Найти «Сатану» Корецкий Данил
— Да так… Скоро окончу учебу, и начнется новая жизнь… Как все сложится?
— Хорошо сложится! Даже не сомневайся! — уверенно сказала девушка, хотя то, что происходило внизу, у входа, способно было начисто перечеркнуть ее обещание.
— Готовить надо такие вопросы, Иван Иванович, — вроде без укора отвечал на обычный вопрос «Как дела?» швейцар, хотя укор в его голосе все же присутствовал. — Я ж как солдат — мне сказали, я сделал! А он без предупреждения корочки показывает! Откуда я знаю, что это за в/ч 85306? И что курсантов привлекаете, я тоже не знал…
— Подожди, подожди, Федотыч, — стоящий перед ним строгий мужчина в шляпе и темных каплевидных очках развел руками.
Несмотря на летнюю одежду, вид он имел официальный: может, оттого, что и белая рубашка, и синие брюки были тщательно выглажены, а скорее — официальность просто давно въелась в крупные черты его решительного лица.
— Что ты несешь?! Я у тебя просто спросил как дела, а ты мне какие-то сказки рассказываешь…
— Так я же объясняю: парень какой-то, курсант, говорит, вы ему столик заказывали наверху, у окна.
— Что, по имени назвал?
— Нет, просто сказал: «куратор».
— Как он выглядит?
— Высокий, крепкий, на военного похож. И девчонка с ним хорошенькая — рыжая, талия узкая, ноги голые вот досюда… — ребром ладони Федотыч показал докуда именно — получилось чуть ниже его ширинки.
— Я после института обратно в Сызрань не вернусь! — продолжала Женя. — В Москве останусь, тут архитекторы тоже нужны. Ну и что, что пока в общаге, — перетерплю. Я всего добьюсь, чего захочу! Как вон та девчушка упорная — смотри, как шарик выковыривает! Силенок не хватает, а не отступает!
— У нас рядом был аэродром, — сказал Балаганский, исподволь любуясь Женей. — И пацаны болтали: когда самолет садится, от трения колёс бетонка нагревается, пыль-грязь плавятся, а потом стекленеют шариками.
— И ты верил? — мило улыбнулась девушка.
И улыбалась она тоже мило.
— Пока отец не взял меня с собой, верил.
— Слушай, а почему ты не пошёл в лётное, как папа?
— В военкомате была разнарядка только в ракетное. Хотя мы с отцом все равно в одном роде войск оказались.
— А он на истребителе летает?
— Нет, на обычном Ан-24.
— А, знаю… Такой маленький, неказистый. На Ту-104 престижней! Слушай, а как так: ты ракетчик, он летчик, а вы в одних войсках?
Георгий усмехнулся с чувством скрываемого превосходства. В РВСН была своя авиация, а отец пилотировал самолет главнокомандующего. Про «неказистость» Ан-24 Георгий бате тоже говорил, но тот только многозначительно прищурился и ответил: это не простой Ан, он хитрый… Как сын ни расспрашивал, в чем состоит хитрость, Балаганский-старший так и не ответил. Но Жене, конечно, всего знать не надо: это служебные сведения, возможно, даже секретные. Тех вопросов, которые она задала, вполне достаточно, чтобы он сообщил о них рапортом в особый отдел академии, потому что, если верить многочисленным инструктажам капитана Ивлева, она может выполнять задание иностранной разведки! Конечно, семнадцатилетняя девчонка в короткой юбке не похожа на шпиона, но Ивлев особо упирал на то, что шпион никогда не похож сам на себя: им может быть добродушный улыбчивый дядя, добрая старушка, слепой музыкант в подземном переходе… Но писать рапорт на Женьку он, конечно, не будет. Вместо этого он протянул руку и слегка щелкнул ее по носу:
— Много ты знаешь, что престижней! Доедай лучше свое мороженое!
По залу неспешно прошелся мужчина в шляпе, импортных темных очках и модной одежде. Он небрежно взглянул на Георгия и скрылся где-то в подсобных помещениях. Но курсант почему-то обратил на него внимание и даже посмотрел ему вслед.
Брюнетка и блондинка расплатились и ушли. Георгий проводил их взглядом, отметив плавность походки девушки с конским хвостом, но тут же спохватился и отвел взгляд, чтобы не обижать Женьку.
