Переносчик смерти Бастард Нил

16

К следующему утру никаких новостей от Джулии так и не поступает. Я укоряю себя за то, что из-за спешки не выяснил, как можно связаться с берберами, сопровождающими ее. У них и у нас схожие модели спутниковых телефонов.

«Хорошая мысля приходит опосля», — думаю я, тяжело вздыхаю и включаю телевизор.

До отъезда в палаточный городок еще есть время, и я решаю совместить завтрак с просмотром новостей. Благо, несмотря на хаос, телевизионные антенны-тарелки здесь все еще продолжают работать, а солнечные батареи дают электричество, необходимое для этого.

Я переключаю каналы, пытаюсь отыскать хоть какую-то информацию о ситуации в этой стране, и наконец-то попадаю на какой-то местный, где идет экстренный выпуск новостей. На экране нарезка с пометкой «Срочно!». Мелькают кадры с узнаваемыми ландшафтами Каменистой Сахары и каркасом обгоревшего внедорожника.

Я прибавляю звук.

«Несколько часов назад в семидесяти милях на восток от оазиса Эль-Башар солдатами правительственных войск был обнаружен сгоревший гражданский автомобиль, — комментирует картинку голос ведущего, остающегося за кадром. — Судя по всему, он был уничтожен накануне вечером в результате попадания заряда из портативного гранатомета. О жертвах трагедии пока не сообщается. Кому принадлежит этот автомобиль, в данный момент тоже неизвестно. Один из командиров предполагает, что он был уничтожен какой-то недобитой группой фундаменталистов. Напомню, что ранее временное военное правительство заявило об очередной успешно проведенной масштабной операции против них».

Внедорожник несколько раз показывают крупным планом, но с характерными искажениями. Они вполне объяснимы. Оператору пришлось снимать исключительно с точек, которые были указаны военными. Поэтому он был вынужден воспользоваться зумом.

Впрочем, и с ним, и без него картинка очень даже настораживает меня. Сердце начинает биться сильней. Я чувствую невероятную тревогу. Мне хочется списать ее на расстроенные нервы, считать проявлением панической атаки, однако зрение обмануть невозможно.

Я вижу на экране обгоревший внедорожник и понимаю, что это тот самый джип, на котором Джулия Раст с Агизуром и еще двумя берберами отправилась навстречу военным. Мне очень хочется оказаться неправым. Однако я в очередной раз вспоминаю всю информацию, известную мне, и прихожу к печальному выводу. Вероятность ошибки в данном случае крайне мала.

Йордан со мной не соглашается.

— Ну, джип это, и что же? — говорит он. — Ты думаешь, что в том районе мог оказаться только один джип?

— При теперешней заварухе там вообще никого не должно быть, кроме представителей враждующих группировок, — реагирую я на его слова. — Поток беженцев уже почти иссяк. Да и много ли у них внедорожников?

— Не много, конечно, но все же есть. Не исключено, что пассажиры этой машины тоже были беженцами. Такой вариант никак нельзя исключать, — продолжает коллега гнуть свою линию.

— Но вопросы все равно остаются. Хотя бы по тем же военным. Как они там так своевременно оказались?

— Ты забываешь о том, что нам рассказал бербер со слов своего соплеменника, вышедшего вчера на связь. Войска уже тогда двигались на запад.

— Зачем они это делают?

— Судя по всему, продолжается спецоперация против фундаменталистов. Заодно временное правительство спешит установить свою власть не только в столице, но и в регионах страны.

Я снова переключаю каналы в надежде найти хоть какую-нибудь информацию о передвижении военной колоны на запад. Местные телевизионщики дружно рапортуют об успехах военного правительства в работе по выходу из кризиса. Вот как это, оказывается, называется! О движении колонны бронетехники и солдат на запад страны — ни слова. О положении дел с лихорадкой Эбола — полнейшее молчание.

На иностранных каналах я не нахожу даже этого. Похоже, что интерес мирового сообщества к здешним событиям начинает угасать.

