Хижина в горах Браун Сандра

Глава 8

Специальный агент ФБР Джек Коннел поднялся по ступеням из песчаника, посмотрел на ящик на двери и нажал на кнопку домофона рядом с фамилией Гэскин. Женщина ждала его и ответила практически мгновенно:

– Это вы, мистер Коннел?

– Да.

Она впустила его. Мужчина открыл парадную дверь, вошел в маленький вестибюль, затем открыл дверь из тяжелого резного дерева со стеклянными панелями. Она предупреждала его, что дом старинный, его не модернизировали, поэтому в нем нет лифта, но, к счастью, нужная ему квартира оказалась на втором этаже.

Коннел поднялся на площадку с красивыми резными балясинами перил. Элинор Гэскин стояла в проеме открытой двери. Она протянула ему правую руку.

– Вы не изменились.

– Не могу сказать то же самое о вас.

Женщина добродушно рассмеялась и похлопала свой большой живот.

– Что ж, такое случается.

Теперь ей было немного за тридцать, и ее красота бросалась в глаза. Широко расставленные карие глаза, прямые темные волосы, подстриженные почти в стиле эмансипе 1920-х годов, черные легинсы, балетки и просторная блуза для беременных. В ее улыбке не было ничего искусственного. Пожав гостю руку, она сделала шаг в сторону и пригласила его войти.

– Спасибо, что позвонили мне, – сказал Коннел. – Мы оставляем визитные карточки людям, но почти не надеемся, что нам кто-то позвонит. Особенно, когда прошло столько времени.

– Четыре года, если я не ошибаюсь.

Прошло четыре года с расстрела в Уэстборо, штат Виргиния. Он опрашивал эту молодую женщину спустя два месяца после того страшного дня, но потом они не общались до того момента, когда она неожиданно позвонила ему накануне вечером.

– Присаживайтесь, – пригласила она. – Могу я что-нибудь вам предложить?

– Нет, спасибо.

Специальный агент сел на диван. Комната купалась в солнечном свете, лившемся через эркер, выходивший на улицу. Это был обсаженный деревьями исключительно жилой квартал, расположенный между двумя многолюдными бульварами в Нью-Йорке, в Верхнем Вест-Сайде.

– Красивое здание, – начал Коннел. Квартира, подобная этой, которая, казалось, занимала весь второй этаж особняка из песчаника, стоила очень дорого. Как будто читая его мысли, хозяйка дома ответила:

– Мой муж унаследовал эту квартиру после своей бабушки. Она прожила здесь более сорока лет. Разумеется, нам пришлось ее отремонтировать. Новые ванные комнаты, новая кухня. И самое лучшее, что здесь есть отдельная комната для детской.

– Первый ребенок?

– Да. Это девочка.

– Поздравляю.

– Спасибо. Мы в восторге.

Они обменялись вежливыми улыбками посторонних людей, которым необходимо обсудить кое-что важное, но неприятное. Женщина решилась первой:

– Вы посмотрели видео, которое я вам отправила?

– Не менее десяти раз. Но мне бы хотелось посмотреть его вместе с вами, чтобы проверить, на ту ли женщину я смотрел.

Элинор подошла к шкафчику с набором видеотехники. Она включила то, что требовалось, и на плоском экране телевизора на стене над камином пошла запись. Женщина осталась стоять чуть сбоку с пультом дистанционного управления в руке. Внизу картинки горели буквы названия телеканала.

– Сейчас вы увидите… Вот она.

Элинор остановила запись и указала на женщину, лицо в толпе. Это был сюжет из национальных новостей, вышедших накануне вечером. Протестующие из Олимпии, штат Вашингтон, шли к Капитолию штата, протестуя против закона об оружии. Женщина, о которой говорила Элинор, несла плакат.

– Я так и думал, что вы говорите о ней, – сказал Коннел. – Она похожа на Ребекку Уотсон, но… я не уверен на сто процентов.

Джек подошел к телевизору, чтобы посмотреть поближе. Он изучал лицо среди десятков других лиц.

– Вы узнали Ребекку по этому кадру?

– Сразу, как только я ее увидела.

