Имя нам – Легион Сивинских Александр
– Эк ты завернул! Сразил наповал. Значит, ни Мережковским, ни Писаревым мне уже не быть. – Генрик огорченно махнул рукой. – Ладно, переживу. Не жмут, гово-ришь, ботинки-то?
– Пока лежу, нет. Но вставать страшно!.. Надеюсь, за нами прибудет машина?
– Увы тебе, мой бедный одаренный друг! Обратно – тоже бегом. Отдыхай! Пять минут мы еще подождем, так и быть.
– Эй, эй, постой, как бегом? – Голос Филиппа враз окреп и приобрел возмущен-ные интонации. – Мне Волк сказал «на десять километров», не на двадцать!
– Тебя же предупреждали, Волк – страшный человек. Особенно для новичков. А как он бегать любит!.. Ладно, черт с тобой, подождем… ну, восемь минут. Пожуй пока!
Генрик бросил на грудь Капралову твердый брусочек в яркой упаковке.
– Шоколадка?
– Прессованные сухофрукты, обогащенные витаминами и аминокислотами. Во-да-то есть?
– Угум.
Филипп уже набил рот, и разговаривать внятно не мог.
ГЛАВА 6
Фиолетовая кошка
Фиолетовую мышку
Посадила спозаранку
В фиолетовую банку.
Лора Майуайф
Как я дотащился обратно – это для отдельного рассказа тема. Рассказа трагиче-ского, унылого, постыдного и смешного одновременно. Ребята сначала почти несли меня на себе. «Лучше здесь пристрелите!» – хотелось вскричать истерично, с грохотом падая в пыль. Я хромал, сжав зубы, и молчал.
Километра через два такого вот мучительного, грешно сказать, бега разглядел я впереди нечто, матушке-природе откровенно чужеродное. Урбанизмус какой-то. Пред-мет отдаленно напоминал одну из половинок рассеченной надвое – с вершины до осно-вания – восьмигранной пирамиды. Удивительный агрегат был довольно крупен и рас-крашен в маскировочные цвета. Он висел невысоко над дорогой, обратив к земле слег-ка отвислое серебристо-голубое пузо, а к небу – четыре бугристые грани. Вместо ост-рой вершины пирамида имела округлую кабину недвусмысленно фаллической формы. Изумительно похожую на прототип даже цветом.
Рядом с машиной сидел на корточках небритый мужичок с ноготок и смолил ци-гарку.
Четвертый взвод радостно загомонил: «Петруха, избавитель ты наш!» – и вза-пуски помчался к средству передвижения. Ничем иным удивительный предмет быть, по-моему, не мог.
Петруха, не выпуская цигарку изо рта, улыбался, морща маленькое, сплюснутое в горизонтальной плоскости личико, и смешной скороговоркой отвечал:
– С вас компот, лоботрясы! Я сегодня на целых четыреста метров дистанцию вашу хренову сократил. Только куратору ни гу-гу, добро?!
– Добро! – орали довольные солдатики и взбегали по широкому пандусу в недра чрезвычайно кстати объявившегося транспорта.
– Признавайся, дядька, ты знал, что он будет здесь? – гневно возвысив голос, спросил я Генрика.
– Точно, – осклабился сержант-инсинуатор. – Знал. Петруха всегда транспортер загодя подгоняет. Ни разу еще ждать не пришлось.
Я схватил его за плечо, повернул к себе и от всей души гаркнул в радостную усатую харю… Н-да, вспоминать совестно, что я тогда гаркнул.
Он перестал улыбаться, свирепо взглянул на меня, вырвал руку и пошел быст-рым шагом к транспортеру.
Потом я, конечно, попросил у него прощения. Он попыхтел-попыхтел, да и про-стил. Доброй он все-таки души человек, мой Генка, – отходчивой души, незлобивой.
«Фаллоплан» домчался до базы минут за пять.
Водитель, Петруха Меньшиков, балагурил всю дорогу, то и дело отрываясь от штурвала и поглядывая на нас. Мне все время подмигивал. А я сидел, прижатый стра-ховочным корсетом к удобному сиденью, тупо изучал пачку запасных обойм для кара-бина, которая терла мне спину во время марш-броска, и страдал. Мало мне испытанно-го унижения, так еще и жрать хотелось, как проклятому, свеженькие мозоли болели, а мозги неотвязно терзала мысль:
«Почему, почему, скажите на милость, ребята так конкретно меня «сделали»? Как ребенка малолетнего. Как древнего хрыча, затесавшегося в компанию олимпий-ских чемпионов. Почему?»
Ответа не было.
Пришвартовав транспортер прямо к порогу казармы, Петруха ещё раз напомнил про компот, и машина бесшумно отплыла прочь.
– Сперва в столовую или в санчасть? – поинтересовался ехидно Генрик, когда я закончил плескаться под душем и выполз в коридор.