Мультик закончился, его сменил выпуск новостей.
— Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета товарищ Леонид Ильич Брежнев и Президент Соединенных Штатов Америки Джимми Картер подписали в Вене Протокол об ограничении стратегических вооружений, — торжественно сообщил диктор.
На экране лидеры двух стран, в окружении свиты, подписывали каждый листок со своим текстом, потом референты поменяли листки и они снова подписали. Рукопожания, аплодисменты, вспышки блицев…
— Полное претворение в жизнь подписанных в Вене документов открывает новые возможности для того, чтобы прекратить наращивание арсеналов ракетно-ядерного оружия, обеспечить их действенное количественное и качественное ограничение. Решение этой задачи явилось бы новым этапом сдерживания гонки ядерных вооружений и открывало бы дорогу к существенному сокращению вооружений и к реализации высшей цели: полному прекращению производства и ликвидации запасов ядерного оружия. Это еще один шаг на пути к окончанию «холодной войны», — радовался диктор.
Он говорил что-то еще про мир, дружбу, разоружение, сокращение огромных ядерных арсеналов, которые могут сотни раз уничтожить весь земной шар, но никого из присутствующих это особенно не заинтересовало. И если Георгий снова наморщил лоб, то не потому, что озаботился сообщением, а оттого, что Женя заказала кофе, да и он присоединился к ней для приличия, а теперь прикидывал, на сколько может вытянуть здесь кофе и не пробьет ли оно в его бюджете дыру, как американский «Атлас» в слабо заглубленном КП.
Услышанное почему-то насторожило только Женю.
— Слушай, Жора, а на тебе это не отразится? — Рыжая голова кивнула в сторону экрана. — Может, у тебя и работы теперь не будет?
— Странная мысль, — искренне удивился Георгий. — У молодого лейтенанта работа будет всегда! Это лишних полковников и генералов на пенсию поотправляют! А кто вместо меня будет сидеть под землей на боевом дежурстве?
— А жена твоя тоже под землей будет? — невольно вырвалось у девушки.
— Почему под землей? В городке, в квартире будет ждать меня со смены!
У Жени почему-то испортилось настроение. А у Георгия улучшилось: счет оказался около семи рублей, он оставил мелочь «на чай» и мог, не дожидаясь стипендии, отдать долг Веселову. Так что можно было считать, что свидание удалось на славу!
Следующая неделя прошла под знаком подписания Договора ОСВ-2. Об этом событии писали газеты, говорили по радио, показывали телепередачи…
— Символические часы Судного дня являются проектом американского журнала ученых-атомщиков, запущенным в 1947 году создателями первой атомной бомбы, — торжественно говорил строгий диктор. — Эти часы, показывающие без нескольких минут полночь, наглядно демонстрируют уровень напряженности в мире и развитие ядерного вооружения. Полночь символизирует момент ядерного катаклизма. Решение о переводе стрелок принимает совет директоров журнала при помощи внешних экспертов, среди которых, в частности, восемнадцать лауреатов Нобелевской премии. В 1947 году стрелки установили в положении без семи минут полночь…
На экране появился большой циферблат, стрелки на котором почти сошлись.
— Ближе всего к полуночи эти часы стояли в 1953 году, когда СССР и США испытали термоядерные бомбы: они показывали двадцать три пятьдесят восемь, — скорбно сказал диктор. Но тут же его голос снова окреп. — Политическая обстановка в мире меняла положение стрелок, после подписания Договора ОСВ-2 они были сдвинуты на две минуты назад и сейчас показывают двадцать три пятьдесят три! Будем надеяться, что дальнейшее развитие процесса разоружения отодвинет час Судного дня в неопределенную даль!
На другом канале симпатичная дикторша в строгой кофточке радостно сообщала:
— Советский народ, единодушно поддерживая политику мира, проводимую нашей партией и Советским государством, положительно оценивает достигнутые в ходе венской встречи результаты. Успехи этой политики придают советским людям новые силы и энергию в осуществлении великих задач коммунистического строительства…
На кондитерской фабрике «Красный Октябрь» и на швейной фабрике «Большевичка» состоялись собрания трудовых коллективов, которые показали даже в информационной программе «Время». И шоколадницы, и швеи радовались очередному шагу по пути разрядки и благодарили за него партию и правительство.
