотя все и так знали про их связь.

Машкина душа, омытая слезами, наконец-то обрела покой. Марина, сама того не сознавая, помогла подруге иначе взглянуть на свою жизнь и поверить в любовь. Нет, конечно, Гренадёрша ещё не раз откликнется на мужские предложения, но не сегодня и не завтра. Сегодняшний вечер не пропал даром.

Она найдёт наконец свое счастье, когда вернется домой, в Союз: Пашка так и не сможет пережить разлуки с ней, и они поженятся. Но это произойдёт ещё не скоро, через год.

Утром, как обычно, Пётр Семёнович, главврач, созвал всех на планёрку. Решив все насущные проблемы, он попросил остаться медперсонал третьего отделения.

– Значит так, уважаемые, – обратился он к ним, – кто из вас поедет в медсанбат за ранеными? Чья очередь?

– Моя, – недовольно пробубнила Гренадёрша, шмыгнув носом.

Главврач посмотрел на неё, слегка удивившись, но так ничего и не спросил. Лицо у Машки после вчерашних слёз опухло, как будто его покусали пчёлы.

– Вот и хорошо, – сказал Пётр Семёнович, – прямо сейчас и поезжайте. Здесь недалеко, всего лишь двадцать километров.

Как только Марина услышала, в какое место направляют её подругу, у неё сжалось сердце. Рядом был ее Серёжа. Она, долго не раздумывая, подскочила к Гренадёрше и зашептала:

– Машенька, давай я съезжу, ну, пожалуйста. Там Серёжа, может, увижусь с ним.

Машка заулыбалась и согласилась:

– Ну, ладно, уговорила, поезжай. Сама хотела, а то засиделась тут, да уж ладно, иди, а то помрёшь.

Марина на радостях расцеловала подругу и, бросив «Спасибо», убежала.

– Только главному скажи, что замена у нас, – кинула ей вслед Гренадёрша.

Забежав к Петру Семеновичу и получив его согласие, Марина помчалась искать начальника отделения, с которым они должны были ехать…

Сергей отдыхал в своей палатке, когда к нему зашёл его друг и командир роты капитан Тетерин.

– Серёга, – сказал Иван, хитро прищурившись, – задание есть. В наш медсанбат за ранеными через час «санитарка» из госпиталя придёт, помочь надо. Ты как?

Сергей, не удержавшись, чуть было не свалился на земляной пол. Он подскочил как пружина.

– Еду я, еду, Ваня.

– Ну, вот и ладненько, – капитан хлопнул себя по колену, – вместе со Скворцовым и отправляйтесь.

Медсанбат находилась недалеко, в тылу, в полукилометре от них. Сергей выбрал из своего взвода ребят покрепче, и они поехали.

Ничего не предвещало беды. Здесь не должно было быть духов, тут – освобождённая территория. Вон и дехкане, крестьяне, возятся в поле, собирая уцелевший урожай. Сергею казалось, что бронетранспортёр движется слишком медленно… А душа его уже давно была там. Он чувствовал у себя за спиной крылья. «Может, там Марина будет, – думал он, – а если нет, то я ей хоть письмо передам». И вдруг он увидел её…

– Скорее, скорее, скорее! – Марина торопила машину и злилась, что та продвигалась слишком медленно. – Да что же это такое. Мы доедем когда-нибудь?

Ей так хотелось верить, что в конце пути её будет ждать Сергей. Она даже представила себе, как бросится к нему, и он, как всегда, крепко обнимет её. Она даже ощутила вкус его губ и запах одеколона. Её женское естество вновь пробуждалось, и она была не в силах противиться этому пробуждению. Вот показался и медсанбат, расположенный в мазанках, стоящих близко, почти впритирку друг к другу. Марина выскочила из машины на ходу, проигнорировав окрик Михалыча:

– Марина! Вернись сейчас же, разобьёшься, дура!