Он с сомнением посмотрел на Элинор.

– Я хорошо знала Ребекку. Я переехала в город сразу после колледжа, была совершенно «зеленой». Она решилась принять меня на работу. Люди никогда не забывают своего первого работодателя. Мы проработали вместе в универмаге «Мэйси» почти пять лет до трагедии в Уэстборо и были не просто знакомыми. Я была ее правой рукой.

Каждый рабочий день мы долгие часы проводили вместе. Тогда я была не замужем. Она только что развелась. Иногда мы шли к ней домой после обычного рабочего дня и продолжали работать, а потом выпивали бутылочку вина. Мы были подругами.

Элинор повторяла все то, что уже говорила ему четырьмя годами ранее, когда Ребекка Уотсон пропала. Коннел тогда опрашивал ее в связи с внезапным исчезновением подруги. Молодая женщина была расстроена и встревожена. И она была искренней. Он бы поставил свою карьеру на ее правдивость. Но в то время она не могла сказать ему ничего полезного. Джек оставил ей свою визитную карточку и попросил немедленно позвонить ему, если она когда-либо увидит Ребекку Уотсон или получит от нее известия.

Накануне вечером Элинор Гэскин так и сделала. Но он не мог позволить себе слишком радоваться такому развитию событий. Пока не мог. Четыре года он шел по следам, которые казались многообещающими. Все они привели его в тупик.

– Она изменилась, – заметил агент Коннел. Четыре года назад он тоже проводил время с Ребеккой Уотсон, но они никогда не распивали бутылочку вина. Их общение было бурным. Он допрашивал ее часами, днями. Ребекка с самого начала заявила ему, что никогда не откроет местонахождение ее брата, и не сделала этого.

– У нее другая прическа, – согласилась Элинор, – но это легко изменить.

– Четыре года назад она носила очки.

– Большие, в роговой оправе, – молодая женщина улыбнулась. – Ребекка считала, что они придают ей деловой вид и помогают при заключении трудных сделок. И поверьте мне, она умела вести переговоры.

– Я вам верю, – ответил Джек, вспоминая упрямое молчание Ребекки Уотсон по поводу ее брата. Ему так и не удалось «расколоть» ее, и этот провал все еще не давал ему покоя. – Я помню, что мы с вами это уже обсуждали, но возможно, я что-то упустил. Не могли бы вы освежить мою память?

Они вернулись к своим местам, и Элинор жестом предложила ему задавать вопросы.

– Ребекка говорила с вами о нем, миссис Гэскин?

– Вы имеете в виду ее брата?

Джек кивнул.

– Она много говорила о нем. Их родители умерли, поэтому они остались вдвоем. Я волновалась не меньше, чем она, что его ранят или убьют в Афганистане. Не думаю, что она сумела бы пережить его потерю. Они были настолько преданны друг другу.

Когда ее брат вернулся домой, у Ребекки отлегло от сердца, она очень радовалась. Они отлично провели время вместе. Он заботился о Саре, заменил ей отца. Девочка обожала своего дядю. Потом…

Она горестно посмотрела на него и пожала плечами.

– Уэстборо.

– Да.

Джек вспомнил дату этой трагедии. Она оставалась в его памяти такой же отчетливой, как и имя человека, которого он до сих пор искал. Тогда, спустя пятьдесят пять дней, сестра этого человека тоже исчезла.

Прошедшие четыре года Джек Коннел всеми способами пытался найти Ребекку. Потому что, как сказала Элинор, брат и сестра были очень преданны друг другу. Найдешь Ребекку и станешь на шаг ближе к ее брату. К сожалению, оба, казалось, обладали удивительным талантом исчезать.

Ребекка закупала бытовые приборы для универмага «Мэйси». Работа хорошо оплачивалась, существовала и система бонусов. Не предупредив, даже не оставив сообщения на автоответчике, Ребекка ее бросила. Она сразу же выехала из своей квартиры, оставив в ящике домовладельца чек, отказавшись от аренды. Это был последний чек, который она подписала. До этого дня на ее счете оставалось более двух тысяч долларов. Женщина забрала свою дочь и исчезла, доказав, что может скрываться не хуже своего брата.