А совещание, которое прошло в Министерстве обороны по этому же вопросу, широко не рекламировалось и в новостях не показывалось. Да и атмосфера среди полковников и генералов царила вовсе не такая веселая, как среди работниц «Красного Октября» и «Большевички». Потому что веселиться нечему: сокращению подлежали целые дивизии, перспективные разработки «изделий» сворачивались, снимались с боевого дежурства Боевые железнодорожные ракетные комплексы… А значит, сокращался личный состав, срезались «потолки» званий, ожидающий присвоения генеральского звания полковник так и оставался полковником, да еще на пенсии. И среди генералов ожидался «звездопад», так что радости на лицах участников совещания не было.
Несмотря на то, что министр обороны выступил с успокаивающей речью, дескать, «резать по-живому не будем, в первую очередь сократим неукомплектованные должности, всем дадим дослужить до пенсии…», генералы и полковники знали цену этим обещаниям…
После общего собрания министр провел несколько кулуарных встреч и, наконец, остался наедине со своим заместителем, главнокомандующим РВСН Толстуновым.
— Дело плохо? — спросил генерал-полковник.
Министр умудренно пожал плечами.
— Это политика. Могло быть и хуже!
— Да понимаю, я… Людей жалко.
— Брось, Виктор Дмитриевич! — Министр махнул сухонькой ладошкой. — На нашем уровне мы работаем с кадрами, а не людьми. Никто у них генеральских пенсий не отнимет, да и льготы останутся… Устал я! Еще вопросы есть?
— С «Периметром» что будем делать? — глядя в сторону, спросил главком. — Только развернули систему, такой козырь получили, и все под нож?!
— Не спеши, Виктор Дмитриевич! Работа эта поэтапная, рассчитана на пять-семь лет. Притчу про Ходжу Насреддина помнишь? «За десять лет или я умру, или ишак, или шах». Так и здесь. Ликвидацию «Периметра» оттянем, поставим в план на поздний срок… А там — мало ли как все обернется. Может, вопрос сам собой рассосется, или ситуация изменится, или вообще этот договор расторгнут! Так что не дрейфь, мы еще повоюем. В крайнем случае, момент подойдет — к Самому пойдем, придумаем что-нибудь… Не у одного тебя душа за державу болит!
Глава 2
Вербовка
Москва. Академия РВСН
Помещение гулко звенело ложками и приглушенными разговорами. Пахло здесь обычным советским общепитом: подгоревшей кашей, не отмывающимся до конца посудным жиром, едкими дезинфекционными средствами. Только военная форма курсантов, длинные — на отделение столы да шныряющие по залу дневальные в белых халатах поверх рабочих комбинезонов отличали столовую Академии РВСН от тысяч других точек питания, разбросанных от Саратова и до Камчатки. Как и во всех столовых, процесс приема пищи сопровождался обычной болтовней или обсуждением волнующих народ проблем.
— Говорят, на следующий год набор сократят, — озабоченно бурчал слева Огурцов. — Да и нас на госэкзаменах «резать» будут, чтобы на вольнонаемные должности распределить. Ну, типа инженеров…
— Васька, вечно ты паникуешь! — урезонивал товарища Сизов. — Объявили же в приказе: за счет сокращения вакантных должностей и офицеров, достигших пенсионного возраста… Бобрыкин же под землю не полезет — у него живот в люк не пройдет…
— Ему уже никуда лезть не надо, будет из кабинета руководить!
Балаганский не выспался, да и настроение у него было, мягко говоря, не очень хорошим. Он без аппетита поковырялся в надоевшей перловке, размазал по горбушке белого хлеба «шайбу» масла, посыпал сахаром и, откусив приличный кусок, запил сладким чаем. Сонливость постепенно стала проходить.
— Небось, в увольнительной, домашними пирожками отъедался? — проницательно предположил Мишка Дыгай, сидевший напротив.
— Почему так решил? — рассеянно спросил погружённый в свои мысли Георгий.
Мишка довольно захохотал.
— А я сразу вижу — раз от казенной каши нос воротишь, значит, без пирожков с вишнями да курагой не обошлось!