Я выключаю телевизор и возвращаюсь в палаточный городок.

Целый день мы находимся среди пациентов. Некоторые из них идут на поправку, другие откровенно слабеют и могут умереть в ближайшее время. Мы настолько поглощены своим делом, что забываем вовремя пообедать.

В этом плане нас выручают волонтеры. Ближе к вечеру они подвозят в наш шатер термосы с горячей едой.

Я, Христов и академик Карский обедаем и обсуждаем результаты дня. Кажется, нам есть чем похвалиться. Ведь именно сегодня в палаточном городке впервые никто не умер. Кроме того, еще человек десять пошли на поправку. Безусловно, это успех, который хотелось бы закрепить.

— От Джулии какие-нибудь новости поступали? — за чаем меняет тему Аркадий Федорович.

— Абсолютно ничего, — отвечаю я.

— Почти целые сутки прошли. Что-то уже могло бы и проясниться за это время, — говорит мой наставник.

Ни я, и Йордан не рассказывали ему о новостном сюжете, который видели утром. Нам не хочется, чтобы пожилой человек лишний раз волновался, принимая близко к сердцу то, что не имеет пока однозначной трактовки.

— Джулия — женщина пробивная, — напоминает Христов. — Не удивлюсь, если у нее состоялась аудиенция с командиром этих военных, и она… — Он вдруг замолкает.

В шатре появляется запыхавшийся Агизур в сопровождении одного из волонтеров. В глазах парнишки стоит нескрываемый ужас. Никто из нас еще не знает, что он сейчас расскажет. Однако у меня появляются весьма недобрые предчувствия на этот счет.

— Где твои соплеменники и Джулия? — спрашиваю я через переводчика, в роли которого выступает волонтер.

— Приключилась страшная беда, — спешит юноша поделиться с нами пережитым.

— Рассказывай!

— Вчера мы ехали на восток, пока нас не остановили военные, — начинает свое повествование Агизур. — Джулия показала им свои документы и хотела что-то спросить. Но они не стали ее даже слушать. Солдаты наставили на машину автоматы, открыли дверцу, вытащили Джулию и куда-то поволокли. Я хотел заступиться. Но один солдат пригрозил мне оружием. Наверное, он выстрелил бы в меня, если бы не его дружок. Тот сказал: «Не трать патроны. Они тебе еще в Эль-Башаре пригодятся».

— Что? Вот так и сказал? — ошеломленно переспрашиваю я.

Мои коллеги ошеломлены не меньше меня.

— Да, так и сказал, — подтвердил парень. — После этого они отошли от джипа на приличное расстояние. Я не мог понять, что солдаты собираются с нами делать, пока в руках у одного из их товарищей не появился гранатомет. Тогда я пожалел, что не умею водить машину. Иначе не удержался бы и дал бы задний ход. Может, и вырвались бы тогда. Хотя это вряд ли. Мы все равно не смогли бы удрать.

— Но ты ведь как-то сумел спастись, — резонно замечает Йордан.

— Я спасся чудом, — уверяет юноша. — За несколько мгновений до выстрела гранатометчика я смог выпрыгнуть из внедорожника. За машиной военных не было, свет фар туда почти не попадал. Я упал на землю, кувыркнулся, нырнул в темноту и спрятался за камнями. И тут сразу взрыв! Джип подбросило, и он немедленно загорелся. Я смотрел, сжимал кулаки от злости и еле сдерживал себя от крика. Джип сгорел очень быстро. Военные не спешили уезжать.

— А как же твои соплеменники, сопровождавшие мисс Джулию? — вклинился академик. — Они же поехали с вами. У них было оружие?

