Убийство в Месопотамии Кристи Агата

Берусь утверждать, что этот ее поступок был про-, диктован не только теми соображениями, о которых она поведала мисс Ледерен. Как часто мы сами обманываем себя в том, что касается мотивов наших поступков. Инстинктивно мы выбираем наиболее благородные побуждения. Вероятно, миссис Лайднер и сама верила, что ею движет патриотизм. Но я убежден, что это было неосознанное желание избавиться от мужа! Ей была ненавистна необходимость подчиняться.., ненавистно сознание, что она не принадлежит себе.., по существу, ей было нестерпимо играть вторую скрипку. Вот она и придумала достойный мотив, чтобы обрести свободу.

Но подсознательно она испытывала гложущее чувство вины, которое должно было сыграть свою роль в ее судьбе.

Теперь мы вплотную подошли к вопросу о письмах. Миссис Лайднер была необыкновенно привлекательна для мужчин. И сама она несколько раз готова была поддаться искушению и снова выйти замуж.., но каждый раз угрожающее письмо делало свое дело, и свадьба расстраивалась.

Кто писал эти письма? Фредерик Боснер, его брат или сама миссис Лайднер?

Любая из этих трех версий казалась мне вполне приемлемой. Совершенно очевидно, что миссис Лайднер из тех женщин, которые способны внушить мужчине всепоглощающую страсть, граничащую с одержимостью. Мне представляется весьма вероятным, что для Фредерика Боснера Луиза, его жена, значила гораздо больше, чем все остальное на свете. Однажды она уже предала его, и он не осмеливался открыто приближаться к ней, но твердо решил, что она будет принадлежать или ему, или.., никому. Пусть лучше умрет.

С другой стороны, если миссис Лайднер питала подсознательное отвращение к брачным оковам, весьма вероятно, что она избрала именно этот способ выпутываться из затруднительных положений. Она была охотница — настигнув жертву, она теряла к ней всякий интерес! Жаждая привнести в свою жизнь элемент драмы, она изобрела весьма удачный ход — воскресший из мертвых муж, протестующий против нового брака!

Ее глубинные инстинкты были удовлетворены. Она сделалась романтической — трагической! — героиней, и брак ей больше не грозил.

Проходит несколько лет. И каждый раз, когда возникает возможность брака, приходит угрожающее письмо.

Теперь мы подходим к весьма существенному моменту. На сцене появляется доктор Лайднер, а угрожающего письма нет! Ничто не мешает ей стать миссис Лайднер. И вот свадьба состоялась, а письмо так и не пришло.

Спросим себя: почему?

Давайте по очереди рассмотрим две версии.

Если миссис Лайднер сама писала письма, задача решается легко. Миссис Лайднер на самом деле хотела выйти замуж за доктора Лайднера. И вышла. Но в таком случае, почему после свадьбы она снова пишет письмо? Не может подавить страстного желания постоянно превращать свою жизнь в драму? Но почему тогда только два письма? Ведь потом полтора года никаких писем не было.

Рассмотрим теперь другую версию — письма писал ее первый муж Фредерик Боснер (или его брат). Почему письмо пришло после свадьбы? Само собой разумеется, что Фредерик не мог хотеть, чтобы она вышла за Лайднера. Почему тогда он не помешал свадьбе? Ведь прежде ему так хорошо это удавалось. И почему, дождавшись, чтобы свадьба состоялась, он снова принимается угрожать ей?

Ответ, правда, не слишком убедительный, — у него просто не было возможности вовремя послать письмо. Он мог, например, быть в тюрьме или за границей.

Рассмотрим теперь попытку отравления газом. Мало вероятно, чтобы ее предпринял посторонний. Скорее всего, это сделал кто-то из них двоих. Подозревать доктора Лайднера трудно — нет приемлемых причин. Следовательно, приходим к выводу, что это дело рук самой миссис Лайднер.

Зачем? Опять драма?

После этого Лайднеры едут за границу, и полтора года проходят мирно и счастливо. Никто им не угрожает. Они считают, что успешно замели следы, однако такое объяснение не выдерживает критики. В наши дни поездка за границу не спасение. Особенно для доктора Лайднера. Он руководит экспедицией Питтстоунского музея. Разумеется, Фредерик Боснер легко мог навести справки в музее и получить точный адрес Лайднеров. Положим, что-то помешало ему их преследовать, но ведь письма-то он мог писать. Думаю, такой одержимый человек, как он, именно так бы и поступил.