Но она, не послушав, благополучно спрыгнула и побежала к медсанбату. И вдруг увидела, как с другой стороны, поднимая столб пыли, к медсанбату приближался БТР. Марина напряженно вглядывалась в человека, сидевшего на броне. Его она узнала сразу же, скорее, сердцем, нежели зрением. Не удержавшись, она бросилась навстречу Сергею…

Никто так и не понял сначала, что же произошло. Марина не видела, как в руках у мирных крестьян вдруг появились автоматы… Первая же очередь прошила её насквозь… Марина пробежала по инерции ещё несколько шагов и упала…

Она даже не успела почувствовать боль: так стремилась её душа навстречу Сергею – её любви. Крик Сергея, странный, душераздирающий, постепенно затихал в её потухающем сознании. Она широко распахнула глаза, пытаясь разглядеть Сергея, но видела лишь небо, раскалённое небо чужой страны. Постепенно и небо исчезло, и наступила темнота. Темнота, окрашенная кровью… «Странно, почему так темно?» – это было последнее, что она ощутила. Всего лишь несколько минут смогла прожить Марина, после того как упала, смертельно раненная…

А Сергей так и не простил себе, что не успел добежать до неё, не успел прикрыть её своим телом, а отдал её, свою любимую женщину, смерти…

Скалы безжалостным эхом выстрелов обрушились на горстку ребят. Духов было намного больше, и они напали внезапно, никто не ожидал их в тылу. Ребята даже не успели опомниться: трое так и остались лежать неподвижно в неестественных позах.

– Ах, вы! Мать вашу, сволочи! – выкрикивал Лёшка в сторону духов.

Марина лежала между ними: между чужими и своими. «Нет! Не может быть, – проносилось в Лёшкиной голове, – женщина… Марина… Мужики умирать должны… Мужики… на войне…» И тут он услышал рядом с собой нечеловеческий крик Сергея, его друга:

– Марина-а-а!

Её имя раскатилось эхом по скалам и унеслось в небо, где уже была её душа. Лёшка осознал, что Сергей сейчас бросится в самое пекло. Не раздумывая, он, что есть силы, схватил его и прижал к броне БТРа.

– Серёга, не надо! – тяжело дыша, умолял Лёшка своего друга.

А друг продолжал биться в его руках. Слёз у Сергея не было, он лишь рычал, стонал и просил:

– Пусти-и-и! Я к ней, она… там лежит, её убьют!

Лёшка не хотел говорить Сергею, что, скорее всего, Марина уже мертва, да и не поверил бы он. Самому с трудом верилось, что эта девушка, красавица, лежит сейчас мёртвая, и её глаза, от которых захватывало дух, её глаза неподвижно устремлены в небесную высь чужой страны.

Бой продолжался недолго, будто в песне – «короткий, как клинок кинжала». Наши среагировали быстро, прислав мощную поддержку. Когда закончилось самое страшное, Лёшка, ослабив хватку, выпустил Сергея. И тот побежал как пьяный, еле держась на ногах, то падая, то вставая. Добежав, Сергей рухнул на колени возле Марины, неестественно зарычал и упал сверху, стараясь защитить, прикрыть собой её уже мёртвое тело. Лешка бросился к другу, поняв, почувствовав его боль, как только могут чувствовать душевно близкие люди. Пронзительно-зелёные глаза Марины врезались в память Алек сея Скворцова, и он, проведя рукой по её лицу, закрыл их навсегда.

Сергей не мог, не хотел верить, что Марины больше нет. Он взял её на руки и побежал к медсанбату. Михалыч, увидев, что Сергей несёт на руках Марину, сам кинулся навстречу ему, хотя понимал, что сделать он ничего уже не сможет, всё бесполезно: девушка погибла. Он пощупал ей пульс, но, не ощутив жизни, покачал головой.

– Ну! Ну же! – Сергей с мольбой смотрел на врача.

Уже немолодой, повидавший много смертей на своем веку, хирург от Бога, которого все любовно называли Михалыч, склонившись над убитой девушкой, заплакал. Вернее, те клокочущие звуки, что рвались из его груди, трудно было назвать плачем. Но слёзы, градом полившиеся из глаз, предательски выдали его состояние.