– Однажды Ребекка просто не вышла на работу, – печально произнесла Элинор. – Я звонила ей весь день, оставляла сообщения, но ответа не получила. Я подумала, что Сара могла заболеть.

После развода дочь осталась у Ребекки. После исчезновения обеих ее бывший муж поднял было шум, сам нанимал детективов, но через несколько месяцев поиски прекратил. С точки зрения Джека, он не слишком и старался. С тех пор мужчина успел снова жениться. Его новая жена была беременна. У него были другие приоритеты.

– Бывший муж Ребекки мне ничем не помог, – признался Джек своей собеседнице. – А я следил за ним несколько лет. Я знал, что исчезновение Ребекки из его жизни его не слишком расстроило, но я не мог поверить, что он с такой легкостью забыл о своей дочери.

– Он эгоистичный ублюдок и мерзавец.

Джек улыбнулся в ответ на ее пылкое заявление.

– Не могу с вами не согласиться. Его ребенок исчез, но его, казалось, больше волнует то, во сколько ему обойдутся услуги частного детектива, искавшего девочку.

– Он полагался на вас.

– Гм, не совсем. Он заявил мне, что я не способен найти даже вонючую кучу дерьма на белой розе.

– Очаровательно.

Потом Элинор добавила:

– Они с братом Ребекки ненавидели друг друга. Вы об этом знали?

– Об этом мне Ребекка сказала.

– Это была взаимная и страстная неприязнь.

Джек быстро исключил бывшего мужа Ребекки из списка тех людей, к кому ветеран и снайпер обратился бы за помощью. Они враждебно относились друг к другу с момента замужества Ребекки.

– Элинор, скажите мне правду. После того, как исчез ее брат, пока я пытался его найти, Ребекка знала, где он был?

– Она клялась мне, что не знает. Я говорила вам об этом четыре года назад. И тогда я сказала вам, что я ей поверила.

– Все лгут, – мягко заметил Джек, как будто развенчивая миф перед ребенком. – Люди лгут лучшим друзьям. Они лгут властям, особенно когда хотят защитить того, кого любят. И то, что Ребекка мгновенно оставила свою жизнь здесь, не позволяет верить ей. Только не в моей истории.

– Я с вами полностью согласна, – будущая мать чуть улыбнулась специальному агенту. – Но если дело касается ее брата, то ей можно доверять на сто процентов, не правда ли?

Когда Джек Коннел приехал в офис ФБР на Манхэттене после визита к Элинор Гэскин, он прошел сразу в свой кабинет, не отвлекаясь на посторонние разговоры, и закрыл дверь. Сев за стол, он ответил на срочные электронные письма и звонки, но не сделал ничего из того, чем он обычно занимался утром в понедельник.

Отложив все остальные дела, специальный агент открыл ящик стола, в котором хранилась потрепанная папка с фамилией, напечатанной красными чернилами. Бросив папку на стол, Джек обругал и фамилию, и человека, носившего ее, потом открыл папку, перелистал страницы, нашел фото Ребекки Уотсон, сделанное им самим четыре года назад. Тогда он следил за ее квартирой, надеясь, что ее брат там появится.

Сходство между ней и женщиной из видеосюжета в новостях было очевидно. Но Джек не смог бы поручиться, что это одна и та же женщина. Он не верил и уверениям Элинор Гэскин, хотя не сомневался в ее убежденности.

Пять минут спустя, когда в дверь постучали, он все еще сравнивал фотографии. В кабинет сунул голову его коллега, аналитик Уэс Грир.

– Теперь можно?

– Конечно, заходи.

Джек позвонил Гриру, чтобы попросить его об одолжении, пока шел от квартиры Элинор Гэскин до ближайшей станции подземки. Грир – спокойный, бледный, совершенно не заметный – был блестящим аналитиком. И он умел держать язык за зубами, а это, с точки зрения Джека, определенно было достоинством.

Грир уселся напротив Джека.