Однако письма начинают приходить только спустя почти два года. Почему?

Очень трудный вопрос. Легче всего предположить, что миссис Лайднер заскучала, ей снова захотелось драмы. Однако такой ответ не совсем меня удовлетворяет. Немножко грубовато для такой утонченной натуры, как миссис Лайднер.

Единственное, что остается — не упускать этот вопрос из поля зрения.

Между тем имеется и третья версия — первоначально письма могли писать как миссис Лайднер, так и Фредерик Боснер, но потом появился некто третий, который подделал все остальные письма.

Давайте теперь рассмотрим окружение миссис Лайднер.

Вначале я изучил возможности, которыми располагал каждый член экспедиции для совершения преступления.

Грубо говоря, на первый взгляд совершить это убийство мог каждый, за исключением трех лиц.

Доктор Лайднер не спускался с крыши, о чем убедительно говорят свидетельские показания. Мистер Кэри дежурил на раскопе. Мистер Коулмен уезжал в Хассани.

Однако их алиби не так безусловны, как кажутся. Доктора Лайднера исключаю. Нет никаких сомнений, что он находился на крыше, откуда спустился только через час с лишним после убийства.

Однако так ли уж мы уверены, что мистер Кэри был в это время на раскопе?

И действительно ли мистер Коулмен был в Хассани, когда произошло убийство?

Билл Коулмен покраснел, открыл рот, снова его закрыл и тревожно огляделся.

Мистер Кэри и глазом не моргнул. А Пуаро между тем вкрадчивым голосом продолжал:

— Я имею в виду еще одну особу, которая, уверен, имела возможность совершить убийство, захоти она этого. Мисс Райли умна и хладнокровна. Жестокости ей тоже не занимать. Когда я в шутку спросил, есть ли у нее алиби, она тут же очень глупо мне соврала. Сказала, что играла в теннис. А потом из случайного разговора с мисс Джонсон выяснилось, что мисс Райли находилась довольно далеко от теннисного корта, зато довольно близко к месту преступления. Надеюсь, мисс Райли не откажется сообщить нам то, что ей известно? Выдержав паузу, он обратился к девушке:

— Не расскажете ли вы нам, мисс Райли, что вы там видели?

Девушка ответила не сразу. Она все еще смотрела в окно, даже головы не повернула.

— Я выехала к раскопкам сразу после ленча, — невозмутимо заговорила она, отчеканивая каждое слово. — Добралась туда примерно без четверти два.

— Встретили ли там кого-нибудь из ваших друзей?

— Нет, там не оказалось никого, кроме араба-десятника.

— А мистера Кэри вы тоже не видели?

— Нет.

— Странно, — сказал Пуаро. — Мосье Вернье, который в тот день заезжал на раскопки, тоже его не видел.

Он выжидательно посмотрел на Кэри, но тот и бровью не повел.

— Вы можете это как-то объяснить, мистер Кэри?

— Пошел прогуляться. На раскопках ничего интересного не было.

— В каком направлении вы пошли?

— Вниз к реке.

— И домой не заходили?

— Нет.

— Вы кое-кого ждали. Но он не пришел, — вставила Шейла.

Мистер Кэри посмотрел на нее, но ни слова не сказал.

Пуаро не стал настаивать. Он снова обратился к девушке.

— Не видели ли вы чего-нибудь еще, мадемуазель?

— Видела. Неподалеку от дома я заметила съехавший в вади[46] экспедиционный грузовик. Мне это показалось странным. Потом увидела мистера Коулмена. Он шел, опустив голову, будто искал что-то.

— Послушайте, — вспыхнул мистер Коулмен. — Я… Властным жестом Пуаро его остановил:

— Минутку. Вы заговорили с ним, мисс Райли?

— Нет.

— Почему?

— Потому что он все время вздрагивал и украдкой озирался вокруг. Это… Мне стало не по себе. Я повернула лошадь и ускакала. Думаю, он меня не видел. Я находилась довольно далеко от него, а он был целиком поглощен своим занятием.