— Не было у них оружия. Когда мы уезжали из Эль-Башара, мисс Раст сказала им, что это лишнее. Мол, с оружием в руках мы обязательно вызовем подозрения военных. Поэтому мои соплеменники не взяли с собой даже ножей, хотя и собирались прихватить хорошие охотничьи ружья. Если бы они сделали это, то гранатометчика точно подстрелили бы, — говорит Агизур и смотрит куда-то вдаль, будто и в самом деле видит альтернативный вариант развязки трагической встречи с военными.

Мы несколько обескуражены тем фактом, что мисс Раст настояла на поездке без оружия, но парнишке на этот счет, разумеется, ничего не говорим. Аркадий Федорович советует ему не терзать себя попытками представить себе другие варианты развития событий той ночи.

— Что случилось, то уже не исправить, — говорит академик. — Ты лучше расскажи, что дальше было.

— Я затаился за камнями, почти не шевелился. Боялся, что военные услышат или заметят меня. Когда джип догорел, два или три солдата подошли поближе, хотели осмотреть его дымящиеся остатки. Тогда я даже дышать не осмеливался. Мне казалось, что они вот-вот увидят меня. Но солдаты только прошлись вокруг сгоревшей машины, а в сторону моего нечаянного убежища даже не смотрели. И вот, когда они возвращались к своим остальным, один из них кое-что сказал. — Агизур сделал паузу, то ли подбирая нужные слова, то ли дразня наше беспокойное любопытство.

— Ну и что сказал тот солдат? Не томи, парень, рассказывай, — не выдерживаю я и поторапливаю его.

— Сперва его товарищ заявил: «Джип сгорел, как свечка». А тот в ответ ему говорит: «Скоро весь Эль-Башар сгорит, как свечка! Вместе со всеми больными. Он должен быть уничтожен как очаг заразы, ниспосланной Всевышним в наказание за грехи отступников!»

Такая вот новость на какое-то время вгоняет нас в ступор. Мы сидим и молчим. Каждый что-то думает, пытаясь прийти в себя.

Наконец я обращаюсь к волонтеру и уточняю, правильно ли он перевел последнюю часть рассказа юного бербера. Тот, ничуть не колеблясь, уверяет, что постарался передать все максимально близко к оригиналу. У нас нет причин ему не верить.

Да и мальчишка, по всей видимости, ничего не выдумывает. Я смотрю на него и лишний раз убеждаюсь в этом. Он на самом деле взволнован и сильно испуган, хотя и прилагает немало усилий для того, чтобы скрыть это от нас.

Мы просим волонтера накормить Агизура, дать ему отдохнуть, остаемся втроем и задумчиво переглядываемся.

— Что делать-то будем? — прерываю я молчание.

— Хороший вопрос, — понуро говорит Карский. — Вариантов у нас немного. Но не думаю, что нам нужно идти навстречу колонне военной техники. Ни с хлебом-солью, ни для того, чтобы преградить своими телами путь в оазис. То и другое, как вы наверняка понимаете, бессмысленно.

Если эти вояки идут сюда выполнять приказ, то любое препятствие на своем пути они попросту уничтожат, а затем возьмутся за главное.

— Но мы ведь знаем, что всем жителям оазиса грозит гибель. Нельзя просто сидеть и бездействовать, — не совсем соглашаюсь с ним я.

— Да, это было бы неправильно, — поддерживает меня Йордан.

— Полностью бездействовать мы, безусловно, не будем, — говорит нам академик. — Этого я и сам не приемлю. Ты, Артем, мой ученик, хорошо меня знаешь. Однако я считаю, что нам нельзя выходить за пределы своей компетенции. Мы врачи, а не участники здешней гражданской войны. Нам не пристало принимать в ней чью-то сторону. Мы должны спасать людей от страшной болезни.

— Так что же получается, Аркадий Федорович? — Я не выдерживаю тона моего наставника и немного завожусь. — Вы предлагаете продолжать спасать одних в то самое время, когда другим будет угрожать смертельная опасность?! Всем, кто находится в оазисе! Не важно, в какой его части! Как в палаточном городке, так и вне его. Из слов этого парнишки следует одно: на Эль-Башар движутся не просто военные, а каратели! Судя по всему, они не намерены разбираться в ситуации и вникать в детали. Им приказано зачистить территорию. Вы осознаете смысл этого слова?