– Жрать! Жрать, хавать, рубать, метать… ну, и так далее! – стреляя голодными глазами в поисках чего-либо съедобного (хотя бы Бобика) воскликнул я. – Мозоли по-дождут.
– А Вероника?
– Надеюсь, подождет и она, – сказал я. – Если не хочет быть съеденной заживо.
После завтрака Генрик торжественно преподнес мне маленькую бесцветную пастилку:
– Загружайся, братишка!
– Хотелось бы прежде узнать, братишка, какова природа сего замечательного продукта, – спросил я, с подозрением изучая грушевидную капсулу.
– «Полижинакс» это, – пошловато сострил Мелкий.
– Гормоны?.. – воспротивился я, глядя, с каким азартом сгреб этот подопытный кролик биохимии свою порцию дьявольского зелья. – В задницу их!
– Не, «Полижинакс» не в задницу, – снова пошутил Мелкий, топорща бороду в непристойной ухмылке.
– Даже не предлагай, – отгораживаясь от подозрительной фармакопеи растопы-ренной пятерней, сказал я Саркисяну. – В моем нежном возрасте травиться всяческой гадостью совсем не годится. Да и для импотенции я еще слишком молод.
– Помилуй, Капрал, какие такие гормоны-мормоны? – вполне искренне удивил-ся Генрик. – Павлуша, а ты помолчи ты, охальник!
Мелкий, приготовившийся сказать еще какую-то пакость, загоготал, щедро брызжа отравленной «Полижинаксом» слюной.
Генка тем временем разводил передо мною пропаганду, живописуя, какая заме-чательная штука эта «сома».
– Сома, ага, – буркнул я. – Должно быть, прямые поставки из Валгаллы.
Генка на мой сарказм не обратил внимания. Он токовал. И адаптогеном, дескать, является сома и стимулятором. И метаболизм ускоряет, и шлаки выводит, и даже раны врачует. Неделька приема – глядь, ты уж супермен: химизм обменных процессов изме-нится кардинально. Нервные сигналы вдвое мощнее станут и впятеро быстрее по ней-ронам побегут. Реакция, следовательно, возрастет и выносливость тоже. А еще сила, и способность организма к регенерации. Совершенно безопасная штука и крайне полез-ная для выживания в бою. Глотай ее, значит, любой и всякий без боязни! А что скоп-цом в итоге не станешь и рак не заработаешь, так это он, Генка, клятвенно обещает и даже божится. Землю горстями есть готов – вот как о моем благе печется!
– Благими пожеланиями вымощена дорога в ад, – срезонерствовал я и сунул пастилку за отворот рукава, решив вначале справиться у Вероники, насколько безопа-сен этот «адаптоген».
– Ну, а теперь пора лечить раны.
Я поднялся из-за стола, с сожалением поглядывая на десерт из взбитых сливок и черешни, к которому как раз приступали счастливые обладатели безразмерных желуд-ков.
– Полчаса тебе сроку. Потом подбегай к арсеналу, – посоветовал мне мастер сержант, облизывая ложку.
«Фужер» возле офицерского корпуса гудел и содрогался, точно работающий на полных оборотах гусеничный трактор. Я с опаской обошел его стороной. Черт знает, что за штука такая и чего от нее можно ждать?
Вероника прилаживала к лохматой шее Бобика-первого пышный розовый бант. Увидев мое лицо, исполненное невыносимого страдания, она хлопнула пса по спине, отгоняя, и испуганно спросила:
– Что с тобой?
– Рана, – простонал я, валясь ей под ноги. – Боюсь, смертельная. Вероника, пом-ни: я… я обожал тебя!
Она, конечно же, сразу раскусила безыскусную игру и ухватила меня за ушко:
– Перестань сейчас же! Я, между прочим, на службе. Да и ты тоже. Выкладывай, что случилось?
С таинственным видом я прошептал:
– Меня хотят отравить! Подсунули яд под видом витаминов. Но мне удалось пе-рехитрить злодеев. – Я показал ей капсулу. – Возьмешь на экспертизу? Мы вместе рас-кроем заговор и получим по ордену!
– Филипп! Прошу тебя еще раз, перестань дурачиться! Это действительно свое-образный стимулятор. Причем не только безопасный, но и крайне полезный. Знаешь, у меня есть небольшой запас… – Вероника выдвинула ящик стола и достала картонную коробку без надписи, – …похожего снадобья. Только это изготовлено по особой рецеп-туре, специально для офицеров. «Сома активированная». Тебе я, пожалуй, дам упаков-ку. За красивые глаза. Пользуйся! Принимай каждый раз по капсуле после еды и об ус-талости забудешь навсегда. Может быть, тебя даже назовут Филиппом Неутомимым!
– И в любви? – тихо спросил я, посмотрев ей в глаза.