– Я звонил на телеканал в Олимпии и поговорил с репортером, который освещал марш протеста. Сотни протестующих стояли в пикете. Но именно эту группу привезли к Капитолию из Сиэтла. Почему именно их они засняли? Репортер сказал, что они были самыми громкоголосыми и демонстративными.

– Ты проверил Сиэтл?

– В округе всего лишь одна Ребекка Уотсон, 1941 года рождения, живет в доме престарелых. Следовательно…

– Она слишком старая. Проклятье!

– Я буду искать еще. Заброшу сеть побольше.

– Спасибо, Уэс.

Тот встал, дошел до двери и остановился.

– О, я чуть не забыл. В прошлую пятницу – ты уже уехал на выходные – я получил новую информацию о футбольном тренере из Солт-Лейк-Сити. Он может ходить, но никогда больше не ударит по футбольному мячу. Его работа тренером в прошлом.

– Он сам сказал тебе об этом?

Грир покачал головой.

– Я нашел хирурга, который собирал по частям его бедро. Он сказал, что понадобилось много суперклея.

– Это был эвфемизм?

– Я не уверен. Врач сказал, что кости разлетелись вдребезги.

– А что сказал тренер?

– Ничего. Как только я представился, он повесил трубку. Как и остальные.

Джек посмотрел на папку.

– Не могу их за это винить. Они боятся говорить.

– Я бы тоже боялся.

– Есть идея, кто следующий?

– Работаю над этим, – ответил Грир. – Но ты знаешь, все это накапливается.

– Пока не отвлекайся от Сиэтла.

Грир ушел. Джек несколько секунд отсутствующим взглядом смотрел на закрывшуюся дверь, потом перевел взгляд на папку. Отодвинув в сторону фото Ребекки Уотсон, он посмотрел на снимок, лежавший под ним. Это была фотография ее брата.

Она была сделана до того, как этот мужчина стал сердитым и желчным, потерял способность улыбаться. На снимке в уголке его рта притаилась усмешка. Но если изучать фото столь же часто и пристально, как это делал Джек, то можно было рассмотреть намек на складки вокруг рта. Они предсказывали трагедию Уэстборо.

Джек еле слышно задал вопрос, который задавал уже тысячу раз:

– Где же ты прячешься, сукин сын?

Глава 9

Джеф, переключавший каналы телевизора, бросил пульт управления, чтобы ответить на звонок мобильного телефона.

– Алло?

– Джеф? Это доктор Батлер. Я звоню из клиники.

Проклятье!

– Угу.

– Я включила громкую связь, и рядом со мной доктор Джеймс. Мы хотели бы узнать об Эмори. Она не вышла на работу сегодня утром, и мы не смогли с ней связаться ни по мобильному, ни по домашнему телефону. Все в порядке?

Джеф сел и спустил ноги с кровати.

– Она уехала из города на выходные.

– Нам это известно. Но мы так поняли, что она должна вернуться к сегодняшнему утру. К ней на прием записаны пациенты. Сначала мы подумали, что она просто опаздывает, хотя это совсем на нее не похоже. Наш администратор уговорила некоторых пациентов прийти в другой раз, чтобы исправить ситуацию. На какое-то время это помогло, но сейчас в приемной собралась толпа. Если Эмори не появится в ближайшее время, администратору придется записывать пациентов на другие дни.

– Вам лучше именно так и сделать. Я говорю о записи пациентов на другие дни.

– На завтра?

– Думаю, вам вообще не стоит записывать к ней пациентов, пока… пока мы не будем знать наверняка, что она вернется.

Джеф слышал, как коллеги Эмори перешептывались, но разобрать слова ему не удалось. Наконец он услышал голос доктора Джеймса:

– Мы не знаем, как об этом спросить, Джеф. Остается только прямой вопрос. Что происходит? Личная жизнь Эмори нас не касается, но она не пришла на работу, оставила своих пациентов, это совершенно на нее не похоже. Мы позвонили в больницу, чтобы узнать, была ли она на обходе сегодня утром. Нам сказали, что вы звонили вчера, спрашивали о ней и выражали некоторую озабоченность. Вы уже поговорили с Эмори?