Карский одаривает меня пронзительным испытывающим взглядом. Он часто делал так еще в те времена, когда я был его студентом и аспирантом.

— Ой, Артем, порой мне кажется, что ты совсем не меняешься, — говорит Аркадий Федорович. — Ты можешь хотя бы выслушать меня до конца? Я ведь не все еще сказал, а ты меня уже прерываешь.

— Извините, — несколько смущенно говорю. — Просто от всего этого кошмара у меня начинают сдавать нервы.

— Побереги их, — спокойным тоном советует академик. — Ты нужен больным, как и все мы. Пусть нам удастся продлить жизни многих из них всего на несколько часов, но делать это все равно необходимо. Невзирая ни на карателей, ни даже на марсиан, если бы те вдруг здесь объявились. Естественно, все то, что нам рассказал Агизур, мы должны сообщить здешним властям. Худо-бедно, но администрация в Эль-Башаре продолжает существовать. Пусть не в полном составе — кто-то умер, кто-то убежал. Здесь нет достаточного количества силовиков. Но даже в этом хаосе остаются люди, которые выполняют свои обязанности до конца. То же горячее питание, душ и вполне сносный ночлег с крышей над головой для нас с вами — это заслуга не только мисс Раст, но и представителей здешних властей. Сообщим им об угрозе, и пусть думают, какие меры можно принять.

В резонности его слов трудно усомниться. Мы сообщаем властям Эль-Башара о всех подробностях ночной трагедии, предупреждаем о подходе карателей.

После этого мы продолжаем делать то, что является нашим призванием, — помогаем больным людям. Делаем новые прививки. Следим за самочувствием наших давних пациентов.

Кахина, мать Агизура, практически выздоровела. Наконец-то мы можем разрешить им встречу. Они не скрывают своих чувств. Им есть что сказать друг другу. Мы хотим оставить их наедине, чтобы они смогли поговорить без помех. Однако парнишка просит нас не уходить.

Я говорю ему, что у нас много дел, надо идти к больным. Тогда он просит остаться только меня и волонтера, который выступает в роли переводчика. Коллеги понимающе кивают и дают знать, что не возражают.

Юноша рассказывает матери обо всем том, что ему пришлось пережить после смерти отца. Он с нескрываемым восторгом произносит наши имена. Видно, что парень проникся к нам небывалым уважением. Мне немного неловко это слышать.

А он тем временем озвучивает идею бегства из Эль-Башара. Агизур твердо уверен в том, что через несколько часов оазис будет подвергнут атаке военных. Он предлагает нам — всем врачам — собраться и вместе покинуть его пределы.

Я не успеваю отреагировать на это. Парень упреждает все вопросы, готовые последовать с моей стороны, просит не беспокоиться о том, куда отправляться и где жить. Он туманно намекает на влиятельность своего рода.

— Есть хорошие люди, которые обязательно помогут нам, — заключает Агизур и ожидает моей реакции.

Мне понятно его вполне естественное стремление спасти свою семью. Но в том, что паренек пытается вытащить из Эль-Башара и нас, я усматриваю лишь юношеский максимализм и желание непременно отплатить за нашу помощь.

Я не хочу его обидеть, поэтому говорю, что без обсуждения вопроса с коллегами однозначно ответить не могу. Вместе с тем мне уже сейчас очевидно, как именно они, особенно Карский, отреагируют на это предложение.

17

Проходят еще одни сутки. Мы по-прежнему трудимся в палаточном лагере. Карскому удается понемногу восстанавливать запас вакцины. Я помогаю ему в этом, насколько могу. Йордан почти безвылазно находится среди пациентов.