— Тебе надо было не на ракетчика, а на особиста учиться! — хмыкнул сидящий справа Веселов. — Они всё знают! Точнее, почти всё…
Он потрогал щеку. Она почти зажила, только тонкая розовая полоска осталась.
— Нашелся Шерлок Холмс, — буркнул Балаганский. — Я Женькины пирожки приносил и всех угощал. Так что тут много ума не надо…
— Значит, эту рыжую стройняшку Женькой зовут? — уточнил Дыгай. — А она, вообще, ничего…
— Только пирожки, скорее всего, не она жарила, — сказал Веселов. — Мамаша — сто процентов даю. Я когда со Светкой встречался, она тоже блистала: борщи, голубцы, вареники. А Вера Петровна уехала — и всё закончилось…
— Так что, не удалось ей тебя загарпунить? — веселился Мишка. У него было сегодня хорошее настроение. — Сорвался с крючка?
— Почему «сорвался»? Я и не сидел на твоем крючке… А чего Жорка такой грустный?
— Чего, чего… Ничего! — огрызнулся Балаганский.
На самом деле было очень даже «чего»! Воспоминания о пирожках настроения не улучшили, наоборот… У Женьки была задержка, уже шестой день! А это не борщ и не пирожки… Если считать курсантов престижного военного училища китами, то это самый настоящий гарпун, с которого действительно не соскочишь! Женитьба в планы Георгия не входила. Во всяком случае — до окончания училища. Потом, когда разъедутся по гарнизонам в глухую тайгу, — тогда да, тогда лучше, когда под рукой жена… И пирожки, и борщи, и все остальное… Но это потом, а не на втором курсе.
— Вот у меня один раз вышел случай, — начал опытный Веселов: он был привлекательным «китом» — из интеллигентной московской семьи, с квартирой на Цветном бульваре, поэтому охота на него шла плотная — гарпуны так и свистели вокруг. — Приходит Вера, глаза на мокром месте: мол, залетела… А сзади мамаша стоит и водит головой слева направо, а голова у нее вот такая, как танковая башня, и будто прицеливается стомиллиметровками… — Он нарисовал ладонями квадрат вокруг головы, потом сложил ладони трубочками, приложил к глазам и медленно повернулся направо и налево… — У меня, конечно, душа ушла в пятки…
Балаганский, да и весь курс, знал эту историю наизусть, но сейчас ему было не до чужих приключений и переживаний. Он представил плачущую Женьку с орущим на руках ребенком. «А вдруг сдуру аборт сделает? Говорят, потом может совсем детей не быть…» Теперь Женька предстала в образе одинокой, никому не нужной тетки, укачивающей плюшевого мишку и, опять-таки, льющей горькие слезы… «Или жениться? Какая разница — годом раньше, годом позже… А может, пронесёт ещё?!»
— Ладно, Серега, хватит твоих историй. — Георгий встал. — Что у нас на первой паре? «Баллистика»?
— Да, — погрустнел Веселов. — Я как не подготовлюсь, меня Сухой обязательно вызовет… — И внезапно оживился: — Слушай, Жорик, выручай — подними руку да выступи подольше, потяни время, может, я и проскочу… А я на «противоракетке» тебя прикрою…
— Ладно, «прикрывальщик»…
Они уже заходили в класс материальной части, когда навстречу выскочил высокий, худой и вечно согнутый, как удочка, — то ли из-за роста, то ли из-за непосильного груза ответственности, старший сержант Иващук. И сейчас он был, как всегда, озабочен:
— Веселов, ты замсекретчика, иди, получай спецтетради!
— А Фролов где? — недовольно спросил Сергей.
— Заболел, освобождение у него! А ты, Балаганский, зайди к Бобрыкину…
Вот те на! Зачем он понадобился заместителю начальника по воспитательной работе?
— А что случилось?! — вскинулся Георгий и посмотрел на часы.
До начала занятий оставалось двадцать пять минут.
— Мне начальники не докладывают, — отмахнулся командир группы. — Может, насчет КВН или еще что-то…
— Может, насчет того дела? — засопел сзади Дыгай, явно имея в виду драку с моряками.
— Вспомнил! Когда это было!