– Ах, ты, девочка… Как же это?.. Ты зачем это?.. Дочка сирота…

Сергей смутно помнил, что было потом, как будто всё происходило не с ним, а он лишь со стороны наблюдал за всем происходящим. Опустившись на землю рядом с Мариной, он обнял её тело и долго сидел так, боясь выпустить из рук. Ребята не трогали его, занимаясь своим делом. Раненых разместили в машине, убитых положили там же. Лёшке с трудом удалось оторвать своего друга от Марины. Её тело загрузили в машину последним. Пацаны, глядя на девушку плакали, не стесняясь своих слёз. Михалыч отказался ехать в кабине и сел рядом с Мариной…

В части привыкли поминать погибших. Но сегодня, молча хлебнув положенные сто граммов, мужики так и не смогли найти слов утешения для своего товарища. Пацаны сидели в скорбном молчании возле самодельного стола, сжимая в руках стаканы. О романе медсестры и Стрельцова знали все, многие завидовали ему, потому что им нравилась эта красивая сестричка. Ваня, положив руку на плечо Сергея, сказал:

– Завтра поедешь, простишься с ней.

Сергей выскочил из палатки и помчался куда глаза глядят. Лешка хотел было бежать за ним, но командир остановил его:

– Ничего, пусть. Ему надо.

Ребята, подвластные мужскому закону, молчали, не желая нарушать горестную тишину. Каждый из них понимал лишь одно: это неестественно, что погибла Марина, она не должна была погибнуть. Но что свершилось, то свершилось…

Сергей упал на каменистую землю, вгрызаясь в неё руками. У его горя не было слёз, он давно уже не плакал, разве что в раннем детстве, когда разбивал коленку. Он кричал что есть силы, и ветер разносил его крик во все стороны…

В госпитале и медперсонал, и раненые горестно обсуждали тихими голосами сегодняшнее несчастье. Лица у всех были нахмурены, никому не хотелось шутить и улыбаться. Марину все знали и любили и поэтому с трудом осознавали такую нелепую потерю.

Никто не слышал, как, забившись в угол в закутке у сестры-хозяйки, уткнувшись лицом в кучу простыней, нечеловечески выла Гренадёрша, навсегда прощаясь со своей подругой. Напрасно искал её Пашка, чтобы утешить. Он тоже до сих пор не опомнился от свалившегося на него горя. Когда лейтенанту Павлу Ильину, потерявшему много крови, надо было срочно делать переливание, то Марина, не задумываясь, дала свою кровь этому незнакомому парню. Она спасла его тогда, навсегда став кровной сестрой.

Когда же, спустя два года, у Ильиных родится дочь, то они, не сговариваясь, назовут её в честь Марины…

Сергей так и не смог перебороть себя и проводить Марину. Ему казалось, что если он поедет, то она умрёт. Умрёт навсегда. Почему-то запомнилась она ему не мёртвой, лежащей неподвижно на чужой земле, а живой, летящей к нему как птица. Никто из друзей не стал настаивать, они решили не трогать и не теребить его.

Машка молча перебирала Маринины вещи, аккуратно складывая их в чемодан. Она взяла в руки фотографии. На одной из них они были вдвоём с Мариной. Марина, живая и здоровая, улыбалась в объектив. А вот другая фотография: на ней мама Марины и её дочь. Прижав фотографии к груди, Машка заревела. Заревела громко, как всегда, тихо у неё не получалось…

«Чёрный тюльпан», в последний раз махнув крыльями на прощанье, скрылся за облаками, унося на Родину свой печальный груз. Среди пацанов, лежащих в цинковых гробах, была и она, Марина, медсестра Центрального госпиталя, так нелепо и несправедливо погибшая. Они летели домой, чтобы лечь в родную землю. Летели домой, теперь уже навсегда…