Предложение Агизура, как я и догадывался, коллеги дружно отмели. Вестей от Джулии никаких. Военные в районе Эль-Башара так и не появляются, хотя, по всем прикидкам, они давно должны были прибыть сюда.

У нас возникает робкая надежда на то, что вторжение не состоится. Нам некогда следить за новостями. Поэтому мы можем лишь предполагать, что командование срочно перебросило этих военных в какой-нибудь другой район страны, охваченной гражданской войной.

Да и вообще мало ли что могло произойти за это время. Колонну вполне могли разгромить фундаменталисты или еще кто-то. Ведь при таком развитии событий здешний конфликт стремительно превращается в войну всех против всех.

Ближе к вечеру выясняется, что мы заблуждались. С колонной военной техники ничего не произошло. Никуда ее не перебросили, и никто на нее не нападал. По крайней мере, об этом свидетельствует появление солдат в десяти милях на восток от оазиса.

Весть о том, что к Эль-Башару приближаются войска, верные новому правительству, разлетается по оазису мгновенно. Танки, бронетранспортеры, грузовики с солдатами — все в точности так, как несколькими днями ранее сообщали своим собратьям берберы.

Власти пытаются собрать остатки полиции для организации хоть какой-то обороны. Одновременно они призывают жителей оазиса и беженцев сохранять спокойствие и не создавать панических настроений.

Это заявление оказывает неоднозначное воздействие на людей. Одни действительно надеются, что все может обойтись. Другие спешат собрать свои вещи и срочно выехать отсюда. Третьи же требуют вооружить добровольцев, чтобы в случае чего оказать сопротивление карателям.

Слово «каратели» просто витает в воздухе. Но власти не спешат вооружать людей. Ведь неизвестно, против кого это оружие может быть впоследствии повернуто. Вдобавок здешние управленцы до конца не верят в то, что военные прибыли сюда именно с карательной миссией.

Но это их заблуждение моментально разбивается вдрызг. Военные без всякого предупреждения расстреливают гражданский автомобиль, замеченный на окраине оазиса. Люди пытались покинуть Эль-Башар, выехали на объездную дорогу и тут же оказались мишенью для солдат.

После этого инцидента скорость передвижения военной техники серьезно увеличивается. Колонна стремительно приближается к оазису. Никто из армейских чинов явно не собирается вести переговоры с кем бы то ни было. Несколько полицейских автомобилей, выехавших на окраину, обстреливаются из танка. Каратели беспрепятственно вступают в оазис.

Об этом нам рассказывает один из волонтеров. Он не побоялся забраться на вышку возле лагеря и лично наблюдал за происходящим через мощный бинокль.

Мы готовимся к самому худшему. Ведь один БТР и два грузовика с солдатами направляются в сторону палаточного городка. Техника останавливается в нескольких метрах от ограждения. Орудие на башне бронетранспортера наводится на ворота.

Из крытых грузовиков один за другим быстро выпрыгивают солдаты, вооруженные автоматами. Звучат команды офицеров, и бойцы распределяются так, чтобы полностью оцепить периметр городка.

Нам остается лишь в ужасе наблюдать за тем, насколько слаженно они это делают. Бросаться под дула автоматов бессмысленно. Мы остаемся возле ворот и ждем, что будет дальше.

«Если они не начали стрелять сразу, то и сейчас вряд ли откроют огонь. Наверняка хотят что- то сказать», — предполагаю я и через минуту понимаю, что не ошибся.

В сопровождении двух бойцов к воротам подходит офицер. Он держится весьма вальяжно, явно считает себя без пяти минут победителем, думает, что держит ситуацию под контролем. Этот субъект твердо уверен в том, что одного его кивка будет достаточно для того, чтобы уничтожить здесь все живое.

Убедившись, что ворота не заперты, а даже приоткрыты, он останавливается. Его глумливый взгляд скользит по каждому из нас. Расстояние между нами не такое уж и большое. Я вижу, как на мгновение расширяются его зрачки, когда он смотрит на Аркадия Федоровича. У этого офицера наверняка есть ориентировка с фотографией Карского.