В принципе, Георгий был активистом и в вызове к главному воспитателю ничего необычного не видел. Но какая-то нотка тревоги в душе все же появилась. Может, это из-за Женьки? Вдруг она родителям все рассказала, а те накатали «телегу» в политотдел?! Это такой гарпун, с которого точно не соскочишь! Да нет, не может быть, они бы вначале просто по душам поговорили!
Переступив порог кабинета, Георгий оторопел: кроме подполковника Бобрыкина за приставным столом сидел неприметный худощавый капитан с острым лисьим лицом и цепким взглядом. Ко второму курсу практически все курсанты уже знали его под выразительным прозвищем «молчи-молчи» — это был оперативник особого отдела капитан Ивлев.
— Следуйте с товарищем капитаном, курсант! — не ответив на приветствие, сухо сказал главный воспитатель, хотя с бессменным руководителем команды КВН у него были добрые отношения.
«При чём здесь особист? — судорожно пытался собраться с мыслями Балаганский. — Если даже «телега» от родителей, то этим делом замполит должен заниматься». Георгий вновь представил заплаканную Женьку с новорожденным ребёнком на руках. «Да это вообще не вопрос, женюсь — и дело с концом!» — решил он.
Кабинет особиста располагался за службой коменданта училища. «Хитро придумали, — подумал Георгий. — Удобно: сразу здесь и арестовать могут!» Впрочем, арестовывать его точно не за что! Или есть за что?! Ну, подрались с моряками, так те сами начали… Да и последствий никаких — может, пара синяков, и всё…
Холодно-официальный Ивлев неспешно занял своё место за столом. На вид ему было лет двадцать пять, Балаганский подумал, что, сидя в ракетной шахте, он вряд ли в таком возрасте стал бы капитаном. Курсанту особист сесть не предложил — Георгий неловко сутулился посреди кабинета, не зная, куда деть руки и чувствуя себя нашкодившим мальчишкой-переростком. «Молчи-молчи» достал из кармана кителя связку ключей, отомкнул лязгнувший внутренними запорами массивный сейф, который стоял здесь, наверное, ещё со времён Железного Феликса, портрет которого прямо над ним и красовался. Из железного чрева появилась картонная папка красного цвета.
«Моё личное дело», — догадался Балаганский. И хотя он знал, что на каждого курсанта ведется личное дело, а может, и не одно, на душе стало ещё тоскливее. Ивлев потянул завязки, раскрыл папку, пролистнул пару листов, изобразил, что внимательно читает… У него были густые черные волосы, сквозь ровный пробор слева проглядывала белая кожа.
— Догадываетесь, почему вы здесь?
«Наверное, из-за той драки?» — хотел спросить курсант, но тут же вспомнил слова отца: «всезнание» особистов от длинных языков обслуживаемого контингента…
— Никак нет, товарищ капитан! — отчеканил он.
— То есть вы часто делаете то, за что могут вызвать в особый отдел?
Ивлев нахмурился, как будто обнаружил в деле следы явного предательства.
— Нет, конечно! — поспешил откреститься от такого предположения Георгий.
— Значит, редко?
— Ну, не знаю…
— Смелее! Раз в неделю, два раза в месяц или чаще?
Георгий понял, что каждый ответ делает ему хуже, а не лучше, и почувствовал себя мухой, которая все сильнее запутывается в клейкой и липкой паутине.
— Я вообще ничего такого не делаю, — сказал он. — В смысле, такого, что входит в сферу интересов военной контрразведки!
Капитан оторвался от личного дела и с интересом взглянул на курсанта.
— Грамотный! — сказал он, и по тону было непонятно — это хорошо или плохо.
— Значит, понимаете, что драка в общественном месте как раз входит в сферу наших интересов! А вы разве пришли и рассказали об этом чрезвычайном происшествии?
«Знают, все знают!»
Георгий потупился.
— Конечно, ходить в дорогие кафе приятнее, чем рассказывать о нарушении дисциплины… Даже если эти кафе расположены в местах постоянного пребывания иностранцев, где находиться курсанту-ракетчику вообще не рекомендуется… Вы на инструктажах бывали? Расписку давали?
Глаза капитана беспощадно блестели. Балаганский испытал обреченность, с которой запутавшаяся муха ждет приближения хозяина паутины.