После смерти Марины Сергей долго не мог прийти в себя. Он не хотел, чтобы его жалели, но был благодарен ребятам, что те понимали его боль. Месяц таскал он письмо от Вероники, напрочь забыв о нём. А когда нашел, так и не прочитал, порвал и сжёг. Вероника была его прошлым, а Марина, которую так и не отпустил от себя, его настоящим. Сергею казалось, что сердце его навсегда зачерствело, и он не сможет больше никого полюбить. Ему казалось, что его любовь была похоронена вместе с любимой женщиной…

Рота продвигалась по открытой местности. Впереди маячил кишлак, который казался очень мирным, но пацаны прекрасно знали, что мирное с виду селение таит в себе опасность, поэтому они шли осторожно, опасаясь наступить на мины, которые щедро понатыкали душманы. Сергей и Лёшка шли рядом, чувствуя дыхание друг друга. Когда они вошли в кишлак, Сергей приостановился и оглянулся на свой взвод. Лёшка, немного расслабившись, продолжал идти вдоль мазанок. Его крик утонул во взрыве, который прозвучал внезапно, оглушив идущих рядом ребят. Сергей сначала ничего не понял, но, не увидев Лешки, всё же с трудом осознал, что произошло. Когда он подбежал к другу, то увидел страшную картину, которая перевернула всю его душу: Лёшкина нога лежала отдельно от тела, вторая тоже была в крови, и непонятно было, что с ней. Лёшка наступил на мину, которая сразу не убивала насмерть, а делала человека беспомощным инвалидом. Сергей в оцепенении смотрел на Лёшку…

И вдруг его горе, которое он с трудом подавлял всё это время, вырвалось наружу: он, с остервенением выставив вперёд автомат, ворвался в ближайшую мазанку. Там, наверное, собрался весь кишлак: старики, женщины, дети. Старики сидели прямо, с гордо поднятыми головами, уже готовые ко всему, даже к смерти, женщины плакали, а детишки испуганно жались к своим матерям. Но Сергей ничего этого не видел, ослеплённый ненавистью. Он вскинул автомат и стал стрелять по ним, пока не опустошил весь магазин…

Только спустя годы ощутил он чудовищность содеянного им, осудив самого себя. А тогда он ничего не ощущал, кроме своего горя и ненависти к врагам, которые убили его любовь и друга.

Ещё живого, но без сознания Лёшку отправили в госпиталь. Там он потерял и вторую ногу, которую, как ни старались врачи, но спасти не смогли. А потом вдруг в часть пришло уведомление о том, что лейтенант Скворцов Алексей скончался в госпитале, так и не приходя в сознание…

Война, несправедливо жестокая, разделила людей, сделала их врагами. Плач и стоны слышались как с той, так и с другой стороны. Только время может рассудить, кто прав, а кто виноват.

Для Сергея война закончилась в феврале восемьдесят девятого, когда наши вступили наконец на Советскую землю. «Вот и всё, – думал Сергей, вглядываясь в лица людей, которые радостно приветствовали их уже на нашей земле, – всё закончилось». Но он ошибался: для тех, кто прошёл через горнило войны, она, война, никогда не заканчивается, оставаясь в памяти на всю жизнь и не давая забыть.

Сергей

Сергей устало откинулся в кресле. «На сегодня всё», – подумал он, глядя на часы. Домой ехать не хотелось: всё равно его там никто не ждал. Вероника отдыхала во Франции, а Вовка, сын, в молодежном лагере в Турции. Мама и отец звали его к себе, на Дон, где они жили вот уже несколько лет, после того как ушли на пенсию. Сергей купил им хороший дом, и они развели большое хозяйство, сад и огород.

– Приеду, мама, обязательно приеду, вот только Вовку дождусь. Вместе и приедем, – Сергей тактично отказался, сославшись на дела. Их и в самом деле было невпроворот.

Вот уж двенадцать лет, как Сергей уволился из армии. И вот уже двенадцать лет, как они с Вероникой были женаты. Если бы не сын, которого безумно любил, он давно бы ушел от неё. Вовка принес Сергею настоящую радость. Вероника, добившись своей цели и женив на себе Сергея, прекрасно понимала, что получила лишь тело, но не душу его и не сердце. Она понимала это и всё же надеялась, верила, что всё переменится. Она немного ревновала мужа к сыну и чувствовала, что появление Вовки и отдалило от неё Сергея, и вместе с тем прочно привязало его к семье…

Ещё задолго до возвращения Сергея она стала близкой и родной в его доме. Родители уже давно называли её дочерью, хотя ни о какой свадьбе речи ещё не было.