Молчание, повисшее где-то на полминуты, обрывается.

— Мы знаем, что у вас имеется запас вакцины против вируса Эбола и передвижная лаборатория, где ее можно производить, — громко говорит офицер по-английски, замолкает и ожидает от нас ответной реакции.

— Что вы хотите услышать в ответ? — спрашивает на это Карский.

— Вы прекрасно понимаете, что я хочу от вас услышать, — с едва скрываемым раздражением заявляет военный. — Вы должны немедленно передать нам запасы вакцины и лабораторию со всем оборудованием и образцами. Надеюсь, вы понимаете, о чем я?

— Понимаем, — отвечает академик. — Но смею вас огорчить. Запасы вакцины на исходе, а произвести новую в походных условиях не представляется возможным.

Эти слова Аркадия Федоровича явно обескураживают офицера. Он даже не находит сразу, что сказать. Под прикрытием охраны этот фрукт становится к нам вполоборота и связывается с кем-то по рации.

— По всей видимости, пешка, которая не до конца осведомлена, что к чему, — шепчу я коллегам.

— Советуется с шефом, — поддерживает меня мой наставник.

— С Михаилом Ивановичем, — демонстрирует Йордан свое знание фильма «Бриллиантовая рука», чем вызывает наши невольные улыбки.

Я представляю, как наши расплывшиеся физиономии выглядят со стороны, и едва сдерживаю смех. Этих улыбок не понимают не только военные, но и волонтеры, да и Агизур, только что прибившийся к нам.

— Помирать, так с музыкой? — замечает офицер, завершив переговоры по рации. — Сейчас я отдам команду, и вас всех уложат за пять секунд. А потом мы войдем в ваш лагерь и сами заберем то, с чем вы не хотите расстаться добровольно. Какой смысл упорствовать? Сдайте нам запасы вакцины и свою мобильную лабораторию.

В это самое время бойцы, стоящие по периметру палаточного городка, вскидывают автоматы. Причем делают это не одновременно, а как-то волнообразно, сначала крайние от ворот, затем все остальные. Наверняка командир, обращаясь к нам, незаметно подал им какой-то условный знак, оговоренный заранее.

Это лишний раз доказывает, что в их операции все спланировано до мелочей. Да и тот факт, что они так быстро прибыли к нам, тоже наводит меня на определенные мысли.

Скорее всего, военные заранее выяснили, где именно расположен палаточный городок и как сюда можно добраться. Без проведения разведки знать этого они никак не могли. А коли так, то возможны как минимум два варианта действий для получения ими такой информации.

Во-первых, сюда действительно могли быть присланы разведчики, а сама колонна находилась вне пределов видимости жителей оазиса. Это объясняет, почему прибытие военных произошло, вопреки нашим расчетам, с таким вот опозданием. Во-вторых, нельзя исключать, что сведения о размещении палаточного лагеря им передал кто- то из местных жителей или беженцев. Это могло быть сделано как злонамеренно, так и по принуждению, под дулами автоматов.

Такие вот мысли в моей голове проносятся практически мгновенно. Я даже удивляюсь сам себе, что в столь сложной ситуации пытаюсь размышлять о чем-то другом, кроме автоматов, наставленных на нас.

— Запасов вакцины действительно очень мало, — продолжает вполне серьезно объяснять Аркадий Федорович, хотя мы с Йорданом точно знаем, что он блефует. — Их хватит на восемь-десять прививок. Да и то по самым оптимистическим прикидкам. Лаборатории у нас как таковой нет. Большая часть оборудования погибла при аварийной посадке самолета, на котором сюда добиралась миссия, возглавляемая мной. Вы наверняка знаете об этой катастрофе. Если мы и пытаемся здесь что-то сделать, то только на свой страх и риск. Ведь мы имеем дело с вирусами. Думаю, вам не нужно объяснять, что это значит. Но, несмотря на все проблемы, связанные со смертельно опасными микроорганизмами, нам никак нельзя бездействовать. Мы давали клятву Гиппократа и готовы следовать ей до конца. Именно по этой причине мы до сих пор находимся в Эль-Башаре и не пытались его покинуть даже тогда, когда стало известно о приближении вашей колонны.