– Нет. – Понимая, что он дольше не может держать все в тайне, он поделился тревожной новостью: – Правда в том, что я не разговаривал с ней с вечера пятницы. Но, – поспешил он добавить, – в четверг вечером мы поссорились. Это был настоящий скандал, честно говоря. Когда Эмори не позвонила в выходные, я решил, что она не хочет со мной разговаривать. Глупо, но я решил подождать, пока она остынет.

– Вот как…

Два слова, но Нил Джеймс произнес их так, что они упали словно нож гильотины. Он всегда недолюбливал Джефа, у него был высокомерный вид, что было легко с его-то коротким носом.

Стараясь говорить так, чтобы это не было похоже на то, что он оправдывается, Джеф продолжал:

– Я не волновался, потому что Эмори не сказала точно, когда вернется. Она упоминала о том, что проведет в мотеле и ночь субботы. Поэтому я начал тревожиться только в воскресенье после обеда, когда она мне так и не позвонила.

– Вы не говорили с ней с вечера пятницы?

– Именно так.

Шокированная доктор Батлер поинтересовалась, сообщил ли Джеф о необъяснимом отсутствии Эмори в полицию.

– Да. Я приехал в Дрейкленд вчера и начал ее поиски с мотеля, в котором она ночевала в пятницу. Она рано пообедала в кафе по соседству. Потом Эмори позвонила мне из своего номера и сказала, что больше выходить не собирается. На этом след оборвался.

– Она совершала пробежку в субботу утром, верно? – уточнила доктор Батлер. – Кто-нибудь видел, как Эмори выходила из мотеля?

– Нет. Но вы же ее знаете. Ей нравится рано вставать, поэтому она, скорее всего, ушла еще до рассвета. Администратор взял с нее плату за номер накануне вечером, поэтому у нее не было необходимости общаться с ним, когда она уезжала.

– И вечером в субботу она в мотель не вернулась?

– Нет, но она этого и не планировала. Эмори забрала все свои вещи, когда уходила.

– Следовательно, у нас еще больше оснований для тревоги, – заметил доктор Джеймс.

– Вы правы, – согласился Джеф. – Как только я узнал об этом, я сообщил об исчезновении жены в офис шерифа.

– И? Что они сказали? Что они предпринимают?

– Пока ничего. Мне сказали, что паниковать еще рано, но мы же с вами знаем, что это не в характере Эмори. Я объяснил это офицеру, с которым разговаривал. Даже если она сердита на меня, она никогда бы не подвела своих пациентов.

– Что мы можем сделать?

По голосу доктора Батлер, Джеф понял, что она очень встревожена, но старается гнать прочь мысли о самом плохом. Он сказал:

– Пока держите оборону здесь. Эмори было бы неприятно причинить неудобства пациентам. Как только я что-то узнаю, я сразу же вам сообщу. Я должен вернуться в офис шерифа через час.

– Возможно, вам следует выехать немедленно. Час ожидания это потерянное время.

Джеф не спрашивал совета у доктора Джеймса, и ему было неприятно, что он дает ему указания, как себя вести, но он ответил спокойно:

– Я уже выходил из номера, когда вы позвонили.

Пообещав информировать коллег Эмори и попрощавшись с ними, он посмотрел на себя в большое зеркало. Его фланелевые брюки и шелковый свитер будут выделяться в местности, где все носят комбинезоны, но ни за что на свете он не хотел бы слиться с толпой.

Джефа пугало то, что ему предстояло сделать, но его радовала возможность уйти из номера мотеля, который оставлял желать лучшего.

Дрейкленд был административным центром крупного и большей частью сельского округа. В офисе шерифа было многолюдно, несмотря на плохую погоду. Вернее, как раз из-за нее. Пока Джеф ждал своей очереди в приемной, пытаясь держать полы своего длинного пальто подальше от грязного пола, мимо него двигался постоянный поток официальных и гражданских лиц, входивших и выходивших, занятых проблемами, вызванными снегопадом, как, например, перевернувшийся на автостраде многотонный грузовик, перегородивший движение в обоих направлениях.

Одна женщина громко жаловалась на то, что у нее рухнула крыша в конюшне, и лошади оказались в ловушке. Управляющий из хозяйственного магазина писал заявление о краже керосиновой лампы.