Вероника хорошо запомнила тот вечер, когда вернулся Сергей. Она примчалась тут же, как только Елена Ивановна сообщила ей о приезде сына. Вероника кинулась Сергею на шею, но, ощутив его холодность, убрала руки. Девушка поняла: перед ней не тот, кого она знала и любила. «Что ж, – подумала она, – начнём всё сначала. Я не я буду, если он через пару месяцев не станет моим мужем». Веронику не пугала отчужденность Сергея, и всё равно она слегка встревожилась:

– Что с тобой, Сережа?

– А что со мной может быть? – огрызнулся он.

– Ты какой-то чужой и… страшный.

– Какой есть.

Но Вероника продолжала приставать:

– Почему ты не отвечал на мои письма? – замерев, она ожидала ответа.

– Не мог.

Вероника усмехнулась и спросила:

– Не мог или… не хотел?

– Думай, как хочешь.

«Ну, уж нет, дорогой, всё равно обломаю, никуда не денешься», – подумала она.

Вероника знала себе цену: невысокая блондинка с красивыми ярко-синими глазами и хорошей фигуркой. Парни все времякрутились возле неё, как шмели вокруг цветка, но она сама выбрала Сергея, потому что он возмутительно не обращал на неё никакого внимания…

Родители Вероники приехали в Москву из Сибири. Отцу предложили должность в Министерстве строительства. Такой лакомый кусок даётся в жизни один раз, и будущий министр тут же согласился, даже не посоветовавшись с женой.

Вероника пришла в школу, где учился Сергей, когда учебный год уже начался. Она сразу внесла оживление в 10«Б». Оживились, конечно, мальчишки. Как только она вошла, Сашка Гаврилов, самый отъявленный в школе хулиган, тут же подумал: «Эта баба будет моей! Слово пацана!». Но Вероника, не обращая внимания на плотоядные мальчишеские взгляды, села рядом с Сергеем. Сердце её бешено заколотилось, всё вокруг поплыло, и она не видела ничего и никого, только его одного – парня со светлыми волосами и с глазами необыкновенного чайного цвета. Он не был писаным красавцем: самый обычный парень, симпатичный, не более. Но от него исходила какая-то неведомая сила, настоящая, мужская, и Вероника поняла это всем своим женским естеством. Перед ней сидел настоящий мужчина, такой, о котором она всегда мечтала. На слабых и безвольных она уже насмотрелась, а ей так хотелось сильного, надежного, с которым бы чувствовала себя истинной женщиной. Сергей был именно таким. Вероника была настолько уверена в силе своего обаяния, что безразличие этого парня слегка её покоробило, и она решила для себя, что он будет только её и больше ничьим.

Класс принял новую ученицу не сразу, особенно девочки. Они долго присматривались к новенькой, близко к себе не подпуская. Поэтому ей пришлось подружиться с тихой и незаметной Таней Ивановой. С Таней практически никто не общался, а Веронике было так одиноко, что она готова была дружить с кем угодно. Но неожиданно её приняли в самый элитный круг Ритки Белкиной, у которой папа входил в штат Генсека. Конечно, Таня сразу же оказалась Веронике не нужна. Зачем? Ведь теперь она была принята в «высшее общество». Спасло Веронику положение её отца.

В этом обществе, членом которого она стала, у всех отцы занимали не последнее место в руководящем аппарате страны. «Золотых» детишек было немного, они держались особняком, никого не пуская в свой круг. Члены элитного общества имели право на многое: они могли не выучить урок, и им не ставили «двоек»; они дерзили учителям, и им сходило это с рук. Многие в школе мечтали стать частью этого общества. Но Ритка проводила тщательный отбор. Веронике повезло больше, чем остальным.