Академик говорит очень убедительно. Я замечаю, как в глазах офицера мелькает тень сомнения в собственной правоте.

«Неужели они отступятся?» — мысленно спрашиваю я самого себя в шаткой надежде на то, что все исчерпается лишь этими переговорами.

Однако офицер оскаливается в снисходительной ухмылке и выдает:

— Оставьте свои сказки для доверчивых простачков. У нас есть точная информации насчет вакцины и лаборатории. Она нисколько не совпадает с тем, что вы сейчас пытаетесь вбить нам в головы.

Офицер снова берет рацию и на этот раз демонстративно громко вызывает по ней кого-то из своих подчиненных.

Когда ему отвечают, он, опять-таки во всеуслышание, отдает приказ:

— Отправляйте ко мне огнеметчиков!

Мы это слышим и понимаем, что угроза лагерю обретает все более и более реальные очертания. Вероятность того, что это лишь ответный блеф военных, крайне мала. Если эти ребята в форме военных на самом деле знакомы с условием хранения вакцины, то понимают, что в огнеупорных боксах она запросто уцелеет даже после очень сильного пожара.

Вскоре возле ворот появляются несколько солдат с огнеметами.

— Отдавайте то, что нам нужно, и мы сохраним вам жизнь! — кричит в нашу сторону командир.

— То есть за десять доз вакцины вы оставите наш лагерь в покое? — Карский не отступает от своей линии в разговоре.

— Не за десять доз. Кроме того, речь идет только о медицинском персонале, — звучит в ответ.

— А как же больные?

— На все воля Всевышнего, милостивого и милосердного, — говорит офицер и снова ухмыляется.

Бойцы прямо через зазоры в ограждении направили огнеметы на палатки, ближайшие от ворот. Они явно ждут приказа, чтобы пустить огненные струи. Мы напряжены, хотя и стараемся не подавать вида. Никто из нас не верит, что в случае передачи вакцины и лаборатории военные оставят в покое и нас, и больных.

В этот миг неожиданно срабатывает рация, которую офицер забыл отключить.

— Из штаба поступил приказ начать зачистку немедленно! Повторяю, из штаба поступил приказ начать зачистку немедленно! Как поняли меня? Как поняли меня? — доносится чей-то голос, громкий ровно настолько, чтобы каждый из нас мог разобрать смысл всех произнесенных слов.

Офицер берет рацию, отворачивается от нас, как и в первый раз, и что-то отвечает.

Нам становится понятным, что уничтожения палаточного городка вместе со всеми, кто в нем находится, не избежать. Неужели конец?

Мы, как врачам и положено, делали все возможное, чтобы вылечить людей от страшного вируса и заболеваний, которые сопутствовали эпидемии. Мы не оставили своих пациентов даже тогда, когда ситуация казалась совершенно безнадежной. Мы каждый день рисковали подхватить эту чертову заразу. Так неужели теперь станем бояться огня и свинца карателей, прибывших из Хардуза? Да ни за что!

Вот только людей жалко. Многие из них едва успели обрести надежду на то, что все у них будет хорошо. Взять хотя бы того же Агизура.

Я невольно поворачиваюсь к нему и замечаю, что он ничуть не расстроен. Бедный парень. Он до конца не понимает, что сейчас со всеми нами произойдет.

Хотя… Куда это он смотрит? В сторону пустыни. Что Агизур там увидел?

Я гляжу в том же направлении. Вдалеке видно желтое, едва различимое облачко. Я пожимаю плечами. Агизур кивает мне с подбадривающей улыбкой, в которой читается одно: «Еще не все потеряно!»