Просто цирк какой-то!

Наконец вышел помощник шерифа, с которым Джеф разговаривал накануне вечером, и знаком пригласил его подойти.

– Мне жаль, что я вижу вас здесь, мистер Сюррей.

– Я говорил вам, что она не просто сбежала.

– Идемте со мной.

Впереди помощника шерифа Сэма Найта двигался его большой живот. Он провел Джефа через помещение для инструктажа, где измученные на вид полицейские пытались справиться с потоком людей из приемной. Найт махнул рукой в сторону стула перед его заваленным бумагами столом и сам плюхнулся во вращающееся кресло. На табличке с его фамилией было указано его звание «сержант детектив». Джеф подумал, что Найт просто деревенщина, и это звание не для него.

Он сказал:

– Моя жена – ответственный человек. Она бы никогда…

Найт поднял руку, толстую и розовую словно ветчина.

– Не спешите, мистер Сюррей. Сначала мы должны выполнить все формальности.

Он надел очки для чтения, постучал по клавишам компьютера, пока на экране не появился бланк заявления.

– Полное имя миссис Сюррей?

Джеф объяснил, что Эмори не меняла фамилию.

– И она доктор Шарбонно.

– Как пишется Шар-ба-но?

Медленно тыкая пальцами в клавиши, Найт заполнил все поля с основной информацией об Эмори: номер карты социального страхования, возраст, рост, вес.

– Пять футов шесть дюймов. Сто двадцать фунтов. Значит, она… стройная? – детектив уставился на Джефа поверх очков со стеклами, на которых остались следы пальцев.

– Да. Моя жена в прекрасной физической форме. Она бегает на длинные дистанции. Марафоны.

– Ага, вы упоминали об этом вчера вечером.

Потом детектив спросил о цвете волос Эмори.

– Блондинистые. То есть светло-русые с высветленными прядями. Вот такой длины, – Джеф коснулся своей ключицы.

– Глаза?

– Ореховые.

– В чем она была одета?

– Я не знаю.

Руки Найта застыли над клавиатурой. Он повернул голову, чтобы посмотреть на Джефа, и тот несколько нетерпеливо объяснил:

– Когда я видел жену в последний раз, на ней были джинсы, коричневые сапожки и желтовато-коричневый свитер. Куртку она несла в руке. Но как я вам уже говорил вчера вечером, в субботу она собиралась бежать на длинную дистанцию. Полагаю, она вышла из мотеля в костюме для бега.

– Что она обычно надевала?

Джеф назвал все, не забыв о брендах.

– Вещи отличного качества, созданные специально для серьезных бегунов. Она рассчитывала на холодную погоду. На ней наверняка была куртка на «молнии», какое-нибудь термобелье. Перчатки. Обычно она надевает на голову повязку, чтобы ушам было тепло и волосы не падали на лицо. Возможно, солнечные очки.

– У вас есть ее фотография?

– Дома. Но в Интернете много ее снимков.

Найт написал фамилию в поисковике, и сразу же на экране появилось не меньше двух десятков фотографий.

– Это она?

Джеф кивнул, когда помощник шерифа указал на снимок Эмори, сделанный в тот момент, когда она вместе с докторами Батлер и Джеймсом перерезала ленточку на открытии их клиники.

– Красивая леди.

– Спасибо.

– Какой она врач? – спросил Найт.

– Педиатр.

– Эти двое ее партнеры?

– Да. Я говорил с ними полчаса назад. Им она тоже не звонила.

– Они хорошо ладят?

– Разумеется.

– Никакого профессионального соперничества?

Джеф в отчаянии с силой выдохнул.

– Вы рубите не то дерево. Ее коллеги очень встревожены.

– Ладно. Я просто спрашиваю. Я буду спрашивать много такого, что вам может показаться несущественным или просто неприличным. Но, к сожалению, неудобные вопросы иногда необходимы. Это самая неприятная часть моей работы.

Джеф сомневался в точности этого утверждения, но спорить не стал.

Найт тем временем посмотрел другие снимки.