— Так это никакие не особенные места, — попытался всё же оправдаться он. — Это обычная улица, обычное кафе-мороженое…
— Вкусное мороженое было?
— Ну, да…
Надо было, конечно, ответить: «Так точно!», но Георгий был окончательно сбит с толку. Впрочем, капитан не обратил внимания на нарушение устава.
— Кстати, а Евгении Агеевой мороженое понравилось?
«Значит, все-таки из-за Женьки… Но почему особый отдел?!»
— Да, конечно… У нас все в порядке, мы сами разберемся.
— А что у вас «в порядке»? — насторожился Ивлев.
Но курсант вновь нашелся:
— Да вот, жениться собираемся… — И на всякий случай добавил: — В перспективе…
— А перспективы у тебя не блестящие! — Особист прочел последний лист личного дела.
— По… Почему?! — с трудом спросил Георгий.
Капитан Ивлев захлопнул папку, пристукнув ладонью по обложке, навалился грудью на стол и впился взглядом в глаза девятнадцатилетнего парня, как хищник перед прыжком.
— Да потому, что ты, курсант особорежимного военного учебного заведения, пришел в зону оперативного прикрытия органов госбезопасности, ввел в заблуждение внештатного сотрудника органов и, прикрываясь несуществующими полномочиями, ссылаясь на офицера-куратора, в обход очереди прошел в кафе! А главное — необоснованно предъявил внештатному сотруднику служебное удостоверение, выдающее твою принадлежность к Академии РВСН!
К такому повороту событий Балаганский оказался совершенно не готов! Раздумья о Женькиной беременности показались теперь просто смешными. Он понял, что влип гораздо серьезнее и женитьбой здесь не отделаешься. Вон, оказывается, сколько он нарушений допустил! Из академии за такое запросто выпрут! А может, и арестуют….
— Вижу — дошло, чем это тебе грозит, — смягчил тон капитан. — Отец у тебя уважаемый офицер, с самим Главкомом летает, но тут и он не поможет! Присаживайся!
Георгий кулем плюхнулся на краешек стула. Утренний чай с маслом подкатил комом к горлу. Такое иногда случалось — при сильном волнении его тошнило.
Ивлев едва заметно улыбнулся.
— Вот так-то лучше! В ногах правды нет!
— А где она есть, правда? — хрипло спросил Балаганский.
— А вот она! — Ивлев снова открыл скрипнувшую дверь сейфа и показал на стопку папок, таких же, как лежащая на столе.
— Меня отчислят? — по-прежнему хрипло спросил Георгий.
Ему уже было все равно. Только как тогда семью с грудным младенцем обеспечивать? Одно дело — офицер-ракетчик: оклад, звание, пайковые, коэффициенты всякие, другое — уволенный по компрматериалам курсант-неудачник…
Ивлев дружески улыбнулся, встал, обошел стол и, облокотившись на крышку, дружески похлопал Георгия по плечу. Он явно подражал героям сериала «Семнадцать мгновений весны»… Только было непонятно — кому: Мюллеру или Штирлицу.
— Ну что ты, Жора! Ты же у нас золотой фонд, гордость академии! К тому же сын кадрового офицера! Ну, наделал ты, конечно, глупостей, но я-то понимаю: не умышленно! Не со зла! Это все легко исправить!
— А как? — Георгий стал оживать.
— Да очень просто! Особым отделам, чтобы иметь правдивую информацию о происходящем, нужны верные, преданные люди, на которых мы можем опираться. Такие парни, как ты…
Балаганский начал кое-что понимать.
Про вербовки курсантов ходили глухие слухи, и хотя говорить об этом было не принято, но, вместе с тем, наличие информаторов являлось одним из аспектов службы в ракетных частях. Поскольку они обеспечивали безопасность ракетно-ядерного щита, то функция их считалась общественно полезной, хотя официально никакой такой функции в армии не существовало.
— Не возражаешь добровольно сотрудничать с органами военной контрразведки? — совсем дружески спросил капитан Ивлев.
— Да, нет… Только… Что я должен буду делать?
— Информировать меня о происходящем в коллективе. О возможных вербовочных подходах представителей иностранных разведок. О готовящихся террористических актах, ну и так далее…
— Об этом я и так бы сообщил.