18

Погода меняется в считаные минуты. Поднимается сильный шквальный ветер. Мы едва стоим на ногах, изумленные происходящим. Первая мысль — разбегаться. Однако близость вооруженных людей сдерживает нас от поспешных действий.

Тем временем часть неба резко темнеет. Я отчетливо вижу, как на нас надвигается огромное пыльное облако. Оно напоминает высокую морскую волну, готовую накрыть побережье. Вот только его-то как раз здесь и нет. Есть оазис Эль-Башар, палаточный городок, мы и наши пациенты, окруженные военными.

Люди в форме обескуражены не меньше нашего. Командир тщетно пытается оглянуться, будто это может что-то изменить. Более трех-четырех секунд продержать лицо под ветром невозможно, так как поток воздуха не позволяет нормально дышать. Солдаты растерянно переглядываются и недовольно бурчат. Ни рядовые, ни этот офицер явно не готовы к такому повороту событий.

Командир пытается связаться с кем-то по рации, однако без всякого результата. Боец с огнеметом понимает, что ситуация резко изменилась, и о чем-то спрашивает старшего. По обрывкам фраз я догадываюсь, что солдата заботит опасность утраты контроля над пламенем.

Он прав. В случае поджога лагеря огонь под воздействием ветра запросто способен переброситься на военных и их технику.

Но командир не может сказать ничего внятного. Поэтому солдат пока просто стоит и закрывает лицо ладонями.

В новых порывах ветра выразительно ощущается присутствие частиц песка. Проходит еще несколько секунд, и пыльное облако полностью накрывает палаточный городок. Видимость нулевая. Да и держать глаза открытыми не получается, так как в них мгновенно попадает песок. Приходиться заслонять их руками. То же касается и органов дыхания.

Шквалы ветра продолжают сыпать песком. В этих условиях оставаться на месте было бы верхом беспечности. Мы отбегаем в глубь палаточного городка.

Солдаты начинают стрелять, однако не прицельно, а беспорядочно, куда ни попадя. Слышатся крики военных. Несмотря ни на что, командир все-таки пытается выполнить приказ, полученный свыше.

Из палаток, стоящих рядом с воротами и ограждением, слышатся стоны. наших пациентов, только что получивших пулевые ранения. Нам хотелось бы держаться вместе, но это желание оказывается нереальным. Спасаясь от шальных пуль, опускаемся на землю и по прошествии небольшого времени теряем друг друга. Переговариваться с учетом ситуации очень трудно. Держаться же все время за руки тоже оказывается невозможным. И вот так постепенно мы расползаемся в разные стороны.

Лихорадочная стрельба продолжается еще несколько минут. Песчаная буря не прекращается, а нарастает, свирепствует все с большей силой.

Я слышу, как трещат ворота. Через несколько мгновений раздается глухой удар, сопровождающийся испуганными криками. Я догадываюсь, что ворота сорвало ветром и унесло куда-то в сторону. По всей вероятности, несколько военных пострадали от этого.

Я едва различаю голос офицера, но вполне понимаю, что он даже и не пытается организовать спешную эвакуацию своих подчиненных. Наоборот, этот негодяй заставляет бойцов продолжать обстрел палаточного городка. Кто-то из них не подчиняется. Но находится и достаточное количество таких мерзавцев, которые продолжают стрельбу даже в условиях нулевой видимости.

— Не дайте им уйти! — доносится до меня вопль офицера, обезумевшего от всего происходящего.

Я не знаю, связался ли он с начальством еще раз или же продолжает воплощать в жизнь приказ, полученный до начала песчаной бури.

Проходит минут двадцать, а то и все полчаса с момента появления пыльного облака в районе оазиса. Я пытаюсь выудить из своей памяти какие-то сведения о песчаных бурях. Они бывают короткие, длящиеся порядка двадцати минут. Но случаются и долговременные. Такие могут длиться несколько дней, даже недель.