Как-то на перемене Белкина подошла к Веронике. Все замерли в ожидании. Ритка улыбнулась Веронике и пригласила её к себе на день рождения. С этого момента Вероника была принята везде, и не только в доме у Белкиной.

Вероника пришла с небольшим опозданием, когда все, разбившись на пары, уже сидели за столом и пили мартини. Веронике досталось местечко рядом с некрасивым и нескладным Петькой Лазаренко, но с папой из Агропрома. Естественно, Петька совсем её не устраивал. Её душа рвалась к Сергею, на котором висела, не отпуская от себя, Ленка Сафонова, девица крепкого телосложения с самой заурядной внешностью.

Сергей, пожалуй, был в этом обществе единственной «белой вороной», потому что его отец был простым офицером и служил в одной из частей, а мама работала в больнице. Но Сергея здесь охотно принимали, и не только за его стройную, атлетически сложенную фигуру, а, главным образом, за то, что он считался парнем как раз той самой Ленки. Ленка занималась в подпольной секции каратэ, и поэтому девчонки побаивались даже флиртовать с Сергеем. То та, то другая девушка награждалась украшениями на лице, вызывающими издёвки и смешки всей школы.

Но это обстоятельство Веронику вовсе не смущало. Она была из тех, кто любой ценой добивался своей цели. Раз она решила, что Сергей будет принадлежать ей и только ей, значит, так тому и быть. И никакие Ленки не встанут у неё на пути! Вероника, оценив обстановку, тут же начала методичное наступление на Сергея.

– Не зарывайся, – посоветовала ей Белкина.

– А мне по барабану, – смело глядя Ритке в глаза, ответила Вероника и добавила: – Разве ты не видишь, она не стоит его?

Ритка усмехнулась:

– Неужели ты стоишь?

– Да, – твёрдо отрезала Вероника.

У Ритки в глазах заиграл неподдельный интерес:

– Каким же образом ты собираешься его отбить? Неужели дашь Ленке в глаз?

– Успокойся, – ответила Вероника, – твоя подруга не потеряет своё лицо. Есть много других способов привязать к себе парня.

– Может, поделишься? – попросила Ритка.

Вероника, наклонившись к самому уху подружки, ответила:

– Неужели сама не знаешь?

– Ах, ты об этом? – разочарованно проговорила Ритка и добавила: – Однако, ты смелая. Не боишься последствий?

– Последствий? – переспросила Вероника – Я что, разве похожа на наивную девочку? Кстати, это ещё не самый интересный способ, к тому же не очень действенный. Я хочу сказать, что не на всех мальчиков действует, а Сергей… – Вероника мечтательно вздохнула, – он другой, не такой, как все пацаны, с кем я встречалась, так что к нему нужно особый ключик подбирать. Чёрт возьми! А это интересно! Как в азартной игре: выиграешь или проиграешь. Но я выиграю. Обязательно! Я не я!

Ритка засмеялась и, похлопав в ладоши, сказала:

– Тогда действуй. А я посмотрю, как это у тебя получится. Мне даже интересно, чем всё это закончится.

Про себя же подумала: «Хваткая, однако, девица, с такой можно вершить великие дела».

Но как бы Вероника ни бахвалилась перед Риткой, у неё ничего не получалось. Сергею, казалось, было абсолютно всё равно, кто рядом с ним. Ни Лена, ни Вероника ему особенно не нравились. Ритка, которая была мастером раздувать скандалы истравливать людей между собой, сразу поняла, что девчонки друг другу не уступят. Она, потирая руки, наблюдала за их каждодневными перепалками, но принимать чью-либо сторону не торопилась.

Ленка не выдержала и примчалась к Ритке.

– Ритка, стерва, – прошипела Ленка, – кто тебе дороже: я или эта курва?

– Ленок, – ответила Ритка, вальяжно откинувшись в кресле, – решай свои проблемы сама. В этом деле я тебе ничем помочь не могу. К тому же Вероника из нашего круга, и она мне нравится. А ещё…

Ритка о чем-то глубоко задумалась и замолчала, не желая продолжать разговор.