— Ну, вот видишь. От тебя не требуется ничего противозаконного. Пиши! — Ивлев положил на стол чистый лист бумаги и шариковую ручку. — Я, Балаганский Георгий Петрович…
Выйдя в коридор, Балаганский с облегчением перевел дух и посмотрел на часы. Пятнадцать минут. Всего четверть часа занял разговор с капитаном Ивлевым. И вроде бы ничего не изменилось, только протянулась невидимая связь между ним и могущественным особистом, да появился у него секретный псевдоним Зорький, который он выбрал себе сам.
По дороге в класс ему вдруг пришло в голову, что в группе он такой не единственный. Откуда Ивлев узнал про драку? На месте происшествия их было трое: он сам, Веселов и Дыгай. Значит… А может, ничего и не значит: особой тайны из того случая они не делали, история расползлась по всему курсу… С другой стороны, Ивлев по роду службы знал, что отец летает с командующим, а Дыгаю узнать это было неоткуда. А он узнал…
Друзья ждали его у входа.
— Так ты прикроешь меня от Сухого? — нетерпеливо спросил Серега Веселов.
— Конечно! Мы же договорились!
— А зачем тебя вызывали? — спросил Мишка Дыгай. — Чего хотели?
— Да так, про КВН говорили… Надо команду обновлять…
— Может, меня возьмешь? — оживился Мишка. — Лучше репетировать, чем на самоподготовке сидеть…
— Ты сначала в юморе потренируйся! — ответил Балаганский и твердым шагом прошёл мимо.
Он чувствовал себя уверенно: что ни делается — всё к лучшему. Только надо сходить с отцом посоветоваться…
Смыться из академии на все выходные в пятницу было нереально. Да и в субботу с утра — тоже, надо уважительную причину сочинять. Курсант Балаганский решил без необходимости ничего не придумывать и не мозолить глаза начальству, поэтому до обеда присутствовал на занятиях. Всё равно особо торопиться некуда — к Женьке он решил не идти. Как переживал тогда из-за ее беременности, ночей не спал, сколько всего передумал, а оказывается, она пошутила! Сама рассказала, дура: «Это была проверка, я тебя испытывала!» — и улыбается идиотской улыбкой. А он собрался ей предложение делать!
Была бы умной, сказала бы: «Ой, я так переживала из-за этой задержки! И тебя, бедного напугала…» А она и не скрывает, что на нервах поиграть решила! И — раз — вмиг опротивела рыжая красавица! Никаких чувств, как отрезало! Нет, хватит, это перевернутая страница… Надо позвонить Лиде — третьекурснице мединститута, как-то познакомились на вечере танцев: в академию нарочно студенток приглашают. Симпатичная девушка, умная. Она и телефон оставила, а он так и не позвонил, закрутился с этой рыжей…
После обеда он принял участие в уборке территории: на гражданке это называется субботником, а в армии ПХД — парко-хозяйственный день. Выполнив все свои обязанности курсанта, Георгий только ближе к восемнадцати часам получил увольнительную записку, вышел через КПП и направился к станции метро «Площадь Ногина». Родители жили в служебной квартире на Юго-Западе, и через час он уже звонил у обитой дерматином двери.
Открыла мама. По её красным опухшим глазам Георгий сразу понял — плакала.
— Привет, мам! Что случилось?
— Дядя Яша погиб.
— Как?!
Мария Ивановна обняла сына, на минутку прижавшись лицом к его жесткому отглаженному кителю, под которым учащенно билось сердце. Георгий вспоминал дядю Яшу — друга и однокашника отца по лётному училищу, весельчака, который всегда приносил маленькому Жорке какие-нибудь сладости или фрукты. Да и когда он вырос, дядя Яша всегда интересовался его делами, разговаривал по душам, рассказывал всякие случаи из жизни летчиков.
— Проходи на кухню, там отец. Еда на столе — поешь!
Мать погладила его по спине, поцеловала в щеку и ушла в комнату. Георгий прошёл на кухню. Отец сидел в одиночестве, тяжело оперев локти на стол, и сосредоточенно смотрел на ополовиненную бутылку водки, как на интересного и желанного собеседника. Большая сковорода жареной картошки на деревянной подставке, нарезанные вдоль на четыре части огурцы в глубокой тарелке, серый хлеб, две наполненные рюмки, одна из них накрыта ломтиком хлеба… Отец никогда не пил в одиночестве, да и вообще за всю свою жизнь он видел отца выпившим всего несколько раз.