— Послушайте! — Мистер Коулмен не мог выдержать более ни секунды. — Сейчас все объясню.., допускаю, да.., это кажется подозрительным. Дело в том, что накануне я сунул в карман прехорошенькую печать-цилиндрик, которую следовало, разумеется, отнести в “музей”, но у меня просто из головы вылетело. И вдруг обнаруживаю, что потерял ее, видимо, выронил из кармана. Кому хочется получить нагоняй? Вот я подумал, поищу-ка хорошенько. Уверен, что выронил ее, когда шел на раскопки. Я успел провернуть все дела в Хассани. Послал боя за покупками и рано вернулся обратно. Поставил грузовик так, чтобы его не было видно, и целый час все там обшаривал. Но ничего не нашел. Как сквозь землю провалилась, черт ее побери! Делать нечего, влез в грузовик и поехал к дому. Ну все, конечно, подумали, что я только что вернулся.

— И вы, разумеется, не рассеяли их заблуждения? — сладеньким голосом спросил Пуаро.

— Ну, это же совершенно естественно, в сложившихся-то обстоятельствах, вам не кажется?

— Нет, не кажется.

— Но послушайте… Не лезь на рожон — вот мой девиз! Однако вы не можете ничего на меня повесить. Я ведь даже не входил во двор, можете спросить у кого угодно.

— В том-то и дело. По свидетельству слуг, действительно никто не входил во двор, — сказал Пуаро. — Однако, сдается мне, на самом деле они говорят о другом. Они клятвенно заверяют, что во двор не входил никто из посторонних. Но ведь их же не спрашивали о членах экспедиции.

— Ну так спросите, — кипятился Коулмен. — Готов съесть свою шляпу, если они видели меня или Кэри.

— О! Но тут возникает интересный вопрос. Слуги, безусловно, заметили бы постороннего. А вот заметили бы они своих? Ведь члены экспедиции целый день ходят туда-сюда. Едва ли слуги обращают на это внимание. Думаю, и мистер Кэри, и мистер Коулмен вполне могли войти во двор, а слуги об этом даже не вспомнили.

— Ерунда! — отрезал мистер Коулмен.

— Из них двоих, — невозмутимо продолжал Пуаро, — они скорее не заметили бы мистера Кэри. В то утро мистер Коулмен уехал на грузовике в Хассани и все ожидали, что на грузовике он и вернется. Если бы он пришел пешком, это бросилось бы в глаза.

— Конечно, бросилось бы! — с готовностью подхватил Коулмен.

Ричард Кэри поднял голову и уставил на Пуаро свои темно-синие глазищи:

— Вы обвиняете меня в убийстве, мосье Пуаро? Держался он безукоризненно, однако в голосе мне послышались угрожающие нотки. Пуаро поклонился.

— Пока только веду всех вас в путешествие.., мое путешествие к истине. Итак, я установил один факт — все члены экспедиции, включая мисс Ледерен, могли совершить убийство. Правда, для некоторых из них вероятность этого чрезвычайно мала, но это уже другой вопрос.

Рассмотрев средства и возможности совершения убийства, я перешел к изучению мотивов преступления. И выяснил, что у каждого из вас могли быть эти мотивы.

— Ох! Мосье Пуаро, — вскричала я. — Только не у меня! Ведь я тут посторонняя, всего несколько дней, как сюда приехала.

— Eh bien, мисс Ледерен, а кого боялась миссис Лайднер? Разве не посторонних и приезжих?

— Но.., но.., доктор Райли все обо мне знает! Он же сам предложил мне это место!

— Что ему о вас известно? Только то, что вы ему рассказали. Мало ли кто может себя выдать за медицинскую сестру.

— Напишите в больницу Святого Кристофера, — начала я.

— Может быть, помолчите минуточку? Вы не даете мне слова сказать. Я же не говорю, что подозреваю вас теперь. Но, теоретически, вы легко могли бы быть не той, за кого себя выдаете. Как часто самозванки с успехом играют свою роль! Кстати, молодой Ульям Боснер тоже может скрываться под чужим именем.

Я чуть было не высказала ему, что думаю по этому поводу. Самозванка! Надо же! Но тут Пуаро возвысил голос и заговорил с таким решительным видом, что я невольно стала слушать:

— Буду откровенным.., безжалостно откровенным. Это необходимо, ибо я намерен открыть тайные побуждения, лежащие в основе ваших поступков.

Я собрал и рассмотрел все, что касается каждого из вас. Если говорить о докторе Лайднере, то я скоро убедился, что любовь к жене — средоточие его жизни. Он убит горем. О мисс Ледерен я уже говорил. Если она самозванка, то таких еще свет не видывал, поэтому склонен считать, что она именно та, за кого себя выдает, — опытная медицинская сестра.

— Благодарю, — вставила я.

— Мистер и миссис Меркадо сразу привлекли мое внимание — оба они пребывали в состоянии крайнего возбуждения и тревоги. Вначале я занялся миссис Меркадо. Способна ли она убить и если да, то каковы мотивы?

Миссис Меркадо — весьма хрупкое создание. На первый взгляд и не подумаешь, что у нее хватит сил нанести смертельный удар таким тяжелым предметом. Другое дело, если миссис Лайднер стояла на коленях. Уверен, у миссис Меркадо нашлось бы множество способов это сделать.

Оставим в стороне психологию. Можно, например, попросить подколоть подшивку у юбки. И миссис Лайднер, ничего не подозревая, опускается на колени.

Теперь о мотивах. Мисс Ледерен, по ее словам, не раз ловила ненавидящие взгляды, которые миссис Меркадо кидала на миссис Лайднер.

Разумеется, мистер Меркадо не остался равнодушным к обаянию миссис Лайднер. Однако не думаю, что здесь дело только в ревности. Уверен, миссис Лайднер не испытывала ни малейшего интереса к мистеру Меркадо, что, конечно, не было тайной для миссис Меркадо. Возможно, иной раз миссис Лайднер возбуждала в ней гнев, однако для убийства должны были быть гораздо более веские основания. Миссис Меркадо принадлежит к тем женщинам, у которых патологически развито материнское начало. По тому, как она смотрит на мужа, ясно, что она не только души в нем не чает, но кому угодно горло за него перегрызет, и, более того, она не отвергает такой возможности. Она постоянно в тревоге, постоянно начеку. Тревожится она не о себе, а о нем. Приглядевшись к мистеру Меркадо, я сразу понял, чем вызвана эта тревога. Я нашел способ убедиться, что не ошибся в своих предположениях. Мистер Меркадо — законченный наркоман.

Не надо объяснять вам, что длительное употребление наркотиков значительно притупляет нравственное чувство.

Под действием наркотиков человек совершает такие поступки, о которых раньше не мог и помыслить. Идет даже на убийство, причем не всегда может быть привлечен к ответственности за свое деяние. Законы в разных странах — разные. Главная особенность преступников-наркоманов — чрезмерная самоуверенность.

Возможно, подумал я, у мистера Меркадо небезупречное, если не криминальное, прошлое, которое его жене пока удается скрывать. Тем не менее его карьера висит на волоске. Если пойдут слухи о прошлом мистера Меркадо, ему конец. Поэтому миссис Меркадо все время начеку. А тут миссис Лайднер, проницательная и властолюбивая. Она могла вызвать этого несчастного на откровенность, что как нельзя лучше вяжется с ее характером. Ей нравилось, зная о человеке какую-то тайну, держать его в страхе перед угрозой разоблачения.

Вот вам и мотив для убийства, если говорить о чете Меркадо. Уверен, чтобы защитить мужа, миссис Меркадо ни перед чем не остановилась бы. И у нее, и у него была возможность совершить преступление — за те десять минут, когда двор пустовал.

— Ложь! — взвизгнула миссис Меркадо. Пуаро и ухом не повел.

— Затем я присмотрелся к мисс Джонсон. Была ли она способна на убийство?

Думаю, да. Ее отличала сильная воля и железное самообладание. Такие люди постоянно себя обуздывают, но в один прекрасный день плотина может прорваться. Однако если преступление совершила мисс Джонсон, то оно так или иначе связано с доктором Лайднером.

Ревность, таящаяся в глубинах подсознания и маскирующаяся благовидным предлогом, — скажем, уверенностью, что миссис Лайднер отравляет жизнь своему мужу, — могла наконец взять верх над благоразумием. Да, вполне правдоподобная версия. Перейдем теперь к трем молодым людям. Первый — Карл Рейтер. Он более всех годится на роль Уильяма Боснера. И если это так, то он — выдающийся актер! Если же он не Уильям Боснер, а Карл Рейтер, — имелся ли у него мотив для убийства?

Для миссис Лайднер он не представлял никакого интереса, ибо оказался слишком легкой жертвой. Он тут же сдался и готов был боготворить ее. А она презирала подобных обожателей. Он же не мужчина, а “тряпка”, такие всегда будят в женщине ее худшие инстинкты, И действительно, в обращении с ним миссис Лайднер выказывала продуманную жестокость. Не упускала случая — там на смех подымет, тут шпильку подпустит. Она превратила его жизнь в настоящий ад.

Тут Пуаро прервал свою речь и обратился к молодому человеку проникновенно и доверительно:

— Mon ami, пусть это послужит вам уроком. Вы ведь мужчина. Держитесь же, как подобает мужчине! Мужчине не пристало унижаться. Это противно его природе.., и женщине тоже! Уж лучше возьмите что под руку подвернется и запустите в нее. А вы трепещете под ее взглядом!

А потом снова, как ни в чем не бывало, продолжал свой академический анализ:

— Мог ли Карл Рейтер быть доведен до такого состояния, что восстал против своей мучительницы и убил ее? Пожалуй, я не стал бы отрицать. Нравственные страдания могут толкнуть человека на что угодно.

Следующий — Уильям Коулмен. Его поведение, по словам мисс Райли, весьма подозрительно. Преступником он мог бы оказаться лишь в том случае, если под личиной жизнерадостного шалопая скрывается Уильям Боснер. Уильям Коулмен как Уильям Коулмен сам по себе не способен на убийство. Скорее, он способен на нечто совсем иное. Ага! Мисс Ледерен, кажется, догадывается, на что именно, правда?

Как ему это удается? Уверена, по моему лицу ничего заметно не было.

— О, это так, пустяки, — сказала я с запинкой. — Не знаю, правда ли это, но однажды мистер Коулмен сам сказал, что отлично мог бы подделывать документы.

— Весьма интересно, — сказал Пуаро. — Значит, случись ему увидеть старые анонимные письма, он без труда мог бы скопировать почерк.

— Ой-ой-ой! — завопил мистер Коулмен. — Это уж нечестно!

Но Пуаро гнул свое.

— Кто он на самом деле — Уильям Коулмен или Уильям Боснер — проверить трудно. Мистер Коулмен говорил, что у него опекун, а не отец, но это ничего не доказывает.

— Вздор какой, — не выдержал мистер Коулмен. — И все спокойно слушают, как этот тип меня поносит!

— Из трех молодых людей остается мистер Эммет, — продолжал Пуаро. — Он тоже годится на роль Уильяма Боснера. Мне сразу стало ясно одно: если у него и были какие-то причины желать смерти миссис Лайднер, то из него все равно ни слова не вытянешь. Уж он-то умеет хранить тайны. Его невозможно ни спровоцировать, ни хитростью заставить выдать себя. Из всех членов экспедиции он наиболее верно и беспристрастно судит о личности миссис Лайднер. Но мне так и не удалось выяснить, оказывала ли личность миссис Лайднер какое-нибудь влияние на него самого. Предполагаю, что его отношение к ней вызывало у нее досаду и раздражение.

Из всех членов экспедиции мистер Эммет, пожалуй, наиболее подходит на роль преступника, наиболее способен тщательно продумать и безупречно спланировать преступление. У него для этого есть все — и характер и возможности.

Впервые за все это время мистер Эммет оторвал взгляд от своих ботинок.

— Благодарю, — сказал он.

Кажется, слова Пуаро его позабавили.

— В моем списке остались двое, — продолжал Пуаро. — Ричард Кэри и отец Лавиньи.

По свидетельству мисс Ледерен и некоторых других лиц, мистер Кэри и миссис Лайднер не питали друг к другу симпатии. Даже простая учтивость стоила им усилий. Однако еще один свидетель, а именно мисс Райли, предложила совсем иное толкование их нарочитой холодности.

Очень скоро я убедился, что права мисс Райли. Чтобы окончательно утвердиться в этой мысли, я прибег к нехитрой уловке — спровоцировал мистера Кэри на опрометчивое и дерзкое высказывание. Это оказалось совсем нетрудно. Как я сразу понял, он пребывал в состоянии крайнего нервного напряжения. Да он и до сих пор находится на грани нервного срыва. Редко случается, когда человек, чьи силы подточены страданием, способен к борьбе.

Сопротивление мистера Кэри было сломлено почти сразу. С искренностью, в которой я ни на миг не усомнился, он заявил, что ненавидит миссис Лайднер.

Безусловно, он сказал чистую правду. Он и впрямь ненавидел миссис Лайднер. Почему же он ненавидел ее?

Только что я говорил о женщинах, наделенных пагубным очарованием. Мужчины, случается, тоже бывают им одарены. И тогда они неодолимо влекут к себе женщин, не прикладывая к тому ни малейших усилий. В наши дни это называют Ie sex appeal! Мистер Кэри в высшей степени обладает этим качеством. Он предан своему другу и коллеге, и он равнодушен к его жене, что отнюдь не по вкусу миссис Лайднер. Она должна властвовать, и она ставит себе цель завоевать Ричарда Кэри. И тут случается нечто непредвиденное. Она сама, вероятно, впервые в жизни становится жертвой роковой страсти. Она влюбляется — по-настоящему влюбляется — в Ричарда Кэри.

А он.., он не может противиться ей. Вот в чем причина того ужасного нервного напряжения, в котором он пребывает. Он разрывается между двумя привязанностями. Он любит Луизу Лайднер — да, но и ненавидит ее. Ненавидит за то, что из-за нее предал своего друга. Нет ненависти более страстной, чем ненависть мужчины, который любит женщину вопреки своей воле.

Вот вам и мотив. Убежден, что иной раз Ричарду Кэри стоило большого труда удержаться и не ударить изо всей силы по этому прекрасному лицу, околдовавшему его.

С самого начала я был уверен, что убийство Луизы Лайднер — это crime passionnel[47]. Мистер Кэри, на мой взгляд, идеально подходил на роль убийцы.

И наконец, у нас остается еще один кандидат на эту роль — отец Лавиньи. Он сразу привлек мое внимание — уж очень по-разному они с мисс Ледерен описывали араба, заглядывавшего в окно к миссис Лайднер. В свидетельских показаниях всегда имеют место некоторые расхождения, но в данном случае они были просто кричащими. Более того, отец Лавиньи настаивал на очень характерном признаке — косоглазии, которое значительно упростило бы опознание.

Вскоре стало очевидно, что описание, данное мисс Ледерен, было, по существу, точным, чего не скажешь о показаниях отца Лавиньи. Казалось, будто он специально вводит нас в заблуждение.., не хочет, чтобы тот человек был пойман.

В таком случае он, должно быть, с ним знаком. Их видели, когда они разговаривали. Но о чем была беседа, мы знаем только со слов самого преподобного отца.

Что делал араб, когда мисс Ледерен и миссис Лайднер его увидели? Пытался заглянуть в окно. В окно к миссис Лайднер, как подумали они тогда. Но, став на то место, где стоял араб, я понял, что он мог заглядывать и в окно “музея”.

В эту же ночь была поднята тревога. Кто-то пробрался в “музей”. Однако оказалось, что ничего не украдено. Меня заинтересовало одно обстоятельство. Когда доктор Лайднер вбежал в “музей”, отец Лавиньи уже был там. Он говорит, что увидел в комнате свет. И снова мы полагаемся только на его собственные слова.

Я начал присматриваться к отцу Лавиньи. Когда я предположил, что он может оказаться Фредериком Боснером, доктор Лайднер отнесся к этому весьма скептически. Сказал, что отец Лавиньи — личность известная. Я высказал соображение, что Фредерик Боснер за двадцать лет вполне мог сделать карьеру под новым именем. Почему бы ему не стать известным? Правда, мне не верилось, что он мог провести эти годы в религиозной общине.

Мне представлялось, что все объясняется куда проще.

Знал ли кто-нибудь отца Лавиньи в лицо до того, как он сюда прибыл? Очевидно, нет. Значит, не исключается, что под именем преподобного отца скрывается кто-то другой. Я выяснил, что в Карфаген была отправлена телеграмма с сообщением о внезапной болезни доктора Бирда, который должен был сопровождать экспедицию. Перехватить телеграмму легче легкого. Что до работы, то в экспедиции же других эпиграфистов нет. Нахватавшись кое-каких знаний, способный человек вполне может провести кого угодно, тем более что табличек и надписей было немного. Кстати, некоторые высказывания отца Лавиньи мне показались немного странными.

Многое указывало на то, что он самозванац.

Но может ли он быть Фредериком Боснером?

Тут у меня что-то не вытанцовывалось. Очевидно, следовало идти совсем в ином направлении.

У меня состоялась продолжительная беседа с отцом Лавиньи. Я и сам католик и знаком со многими святыми отцами и членами религиозных общин. Уж слишком фальшиво отец Лавиньи играл свою роль. Поразила меня и его осведомленность в совсем иной области. Я частенько встречал людей такого типа, но они не были членами религиозных общин. Совсем напротив!

Я принялся рассылать телеграммы.

И тут, вдруг совершенно случайно, мисс Ледерен дала мне в руки ценнейший ключ. Мы рассматривали в “музее” золотые изделия, и она упомянула о каплях воска на золотой чаше. “Воск?” — переспросил я. “Воск?” — вырвалось у отца Лавиньи. Его тон мне все сказал! Я тотчас понял, что он здесь делал ночью.

Пуаро помолчал, потом обратился к доктору Лайднеру:

— Вынужден огорчить вас, мосье, но золотая чаша, золотой кинжал, золотые головные украшения и некоторые другие предметы — не подлинные. Это очень искусные подделки, изготовленные методом гальванопластики. Отец Лавиньи, как я узнал из последнего ответа на мои телеграммы, не кто иной как Рауль Менье, один из самых талантливых воров, известных французской полиции. Он специализируется на краже предметов искусства из разных музеев и тому подобных вещах. С ним на пару работает некий Али Юсуф, наполовину турок, первоклассный ювелир. Впервые я услышал о Менье, когда в Лувре обнаружились подделки. Так случалось всякий раз, когда какой-нибудь известный археолог, которого директор не знал в лицо, посещал музей. На следствии все эти выдающиеся археологи отрицали, что наносили визиты в Лувр в указанное время.

Я выяснил, что Менье был в Тунисе, готовил ограбление монастыря, когда туда пришла ваша телеграмма. Отец Лавиньи занемог и вынужден был отказаться, но Менье удалось перехватить ответную телеграмму и подменить ее. Он чувствовал себя в полной безопасности. Даже если монахи и прочтут в газете (хотя это само по себе маловероятно), что отец Лавиньи в Ираке, — не беда. Газеты, как всегда, врут, подумают они.

Вот так Менье с сообщником и появились тут. Сообщника видели, когда он заглядывал в “музей” через окно. По плану, отец Лавиньи снимает восковые слепки, Али изготавливает точные копии. Всегда находятся коллекционеры, готовые заплатить за подлинники хорошую цену, не задавая при этом лишних вопросов. Отец Лавиньи — предпочтительно ночью — заменяет оригиналы подделками.

Именно этим он и занимался, когда миссис Лайднер услышала шум и подняла тревогу. Что ему оставалось? Он наскоро сочинил историю о том, как увидел в “музее” свет.

Все “сошло”, как у вас говорят, очень удачно. Но миссис Лайднер далеко не глупа. Она могла вспомнить о восковых каплях, которые видела раньше, а затем сложить два и два. Как она поступит потом? Разве не dans son caractere ничего не предпринимать сгоряча, но растянуть удовольствие, смущая отца Лавиньи намеками? Она могла дать ему понять, что подозревает.., но не знает. Возможно, это — опасная игра, но она любила опасные игры.

Вероятно, она слишком долго играла в эту игру. Отец Лавиньи все понял и нанес удар прежде, чем она догадалась, что он замышляет.

Отец Лавиньи — Рауль Менье — вор. И убийца.

Пуаро прошелся по комнате. Вынул носовой платок, вытер лоб и снова заговорил:

— Таково было положение вещей сегодня утром. У меня имелось десять версий, и я не знал, какой отдать предпочтение. Я все еще не знал, кто убийца.

Но убийство входит в привычку. Человек, убивший однажды, будет убивать снова.

Этим вторым убийством он отдал себя мне в руки.

Все это время я не забывал о том, что кто-то из вас, возможно, скрывает какие-то сведения, изобличающие преступника.

Тогда этот человек в опасности.

Больше всего я тревожился о мисс Ледерен. Она энергична, и у нее острый проницательный ум. Я страшно боялся, что она обнаружит нечто такое, чего лучше не знать ради собственной безопасности.

Как вам известно, произошло второе убийство. Жертвой оказалась Не мисс Ледерен, а мисс Джонсон.

Мне приятно было сознавать, что я могу решить задачу путем логических построений, но убийство мисс Джонсон ускорило ход событий.

Начать с того, что один подозреваемый — мисс Джонсон — исключался, ибо я ни на минуту не допускал, что это самоубийство.

Рассмотрим обстоятельства второго убийства.

Факт первый: в воскресенье вечером мисс Ледерен застает мисс Джонсон всю в слезах, и в тот же вечер мисс Джонсон сжигает клочок письма, написанного, по словам мисс Ледерен, тем же почерком, что и анонимные письма.

Факт второй: вечером накануне второго убийства мисс Ледерен видит мисс Джонсон, стоящую на крыше в состоянии, по выражению мисс Ледерен, недоумения и ужаса. На вопрос мисс Ледерен она отвечает: “Я поняла, как можно попасть сюда так, что никто никогда не догадается”. Больше она ничего не говорит. В это время через двор идет отец Лавиньи и мистер Рейтер, стоит в дверях фотолаборатории.

Факт третий: мисс Джонсон находят умирающей. Единственные слова, которые ей удается произнести — “окно.., окно”.

Таковы факты. А вот вопросы, на которые необходимо ответить: кем и для чего написаны письма; что мисс Джонсон увидела с крыши; что она хотела сказать словами “окно.., окно”.

Eh bien, рассмотрим вначале второй вопрос как более легкий. Мы с мисс Ледерен поднялись на крышу, туда, где стояла мисс Джонсон. Ей был виден двор, ворота, северное крыло дома и двое ее коллег. Имеют ли ее слова отношение к мистеру Рейтеру или отцу Лавиньи?

Почти тотчас же мне в голову пришел возможный ответ. Если кто-то хотел проникнуть во двор, он мог сделать это только переодевшись. Есть только один человек, чьим внешним видом может воспользоваться самозванец. Отец Лавиньи! Тропический шлем, солнцезащитные очки, черная борода, длинная шерстяная ряса — в таком виде незнакомец легко мог пройти мимо слуг, которые ничего бы не заподозрили.

Это ли имела в виду мисс Джонсон? Или она пошла еще дальше? Может быть, она поняла, что отец Лавиньи не тот, за кого себя выдает?

Узнав правду об отце Лавиньи, я был склонен считать, что раскрыл тайну. Рауль Менье — убийца. Убил миссис Лайднер, чтобы заставить ее замолчать прежде, чем она успела его выдать. Затем мисс Джонсон дает ему понять, что проникла в его тайну. Значит, ее тоже необходимо убрать.

Итак, все объясняется! Второе убийство. Бегство отца Лавиньи, расставшегося со своей рясой и бородой (он со своим сообщником мчится сейчас что есть мочи по Сирии с великолепно выправленными документами на имя торговых посредников). Окровавленную ступку он прячет под кроватью мисс Джонсон.

Повторяю, я был удовлетворен, но не совсем. Ибо окончательная версия должна объяснить решительно все. А моя версия не объясняет, например, почему мисс Джонсон, умирая, сказала “окно, окно”. Почему она так горько плакала вечером в конторе? Что повергло ее в ужас и отчаяние на крыше, где ее застала мисс Ледерен? Что она заподозрила или узнала такого, о чем отказалась сообщить мисс Ледерен?

В мою версию хорошо укладывались все чисто внешние факты, но, с точки зрения психологии, она объясняла далеко не все.

И вот, стоя на крыше и в который раз мысленно повторяя одно и то же — письма, крыша, окно — я понял то, до чего додумалась и мисс Джонсон.

Моя новая версия объясняла все!