– Что ещё? – с нетерпением спросила Ленка, глубоко возмущённая предательством подруги.

– А ещё, – усмехнувшись, продолжила Ритка, – у меня на неё далеко идущие планы, да и на тебя тоже. Так что советую с ней помириться, вы мне будете нужны в одном деле.

– В каком ещё деле? Что за планы? – Ленка удивленно приподняла брови.

– Да так, пока не время об этом говорить. Вскоре ты обо всём узнаешь, – и подумала: «Возможно… Если не надоешь мне».

Но Ленка не хотела мириться с несправедливостью:

– Я ей морду разукрашу, чтобы не смела на чужое зариться, курва, – пообещала она.

Ритка подскочила в кресле и, наклонившись к своей, как она считала, недалекой и тупоголовой подруге, злобно зашипела:

– Что хочешь делай, а руки не распускай.

– Что? Что? – не поняла Ленка.

Ритка повторила четко, выговаривая каждое слово:

– Не смей её трогать. Поняла, дура!

– Хорошо, – быстро согласилась Ленка, – если хочешь, не буду её трогать. Только всё равно, Ритка, ты стерва.

Потом обиженно засопела и добавила:

– А кровушку ей всё равно попорчу.

– Это как тебе будет угодно, – согласилась Ритка.

Что ни говори, Белкина имела большой авторитет в своем кругу, так как была признанным лидером, кроме того, она была уверена на все сто, что Ленка не посмеет её ослушаться.

Ленка не понимала, почему Ритка встала вдруг на сторону Вероники и не помогла ей, своей лучшей подруге. Так что с соперницей придется разбираться самой, да ещё непривычным способом – без рук, деликатно. А деликатничать Ленка не привыкла, но идти против Ритки как-то не хотелось. «Зараза всё же эта Ритка, – думала она, – а эта Вероника, как я её ненавижу. И зачем только её черти принесли? Пацаны – козлы, только на неё и пялятся».

Вероника подозревала, что внесла некий резонанс в этот круг избранных. Она была рада до потери пульса, что её приняли. Даже учителя стали по-другому к ней относиться. В общем, быть избранной в круг Ритки Белкиной давало много привилегий и преимуществ.

Сергей же, в отличие от Вероники, вовсе не дорожил дружбой с «высшим обществом» и гораздо чаще проводил время в обществе других пацанов. Вместо вечеринок и встреч, бесполезных, скучных и однообразных, он бывал в совершенно ином месте: с детства мечтал стать десантником, поэтому записался в ДОСААФ, как только позволил возраст. Каждое утро и в мороз, и в жару бегал по десять километров, мог часами просиживать на карнизе девятиэтажки, свесив ноги вниз, и снисходительно посматривать на прохожих.

А ещё эти захватывающие прыжки с парашютом! Сергей испытывал настоящую радость, когда парил над землёй. Как велико было это небо и как ничтожны казались ему земные мелочи: вечные упрёки надоевшей Ленки, тщетные попытки Вероники завоевать его, никчемные псевдодрузья со своими сборищами, на которых смотрели видео, новшество, привезённое Ленкиным отцом, работником МИДа, из-за границы, и накоторых было принято курить лёгкую травку. Сергей вообще не переносил табачного дыма, поэтому не курил. Как ни старались приучить его к курению Ритка и остальные, у них ничего не получалось. Сергей держался стойко, оттачивая силу воли, и они наконец отстали от него.

Вероника не торопилась, она приручала Сергея постепенно, стараясь не перегибать палку, и вскоре поняла, что выиграла. Постепенно она стала казаться ему намного предпочтительнее Ленки, потому что была не только симпатичной, но и умной. И он стал оказывать ей кое-какие знаки внимания. Во-первых, Вероника не курила, во-вторых, не ругалась как сапожник, в-третьих, следила за своей внешностью. Если бы он только знал, какого труда ей стоило не закурить, но она держалась, всё же исподтишка покуривая, когда никто не видел.