— Здравствуй, сынок! — Пётр Семёнович оторвал взгляд от бутылки. — Присаживайся! Совсем взрослый стал… А тут видишь, какое дело…
— Здравствуй, пап!
Балаганский-младший придвинул стул и сел.
— Выпить не предложу. Не нужно тебе привыкать с молодых лет! Хотя у меня повод есть…
— Как это случилось?
— В Афган послали, — понизил голос отец. — Про интернациональный долг слышал?
— Слышал, — кивнул Георгий.
— А про «Стингер»?
— Нет. Что это?
— Типа гранатомета с самонаводящейся ракетой. Секретная штука. Американцы душманам такие поставили, теперь те наши самолеты и вертолеты сбивают.
— Вот гады! Жалко дядю Яшу. Слухи-то ходят, что наши там воюют, но когда вот так… Аж мурашки по спине…
— Шестнадцать дней всего там пробыл. И всё в тайне, на памятнике написали: «Трагически погиб». Как будто он просто разбился, а не на войне… Да ты поешь, пока картошка не остыла!
Георгий достал из ящика стола вилку, зацепил кусочек: какой уж тут аппетит?
— В газетах, — отец ткнул пальцем в лежавшую на крае стола позавчерашнюю газету «Труд», — о чём угодно написано: о передовиках производства, о надоях, урожаях. А вот о том, что наши ребята воюют и героически погибают, — ни слова! Иногда проскочит — мол, в Афганистане законное правительство воюет с мятежниками, и всё…
— У нас ребята болтали, что, вроде, есть там такие секретные подразделения наши, что если их кто-то увидит, то всех убьют, даже наших.
— Что за ерунда? — удивлённо взглянул на сына Петр Семенович. — Вы там вообще поменьше болтайте на эту тему! Не хватало ещё из училища из-за длинного языка вылететь!
— Не вылечу! — уверенно сказал Георгий. — А как думаешь, правда есть такие подразделения?
— Глупости не говори! Ты же офицером скоро будешь… Сам подумай: зачем убивать, если всегда можно ввести в заблуждение?! И не только противника, а если нужно, то и своих. Разрабатывается легенда прикрытия, и под ней работаешь…
— Как это?
— Да по-разному! Помнишь, ты все расспрашивал, почему у меня самолет «хитрый»?
— Ну…
— Потому что часто полеты главкома надо маскировать, чтобы никто не знал — куда и зачем он летит.
— И что?
— А вот что… — Петр Семенович протянул руку и взял с газовой плиты коробок спичек. Положил его плоской стороной на стол и придвинул к сковороде с картошкой. — Часть пути я лечу так… — Он поставил коробок на ребро и двинул его к бутылке. — А часть так! И получается, что в одном квадрате летел один борт, а в другом — другой!
— Подожди, подожди… — не понял Георгий. — Как так получается? Самолет ведь один и тот же?
Отец кивнул:
— Самолет один, да транспондеров на нем два!
— Это еще что такое?
— Приемопередатчик, который на запрос с земли автоматически посылает идентификационный код. На каждом борту один транспондер, а у меня — два! Захожу в диспетчерскую зону. — Петр Семенович ладонью изобразил летящий самолет. — Тут же приходит запрос: «Кто летит?» А мой идентификатор отвечает: «Борт «С-1149». Так его диспетчер и зарегистрировал. Перехожу в следующую зону контроля, включаю второй автоответчик, а он на дежурный запрос отвечает: «Борт «К-2101». Так и регистрируется. Попробуй потом разберись, кто куда летел! А если местность пустынная — степь, там, или тундра, можно еще на бреющем пройти, чтобы вообще под радар не попасть… — Отец приблизил ладонь к самому столу и провел над клеенкой. — Это мне Виктор Дмитриевич подсказал! Тогда сам черт не определит маршрута! Понял теперь?
— Понял… — удивленно ответил Георгий.
— Только имей в виду, эта информация с грифом «Сов. секретно». Я тебе раскрыл государственную тайну.
— А почему раньше не раскрывал?
Читать бесплатно другие книги:
